Один за двоих

Глава 67 - Стоять! Пороховой дым развеивается, из балки на потолке, куда попала пуля, сыплется труха. - Сеньорита Татьяна, es solo un juego, mi bella (это всего лишь игра, моя красавица) - улыбается Алвано, - как говорите вы, русы, чтобы пощекотать нервы и показать удаль, так? - Та-так, - натянуто улыбается Танюшка, но в глазах все еще пелена ужаса, - это была игра… А я-то уж подумала! - Сядьте в уголке у печки, там теплее… Я надвигаюсь на командора. - Она совсем ребенок, Алвано! Отпусти девочку. Таня растерянно моргает, не понимая, чего от нее хотят. - Ну что вы, дон Райт, сеньорита доверяет мне, в отличие от вас. Она-то знает, что я не обижу и мухи. Усаживайтесь поудобнее, сеньорита Татьяна. Вы увидите, что такое монтийская рулетка. - Я уже ничего не понимаю, - всхлипывает Танюшка. До боли закусываю губу. Таня теперь в двух шагах от командора, и чтобы ее спасти, надо застрелить его. - Мой ход, Алвано. Рука дрожит от напряжения. Господи, пусть попадется боевой патрон! Я больше ничего никогда не попрошу, только пусть сейчас будет боевой. Сощуриваюсь и нажимаю курок. Сухой щелчок звучит, как первый удар молотком в крышку гроба. Убийца ласково улыбается мне и поднимает револьвер. Сердце отсчитывает мгновения до броска… - Дон… слышу что-то, - вдруг вскакивает присевший было Педро. - Разберись и не мешай, - коротко велит тот. Азарт полыхает в глазах командора. Педро проходит мимо меня не спеша, будто прогуливается по парку, задевает локтем. Я напряжен так, что, кажется, все нервы сейчас не выдержат и сгорят. От легкого прикосновения меня пронзает чуть ли не боль. - Полегче! - рычу я, пот катится по вискам. Гаденыш скалится, повернувшись вполоборота. Подходит к двери, касается засова, и раздается громкий треск. Дверь слетает с петель, мои и без того надсаженные нервы рвет кошмарный вой, резкий свет бьет в глаза. От неожиданности я шарахаюсь к стене, замедленно соображая, что сработала светошумовая граната. Лихорадочно пытаюсь сориентироваться, где стоял Алвано перед взрывом светошумовухи. Бросаю тело в центр избы, хватая врага за плечи, сбиваю с ног. В сумасшедшем вое гранаты едва слышен тихий хлопок выстрела. Я падаю на командора, прижимая его к полу; слепой, глухой и оттого окончательно озверевший, тянусь к горлу врага, но командор с чудовищной силой сбрасывает меня. Скула онемела так, будто дантист без наркоза выдернул пару зубов. А потом вдруг режущий глаза свет гаснет, хотя дикий звук не прекращается. Так бывает, если на светошумовуху набросить куртку. Я трясу головой и озираюсь. Алвано что-то кричит, я вижу брызжущую из его рта слюну, злые глаза, растрепавшиеся волосы. Танюшка у печки сжалась в комочек, зажав ладонями уши; лицо сметанно-белое, а глаза подернуты пеленой близкого обморока. Возле лавки ярким факелом полыхает куртка Педро. От двери сильно дует, по избе кружат снежинки. С трудом поворачиваю голову, и бешеный рык рвется из груди: из дверного проема торчат такие знакомые ботинки на рифленой подошве - имперского образца, выпускаемые специально для танковых частей. Не помня себя, кидаюсь к двери - Жан Веньяр лежит поперек порога, головой на заснеженной ступеньке. Рядом с безвольной рукой ярким пятнышком светится прямоугольничек «V4». Грудь капитана еще неровно дергается, кровь выплескивается из крошечного отверстия, растекается по куртке темным пятном. В попытках сделать вздох его лицо мучительно перекошено, губы дергаются, на них пузырится пена, розовая струйка ползет