Дневник сотрудника урологии

Дурдом продолжается уже две недели. На его фоне пациенты стали тихими, а цыгане спокойными. Барона наконец-то спустили в палату. За это время первый вопрос, который задавали те, кто приходил на работу, у тех, кто сдавал смену, был таким: - Ну как? - Живой. И неважно, о ком из двоих шла речь. Вадим уже две недели к тому времени жил в больнице. Вещи ему возил в основном Андреев. Иногда за вещами ездил кто-то из девчонок, пару раз ездил я. Готовили ему по очереди, как-то негласно сговорившись. Вадим старел с каждым днем все больше и больше. Пару раз я сталкивался со старой цыганкой, которая оказалась матерью барона. Однажды я заметил, как она что-то шептала вслед удаляющемуся Орехову, какую-то околесицу. В тот момент это меня взбесило. Я развернул ее к себе лицом и с пылающим от возмущения взглядом заявил: - Да как ты, карга старая, можешь его проклинать, когда он сына твоего с того света забрал! Ты посмотри, как он чахнет, сука цыганская, а этот человек единственный, кто тут такое смог сделать! - Угомонись, сынок, ты горячий, потому что чистый. И он чистый, - она указала вслед уходящему Вадиму. – И его охраняют силы, которые выше меня, как и тебя хранит твоя кровь. Но ты не уйдешь от своей сути, так же, как и он. Собственно, сказанное ею было хоть и на родном для понимания моим мозгом языке, но не сильно отличалось от той околесицы, которую она прошептала накануне. Зато подействовало на меня седативно, отбив всякие эмоции наглухо. О части сказанного я вообще-то имел представление: то, что касалось крови, – семейка у меня не совсем простая, а вот то, что касалось моей сути, – хуй ее проймет. К концу дня я понял, что заморачиваться не стоит, пора собираться и чесать домой. В тот день, правда, произошел еще один казус. Выяснилось, что племяшка Аньки Корабейниковой, Настенька, попала в инфекционку. А произошло все это так. Настенька и ейный хахаль нажрались «яду», предварительно устроив косплей на готические темы. И как по сценарию, они уснули практически беспробудным сном, пообсирались с ног до головы и продолжали дрыхнуть дальше. Родителям, вернувшимся вечером с работы, предстала страшная, поистине ужасающая картина. Начали будить засранцев – до лампочки! Перепугались, вызвали «скорую». Бригада приехала, вошла, посмотрела, понюхала, одела респираторы и унесла сонное царство в машину и увезла в инфекционную с неопределенным диагнозом. Выяснилось это уже под вечер, Аня пыталась оправдаться перед сестрой, орала на нее, убеждала, а потом психанула и поехала в больницу. Насколько я знаю, через три дня этих идиотов выписали. Любовь у них прошла одновременно с отмытием их тел от экскрементов. Сегодня пятница, конец недели и месяца. Делаем уборку в процедурном кабинете с Клименко. Он сидит порядком потрепанный. Все пациенты Орехова, так или иначе, перешли на его голову. Андрею пришлось приняться за ненавистную для него хирургию. В больнице привыкли к цыганским караулам. Люди вообще существа, которые по уровню приспособляемости круче, чем тараканы. Стало лишь меньше свободного времени, а общее напряжение в больнице улеглось. Пить мы стали реже и меньше - на улице стало холоднее, хотя бабье лето еще не прошло. Было тоскливо, и в голову лезли странные философские мысли. Накануне, перед наведением марафета у Клименко, я поругался с Анькой. Она хоть и баба тридцати годов от роду, а реальная дура и сука. Я не удивлялся теперь, что она со своей племяшкой так поступила. Все началось с ее любимой задрочки: - Саня, ты так и не сказал: есть у тебя девушка или нет? - Аня, тебя это ебет? – вопрос уже стал для меня своеобразной красной тряпкой. - Ну, я, может, тебе девушку найду, - ехидству не было предела. - Или тебя мальчики интересуют? «Сука, да кто ж тебя на свет такую выпустил?» - Аня, ты кем работаешь? - Что за глупый вопрос? - Просто я не помню, чтобы в отделении была должность сводни. - Ой, какие мы все из себя! Или, может, тебе Вадюша нравится - вон как за ним ухаживаешь, а ему не ровен час, не дай бог, что с цыганом - пиздец. Я остолбенел. Впервые в жизни я настолько сильно