« Здравствуйте, дорогие сограждане, хочу уведомить вас о том, что сегодня будет проводиться ежегодный праздник « Воссоздания.» Место проведения — берега Западной реки. Прекрасные виды, огромная ярмарка, аттракционы — всё для вашего удовольствия. Проведите время на отлично. И второе уведомление: также дата праздника совпала с датой профилактики термопараметров нашего Великого купола. Температура под куполом может подняться выше 45 градусов на солнце и около 40-41 градусов Цельсия в тени. Всем тем, кто страдает от заболеваний сердца, кожи, имеет просто слабое здоровье настоятельно рекомендуем провести этот день дома. Наши специалисты обещали всё починить к празднику, нет причин для беспокойства! Счастливого вам дня. Пусть всегда стоит Великий купол над нашими головами. »
Экран погас, все смотрящие снова начали движение, теперь уже спеша попрятаться под крышами мест работы, а кто-то решил устроить себе выходной, считая, что он и так незаменимый работник, что он и так много работает, да, пришла пора и ему отдохнуть. Денёк дома лишним не будет. Пусть вчера этот самый « незаменимый » работник не пришёл на работу, так как был пьян, а позавчера у него была бурная ночка, и он не выспался. Простой обыватель — простой порочный человек. Есть тут и такие честные, которые в карман и купюры не положили, увы и ах, единицы таких, причём сложно этим добродетелям: теснят ребят со всех сторон, ещё и виноватыми всегда оставляют. Сейчас чёрный экран заполнил яркий клип каких-то айдолов: молодые, разукрашенные девочки, прыгающие из стороны в сторону, слащаво поющие и прочее. Коротенькие юбочки, глубокие вырезы, откровенные позы — всё направленно на возбуждение не разума в этих мешках с костями и потрохами, а обыкновенных похотливых и грязных желаний. Неужели никто из этой кучки людей не удовлетворяет себя, глядя на этих худощавых девчонок, которым от силы лет около пятнадцати или шестнадцати. Из всей этой толпы мы не будем выделять простого паренька, держащего путь в среднюю школу, просто идёт, погружённый в себя. Как бы ему не хотелось затеряться в этом сером мире, именно этому пареньку придётся играть главную роль в одноимённой пьесе, что развернётся в этом маленьком театре « Жизнь. » Небольшая аллея под кронами деревьев — словно маленький островок надежды для утомлённых жарой путников, ищущих своё счастье в пустыне без воды. Ни ветра, ничего, напоминает штиль на море в знойный день, когда даже белая чайка, как символ надежды, не пролетит над палубой, не прокричит ничего, а просто не появится. Так и сейчас: идёт в тени в сопровождении композиции группы « Cold In May — Halo Of The Gone ». Листья на деревьях ещё не жёлтые, но местами как болезненные пятна проглядывают серовато-бурые или жёлтые вкрапления, а некоторые « заражённые » осенью листья уже легли на серый камень, затёртый миллионами подошв. Он не любит этот период. Переходное состояние между летом и осенью — это какой-то душевный дисбаланс и вечная хандра вкуса ржаного затвердевшего хлеба. Всё внутри словно подразделяется на два лагеря: один лагерь — это серая тоска, вечера у окна, рисование узоров на влажном стекле и шум дождя, а второй лагерь — воспоминания о лете, где серебряным ужом блестит река, небо, пусть и пленённое этим куполом, пересекают облака, лениво и медленно они плывут в неизвестность, как корабль, плывущий за неведомый горизонт. Бежать вместе с друзьями по высокой зелёной траве и заливисто смеяться... Это не его лето. Его лето — это такое же сидение на подоконнике и печально-глубокий взгляд на резвящихся парней и девушек. Такие радостные, по-настоящему живые. Ему всегда было интересно смотреть не за картонными марионетками, а за живыми людьми, которые могут улыбаться друг другу от души, чисто и невинно, желая и мечтая, чтобы хоть кто-то улыбнулся ему точно так же. Эти лагеря не враждуют, а просто не могут соприкоснуться, только разрывают на части. Больно. Сидеть и просто смотреть, понимая, что ничего от тебя не зависит, что ничего тебе не изменить, что всё всегда будет так серо и уныло. Сухой ветер, нагоняемый огромными установками, шевельнул кроны деревьев, от чего с них посыпались редкие листья, падая на землю. Стук каблучков не мог донестись до юноши, он опомнился лишь, когда с него сняли наушники, громко прокричав его имя, что разнеслось по пустынной аллее быстрой рысью и затихло где-то не так уж и далеко. — Хунни! — девчушка с серенькими глазами уже надела его наушники, ловко вытаскивая телефон из кармана ещё ничего не понявшего юноши. Милая улыбка поспешно сошла на нет: всё её естество не любило грустные песенки, даже мелодии, образ дышал светлостью и позитивом. Вернув наушники парню, что до сих пор не проронил ни слова, Анса взяла того под руку. — Добрый день, милый, с утра пораньше решил себя в депрессии утопить? Повернувшись к спутнице, Се ещё долго молчал, глядя в её глаза, в которых отражалось осеннее небо. Снова эта странная зависть; она такая живая, такая чистая и не порочная, кажется, что и тяготы жизни не опускались на эти хрупкие плечики. Это хорошо. — Добрый день, — тихо ответил, стараясь хоть немного улыбнуться. — У тебя всё хорошо, Ан? Спутница на пару коротких секунд пустила в себя ветерок грусти и отчаяния, но тут же собравшись, она снова была готова улыбаться ему и беседовать обо всём, как бы сердце не щемило тисками боли и обиды. — А ты как думаешь, глупый? Когда у меня хоть что-то было плохо? Мм? Напомни мне, — с наигранным притворством чирикнула девчушка своим приятным слуху голосом. Сехун же просто отвернулся в сторону, продолжая думать о чём-то совсем другом. Сейчас его мысли заняли их отношения, не теперешние отношения лжи и притворства, а тогдашние — светлые и нежные, кажется, такими они были. Этот клочок воспоминаний кто-то бесчеловечно вырвал из его памяти, смял и выбросил. — Когда-то было... Ты разве не грустила никогда? — монотонно спросил парень, не меняясь в лице. Его словно давно уже вынесло из этого мира, вырвало, как дерево: навсегда и с корнями, а сейчас с девчушкой разговаривает его астральный дубликат. Опустив