Проект "Реформация"

      4.5       Пако нервно переминался с ноги на ногу, не зная, как сообщить адмиралу о том, что он только что обнаружил. До конца обеденного перерыва оставалось ещё шестнадцать минут, и Вилма вряд ли впустит его к себе раньше, чем это время закончится… Однако дело не требовало отлагательств, и парень ступил в приёмную, где сидела рыжеволосая секретарша.       Вилма не любила, когда её прерывали вот так, без предупреждения, но когда речь заходила о… о нём, Пако предпочитал рассказать обо всём лично. Слишком уж он не доверял всем этим штукам, которыми его снабдила адмирал. Неизвестно, кто всё это может прослушивать.       — Добрый день. Вам назначено? — очаровательно улыбнулась девушка, развернувшись к нему.       Парень согласно кивнул. Когда речь идёт о Джоне Харрисоне, то и приврать немного не возбраняется.       Секретарша вновь мило взмахнула гигантскими ресницами, видимо, передавая сообщение адмиралу. Мэри Шелли, вспомнил про себя Пако. Интересно, сколько ещё литературных персонажей он встретит — как она сказала — в этой ячейке? Наверное, ему тоже стоит придумать себе какой-нибудь готический псевдоним. Айвенго? Байрон? Или, может, Тим Бёртон? Пако чуть не прыснул от последней мысли.       — Адмирал готова принять вас, — пропела Мэри, открывая перед ним дверь.       Не обратив на девицу никакого внимания, Пако шагнул в кабинет. Утопая в гигантском кресле напротив, адмирал де Перейра была погружена в чтение увесистого фолианта.       — Ну и ну, — проговорила она, не отрывая взгляда от книги, — бедная девушка! Столько стараний — и все впустую.       — Вы о ком? — Пако сделал шаг вперёд, не решаясь сесть, пока его не пригласили.       — Ну разумеется, о Мэри, о ком же ещё? Так перед тобой вьётся каждый раз, когда ты тут появляешься, а ты даже не улыбнёшься ей. Ну что за мужчины нынче пошли?       Пако в недоумении воззрился на де Перейру. Мэри? Увивается? За ним? Немыслимо. За таким, как он, не увиваются девушки. Тем более такие.       — Простите, адмирал, если я ещё не совсем привык к вашему чувству юмора… Но не могли бы вы разъяснить это чуть подробней?       — А что тут разъяснять? Ты ей нравишься. Но она слишком стеснительна, чтобы сказать тебе об этом или дать как-то понять. Она считает, что она всего лишь секретарша, а ты весь из себя такой… Бонд Джеймс, — адмирал сделала над собой видимое усилие, вспоминая, очевидно, какого-то лишь ей знакомого персонажа. — И не смотри на меня такими глазами. Многие женщины до сих пор обращают внимание в первую очередь на мозги.       Пако опустил взгляд, пряча улыбку. Ну конечно, о чём ещё он мог подумать? Уж не о том ли, что такой красотке, как Мэри, нравятся калеки вроде него.       — Я по делу. Насчёт Джона Харрисона.       Адмирал смерила его серьёзным взглядом.       — Это я уже поняла. Что-нибудь случилось?       — Пока нет, — уклончиво ответил парень, пытаясь разглядеть, что же читала адмирал. — Но до меня дошли сведения, что наш герой собирается поступать в Академию Звёздного флота.       Адмирал, всё это время флегматично вертевшая в изящных пальчиках карандаш, аж подскочила в своём кресле.       — Что?!       Парень позволил себе ухмыльнуться, довольный тем, какую реакцию Вилмы ему только что удалось лицезреть.       — Он подал документы на вводный курс. Видимо, он ещё не определился со своим направлением, но… Думаю, начало положено.       — Быть того не может, — пробормотала адмиральша, залезая в нижний ящик стола. — Бог ты мой… Что же такое творится?       Пако пожал плечами.       — Да сядь ты уже, наконец, и прекрати стоять столбом. На вот, сигариллу хочешь?       — Н-нет.       — Господи, да что ж вы все такие некурящие? А, чёрт с тобой. Мне больше достанется, — она щёлкнула зажигалкой и в блаженстве затянулась. — Нет, правда, от таких новостей хочется либо пить, либо курить.       Либо и то, и другое вместе, подумал про себя Пако, но озвучить не решился.       — Знаешь, я просто поверить в это не могу.       — Но ведь у него есть полное право делать всё, что ему заблагорассудится. Он же гражданин Федерации. Ничто не препятствует ему попытаться поступить на любое отделение Академии.       — Официально — да, — адмирал сделала очередную затяжку, сузив глаза и посмотрев в лицо Пако. — Неофициально — нет. Ты хоть представляешь себе, чем это может кончиться?       — Нет, — приподнял брови парень. — Чем?       — А ты не подумал, что будет, если он встретится с кем-то из тех, кто был знаком с ним? А? Так-то. Я уж не говорю о том, что это может оказаться кто-то с «Энтерпрайза». Именно поэтому мы должны минимизировать саму такую возможность, пока та ещё в зародыше.       — Это маловероятно.       — Да. Однако проблема не только в этом.       Пако нахмурился. Непоследовательность адмирала смущала его.       — Но, адмирал, при всём уважении… Я не совсем понимаю, почему мы должны так препятствовать ему. Вы же сами говорили, что эта программа — Реформация — билет в новую жизнь. А как он может начать её, если он уже заочно лишён некоторых из своих основных прав? Это неконституционно, не говоря уже о том, что наши «неофициальные» ограничения подрывают саму основу проекта. Вы так не думаете? И разве доктор Кемал не говорил вам того же самого?       К удивлению Пако, де Перейра не стала ни кричать на него, ни ругать. Она вздохнула и, выдохнув колечко дыма, произнесла:       — В политике ради известной цели можно заключить союз даже с самим чёртом — нужно только быть уверенным, что ты проведёшь чёрта, а не чёрт тебя. Знаешь, кто это сказал?       — Нет.       — Ну как же, Пакито! Стыдно не знать. Карл Маркс, основоположник диалектического и исторического материализма. Великий человек, чьи идеи — спустя столько-то лет! — обрели жизнь. Что? — спросила адмирал, увидев, как он нахмурился.       — Ничего, просто… А причём тут современность?       — При том, что мы живём сейчас при коммунизме, Пакито. Хотя попробуй скажи об этом кому-то здесь, — де Перейра неопределённо махнула в сторону окна, — они же тебя сразу за это в клочья порвут.       Пако всё же продолжал хмуриться.       — Адмирал, объясните чётче. Я не понимаю, какое отношение Карл Маркс имеет к Хану. К Джону Харрисону, прошу прощенья.       Вилма вздохнула, окончательно отложив в сторону книгу. «Капитал», — прочитал про себя Пако, прежде чем снова посмотреть на неё.       — Я не уверена, что мы сумеем в данном случае обвести чёрта вокруг пальца, если чёрт — сам Хан Нуньен Сингх, Пако. Нельзя дать ему войти в стены Академии. Он затмит здесь всех своим умом и способностями. Откуда я знаю, каков будет его следующий шаг? Вдруг ему взбредёт в голову пойти служить на один из флагманов? Нельзя допустить Хана до офицерской подготовки. Мы не можем видеть его ни на одном судне Федерации. Это немыслимо. Любой капитан продаст душу за саму возможность иметь у себя на борту такой блестящий ум, разве нет? Не в наших интересах делать из Джона знаменитость, ты так не думаешь? Я считаю, что мы должны хотя бы попытаться изгнать эту идею из его головы. Воспрепятствовать его планам попасть сюда. Разумеется, исключительно законными путями.       Пако долго ничего не отвечал, собираясь с мыслями.       — Хорошо, — наконец сказал он, — я постараюсь разрешить эту проблему как можно более… изящно.       Де Перейра улыбнулась.       — Вот и хорошо. Я знала, что ты поймёшь меня.       Парень угрюмо кивнул и после дежурного прощания вышел из кабинета, снова не обратив никакого внимания на рыженькую секретаршу. Ему сейчас было совершенно не до этого. Конечно, де Перейра во многом была права, и всё же… Разве он сам когда-то не пострадал от того, что какой-то умник решил «законными путями» не пустить его в Академию? И чем в данном случае Джон Харрисон отличается от него? Бедняга тоже не будет иметь ни малейшего понятия, почему с ним так поступают.       