***
Вторая встреча кардинально отличается от первой. Она пропитана запахом больницы и лекарств, забивающимися в нос, давящей атмосферой, коридорами с местами потерявшей свою презентабельность краской, стерильностью, скрипящими под каждым движением кроватями. Но этого скрипа Ямагучи не слышит — только ощущает всем телом. Мир погружен в вязкую и раздражающую тишину, тяжелым камнем ложащуюся на голову. Ямагучи не знает и не помнит, что произошло, но самое главное находится на поверхности. Он оглох. Он понял это не сразу, только когда в палату привели Ойкаву, весело размахивающего одним костылем, кричащего и болтающего в воздухе ногой, как только он садился на край кровати Ямагучи. Он говорил и говорил, смеялся, что-то показывал руками (это было похоже на страшного кита с щупальцами). Вроде бы он что-то спросил у Ямагучи, а тот не смог ответить. И не из-за того, что голоса никогда не было и не существовало, как и голосовых связок. За него отвечает врач. Когда Ойкава вновь смотрит на Ямагучи, в его взгляде мелькает что-то похожее на сожаление, но он это давит и немного натянуто улыбается, ведь дети не могут полностью подделать свои эмоции. Ямагучи ему благодарен — жалость не нужна. И Ойкава начинает говорить на их собственном языке жестов, что они разучивали у старых будок. После прихода Ойкавы встреча на следующий день становится лишь гаже. Ямагучи понятия не имеет, что мальчишка делает в медицинском крыле его приюта, его дома. В будущем он посмотрит на все с другой стороны, но пока что он ребенок со своими законами и правилами на родной территории. Врезается в него Ямагучи совершенно случайно — показалось, что кто-то его позвал, а потом пришло осознание, что это не возможно, не услышит же. От столкновения Ямагучи оступается, а второй участник «аварии» хватает его за ворот больничной пижамы и что-то говорит. Какую-то короткую фразу, которую пока нет шанса прочитать по губам. Но это точно что-то обидное и злое. Он и не думает кричать, словно не желая шуметь — Ямагучи уже мог узнать громкость по движению губ, подрагиванию горла и изменению мимики. Но взгляд прикован к светлым глазам со смутным намеком на зрачки. Они похожи на луну. Две такие луны, слепо смотрящие через прозрачные стекла в черной оправе. Каждая луна так прекрасна, что Ямагучи неосознанно протягивает руку к бледной скуле и, проведя трясущимися пальцами по горячей коже, стягивает очки за темную дужку. Мальчишка замирает, словно ледяная глыба, и не двигается пару секунд, пока Ямагучи приближается к его лицу и продолжает всматриваться в самые удивительные глаза, которые когда-либо видел. Ямагучи может представить, как вокруг них сгущается мрак, накрывая одеялом. Рядом расползается ночь, на небе которой две яркие и возвышающие к самому своду луны. Ямагучи может услышать, как на крыше приюта под босыми ногами поскрипывают сталкивающиеся друг с другом мелкие камешки и больно впиваются в ступни, где-то за забором, этой негласной границей между двумя мирами, рычат машины, разрывая черное пространство фарами, внизу, у бетонной стены, лает старый пес Вша, испустивший дух около года назад. Если вдохнуть поглубже, можно уловить запах ветра и мнимой свободы. Все заканчивается резко, когда ладони упираются ему в грудь и отталкивают, опрокидывая на пол. Ямагучи быстро моргает, пытаясь сбежать от влияния чужих глаз. Он прямо со стороны смотрит, как у него забирают очки и уходят, нервно сжав кулаки и напоследок больно пнув под колено. У Ямагучи болят ушибленные ягодицы и ладони, которыми тот удерживает свое тело. И лопатки болят, ведь кафель лечебной части такой холодный, твердый и не щадящий. Колено отзывается обидными потягиванием и пульсацией, когда медсестры поднимают Ямагучи за подмышки и ставят на ноги, отряхивая и поправляя одежду. Ямагучи Тадаши девять лет, и ему совершенно не нравится новенький.***
Черт. Он, конечно, должен был догадаться, что именно так все и произойдет. Того слепого новичка, Тсукишиму Кея, перевели к ним в класс, посадили рядом с Ямагучи, поселили к ним в комнату, расположили за одним столом в столовой. Ямагучи искренне старается не обращать на него внимания, намеренно смотрит в другую сторону, но его влекут к себе, как оказалось, слепые глаза. Почему обладатель личных и завораживающих лун такая сволочь? Через две недели напряжение между ними достигает апогея, высшей точки кипения. Ямагучи не знает, кто из них виноват больше, и желанием узнавать не горит. С него хватит и одного: Тсукишима бьет своей палкой по дну подноса Ямагучи, вываливая все содержимое тарелки и кружки на него. Ямагучи терпел все эти две недели, четырнадцать суток, триста тридцать шесть часов, двадцать тысяч сто шестьдесят минут, миллион двести девять тысяч шестьсот секунд. Терпел тычки локтями, подножки, четко отпускал ответные. Но сегодня терпение лопнуло, словно переполненный шарик. Он стирал свою форму и крахмалил рубашку вместе с Такедой из старшей группы весь прошлый вечер, чтобы сейчас, в родительский день, презентабельно выглядеть перед Шимадой-саном, который пытается усыновить его уже полгода. Так какого дьявола все должно пойти не так из-за какого-то слепого Тсукишимы Кея? Ямагучи не знает, что нашло на него и что нашло на Тсукишиму — они бросаются навстречу друг другу одновременно, скаля зубы, словно дикие животные. Ямагучи оказывается проворнее, чем Тсукишима, и у него есть элемент неожиданности, поэтому он прыгает вперед, заваливая слепого на пол. В первые секунды приземления больно из-за острых мальчишеских коленок, ударивших в живот. Но подобное ничто неспособно остановить — кровь кипела и требовала чужой. Ей необходимо с чем-то смешаться. Ямагучи удается сесть Тсукишиме на живот, кулак довольно быстро встречается с чужой скулой. Но долго Тсукишима не лежит в бездействие — легко сориентировавшись и схватив Ямагучи за шею, переворачивается, оказываясь сверху. Тогда больно уже Ямагучи. Они катаются по полу, вляпываются в мерзкую приютскую еду, сшибают стулья, натыкаются на ноги ликующих зевак и на пригвожденные к линолеуму столы. Когда их разнимают, кто их разнимает? Они не помнят, и им это не нужно. Их руки тянутся друг к другу, они хотят вцепиться в глотки и разорвать их. Не контролируя себя, они пинают разнимающих словно своих главных врагов, пятками, извиваются всем телом. Кровь продолжает обжигать, стремясь к столь же распаленной. После драки Ямагучи не любит Тсукишиму еще больше, ведь его не заперли на Чердаке. Конечно, а Ямагучи закрыть тут в наказание можно — побил слепого, как же! А до этого он в драки не влезал. Точнее, его били, а он сдачи дать не позволял. Из-за этого новенького все пошло наперекосяк.***