голову, Анса чуть не сказала те слова, что копила в душе долгое время, осеклась, снова лживо улыбаясь: — Ты мой парень, я люблю тебя, ты любишь меня, чего ещё нужно? — и тут светловолосая девчушка с серенькими глазками вновь сильно поменялась в лице: помрачнела, сильнее сжимая руку Сехуна, — ты ведь ещё не разлюбил меня, да? — Нет, не разлюбил, — солгал юноша, сразу посмотрев в необъятное, но ограниченное небо. Чувства имеют свойство угасать, подобно огоньку, которому перекрыт доступ кислорода. Анса была, да и будет, огоньком, а Хун — кислородом, в один день парень закрылся, и огонь начал угасать. Ему кажется, что он никогда и не любил её, а признался просто так. Когда-то что-то к ней было, а сейчас даже тонкая нить дружбы неторопливо стирается в пыль, а пыль подхватит ветер и разнесёт её далеко-далеко, как писали в старых книгах. Стираются камни со временем, стирается память со временем, а дружба стирается очень просто и быстро, иногда и время ей не нужно. Улыбаясь от всей души, веря словам парня, Анса побежала вперёд, помахав Хуну как на прощание, не поворачиваясь к тихо идущему. Звонкий стук каблучков о камень и приятный хруст листвы под туфельками, и всхлипы беззвучные в ладони. — Поторопись, дурашка, мы так в школу опоздаем, — прикусывая губу и стараясь не поворачиваться к парню, лишь бы тот не увидел её блестящих глаз. — Вот чего ты еле ползёшь? Хмыкнув, пропуская мимо ушей явно звучащее « лжец, зачем ты врёшь? К чему тебе всё это? », старшеклассник продолжал медленно идти по направлению к образовательному учреждению, да внезапно его осенила неплохая идея. Остановился, отрывая тёмные глаза от небесной длани, делая это с неохотой, но осознавая сию надобность. — Сегодня прогуляю, — бросил Сех в ответ девчушке, развернувшись в противоположном направлении и быстро зашагал прочь. Фыркнув, Ан рванулась за юношей, который словно бежал от чего-то или кого-то, хватая его за руку, она стиснула зубы, грозно протянув, багровея от злости: — Какой прогул? Тебя не аттестуют, у тебя прогулов больше, чем посещаемых дней, — распалилась светловолосая девушка, сжимая нервно и разжимая пальцы, ногтями неосознанно кожу чужую царапая. — Тебя хоть немного волнует твоё будущее? Ты же не собрался всю жизнь провести в своём затворе? Всю жизнь собрался быть таким замкнутым? А как же институт? Работа? Ты же совсем не дурак... любимый. Она закончила так тихо, печально и грустно, уже открыто плача прямо перед Сехуном. Воззрился на неё, а ничего и не дрогнуло, словно холодное осеннее небо, сердце не сжалось, лишь красная ниточка натянулась и то ненадолго. Осторожно освободив свою руку, старшеклассник подул на светлую чёлку, говоря терпеливо и снисходительно: — Знаешь, я всё жду от жизни чуда. Глупо, да? Оно не свалится на меня, оно не появится так просто, а я наивно жду. Не хочу связывать себя ни с кем и ни с чем. — А со мной..? — поднимая на красивого парня пустой взгляд, потерявший какой-то блеск и азарт, зеркало её души в очередной раз треснуло. — А со временем? — Время подобно ребёнку, ведомому за руку: смотрит назад... — пробормотал Се, снова двигаясь вперёд. — К чему ты это? Не понимаю, — обречённо крикнула в след школьница, закрывая лицо маленькими ладонями. — А один человек и не должен понимать другого, так? — отшутился парень. — Спасибо за компанию, Ан. — Не за что... Уже быстро выбегая на тротуар, залитый и обожжённый лучами солнечного света, проникающего под купол, внезапно чем-то утомлённый юноша натянуто улыбнулся. Почти пуст, никто не спешит никуда, все тихо забились в дома. Лишь машины шумят, да и то как-то приглушённо. Словно и эти железные банки прибила и усмирила жара.Теперь уже счастливо улыбаясь, он бежал вперёд, не разбирая дороги, просто бег в никуда. Бег без остановки. Голову обуяли непонятные желания: либо вспорхнуть как птица, рассекая небесные дали, или утонуть в глубоком океане отчаяния и депрессии, а, может, остаться в белом пространстве, быть запертым между двумя порывами, чувствовать, как разрывает радость и боль, как сквозь пальцы просачивается свобода, и ветер рвёт крылья за спиной, прибивая к горячему асфальту, ломая кости, не давая встать. Огибая фонарные столбы, Хун всё бежал, даже не понимая, зачем всё это делается, и куда лежит его путь. Дышать стало тяжело, светлую макушку припекало солнце. Выдохнув, тот остановился под козырьком цветочного ларька, прижимаясь мокрой спиной к чуть холодной кирпичной стеночке. Он посмотрел на цветы, стоящие в клумбах, больших вёдрах, маленьких горшочках, аккуратных на вид: головки цветов были такими грустными, больными и вялыми, как и сама женщина, что перебирала розы своими узловатыми пальцами, тщательно отделяя чистые линии от гибридов. Незнакомая женщина посмотрела на запыхавшегося юношу, улыбаясь ему и протягивая розочку, выглядевшую самой молодой, живой и до боли в сердце нежной. Роза на фоне старушки выглядела так чисто, а печальные глаза цветочницы не давали покоя сердцу юноши. Отрицательно качнув головой, Сехун отказался от предложенного подарка, да женщина была настойчива, снова и снова протягивая бело-розовый цветок молодому пареньку. В очередной раз убрав её руку, мальчишка услышал тихое сипение: — Забери её, она как память о молодости, — говорила пожилая женщина, сильно сжимая в дрожащих руках невинный цветок. Недоумевающе смотря в мутные серо-зелёные глаза, Се трепетно принял цветок, зелёный стебель которого покрыли красноватые и липкие пятна крови. Кажется, женщина о шипы поранилась. — А страшно стареть? — ненавязчиво и внезапно начал он разговор. — Страшно не стареть, а страшно понимать, что вот-вот и я умру, не сделав очень многого, мальчик мой. — Молодые тоже умирают и даже не стремятся что-то сделать, — справедливо подметил светловолосый паренёк, перекладывая цветок из руки в руку. — И многие из них перестали ценить свою жизнь, а я ценю свою долгую, пусть и бесполезную жизнь, — с какой-то грустной-злобой ответила женщина, протирая раны на своих руках белым платочком. — Я не ценю свою, — честно и спокойно ответил Хун, поправляя чёлку, падающую на мокрый