Третье мая

— Шевелись, иначе пострадают остальные. Гулкую тишину резко прорезал хриплый и враждебный голос мужчины, одетого в бледно-зелёную, скорее, болотную одежду. Он грубо толкнул отставшего ребёнка вперёд, к остальной группе детей, собранных в центре площади, и сменил хватку оружия, угрожающе глядя на тех. Редкие всхлипывания и плач, возгласы матерей — ничего не умоляло стражу, и подобная церемония имела место не только здесь. Никто не знал, как, когда и где это может произойти, и никто, как бы он этого ни хотел, не мог помочь бедным семьям, лишившихся, порой, единственной радости в их жизни. Никто ли? Приказ верховного сёгуна нельзя было нарушать: за непослушанием следовала суровая смертная казнь, если повезёт — изгнание с запретом пересекать земли великой страны. Тем не менее всегда и везде присутствовали те, в ком всё ещё ярко пылали самые чистые и искренние чувства, желания — желания спасти невинные души. И ничто, пусть даже предстояло оказаться на смертном одре. — Всё будет хорошо. Мальчик, на вид и сам не особо отличавшейся от подле идущей девочки, крепче сжал её хрупкую ладошку и ласково стёр с щёк слёзы. — Ну-ну, не плачь. — Брат… Наги — именно так её звали — остановилась и, несколько раз всхлипнув, обесиленно кивнула, вызвав тем самым скромную улыбку на лице мальчика. — Эй, вы, двигайтесь! Семейную трогательную картину вновь нарушил знакомый отталкивающий голос стражника, уже замахнувшегося рукой в попытке ударить назойливого ребёнка. Звонкая пощёчина заставила живой конвой остановится — удар, к счастью, пришёлся не по той, которой предназначался. — Это больше не повторится. Сделать всё, чтобы спасти. Всё, чтобы защитить. Схватив за запястье сестру, мальчик развернулся, чтобы догнать группу, боясь лишний раз вызвать ещё больший гнев. Приходилось говорить сквозь зубы, танцевать на собственной гордости лишь для того, чтобы сохранить свои маленькие жизни. Они слишком много претерпели, и умирать вот так просто никто не собирался. Несмотря на внешнюю хрупкость, скованность и некую угловатость движений, в них продолжало биться сильное и живое горячее сердце, продолжало пылать стремление достичь чего-то большего, суметь увидеть, что происходит там, на горизонте, когда они наконец смогут достигнуть его. Мечты вдохновляли их, каждый раз воскрешая с глубин грязной, орошённой слезами людей земли, подталкивая вперёд. Мукуро и Наги были сиротами. У них не было ничего: ни крыши над головой, ни фамилии, ни друзей, ни каких-либо воспоминаний о родном крае. По крайней мере, так думала младшая сестра, потерявшая драгоценную память и возможность видеть на один глаз во время крупного пожара в прошлом селении, в котором им по несчастью довелось проживать. Говорилось, она появилась не в том месте и не в то время. Иногда, когда она пыталась заговорить о том дне или вспомнить что-то, в голове начинало болезненно гудеть, словно ей намеренно преграждали путь к тем заветным осколкам воспоминаний, связывающих её с прошлым. Она отчаянно скрывала это от брата, однако нездоровая бледность и дрожь во время сна ясно дали понять мальчику, в чём состояла истинная проблема. Он ведь всё знал, помнил, как жестоко с ними обошлись. С того самого момента Рокудо, фамилию которую он упорно скрывал, возненавидел чёртов мир и всю систему проклятого государства, намереваясь уничтожить, сравнять его с землёй и подвергнуть их мучителей самым изощрённым пыткам. Пусть увидят, почувствуют, пройдут через девять кругов Ада. Изодранными до крови стопами он передвигался вперёд, стараясь поддерживать сестру, то и дело подхватывая, когда она неуклюже спотыкалась и почти встречалась лицом с грязной сырой землёй. Кто знает, как долго продолжался их путь, но последние лучи солнца почти что скрылись за горизонт, постепенно уступая место наступившему вечеру и ледяному, пробивающему до дрожи в коленях ветру; над головой растянулись тяжёлые свинцовые тучи, грозящиеся вот-вот разразиться крупным проливным дождём, что обычно, стекая по земле и собирая всю грязь, затапливал посевы. Стража, состоящая всего из одного человека, поторапливала детей, не желая намочить одежду. Ряды раскидистых деревьев постепенно начинали редеть, открывая вид на озеро, поверхность которого была покрыта нежно-вишнёвыми лепестками священного дерева — сакуры. Каждый из них слышал о существовании этого места, но никто и подозревать не мог, что сказки, поведанные им пожилыми стариками, окажутся правдой. Место, служившее источником кристально чистой воды, обеспечивало императорскую семью, и в каждой из провинций страны находился такой источник, как гласили древние предписания, обладающий невиданной силой и мудростью. Но за всё время так никому и не удалось проверить это. Императорская семья и весь сёгунат являлись глубоко религиозными людьми и, что бы они не говорили перед народом, отправляли самураев в каждую из провинций, чтобы они приносили богам жертвоприношения, взамен которых требуя долговечное правление и беззаботную жизнь среди бесконечных даров природы. В смутное время главной задачей всегда было обеспечение всех продовольствием; в свою очередь, для этого следовало, чтобы Мизучи прислушался к мольбам людей. Что могло убедить могущественного Бога, владеющего всеми пресными реками, озёрами и водопадами, в образе которых он и представлялся? Да, души ничем не запятнанных детей.