Совсем наперекосяк. Это Ямагучи осознал посреди ночи, когда не мог уснуть. Он глухой. Ни звука не должно проходить через его уши. Никакие сигналы не должны поступать в его мозг и обрабатываться там. Но голоса знакомых ему людей из приюта и интерната проникают сквозь любые преграды, и от них никак не спрятаться. Голоса поначалу тихие, похожие на неприметное жужжание, но с каждой минутой они всю усиливаются, пока не начинают говорить в полную силу. Они говорят обо всем, абсолютно, вплоть да того, какой цвет был бы для травы лучше всего. В вихре слышатся смех Ойкавы и плач Иваизуми из бесконечной комнаты, ругательства воспитателей и обида воспитанников, лай собак и мяуканье кошек, восторженные вопли и бренчащие браслеты Бокуто. Всего слишком много. И заткнуть это не выходит. Ямагучи сжимается на своем матраце, но поза его не спасает. Так странно лежать в темноте, в холоде и слышать много-много звуков, не присущих пробирающей до костей ночи. Куда спрятаться? Куда залезть, чтобы ничто тебя не достало, а голоса ушли далеко-далеко? На глазах наворачиваются слезы, потому что Ямагучи знает — это ненормально. Он хочет спать, он хочет слушать тишину. Но он не хочет знать, что у него едет крыша, что он сходит с ума. Ямагучи тянется в темноту и вылавливает какое-то тепло. Живое и человеческое тепло. Контроля нет, но Ямагучи знает — человеческое тепло должно помочь ему успокоится. И он будет знать, что лежит на матрацах не один, что рядом есть человек. И человек в состоянии понять. На то он и человек, да? Лбом Ямагучи утыкается в чье-то обнаженное колено, а пальцами вцепляется в икру. Он старается не плакать, старается держаться, но выходит плохо. Потому что слишком громко. Но тепло его успокаивает. Совсем немного, незначительно, но успокаивает. В него хочется укутаться, словно в вязанный плед из мягкой пряжи. Плача, цепляясь за человеческое тепло и дрожа от резких звуков, Ямагучи падает в дрему.***
Утром голоса никуда не исчезают, но притупляются, звучат чуть тише, будто устали надоедать Ямагучи. Открывая глаза, Ямагучи лишь чувствует под пальцами и лбом тепло. Поднять взгляд немного трудно, потому что спросонья видно трудно, но... Боже, у Ямагучи перекрывает дыхание, но он пытается взять себя в руки и тихо отползает по матрацам назад, цепляя ногой чье-то одеяло. Он проспал полночи, держась за ногу Тсукишимы Кея. Становится стыдно, потому что этот самый Тсукишима последним должен знать, что творится с Ямагучи. Но вместо этого он неосознанно становится жилеткой для нытья, отчего Ямагучи краснеет и смотрит куда угодно, только не на спящего мальчишку. Нет, он не смущен. И он не признает, что тепло Тсукишимы успокаивающее. Нет, так только со стороны кажется. Ямагучи старается забыть все как страшный сон. На вторую ночь голоса не собираются исчезать, как и остальные звуки. И на третью. И на четвертую. И неделю спустя. А Ямагучи все так же отчаянно цепляется за ногу Тсукишимы, даже если спит. Его всегда тянет, словно магнитом, и в темноте он безошибочно находит нужное тепло. Нет, Ямагучи пробует цепляться и за Сугавару, и за Яхабу, но это не успокаивает так сильно. Хотя, кого обманывать? Не успокаивает вообще. Может, Ямагучи какой-то извращенный, и его привлекает жар человеческого гнева? Ведь больше с Тсукишимой его ничего не связывает. Только вот и ненависть у них какая-то странная. Детская и наивная, скажет он потом, оборачиваясь на временной ленте назад. Но эта ненависть станет настолько многим, что никто из них не сожалеет. Только смеется над первичной глупостью. Своей в первую очередь. Неумолимо все меняется ближе к Хэллоуину, когда они устраивают драку прямо посреди урока и разбивают горшок с любимым цветком учителя. Или это горшок был любимым... Но суть не в горшке, а в наказании за непристойное и непозволительное поведение. Чердак. Ямагучи Тадаши и Тсукишима Кей проведут целые сутки на Чердаке. Чердак Ямагучи не любит чуть больше, чем Тсукишиму. Совсем капельку. Потому что по легендам отсюда живым или адекватным никто не выходит. Видимо, это правда, ведь после Чердака у Ямагучи и появились слуховые галлюцинации. Они сидят в полумраке уже пять часов. И ничего не происходит. Как бы совсем. Они только дышат и моргают, не пытаясь подраться или еще что-то такое. И это непривычно. Ямагучи неожиданно хлопает в ладоши и смотрит, как резко повернулся к нему Тсукишима, а поняв, что ничего интересного не происходит, вернулся в обычное положение. Ямагучи хлопает еще раз — Тсукишима поворачивается. На шестой раз это не срабатывает и мальчика начинают игнорировать. После пятнадцатого — тяжело вздыхают. Во время двадцатого перехватывают ладоши и прижимают их к грязному полу, забросанному мелким мусором. Ямагучи смотрит в глаза Тсукишимы, а тот безбожно косит и глядит поверх. Он мотает головой из стороны в сторону, будто успокаивая Ямагучи и призывая его вести себя тише, но не отпускает руки. Поза неудобная — ноги быстро затекают, как и спина, бедро, на которое идет весь упор, начинает болеть. Осторожно высвобождаясь, Ямагучи усаживается рядом, касаясь плечом плеча Тсукишимы. Тсукишима что-то говорит. Ямагучи может смотреть, как двигаются его обкусанные губы, как он прикрывает глаза и как краснеет. Краснеющий Тсукишима — нечто новое. За этим хочется наблюдать. Жаль, что Ямагучи не слышит слов и не способен ничего ответить. Но Тсукишима, возможно, специально выливает душу, иначе не скажешь, именно Ямагучи, который сохранит тайну за пеленой молчания. Когда он заканчивает, Ямагучи просто не знает, что