от уголка рта. - Жано, - беззвучно кричу я в жутком вое светошумовухи. «Так и знал, что ты вляпаешься!» - сказал бы он, если б не умирал. Выпрямляюсь с судорожно стиснутыми челюстями. Зубы скрежещут так, что заглушают звон гранаты. И вдруг какофония прекращается. Мир наполняется звуками терпимыми и разнообразными. Педро затаптывает полыхающую костром куртку, Алвано с раздражением морщит нос, но дуло магнума снова смотрит мне в лоб. - Nino, идиот! Почему так долго?! - Простите, дон, - смиренно отвечает юноша. Внезапная мысль-догадка возникает при взгляде на изящного Педро, его маленькие, будто детские ладони. Помню, как эти ладошки умеют душить. Вот ты какой, «nino»! - Вот досада! - сокрушается командор, который прежде был преподавателем. - Нашему развлечению так и норовят помешать… Мне больше нельзя ошибаться! Алвано не шутник, а сумасшедший маньяк. У него все просчитано. Я в его руках. Скотина знает, что начни он мучить Таню, я сам себя разрежу на куски, чтоб это прекратить. Но, кажется, я тоже нащупал его слабое место. - Мой ход, гаденыш. Шаг в сторону Педро, тонкую шею в жесткий захват (лишь бы не задушить), быстро выхватываю из-за пояса маленький дамский револьвер - как раз под ручонку такого сосунка. - Только шевельнись, и ему конец! Алвано дергается, я вижу, как дрожит его рука. Испугался, придурок? То ли еще будет! - Брось ствол, руки за голову. В глазах командора полыхают ярость и страх, он медленно опускает на пол магнум и так же осторожно поднимает руки за голову. - Встать к стене. К стене, скотина! Алвано выполняет и этот приказ. Педро в моих руках обмяк, испуганный, я чувствую, как дрожат его колени. - Таня, - окликаю я девочку, - марш на крыльцо. Танюшка вся дрожит, белые губы трясутся. Похоже, дочь командира Светлова совершенно потеряла самообладание. Плохо! Нам еще далеко до победы. - Таня! Быстрее! - Даааан, - пищит она, бессмысленные глаза наполняются слезами, - а ты? - Марш! - ору я. Она делает неуверенный шаг к двери, еще один. Мне кажется, это никогда не закончится. - Иди же, дуреха! Движение командора не застает меня врасплох, так и знал, что выкинет какую-нибудь штуку. Стреляю, и снова раздается сухой щелчок. Дьявол побери эту мразь! Танюшка слабо дергается в могучих руках убийцы, к виску девочки прижато дуло магнума. Алвано широко и по-детски счастливо улыбается: - Я же сказал, у тебя один патрон, caro. Смертельная ненависть перехлестывает, от нее кружится голова и не хватает кислорода. - Я все равно убью тебя, гадина! - цежу я сквозь зубы. - Как же вы горазды обещать, - усмехается командор, - с исполнением обещаний уже проблема… Умоляющие глаза Танюшки безмолвно кричат: «Спаси меня!». А я ничего не могу! Убийца твой и Веньяра оказался сильнее. Много дней я искал его с наивной верой, что смогу сделать то, чего не смог ты. Идиот! - По лицу вижу, что ты все понял. А значит, продолжаем игру… Глава 68 - Думал, переиграл меня? Алвано откровенно забавляется, держа Танюшку под прицелом. Ее распушившиеся волосы лезут ему в лицо, липнут к небритым щекам. Из широко распахнутых глаз непрекращающимися ручейками текут слезы. - Ты еще глупее, чем я думал. - Отпусти девочку, иначе твоему nino конец. Воздух в избе искрится от напряжения. Педро в моем захвате бьет мелкая дрожь. Боится, подстилка командорская! - Nino, - Алвано больше не глядит на меня, только с нежностью на плененного юношу, - бедный мой nino! Как же так? - Дон… - хрипит парень. - Как же так, мой nino, как ты мог! Я снова не