Двадцать — Шестнадцать

5 декабря (понедельник). Артём. Сердце забилось чуть быстрее, желудок снова скрутило от неприятного, скользкого волнения. Живот в очередной раз свело судорогой, рваное дыхание способствовало учащению сердцебиения. Я был на грани какой-то панической атаки или нервного срыва. Я ни разу в жизни не испытывал ничего подобного, поэтому чувствовал страх. Это мерзкое ощущение не покидало меня со вчерашнего вечера. На экране телефона высветилось фото Ксюши: она звонила уже третий раз, а я всё никак не мог найти в себе силы ответить. Меня трясло. Это было похоже на лихорадку при гриппе. Бессонная ночь давала о себе знать: тщетные попытки провалиться в сон превратились в бесполезное насилие над собственным сознанием. Я метался по кровати, не имея возможности найти удобное положение, глаза слипались, но мысли, атаковавшие голову, не давали обрести покой. Я искренне хотел уснуть, чтобы утром всё произошедшее накануне оказалось бы просто ночным кошмаром. Мой мозг искренне хотел прокручивать всё произошедшее накануне снова и снова, превращая в кошмар реальную жизнь. Даже от утреннего кофе тошнило. Как и от себя. Хотя бы это было мне не в новинку. Экран погас. Мне удалось унять дрожь в руках. Я внимательно рассматривал своё отражение в зеркале, пустив ладони под холодную воду. Мне было сложно узнать себя самого. Из моих глаз словно ушло всё лукавство, весь азарт, который просто был неизменной частью меня. Отсутствие эмоций на моём лице пугало: я был похож на живой труп больше, чем на человека. Только отсутствие смрадного запаха гнилой плоти напоминало о том, что я всё ещё не отбросил коньки. Я умылся ледяной водой уже четыре раза за последний час. Скулы и руки сводило от холода, но мне хотелось получить хоть какой-то физический дискомфорт, даже боль, словно это могло унять то, что творилось у меня внутри. В последнее время я мало ел, предпочитая виски привычному обеду или ужину. Первое, что я сделал этим утром: опустошил холодильник, который под завал был забит купленными Вербицкой продуктами. Я знал, что не притронусь к еде в ближайшее время. Живот словно прилип к позвоночнику, единственное, что поддерживало мою форму, – это каркас сформированных годами тренировок мышц. Тем не менее я выглядел болезненно. Смотреть на свои впалые щёки и залегшие под глазами синяки больше не хотелось. Я выключил воду. Тишина казалась давящей. Староста нашей группы написала в общий чат, что на лекции сегодня отмечали. Было плевать. Я знал, что она меня прикроет. Я трахал её когда-то. Меня ломало. По-настоящему. Это ощущалось физически. Это было похоже на вязкое болото, в котором я, пытаясь барахтать ногами, вовсе не спасался, не выплывал наружу, лишь топил себя глубже и глубже. Мысли в голове превратились в калейдоскоп из фраз, которые грязно били в солнечное сплетение, заставляя задыхаться. Разговор с Полиной, после которого она выгнала меня за порог, её равнодушный взгляд на кухне, пока её мама весело щебетала о продаже дома, чёртова беременность Ксюши. Отчаяние. Теперь клетка точно захлопнулась. Просто в ней оказалась не Валеева, а я. Зарывшись пальцами в волосы, я сдавлено застонал, затем рухнул на край кровати и устало потёр глаза, практически вдавливая белки в скудные остатки мозга. Хотелось что-то разбить, устроить погром, хоть как-то избавиться от злости и душившего бессилия. Я ничего не мог сделать, я ничего не мог исправить. У меня не было сил жить эту сраную жизнь, которая словно и вовсе мне не принадлежала. Я мог только скулить, как побитая псина, потерявшая веру в то, что её перестанут пинать. Я больше не мог игнорировать Ксюшу, я должен был позвонить. Я должен был спросить, как прошёл перелёт, как она себя чувствует, должен был сказать слова поддержки. Но рука не поднималась. Я даже думал разбить ко всем чертям постоянно вибрирующий телефон, словно это могло враз решить все мои проблемы. Как бы не так. Я не хотел слышать её непринуждённый голос, глупую болтовню ни о чём, не хотел делать вид, что всё в порядке. Я в край заебался играть по чужим правилам, соглашаться на поставленные условия и не иметь собственного мнения. Очередная попытка собраться: я сам нажал на кнопку вызова. – Привет. Прости, что долго не отвечал, спал, – сухо начал я, когда услышал