делать, и выводит на его руке единственное короткое слово: "Идиот". Смех заполняет Чердак. Ямагучи видит его и чувствует. Его поняли? Тсукишима разобрал смазанные символы и размытое слово, выведенное на чужой ладони с мягкой и нежной кожей? Или догадался? Может, что-то еще? Посмеялся над жалкой попыткой? Около большого пальца щекочуще скользят пальцы. Они выводят слова. Тсукишима Кей пробует говорить с Ямагучи Тадаши. Они не понимают многое из того, что говорят, но продолжают пытаться и не сдаются. Ямагучи не задается вопросом, откуда Тсукишима знает, как выводить слова пальцами. Кто-то его учил, наверняка, старший брат. На смену дня приходит вечер, а за ним ночь, и Тсукишима уже спит на сваленной куче старого белья. А к Ямагучи сон не идет, отгоняемый звуками, визжащими громче, чем обычно. Во всем виноват Чердак. Ямагучи инстинктивно ползет к Тсукишиме и утыкается лицом ему в колено. Как всегда, как в комнате на матрацах. Хлюпая носом, он трется лбом о ткань легких штанов, будто может протереть в голове дыру и выпустить голоса наружу. Вот бы заскулить, завыть. На макушку ложится горячая рука, и Ямагучи жмурится, когда пальцы зарываются ему в волосы. Надо было стричься, тогда бы за них не хватали и не таскали, думает он, непроизвольно сильнее сжимая бедро Тсукишимы. Но удара не следует — Тсукишима мягко ерошит ему волосы и сползает вниз, еле вырвав ногу. Ямагучи клянется, что все ему только кажется. Весь день, начиная с пробуждения. Или он уснул на уроке, не дрался и не разбивал горшок. И не он сейчас спрятан от духов Чердака в объятиях ненавистного Тсукишимы Кея. Как только их приводят на спортивную площадку к остальным, они дерутся. Но Ямагучи с каждым часом охладевает к Тсукишиме. Ненависть тухнет, открывая следующую дверь с неразгаданными тайнами.***
Ямагучи обидно. До жути. Сегодня очередной родительский день, выпавший на Хэллоуин, а он не участвует в постановке, которые ребята делают всю неделю. Ямагучи любит Хэллоуин, но не из-за конфет или искусственных монстров. Он любит его лишь из-за бессонной ночи, когда старшие рассказывают легенды о приюте, пугают маленьких. Чуть меньше сотни подростков от пяти до семнадцати зим сидят на темном паркете спортивного зала, прижимаясь к друг другу боками и спинами, держатся за руки; кто-то лежит головой у соседа на плече или коленях. В тишине, прерываемой редкими шепотками или шуршанием одежды, раздается звучание струн старой гитары, а за ними и родной для каждого здесь сидящего голос. Он напевает первую строку — вторую подхватывает один ряд сидящих, следом второй. Голосов становится все больше, дети, почти не отрывая восторженного и влюбленного взгляда, мерно покачиваются в ритм. Даже те, кто не знают песни, ставшей гимном по жизни у многих, поют. Порой не попадают, сбиваются, но не получают злых шиканей или тычков чужих локтей. Да и нет здесь чужих. Сбился? Ничего страшного, ты нас послушай, поймай общий настрой — и оно пойдет само. Так случается с каждым. Новенькие, сидящие на этом темном полу впервые, теснятся поближе к телам старших, ласково обнимающих тебя и подтаскивающих ближе в общую кучу. Ты можешь оказаться в самом центре этого большого круга, но не станет неприятно. Здесь принимают всех. Они так разношерстны, что иногда не знаешь, куда податься — сидят вперемешку, а не отдельными группами. В какую-то секунду боишься, но за этим быстро забываешься — гнать никто и никуда не собирается. Ты попадаешь в организм. И он не собирается тебя отторгать, пока ты не предашь его сам. В этом году он ничего не услышит, но ощутит всем телом, пропустит энергию сквозь себя, воплотит все в своих мыслях. И это само по себе прекрасно. Но день безнадежно испорчен. Его приглашают в зал посидеть в сторонке, пока остальные дети буду показывать представление: петь, танцевать, читать стихи, разыгрывать театральные сценки и радовать пришедших родителей и возможных опекунов, среди которых, наверняка, и Шимада. А Ямагучи не может больше ничего. Его считают бесполезным и ненужным. Ямагучи завидует другим ребятам и не хочет портить им настрой своим кислым лицом с натянутой улыбкой — пародией на веселье. Ему приходится остаться сначала в комнате группы, откуда он перебирается в бесконечную комнату. Тут тоже пусто, даже Иваизуми не прячется под кроватью. Стыдно появляться в коридоре, куда потом вывалятся все из актового зала. Уже поздний вечер, дети разодеты в костюмы, а у Ямагучи даже его нет. А зачем он ему нужен, если он не будет участвовать в постановке и выходить «в свет»? Примерно так и сказали ему все воспитатели утром. Это уже несправедливо. Ямагучи садится на кровать Иваизуми и начинает сверлить взглядом пол, покрытый горами бумажек. Ну да, Иваизуми же учится рисовать, говорит, что это единственное, чем он может заняться, пока Ойкава играет на улице. Смотреть чужие рисунки не хочется, потому что маленький Осьминог, как его прозвали недавно, не любит тех, кто лезет в его дела своим длинным носом. Света в комнате почти нет, а включать его не было возможным — Ямагучи лично помогал Иваизуми разбить шваброй лампочку. Воспитателям они тогда ничего не сказали. С тех пор тут вечно темно по утрам и вечерам, что уж говорить про приближающуюся ночь. Довольно быстро становится скучно. Ямагучи катается по кровати, прыгает на ней, спускается на пол и залезает под кровать, пытаясь понять, что в этом такого крутого. Тесно, темно, но, благодаря Иваизуми, хотя бы не пыльно. Через десять минут лежать на полу надоедает, и Ямагучи, как партизан, выбирается на середину комнаты, шурша бумагой и толкая ее ногами и руками. В этот миг дверь открывается, пуская понизу светлую полосу желтого цвета. Ямагучи поворачивается и видит ликующего Ойкаву и решительно настроенного Тсукишиму. Хозяин комнаты, Иваизуми, уже метнулся в свое убежище и зарылся в пледах, пока дверь не отрезала путь в коридор. Только тогда он расслабляется и высовывает голову, чтобы быть в курсе событий. У Тсукишимы пакеты с какими-то небольшими и гибкими палочками белого цвета. Ойкава подскакивает к Ямагучи на костылях, одной рукой заставляет его подняться