Странное случается

      Утром, позавтракав одними сигаретами, я объяснял появление царапин и синяки под глазами. Сейчас я с упоением вспоминаю те дни, когда был в уже довольно окрепшем теле Стенфорда. Приспосабливаться к жизни в совершенно неподготовленном, так сказать, чистом сосуде, оказалось намного сложнее.       Не подозревал, что на восстановление сил уйдёт столько сил. Если люди привыкли к этому и не ощущают ровным счётом ничего, то при желании я могу ощутить каждый мускул, каждую молекулу в своём теле. И в областях кожи с тёмными пятнами и порезами происходило самое противное, что можно себе представить. Процесс заживления был хуже, чем момент появления этих самых травм. Каждая клеточка срасталась с другой, тонкие нити бинта прикасаются к щели в покровной ткани. Эта боль не была приятной, как случалось в оболочках обыкновенных людей, и она убивала.       Вот так описываю обыкновенную царапину. Нужно заработать открытый перелом.       Жёлтые треугольники витали в воздухе. Витали в воздухе. Одна лишь надпись. Один риск. Один на несколько тысяч.       Это было невозможно.       И это всё равно случилось.       Может, мне действительно вернуться в свой мир, забросить всё это и продолжить свою жизнь, нет, существование в роли смотрителя, ждать момент для вторжения, уничтожать.       Раньше я только этим и занимался, и это было смыслом, казалось такой весомой причиной двигаться, смотреть, действовать. Я был уничтожен, унижен. Моя злоба должна была возрасти в сотни раз, я должен желать взять в руки нож и перерезать всех с фамилией Пайнс, после чего смеяться, глядя на залитый кровью пол. Сжечь Хижину, запечатлеть этот момент и пересматривать, пересматривать, пересматривать.       Половину дня я пролежал на кровати. Диппер сказала поинтересовавшимся (одному лишь Зусу), что я ударился головой во сне и сейчас мне плохо. Самое дурацкое, что можно было придумать, на мой взгляд. Но ему больше и не надо. Обойдётся.       Взять нож. Вскрыть глотки. Взять нож. Вскрыть глотки.       Я закрываю руками лицо. Эти руки такие тощие, в них практические нет сил. Волосы сальные, я не думал о душе с самого появления здесь. Тишина окружала меня - последствия последнего заклинания. В порыве я сделал его слишком мощным, продержится оно ещё долго.       Мои длинные пальцы, больше похожие на кости, обтянутые бледным шёлком, играют с тусклым огоньком. Взял нож и прирезал.       Что мне мешает это сделать?       Человеческие эмоции. Сплошная химия. Реакции. Симптомы. Я человек сейчас лишь физически. И эти реакции есть.       Или есть во мне то человеческое, что не даёт мне убить разум ей во вселенной снов. Я мог бы отправить их всех туда. Без спроса, без приглашения закинуть их туда и убить. У меня есть доступ к их головам, у меня есть доверие, у меня есть тело. Может, мне вернуться в свой мир и проверить, что останется от моего состояния там?       Стук в дверь разбил столь крепкий купол тишины, и осколки будто посыпались на меня. Не услышав ответа, постучавшийся неслышно вошёл в комнату. Огонь плясал у меня в ладони, я знал, кто зашёл, и ничто не мешало мне продолжать незамысловатые, но изящные движения. Человеческими конечностями нечеловеческие действия. Здесь это называется чудом, для меня же - детская игрушка.       - Может, пойдём в лес?       И я дал знак, что согласен, с силой сжав огонь в ладони. он окружил мой кулак, загорелся в последний раз и бессильно погас.

***

      Запах хвои забрался в мои ноздри, глаза, рот, уши, под одежду, играл с волосами. Небо было серым, как сигаретный дым. Да и по объёму облаков был похож на объём дыма, который побывал в моих слабых лёгких. Демонам не нужно дышать, и я поздновато осознал, что человеку эти мешки в груди нужнее.       За всю дорогу не было проронено ни слова, и осколки купола тиши с меня поднимались и соединялись воедино. Под этой крышей был уже не один я, и это было не радостью. Не было разочарованием.       И всё бы ничего, но я нащупал в боковом кармане брюк складной нож.       Они были не мои, Диппер достала их из кладовой, предполагаю, совсем старая и изжившая себя тряпка Стенли. Не понимаю, как не обнаружил его раньше. В голову закралась добрая сотня мыслей. Повелитель разума не справлялся со своим собственным.       Сначала это было одним голосом, который говорил издалека, который приблизился ко мне, потом ещё ближе, и ближе, вот он шепчет мне на ухо, появляется второй и тоже шепчет, и я осознаю, что этот шёпот громче любого крика, третий, седьмой, я потерял счёт, они окружили меня, я уже ничего не вижу, запах хвои исчез, ноги идут сами по себе, я сам состою из этого слова, оно стало водой, я превратился в насквозь пропитанную губку.       Прирежь. Прирежь. ПРИРЕЖЬ. При-режь! При-режь! При-режь! При-режь! При-режь! При-режь! При-режь!       Мои безумные глаза были в нескольких сантиметров от её глаз, я понимал её чувства, она прижата к жёсткой коре, она впивается в её руки, и если от дерева защищает ткань рубашки, то нежную кожу шеи от ножи не отделяет ничего. Белый след остался, едва нажми - потечёт красная жидкость, тёплая, она зальёт траву, пропитает землю, на которой вырастут цветы, которые я с улыбкой принесу на могилу.       Моя рука дрожит, мне страшно, что я сделаю это и боюсь того, что не смогу этого сделать. Я не должен бояться, это не свойственно демону, какой из меня демон, это неправильно. Моя левая рука белая от того, что я с невероятным усилием удерживаю нож, будто он сам движется к ней, а я пытаюсь удержать, или наоборот. Я против ножа, нож против меня, и это между ней и мной.       Её карие глаза, по цвету похожие на смолу, смотрели на меня, и это был не загнанный олень, которого я ожидал увидеть. До меня доходит осознание, что я впервые встретился с ней глазами за весь день.       Она касается моей руки. И, едва приложив усилие, убирает мою кисть в сторону. Она, толком ничего не сделав, сделала всё. Её руки обвивают мою шею. Она должна бежать. Кричать. Молить о помощи.       Я понимаю, что упираюсь в мокрую рубашку лицом. Почему она промокла? Я коснулся своих щёк и понял, что не контролирую тело, которое решило плакать именно сейчас.       Мне стыдно, мне противно, это - не несокрушимый демон, которого боялись всё до единого, при упоминании имени которого каждый содрогался. Отвратительный сгусток. Ничто.       Человек.       Я прижимаю её к себе, остановив поток слёз. Хвоя была прямо надо мной, а я и не заметил. Запах десятков, сотен, тысяч сосен снова заполнил всё, в моей голове было пусто. От голосов осталось лишь неразборчивое эхо, я не чувствовал ничего, кроме тепла.       На моём куполе не появилось ни трещинки, и я не понимаю, как возможно сделать столько, не произнеся ни звука.       Я чувствовал восстановление.       Кто же знал, что оно бывает разным.