Нет, решил для себя Пако. Внешне у него всё будет шито-крыто: Джону придётся столкнуться с невиданной бюрократической машиной и жутким стрессом вступительных экзаменов, которые будут принимать у него два пожилых вулканца. Эти старые пердуны чуть не завалили в своё время даже Курзона Дакса, не говоря уже о самом Пако. Однако у Джона будет шанс осуществить свою мечту. Один, но будет. Пусть аугмент попробует пройти у них ещё и собеседование. Пусть докажет, что действительно достоин звёздной Академии не только из-за своих способностей, но и из-за других качеств. В конце концов, разве не Маркс сказал, что способность к труду ещё не означает труд?       4.6       Джон проснулся раньше времени и долго ходил по комнате, перебирая официальную часть своего гардероба. Миновало четыре дня с момента последнего вступительного экзамена в Академию. Результаты пришли сегодня ночью: как он и ожидал, ему поставили «отлично» даже за устные экзамены, хотя два вулканских цербера, принимавшие его, чуть не вытрясли из него душу, выспросив всё, что только можно. Теперь оставалось только собеседование, которое должно было состояться через пару часов. Самая сложная часть, к которой невозможно подготовиться, и нельзя сказать наверняка, о чём его будут спрашивать.       Джон прибыл в Академию заранее по привычке, из-за волнения не будучи в состоянии запихнуть в себя ни кусочка завтрака. От нечего делать, он уселся в большой аудитории, где скучало ещё несколько таких же абитуриентов, как он, и стал пролистывать ленту новостей, следуя своим уже привычным отметкам.       Ерунда, ерунда, ерунда — мелькало в его голове, пока он не наткнулся на странное фото Кирка, поддерживающего за локоть другого парня, и не менее странный заголовок: «Капитан Джеймс Кирк: смена политической ориентации». За ним следовало нечто совсем уж невразумительное: «Девочки, плачьте: очередь к „золотому“ капитану увеличилась в два раза». И ещё более нелепое: «Джеймс Кирк и его первый мужчина».       Что всё это значит?       Джон нахмурился, читая одну статью за другой, одновременно и надеясь, и опасаясь, что это всего лишь утка. Впрочем, все его сомнения в том, что это неправда, рассеялись полностью, когда несколько официальных дипломатических источников выставили на всеобщее обозрение подробности вчерашних переговоров в Таурианской империи и некоторые фотографии с банкета после официальной части. Кирк был запечатлён чуть ли не в обнимку с каким-то парнем, и при этом нельзя было сказать, что капитан был пьян или под кайфом от каких-нибудь веществ. Он вполне искренне наслаждался происходящим.       Просматривая в очередной раз отвратительные размытые фотографии, сделанные явно украдкой, Джон сжал челюсти так, что заболели зубы. Он, он должен быть на месте… этого. Он, и никто другой.       Значило ли это, что Кирк преследовал какие-то цели, выставляя подобное поведение на всеобщее обозрение? Или это было нечто иное? С чего вдруг произошла такая перемена?       Джон продолжил листать фотографии. Ревность скребла когтями грудь всё сильнее, забираясь глубже и глубже, словно изощрённая пытка. На фотографиях не было ничего особенного, лишь намёки: рука, лежащая ниже, чем можно было считать вежливым, взгляд — чуть более томный, чем обычно. Однако воображение услужливо подсовывало Джону картины более откровенного характера, а взбесившаяся при этом ревность скоблила по его груди, выскребая, выдирая из неё клочья мяса.       Джон нашёл в себе силы оторваться от коммуникатора и убрать его куда подальше. Продолжать смотреть на это он всё равно бы не смог. Нужно было успокоиться, его вот-вот должны были вызвать.       Ему пришлось три раза обойти аудиторию, выпить стакан воды и подышать свежим воздухом. Только тогда, успокоившись, Джон попытался осмыслить всё, что он только что прочитал и увидел. А с чего он, собственно, так переполошился? Нужно наоборот радоваться. Теперь у него есть шанс не только на дружбу с «золотым» капитаном.       Джон самоуверенно усмехнулся и в первый раз за всё время, прошедшее с момента его пробуждения в госпитале, почувствовал настоящую радость. Нет, эйфорию. И непоколебимую уверенность в собственных силах. Когда на табло зажглось его имя, возвещая о том, что комиссия готова принять его, он уже ничего не боялся. Ведь у него был шанс.