и, плюхаясь рядом с Иваизуми, принимается восторженно выводить жесты. Все, что смог понять Ямагучи, так это что Тсукишима чуть ли не гений с идеальными планами и он не такой уж гаденыш, как они все думали. Говорит он все не только руками, но и вслух, потому что лицо Тсукишимы кривится и краснеет, но явно не от злости. Все принимает еще более странный оборот, когда Тсукишима вываливает на пол содержимое пакетов и приказывает раздеваться. Во-первых, какого дьявола Тсукишима делает в Бесконечной комнате? Во-вторых, почему он тут еще и командует? В-третьих, почему Ямагучи должен его слушаться? И что эти трое задумали? Ямагучи неуверенно стаскивает с себя бадлон и штаны, позабыв снять потрепанные кеды. Приходится возиться и с ними, наблюдая за внимательно следящим Ойкавой и Иваизуми, подталкивающими к себе часть белых палочек, в которых Ямагучи узнает неоновые браслеты. Тсукишима ломает браслет, заставляя его светиться, а потом в его руках оказываются ножницы. К тому моменту на Ямагучи лишь трусы с кривыми машинками. Эту часть гардероба ему позволяют оставить. Ойкава тоже берет в руки ножницы и говорит Ямагучи закрыть лицо ладонями. Какое-то время Ямагучи полностью закрыт от восприятия мира, разве что чувствует, как сквозняк бегает по его ногам. И тут на кожу попадают прохладные капли. Они оставляют дорожку на спине. Ребята обрызгивают Ямагучи неоном их браслетов, создавая на смуглом теле неповторимый узор и заставляя распускаться яркие цветы и звезды. Комната тоже оказывается в брызгах. Когда Ямагучи позволяют открыть глаза, он поражается тому, как сильно светится бесконечная комната и ей и вправду нет конца. В зеркале он ловит свое отражение, светящееся каплями и брызгами. Даже на волосах остались мелкие крупицы. К Ямагучи подходит Тсукишима и заставляет опустить веки вновь, чтобы размазать неон по ним, а на щеках и скулах оставить мелкие точки. Тсукишима действует осторожно и аккуратно, пусть Ямагучи и думает, что ему сейчас глаз выдавят. В Ямагучи просыпается радость, теснясь вместе с удивлением. Ведь не все про него забыли и ушли на ночь. Однако, что тут делает Тсукишима, все равно не ясно. Может, в нем проснулось чувство справедливости? Или жалости? Но ничего не отменяет факта, что идея с неонами и светящимся, как звездное небо, Ямагучи пришла в голову именно ему. И это он попросил родителей привезти эти браслеты. Обдумать это все никто не дает: Ойкава говорит, что воспитатели спровадили всех гостей и сами ушли спать, а воспитанники стекаются в спортивный зал. Ямагучи только собирается захлопать в ладоши, как Ойкава поднимает кверху палец и с важным видом заявляет: «Но ты не пойдешь!» Что, простите? «Ты их напугаешь!» Ямагучи только моргает, ничего не понимая. Ойкава смотрит разочарованно и с еще большим энтузиазмом принимается размахивать руками, еле стоя на одной ноге — костыли обиженно падают. «Сегодня же особая ночь! Духи Чердака спускаются в приют! А теперь, когда он объединился с интернатом, появятся новые и новые легенды, загадки, поверия! Представь, насколько длинной будет эта ночь! И мы о себе заявим». «Каким это образом?», — в воздухе тянутся яркие следы. «Ты станешь духом Чердака». Опасно. Мало ли какая реакция будет у старших! Да и с младшими стоит быть осторожным, ведь с ними придется провести не один год. За подобное и по шее получить легко, но все же... Наверное, риск того стоит. Но вот воспитанники и приюта, и интерната яро верят в свои мифы и россказни. И Ямагучи верит. Не будет ли подобная выходка значить, что он бросает вызов Чердаку и приюту? Но любопытство и азарт пересиливают, и Ямагучи кивает с улыбкой на губах. Ямагучи идет по темному коридору, держа за руку Тсукишиму, потому что иначе тот передвигается слишком медленно, прощупывая пол и шершавые стены вокруг. Кожа — его глаза. Представить существование в темноте сложно. Кстати, а почему именно темнота? Почему не какой-нибудь яркий цвет и свет или серебристый туман? А если туман, то точно серебристый? Скорее белесый. Или жемчужный. В коридоре больше никого нет — Иваизуми снова спрятался в пледы, Ойкава уже давно унесся в спортзал к остальным. Ямагучи немного напряжен, потому что один на один он с Тсукишимой не оставался со времен наказания на Чердаке. Но Чердак не в счет. Там ведь особая атмосфера. Да и с людьми всякая чертовщина творится. Так что да, не в счет. Тормозит Ямагучи резко, когда слева от него оказывается дверь спортзала. Вот и все. Остается лишь решиться. Не отпуская чужой ладони, Ямагучи заглядывает в щель между створками. Картина, открывшаяся его глазам, поражает уютом, ударившим в лицо теплом, голосами, легким светом тающих свеч. По именам Ямагучи знает почти всех сидящих. Сделать первый шаг страшно. Сейчас Ямагучи выйдет из угла, сейчас на него кто-то обратит внимание, сейчас Ойкава посеет панику... Лишь бы получилось. Ямагучи тянут за руку, и он оборачивается на забытого им же Тсукишиму. Тот стоит смешно пригнувшись из-за своего роста — пытается таким образом спрятаться. Он ему кивает в поддержку и толкает свободной рукой в спину, наваливая прямо на скрипучие створки. Страх не отступает, но цепляется за внутренности уже не так сильно. Выдох. Шаг. Эту ночь Ямагучи точно не забудет: напуганные и пораженные лица; раскидывающий в разные стороны амулеты и талисманы Бокуто; не очень понимающий ситуацию Матсукава, не более зрячий, чем Тсукишима; пытающийся успокоить всех Такеда; радостный Ойкава. А потом все замирают, будто кто-то нажал кнопку паузы на пульте управления. От общей кучи отделяется группа ребят, которые неуверенно делают шаги вперед. Они становятся быстрее — хотят перейти на бег. Дернув Тсукишиму за собой, Ямагучи рвется в коридор и чуть не падает, потому что сам Тсукишима направляется в другую сторону, но понимает ошибку и даже обгоняет оторопевшего Ямагучи. И успешно врезается в стену. Теперь он не пытается быть первым и следует за Ямагучи. А последний и не понимает, почему просто не отпускает чужую руку и не спасает только собственную задницу. Он бежит и бежит, не зная, куда лучше спрятаться. Где его не тронут? Куда не полезут? Бесконечная комната отпадает сразу же — слишком много риска. Крыша? Столовая? Комната группы? Чердак?.. Чердак! Ямагучи не задумывается, почему он открыт, почему он не чувствует страха перед домом духов приюта. Ямагучи просто заталкивает себя и Тсукишиму за дверь, закрывая ее, и падает на пол, пытаясь отдышаться. Остальные подростки топчутся снаружи, Ямагучи в этом уверен, но на Чердак не заходят. Возможно, Ямагучи Тадаши теперь слегка теплее относится к Чердаку и Тсукишиме Кею, которому Чердак определенно нравится.***