лоб. — Вроде ничего не делаю. Что ценить-то? Продавщица цветов горько посмеялась, сложив руки замочком, поправив старенькое и затёртое платье. Наверняка, продажа цветов - единственный её доход. — А ты цени не то, что ты сделал в жизни, ты цени того, кто появился в твоей жизни. — Никого в ней нет, — грусть надавливала на определённые струны, отчего голос казался слишком слабым и безвольным, даже немного обречённым. — Значит, кто-то появится, — с улыбкой сказала женщина, указывая пальцем за высокие многоэтажки, туда, где за куполом разливался вечный горизонт, место, где погибало солнце. — Он придёт и поведёт тебя с собой за линию горизонта. — Вы странная женщина, если верите в это. — Я одинокая женщина, — посмеялась она, помахав рукой уже уходящему парню. Вертя розочку в руке, быстрым шагом направлялся к одному малоизвестному притону, где зачастую собирались подростки с кучей проблем, просиживающие всю жизнь в социальных сетях, покуривающие и выпивающие всякую гадость, лишь бы как-то отвлечься от душевной боли, раздирающий юные сердца острыми клыками. В этой утопии, как её называет зажравшееся правительство, осталось мало таких вот местечек, куда могут стекаться самые разные слои общества и просто убивать свою боль, кто как может. Сех не причислял себя к числу этих страдальцев и несчастных, просто ему нравилась атмосфера полного отрешения, поражения и слабости, царящая там, как после проигранной войны на пустующем поле боя. Разве плохо, когда люди находят способ заглушить боль. Все это делают по-своему, ведь не все такие, как он, могут терпеть, не гнуться и не ломаться, могут смириться и просто ждать перемен. По дороге в это злополучное место парню вспомнилась история одной женщины, которую он знал очень даже неплохо. Тогда ему было почти четырнадцать лет: частые побеги из отцовского дома и прозябание в компании парней-наркоманов и девчонок с резанными венами и грустными глазами. Он заходил в подвал, садился рядом с одной взрослой девушкой, которая любила пить, так называемые,« длинные коктейли », да-да, те, что с трубочкой. Звали её, кажется, Сенья, была проституткой в местном клубе, так что настоящего её имени парень не знал. Но разговоры с ней всегда поднимали настроение юноше, абсолютно всегда она была весёлая, позитивная, даже истории о боли и лишениях рассказывала с такой милой усмешкой, что Хун невольно мог залюбоваться ею. Пока Се идёт в тёмные места, то можно и немного рассказать про эту девушку, ибо путь туда должен остаться тайным, каждый найдёт его сам, как охватит тело неминуемая боль. Так вот и сама история. Однажды в холодный осенний день, парень в очередной раз убежал из дома, прячась от ярости отца в этом самом притоне для всех и вся, у кого болят души и сердца. Как всегда он сел к Сенье за круглый столик у зашторенного окна. В тот день девушка выглядела совсем иначе, чем обычно: она не улыбалась, не смеялась над его глупостями, не била по губам за проскакивающие матерные слова, слушала его без интереса, отвлечённо, постоянно глядя в окно. Была в постоянном волнении, то и дело приоткрывая тёмную штору тонкими пальцами и закрывая её со страхом, застывшим в глазах. Мальчик спросил о её состоянии, и Сенья рассказала, рассказала с живой улыбкой, со слезами на глазах, поглаживая парнишку по голове. Её чистые слёзы, чистые, как одинокий родник, никогда не пропадут из памяти Хуна, не смотря ни на что. Он может забыть Ансу, может забыть мать, забыть отца, забыть себя, но слёзы этой девушки, « живущей от себя », ему не забыть никогда. Её история началась с обычного утра, когда проснулась рядом со своим мужем, ничего не знающим о её профессии, да ничего о ней не знающем, просто живущим за её счёт и нередко избивающем её и её мать, также проживающую с ними. Она оделась, уходя на работу, снова и снова... этот цикл повторяется уже три года. Девушка нашла отвлечение в сексе с другими, лишь бы забыть о побоях, о боли, о несправедливости. И всё было бы так же плохо, но именно в тот день ей пришлось переспать с другом её мужа. Конечно, история о её работе всплыла наружу раньше, чем даже Сенья вернулась домой. Прибыв в место заточения, названного " домом ", она поискала мужа — не нашла, не нашла она и мать. Заглянув во все комнаты, та в панике бросилась в гараж, где и застала своего любимого человека, забивающего старушку гаечным ключом. « Родила шлюху, потаскуху, сучку и стерву,» — кричал мужчина, размозжив череп неповинной старушки. Ничего не смогла. Она рассказывает, как убегала, как мчалась сюда. Вот такая вот история. Сейчас, его, наверное, уже скрутила полиция министерства Семьи, а того, кто вызвал полицию, им уже не найти. В тот день Сенья повела малыша Хуна на крышу притона, высотой в пять этажей. « Сенья, стой,» — говорил мальчик, держа белокурую девушку за ладошку. Она смеялась сквозь слёзы и тихо шептала, нежно и успокаивающе:« Я ждала, что станет лучше, а те слова были так верны: « Не жди, что станет легче, проще, лучше. Не станет. Трудности будут всегда. Учись быть счастливым прямо сейчас. Иначе не успеешь. »
— Она сжала его ладонь в последний раз, целуя мальчишку в лобик и улетая вниз, сподобившись бескрылой птице. С тех самых пор он ходит в это место без причины, просто посидеть за тем самым одиноким столиком, на котором в самом уголочке всё ещё сохранилась надпись из прошлого - инициалы « S.S.» Прибыв туда, Хун толкнул тяжёлую дверь двумя руками, краем глаза читая надписи на ней, кажется, что на одну стало больше, значит, новенький прибыл. Внизу не шумно, но и не тихо: все говорят как-то туманно, играет музыка, так хорошо знакомая нашему герою: « The Used — Cry » , но играет она негромко, медленно успокаивает, поливая рваные раны мазью из слов, глухие ступени говорят всем собравшимся, что пришёл давний друг. Когда светловолосый юноша вошёл в слабо освещённое помещение, на бело-серых стенах которого нарисованы пентаграммы, просто надписи в духе: « you can wait, if there is what to expect », « forever doesn't exist » и много всякого бреда на самых разных языках. Кто-то сидит у стены, держа шприц