Изменчивая

Ужин прошёл познавательно. Каюсь, капнул-таки зелье в вино, захотелось выяснить причину их антипатии, неизвестно, сколько нам путешествовать по этому дикому лесу. Оказалось, Габиэль и Самуэль в детстве были дружны, и родители, видя их приятельские отношения, решили объединить свои княжества не только на бумаге, но и путём династического брака. Чувствую, если бы не зелье, то я никогда бы не узнал, что у тёмных женщин нет вообще. С детства они пьют оборотное зелье. Оставаясь мужчинами внешне, могут выносить ребёнка, как женщина, только для этого надо принять ещё одно особое зелье. Для светлого это тоже стало новостью. Странно, живут в одном королевстве, а простых истин не знают. Они беременных принимали за женщин, тёмные во время беременности носят платья, чтобы не стеснять живот, и у них наливается небольшая грудь. Я как представил тёмненького с животиком и с грудкой, так и понял — хочу! Аж в паху сладко заныло. Или это вино в голову ударило? Габиэля новость, что они станут супругами обрадовала, и он поделился ею с другом, да только Самуэль пришёл в бешенство. В подростковом возрасте он мечтал о стройных эльфийках, а не о представителе своего пола, и поэтому очень грубо осадил друга… Бывшего друга. Только родителей их мнение волновало мало, и когда они достигли совершеннолетия, их отправили в академию присмотреться друг к другу. — Давайте на время нашего путешествия вы забудете о вражде и попробуете нормально общаться. — Тут, сложив в голове получившиеся тройки, до меня доходит, а никакой жеребьёвки и не было. Тройки специально сложили так, чтобы потенциальные женихи попробовали ужиться вместе, а за пару дней этого не добиться, как бы нам месяц тут лазить не пришлось. Ложимся спать, советую эльфам сделать общее ложе, одним одеялом застелить лапник, а двумя укрываться. Они так сверлят друг друга взглядом, что я понимаю — дружбы не будет, в лучшем случае, военный нейтралитет. Ложимся, я посередине, эльфы по краям импровизированного ложа, каждый на себя одеяльце тянет, а я вроде как не при делах. Закрываю глаза и заставляю свою кровь бежать чуточку быстрее — хорошо! Мне по большому счёту одеяло и не нужно. Что я тут делаю? Хм, улыбаюсь сам себе, кто же откажется прижаться к таким симпатюлькам. Прямо полный набор: светленький и тёмненький. Засыпаю, сквозь сон чувствую, как эльфы тянутся к источнику тепла, то есть ко мне. Просыпаюсь, лежу, балдею, с двух сторон ко мне эльфики прижимаются — идиллия. Первым просыпается тёмный, я делаю вид, что сплю, а сам сквозь приоткрытые веки за ним наблюдаю. Он испуганно дёргается, но видя, что я сплю, наклоняется надо мной, принюхивается. При этом на лицо выползает такая блаженная улыбка, что я переживаю за его душевное здоровье. Это чего он меня всё время обнюхивает? Может, у тёмных каннибализм процветает, а он решает, есть меня или не есть? Просыпается светлый, и Габиэль перебирается к кострищу. Улыбка светлого мне не нравится, такое ощущение, что он ожидал проснуться в моих объятьях. Солнышко, ты перепутал, это я тут хищник и буду заманивать тебя в постель, а не наоборот. Самуэль, выпутываясь из объятий, как бы ненароком трётся об моё тело, касаясь утреннего стояка. Я не удерживаю блаженного стона, приходится сделать вид, что просыпаюсь. Светленький разочарованно отлипает от меня и идёт к уже распалённому костру. — Не лезь к нему, он мой! — шипит на него тёмный. Так и хочется воскликнуть: «Одалиски, не ссорьтесь, меня на всех хватит!», но я тактично молчу, делая вид, что только