Двадцать — Шестнадцать

21 ноября (понедельник). Полина. Я завернулась в одеяло так, чтобы оно накрывало меня с головой, и в очередной раз утёрла слёзы. Плакать совершенно не хотелось, но слёзным железам это не объяснишь, как и ноющему от обиды сердцу. Горло уже сводило от рыданий, но я никак не могла успокоиться, потому что держаться приходилось всё утро, пока мама, пришедшая с дежурства, суетилась в моей комнате. Ей хотелось поболтать, разобрать завал на моем столе, прокомментировать длину занавесок, которые я так и не подшила, но, сообразив, что я не в настроении, она быстро ретировалась из моей спальни и вернулась с чашкой чая. Я соврала ей, что заболела, чтобы остаться дома; по ощущениям, к слову, температура у меня действительно поднималась. Мама перестала меня донимать, принесла вдобавок к чаю разведенный в горячей воде порошок от простуды и спустилась вниз. Затем я услышала, что она ушла из дома. И меня прорвало. Если бы можно было нажать на кнопку, чтобы отключить великолепную способность моего мозга в деталях реконструировать в голове волнующие меня сцены, я бы нажала на неё раз сто. – У нас ведь с Ксюшей был договор, что после заключения брака мы больше не гуляем налево, ты знаешь. Наша свадьба, конечно, и так – чистая формальность, но мы хотели попытаться стать образцовой семьёй. Хотя бы для будущих отпрысков. Но с тех пор многое изменилось, понимаешь? Я тогда стояла и недоумевала, какого чёрта Войнов снова завёл разговор об их свадьбе. Мы триста раз всё обсудили, четыреста раз решили, что у нас не может быть никакого «и жили они долго и счастливо», и пятьсот раз друг перед другом извинились. Эта заевшая пластинка начинала порядком бесить, потому что я никак не ждала, что Артём заявится в мой дом поговорить. Во всяком случае, у меня намерения были другие. – Я честно сказал Ксюхе, что я без тебя не могу, а она сказала, что ей всё равно. И что смысла загонять меня в рамки нет, потому что, если мне захочется, я всё равно найду способ обойти договор, ну или просто буду очень хорошо скрывать, – парень так широко улыбнулся, его глаза горели, как у серийного убийцы, я даже поёжилась. – То есть больше нет никаких сдерживающих факторов, и нам не обязательно расставаться. То, что мы с Вербицкой распишемся, ничего не меняет, по сути, верно? Всё будет, как раньше. И мы сможем быть вместе. Помню, что я конкретно опешила от его слов. Вечер переставал быть томным. Факт того, что он будет искать способы удержать меня, не казался мне удивительным. Но то, что именно он придумал, выбивало почву из-под ног. Я спокойно спросила его, значило ли это, что он предлагал мне оставаться в статусе любовницы и впредь. – Ты ненавидишь слово «любовница», я знаю. Чисто технически, это можно так назвать, но, если честно, мне всё равно, какой у наших отношений будет статус. Брак – это просто история для родителей. А люблю я тебя. Звучало очень многообещающе, правда? Больше всего меня обидело не то, что Войнов это предложил. В последнее время я всё чаще ловила себя на мысли, что у него на фоне внезапно возникшей любви начал усыхать мозг. Но то, что он был так уверен, что я соглашусь на это, просто повергло меня в шок. Это же какого нужно было быть мнения о моих интеллектуальных способностях и эмоциональном диапазоне, что предложение оставаться любовницей до конца дней моих в его голове было вполне себе… выгодным? Удачным? Ну да, Полишка, тебе всего шестнадцать, но я просто уверен, что лучше меня ты никого и никогда не встретишь, поэтому предлагаю тебе стать моей тайной девушкой на постоянном содержании (что-то про то, что я никогда не буду ни в чём нуждаться, и в деньгах в том числе, он действительно умудрился ляпнуть). Спать с Ксюшей буду только по праздникам и только для зачатия детей, всё по-христиански. Ты просто задёргивай занавесочки, чтобы не смотреть. Охуенное предложение, не так ли? Сегодня на него скидка и бонус в виде сочного куни в подарок. Получи – распишись. Примерно так это звучало в моей голове. Его эгоизм и уверенность в собственной важности были сродни поведению малолетнего ребёнка. В его парадигме мира не было чувств и целей других людей, только собственные интересы, от которых Артём и не думал отказываться. Там не было благородства, там не было желания сделать хоть что-то в мою пользу. Только желание окончательно закрыть клетку на ключик и спрятать его в карман. То, что его любимая птичка уже валялась полудохлая на дне этой клетки, Войнова волновало ничтожно мало, пока это неоперившееся создание оставалось