Ямагучи Тадаши хочет добить Тсукишиму Кея, чтобы не мучиться самому. Во-первых, все отчего-то решили, что они уже друзья, а их драки — дружеские перепалки. Это уже звучит абсурдно: дружба слепого и глухонемого! Какое-то извращенное издевательство над ними, а для остальных — Восьмое чудо Света. Серьезно? О чем они вообще все думают? То, что их ненависть сбавила обороты, вовсе не означает, что они готовы бегать, держась под ручки, и смеяться над глупыми и понятными только им шуточками. Да ни в жизнь! Во-вторых, Ямагучи с Тсукишимой получили таки прозвища, чему первый рад не был. От слова «абсолютно». Почему? Да потому что прозвища — след приюта. Его так просто не стереть. Этот след оставили их поступки, слова, эмоции, ощущения и чувства других. Даже если Ямагучи постарается не обращать на это внимания, его ткнут в это лицом и повозят, словно нагадившего в коридоре кота. Везде упоминания: в жестах, во взглядах, в стенах, записках. Будто бы тут Ямагучи ослеп и ничего не замечает. Как бы не так. В-третьих... А «в-третьих» и нет. Тсукишиму просто хочется убить, и все тут. Ямагучи не напрашивался ему в поводыри. Он считает подобное высшей глупостью. Нет, за последние четыре года много чего произошло, но по сравнению с жизнью всего приюта и историей Чердака — слишком мало, ничтожно мало. Но и оно не стоит такой должности. Совсем. Они дерутся уже не так часто, однако гневно царапают ногтями по ладоням слова, пытаясь донести свою истину, свою точку зрения. По вечерам они настолько увлекаются спорами, что для длинных монологов используют спины друг друга, оставляя красные отметины и даже царапины. Старшие подшучивали, что это следы страстной ночи. Страстной, да не в том плане. Сразу вспоминается, как Ямагучи нашел способ сбежать с Чердака и, идя по коридору вместе с увязавшимся за ним Тсукишимой, случайно — подчеркиваем, случайно — завернул не в свою комнату. До сегодняшнего дня он старается думать, что видел не то, что старшие называют сексом. Нет, нет, нет и еще раз жирное нет. Тсукишима спорит — да. Жирное и тяжелое «да». Потому что он слышал, что там происходило. Ямагучи не смотрит в сторону Матсукавы и Ханамаки месяц. Но стоп, разговор не о том, что видел в своей жизни Ямагучи, а что нет. Разговор об убийстве Тсукишимы. Уже три года Ямагучи в странном положении: с Тсукишимой дерется постоянно, а интернатовцам, задирающим и издевающимся, отпор дать не может. Будто все силы покидают его, как и смелость с яростью. Они будто уходят вместе с Тсукишимой, а у Ямагучи не хватает силы духа, чтобы ответить. И тогда, что просто безумно бесит, но заставляет благодарить, появляется спаситель, чертов вышеупомянутый Тсукишима Кей. Видите ли, его грушу для битья бьет кто-то другой, а не он чешет свои кулаки, оставляя синяки, царапины и кровоподтеки. Тсукишима заставляет обидчиков отступить, потом еще словесно унизит и втопчет в грязный после дождя песок, а потом атакует кого? Правильно, Ямагучи Тадаши, и они катаются по земле клубком змей. Это унизительно. Спасают, чтобы уничтожить. Тсукишима слепой, а Ямагучи все равно безбожно проигрывает. Физически. И морально, когда цепляется за него по ночам. За пару лет Тсукишима вытянулся и, если верить его детским фотографиям, из пухленького и довольно милого мальчика превратился просто в башню с искривленным в напускных и притворных презрении и равнодушии лицом, нервно обкусанными ногтями, светлыми вьющимися волосами и чертовски выразительными глазами. Слепыми выразительными глазами. Их Ямагучи во снах мечтает выколоть карандашом, чтобы они не глядели в душу и не наводили там бессвязного беспорядка. Однажды ему это почти удалось. Почти. После этого у Тсукишимы под левым глазом остался небольшой и еле заметный шрам. Но Ямагучи остается влюбленным в две луны. Ямагучи вынужден ходить за ним по пятам и делать вид, что всячески помогает во всем, хотя Тсукишима не терпит никакую помощь себе любимому. Мол, посмотрите, какой я самостоятельный и ловкий! Так и хочется ему припомнить его растерянность, когда он не мог ориентироваться в незнакомых стенах холодного для него приюта. Иногда у Ямагучи, редко, возникает мысль, что он слишком негативно настроен по отношению к Тсукишиме, что он мог бы и попытаться с ним подружиться, но в этой картине что-то не складывается, Восьмое чудо Света не желает появляться в реальности. Наверное, Ямагучи мешала зависть. Ему кажется, что Тсукишима, лишенный зрения, намного круче, чем он сам. После Ямагучи уже не завидует, но незаметно для самого себя восхищается Тсукишимой и соглашается с данной этой башне прозвищем, мечтая стать похожим. Ящер. Ямагучи точно не знает, как оно появилось и кто его дал (сам он был на осмотре). Когда же он приехал из больницы, почти никто Тсукишиму по фамилии и не звал. Только Ящер, будто он всю жизнь ходил под этим знаменем. К несчастью, возвращаясь к пункту второму ненависти-Тадаши-к-Кею, прозвище Тсукишимы повлекло за собой прозвище для Ямагучи. Как же могут звать того, кто поводырь Ящера, но которого Ящер вечно оставляет его позади? Как могут звать того, кто вечно в тени и на кого не обращают внимания? Кого можно легко отбросить, словно мусор, когда опасность припекает чешуйчатую задницу? Хвост. Его зовут Хвост. Сейчас Хвост хочет добить Ящера, чтобы не мучиться самому. Потому что Ящер не просто придурок. Он придурок мирового масштаба. Говорили ему, не взбегай ты по лестнице, не все же видишь (точнее, вообще ничего)! А он взял и побежал. И что теперь? Ямагучи стучит ногтем по гипсу на руке и смотрит на уже раскрашенный