в руке, так и не введя в себя отраву, рядом с этим бедолагой присела раскрашенная девчонка, поправляя его волосы, обнимая и тихо напевая неизвестную песню. Люди с грустными глазами и не запоминающимися лицами сидят и просто думают о своём. У другой стены лежит парень, медленно разрезая вены, со слезами выкрикивая имя любимого человека, никто и не смотрит на него, лишь один светленький парнишка подсел рядом, обняв страдальца, легко уткнув его в свою грудь и заботливо забирая нож из окровавленных худых рук. Одна избитая девчонка сидит одиноко за столиком, теребя свои волосы, царапая запястья. Всем здесь плохо, но никто здесь не одинок. Знакомые незнакомцы не бросят близких, пусть и далёких. Но Хуна неожиданно смутило, что за его столиком сидит неизвестная пара парней, сладко целующихся. С огорчением тот выдохнул, идя к столику у лестницы — ещё одно любимое, даже укромное место. Обходя столик с двумя неизвестными, Сех был резко заторможен одним из них, чувствуя, как сжимается рука его кем-то из этих двоих. Поворачивая голову к тому человеку, увидел лишь чёрный капюшон, и тёмно-русые волосы, спадающие на плохо видимое из-за темноты и тени лицо. — Малыш... — шепнул парень в чёрной толстовке, сжимая руку Хуна ещё крепче. — А..? Ты меня с кем-то путаешь, отпусти, — вырвал руку Осех, уходя на своё место, не став придавать значения случившемуся. Действительно, просто немного странный парнишка, не более. — Беспамятный придурок, — неожиданно на повышенных тонах заговорил тот парень, вскакивая из-за столика и быстро-быстро удаляясь из этого места. — Что за дебил, — прошипел Хун, протирая свою руку после неприятного касания. Долго же он ещё просил в том месте, но слишком тут одиноко без родной души, нежная тоска разливалась по телу, запирая всё внутри. Под тяжёлым и вечным замком хранится вся боль, все страдания. Голова начинала болеть от давящего запаха сигарет, горло пересыхало. Хун смял рубашку на груди, покашляв, порылся в своём портфеле, доставая оттуда пачку недорогих и некрепких сигарет, с досадой обнаружив, что зажигалку он так и не забрал у Ансы. Стало до того мерзко, больно и обидно, что Сех отбросил сигареты в стену с немым криком, вырвавшимся изнутри. Все взгляды на секунду пали на него и тут же пропали.« Даже тут каждый по-своему одинок. Все мы люди пропащие и одинокие. Я не знаю тут никого, мне так одиноко без тебя, Сенья. Я так хочу такой же живой улыбки, как и твоя. Любил ли я тебя... да нет. Ты была мои верным и единственным другом. »
Взяв свой рюкзак, он помахал ребятам и вышел из помещения, стараясь откашляться от едкого дыма, затуманившего голову. Дым заполнил всю площадь подвала, как и боль заполняет тело. Прислоняясь к стене в узком проёме, словно боясь выйти под палящие лучи, юноша ещё пару минут просто царапал стенку, отколупывая кусочки чёрной краски, которые глухо падали на бетонную лестницу, местами украшенную пятнами запёкшейся и затёртой крови. Место пахнет смертью и грустью, но, кажется, что оно, как родная мать, примет в тёплые объятия. Отворив металлическую дверь, Хун направился домой, туда, где никто его не ждёт.***
Подходя к небольшому пятиэтажному зданию, расположившемуся в весьма неблагоприятном районе города. Но что вы, это же идиллия, тут не может быть плохих мест: все дома и районы здесь идеально чисты, всем здесь хорошо, и никто не помирает от голода или сепсиса. Всё идеально. Поднимаясь по ржавой лестнице и обходя давно сломанные ступени, коряво пристроенные на место, а если наступить на них, то непременно рухнешь вниз. Парень медленно поднялся на пятый этаж, пару раз хватаясь за перила, лишь бы не упасть, наконец, добрался до своей ободранной, хлипкой деревянной дверки, за которой было продолжения мира лишений и простого непреодолимого одиночества. Подав ручку вперёд, грустно обнаружил, что дверь вовсе не заперта, медленно проходя внутрь квартиры. Ободранные обои в прихожей и до сих пор разбитое зеркало неприветливо встретили обитателя сего местечка. Переступая чёрные пакеты, набитые самыми разными бутылками из-под алкоголя, Се как-то нехотя заглянув в зал, опираясь о косяк одной рукой: везде мусор, стены голые, мебель поломана, а на диване тяжело и громко храпит отец. На ноги его накинут клетчатый плед, вероятно, соседка снова позаботилась о нём. То покушать ему принесёт, то скорую вызовет, то не будет рассказывать о его драке с её мужем, да он и не только с её мужем дрался. Всех неугодных, всех, как ему казалось, наглых и грубых нужно было избить, но он, конечно, называл это « поставить на место, преподать урок, научить уму разуму ». Вот сейчас эта пьяная туша валяется на диване, обнимая бутылку. Такой тяжёлый запах грязи и алкоголя. Давит. Щемит. Этот запах въедается в сознание, к нему невольно привыкаешь, но продолжаешь отторгать. Это такой забавный парадокс, нестыковка. Обходя столик с погнутой ножкой, заваленный кучей счетов, некоторые из них Хун уже смог оплатить, а вот в правой части стола уже и новые лежат. Снова он принёс в дом проблемы. Вот бы соседка перестала помогать ему, может, быстрее бы сгинул с этого « идеального » света. Но внезапно фортуна подставила парня: он споткнулся о табурет, стоящий прямо перед входом в его комнату, в результате чего табуретка с грохотом упала, пробудив спящего отца. Туша, что лежала на диване, зашевелилась, мужик медленно поднялся, приняв сидячее положение и неопрятно почёсывая рукой затылок. Внешность он имел ничуть не привлекательную, типичный мужик, созданный для грязной работы: большие надбровные валики, массивный подбородок, маленькие и глупые глаза, помутневшие от годовых запоев, большой нос. Всё в нём было словно отсечено от камня рукой неумелого подмастерья. Даже голос был грубым, низким и сиплым. Осех встал в уголке, нервно поджимая губу и вопрошающе глядя на своего отца. Тот же наконец смог сфокусировать взгляд на юноше, сразу же рявкнув на него: — Чего ты шумишь, охуел, чертёнок? — пригрозил юноше кулаком, попробовав подняться, но схватился за голову и осел обратно на диван, откидываясь на спинку. — Принеси мне выпить. Сложив