"Тридцать два года" (Thirty-Two Years)

Майкрофт располагается на диване перед своим домашним кинотеатром, со стаканом бренди в одной руке и пультом в другой. Он снял костюм и расслабился, надев хлопковую футболку и пижамные штаны и выключив звук мобильника. Изображение на экране немного нечеткое – наверное, снова придется рискнуть и связаться с теми странными мастерами-умельцами, потому что и звука тоже нет. Но сейчас это неважно. Сегодня у Майкрофта есть право немного расслабится. Он переключает каналы, пропуская нападение в Пекхэме, грабеж со взломом в Ноттинг-Хилле, на мгновение задерживается на гостиной 221В, где Шерлок тщетно пытается удержать одновременно и ребенка и скрипку. Джон появляется в кадре и прижимается к шее Малькольма, потом встает на носочки и нежно утыкается носом в щеку Шерлока. Внутри у Майкрофта все сжимается, и он поскорее переключает. Вот оно. Небольшая спальня, обставленная прекрасно сделанной полированной ухоженной деревянной мебелью. Голубоватые, зеленоватые, светлые тона. Приглушенный свет, но Майкрофту все видно. В кадре мелькает тень. Майкрофт ерзает, наклоняясь вперед. Его член начинает твердеть. Айнсли Норбери появляется перед камерой, раскованно и уверенно сбрасывая одежду. Она раздевается до мучительно чувственного нижнего белья, потом ложится, проводит рукой по пышным холмикам груди, изгибу живота, шире раздвигает ноги. Майкрофт видит, как она раскрывается, и прерывисто вздыхает. Она сталкивает вниз левую чашечку бюстгалтера и грубо щиплет себя за сосок. Дыхание Майкрофта учащается. Теперь у него совсем стоит, член натягивает ткань пижамных штанов, но он не прикасается к нему. Еще рано. Он хочет, чтобы это продлилось подольше. Айнсли тянется к своему ночному столику и берет оттуда бутылочку со смазкой и толстый вибратор. Тряся лодыжками, она стягивает трусики, поднимает ноги и шире разводит колени. Повернув голову в сторону, она одной рукой потирает свою грудь, другой между ног, кончиком языка быстро облизывая губы. Потом открывает глаза и смотрит в камеру, медленно, порочно усмехаясь и подмигивая. Майкрофт берет в ладонь свой член. _ В 16 лет, вернувшись домой из Итона на летние каникулы, Майкрофт довольно неожиданно потерял невинность с простоватой дочкой дворецкого. Майкрофт всегда был немного полным. По сравнению с предыдущим годом, скелет его быстро вытянулся, все остальные части тела не смогли за ним угнаться, и он в первый раз в жизни перестал выделяться среди сверстников своей полнотой. Он переживал из-за своих длинных конечностей, из-за того, что благодаря сместившемуся центру тяжести снова стал неуклюжим, из-за того, что его по-прежнему дразнили. Он понял, что даже если бы не полнота, другие мальчишки все равно нашли бы какую-нибудь причину, чтобы издеваться над ним - над растяжками, образовавшимися от внезапного скачка в росте, над ломающимся голосом, над прыщами, матерью, странными манерами. Им не нужна была причина – они бы сами нашли ее, или выдумали бы какую угодно. Он вернулся домой на лето и увидел, что мама отрастила волосы Шерлока до такой степени, что из них уже можно было плести косы. И Шерлок, неземное маленькое существо, тихо сидел перед диваном у ног мамы, пока она на самом деле заплетала ему косичку. Майкрофт почувствовал холод в животе. Шерлок никогда не был спокойным. Шерлок никогда не был тихим. - О, привет, дорогой, - сказал мама, когда Майкрофт вошел в гостиную. – Надеюсь, ты хорошо доехал. – Она едва взглянула на него, слишком занятая видом того, как ее гибкие пальцы перебирают локоны чернильно-черных волос Шерлока. - Прекрасно доехал, мама, - сказал Майкрофт, проходя в гостиную и садясь рядом с нею. Глаза Шерлока следили за каждым его движением, но он не повернул голову, когда Майкрофт скрылся из поля зрения, чтобы не помешать матери. Мама начала напевать себе под нос. - Мама, - позвал Майкрофт. Он повторил зов снова, когда она, казалось, не расслышала его. И снова. - Что, дорогой? – спросила она наконец. - Может, тебе лучше так не делать, чтобы он не привыкал. Мальчики в школе… - Он откашлялся. – То