***

Каж­дый из жи­телей знал, что про­ис­хо­дило пос­ле ухо­да чад, но им не ос­та­валось ни­чего, кро­ме как мол­ча смот­реть вслед ис­ху­далым ма­лень­ким те­лам, еле пе­ред­ви­га­ющим­ся по зем­ле. Про­ходи­ло не­кото­рое вре­мя, всё пос­те­пен­но воз­вра­щалось на кру­ги своя — они сми­рились с судь­бой, вве­ряя жизнь де­тей пок­ро­витель­ни­це Кан­нон°, искренне ве­ря, что она не даст их ду­шам зап­лу­тать и по­может прой­ти весь пу­ти до пе­рис­тых об­ла­ков к Се­ми Бо­гам Уда­чи. В иных слу­ча­ях хруп­кие ду­ши не вы­дер­жи­вали, раз­би­ва­ясь вдре­без­ги об ос­трые ска­лы, в по­пыт­ке вос­со­еди­нить­ся с ду­шами де­тей. Расс­про­сы, моль­бы, слё­зы не по­мога­ли. Но од­нажды по­явил­ся тот, кто про­тянул ру­ку по­мощи. Пе­рево­роты один за дру­гим, че­реда за­гово­ров, пре­датель­ства — од­ним сло­вом, вто­рой год ца­рило нес­по­кой­ное вре­мя. Са­мураи как ни­ког­да нуж­ны бы­ли в этот пе­ри­од. Один из них, преж­де слу­жив­ших мес­тно­му дай­мё, ви­дел и осоз­на­вал, что та­кими тем­па­ми убий­ства ра­но или поз­дно при­ведут к жес­то­кому бун­ту со сто­роны кресть­ян, и ве­ро­ят­ность кон­ца прав­ле­ния фе­ода­ла приб­ли­жалась к от­метке «опас­но». «Про­яв­ляй ве­ликое сос­тра­дание и по­мо­гай лю­дям» — те сло­ва, ко­торы­ми ру­ководс­тво­вал­ся спа­ситель с од­но­го пе­релом­но­го мо­мен­та в сво­ей жиз­ни. За­уряд­ная внеш­ность япон­ца: рас­ко­сые се­рые гла­за, во­роно­го цве­та во­лосы, соб­ранные в не­боль­шой пу­чок на за­тыл­ке, скры­тый под шле­мом, чуть выше сред­неста­тис­ти­чес­кого рост и креп­кое те­лос­ло­жение, скрытое под тяжёлой броней или плотными полосами ткани. От ос­таль­ных его от­ли­чало лишь не­боль­шое «но»: на­личие де­сяти­лет­не­го сы­на, сле­довав­ше­го за ним по пя­там и от­ли­чав­ше­гося не­обык­но­вен­ной то ли хо­лод­ностью, то ли без­различ­ностью ко все­му, что его ок­ру­жало. Те же се­рые гла­за, заг­ля­нув в ко­торые, неожиданно стал­ки­ва­ешь­ся с воз­вы­ша­ющей­ся на мно­гие мет­ры сте­ной, буд­то бы ок­ру­жав­шей неч­то важ­ное и хруп­кое, и уголь­ная коп­на во­лос, на­поми­на­ющая тон­кие чёр­ные ни­ти во­лос Иза­нами, при­тяги­ва­ющих жер­тву к се­бе, ко­торые нель­зя бы­ло раз­ре­зать обыч­ным ору­жи­ем. Кёя уже вы­ходил за рам­ки оп­ре­деле­ния «ис­тинный са­мурай», ру­ководс­тву­ясь ис­клю­читель­но гор­достью, про­яв­ля­ющей­ся в каж­дом его дви­жении, сло­ве, взгля­де, вздохе. Шё­пот за спи­ной, на­гово­ры и, в кон­це кон­цов, вы­нуж­де­ние по­кинуть