руки на груди и громко засмеявшись, Се цинично ответил, отпирая дверь в свою комнатушку: — А не пойти бы тебе на хер? — но не успел парень зайти в комнату, как в спину ему прилетела пивная бутылка, больно ударив по лопатке. Согнувшись, ненавистно взглянул на мужчину и тут же показав ему средний палец, осенний мальчик зашёл в свою комнату, хлопнув дверью так, что со стен в зале упала старенькая семейная фотография, разбиваясь вдребезги. — Заебало. Устало упав на кровать, светловолосый юноша раскинул руки в стороны, закрывая глаза и медленно и неминуемо ступая по ступеням подсознания вниз, — путь, по которому всегда он покидал этот мирок, полностью растворяясь во мраке сырости и тёмных тенях, рисованных его разумом. Это место создано для противоречий, рассуждений, споров с самим собой, но самое главное назначение этого места — темница для настоящего него, в которой заточена хрупкая мечтательная душа, во снах которой вечно идёт дождь. В плену она медленно погибает, затихает трепетный шорох дождя. Плавными движениями рук юноша крепко обнял самого себя, беспричинно улыбаясь тёмно-синему потолку, начиная долгий монолог с пустыми и бездушными стенами, вечно молчащими, хотя их молчание только к лучшему. Тишина комнаты и бледный, тусклый свет, тёплый по-своему, успокоили встревоженное дитя, ищущее ласки и заботы. — Ты устал сегодня? Почему я должен уставать? — начал негромко тот, продолжая сжимать себя в объятиях. — Кто знает. Хун, а ты хороший человек? Да как сказать, я думаю, что я просто ужасный человек. Я лгу, чтобы не быть один, привязываю к себе людей, чтобы не быть один, но знаешь, моё одиночество всё увеличивается в геометрической прогрессии, — его взор медленно прошёлся по собственной комнате, как в первый раз присматривался к ней: тёмные обои, стеклянная дверь, что проведёт на балкон, учебный стол, похороненный под кипой бумаг, книг, тетрадей, каких-то конспектов. У стены стоял серый шкаф-купе, честно, шкаф-то парню и не был нужен, просто не хотелось созерцать уродливое жёлтое пятно, появившееся на стене около года назад. Кресло в углу, на котором и висели все вещи, да прикроватная тумбочка. Хотя ещё был стеллаж большой, во всю стену, полки местами провисали под тяжестью трёх, а то и более томов самых разных книг: от произведений века 16-17 до произведений современных авторов. Голос снова оглашает комнатушку: — А ты продолжаешь людей условно разделять на « обычных и право имеющих » ? Да. Но ведь люди равны. — Сехун заливисто засмеялся, вытирая пару выступивших слезинок, но мгновенно стих. — С появлением собственности, от равенства не осталось и следа. Всегда были те, кто равнее других. Хе, Осех, да ты уже новые слова от безделья выдумываешь. — Пауза. Снова по углам поползла умиротворяющая тишина. — А что ты читал последнее? Мм, кажется, « Преступление и Наказание » Достоевского. О, и как оно тебе? Никак. Мне не нравится Раскольников. Да ты просто не любишь правду, причём, живёшь-то ты по его теории, — юноша резко вскочил, набрав в лёгкие воздуха, но мгновенно погас, поник и снова повалился в постель, можно было подумать, что у него лихорадка внезапно началась: то бодрый, то резко слабеет и запирается в себе, то пот его прошибёт, то ещё что. - Да. Мы чем-то похожи. А ты бы смог убить, имея это твоё право на убийство? — парня буквально покоробило, он потерялся с ответом, ища поддержки у стен, но те всё так же молчали, он взглянул на свой стол — тишина, на другие предметы — тишина. — Да, я бы смог убить, даже не имея права. Всё... замолчи, твоя компания меня утомила. Силы покидали тело, а веки словно наполнялись свинцом, сон осторожно принял юношу в свои неосязаемые объятия, заполняя его сознание сладким дурманом. Душно в комнате. Уснул. Оно и к лучшему.***
« Милый, ты же помнишь, что сегодня на праздник идём? Я звонила пару раз, но ты не ответил. Ты, кажется, спишь. Хотя, может, просто игнорируешь. К семи выходи из дома, я тебя буду ждать, вместе пойдём. Как раньше. Ты же помнишь, как сбегал из дома, и мы мчались к речке. Ты же не был со мной на тот праздник. Мне было одиноко там. Не смей в этот раз оставить меня. Я жду тебя, родной. <3 »
Громкий сигнал входящего сообщения — китайская версия испанской песенки « Pulcino Pio » разбудил крепко спящего. Сонный и ещё ничего не понимающий, потянул руку к прикроватной тумбочке, ощупывая её поверхность, наконец находя телефон. Постаравшись взять его ещё слабыми руками, Се уронил гаджет на пол, ругнувшись, он нагнулся и кое-как смог поднять его дрожащей рукой. Разблокировав экран, старшеклассник ничуть не удивился, видя тринадцать пропущенных вызовов и одно сообщение. Быстро пробежав его взглядом, тот лишь печально выдохнул, откидывая телефон на подушку. Его взгляд привлекли настенные часы, обычные с белым циферблатом и большими чёрными римскими цифрами. До семи оставалось-то нет ничего, а он ещё и не понял, что проснулся, что сон выпустил, словно бросил его. Уснуть бы так: один раз и навсегда. Встав на подрагивающие ноги, осторожно проследовал к шкафу, доставая оттуда клетчатую лёгкую рубашку, надевая её вместо неудобной школьной рубахи, после парень натянул джинсы, кеды. Сел за рабочий стол и принялся усердно прожигать взглядом минутную стрелку часов. До выхода оставалось почти десять минут, и вот именно сейчас время должно тянуться как резина. — Ты ещё тут? — спросил сам у себя юноша, ожидая ответа от своего невидимого собеседника. - Разве моя компания тебя не утомляет? Нет. Значит, ты лжец. Давно пора было это понять, — бросил парень, пройдя от одного угла комнатушки до другого, забавно, что он и не заметил, как поднялся из положения сидя. Для придания себе важности, закинул руки за голову. — Да, я понимал. Ты не хочешь никуда идти, да? Да. Но ты же пойдёшь. Да. Зачем? Ей же больнее от этого. Знаю... сменим тему, не люблю я про Ансу говорить, — он негромко хмыкнул. — Да, я просто не люблю говорить о тех, кто мне не интересен. Мм, а тот парень из снов? — Сех резко застопорился посредине комнаты, даже и не понимая о ком сейчас зашла речь. Все сны его были пустыми