встал. Вчера кашеварил Габиэль, он срезал мякоть и зажарил её на углях, а саму тушку обернул листами и, обмазав глиной, закопал в жар, прикрыв камнями. Я не понял для чего. Но сегодня, некультурно слизывая с пальцев жир, по достоинству оцениваю разомлевшее мясо, которое просто тает во рту. — Ты мой бог! — жмурюсь в блаженстве, и тишина. Открываю глаза, встречаюсь с двумя парами жадных взглядов. Им что, мяса мало? Или это они на меня запали? — Не делай так больше, — шепчет тёмный. Мне кажется, или его глаза полыхают красным? — Знаю, что некультурно пальцы облизывать, но очень вкусно, — улыбаюсь Габиэлю и вижу во взгляде Самуэля ревность. Хм, точно запали, это мне льстит, а то всё человечишка да через губу. Приятно. Остатки мяса Самуэль проворно обдирает от костей и заворачивает в широкие листья, получается несколько конвертиков. Хорошо, с обедом вопрос решён, а на ужин ещё кого-нибудь призову. Сворачиваем наш лагерь, и в путь. Дождь кончился, и снова лёгкий бег. В сапогах после вчерашнего ещё чавкает, под ногами тоже грязь во все стороны. К обеду мы покрываемся мелкими кусочками грязи. Смотрю на небо — только не это, опять дождь собирается. — Погода как у нас дома в эту пору года, — замечает Самуэль. — У меня дядя здесь учился, так он рассказывал, что заповедник можно за два дня пройти лёгким шагом, — добавляет Габиэль. — Прозрели? — Тебе что-то известно? — какая слаженная команда, прямо в один голос. Интересно, у них и в постели обоюдно сложится? Упс, отвлёкся. А что, меня Гонзага к постоянному сексу приучил, а я уже второй день без него. Без секса и без Гонзаги или это уже без двоих? Ой, что-то я запутался в своих рассуждениях, а эти недогадливые ответа ждут. — В памяти паучихи увидел, что она бежала с паучьей фермы, стараясь как можно дальше уйти в нетронутый лес. А насколько я знаю, арахнидов разводят лишь тёмные эльфы. От моих откровений эльфики зависают, словно игра в магофоне. Приходится рявкнуть и продолжить путь в поисках укрытия. И тут удача улыбается нам, мы набредаем на поселение кентавров. Я, конечно, на картинках видел этих людей-коней, но в живую они оказываются впечатляющими. — Вы из магической академии? — выбегает нам навстречу паренёк. — Мы вас завтра к вечеру ждали. А ваших ещё нет, вы первые, — вываливает это рыжее солнышко на нас информацию. Я смотрю на лицо — паренёк, глаза ниже опускаю — жеребёнок, ощущаю полный раздрай, а ведь это одно существо — кентавр. — Лут, хватит пришлым уши заговаривать, беги к вожаку, — к нам навстречу идёт… Матёрый жеребец или крупный воин? Не могу определиться, сверху массивный плечистый мужчина с ярко-рыжими волосами, собранными в высокий хвост, торс, увитый мышцами, переходит в туловище жеребца коричневой масти. Одним словом — кентавр, эту мощь передать в описании невозможно, надо просто увидеть и прочувствовать. — Извините его, это сынишка мой Лут. Без мамки его ращу, вот и избаловали мальца в поселении. Я Акува, здешний кузнец, — мы представляемся, и он продолжает: — Мы вас не раньше завтрашнего вечера ждали, вы первые в наше поселение вышли. Пойдёмте к вожаку, он решит, где вас поселить. — Это Илизирия? — задаёт вопрос Самуэль. — А где-то ещё на континентах есть поселение кентавров? — удивляется его вопросу Акува. Я иду, словно в сказку попал, даже когда я Эдварда в обороте увидел и то такого восторга не испытывал. Это ведь кентавры — мифические существа! Смотрю во все глаза: одноэтажные дома под пальмовыми крышами, есть и каменные, крытые черепицей, чем глубже мы заходим в