Один за двоих

Глава 65 То ли хрустальный звон сосулек, то ли девичий смех доносится из-за белых и мохнатых от инея деревьев. Тону в сугробах по пояс, знакомые тропы, которыми ходили с Шику на стрельбище, давно замело. Помогаю себе, разгребая снег руками. Пушистый, легкий, как перышки, в таком сумасшедшем количестве он кажется непреодолимой преградой. Я продвигаюсь по чаще с большим трудом. Отяжелевшая от белой шубы ель встряхнулась, растревоженная крупной лесной птицей. За шиворот попало холодное, мокро растеклось по спине. Снова странный звук. Это точно человеческие голоса. Голоса там, где не ждал встретить людей. Мы с Веньяром обыскали все возможные схроны командора Алвано, но ничего не нашли. То ли гад счел их ненадежными, то ли Эльви Крайер в очередной раз зло пошутила. Горючее почти на нуле. Я предложил Жану уйти, танкист отказался, пообещав дотащить меня до портала и самолично пнуть под зад, чтоб не мешался под ногами в Нарланде. Остановились мы на компромиссном решении - я прячусь в надежном месте, Веньяр возвращается в Нарголлу, чтобы оценить обстановку. Места надежнее старого поселения мятежников, я не знаю, потому и направил стопы к лесной базе Сергея Светлова. И вот незадача: люди. Мне бы уйти, не оглядываясь, но я подхожу ближе, развожу руками пушистые веточки, и дыхание застревает в груди. На полянке двое: юноша и девушка, почти дети. Кормят снегирей крошками, заливисто смеются, запрокидывая головы в меховых шапках. Мне кажется, я схожу с ума. Нет, я, наконец, окончательно помешался. Таня хохочет, щеки ее раскраснелись, как грудки тех самых снегирей. Рядом с ней невысокий юноша, в котором с удивлением узнаю Аркашку. Прижимаю ладони к глазам, пережидаю пару секунд и отнимаю. Ничего не меняется, хоть караул кричи. Делаю шаг из своего снежного укрытия, снег за спиной тяжелыми кучами падает с ветвей. Двое на поляне оглядываются на меня с испугом, будто на медведя шатуна. Но страх тут же сменяется восторгом. Танюшка пронзительно визжит, кидаясь навстречу, путается в сугробах. Наконец падает, прямо в снег лицом, но хохочет, аж заливается радостью. И я тоже улыбаюсь, подхватывая ее на руки, расцеловывая в ледяные мягкие щечки. - Жив! - Жива! Некоторое время восторги не смолкают, Таня виснет на мне, трогая со всех сторон. Замечает повязки и пластыри, охает, ахает, и бесполезно убеждать, что я не при смерти. Аркашка трется рядом, но я замечаю его краем глаза, хотя удивлен ему еще больше, чем Танюшке. Мальчишка одет слишком уж хорошо, куртка на меху, походные утепленные штаны, кожаные перчатки на руках, лепящих снежки. - Дан! Ты представляешь, это было ужасно! На нас напали самые настоящие бандиты, я так испугалась! Они стреляли, а я заползла под колесо и боялась пошевелиться. Таня тарахтит и тарахтит, я машинально оглаживаю ее спину, прижимая девочку к себе. - Дон такой замечательный человек. Это дядя Аркашки, представляешь? Он спас меня и привез сюда. Я, конечно, немного трусила вначале. Но все оказалось так прекрасно, а теперь будет еще лучше! Я слушаю ее болтовню и понимаю, что не успел. Еще минуту назад мог подхватить Танюшку на руки и нырнуть в чащу, но я, как всегда, догадался поздно. Прав был Веньяр насчет погружения, теперь вот и ушки не торчат. Что-то твердое красноречиво упирается мне в левый бок, Таня еще трещит, а секунды уже отсчитывают нашу смерть. - Что, правда дядя твой? - оборачиваюсь к Аркашке, тот удивленно моргает. И как я сразу не заметил: глазки-то больше не косят. Губы подростка растягиваются в презрительной усмешке, я думал, он ровесник Шику, но теперь кажется значительно старше. Тычет пистолет мне в подреберье, молча кивает на избушку Матвеича. Там всегда бывало весело и хлебосольно. А теперь там засел мой враг. Оглядываюсь в поисках решения. Кругом заснеженный лес, тишина, нарушаемая лишь птицами и мелким зверьем. Пока шел, не видел следов, похожих на человечьи. Но это не значит, что в чаще не прячется рота наемников. Меня обложили, как и тебя, и лишили возможности сопротивляться: не знаю, кого ты здесь защищал, а мне придется быть предельно осторожным ради безопасности Тани. - Дядя будет рад видеть вас в своем доме, мистер Райт, - голос Аркашки заметно отличается от прежнего аристократической плавностью и нотками вселенского презрения. Надо же, а как играл, поганец! - Проводи меня… Педро. Короткое мгновение он кажется ошеломленным, но быстро берет себя в руки. - Танечка, - ласково говорю я, отстраняя девочку, - ты подожди меня здесь, ладно? Нам с дядей Аркашки надо поговорить наедине. - О чем? - удивленно поднимает белые