встревоженное «привет» из динамика. Мои нервы были на грани. – Да, я так и подумала. Неловкая пауза. Её голос вызвал новый приступ тошноты. Но блевать мне было нечем, я пробовал. – Как ты? – на автомате спросил я. Мне было откровенно плевать. Я не хотел знать, как у неё дела. Я не хотел знать, как она себя чувствует. Она и её… ребёнок. Я хотел, чтобы сейчас здесь была Полина, которая перебирала бы пальцами мои волосы, дула бы мне на лоб и говорила о том, что всё будет хорошо. Даже если это полнейшая ложь. – Я в порядке. Мы снова замолчали. Я не чувствовал в себе сил продолжать этот бессмысленный диалог. Я знал, что у меня не было выбора. Как и всегда. – Как долетела? – Нормально. Какого хера Ксюша наяривала мне всё утро, если каждый ответ на вопрос теперь приходилось вытягивать из неё клещами? Я всегда терпеть не мог дежурные звонки, особенно когда говорить было откровенно не о чем, потому подорвался с кровати и начал бездумно шагать по комнате, пытаясь унять раздражение. И раз уж Вербицкая не собиралась поднимать тему, которая остро волновала нас обоих, заговорить об этом пришлось мне. – Ты сказала ему о ребёнке? – после этого вопроса хотелось сплюнуть прямо на ковролин. Я не был готов к блядским детям. Мне ещё не было и двадцати одного года, я не закончил университет, я не зарабатывал денег. Я даже не имел никакого отношения к этому ёбаному плоду, развивающемуся в Ксюшиной матке. Я не спал с ней с поездки в Нью-Йорк. Полгода. И мы оба прекрасно понимали, кто на самом деле был биологическим отцом… – Конечно, нет, – Вербицкая печально выдохнула. – Ему и так непросто. Весь этот скорый переезд, новая жизнь далеко от семьи. Не представляю, что он будет чувствовать, если узнает, – эта искренняя забота о странном себе на уме мужчине с педофильскими наклонностями практически меня умиляла. Раз уж решил время от времени потрахивать сводную сестру втайне от семьи, мог бы и позаботиться о контрацепции, болван. Хотя он вообще мало о чём заботился, кроме себя любимого. – Ну, о твоих чувствах он никогда не думал, – мои губы исказились в гаденькой ухмылке. – Зачем ты так? – ответила Вербицкая после недолгой паузы. Её голос совсем сник. А мне снова было плевать. – Как? – я невольно повысил голос. – Я говорю правду. Он тобой только пользовался всё это время, а потом вообще решил свинтить в другую страну, даже не пытайся его выгораживать. – Ты ничего не знаешь о его чувствах. – Потому что у него нет никаких чувств. Ты просто была красивой пятнадцатилетней девчонкой, которая всё ему позволяла, которая его боготворила, спать с которой было самой большой авантюрой в его жизни, – я нисколько не сомневался в своих словах. – Это просто помешательство: запретный плод сладок. – Ты об этом знаешь не понаслышке, да? – съязвила Вербицкая. – Чем же тогда его чувства отличаются от твоих к Полине? Я был возмущен. Я не хотел, чтобы она сравнивала меня и своего брата под таким углом, потому что моё отношение к Валеевой и близко не стояло к тому, что испытывал к Ксюше предмет её обожания. В этом я был уверен. – Это вообще другое. Я её люблю, ясно? – я начинал закипать. – Просто есть обстоятельства. – Вы, мужики, очень любите прикрывать этим свою неспособность хоть что-то изменить в жизни и сделать шаг в сторону. У вас у всех обстоятельства. Вот и у него тоже, Артём. – резонно ответила она. – И ещё похлеще твоих. – Он никогда о тебе не заботился, ничего тебе не давал… – А что ты давал Полине? Что? Кроме секса без обязательств и клятв в любви? Может, ты решился разорвать нашу помолвку ради неё? Пойти наперекор семье? Предложил ей нормальные отношения? Какое-то будущее вместе? – её интонация сочилась ехидством. В этом споре Ксюша явно чувствовала себя победительницей. – Я спрашиваю: малыш, что ты ей дал? Кроме короткого поводка? У меня не было ответов ни на один из её вопросов. Гнилое чувство беспомощности встало в горле. Я не мог сглотнуть. Ксюша была права. Похоже, я был ничем не лучше её сводного брата. В доме напротив дёрнулась занавеска. Словно заворожённый, я медленно шёл к подоконнику, чтобы улучшить видимость. Валеева открыла окно, чтобы проветрить в комнате. Она была в коротком топе телесного цвета, обтягивающем её словно вторая кожа, и я почти задохнулся. Не обращая внимания на