понимаю смысла разыгрываемой убийцей сцены. Как это бесит! С самой первой минуты Алвано держит меня в напряжении, сам оставаясь хладнокровно-расчетливым. А ведь ты, по словам Шику, смог его разозлить. - Nino, ты скажешь мне хоть что-нибудь? Мне, своему благодетелю, который любил тебя и верил тебе, маленький гаденыш! - Дон! Por favor! - Педро дергается в моих руках. Он боится Алвано даже больше, чем меня. - Что, мой nino? Думал, я ничего не знаю? Почему, почему все считают дона Алвано идиотом? От Стивенса с его красноглазыми обезьянами до моего родного племянника. Nino! А я ведь верил, что ты исправился, что больше не будешь играть в эти взрослые игрушки. Я уже ничего не понимаю, но несчастного Педро приходится держать, чтобы не упал, так его колотит озноб. На смуглом лице юноши выступила испарина. - Я увез бы тебя на пляжи Пансилии, в отель «Фантазия», мы могли жить, как короли… Помнишь, ты мечтал поплавать с аквалангом? На коралловых рифах, где живут рыбы-клоуны. Хотел найти жемчужину и подарить матери? Матери, у которой семеро детей и ни одного лишнего песо на пластмассовые сережки! - Дон Ромари! Печальная улыбка на губах кровавого командора, лицо кривится от душевной муки. - Как они заставили тебя предать меня, nino? Напугали, подкупили? Что они сделали с моим светлым, добрым ангелом? Я ни в чем тебе не отказывал, все, чего бы ты ни пожелал, было у тебя. Почему ты снова предал своего дона проклятым оккупантам? Что же ты молчишь, мой nino? - голос Алвано звучит надломлено и страшно. Педро вдруг начинает вырываться, руками разжимая мой захват. Неожиданно сильный, как человек, охваченный смертельным страхом. - Я все знаю, мой мальчик. Мерседес писала мне: ты попал в дурную компанию, стал играть на скачках и в казино, нюхать кокаин. В одном из притонов тебя и нашел тогда еще майор Райт. Проклятые ориманы! Собаки, не стыдящиеся использовать в своих грязных играх детей. Тебя долго лечили от наркотической и игровой зависимости, а потом натаскивали в РУ, как предать своего дядю… Ошеломленный свалившейся на меня правдой, я не знаю, как поступить. Только сейчас я, наконец, понял, для чего ты отправился в Нарланд и кого защищал своим молчанием. Твоей целью было наладить агентурную сеть, и ценой твоей жизни она работала до самого конца войны. Благодаря Педро имперские войска накрыли почти все военные базы Нарголлы, а сбежавший Ромари Алвано сидит в лесной землянке без надежды выбраться живым. Локоть Педро врезается мне в солнечное сплетение. Юноша выворачивается из захвата и тут же раздается выстрел. Все происходит так быстро, что я ничего не успеваю сделать. Ноги Танюшки подгибаются, Алвано толкает девочку на пол, она падает мешком, безвольная и, кажется, уже не живая. Снова грохот выстрела; командор так близко, что я чувствую его горячее дыхание на своей щеке. Тонкое тело подростка вздрагивает и бьется в моих руках. Пронзительный крик переходит в жалобный стон, чуть ли не плач. И воцаряется тишина. Я опускаю скрюченное тело Педро на пол и поднимаюсь рывками, будто у меня не суставы, а металлические шарниры. Больше, кроме нас, в землянке не осталось живых. Больше у меня в душе не осталось ничего живого. Убитые дети переполнили чашу грехов командора Нарголлы. Пусть свершится не месть, но суд! Алвано стоит напротив. Он похож на демона, запертого по недоразумению в тело человека: на жутко перекошенном бледном лице живут лишь черные угли глаз. Не надеясь ни на что, спускаю курок и вздрагиваю от звука