поселение, тем богаче отделка домов. Возле домов резвятся дети, их матери занимаются домашними делами. Обычная большая деревня, если бы не её жители. Тёмный бог! Да каких мастей я только не встречаю: и однотонные, и двуцветные, даже трёхцветные. В глазах пестрит от этого калейдоскопа кентавров. Но когда мы подходим к каменному величественному дому вожака, и нам навстречу выходит он… Я сражён, это любовь с первого взгляда. Не, с любовью я, конечно, перегибаю, но дух от его красоты и величия вышибает напрочь. Огромный тёмнокожий мужчина с антрацитовой гривой, свободно спадающей по спине. Его перекаченный торс переходит в вороного жеребца, мои глаза опускаются, и я утыкаюсь в его член, прикипая. Если он в спокойном положении с локоть, то что будет, когда он встанет? У меня аж поджилки трясутся, и я сглатываю, хочу увидеть этот чёрный шланг в возбуждённом состоянии. Поднимаю глаза и встречаюсь с тёмно-карими очами, в которых пляшут смешинки. О, Дьявол! Он замечает, стыдно то как. Акува нас представляет, вождя зовут Тарлан. Нам предлагают искупаться и присоединиться к трапезе. При слове «еда» в животе предательски урчит, вызывая улыбки у окружающих. И ничего смешного, у меня растущий организм! О, купальня! Вот это размах, будто домой попал. Пока мы купаемся, во всяком случае я купаюсь, а вот эльфы поедают меня взглядом. Приятно, не спорю, но Тарлан — любовь моя, сегодня его хочу я. Вот, уже и стихами заговариваю. Когда выкупанные, в выстиранной одежде, мы заходим в дом вожака, на улице начинается ливень. Я передёргиваю плечами, вспоминая жижу, в которой я вчера окунался, и душ под дождевой водой. В комнате, обставленной на восточный манер, за низким столиком уже накрыт ужин, мы рассаживаемся на подушки. В связи с физиологией кентавров стулья отсутствуют за ненадобностью, зато всё устлано коврами от пола до стен. Садимся вокруг низкого стола, эльфы по двум сторонам от меня, а напротив садится вожак, и я понимаю, что попал. Не знаю, может кентавры всегда так сидят за столом, мне как-то до сегодняшнего дня с ними общаться не доводилось, но он садится в позу собачки. При этом передними ногами перекрывает обзор эльфам на свою мужскую гордость, зато перед мной открывается во всей красе. Пытаюсь поддерживать беседу, смотря собеседнику в глаза, но они всё время опускаются туда, а этот искуситель ещё и периодически движет крупом, приводя свой член в движение. Чувствую себя котёнком, которого дразнят фантиком на ниточке. Лёгкое вино, суть беседы давно от меня ускользает, и, кажется, я уже в открытую пялюсь на его член. А что, у меня секса давно не было, целых два дня! Хотя, глядя на его агрегат, понимаю, что и не будет, но помечтать-то хоть можно! Пытаюсь себя успокоить, пропускаю тот момент, когда Тарлан зовёт Лута отвести гостей. Отношу себя к гостям и пытаюсь встать, но меня останавливает Тарлан. — Данелий, хочешь прогуляться перед сном? — видя моё замешательство, говорит: — Дождь уже кончился. Выходим из дома, я глубоко вдыхаю, кристально чистый воздух после дождя кружит голову, и меня ведёт. Я облокачиваюсь о Тарлана. Вспоминаю выражение: дышать в пупок, как-то неудобно вести диалог, когда надо задирать голову. Меня подхватывают сильные руки и сажают себе на спину, я прижимаюсь к мускулистому торсу, обхватывая его пояс ногами. — Держись! — говорит Тарлан, пускаясь в галоп по пустынной улице посёлка. Ветер шелестит в ушах, грива волос щекочет лицо, а я вжимаюсь в его обнажённый торс и прикрываю глаза, вдыхая с наслаждением запах разгорячённого