и одинокими мирами, никто и никогда не входил в них, не рассеивал тьму внутри. Гостей он никогда не ждал. — О ком ты говоришь? Не помнишь что ли? Он же всегда улыбается тебе. Улыбается? Мне? Се... ты, правда, ничего не помнишь? — светловолосый стукнул по столу, от удара закачалась самая высокая стопа книг, шумно падая и рассыпаясь по полу. — Да о ком ты, чёрт тебя дери?! Успокойся. Не время ещё, значит. Кстати, поспеши. И правда, на часах было уже ровно семь, Хун быстро выскочил на балкон, перепрыгнув перила, опустил ноги на пожарную лестницу и быстро засеменил вниз по непрочным, ржавым ступенькам, придерживаясь за трубчатые перила. В этот раз он нигде даже не споткнулся, а легко спустился вниз, спрыгнув на землю и отряхнувшись. Пред ним тёмная улица, на которую высыпали люди с фонарями, облачённые в красивые наряды, кто-то побогаче, а кто-то, соответственно, более бедно. Показуха. Кто-то шёл в одиночестве, неся квадратный фонарик в руках, кто-то шёл со своей парой, держа фонарик с надписью « вечная любовь ». Показуха. Все улыбаются друг другу, все приветствуют друг друга, глупо, что приветливо кивают даже незнакомцам. Притворный праздник, возвышающий этот чёртов купол, этот чёртов день, заточивший людей в прозрачную тюрьму. Не смотря ни на кого, юноша быстрыми шагами следовал к месту встречи с Ансой; обычно пара встречалась у большого фонаря с красивой отделкой, под которым стояла деревянная лавочка с кованными ножками. Там не бросали мусор, там не спали алкаши, даже покурить там никто не останавливался. Давняя история, из-за которой это тихое местечко стало словно проклятым, или, лучше сказать, неприкосновенным. Пробираясь через толпу людей, медленно и неповоротливо тянущихся к месту проведения праздника, Се уже посматривал на блестящий ковёр, раскинувшийся немного поодаль от речки: среди всех ярко-жёлтых или оранжевых огней выделялось огромное колесо обозрения, горевшее всеми возможными цветами. Такие манящие переливы цвета. Много-много мелких лавочек словно насыпаны на землю, как рассыпанный на пол поблёскивающий разноцветный бисер. Даже кажется, что оттуда доносится весёлая музыка и гомон собравшихся. Над этим местом уже летают одинокие фонари, а ровно в полночь небо загорится сотней огней, да, должно смотреться красиво: отразятся они золотым ужом на чёрной поверхности реки, скованной мраком, но достигнув определённой высоты, фонарики прижмутся к поверхности купола. Разве не больно на это смотреть. Словно птица, что сломанными крыльями бьётся о небо. Тут подует созданный ветер, огни двинутся вперёд, освещая реку сверху. А после... они где-то и пропадут. Скорее всего, просто потухнут и упадут в речку. Какие пошлые понятия красоты у людей стали. Пройдя ещё пару однообразных небогатых домиков этажа в два или три, Сухун уже завидел тот самый фонарь, где на лавочке сидела Анса. Её наряд был очень хорош. Девушка словно сиротливый цветочек сидела на скамеечке, держа небольшой фонарик в руках, тускло горящий. Всё бледно-жёлтое. Поднимая свою голову, та увидела не спеша идущего к ней любимого человека, ободрившись в одну секунду, засветилась теплотой и неподдельной чистой радостью. Резкая перемена, конечно. Девичий голосок зазвенел на гудящей улице, вырвавшись из общей массы голосов: — Хунни! любишь же ты опаздывать, — по-театральному надула губы, с какой-то забавной обидой смотря на подошедшего юношу. — Ага, — сухо встретил её Хун, — пошли. Взяв Ансу за руку, пара медленно влилась в толпу, растворяя в ней свою индивидуальность, тихо идя вместе со всеми на глупый праздник для глупых людей. — Как я тебе? — Кротко улыбнулась девушка, стараясь идти как можно ближе к парню. Тот не повернулся, постоянно смотрел вниз, на ноги: — Красивая, — он по невнимательности задел кого-то плечом, кого-то неприветливого и чёрного, напомнившего ему того самого мальчишку, что и одёрнул его, когда Се находился в притоне для одиноких душ. Юноша спешно извинился. — Всё в норме, — ответил незнакомец и пропал среди людей. « Не он, голос совсем другой », — с какой-то грустной радостью отметил Осех, поднимая взгляд на притихшую спутницу. — Ты аккуратнее будь, Хунни, — шутливо сказала девчушка, поднимаясь на носочках, чтоб примерно увидеть сколько им ещё идти. — Как далеко-то ещё. — Может, и вовсе не пойдём туда, — заскулил светловолосый парень, намереваясь уйти домой. Его тут же грубо ударили в плечо, смерив злобным взглядом горящих сереньких глаз: — Вали, коль так хочешь, — Анса демонстративно отпустила его руку и начала быстро теряться в толпе. Только и цеплялся взгляд за её платье. — Анса! — крикнул ей в след Хун, начиная толкать идущих, только бы догнать девушку, что всё быстрее и быстрее мелькала среди множества пёстрых платий и горящих фонариков. — Анса, подожди. Заслышав своё имя, она и вправду решила остановиться, выбираясь из толпящихся, покричала парню, чтоб нашёл её по голосу: — Хунни, давай сюда, пошли лучше по берегу реки, короче же! — голос не имел тех озлобленных нот, что звучали в нём до этого. Быстро сходит с неё. Даже очень быстро. Мальчик осени двинулся на голос, словно освободившаяся из плена златой клетки птица, вырвался из жужжащей толпы. Несуразным ему показалось то, что лишь за пару минут, пока пришлось расталкивать людей, удалось услышать о стольких проблемах: у кого-то макияж не самый хороший, кому-то туфельки жмут, у кого-то секса не было уже пару месяцев, кто-то непримиримо одинок, ещё у какого-то жирного лентяя финансовые трудности, да, даже уж не удивительно. Мелочность в людях. Цепляться за мелочи. По обыкновению глупо. Но, мало того, что они просто трещат о ерунде, кажущейся им настолько колоссальной, когда в каких-то трущобах города забились голодные и обездоленные, все больные, да чахоточные, да, всё нормально, всё просто отлично ( одному человеку Се даже даровал презрительный взгляд, как бы ставя его на место, увы, что одним взглядом ничего не добиться ).« Тому, кто не хочет изменить свою жизнь, помочь невозможно.. гм, что-то и не припоминаю, кто это и сказал. Может, Гиппократ. Увы и ах, я не помню ».