двойного выстрела. Пороховой дым резко бьет в ноздри, Алвано, лишь на мгновение замедлившийся, чтобы оттолкнуться от стола, обрушивается на меня. Я падаю, здорово прикладываясь затылком, а он, чудовищно тяжелый, валится на меня сверху. Я судорожно пытаюсь вдохнуть, в голове шумит, перед глазами кружится оскаленное лицо моего убийцы. Губы Алвано шевелятся, будто в замедленной съемке. Я попал в него, почему он не умирает? Я силюсь скинуть его, но силы утекают куда-то, руки, упирающиеся в грудь командора, слабы, как лапки котенка. - Райт, - хрипит Алвано, страшно выкаченные глаза стекленеют, рука с револьвером медленно-медленно тянется к моему лицу. - Ве-рнись, от-куда при-шел… Дуло упирается мне в правый глаз, я судорожно дергаюсь, но горстки собранных сил не хватает, чтобы стряхнуть с себя врага. Вот и все. Нет, жизнь не проносится перед моим мысленным взором, и ни о чем не жалею, и страх смерти атрофировался за ненужностью. Я вспоминаю лица тех, кого не сумел защитить: Танюшку, за которую поручился перед Сергеем; Макса и Йохана, поверивших мне, Веньяра, помогавшего изгою просто за спасибо, и Шику, который отныне остается один в жестоком чужом мире, маленький, беззащитный и дико гордый. Алвано спускает курок, и… ничего не происходит. Командор рычит, в груди его клокочет кровь вперемешку с яростью. Белое, как тарелка, лицо кружится перед глазами, словно раскрученный руками хулигана глобус. Неожиданно сильная боль пронзает внутренности и не дает сделать ни вдоха, ни выдоха. Ромари Алвано тянется, стискивает мне горло, пальцы сжимаются на моей шее, и в этот миг его голова тяжело падает лбом мне по носу. Мой враг всем весом наваливается на меня. И сквозь искры в глазах я понимаю, что все, наконец, закончилось. Командор Алвано больше никогда никого не убьет. Некоторое время я не шевелюсь и лежу с закрытыми глазами. Я точно ранен. Мне больно, но не так чтобы нельзя было стерпеть. Так бывает, если прострелят руку или ногу. Но пуля в живот - это почти всегда смертельно. Прислушиваюсь к своим ощущениям: боль затихает, но крови так много, что куртка промокла насквозь, выдыхать легче, чем делать вдох. Интересно, сколько у меня остается времени: пять минут, семь… надо успеть. Не в силах сбросить с себя мертвого врага, потихоньку выползаю из-под него. Башка Алвано со стуком падает на пол, потом сдвигаю плечи, и дышать становится легче. Зато боль вцепляется в живот, будто рассвирепевший питбуль. Прижав к ране ладонь, поворачиваюсь на бок и долго отдыхаю, пережидая темноту в глазах и мелкую заячью дрожь в груди. Когда немного проясняется, ползу к выходу. Правая нога действовать отказывается, легонько толкаюсь левой, морщусь от боли, что стала невыносимой, но продвигаюсь с упорством обреченного. Дальняя дорога Вьется на закат, Потерпи немного Раненный солдат… Ветер бросает в лицо горсть снежинок, я почти возле рифленых ботинок Веньяра. Только бы я не ошибся в расчетах. Пока ощупываю куртку танкиста, прижимаю голову к его груди. Мне чудится биение сердца, но, может, это шум в ушах от потери крови. Подношу к губам вожделенный передатчик: - Ба-за, ба-за, - онемевший язык не желает слушаться, - квад-рат семь три-над-цать, квад-рат семь три-над-цать… Может быть, хоть кого-то успеют спасти. Силы иссякли, теперь уже окончательно. Сворачиваюсь в комочек, трясущийся от холода. Корд, я во всем - твой брат, и тоже умираю в занюханном Нарланде с дыркой в животе. Далека дорога Под стальным огнем, Потерпи немного, Скоро отдохнем.