внутри. Придумывать длинную речь сил не было, я просто вытолкала его за порог дома, заперлась, и игнорировала стук и звонки в дверь, так же, как и телефон, который он сразу же завалил звонками. Через двадцать минут Артём сдался и ушел домой, а я поднялась в свою комнату и отрубилась, чтобы проснуться утром и быть припечатанной к кровати навалившемся осознанием того, какому именно человеку я когда-то решила подарить все свои мысли и чувства. Я не разочаровалась в любви. Я просто внезапно осознала, что это не она. Ради любви люди готовы сворачивать горы, поступаться принципами, переезжать в другие города и страны, идти на компромисс, развязывать войны, отдавать всего себя и ничего не просить взамен. Артём ради его любви был готов договориться с невестой не запрещать ему трахать соседку. Вполне достойный сюжет для средневековой эпопеи, в которой Войнов был рыцарем, в очередной раз обосравшимся в доспехи, а я его дамой сердца, стареющей у окна в ожидании любимого со столетней войны. Возможно, во мне просто взыграла гордость. Мне казалось, что я ясно дала ему понять, каким теперь был мой внутренний мир. Я по кусочкам собирала уважение к себе, гордость, готовность брать ответственность. Я уже не была той Полиной, готовой бежать за ним и в огонь, и в воду, пролезая через медные трубы с известным содержимым. Я сказала, что уезжаю. Я сказала, что отпускаю. Я сказала, что начинаю новую жизнь. Он не имел никакого права играть по своим правилам в моей игре, и предлагать подобные унизительные варианты нашего с ним будущего. У нас не могло быть никакого будущего изначально, и, если бы в нём была хотя бы толика человечности, Войнов ни за что бы не позволил себе такое сказать. Телефон на тумбочке пиликнул. Похоже, Артём проснулся. Я разблокировала экран и зашла в нашу переписку. «Доброе утро. Я понимаю, я уже достал с извинениями, но снова хочу попросить прощения. Даже не думал, что ты так отреагируешь. Похоже, моя идея не сильно тебе зашла. Я не должен был предлагать тебе такие отношения, теперь я это понимаю. Но и ты пойми меня правильно, я сейчас просто в отчаянии, до твоего отъезда остался буквально месяц, я не знал, что ещё предложить. Подумал, что ты будешь не против. Не обрывать же всё вот так на корню, правильно? Даже если ты уедешь в Питер, мы всё равно могли бы видеться время от времени. Хотя, наверное, этот вариант ты тоже не рассматриваешь. В любом случае, я просто прошу тебя, не отталкивай меня, ладно? Я наломал дров, но мы все люди, и мы совершаем ошибки. Надеюсь, ты в порядке». Я перечитала его сообщение два раза. Слезы на глазах высохли. Я написала в ответ всего одну строчку и нажала «отправить». «Решите с Ксюшей вопрос с домом, пожалуйста, мама сейчас активно ищет покупателей». 25 ноября (пятница). Артём. Я нервничал, словно шёл на знакомство с матерью будущей жены. Неприятное чувство в животе не отпускало с самого утра, а вот Вербицкая наоборот была в неожиданно приподнятом настроении. Она бегала по кухне и фальшиво подпевала какой-то современной попсовой песенке, готовя блины. Аппетит у неё в последнее время пришёл в норму, поэтому она не жалела сгущенки, которую щедро лила сверху. А мне кусок в горло не лез. Ксюша показывала мне идеи для ремонта, которые можно было воплотить после покупки дома Валеевых, а меня просто тошнило от самой идеи, что она планировала что-то переделывать в их жилище. Я понимал, что не смогу сохранить соседний коттедж в первозданном виде, там явно требовался капитальный ремонт и новая мебель, от фотографий, картин и дурацких побрякушек придётся избавиться, но думать об этом пока совершенно не хотелось. Во всяком случае, пока Полина оставалась в доме напротив, у меня всё ещё была надежда, что она передумает уезжать. Но, судя по всему, надеяться на что-то подобное было полнейшей глупостью. Валеевой было на меня плевать. Наверное, не совсем, потому что я не верил, что такие сильные чувства быстро проходят, они просто медленно слабеют, но всё равно оставляют след. Просто после лета она стала другой: холоднее, сильнее и отстранённее. Полина словно начала выбирать себя, перестала желать быть удобной и подчиняться. Её непокорность меня восхищала, но и пугала одновременно. У меня не оставалось рычагов давления, на неё не подействовали ни моё признание в чувствах, ни неделя, проведённая вместе, ни моя попытка дать нам шанс. Девчонка оставалась непреклонной. А я оставался за бортом. Своим последним сообщением она явно дала понять свои намерения. Я больше не лез. Не писал, не просил