тяжелое дыхание Ксюши, доносившееся из динамика, я скользил взглядом по изгибам любимого тела, своду рёбер, чуть видневшемуся сквозь тонкую кожу, по линии ключиц и впалому животу. Полина тоже немного похудела на нервной почве. Из-за меня. Наши взгляды встретились, и я замер. Она не помахала мне рукой, не улыбнулась, не пожала плечами. Её лицо не исказилось от злости, она не закатила глаза. Просто смотрела. Как и я. С неба падали хлопья снега, создавая полупрозрачную, но такую неразрушимую стену между нами. Эту стену я ощущал практически на физическом уровне: протяни руку, и тебя оттолкнёт невидимая сила. Это была исключительно моя вина. Что, в сущности, я сделал для того, чтобы между нами не было преград? Ценил ли я её чувства? Давал ли свободу выбора? Уверенность в завтрашнем дне? Как я доказал ей свои чувства? Сделал ли я хоть что-то, чтобы разбить этот барьер? Охуенное ни-че-го. – Молчишь? Сказать нечего? – Нечего. Полина настолько завладела моим вниманием, что я забыл, что всё ещё разговаривал с невестой. Я сбросил звонок, потому что боялся сорваться и выплеснуть на Ксюшу всю ту грязь, которая копилась внутри меня. Я боялся дышать, словно это могло спугнуть Валееву. Я боялся, что она исчезнет прямо сейчас, и я не успею насладиться, пусть и издалека, плавными изгибами женственных рук, овалом по-юношески округлого лица, россыпью волос на острых плечах. Последний акт второго действия нашей пьесы был окончен. Она задернула шторы. Занавес. 14 декабря (среда). Полина. – У меня поезд двадцать седьмого декабря, кстати, – я заправила волосы под шарф, чтобы они не вились от влажности. Дурацкая шапка колола лоб. Вадим удивлённо на меня посмотрел, прекратив поиски своей куртки в раздевалке. Он вечно вешал её в разные места, а потом просил меня играть с ним в детективов. Его изумлённое лицо выглядело практически комично. – Едешь куда-то на каникулы? – Насовсем. Мы переезжаем в Питер, – закинув рюкзак на плечо, я выдохнула. – Прости, что не сказала раньше, хотелось уже точно понимать, что ничего не изменится. С продажей дома мама практически всё разрулила, поэтому теперь я не боюсь сглазить, – я попыталась улыбнуться. – Не то чтобы я мега-суеверная, просто страшно было делиться, пока мы были в подвешенном состоянии. – А как же школа? – Не проблема, доучусь там и буду поступать, – я виновато потупила глаза. Нестеров справился с непростой задачей и таки нашёл свою верхнюю одежду. Он задумчиво смотрел в окно, одеваясь, и мне стало как-то неловко. В этом учебном году мы были достаточно близки, без всей той прошлой грязи и драм. Наверное, он даже был единственным человеком, общение с которым мне действительно хотелось бы сохранить. Вообще, переезд в другой город в современном мире уже не казался таким уж сжиганием всех мостов. У нас была возможность общаться и без личных встреч, поэтому излишне драматизировать не хотелось, хоть сердце и продолжало предательски сжиматься от грусти. – Почему вы уезжаете? Причин было много, но не каждой из них я готова была поделиться. Сказать о том, что я бежала от старой себя, от своих глупых выходок, от людей, причинявших боль, – глупо. Хоть и честно. – После смерти отца нас всё здесь тяготит: дом дорого содержать, к тому же все эти воспоминания, сам понимаешь, – я перевела дыхание. – Переезд кажется глотком свежего воздуха. – Знаешь, говорят, что переезды в другие города ничего не решают, потому что ты вынужден брать с собой себя. Вадим был прав, но отчасти. Я не строила иллюзий о том, что моё прошлое отпустит меня по щелчку пальцев. Это просто невозможно, если, конечно, ты не рыбка с памятью в три секунды. Я знала, что мне нужно будет время. Возможно, несколько месяцев или лет, чтобы точно оставить позади все свои переживания и надежды. Но продолжать жить здесь было равносильно попытке лечить лучевую болезнь рядом с четвертым энергоблоком Чернобыльской АЭС. Бессмысленно и беспощадно. С глаз долой – из сердца вон. Есть книги, которые не нужно читать до конца, чтобы понять, что последняя сцена разобьёт твоё сердце. Своё я хотела сберечь, поэтому твёрдо решила закрыть недочитанную книгу без надежды на эпилог. – Нас тут совсем ничего не держит, правда. К тому же бабушки и дедушки живут в Лен. области, будет возможность чаще видеться. – Я