есть, дети могут быть жестоки к тем, кого считают непохожими на себя. Мама посмотрела на него, однако ее руки, растерявшие за последние годы всю свою прежнюю ласковость, продолжали возиться с волосами Шерлока. - Майкрофт, мой дорогой мальчик, - сказала она. – Люди жестоки. Мир жесток. Ты должен терпеть, и Шерлок тоже будет терпеть. Она снова вернулась к своему занятию. Что-то в горле у Майкрофта вспыхнуло. Он почувствовал тяжесть на руке, посмотрел вниз и увидел, что Шерлок всей ступней наступил ему на раскрытую ладонь. Он сжал челюсти, убрал ногу Шерлока и быстро вышел из комнаты. На полпути к восточной части сада неведомо откуда появившаяся Айнсли, младший ребенок и единственная дочь мистера Норбери, толкнула его своим твердым плечом. Он пошатнулся от силы удара и зло уставился на нее. - Эй, пижончик, - сказала она. Выпрямляясь, чтобы оказаться с ней лицом к лицу, он про себя возвел глаза к небу. Она была одета в форму средней общеобразовательной школы, находящейся в нескольких милях от усадьбы, но ослабила галстук, расстегнула несколько верхних пуговиц, открывая верх своей сливочного цвета пышной груди, нарочито высоко поддернула юбку а-ля шотландский килт. Губы ее были накрашены кроваво-красной помадой, оставлявшей след на сигарете, которой она постоянно затягивалась. - Почему ты не своими дружками-панками? Губы ее дрогнули, карие глаза сверкнули. Она наклонилась вперед, и Майкрофт едва успел стать прямо, чтобы не выглядеть полным идиотом. - Не думай, что я не смогу еще навалять тебе, несмотря на твои шесть футов. Тощий козел. – Она стукнула его по какому-то суставу с обратной стороны правого колена, и он свалился на землю. Лежа, он хмуро разглядывал ее - из-за яркого солнца казалось, что ее голову обрамляет нимб. Она гадко улыбнулась и щелчком отбросила сигарету, пролетевшую чуть в стороне от него. – Так как же ты это сделал, а? - Что сделал? – Он попытался встать, но она пресекла его попытки, время от времени пиная его ботинком в бедро. Он вздохнул; теперь ему понадобятся новые брюки. - Стал таким тощим козлом? Он оттолкнул ее ногу и встал, безуспешно пытаясь вытереть грязь. - Да ничего я не делал, идиотка. Она фыркнула, скользнув взглядом по его телу, и он вдруг почувствовал, будто каждый участок его кожи наэлектризован. Он сглотнул, и когда она вновь посмотрела ему в лицо и усмехнулась, ощутил, что краснеет. - Думаю, - сказала Айнсли, хватая его за галстук и подтягивая к себе с нежностью, на которую он не подозревал, что она способна, – все пижончики очень везучие ребята. Сердце Майкрофта замерло. Правда, он всегда восхищался округлостью ее бедер и задницы, тем, как натягивала блузку ее грудь, но думал, что надо быть осторожнее. Как украдкой смотрят на солнце, так и он взглядывал и скорее отводил глаза, пока дело не кончилось катастрофой. - Тебе когда-нибудь отсасывали, пижончик? – спросила она. Беспомощная часть тела, о которой только что упомянули, заявила о себе, натянув загубленные брюки Майкрофта. - Кучу раз, - выдавил Майкрофт. Он лгал; тут же ее глаза сверкнули и встретились с его глазами - забавно, они видели друг друга насквозь. Она потянула его за собой в садовый сарай, и, казалось, не замечала под одеждой Майкрофта кое-где оставшихся складок кожи зазубренных, изломанных линий отметин от растяжек, излишнего веса, до сих пор не ушедшего с его бедер, хотя грудь была почти впалая. Сама Айнсли была везде пышной и мягкой, позволила ему поцеловать себя – помогла, научила как, разрешила ему войти в себя и беспомощно кончить внутри ее невозможного жара. Он и не знал, что это будет так туго. После всего она предложила ему сигарету и засмеялась, когда он закашлялся. Помада стерлась о его кожу. - В руке Айнсли появляется телефон. - Черт, - бормочет Майкрофт, и скользкими от смазки пальцами неловко шарит в поисках своего собственного. - Привет, Тофти Крофти, - говорит она с низким порочным смешком. - Ты меня убиваешь, - отвечает он. - Звук опять не работает? – спрашивает она, и ему так хорошо всё видно, камера прекрасно передает все ее несметное обаяние. - М-м, да. Мне надо