вездесущим Бокуто гипс на ноге. Дебил, не иначе. Тсукишима мотает головой, вжимаясь щекой и виском в белую наволочку подушки и тяжело выдыхает. У Ямагучи руки чешутся ответить ему подзатыльником, но вряд ли медсестра, пригласившая его сюда, одобрит. Скорее Ямагучи отсюда пинками вытолкнут, что не желательно. Да и низко так поступать. Ямагучи хочет оставить Тсукишиму здесь и отдохнуть, но вот сам Тсукишима явно против: ему не нравится шумный сосед — слишком громкий голос, а к мертвому больничному запаху примешивается запах сосновой смолы, молока и пота. Сосед постоянно ерзает, куда-то порывается, Ямагучи уверен, что он еще и что-то говорит. Слова и нервная попытка от Тсукишимы закрыть ухо целой рукой подтверждают догадки. Тсукишима объясняет, что запах слишком живой для бледно-желтой («она обязана быть бледно-желтой, Ямагучи») палаты, где до этого царила божеская тишина, а пахло лишь лекарствами, бинтами, недавно накрахмаленным постельным бельем. Тсукишима все говорит о запахах, звуках и ощущениях. Ямагучи привык и принимает его мир как данное. Своего настоящего врага лучше уважать и знать. Так думает и Тсукишима. Ямагучи хочет оставить Тсукишиму здесь, но ему необходимо спасение от мнимого слуха. Одно единственное спасение от одного единственного человека. Доверчиво смотреть в слепые, но самые выразительные глаза в мире; следить за бледными и тонкими губами; прижиматься по ночам к бедрам, пояснице или животу, вцепляясь пальцами не в свою ночную рубашку и судорожно выдыхая; верить легким царапинам на руках и спине, еле заметным прикосновениям. В этом все его спасение. Просто находиться рядом, видеть и ощущать. Ямагучи хочет оставить Тсукишиму здесь, потому что стоит им выпросить разрешение на выход, как их общение становится еще более личным, интимным. Если бы Ямагучи знал, не повиновался бы своему желанию. А теперь он с Тсукишимой проводит абсолютно все свое время, двадцать четыре часа семь дней в неделю. Драться им больше нельзя, они вынуждены терпеть друг друга. И следующая дверь удовлетворенно снимает тяжелый засов, открывая проход. Ямагучи забивает на нелюбовь к Тсукишиме и нелюбовь самого Тсукишимы к нему и помощи и делает все сам: катает его коляску, помогает умыть лицо и помыться полностью, раздевает и одевает, помогает подниматься и спускаться по лестницам, расталкивает всех, кто мешает Тсукишиме доползти до своего места в спальне (пусть его и нет). Он чувствует себя в роли навязчивой мамочки, которая не может не помочь своему ребеночку. Жаль, что он никогда не чувствовал себя ребенком. Но Тсукишима уже не отталкивает, как сначала, а благодарит теплом и глушит крики вокруг неслышимыми, но громкими словами. Все свое и одновременно принадлежит только Ямагучи. И никому больше. Начинать понимать не выцарапанные ногтями по коже предложения, а малейшие прикосновения — новая ступень? Да, они на нее перешагнули. Только неясно: ступень к Небесам или в Тартары? За время, пока у Тсукишимы заживают рука и нога, Ямагучи узнает о нем больше. Точнее, пытается понять его внутреннего человека. Тсукишиме нравятся запахи опавших листьев и осени, а от Ямагучи слабо несет псиной и деревом; Тсукишиме не нравятся сваленные с кроватей в центр комнаты матрацы в спальне, потому что на них вечно горы хлама, все вещи в беспорядке, а ребята спят вперемешку и где хотят, не обращая внимания на замечания воспитателей. Тсукишима не любит прикосновения и большое количество народу рядом, особенно когда он спит, но не отгоняет по ночам Ямагучи, ищущего помощи и поддержки, успокоения. Тсукишима любит сладости, но при этом плюется из-за «сосулек». Он их правда терпеть не может. Тсукишима не жалеет (и никогда не жалел), что он слеп и не видит мира. Однако его интересует цвет своих глаз. И Ямагучи неумело пытается объяснить ему, беспрерывно краснея, как выглядит луна. На его день рождения Тсукишима отдает свои наушники и плеер, чтобы «ты не слышал эти голоса». На Рождество Тсукишима получит в скромном бумажном конверте дешевые наушники с маленькими динамиками. Если бы Ямагучи знал, не повиновался бы своему желанию, он не сидел бы сейчас на матраце и не сжимал в руке один значок из пары. Он бы не получил подобный подарок от Бокуто, похожего чем-то на шамана, из второго корпуса. Парные значки. Один из двух на день первой встречи с Тсукишимой, когда он видел его за забором в заляпанной строительной краской рубашке. Сначала Ямагучи зло кидает значок в закрывшуюся за Бокуто дверь, и тот катится за отставленные к стенам кровати. Ночью Ямагучи не спит, а ползает под ними, собирая животом мусор. Ему лишь бы найти значок и согреть его в дрожащих ладонях. Если бы Ямагучи знал, если бы повиновался первому желанию, он бы добил Тсукишиму и оставил его, а не был бы зависим от его присутствия в собственной неяркой жизни.***
У Тсукишимы Кея свои слабости. Эти слабости знают лишь его родственники. А еще неловкий поводырь Ямагучи Тадаши, держащий его за руку и прижимающийся к груди. Ямагучи никогда бы не подумал, что ему придется быть зажатым в метро рядом с Тсукишимой, когда последнего трясет, словно не желающий отрываться от ветки лист на ветру. Одна его рука поддерживает Тсукишиму, за другую его держит Нишиноя, смотрящий сквозь всех, пытающийся вспомнить самого себя. На следующей остановке в и без того переполненный вагон вваливается еще небольшая такая толпа, и Ямагучи понимает, что до этого ему было просторно и свободно, а сейчас он утыкается Тсукишиме куда-то в кадык, но вынужден переместить голову и дышать в плечо за мягкой курткой, иначе Тсукишима будет бить его подбородком в лоб. Ладонь Нишинои выскальзывает, и люди проталкивают Ямагучи с Тсукишимой к противоположной двери. Тсукишима терпеть не может метро. Он ненавидит его больше, чем Ямагучи ненавидел раньше Чердак (теперь его туда просто не отправляют). Мир вокруг нестабильный, непостоянный. Под ногами неустойчивый пол, шатающийся из стороны в сторону вместе с железным вагоном. Вагон скрипит, за окном шумит и сбивает все звуки, как это делают голоса невидимой толпы. Невидимая толпа жмет со всех сторон, Тсукишима