— Ты права, пойдём там, — чуть кивнул Осех, спускаясь по ступенькам вниз, к покрытому зелёной травой берегу. Хотя, не совсем уж и зелёная, слабо жёлтая от стоящей последние пару дней жары. Лишь ноги ступили на покатый берег, как Анса счастливо рассмеялась, снимая свои туфли и просто помчалась вниз с весёлыми криками. Руки девушки словно доставали до вершины купола, а детские возгласы оглашали весь пустынный берег, лишь люди, идущие по улице, обращали на неё внимание, да и то, не слишком им была интересна сумасшедшая. Пламенеющая радость и блеск в сереньких глазах, да, давно такого не было. Она не картонная кукла, она не кукла, за ниточки которой должен кто-то дёргать, - это живая девушка со своей болью и со своими страхами. — Анса, мы не для ностальгии сюда пришли. Не дури, — одёрнул он девчушку, недовольным и немного грубым замечанием. — Анса, там вроде камень аккуратнее. Но было уже поздно, босая и маленькая ножка девушки ударилась о большой камень, а сама улыбчивая красавица полетела вниз по покатому берегу. Се бросился за ней, обувь так же заскользила по траве, еле удерживая равновесие, он рванулся вперёд, почти догнав кувыркающуюся девчонку. Но к его прибытию, она уже просто раскинулась на траве, громко-громко плача. Её ободранные руки закрывали испачкавшееся личико, а слёзы неопрятно размывали грязь по щекам. Парень осторожно поднял её за спину, заботливо отирая щёки мягким платочком, покоившимся в кармане до этого момента. Ткань пачкалась от сероватой грязи, намокала от слёз, а в его сильный руках хрупкая Анса дрожала, как самое беззащитное творение это мира. На секунду ему показалось, что где-то там, глубоко внутри себя, что вот-вот и снова будут гореть к ней прежние чувства, как-то совсем ненароком забытые. Вот они идут. Прорвут завесу безразличия внутри. Нет. Удар о неизвестный барьер, треск и всё. Холодно. Холодно, как весной. — Анса, не плачь, я не люблю твоих слёз, — осторожно сказал светловолосый паренёк, но всё в нём слишком явно говорило о хладнокровности, прочном, непробиваемом безразличии. Девушка всё плакала, с каждым разом всхлипы становились только громче, руки её всё закрывали глаза, как по-детски. — Да ты и меня-то не любишь! — выкрикнула девушка, открыв глаза, из которых катились слёзы. Срыв. Маска треснула. — Тебе же плевать просто на меня? Ты, чёрт, думаешь, что это незаметно? Прости, ты херовый актёр, Осех! — начала разводить руками, уже крича во весь голос. Он дрожал, но в тоже время был на удивление громок, девушку уже сложно было успокоить. Похожа на кого-то маленького зверька, почти беспомощного, но скалящего зубки. — Бесит. Меня раздражает это! Меня раздражаешь ты. Ты чёртов лжец. — О чём ты... — « зачем я её спрашиваю об этом, я же знаю, к чему всё это. » — Анса, чёрт тебя дери, я люблю тебя. Анса с силой шлёпнула его по щеке, оскорбившись ещё пуще. Черты её лица так кардинально сменились: не сглаженные, молодые, приятные глазу, да, она не была очень уж красивой, но была скорее миловидной, но именно в данный момент Ан выглядела даже старовато, у глаз образовалась складка, рот искривился в презрительную улыбку, имеющую сходство с животным оскалом, а неправильный прикус лишь сильнее безобразил личико, даже её чуть острый, аккуратный нос собрался морщинками. — Врать ты любишь больше, чем меня, — она хмыкнула, попытавшись вскочить на ноги, но тут же покосилась в бок, падая на колени и злобно сжимая траву в руках, зло вымещая что ли. — Анса... — начал было он. — Что Анса? Что, чёрт, Анса?! Тебе и сказать-то больше нечего? — шипела она на него, взмахнув рукой, тут же залепила вторую пощёчину. — Да успокойся, — рявкнул на неё Осех, резко перехватив запястья кричащей и сжимая их до ощутимой, как планировалось, отрезвляющей разум боли. — Только и умеешь причинять боль! — Вопила школьница. Се словно сконфузился, что-то внутри дёрнулось, что-то упало, что-то натянулось и порвалось. Больше и не было злости на неё, не было любви к ней, не было желания ей лгать, он медленно отпустил её руку с виноватым видом. Правда всегда причиняет боль. — Угум, я знаю, — устало сказал, кротко поцеловав девушку в лобик и оставив ей платок, сам же просто развернулся, уходя куда-то в темноту, вниз, ближе к реке. — Хун... подожди, Хунни, я не хотела, — просила его та, хотела помчаться за ним, но ноги ужасно болели — не подняться. Не догнать. Не вернуть того огонька.« Мы многое не говорим вслух, Анса, так многое не говорим, терпим и надеемся, а твоя маска слишком быстро сломалась » .
