***
Чарльз Фрэнсис Ксавье встаёт по будням в половину седьмого, а в выходные ближе к полудню. В рабочие дни пьёт чай, а в воскресенье только кофе. Он живёт на четвёртом этаже — последнем в его доме, который находится в непосредственной близости от работы и максимально удален от клуба. Чарльз почтальон, работает в одном из отделений Нью-Йорка. И на обед всегда съедает шоколадный кекс. — В кабинет! Живо! Понедельник, 24 июля 1972 года. Пятнадцать минут до открытия, а утренний разговор с директором ничего хорошего не сулит. Мистер Страйкер из тех ярых американцев, что считают себя республиканцами (2), и потому терпимы лишь к другим республиканцам. Двумя любимыми занятиями этого гражданина являются субботний гольф и ежедневный ритуал крика на подчиненных. Однако сегодня директором овладела странная нерешительность. Его глаза не могут остановиться ни на одной вещи надолго, руки беспокойно поглаживают галстук, он растерян. И начинает издалека. — Ты давно здесь работаешь, Ксавье. Весьма остроумное замечание, если учесть что из своих двадцати пяти лет он два года провёл, выдавая почту. — Раньше я б и не подумал... — мужчина пыхтит в кресле, рассеянно перекладывая бумаги. — Простите, сэр, я вас не понимаю. — Никогда бы не подумал, пресвятая дева, что ты — чёртов гомосексуалист! Не зная, что смущает больше: упоминание Марии в одном предложении с чёртом или упоминания его ориентации, Чарльз старается смотреть на истерику директора с должным спокойствием. Тот же от злости начинает подскакивать на месте, тыча пухлыми пальцами во все стороны, и несёт полный вздор. — Ладно, мальчишка Финиганов! Но ты?! Ни за что бы не подумал! У вас же что-то было с Элисон. Какая пошлость! — На секунду поток бреда смолкает, но лишь затем, чтобы продолжиться с новой силой. — Сынишка Молли! Ты же был на крестинах! Невинное дитя! В храме, чертов извращенец! — Да с чего вы взяли? — Сохранять спокойный тон становится все труднее. — Видел собственными глазами! — Меня в постели с мужчиной?! Он понимает, что сорвался. Кончено, багровое лицо Страйкера того стоит. Однако обстановка становится более чем плачевной. Директор угрожающие щурится, лицо его из багрового становится бледно-серым, голос — нарочито спокойным и наполняется едва различимым шипением. — Забываешься, Ксавье. Я твой начальник. Один звонок, и ты в больнице. Целые этажи для таких, как ты. Я слышал, лучшее лекарство — это электрический ток (3). Чарльз молчит, при мысли о подобном душа уходит в пятки, потеют ладони. Однако шеф выглядит довольным, будто угроза принесла ему ни с чем не сравнимое удовольствие. — Гомосексуалистам нет места на моей почте, Ксавье. Первым делом Чарльз ударяет ни в чём не повинный шкаф. Не получая от этого никакого удовлетворения, он все равно бьет вновь и вновь, сотрясая воздух ругательствами. В такие моменты собственная беспомощность душит, освобождает совсем несвойственную злость. — В чём дело, дорогой? — На шум из глубины склада выходит Молли. — Этот псих угрожал мне лечебницей! — шипит он сквозь зубы и спрятал лицо в ладонях. К глазам подступают слезы, а выглядеть ещё более жалким не хочется. — Тише, тише — женская рука мягко гладит его по плечу — Что случилось? — Страйкер видел меня у клуба. — Черт, — негритянка сжимает его в объятиях — Он отправил тебя на склад? — Да — Чарльз обнимает подругу в ответ, зарываясь носом в жёсткие кудри. — Тебе нужна новая работа. Молли Миллер — единственная чернокожая на почте. Проблема как раз и заключается в цвете её кожи, ещё, конечно, в отсутствии члена между ног, но главным образом в коже. Она занимает должность кладовщика, которого и за почтальона не считают, но мистер Страйкер идет куда дальше. Как только появляется человек, который по тем или иным причинам ему не нравится, он тут же понижается до работника склада, а миссис Миллер занимает его место. Несчастный воспринимает это, как личное оскорбление, и покидает отделение. Молли же возвращается на прежнюю должность. Затем все повторяется. Выпитый накануне успокоительный алкоголь давит на голову несильно, но достаточно, чтобы Чарльз сумел найти первый плюс в своём положении. Склад блистает порядком, потерять тут что-то было практически невозможно, и новый кладовщик всеми силами постарается не испортить работу предшественницы. — Чарльз, будь добр посылку мистера Фассбендера! — Сейчас! Молли работает в малом зале — помещении по приёму и отправке посылок — в этом Ксавье весьма повезло. Клиент стоит, облокотившись на стойку, солнце играет в его коротких рыжеватых волосах, ложится светлыми пятнами на лицо. Он, как всегда, негладко выбрит, и улыбается уголками тонких губ. — Добрый день, мистер Фассбендер! — ставит коробку перед посетителем. — Здравствуй, Чарльз. Что ты такого натворил, что лишился должности моего почтальона? — Майкл что-то дописывает на извещении — Без обид, миссис Миллер. Вы тоже ничего, но мне трудно даются перемены. — Я... много опаздывал — бурчит Ксавье первое, что приходит в голову. — Что ж, надеюсь, ты вернёшь должность быстрее, чем я привыкну к новому лицу — он одаривает приятеля ещё одной улыбкой — Было приятно познакомиться, миссис Миллер. Увидимся на следующей неделе. Мужчина удаляется, парень провожает его долгим взглядом, благо в помещении больше не было посетителей. — Мой почтальон, — Молли разваливается в кресле и играет бровями, картавя чужой баритон. — Прекрати… — вяло отмахивается Чарльз. Но Молли лишь безапелляционно заявляет: — Ты должен спросить его номер! — Дорогая, первое правило гея: искать парня вне клуба все равно что искать рыбу вне воды. Либо нет, либо протухла, либо за деньги. — А второе правило? — Копы приходят к полуночи (4).***