от инея бровки Таня. - Это мужской разговор, я скоро вернусь. - Ты заберешь меня отсюда? Ты ведь больше не отдашь меня чужим, правда? Холодок пробегает по спине. - Конечно, нет. Я поговорю с доном и заберу тебя. - Я должна его поблагодарить… - В другой раз, Таня, - немного жестче отвечаю я. Провожу ладонями по ее щечкам, запоминая бархатную кожу и плавные очертания. Что делают люди, когда знают, что идут на смерть? Солдат привыкает смотреть смерти в глаза и знает, что в любой миг может расстаться с жизнью. Но умереть в бою и под пытками - разные вещи. Возможно, я буду умирать долго. И тогда мне пригодятся крупицы светлых воспоминаний. Наклоняюсь и касаюсь губами лба девочки. - Жди меня здесь. Аркашка в нетерпении тычет мне пистолетом в бок, но со стороны кажется, что мы идем к землянке, как два закадычных друга. На крыльце натоптано, в центре большого сугроба над крышей темная воронка - внутри топят печь. Хватаюсь за поручень, чтоб не поскользнуться. Аркашка-Педро нервно дергается в мою сторону: - Осторожней, дядя Дан. Ступеньки. - Я помню. - Ты много чего помнишь. Брось здесь все оружие, какое у тебя есть. Разумная просьба. Я отстегиваю пояс с гранатным подсумком, кобуру с трофейным ТТ, вынимаю нож, все это бросаю под ноги Аркашки. Племянничек Алвано глядит на оружие, как на ядовитых змей. Одной рукой паршивец ощупывает меня в поисках еще чего-нибудь. Наконец, удовлетворенный досмотром, с видимым трудом распахивает скрипучую дверь. Снова толчок дулом в бок. Пригибаю голову и вхожу в полутемное помещение. Знакомые очертания мебели не дают налететь на широкий, стоящий посреди комнаты, стол. Глаза, как всегда, очень медленно привыкают к полумраку после яркого зимнего дня. Оглядываюсь в поисках командора, сильно щурясь, от напряжения глаза слезятся. Вижу большую чадящую печь, длинные массивные лавки, в углу грубо сколоченный открытый шкаф с полками - хозяйка Матвеича называла его сервантом. - Входи, - велит Аркашка, мягко толкая меня в спину. Глухо хлопает за нашими спинами, обитая войлоком, дверь, предатель задвигает надежный засов. А мне, наконец, удается разглядеть Алвано. Он стоит буквально в двух шагах, в темном проеме, где гости всегда сбрасывали куртки и шубы. Сложив руки на груди, пристально глядит, как я глупо озираюсь. В черном свитере и джинсах, со спокойным благообразным лицом он выглядит школьным учителем, а не кровавым командором. Злость вскипает во мне с новой силой, я сжимаю кулаки и шагаю к своему врагу. - Buenos días, дон Райт, - насмешливо произносит Ромари Алвано, - присядь, отдохни с дороги. - Ублюдок! - рычу я, делая еще шаг. Путь перегораживает Педро, упирает дуло пистолета мне в горло, да так сильно, что перехватывает дыхание. - Nino, зачем же так грубо? - укоризненно говорит командор. - Ты же воспитанный юноша из хорошей семьи. Что велит этикет? Педро убирает пистолет. - Присаживайтесь, дон Райт, - с легким поклоном предлагает он. Мне все происходящее напоминает дурную комедию. Глава 66 - Вот так и уверуешь в переселение душ. До чего ж похож! Алвано подходит так близко, что достаточно протянуть руки, чтобы раздавить его, как мокрицу. И ведь не боится, скотина. Я бросаюсь на него. Удар кулаком в холеную морду командор легко блокирует, уходит в сторону, сильно прикладывая ребром ладони мне по локтю. С шипением я падаю и, перекатившись, вскакиваю еще более разъяренный, чем был. Рука ниже локтя онемела, холодные мурашки ползут по предплечью, но кость не сломана. - Вот только характер подкачал. Из нервов твоего брата можно было отливать танковую броню. - Ты нелюдь! - Я? Вовсе нет, но если еще раз так сделаешь, останешься без почек! - Алвано говорит тихо, но очень, очень убедительно. - Чего тебе надо? - Мне? - снова переспрашивает он. - Это же ты искал меня, caro? И до того спокойно и безмятежно звучит его голос, что в душе скребут сомнения. - Долго и упорно ты ищешь меня, только не пойму, зачем? - Ты еще спрашиваешь, убийца? - Dios mio! Присядь, так будет удобнее беседовать, - велит Ромари Алвано и сам садится за стол на лавку, чуть помедлив, я принимаю предложение. Педро встает у меня за спиной, упирая пистолет под лопатку. Я с легкостью мог бы сломать его цыплячье крылышко, но преимущество в неожиданности по глупости упустил, и приходится выжидать удобного момента для атаки. А командор-то непрост, еще как непрост. С первого мгновения нашей встречи он беспрестанно удивляет меня. - Ты, конечно, считаешь меня убийцей Стального Сокола? Отчасти это верно - мне не за что благодарить твоего братца. Он оболгал меня в Ходхольме, группа