понял, – парень кивнул и подхватил меня за локоть, уводя на улицу. Морозный воздух окрасил мои щёки в красный. Я поплотнее закуталась в шарф, пряча улыбку: я практически выполнила программу «успеть всё и попрощаться со всеми до отъезда». Оставался последний пункт – поговорить с Войновым, чтобы расставить все точки над «i», а потом можно было выдохнуть со спокойной душой и присесть на дорожку. – Я бы хотела, чтобы мы продолжили общаться. Обещаю позвать тебя в гости, – я с надеждой сжала руку Нестерова, и тот широко улыбнулся в ответ. – Конечно, если ты не против. – Ты ещё спрашиваешь, – его руки обвились вокруг моих плеч, заключая меня в медвежьи объятия. Я гладила его по спине, радуясь, что хотя бы с одним человеком мне удалось попрощаться без истерик и выяснений, кто прав, а кто виноват. – Я буду скучать. – И я. Телефон в кармане пиликнул: Артём словно чувствовал, что я вспоминала о нём буквально полминуты назад. Я отстранилась от Вадима, чтобы прочитать сообщение. «Не подумай, что я навязываюсь, но мне бы хотелось поговорить с тобой перед тем, как ты уедешь». Разговор хотелось отложить в долгий ящик, чтобы не считать дни до отъезда после очередной эмоциональной встряски. Сейчас нужно было сосредоточиться на учёбе, последних контрольных и пробниках, и идти на встречу к своему палачу со свежей головой. «Давай в пятницу на следующей неделе. Это мой последний учебный день, я спокойно заберу документы из школы и буду готова к разговору». «Договорились». 23 декабря (пятница). Артём. Я сидел на кухне, нервно постукивая пальцами по столу и время от времени поглядывая на часы. Обычно Полина не опаздывала. Мы договорились встретиться у меня, в домашней обстановке: ехать куда-то за город или сидеть в машине было бы глупым решением при наличии пустого дома. Так было комфортнее нам обоим. К тому же, мама Полины отрабатывала последнюю смену перед увольнением, и девчонка могла улизнуть из дома без лишних вопросов. Всё было продумано до мелочей. Я готовил речь, репетировал наш диалог заранее, продумывал ответы на любой потенциальный вопрос, который могла задать Валеева, потому что боялся ляпнуть что-то не то, но сейчас чувствовал, что от волнения забыл практически всё, что хотел сказать. Да и был ли в этом смысл, если в последнее время при каждой нашей встрече я робел, как школьник, и не мог связать двух слов. Я не мог понять, что чувствовал. Временами мне казалось, что ничего. Как преступник, которому вынесли приговор о смертной казни, которому лучше бы смириться с тем, что его жизнь вскоре оборвётся. А иногда писал маме сообщение о том, что планирую разорвать помолвку с Ксюшей, потому что она беременна не от меня. Правда, потом стирал, так и не отправив. В целом, в моей жизни всё оставалось на своих местах, кроме сердца, которое вырвали из груди и растоптали до кровавого месива. Количество выпитого алкоголя тоже не шло мне на пользу, я становился раздражительным и нервным. Сегодня был первый день за несколько недель, когда я не выпил ни капли. И уже об этом жалел. Я принял душ, вычистил зубы, надел приличную домашнюю одежду, приготовил лазанью, которую считал своим коронным блюдом. Купил вина и сока, на всякий случай, и просто ждал, когда придёт она. Я был готов к нашей встрече, но, когда раздался звонок в дверь, я вздрогнул. На ватных ногах я дошёл до прихожей, пытаясь унять сердцебиение и дышать размеренно. Каждая клеточка моего тела тянулась к той девчонке, что стояла за дверью. И, чёрт, как же я боялся этой встречи. Мне хотелось сжать её в объятиях, вдохнуть запах волос, целовать её нежную кожу, умолять простить меня за всё. Но я должен был собраться. В очередной раз. Просто взять себя в руки, отбросить свои «хочу» и сделать всё правильно. Щёки Полины были покрыты румянцем, глаза блестели, но лицо не выражало ни одной эмоции. Похоже, она тоже готовилась к нашей встрече, потому надела маску абсолютного равнодушия. Хоть я и не исключал, что это было её обычным состоянием сейчас, и Валеева вовсе не притворялась. – Я приготовил ужин, – тихо начал я, забыв поздороваться. – Раздевайся, проходи на кухню. Девчонка молча кивнула, и я оставил её одну. У меня было ощущение, что всё не по-настоящему, словно в каком-то шоу, где мне была отведена определённая роль. Я