тела. Он пьянит, щекоча нос тёрпким запахом мускуса. Мой собственный член, зажатый меж нашими телами, наливается, принося болезненный дискомфорт. Мы останавливаемся, не хочу открывать глаза, боюсь нарушить таинство момента. Он молчит, я приоткрываю один глаз, тут же распахиваю их как плошки. — Красота, — шепчу заворожённо. Мы на берегу лесного озера, в тёмных водах которого блестит серебряная дорожка луны, и прямо на моих глазах из воды появляются белоснежные бутоны лилий. Они открываются и темнеют, покрываясь серебром, за считанные минуты дорожка заполняется цветами, разнося дивный аромат. — Луноцвет. Когда я тебя увидел, ты мне напомнил этот цветок, такой же красивый, утончённый и недостижимый. Им можно любоваться только на берегу. Стоит только войти в воду, бутоны закроются, опустятся на дно и не покажутся, пока вода не успокоится. Так и с тобой: из-за своей физиологии я не смогу соединиться, но ты меня волнуешь до тяжести в паху. Хочешь ощутить моё желание? — он ложится боком на заднюю ногу, отводя другую в сторону и открывая себя. Чувствую, как рот наполняется вязкой слюной. Сглатываю и подхожу, опускаясь меж его разведённых ног. Дотрагиваюсь до тёплой вялой плоти, член вздрагивает, наливаясь желанием. Из крайней плоти показывается крупная головка, раскрывающаяся словно шляпа гриба, блестит антрацитовым набалдашником, натягивая нежную чувствительную кожицу. Подаюсь ей навстречу и нежно касаюсь губами, посылая дрожь по телу кентавра. Втягиваю резкий мускусный запах и наблюдаю, как набухает капелька смазки, дрожа и соскальзывая по уздечке. Ловлю её языком, растирая терпкую слизь во рту. Не сдерживаю стона наслаждения, перевожу взор на лицо Тарлана и встречаюсь с его покрытыми поволокой глазами. — Малыш, продолжай, — шепчет кентавр. Разрывая зрительный контакт, он выгибается в спине. Меня будоражит, что я свожу с ума антрацитового красавца. Упиваясь своей властью, припадаю губами к вершине головки, наслаждаюсь его желанием, проникаю в уретру языком, стараясь высосать как можно больше его соков. Головка настолько огромная, что невозможно заглотнуть. Выцеловываю, вылизываю нежную кожицу, оглаживаю руками исполинский член, спускаюсь по каменному увитому венами стволу к яйцам. Оглаживаю бархатные мешочки, в которых перекатываются тяжёлые налитые желанием ядра. Увеличиваю скорость, дроча его член двумя руками. Кентавр неестественно выгибается, выбивая землю копытами, и выстреливает мне в лицо мощной струёй. Продолжаю передёргивать, выдаивая до капли. Член обмякает в моих руках. Стараюсь унять сбитое дыхание, и на дрожащих ногах подхожу к воде, смывая его семя. Лунные цветы, словно стайка испуганных птиц, закрываются и исчезают под водой. Своё собственное возбуждение затрудняет движение. — Подойди ко мне, — зовёт Тарлан, продолжая лежать на траве, оперевшись на локоть. — Раздевайся. Он подминает под себя, подложив под спину мои вещи, и начинает поцелуями изучать моё тело. Я плавлюсь в объятьях сильного мужчины, льну к нему, стараясь потереться членом. Он опускается к паху и вбирает его, мне достаточно несколько движений, и я изливаюсь ему в рот. — Вкусный, — подгребает в свои объятья. Лежим на берегу озера, наблюдая, как выныривают и распускаются цветы луноцвета. Молчим. Так не хочется нарушать очарование этой ночи, тянусь за поцелуем, отдаваясь во властные руки сегодняшнего любовника. Как же хорошо! Потираюсь о его торс вставшим членом, и опускаюсь вниз по телу к исполинскому красавцу, с которым так не хочется расставаться.