о встрече, не звонил, не смотрел в окно. На автомате ходил в университет, на автомате ездил с Вербицкой выбирать подарки для наших родителей, на автомате общался с приятелями и засыпал только после пары стаканов виски со льдом. Я думал о том, что заслужил всё это, что не имел больше никакого права вторгаться в её мир своим грязными руками и держать её при себе. Чувство невыносимой слабости просто сжигало меня изнутри. Я вдруг понял, что вся моя жизнь поэтапно была прописана за меня ещё до моего рождения. У меня было всё, чего я желал, но в то же время не было ничего. Мой ум – наследственность вкупе с репетиторами, за которых отдавались огромные деньги, моя внешность – генетика и дорогие шмотки, мой характер (если он вообще был) – следствие статуса, который достался мне от семьи. Моя уверенность в себе оттуда же. А что во мне было своего? Что я решил в этой жизни сам, а не с позволения кого-то из окружения? Откуда во мне было это чувство свободы и вседозволенности, если даже спать с другими девчонками я мог только потому, что мне разрешила Ксюша? А что, если Полина попала в мои цепкие руки не потому, что я охуенно её развел, а потому что она сама так захотела? Моя вселенная словно раскололась надвое, я больше не мог отделить хорошее от плохого, не мог понять, где правда, где ложь, не осознавал, что делал я сам, а что делали за меня. – Как, ты говорил, её зовут? – голос Ксюши вытянул меня из водоворота мыслей о тленности бытия. – Наталья Владимировна. – Пожалуйста, соберись. У тебя даже лицо побелело, – сквозь зубы сказала девушка, прижимая букет пионов ближе к груди. Она снова нажала на кнопку звонка, начиная нервничать. – Может, их нет дома? Я был бы только рад, потому что мне хотелось сбежать отсюда, куда подальше, не заключать никаких сделок, не видеть маму Полины, не знать, что она в любой момент может вернуться со школы и выбить из моих лёгких весь кислород. Но дверь отворилась. – Здравствуйте. Артём, Ксения, верно? – мама Полины была красивой женщиной, я не знал, сколько ей было лет, но то, что она не располнела и не стала носить короткую стрижку, отводило взгляд от морщинок, залегших в уголках глаз. Я вдруг осознал, какой же будет красивой Валеева-младшая, когда закончит школу, институт, выйдет замуж, родит детей. Не от меня. Вербицкая не стала толкать меня в бок в излюбленной привычке, просто начала разговор сама, потому что я просто стоял как истукан и не мог выдавить из себя ни слова. – Всё верно, добрый день, – Ксюша протянула букет цветов и широко улыбнулась, я наблюдал за ней краем глаза, потому что не мог оторвать взгляда от лестницы, ведущей на второй этаж, которая хорошо просматривалась с крыльца дома. Словно ждал, что прямо сейчас по ней спустится Полина. Судя по тому, что её куртка висела на крючке у входа, девчонка была дома. – Мы к вам с деловым предложением! Разрешите войти? – Да, конечно, только у нас не прибрано, – залепетала женщина, пропуская нас внутрь. Моё сердце забилось сильнее, потому что мне было странно находиться в этом доме. В сознании всё ещё было живо воспоминание о том, как Полина выталкивала меня из этой самой прихожей, и как я, словно брошенный щенок, скулил на её крыльце в надежде, что она пустит меня обратно. Мы прошли на кухню и сели за стол. Мои руки совсем немного дрожали, поэтому я спрятал их под столом, нервно постукивая пяткой об пол. Наталья Владимировна поставила цветы в вазу, любезно предложила чаю, от которого мы вежливо отказались, и села напротив. Я продолжал молчать. – Простите, Артём не очень хорошо себя чувствует сегодня, поэтому немного не в духе, – Ксюша вложила всю непринуждённость в свою интонацию и продолжила. – Мы слышали от Полины, что вы переезжаете в скором времени и ищете покупателей на свой дом и участок. – Верно, – женщина растерянно заморгала. – Один потенциальный клиент уже написал, хотели договориться о просмотре на следующей неделе. Я занервничал. – Мы просто как раз хотели расширяться, у нас с Артёмом в январе регистрация, в феврале свадьба, а там не за горами дети и всё такое, сами понимаете, – Вербицкая снова широко улыбнулась, пытаясь расположить к себе Валееву-старшую. – Было бы здорово объединить участки. Наталья Владимировна кивнула. – Я вас поздравляю! – мы синхронно кивнули во ответ. Женщина выдержала паузу и выдохнула. – Ребята, мне, конечно, было бы проще иметь дело с кем-то из знакомых, но дома здесь не из дешёвых, вы это знаете, сами только год назад заехали, а нам после продажи нужна сумма целиком, вариант оплаты по