разложил лазанью по тарелкам, ровно выложил приборы, поставил салфетки, бокалы, напитки. Мне нужно было чем-то занять руки, чтобы не выдать своего состояния. Я так боялся сорваться, так боялся заплакать при ней, потому что уже чувствовал подступающий к горлу ком. Но я не мог себе этого позволить. Если это наша последняя встреча, пусть Полина запомнит меня сильным человеком, не размазнёй. – Вкусно пахнет, – Валеева попыталась улыбнуться и спокойно села за стол, расправив плечи. Я сел напротив. Жестом предложил вино, Полина отказалась, но кивнула в сторону коробки сока. Не зря купил. Себя же я не лишил удовольствия немного охмелеть. Состояние опьянения было для меня более привычным, чем эта невротическая трезвость. Вот бы вино убрало этот тремор в руках. Мы начали есть молча. Полина бросила комментарий о том, что было вкусно, я лишь кивнул в ответ. У меня никак не получалось собраться с мыслями, но это я попросил её прийти, я понимал, что должен был начать разговор. Я не мог: горло словно высохло, и мне пришлось щедро хлебнуть вина. – Я больше не буду просить прощения, – тихо сказал я, не глядя ей в глаза. – Это ничего не изменит, а ты и так знаешь, что я сожалею. Не о том, что было между нами, а о том, во что это в итоге превратилось. Ты достойна самого лучшего, Полина, и я под этот критерий не подхожу. Краем глаза я заметил, что Валеева отложила вилку и расслабленно откинулась на стул. Её взгляд, я чувствовал, бродил по моему лицу, отчего мне становилось неуютно. – Давай отложим в сторону самобичевание. Тебе не идёт, – на одном дыхании ответила она. По её интонации не было понятно, что она чувствовала. – Если честно, я шла сюда задать один единственный вопрос, который давно меня мучал. Могу спросить? – Конечно. – Скажи, почему ты в меня влюбился? Я опешил. Во-первых, я и представить не мог, что Валеева спросит что-то подобное: диалог, который я продумывал в своей голове, был вообще не об этом. Во-вторых, на такие вопросы не существует ответов. Любовь случается сама по себе, разве нет? – Я не думал об этом, – пожав плечами, я тоже отложил вилку и решился поднять на неё глаза. По спине побежали мурашки. – Просто влюбился и всё. – Нет, давай вспомним с самого начала. Эта твоя игра, шантаж, желание со мной переспать, затем лето порознь, игнор, и вдруг ты воспылал любовью. Не думаешь, что это что-то нездоровое? – Возможно. Я снова отвёл глаза, не выдерживая силу её взгляда. Моя позиция жертвы мне не нравилась, но не признавать то, что я откровенно проигрывал, было бы самообманом. Пусть она нападает, пусть обвиняет меня в том, что я больной ублюдок. Плевать. Я любил её, я не собирался это доказывать: в этом не было смысла. – Я объясню. Когда мы познакомились, мне исполнилось шестнадцать. Ты красивый, уверенный в себе, весь такой плохой парень из девчачьих мелодрам, обратил на меня внимание, не ходил вокруг да около и делал всё, чтобы добиться интереса с моей стороны. К тому же, я чувствовала себя ужасно одиноко, я потеряла отца, мне не хватало его участия в моей жизни. Всё логично, верно? Я просто не могла в тебя не влюбиться, у меня нет за плечами огромного опыта, чтобы делить парней на тех, с кем что-то выгорит, и на тех, от кого стоит бежать подальше. Я просто плыла по течению, пытаясь пережить все подростковые драмы как можно скорее, – Валеева чуть наклонилась вперёд. Я не поднимал взгляда выше ворота её свободной футболки. – А в чём был твой интерес? Давай смотреть правде в глаза: я не красивее других девушек, я не умнее своих сверстниц, я самая обычная девчонка из старшей школы. Всё, что ты во мне любил, ты придумал сам. Всю мою исключительность. Это просто плод твоего воображения. – Или у тебя просто проблемы с самооценкой, – вклинился я. – У меня всё в порядке с самооценкой. Я просто пытаюсь реально смотреть на вещи. Есть причина, из-за которой ты во всё это полез, позволил себе расслабиться и завяз в этой истории. И ты знаешь эту причину. Ты не мог об этом не думать. Я не думал о том, почему я влюбился в Полину. Но я действительно анализировал, почему меня засосало в эту трясину с головой. Девчонка была права. У всего есть причина и следствие. – Ты просто была единственным, что я выбрал сам. Без посторонней помощи. Моя жизнь была расписана по минутам с