больше не слышит, не чувствует, а его нос забит приторными духами, запахом пота. Прикосновений слишком много. И он потерялся. Потерялся на маленьком отведенном ему месте, прижимаемый спиной к мужчине в рабочем костюме и к Ямагучи, дышащему неровно и рывками. Ямагучи знает, что такое страхи. Он сильнее сжимает сначала пальцы Тсукишимы, а потом его ладонь, после чего легонько давит на затылок, заставляя положить лоб ему на плечо. Он ждет, Тсукишима не сопротивляется, потому что не может найти себя в этом горячем клубке людей, забитых в вагоне, словно все вязанные вещи Сугавары в наволочке, которую присвоил себе Даичи. Ямагучи доверяется Тсукишиме, надеется, что тот удержит их двоих. Да и в толпу он верит, потому что ему кажется, что она способна поднять его в воздух, если сожмется вокруг еще сильнее. Руками Ямагучи закрывает уши Тсукишимы. Пусть он слушает пульсацию своей крови и крови Ямагучи; пусть он слышит отголоски моря. Или пусть просто ничего не слышит, побудет в мнимой тишине, но на волнах. Толпе без разницы, а они стоят почти посередине вагона, ни за что не держась, только друг за друга: Ямагучи придерживает упавшую ему на плечо голову Тсукишимы, а Тсукишима обнимает его одной рукой за талию, второй держась за смуглое и веснушчатое запястье. Город за окнами несется с огромной скоростью для привыкших к стенам приюта, которые никуда не бегут, не меняют друг друга, оставляют позади лишь время, храня воспоминания в вещах. Вне этих стен все совершенно иное: много разных и безликих людей, голосов, большая палитра цветов, нет стоящих у стен костылей, мчащихся колясок, стучащей или скользящей по полу трости, скребущих ножами по своим вещам и высекающих собственные имена воспитанников. Здесь же все бегут, спешат, ни на что не обращают внимания, не слушают и не слышат, не видят. Оказаться в большом городе без подготовки страшно и опасно. Экскурсия с поездкой на метро не самая лучшая идея для гиперактивных подростков из интерната для детей с ограниченными возможностями и ребят из приюта. Тсукишима стискивает запястье Ямагучи сильнее и вжимается лбом в плечо, а Ямагучи всем телом и чем-то внутри чувствует его состояние и пытается всеми возможными способами помочь. Его способ безумный и безрассудный, но он осознает это лишь стоя на платформе, вынесенный вместе с Тсукишимой толпой и смотрящий на уезжающую электричку. Уезжающую с остальными ребятами электричку. А они с Тсукишимой здесь в одиночестве. Они не остаются на платформе, потому что Тсукишиме приспичило куда-то идти, и он тянет Ямагучи за собой, прокладывая дорогу тростью. Возразить Ямагучи не успевает. Да и не нужно ему это. Прогулка по незнакомой местности не так уж и плоха, как думал Ямагучи до этого. Он успел нафантазировать себе всяких подозрительных типов, прячущихся за каждым кустом, фонарным столбом, камнем. О такой прогулке, как эта, можно только мечтать по вечерам и ночам, печально смотря в окно. Ямагучи удачно подобрал станцию, и теперь они гуляют по парку, где на них никак не реагируют. Они ходят по дорожкам и случайно натыкаются на бесплатную раздачу лимонада. Ямагучи никогда не пробовал лимонад, даже глотка не делал, что Тсукишима считает просто неприемлемым. Буквально втолкнув в его руку открытую жестяную банку, он берет еще одну для себя. Стоит сделать глоток, как газы ударяют в нос и Ямагучи вынужденно морщится и размахивает свободной рукой, пытаясь избавиться от странного ощущения в носу. Потом они еще немного бродят, Ямагучи помогает какому-то мальчику вытащить из ветвей застрявший волейбольным мяч и падает на траву сам. Все же из него плохой скалолаз (или древолаз?). На улице темнеет, а они только возвращаются на станцию и садятся на скамейку. Не проходит и минуты, как их видит один из «стражей порядка», разбирается с ними в участке и везет обратно в приют, где их встречают словно героев. Здесь их ждут очередные разборки, пристальная слежка от воспитателей. Но Ямагучи без разницы. Он и сейчас вспоминает лежащего головой на его коленях Тсукишиму, с трудом заснувшего или усиленно изображающего спящего, и мягкие и мокрые волосы между пальцев. Тсукишима Кей боится и ненавидит любой транспорт. Эти слабости знают лишь его родственники. А еще неловкий поводырь Ямагучи Тадаши, который не хочет, чтобы Тсукишиму тревожило что-то или кто-то, если это не он сам.***
Ямагучи сидит, облокотившись спиной о каркас кровати, и канцелярским ножом вырезает на жестяной банке из-под лимонада свое имя. В этой банке он два года хранит всякую дорогую ему мелочевку. Сегодняшний день ничем особенным быть не должен, но все меняется с ворвавшимся и запнувшимся о чьи-то джинсы воспитателем Такедой, в бывшем тоже воспитанником. Он взъерошен и взволнован, но глаза сияют искренним восторгом и неверием, будто он видит Санту летом или любимого супергероя в роли своего соседа. Настоящих, а не клоунов и актеров, приходящих на детские праздники или утренники. Такеда, не беспокоясь о том, как выглядит, на четвереньках подползает к Ямагучи и, взяв его за руку, трясет его, что-то говоря. Запинается, заикается, путает слова, краснеет, а потом просто тащит Ямагучи за собой, что сам Ямагучи давно не позволял кому-либо делать. У него есть на то причины. Пока они кометой летят по коридору, кто-то смотрит с удивлением, другие со злостью или наоборот — безграничной радостью. Будто какая-то новость об Ямагучи облетела весь приют, а до виновника и не дошла. Он идет и не понимает окружающих его взглядов. В кабинет директора Такеда вталкивает его без проблем, ведь Ямагучи незачем сопротивляться и куда-то бежать. Директор, чье имя для Ямагучи загадка и по сей день, всматривается в его лицо и со сведенными к переносице седыми бровями кладет на стол папку. Из папки достает всего лишь одну бумагу и по лакированной столешнице пододвигает ее в сторону Ямагучи. Ямагучи боится бумаг, боится узнать, что же там написано. Перевод в другой приют? В центр для глухонемых? Или что? Зачем его мог позвать директор? Есть одна догадка, но она нереальна лет как десять. Подходит Ямагучи медленно, ноги почему-то похожи на