Время уносит всё. Вергилий.
Звон мечей, утопающий в небесных струнах, на которых играл кто-то неизвестный, играл лишь для тех, кто уже пал в этой жестокой и никому ненужной войне. Крики людей, чьи жизни обрываются в одну минуту, может, даже меньше, вскрики и стоны, слёзы и кровь... Не за мир эта борьба, не за счастье народов, а за насыщение жадной утробы обеих сторон. И вдалеке от всего: от криков, боли, стонов, ударов металла о металл, лежал одиноко парень, закрывая глаза от боли, пронизывающей каждую клеточку тела, как игла пронизывает ткань. Жизнь покидала его, унося песчинки существования в небытие, словно пенистые волны накатывают на песчаный брег. Умирать и знать, что никто не вспомнит о тебе, что тело втопчут в землю, либо оно разложиться и всё; больше ничего не останется: не памяти, ни легкого намёка на твоё существование. Вот ты был и вот тебя не стало... Тонкая рука, по которой пробегают незаметные синеватые венки, просвечивающиеся через светлую кожу, отмытую от грязи дождём, ложится на ранение в области живота, рубашка жадно впитывает тёмную жидкость. Лишь отдельные струи стекают на грязную землю, где и пропадают в непонятном месиве, а некоторые окропляют зелёную и сочную траву, создавая резкий контраст цветов. Блестящие капли, что перекатываются по листикам пырея, сливаются с красными и почти неподвижными пятнами крови. Кажется, словно от земли поднимается своеобразный зелёный туман, кажется, он двигается по тонким ниточкам дождя, сшивающим небо и землю воедино. Сехун смотрит на серое и очень холодное небо, а перед глазами лишь тёплый и светлый лик парня, что снова солгал.« Ты снова обманул моё доверие, ты обещал... »
Говорят, что перед своей смертью люди видят сотни лиц, а он - нет; перед глазами не лиц родителей, отправивших его на эту жестокую войну, не лиц товарищей, обещавших стоять спина к спине, но в порыве всепоглощающего страха подставили его под удар, не тех, кого спасла его доброта по дороге в бескрайние степи. Лишь добрые и большие карие глаза и вечная улыбка, принадлежащая лишь ему. Умирать и знать, что от него не останется абсолютно ничего - не так страшно, как умирать, зная, что никогда больше не увидит лица Лу, не услышит его голоса. Боль медленно утихала, словно гасла вместе с тем, как жизнь неторопливо покидала молодое тело. Бой где-то очень далеко, не слышно звона оружия, криков, не летает запах отчаяния - ничего, только въедливый запах и шорох дождя.« Я продолжал жить, цепляясь за тебя, а ты бросаешь меня в такой момент. »
А неподалёку уже хлюпает земля под босыми ногами, Хань уже мчится к нему. Сдержать обещание, не предать доверие, быть вместе до самого конца. Ноги по ляжки испачканы слоем грязи, с лица течёт кровь, бок и плечо рассечено. Через битву, через стрелы и клинки, через законы, через всё, продолжал свой бег. Оступался, силы тут же бросали его, само тело отрекалось от юноши, который уже не раз вставал, продолжая бежать. Словно навстречу судьбе под градом стрел, под крики людей, наступая на трупы, но лишь вперёд и без оглядки назад. ― Хун! ― и дождь затих, и крики людей стихли, и сам умирающий замер, понимая, что это не игра его фантазии. И когда Лухан уже видел своего человека, казалось бы, вот-вот, и он исполнит обещание, то пала с неба стрела, выпущенная неизвестным воином, пронзив узкую спину парня. Тихий стон, а красный цветок растёт на его лохмотьях. Кажется, что вот так всё и кончается. А грязная рука с трудовыми мозолями, хватается за траву, нещадно режущую кожу, отталкиваясь ногами, парень ползёт по расплывшейся земле вперёд. В глазах всё стремительно чернело, ему уже чудилось, что это Хун закрыл его глаза своими ладонями, но боль рвала обратно в реальность, цепями приковывая юношу к себе. Как не рвись - всё без толку. Шепчет дождь о конце битвы кровавой, о смерти неминуемой, и арию его разделяет небо, а с ними и басы даёт холодная земля. Аккорд. И наконец они рядом. Осторожно беря окровавленную руку воина, чья жизнь всё продолжает гаснуть, словно гаснет лучина в непроглядной темноте. Рука такая холодная, прикладывая её к сердечку, Лу совсем тихо шепчет, не выделяя свой голос из голосов этой жестокой войны и равнодушной природы: ― Значит, вот оно, место, где суждено нам расстаться навсегда? Глаза Сехуна медленно закрылись, как бы он не желал запомнить лицо своего возлюбленного на кануне гибели, но тело этому упрямо противилось, как противилась и белая птица, чьё имя звучит просто и печально ― жизнь. ― Да будет так, но почему ты говоришь навсегда, Лу?.. ― сиплый голос, также слившийся с дождём, мерно растворившись в нём. Сжимая холодную руку, юноша отвечает с тоской и болью, лишь сдерживая слёзы. Ему и больно от стрелы, торчащей из спины, ему и страшно потерять единственный смысл жизни. Для него жизнь была закончена на той поляне. ― Жизнь ― это время, а время уносит всё. Тебя... меня... их... ― он кивнул в сторону воюющих. ― Я тебе кое-что пообещаю, ― карие глаза Сэ открылись, взор был чист, как когда-то чисто было небо над их головами. Его ладонь как бы в ответ сжала хрупкую, худую руку Ханя. ―Что же? ― не сдержавшись, зарыдал тот, вытерев свои совсем несолёные слёзы жёсткой тканью его рубахи. ― Пусть не день, пусть не неделя, пусть не месяц, пусть не год, пусть не сто лет, пусть не тысяча, но придёт то время, когда наша встреча станет неизбежной. Я всегда буду любить тебя, Луш. ― А я всегда буду ждать, малыш. По небу, что начало яснеть, уже воспарила одна большая серая птица ― это судьба, за ней, совсем рядом летела белая птица ― жизнь, а в тени их тяжело летел чёрный ворон ― смерть, сжимавший в своих крючковатых когтях одну жизнь и две души. ― Прощай...