самого детства, родители хотели вырастить достойного наследника, а не сына. В их понимании мира – это одно и то же. В моём – нет. Репетиторы, дополнительные занятия. Мама где-то вычитала, что ребёнок должен развиваться умственно, физически и творчески, но не учла, что на трёх кружках стоило остановиться. Я занимался в шести. Поэтому в подростковом возрасте я начал бунтовать, пока меня не прижал к стенке отец и не сказал, что если я буду выделываться, то меня отправят в свободное плавание. Если дословно, то он выдал, что я без них буду болтаться, как говно в проруби, и, если я хочу чего-то добиться в жизни, нужно пахать и слушаться мамочку с папочкой. Не могу сказать, что он меня тогда избил, но по лицу я пару раз всё же получил. Урок был усвоен. Затем они выбрали мне университет и специальность, потом невесту. И я забил хер. Попытался довольствоваться тем, что имел. А имел я гораздо больше многих своих сверстников. Мне завидовали, мною восхищались, и со временем я даже забыл, что ни к чему в своей жизни не приложил руки. А потом появилась ты. И всё пошло по пизде. Я замолчал, пытаясь сосредоточиться. Глотку снова сушило, и я выпил ещё вина прямо из горла, уже не утруждаясь налить его себе в бокал. – Не останавливайся, пожалуйста. Скажи всё, как есть. Тебе будет легче, – тихо попросила Полина. – Сначала ты просто мне приглянулась. Ты права: ты была обычной девчонкой, но каждый раз я узнавал о тебе какую-то новую интересную подробность и мне захотелось тебя разгадать, так я и подсел на крючок. Подумай сама, это же лучше любого детектива. Сначала я вижу, как ты на вечеринке трёшься с Щербаковым, он привлёк к тебе внимание всех гостей, поздравляя с днём рождения. Затем разговор на балконе, легкий флирт. Ты оставила приятное впечатление. Будучи дома, я увидел в окно ужасно сексуальное тело, решил познакомиться с соседями в связи с этим, а там снова ты. Потом я вижу тебя в клубе за барной стойкой, потом ты палишь меня с другой девчонкой и угрожаешь рассказать всё моей невесте. И вот я вижу тебя на танцполе. Как длинная ниточка, за которую я тянул, чтобы распутать клубок. К тому же, ты оказалась девственницей, и мне в очередной раз снесло крышу, ведь я мог тешить себя тем, что ты была только моей. А ещё ты любила меня, это тоже сводило с ума. И я просто пропустил момент, когда уже и сам без тебя не мог. Всё так быстро завертелось. Я держался за тебя, и продолжаю держаться, потому что ты словно открыла для меня другой мир. Где меня любят, где спрашивают моё мнение, где волнуются перед встречей. А мой мир до тебя был больше похож на дешёвую симуляцию. Всё пластиковое и картонное, с дежурными улыбками, с официальными помолвками и попытками доказать всем, что ты вписываешься в светское общество. – Ты не думал пойти к психологу? – Полина выжидающе смотрела на меня, но я в ответ лишь помотал головой. – Просто, знаешь, если мы все рождены, чтобы быть счастливыми, то как ты до этого дойдешь, если живёшь жизнью, которую не выбирал? – Я выбрал тебя. – Просто потому что я не из твоего привычного уклада жизни. – Какая разница? – Большая разница, Тём. – Я знаю то, что уже не могу без тебя, всё остальное – неважно. – Ты не думаешь, что это созависимые отношения? Когда люди друг без друга не могут? – Нет, не думаю, – копаться в собственной голове мне не хотелось даже самому, не то что позволять другим делать это. Мне было достаточно того, что я никогда и никого не любил так, как Валееву. И я не понимал, почему этого было недостаточно ей. – Если говорить про нормальные здоровые отношения, там всегда есть две отдельных друг от друга личности, со своими интересами и заскоками, которые могут друг без друга, просто не хотят. Мы не можем жить без кислорода, без воды и еды, всё остальное – результат нашего выбора или желания. – Я могу переформулировать: я не хочу без тебя. Это мало, что меняет. – Верно. Потому что это не так, – Полина понизила голос и начала говорить вкрадчиво, словно объясняла что-то ребёнку. – Слушай, я понимаю, что у тебя не самая простая судьба: жить под постоянным давлением родителей – полный отстой. Но ты же просто топчешься на месте и сокрушаешься о том, как всё несправедливо. Ты даже не пробовал ничего изменить, если не брать в расчет ту вялую попытку, когда