палки от швабры, какими они делают уборку в спальне, не желают сгибаться. А когда все же сгибаются, Ямагучи падает без привычного напряжения, но успевает схватиться за стол, рядом с которым находится, руками. Он смотрит на бумаги. На одну бумагу. На одну единственную строчку, а из живота и груди исчезают все внутренности, оставляя пугающую пустоту. «Шимада Тадаши» Больше не Ямагучи, больше не Хвост, больше не жалкий глухонемой приютовец. Яма... Шимада Тадаши не знает, что чувствует: радость или дичайшее волнение, ведь завтра вечером его здесь уже не будет, его увезут в новый дом, где он уже был как-то раз. Он вернется в тот дом, который стал его еще лет девять назад, в спокойный район, в соседнюю префектуру. В дом, где у него уже есть свое место. Но почему же его гложет нежелание уезжать? Его что-то держит? Да, держит. Он провел здесь тринадцать лет из шестнадцати. Не малый срок, но и... Тадаши не знает, не очень понимает. Он одинаково любит Шимаду, их дом, домашнее тепло и семейный уют, заботу, вкусную еду, друзей Шимады, и приют с его жителями Бесконечной комнаты, призраками Чердака, захламленной спальни, старыми собачьими будками. И с Тсукишимой. Нет. Тсукишиму он любит отдельно. Тсукишима нечто особенное, что Тадаши объяснить не может, не в его способностях описать происходящее между ними, потому что они не друзья, не враги, уж точно не любовники. Между ними все перемешалось и дошло до того пика, где чувствам не надо давать каких-то банальных слов, научных терминов, строчек из романов. Их что-то связывает, что-то неумолимо натягивается, стоит им отдалиться, и с громким взрывом сталкивает снова, не желая отпускать. Это то ли пуповина, то ли стальной трос, который самый крепкий, самый упругий и самый хрупкий. Тадаши не знает, что ему делать. Он потерян для себя, как Тсукишима теряет себя в метро. Из кабинета он уходит с грустной улыбкой на лице и новой бурей внутри. Вечером он нарушает три года перемирия и дерется с Тсукишимой. Он хочет лишь посидеть с ним на Чердаке. В последний раз. Пожалуйста. Чердак дарит им целую ночь. Они просто сидят рядом и соприкасаются бедрами. Тадаши читает старую детскую книжку, которую как-то притащил Ойкава лет в семь. Книга казалась сейчас наивной и лживой, но Тадаши запомнит ее на всю жизнь. Ему это необходимо. Как необходимо забыть все о Тсукишиме, чтобы не сожалеть. Это не воля Тадаши, но он обязан. Снимает с себя белые наушники и достает заряженный плеер, кладет Тсукишиме на колени, в руку вкладывает согретый, но такой холодный значок, не желающий расставаться с трясущимися пальцами. Надо оставить все. Не должно быть никакого груза материального. И духовного тоже. Ничего. Нужна чистая и горькая пустота. Тадаши не плачет, закусив рубашку на плече Тсукишима. Тсукишима не обнимает плачущего Тадаши и не качается из стороны в сторону, изредка сжимая кольцо рук сильнее и нежнее, чем стоило бы. Утром Тадаши собирает лишь некоторую одежду, остальное решает не брать с собой, а подарить приюту. Никакого груза. Ойкава силком тянет его в Бесконечную комнату, но, не дойдя, они видят вышедшего под солнечные лучи Иваизуми. Они идут к будкам, как делают это всегда, сидят там на лужайке из клевера почти целый день, пока не приходит время. Стоя на крыльце приюта, Тадаши не знает: смотреть на машину или на двери приюта, в проеме которых столпилась вся его группа, на перилах пара ребят из второго корпуса, Яку, уводящий Хайбу, смотрящие в окно малыши. Сугавара дергает Тадаши за рукав, и Тадаши вынужден обернуться, чтобы в его колени уткнулись холодные колени Коуши, а сам он обнял его за талию, утыкаясь куда-то в живот. Больше коляска ему не позволяет. Сугавара, отпуская, показывает жестом опуститься и, дождавшись, накидывает на шею Тадаши цветной шарф из разной пряжи. Шарф на всю группу, она может вся в него укутаться. Мечта Сугавары, которую он отдает покидающему приют. Никакого груза. Тадаши пытается снять шарф, но Сугавара зло мотает головой и затягивает вязанный летний подарок сильнее. А потом на них двоих набрасываются все, обнимая, ероша волосы Тадаши, кто-то в сердцах его целует, кто-то случайно наступает на ногу. Они все чуть не валятся с лестницы, на краю которой стоял Тадаши. Тсукишимы среди этой гурьбы нет. Как и целый день. Тадаши не видит Тсукишиму, Тадаши не разочарован. Совсем. Ему пора уходить. К машине он почти бежит и, уже отдавая походный рюкзак Шимаде, чувствует, как чужие костлявые пальцы обхватывают его запястье. Тадаши не хочет смотреть назад, боится. Все же уже закончено? На Чердаке, да? Так почему? Шимада садится на водительское место и кивает Тадаши, будто толкая его к держащей руке. Выдох. Поворот как на крыльце. Тсукишима старается смотреть ему в глаза, но снова безбожно косит. В обмотанной неработающими черными наушниками свободной руке — жестяная банка из-под лимонада со всякой дорогой для Тадаши мелочевкой и с вырезанным именем Тадаши. С Ямагучи Тадаши. Тсукишима передает банку, а Тадаши берет ее, не раздумывая. Он не может окончательно проститься с ней, она сама вернулась ему в руки. Он не отказывает и когда Тсукишима прикалывает к футболке значок. Парные значки. Один из двух на день первой встречи с Тсукишимой, когда он видел его за забором в заляпанной строительной краской рубашке. Пустые значки, ловящие блики солнца и ламп, а на них ножиком выцарапаны прозвища, словно ногтями по коже. Тадаши не запоминает подлый удар под дых, заставляющий задыхаться и случайно ударить Тсукишиму лбом в ключицу, но болезненно ярко ощущает прикосновение разбитых губ к своему взмокшему виску и дарящий родное тепло выдох в волосы. Больно. Тадаши больно глубоко внутри. Тадаши приходит в себя лишь в машине и, когда они уже в получасе езды от приюта, осматривает баночку. На ней новая, корявая надпись. Надпись вырезанная так, будто кто-то держал чужую руку и помогал ей царапать слова. В этой надписи Тадаши видит слепые глаза, полные такой же боли, как его застрявшие в горле немые слова. «Ящер все же отбросил свой Хвост». Значок на груди отливает всего одним глубоко пронзившим значок словом. «Ящер».