Наушники — защита от плохих мыслей, от всего мира, а музыка, что играет в них, — барьер от всех проблем. « The Rasmus — Livin in a world without you » — первая песня в его плейлисте, тихий напев так хорошо известного мотива, словно каждый день эта песня проводит рядом с тобой, словно её строки обнимают твои плечи, как-то согревают, а с тебя лишь тихое пение и понимание, как больно жить в мире, где нет тебя. Его всё ближе и ближе привлекала блестяща вода реки, в которой уже отразились пара золотых фонариков. Красиво. Если бы, если бы он не видел звёздное небо, нарисованное в старых книгах, что Хун чинил в библиотеке, попутно взахлёб прочитывая их, то он бы поверил, что звёзды такие большие, тёплые и такие близкие. Музыка, река, огни, но чего-то для завершения прекрасной картины и не хватает. — Suddenly someone was there in the window, Looking outside at the sky that had never been blue, — устало тянул он свою любимую строку, разведя руки в стороны на манер птицы. Когда в потёмки души закрадываются сомнения о том, стоило ли тебе просто рождаться, что от тебя тонна проблем, что никому ты не нужен, просто подумай, что есть местечко, где таких, как ты много-много. Всё пройдёт. Тяжёлые и вязкие мысли рождались в голове из общей массы неразберихи и комка из змей. Змеи вырывались, расползаясь и разрушая здравый смысл, снова и снова морально убивая. Парень сжал рубашку на груди, словно сминая боль, но она лишь росла. Змея за змеёй кусали его, отравляли всё внутри. Больно. Хочется бежать. Принять смерть от ножа, пули в голову — будет лучше, чем медленно разлагаться, словно труп под действием бактерий. Медленно. Зловонно. Но в случае с растениями или животными от их тел будет хоть какая-то, но всё же польза. А что полезного будет в надломленном, как ветка молодой берёзы, человеке? А нужно ли отвечать? Внезапно грустная мысль была прервана - песня закончилась. Почему-то после прослушивания данной композиции внутри так пусто становится, холодно, словно вьюга наносит снежную защиту на душу и тело. — Люди смотрят вверх из своих квартир. На далёких звёзд ледяной пунктир. И впивая взгляд в чёрное стекло, Кто-то в помощь ждет манны небесной, кто-то - НЛО. — Сехун шлёпал ногами по песчаному бережку, уже громко и без стеснения распевая песни одной из его любимых групп, сжимая руки на груди, а потом поднимая их к куполу. Тут ему показалось, что какая-то чёрная тень мелькнула в отражении на поверхности реки, как безмолвный убийца, проскользнула ему за спину. Се насторожился, но ведь это очередная весёлая игра его воображения, просто детские воспоминания. Он улыбается, продолжая петь всё громче и громче, словно больная душа этими словами выбрасывает боль из тела. Шорох травы... Ветер ли? Да нет, кажется, ветер сегодня вечером на реке включать не планировали. Там в новостях сноска была, если память ему всё-таки не изменяет. Снова игра воображения. Хотя, может, Анса догнала. Да и чёрт с ней. Воздух наполняет лёгкие, и приятный голос разносится по берегу, откликаясь самыми разными тонами, почти как эхо: — Люди смотрят вверх из своей тюрьмы, На бескрайний мир безответной тьмы. Прожигая жизнь в суете возни, Но порою так хочется верить, что мы не одни. Нет, не ветер. Кто-то точно идёт сзади. Всё за спиной стихло. Точно игра воображения. Довольный тем, что он тут один, школьник рванулся вперёд, срывая голос, крича припев песни. Боль всё гасла и гасла, как лучина, что когда-то давно горела в избёнках предков. Да и город гаснет точно так же: каждый вечер, район за районом захлёстывает чёрный океан мрака, лишь лёгкие блики от слабой подсветки купола лениво пляшут в окошках. Фонари умирают. Тишина спускается на город. И невольно вспоминаются строки из романа « Мастер и Маргарита »: — Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город... Пропал Ершалаим — великий город, как будто не существовал на свете. Всё пожрала тьма, напугавшая всё живое в Ершалаиме и его окрестностях. Он ненавидел эту тюрьму, он ненавидел всё, что происходит в этом городе, но прекрасный роман он любил, любил его трепетно и нежно. И тут впереди возникла чёрная фигура, худая и знакомая. Да, наверное, это Анса, а может, кто-то из его знакомых. — Кто ещё хотел прийти на этот чёртов праздник? — спросил себя, тут же отвечая, — Минсок хотел прийти, Кёнсу тоже хотел заявиться, вроде бы всё. Когда Сехун уже был уверен, что навстречу ему идёт не кто иной, как ДиО, правда, какой-то высокий, он уже было хотел его окликнуть, как внезапно фигура начала стремительно приближаться, а от быстрого бега с головы слетел капюшон. Нет. Черты лица совсем другие. Ближе. Явно и не собирается останавливаться, бежит прямо на Хуна. А что ему делать? Развернуться и бежать? Зачем? Может, это маньяк, который прикончит его. Хорошо бы. Парень закрыл глаза, нажав на кнопку повтора игравшей песни, не двигаясь с места. Шаги ближе и громче, сбитое дыхание отчётливее. Это парень. И тут, даже ничего не поняв, юноша резко падает сбитый чем-то или кем-то тяжёлым. Он ещё не мог понять. что случилось. Эффект неожиданности, так сказать. Всё пошло кругом, взгляд на какие-то пару минут потерялся в небе, но тут над ним нависло молодое, очень даже красивое лицо незнакомого парня, кажется, что это тот самый парень, что и перепутал его с кем-то в том месте. Дыхание неизвестного юноши, его руки, что сдавливали плечи Осеха - всё на секунду показалось чем-то родным, знакомым. Нет. Самообман. Это просто желание побыстрее погибнуть. Хотя, парень был уже не уверен в нападении и в том, что этот кареглазый мальчишка ― убийца. Глаза у него красивые, правда, лживые, сразу видно. Голос, раздался голос, принадлежавший сбившему его юноше. Мягкий слишком, кажется, что даже женский: ― Наконец, я нашёл тебя. Люби меня сейчас, времени мало, а я так хочу показать тебе звёздное небо внутри своей души, мой мальчик, ― неизвестный улыбнулся, и улыбка оказалась чистой. Небо озарили сотни фонарей, медленно поднимающихся к куполу, похожи на светлячков, не теряющих надежду. Их свет распространялся по тёмной глади воды, оживляя это мёртвое зеркало. Выше и выше. И сейчас лицо неизвестного было освещено сбоку: блестящие глаза, аккуратные черты лица, даже симпатичнее Ансы будет, хоть и парень, но не это всё привлекало взор, а просто глуповатая улыбка, которой, кажется, не касалась жестокость, в ней нет ни горечи, ни обиды на несправедливость. Странная картина. Словно водяная лилия, защищённая от всех ужасов толстым слоем воды, жаль, что лилия эта какая-то холодная. ― Что ты, блять, несёшь? ― оторопев, выговорил школьник, даже и не старающийся подняться, вполне себе удобно устроившись на теплом песке. ― Да так, я просто придурок, ― посмеялся парень, без церемоний, без каких-либо предпосылок, просто поцеловал лежащего под ним юношу, комкая в руках воротник его рубашки. То чувство оцепенения и пьяного восторга, когда вдруг поцеловал вовсе незнакомый человек, согревая сухие и замёрзшие губы своими, горячими и мягкими, просто сложно как-то расписать. Не места отвращению, пусть это, конечно, и парень, но так тепло. Просто тепло. Этот холодный мальчик, внезапно вытворивший такое, на вкус тёплый. ― Точно придурок, Луш... ―словно не он это сказал, а кто-то за него. Фонари над их головами уже почти достигли купола. Пусть ненастоящие, но горят звёзды над людьми, ведь всем нужно видеть то, что над ними. Смотря вверх, мы можем забыть о многом.Все может ослабить время, но не мою печаль. Овидий.