Демоны внутри

      Тишину нарушает лишь тихое шептание, звук тела, бьющегося о стену и дикие крики в конце коридора. Он не помнил, сколько уже тут торчит. Лежа на боку и смотря на небольшую трещину в стене, теряя ход времени, он вспоминает всех, кого убил.       Стены пытаются задушить, тяжелые массивные решетки на окнах давят, он понимает, что выхода отсюда нет. Притворяться паинькой бесполезно, здесь тебя видят насквозь. Перевернувшись на спину, он уставился в потолок, рассматривая огромного черного паука, который заворачивал в паутину свою жертву. Скольких он убил? — он и сам не помнил, помнил лишь крики, мольбы. Тяжело закрывает глаза и считает.       Одна... Две...       Проходя обследование, он старался выдать себя за сумасшедшего. Человека душевнобольного, старался доказать, что его надо изолировать от общества. Были надежды сбежать, но они рухнули, когда он увидел то место, куда его привезли. Тяжелые кованные ворота, охрана c винтовками, бешено рвущиеся со своей цепи собаки, забор, обтянутый колючей проволокой.       Три... Четыре...       Забавно, ведь он так надеялся бежать, но увы, побег изначально провалился: врачи оказались опытными и первое время накачивали своего «постояльца» успокоительными. Люди, спустя пару недель, были похожи на безжизненные овощи. А те, кто бился за свое право на существование, не упускали момента воткнуть кому-либо из медперсонала ручку в ногу или другую часть тела. Он же был спокоен, прекрасно осознавая, что выхода нет; он думал о том, когда упустил ту нить. Когда стал повиноваться.       Пять... Девять... Двенадцать...       Трупы, горы тел. Во времена своего забвения, он переставал существовать как человек. Было лишь желание убивать, видеть кровь, пытки и боль. Единственное, от чего он получал нескончаемое удовольствие.       Пятнадцать... Двадцать... Мысли пусты, нет желания думать.       Двадцать шесть... Тридцать четыре... Тридц...       Он совершенно сбился со счета, его мысли были прерваны другими. Недавно прошел слух, что в их милую семейку маньяков и душевнобольных подвезут еще одного претендента. Женщину. Поговаривали, что она убила начальника полиции, воткнув ему отвертку в ногу и резким рывком распоров ему артерию.       Но никого сей факт не останавливал, многим сидящим здесь не хватало тепла женского тела. Он не зависел от подобного, никогда не питал страсти, иногда был похож на куклу, восполняя свою душевную пустыню криками жертв. Он усмехнулся: можно будет смотреть на многочисленные представления. Может, он сам попробует порезать ее нежную кожу, прикоснуться к кровоточащей ранке губами, снова почувствовать тот чуть солоноватый, металлический вкус.       Скрип замка. Удивленно открыв глаза, он уставился на санитара, который со слабым оскалом двигался в его сторону, сжимая при этом в руке шприц.       Медперсонал, в отсутствии главврачей и вышестоящих работников, обожал играть с больными людьми. Причем считали эти ужасы игрой только они. Остальные же молились всем богам, чтобы к ним не зашло такое же бесчеловечное отродье.       Медленно осознав, что именно хочет сделать давно потерявший человечность санитар, он взбесился. Ему совершенно не хотелось, чтобы в его карточке написали: «Вызвал остановку сердца посредством воздушной эмболии».       Санитар неумолимо приближался. Немного приподнявшись на локтях, он устало посмотрел на этого смертника, самостоятельно подписавшего себе смертный приговор, ну, или, по крайней мере, контракт на страшные мучения.       Аккуратно направленный в его сторону шприц немедленно был выбит из руки, а сам санитар отлетел от точного удара в нижнюю челюсть. Санитар упал, крича, проливая кровь на кафельный пол и отползая к двери. Но было слишком поздно. Иголка шприца, на шестьдесят кубов воздуха, резко пробила височную кость. Раздался предсмертный хрип, больше походивший на стон, тело пробила слабая дрожь, и туша обмякла.       Маньяк все так же продолжал вдавливать шприц, сидя на корточках, опустив одно колено на пол. Стекло в его руке начало хрустеть и впиваться в кожу, но он не обращал внимания, с надрывным хрипом хищника продолжая издеваться над омертвевшей жертвой.       Вынырнув из небытия, он вздохнул и осмотрелся. Все по-старому. Те же стены, те же трещины, та же краска грязно-зеленого цвета. Единственной его задачей сейчас было спрятать тело.       Он посмотрел на тушу, которая по килограммам уже давно перевалила за центнер. Тихо процедив: "Отожрался, скот", он резко, без жалости, дёрнул санитара в сторону выхода. Послышался противный скрип тела по кафелю, потянулся размытый кровавый след.       Непонятная, полуоткрытая дверь. Кое-как втолкнув туда эту дохлую тушу, он посмотрел по сторонам: много грязных спальных принадлежностей, а также швабры, ведра, хлорка и многое другое. Сильными пинками и одним рывком он свалил тушу санитара в огромную бочку с замоченными там простынями. Кое-как скрыв торчащую голову, с полураздавленным шприцем в височной части, он обернулся и прислушался — пока была тишина. Но скоро патрульный должен будет вести свой обход, стуча палкой по стенам, заставляя больных вздрагивать и биться в истерике. Ни для кого не было в новинку почувствовать на себе удары резиновой дубинки.       Влетев в свою палату, он сдернул с кровати простыню, и, как опытная уборщица, начал вытирать кровавый след на полу. Вскоре кроваво-багровая простыня была утоплена в той же самой бочке.       Внимательно посмотрев на розово-малиновую воду и думая о чем-то своем, он потерял счет времени. Секунд на сокрытие других улик просто не оставалось. Быстро вытерев руки от крови, он заметил свежую простыню, что лежала в стопочке приятно пахнущих порошком вещей. Выскочив в коридор и громко хлопнув за собой дверью, он ввалился в свою палату и застелил новую простынь. Потом быстро сел у двери и начинал ритмично ударяться головой о стену, при этом бормоча что-то невразумительное: опыта у него за эти три года накопилось достаточно.       Обходчик не сразу понял, в чем дело. А когда до него дошел весь смысл, он поднял такой переполох, что в это и без того страшное место вселился мрак и ужас. Люди ходили, паниковали, искали санитара, но тот как сквозь землю провалился. Пытались спросить у него, но он сидел и бормотал что-то странное. Никто не хотел разбираться. Паника захлестнула психбольницу.       А маньяк, сидящий у двери, улыбался — он вспомнил. Всего жертв было тридцать девять...