сво­его дай­мё. Од­на­ко Исао°° — как зва­ли от­ца се­мей­ства — не при­над­ле­жал к то­му сор­ту лю­дей, ко­торые бу­дут скло­нять го­лову пе­ред бо­лее выс­ши­ми дол­жнос­тя­ми: он знал и ве­рил в своего сы­на, в его пос­тупки и их пра­вомер­ность и спра­вед­ли­вость — маль­чик по­ходил на свою гор­дую и силь­ную ду­хом мать, по­кинув­шую брен­ную зем­лю сразу пос­ле его рож­де­ния. Пос­ледние из кла­на Хи­бари — они ста­рались жить по­одаль от ос­таль­ных, не прив­ле­кая к се­бе из­лишнее вни­мание. Ни сво­его име­ни, ни ли­ца отец семьи не по­казы­вал го­рожа­нам, не же­лая под­вергать ни­кого опас­ности и са­мое глав­ное — не дос­тавлять хло­пот се­бе. В своё вре­мя он со­вер­шил мно­жес­тво оши­бок и выб­рал неп­ра­виль­ный путь, но те­перь… те­перь всё вер­ну­лось на кру­ги своя, а об­раз лю­бимой же­ны нас­тавлял его и, по­доб­но щи­ту, за­щищал от нев­згод. — Ты дол­жен по­мочь им, ес­ли слу­чит­ся так, что я не вер­нусь че­рез сутки, — зву­чит при­ят­ный, лас­ка­ющий слух го­лос Исао, ста­рав­ше­гося сде­лать ли­цо как мож­но бес­пристрас­тнее, полагая, что оно смягчит ситуацию. Поп­равив се­рое ки­моно, он уже со­бира­лся об­нять на про­щание сы­на, но, пе­реси­лив се­бя, лишь положил ши­рокую шер­ша­вую ла­донь на тём­но­воло­сую ма­куш­ку, встре­ча­ясь взгля­дом с по­нима­ющи­ми гла­зами сы­на. — Хо­рошо. Лиш­ние сло­ва бы­ли ни к че­му. Ес­ли он вер­нётся, зна­чит, вол­не­ния бы­ли по­нап­расну; ес­ли нет — зна­чит, на то во­ля са­мих Ка­ми и ос­та­ёт­ся толь­ко на­де­ять­ся, что сын смо­жет про­дол­жить не­закон­ченное де­ло. Ког­да фи­гура от­ца скры­лась за тенями то ли деревьев, то ли могучих стражей леса, неп­ри­ят­ное тре­вож­ное чувс­тво мёртвой хваткой окут­ало маль­чи­ка. Ка­залось, он сде­лал не­вер­ный вы­бор, так прос­то от­пустив единс­твен­но­го близ­ко­го че­лове­ка, посчитав, что так и на­до, не подумав ни о ком, кро­ме се­бя. Воз­можно, по­тому что был силь­ным, или по­тому, что ему не поз­во­ляла ко­лючая гор­дость. «Пом­ни о дол­ге сы­на пе­ред сво­ими ро­дите­лями». И по­чему Кёя вспо­мина­ет сло­ва бу­сидо°°° имен­но сей­час? За­киды­вая го­лову на­зад, он ус­трем­ил взгляд на рас­ки­нув­ше­еся пе­ред ним тём­но-се­рое грозовое не­бо: об­ла­ка куч­ка­ми со­бира­лись, об­ра­зовы­вая сло­ис­тые баш­ни, кре­пос­ти, слов­но со­бира­ясь в ар­мию, с по­мощью ко­торой Бо­ги со­бира­лись на­казать лю­дей за всех их со­вер­шённые гре­хи. Гла­за сомкнулись, пред­чувс­твуя ско­рый ко­нец.