офицеров во главе с ним подтасовала факты и вынесла мне и моим друзьям необоснованный вердикт. Потому, когда мой уважаемый наниматель, верховный Харру приказал найти подполковника, который занимается поставками оружия мятежникам и выбить из него информацию о сети сообщников, я, как командор нарголльской армии, приложил все усилия для выполнения приказа. Я слушаю, внутри у меня все горит. Ромари Алвано не зря был преподавателем описательных дисциплин, речь у него поставлена, как у хорошего оратора. - Но ненависть не помешала мне отнестись с уважением к чувствам пленника. Тем более такого пленника, как господин Райт. Я изложил ему требования, в которых пообещал, что в обмен на информацию о сообщниках отпущу подполковника на все четыре стороны. Но Райт уперся. О, это ваше оримское упрямство! Он молчал, а наши соратники нарьяги начали нервничать. Возможно, нар-хитер Камфу получил иной приказ, отличный от моего. Три дня я пытался выжать информацию из упрямца, сдерживая натиск алчущих крови и жертв нарьягов. Но пришел приказ покинуть капище и вернуться в Нарголлу, и мне пришлось уступить. Нарьяги истязали пленника, а потом зверски убили, но я даже не видел этого. Алвано разливается соловьем, такой искренний и убедительный, глядя на меня бархатными печальными глазами. Я молчу и не шевелюсь, внимательно слушая его. - Я не имею отношения ни к пыткам, ни к глумлению над телом. Я честный христианин, для меня, как и для тебя, мерзостны обряды бывших союзников. И от всей души я сочувствовал несчастным пленникам… - Как же гладко ты врешь, - наконец прерываю я словоразлив командора, подозревая, что говорить он может часами. Я даже, может быть, поверил бы ему, если б не знал правду от Шику. - Не веришь? Качаю головой, пристально глядя ему в глаза, теперь мое время раскрывать карты. - Помнишь мальчика-нарьяга, который присматривал за моим братом? - по движению зрачков вижу - помнит. - Там было много нарьягов, - не задумываясь, отвечает Алвано, - они же все на одно лицо, как новокитайцы… - Хорошо, это неважно. В Ходхольме тоже все свидетели были на одно лицо, всего лишь хиллаты и лийцы. Кто им поверит, даже если у них в руках видеокамеры? Снова движение зрачков. - Значит, поверил нарскому ублюдку и пришел мстить? - ровным голосом выводит Ромари Алвано. Я медленно встаю, ощущая прижатый к лопатке ствол револьвера. - Нет. Я пришел привести в действие приговор военного суда. Ромари Алвано, ты приговариваешься к расстрелу. Твое последнее слово, собака! Мне потребовалось мгновение, чтобы выкрутить руку Педро и завладеть револьвером - шестизарядным магнумом. Узкое вороненое дуло упирается в широкий умный лоб командора. Он улыбается, глядит с прищуром, довольный, будто удачно меня разыграл. Над столом торчит его револьвер, направленный мне в живот. - Ну, так вот, Райт, у нас в кварталах Пале-Монти есть традиция. Если обвиненный общим судом толпы не признает себя виновным, ему предлагается монтийская рулетка. Я себя виновным не считаю, а потому стреляю первым. Глотаю застрявший в горле комок. Алвано встает и, держа меня под прицелом, перемещается в центр комнаты к печке. Думаешь, обхитрил меня, гад? Подсунул мальчишку с револьвером, а в барабане-то всего один патрон! - Как несправедливо обвиненный, стреляю я, - зло прищуриваясь, резюмирует Алвано. Я сжимаю в ладони ребристую рукоять магнума, выбирая момент для броска. Педро деликатно отступает к стене, складывая руки на груди. Я не понимаю, как этот лощеный, красивый юноша с длинными до плеч, темными волосами мог казаться мне подростком-дурачком. На мраморно-спокойном лице племянника командора отсутствующее выражение. Черный глаз револьвера смотрит мне в лоб. Все мысли сконцентрированы на броске: удар по руке, сбивающий прицел, кулаком в живот, локтем в челюсть, потом схватить за горло и сломать гортань. И тут раздаются шаги на крыльце, Танюшка барабанит в дверь, ставя жирный крест на моем намерении решить проблему малой кровью. - Дон Ромари, Дан, почему вы так долго? Она налегает на дверь, потом дергает, засов дребезжит. - Открой ей, - кивает Алвано племяннику. Нельзя допустить, чтобы Танюшка вошла. - Таня, я скоро! - кричу я намеренно бодрым голосом. - Подожди меня на улице! - Я замерзла, - отвечает девочка жалобно, - ну, пожалуйста, впустите меня! Педро отодвигает засов. Таня влетает в дом с тучей снежинок. - А чего вы тут… Она замирает, с ужасом глядя на нас, целящихся друг в друга из револьверов. - А… - слово застревает в горле девочки. - Таня, беги! - ору я, кидаясь к двери. Выстрел оглушает, больно отдается в ушах и висках.