Бармен ставит рядом с ним очередной стакан, красноречиво объясняя, что это последний. По крайней мере, в этом заведении. Чарльз и сам понимает: хуже места для попойки, чем гей-клуб, не найти. Хотя поначалу была надежда, что хандра пройдёт в любимых стенах. За неделю он так и не может свыкнуться с новой должностью, ещё труднее привыкнуть к новому обращению. Страйкер заглядывает каждое утро, будто надеясь увидеть вместо кладовщика заявление об увольнении. Противно фыркает и всякий раз так пристально смотрит, что Ксавье посчитает унижением, если отведёт взгляд. Из ситуации остаются два выхода: уволится и перетерпеть. У обоих вариантов куча минусов. Ближайшая почта, где нет дружков Страйкера, находится в Бронксе (5). Бронкс не любит новичков. Бронкс не любит белых. Бронкс готов сожрать тебя с потрохами. А перетерпеть ещё никому не удавалось. Может всё-таки стоит поужинать с Элисон? Пару раз... Купить колечко, домик на деньги от продажи собственного достоинства. Ксавье почти не помнил, как сменяет бар клуба на пивную. Алкоголь успокаивает плохо, и он все возвращается к тягучим мыслям. — Добрый вечер, Чарльз, — Майкл незаметно оказывается рядом, занимая соседний стул — Так что у тебя случилось?***
Он просыпается в 13:27, об этом извещают часы на прикроватной тумбочке. Чужой прикроватной тумбочке. Чарльз резко садится, за что платится резким спазмом в висках. Голова не болит, но довольной точно ее назвать нельзя. Память отвечает примерно тем же. Он помнит все события вчерашнего вечера, однако, при таком количестве алкоголя это подвергается сомнению. Хозяин квартиры появляется из соседней двери, что по логике была ванной. Он вытирает мокрые волосы большим полотенцем, и Чарльз про себя замечает, что следов бурной ночи на мускулистом торсе нет. — Как ваше самочувствие, мистер Ксавье? — Майкл улыбается, обнажая верный ряд зубов, надевает широкую футболку, к слову, совсем не скрывающую рельефа груди. — Намного лучше, чем мог предположить. — Думаю, ты не откажешься от кофе и яичницы с беконом? — Не откажусь. — Отлично, ванная в твоём распоряжении, — он скрывается за другой дверью и добавляет уже из-за нее, — Зубная щётка на раковине. Оказывается, Фассбендер любит завтракать в постели. Довольно неловко и забавно одновременно есть сидя на середине кровати. Хозяин заправил её и, кажется, сменил белье. — Ты помнишь весь вечер? — Майкл уносит посуду на кухню, а вернувшись, разваливается рядом на постели. — Не уверен. А ты? Чарльз старается не разглядывать собеседника. Хотя установка «не пялься на этого парня» была его лучшим другом много лет, но сегодня, кажется, они в ссоре. — Тоже. Ты помнишь, что меня зовут Эрик? — Что? — Значит, нет, — Майкл, точнее Эрик, поправляет подушку. — Майкл Фассбендер что-то вроде псевдонима, хотя и документы у меня есть на оба имени, но я Эрик. Эрик Леншерр. — Почему у тебя два имени? — Из-за работы, — он смотрит Чарльзу в глаза долгим взглядом, наблюдая за реакцией. — Значит, твоя работа не совсем законна... Эрик? - внутри холодеет, но зрительный контакт он не отпускает — когда ещё выпадет возможность. — Точно. Какое-то время Чарльз молчит. Обдумывает, чем же таким может заниматься его знакомый, но спрашивать не хочет. — Ты помнишь, что мои родители англичане? — Нет. — А что они умерли? — Да. Ксавье опять умолкает, становится досадно. Кажется, информация была не равноценна, и это ему не нравилось. — Ты помнишь, что мне 29? — продолжил игру Леншерр. — Нет. — Ты помнишь, что рассказал о своей первой любви? — он улыбается широким оскалом, нагло издеваясь, и Чарльз смеется. — Нееет. Нет. Я не говорил тебе такого! — О, ещё как! — Быть такого не может! — Её звали Бетти... — Мимо! Комната наполняется смехом ещё множество раз. Они подкалывают друг друга, чередуя шутки и реальные факты. — Ты помнишь, что я сказал тебе, когда пришёл? — Эм... спросил, что у меня случилось. — Ты помнишь, что ты ответил? — Не очень. Но фраза «я в дерме» там точно была. Чарльз лежит на второй половине кровати, разглядывая комнату. Шкаф, комод, стул, окно с длинными тёмными занавесками. Любимая кожаная куртка на крючке. Он как раз рассматривает её. — Помнишь, ты сказал, что я тебе нравлюсь? Он не помнит, но это самая простая ложь в его жизни. — Да.