ты был подростком. Ты не пошёл наперекор семье, ты согласился жить с нелюбимой женщиной, и даже когда в твоей жизни появилась я, самая сильная любовь, по твоим словам, ты и пальцем не пошевелил, чтобы что-то исправить. Я не права? – Права. – Поэтому я и заговорила о психологе. Если ты не можешь справиться сам, тебе нужна помощь. – Это уже ничего не изменит. – Почему? – умоляюще спросила девчонка. – Почему ты ставишь на себе крест? – Потому что Ксюша беременна. Наши с Полиной взгляды встретились. Её губы вытянулись в немом «о». – Вы это не планировали? Я раздражённо закатил глаза. Неужели было похоже на то, что я спал и видел, как бы поскорее стать молодым отцом? – Ребёнок вообще не от меня, Полин. Она в конце октября ездила к родителям, помнишь? Ты в тот выходной ночевала у меня дома. Внезапное осознание отразилось в глазах Валеевой. – От брата, значит. – Бинго, – я отвернулся к окну. – Я не притрагивался к Вербицкой с лета. Не хотел. Каждый думал о своём. Я просто в очередной раз гонял мысли по кругу, а Полина, наверное, переваривала информацию. – И что ты думаешь? – осторожно поинтересовалась она. – А я думаю таблетки или петля. – Не смешно. – Мне тоже. Я теперь вообще зажат со всех сторон. Честно скажу, я думал о том, чтобы разорвать помолвку, сочинял объяснения для семьи, откладывал деньги, чтобы хватило на первое время. Но как теперь это будет выглядеть? Ксюша не сможет сказать, что беременна от сводного брата, сама понимаешь, это огромный позор и удар по репутации наших семей. Все должны думать, что ребёнок мой. А бросить её беременную с моей стороны при таких условиях будет сущим уродством. – Если срок небольшой, вы не думали об аборте? – Я предложил ей на прошлой неделе. Она разоралась и сказала, что хочет этого ребёнка, потому что это единственное, что у неё останется от любимого, – сердце начало грохотать в грудине, ударяясь о рёбра, моё лицо исказилось в гримасе отчаяния. – Поэтому мне, блять, просто ничего не остаётся, кроме как жить в этом ебучем доме и воспитывать чужого ребёнка, улыбаясь всем и играя в порядочную семью. Потому что теперь в этом участвую не только я. Если я взорвусь и расскажу правду, пострадают все. – Это кошмар. Полина тоже сдавала позиции: она зарылась руками в волосы, глядя куда-то в пустоту. Я видел, что её губы затряслись. – Я не знаю, что делать дальше, Полин. Я как представлю, что меня ждёт впереди, у меня всё внутри сжимается. Я не люблю Ксюшу. Я не хочу детей в ближайшее время, я просто ненавижу своих родителей за то, во что они превратили мою жизнь. И себя я ненавижу больше всех, потому что я так и не нашёл в себе сил хотя бы на слабый протест. Я даже не попытался, – слёзы покатились из глаз. И я решил их не стыдиться. Пусть видит, что я сломлен. Пусть знает, какого человека оставляет в прошлом. Чтобы никогда не жалеть о своём решении уехать от меня навсегда. – Я иногда думаю о том, что вот я всё время жил неправильно, и судьба мне подкинула шанс всё исправить в виде тебя. А я и его просрал. Сначала задушил тебя своими условиями, потом своими чувствами. Единственного человека, который видел во мне меня. Просто меня, черт возьми! Голос сорвался. Полина подорвалась с места и встала сзади, чтобы обнять за шею. Её мокрая от слёз щека прижалась к моей такой же, и мы позволили себе плакать. О наших планах, которым не суждено было сбыться, о наших чувствах, которым не суждено было жить до конца, о том будущем, которого у нас не могло быть. Я вдыхал в лёгкие её запах, понимая, что больше никогда его не почувствую, на моих плечах больше не будет её рук, мои уши больше не услышат её звонкого смеха. Я проебал много хорошего в своей жизни, а в этом году проебал самое лучшее. – Тебе нужно постараться, малыш, – она шептала это прямо в моё ухо, запуская новый табун мурашек по моей коже. – Тебе нужно будет собраться. Быть сильным, иначе ничего не получится. – Я знаю. – Ты смотрел фильм «Детям до шестнадцати»? Я улыбнулся сквозь слёзы. – Нет, и, кажется, я уже не подхожу по возрасту. Полина чуть усмехнулась в ответ, и обняла меня ещё крепче. – Там главная героиня сказала фразу, которая мне запомнилась. «Любить нужно того, кто рядом». Не гнаться за кем попало в надежде заткнуть другим человеком свои дыры. Порядок должен быть