Сначала
Единственное, что видит сейчас, — это яркие прожигающие душу глаза. Единственное, что чувствует, — это страх, сжимающий сердце в острые тиски, больно, до крови ранящие. Единственное, что хочется — проснуться. Но проблема в том, что это явь; нет, не проблема, а давно назревавший крах. Нужно было всего лишь поверить и бежать, но она ведь настолько наивна и в то же время самолюбива, чтобы поверить в чёрти что и сорваться с места, спасая себя. Ведь это так сложно поверить, что по ночам, да и днём оживают… Кто? Чудовища? Монстры? Как их именовать, если они непонятно кто, она до сих пор не знает как их — его — определять как вид. А он напротив. И, кажется, для неё всё уже предопределено, то есть закончилось. Не хочется признавать этого, но его губы кривятся в улыбке, удовлетворённой самим собой, глаза выдают в своём хозяине триумф и полное наслаждение ситуацией. Он спокоен. Он уверен в себе. Он готов. А ей впервые страшно. Страшно так, как никогда. «Я ничего не боюсь», — это насмешка, может быть, судьбы, хотя в неё она так и не верит, но собственно брошенные когда-то слова ощущаются подщёчиной, саднящей на щеке. Она умрёт, не так ли? И почему же она унижается перед ним? Нет. Она поднимает голову и смело глядит в нечеловеческие глаза, ища в себе силы не отвести взгляд. И находит их. Она сильная, всегда была сильной. И встретит то, что он собирается с ней сделать, достойно, смело, с вызовом. Она понимает, что он сбит с толку. Не ожидал такого от якобы жертвы. Но она уже не жертва. Открыто улыбается, забавляясь, встречаясь с холодным прищуром глаз.[...]
А снег всё сыпется, укрывая и так уже покрытую землю, растя сугробы, дополняя проблем автомобилистам и пешеходам. Гаснут звёзды, горят огни и гирлянды. В домах загорается свет. Дети бегут смотреть свои подарки, будя родителей и радостно голося. Ночью наступило Рождество.