частям мы не рассматриваем. Нам бы хотелось как можно быстрее приобрести квартиру после переезда. – Мы тоже не рассматриваем оплату по частям, – вмешался я. – На этот счёт можете не волноваться. Цену скидывать тоже не нужно, мы даже накинем сверху, если это поможет устранить конкурентов, – я попытался улыбнуться, но почувствовал, что выдал скорее кривой оскал, потому что услышал позади знакомые шаги. Я бросил все силы на то, чтобы не обернуться. – Нам не нужно будет брать ипотеку или кредиты, вся сумма будет у вас целиком после заключения сделки, это мы вам обещаем. Полина вошла в кухню, спокойно поприветствовала нас и налила себе воды. – Доча, садись к нам, тут соседи предлагают выкупить наш дом, что думаешь? – лицо женщины сияло, когда она смотрела на свою дочь. Я вдруг понял, что был действительно счастлив из-за того, что их отношения наладились. Полина точно это заслужила. – На тебе что-то лица нет, опять температура поднялась? Я бросил обеспокоенный взгляд на Валееву, пытаясь по внешним признакам понять её самочувствие. На меня она не смотрела. – Наверное, – пожав плечами, коротко ответила девчонка. – Поэтому не буду тут с вами сидеть, чтобы всех не заразить, – её губы изогнулись в подобии улыбки. – А по поводу продажи дома – звучит здорово. Тот тип, который тебе писал, мне сразу не понравился. Он сделал две ошибки в одном предложении, какой ужас! – Ты слишком придираешься, – Наталья Владимировна закатила глаза. – В любом случае, иметь дело с соседями всегда приятнее, – от её слов по моему позвоночнику побежали мурашки. – В любом случае, мамуль, решение принимаешь ты, но мне кажется, идея просто супер. Тем более покупатели будут всегда рядом, чтобы обсуждать все нюансы, – Полина поставила пустой стакан на кухонную столешницу. – А теперь прошу меня извинить, голова начинает болеть. Сердце бешено стучало в моей груди, я пытался держать лицо, чтобы её мама ничего не заподозрила, пытался скрыть свою нервозность. Я не позволил себе посмотреть вслед удаляющейся фигуры Полины, потому что знал, что ненароком задержусь на изгибе талии или бёдер. У меня было ощущение, что Наталья Владимировна без труда могла прочитать мои мысли, оттого по коже пробежал холодок. Мне хотелось бежать из этого дома и никогда больше не возвращаться. Странно было думать об этом непосредственно перед покупкой данного коттеджа. – Ну, так что вы думаете? – осторожно спросила Ксюша. Валеева-старшая широко улыбнулась и протянула ей руку для рукопожатия. – С вами приятно иметь дело, молодые люди. Давайте обсудим подробнее? Ком в горле не давал мне дышать, но я взял себя в руки и расслабленно откинулся на спинку стула, ожидая маму Полины, которая убежала за составленным её знакомым юристом договором о купле-продаже. Дороги назад не было. 4 декабря (воскресенье). Артём. Я задумчиво крутил в руке стакан виски со льдом и иногда краем глаза наблюдал за тем, как Вербицкая носилась по дому в страхе забыть ту или иную вещь. Каждый раз, когда она уезжала к своей семье на долгий срок, превращался в целую эпопею с криками и визгами, которые я обычно не мог терпеть. – Я в душе не ебу, где оставила этот гель для бровей, я клянусь, меня это уже задолбало. – Ты красилась в ванной внизу сегодня, посмотри там, – резонно ответил я. Ксюша вихрем пронеслась мимо меня в указанном направлении, и, услышав её победный клич, я улыбнулся. Я понимал, что она снова на нервах перед встречей со сводным братом, поэтому почти не злился из-за наведённой ею суеты. – Так-с, вроде всё собрала. Вызови такси, пожалуйста, не хочу опоздать. – Ты сегодня какая-то особенно нервная, – заметил я, параллельно заказывая для неё машину в приложении. – Что-то случилось? – Нет-нет, – поспешно ответила девушка. – То есть, да. Но я думала поговорить об этом чуть позже. Возможно, когда ты приедешь. Я напрягся. – Почему этот разговор нужно обязательно откладывать? – мои брови нахмурились, червячок сомнения засел внутри, и я снова почувствовал, как сводит желудок. – Чтобы у тебя не было возможности меня отговорить. Я не совсем понимал, о чём она. Проблем в коммуникации у нас с ней никогда не было, тайн между нами не было тоже. Но в этот раз что-то не клеилось, и я начинал нервничать. Ксюша бросила на меня затравленный взгляд и, конечно, совершенно не задумываясь о том, что такая деталь могла выдать её с головой, положила руку на живот в защитном жесте. Меня сковал страх, в горле пересохло. На мой немой вопрос Вербицкая лишь кивнула. Мгновенная догадка подтвердилась. Ксюша была беременна.