другим. Сначала решается вопрос с дырами, потом находится правильный человек. И ты своего обязательно найдешь, но, если решишь взять ответственность за Ксюшу и её ребёнка, ты должен хотя бы попытаться их полюбить, потому что они навсегда будут важной частью твоей жизни. – Я понимаю. – И ещё. Если ты когда-то встретишь девушку, которую так же полюбишь всем сердцем, не давай ей ложных надежд, пока не будешь уверен, что готов перевернуть всю свою жизнь ради неё. Будь храбрым, Тём. Больно бывает не только тебе. Я судорожно кивнул, всё ещё трясясь от всхлипов, и практически застонал, когда Полина убрала свои руки. Стало безумно холодно. – Собираешься уходить? – можно было не спрашивать, это было очевидно по выражению её лица. – Проводишь? Я кивнул. Наш разговор оборвался внезапно, но я осознавал, что нам больше нечего было друг другу сказать. Задерживать её здесь не имело смысла, ни под какими предлогами. Я должен был её отпустить и оставить все свои жалкие надежды в прошлом. Мне хватало жалкого себя в настоящем. Уже надев куртку, Валеева вдруг серьёзно сказала: – Я не хочу, чтобы ты думал, что испортил мне жизнь. Хорошего было больше. Я была счастлива, правда, – она наклонилась, чтобы обуться, а я просто наблюдал за ней со стороны, привалившись к стене. Девчонка сделала шаг в мою сторону, затем сократила расстояние до считанных сантиметров. – Спасибо тебе за всё. Пусть у тебя всё будет хорошо. Её губы едва коснулись моих, Полина тут же отстранилась. Мы смотрели друг на друга и всё понимали без слов. Когда я закрыл за ней дверь, я рухнул прямо на месте, на коврик с дурацкой надписью. Я закричал. 27 декабря (вторник). Полина. Последние дни на прежнем месте были наполнены дикой суматохой и попытками впихнуть все наши пожитки в имевшиеся чемоданы. Огромное количество вещей перекочевало на помойку, остальное мы отдавали на суд новым владельцам. Запасные ключи от дома мама отдала Войнову ещё неделю назад, поэтому то, что он должен был улететь на два дня раньше нашего отъезда, было не проблемой. Я искренне надеялась, что наш коттедж обретёт вторую жизнь, новые воспоминания и атмосферу. Уезжать отсюда было совсем не страшно, даже моя мама, которая и думать не хотела о продаже дома ещё полгода назад, была в приподнятом настроении. Мы болтали, пока ехали в такси, смеялись, пока сухонький мужичок помогал затаскивать наши чемоданы в вагон, и спокойно выдохнули, когда, наконец, заняли свои места. Я бросила взгляд на перрон, бегло оглядев провожающих. Мысль о том, что я так и не поздравила Артёма с днём рождения, пришла внезапно. Я вытащила телефон из сумки и быстро настрочила коротенькое сообщение. «С днём рождения, Тёма! Желаю тебе всего самого наилучшего, надеюсь, что ты будешь счастлив в новом году». Почему-то искренне хотелось улыбаться. Мой телефон пиликнул. «Спасибо». Я надеялась, что моё пожелание сбудется, что Войнов правда найдёт себя или смирится окончательно. Мне так хотелось, чтобы ему стало спокойно. И если бы я знала, как ему помочь, я бы сделала всё возможное, но я понимала, что его проблемы, мог решить только он сам. Оставалось лишь пожелать ему сил. – Полиш, а почему он тут? – внезапно спросила мама. Я перевела на неё изумлённый взгляд. – Кто? – Наш сосед. Зачем он нас провожает? Моя голова резко дёрнулась к окну, и я замерла. На перроне стоял Артём. Его волосы были припорошены снегом, руки в карманах расстёгнутого пальто. Его лицо оставалось невозмутимым, хоть мне и показалось, что глаза Войнова блестели чуть сильнее, чем обычно. Кажется, не от счастья. До отправления оставалось меньше минуты. Я прижалась лбом к холодному стеклу, не прерывая зрительный контакт. Уголки его губ чуть дрогнули, я тоже улыбнулась в ответ. На душе отчего-то стало спокойно. Уже потом я узнаю, что он поменял билет, чтобы увидеть меня в последний раз. Уже потом я узнаю, что у него всё нормально, что он пытается привести мысли в порядок и понять, чего хочет от жизни. Уже потом я узнаю о состоявшейся свадьбе и похожем на Ксюшу мальчишке весом три восемьсот. А сейчас: – Чего он на нас так смотрит, ты мне скажешь или нет? – мама начинала выходить из себя. Я практически засмеялась. – Обязательно расскажу, только через полчаса, чтобы ты уже не смогла сойти с поезда и открутить ему голову.