хотел ударить женщину. Впервые в жизни я сожалел, что не умею убивать взглядом, потому что такие люди, как она, не имеют никакого морального права работать в лечебном заведении. - Ну и дура ты, Аня, такая, что просто жаль тебя. - Ой, да подумаешь, зацепили мальчика… Дальше я не слушал ее, а выскочил из сестринской - и бегом на улицу. Курить и успокаиваться. На этот раз Васильев консультировал какую-то цыганку. Поражался я с этого мужика. То Андреев – импотент, то Васильев… один я, один! Нет у меня никого, и самое жуткое то, что меня это меньше всего парит. Накурился и вернулся к Клименко. Процедурную убирали пару раз в сутки, но в конце месяца всегда генеральная. Зоя Филипповна, змея редкой породы членистоголовых старших медсестер, вечно устраивала нам нагоняй за мелочи, типа «не там оставили лотки», или «не накрыли что-то крышкой», или «не расписали в журнале расход того-то». Вот и сейчас, инвентаризируя редкое содержимое сейфа и стеклянного шкафа, проверяя сроки на бутылках с физраствором и прочей ерундой, глядя на то, как Андрей вальяжно расселся на массажном столе, попивая кофе из своей чашки 0,7 литра, я решил выведать хоть часть мучающих меня местных тайн. - Андрей Иванович, а почему у вас Андреевым такие напряженные отношения? Клименко заулыбался во все свои керамические коронки. - Игорь? У нас так сказать некоторые противоречия на половые темы. - В каком смысле? Он же импотент. Андрей поперхнулся и капнул кофе на свой белоснежный халат. - Кто тебе это сказал? Еще какой потент! Просто с головой у него не все хорошо. Оставив чашку на столе, он пошел отмывать модным американским моющим средством свой халат. Потом, красуясь мокрым пятном на животе перед зеркалом, продолжил. - Ты знаешь, откуда он пришел? - Ну он на зоне работал… - замялся я, вспоминая, что несколько раз слышал эту историю. - А ты понимаешь, что значит собрать особей одного пола в закрытом пространстве на длительное время? Вот ты, к примеру. Дрочишь часто? - Какое это,.. - я запнулся, глядя на веселый взгляд уролога. - Дрочишь, и девушки у тебя нет! – этот скот с меня откровенно сейчас смеялся. И еще месяц тому назад я бы врезал ему промеж глаз, в аккурат по той точке, где у него сходились четные «брежневские» брови. Только не сейчас. Интерес к Игорю у меня был настолько серьезный, что готов был потерпеть и приколы этого Гиппократа. – И они дрочат, и им трахаться хочется, и не только трахаться. То, что творится на зоне, для ума нормального человека непостижимо. Ты видел, вон на днях идиота привезли с проволокой в уретре? Это – только цветочки. Там еще хуже, поверь, - Андрей вернулся на свое место и с шумом отпил большой глоток из своей огромной чашки. – Гарик, он… он не импотент. У него это все в голове сидит. Врач он хороший, весь бабский персонал консультирует. А со своими мозгами к нам приходит. - А чего он тогда к вам так плохо относится? - Потому что я его лечу, а с Вадюхой они развлекаются только. - В каком смысле? Орехов вроде, - я честно хотел сказать «не пьет», а ляпнул чего-то "не гей". Когда спохватился, то увидел на лице собеседника удивленную и хитрую лыбу. - А ты что, не знал? - А… - А... Андреев? – Клименко от всей души надо мной потешался. – Нет, он алкаш и йог. Я про Орехова. Я был в ступоре и чуть не опрокинул бутылку с формалином. Отвернулся. Сейчас бы покурить. Успокоиться. Скурюсь я на этой работе. И мозг автоматом подставил: «Главное, чтобы не скурвился». Уже вечерело. Медсестры, закончившие рано смену, сматывались с работы. В больницу шли запоздавшие друзья и родственники больных. А я стоял на пропускнике. Не курил: тошно уже от этого. Просто тупо смотрел на маленький парк, разбитый у входа в больницу. Перед глазами Орехов, спящий рядом. Дикое и странное ощущение от близости с ним. Настолько дикое, что мне сейчас хотелось все бросить и побежать в ординаторскую и обнять его. Сейчас я понимал тех двоих в лесу. Не то чтобы повести Вадима в лес и оприходовать на пеньке, а касаться его, прижиматься, оберегать… поймал себя на мысли о том, что хочу быть его рыцарем. Господи. Только бы все было хорошо.