об этом с кое-кем поговорить. Откуда ты знаешь? - Было такое чувство, - она кладет мобильный. – Ты меня слышишь? – Ее едва слышно, в этом телефоне дрянной динамик. Он включает громкоговоритель на своем мобильном и кладет его рядом с собой. - Да, - всё, что он может выговорить. Она улыбается и издает слабый стон, начиная быстрыми толчками скользить внутри себя вибратором. – Пока не начинай. - Ты скотина, Майкрофт Холмс, - говорит она, выгибая спину. Он сильнее раздвигает ноги, обхватывая свои яйца. – Я тебя ненавижу. - Да, - говорит он. – Я тебя тоже ненавижу. - Все лето Майкрофт и Айнсли искали в поместье укромные уголки, в которых предавались наслаждению. Айнсли научила его искусству куннилингуса, он научил ее танцевать вальс, не отдавливая партнеру ноги. Она заставляла его слушать «Cure», «INXS» и «Smiths», он ее – фортепианные сонаты. Под его руководством она прочитала Маркеса, Джин Райс, «Сарамаго» и «Грозовой перевал». После «Перевала» он дернул ее за ухо и небрежно чмокнул, и всю следующую неделю они называли друг друга Кэтрин и Хитклифф, и трахались в ближайшей живописной вересковой пустоши, которую смогли найти в Кенте. Он читал ей античных философов, Макиавелли, Маркса и Тэтчера. После Тэтчера она ударила его по плечу, потом прижалась губами к образовавшемуся красному пятну, к шее, к груди. Шерлок быстро разузнал про них, всё разглядел своими маленькими вредными глазками – проще простого, ссадина на губе Майкрофта – но мама вплела цветок ему в волосы и велела успокоиться. Майкрофт был уязвлен, ждал строгого мужского разговора с отцом о птичках и пчелках, но его не случилось. Отец почти не выходил из своего кабинета. Ему нравились поздние ночи, когда он мог провести Айнсли в свою спальню, и они полностью раздевались, часами лениво валяясь на кровати. Он запомнил каждую частичку нее – каждую веснушку и родинку, каждый изгиб и угол, каждый волосок светло-рыжего пушка, каждую мягкую розовую уязвимость. Раскинувшаяся на его простынях, улыбающаяся, тянущаяся к нему Айнсли казалась нежной и прекрасной. Когда он погружался в ее тесное тепло, прижимаясь щекой к идеальной подушке груди, чувствовал глубочайшее спокойствие и мир. Он хотел быть ближе, ближе, настолько близко, насколько возможно, хотел полностью уместиться внутри нее, обосноваться там. Однажды, на исходе лета, она так сильно укусила его, что он вскрикнул, столкнул ее с себя, нахмурился и обозвал ее ужасными словами, о которых тут же пожалел. - Да пошел ты, - сказала она, повалив его на кровать и придавив сверху. Наклонилась вперед и погладила синюю отметину, потом вцепилась в него и стала целовать плечи, начала дрожать, и он обнял ее, чтобы удержать их вместе. Ему не нужно было объяснять ей - она поняла его желание проникнуть внутрь другого человека. - - Скажи мне, - говорит Айнсли, покачиваясь в такт своим собственным толчкам. - Я ненавижу твой вкус у себя на языке, - говорит Майкрофт, обхватывая себя сильнее, двигая рукой быстрее. – Ненавижу твои сиськи, твою задницу, то, как они ощущаются в моих руках. - Ты грязный мудак… - Ненавижу, как ты снова и снова кончаешь под моим членом, под моими губами. Ненавижу твои губы. Ненавижу твои глаза. - Греб твою мать. - Давай сейчас. Начинай сейчас. - Скажи мне. - Я хочу тебя. Я хочу тебя всегда, постоянно, Айнсли. - Когда начались занятия в университете, Майкрофт стал редко наведываться в Кент и виделся с Айнсли только во время каникул. Он понял, что нехорошо развлекаться с дочерью человека, которого родители наняли следить за домом и садом. И в Итоне, а потом и в Кембридже, ему стало ясно, что настоящая леди не заигрывает, не грубит, не бросает мужчин через бедро захватом регбиста. На второе Рождество он сказал ей, что их маленькое недоразумение больше не может продолжаться. Она фыркнула и одним махом опрокинула бокал сассискайи 1974 года из запасов своего отца, будто сидела в баре. - Ты слишком много о себе воображаешь, - сказала она, вытирая рот. – Думаешь, ты единственный, с кем я трахаюсь? Ну и думай. Он посмотрел на нее, явно не впечатлившись ее заявлением. - Я знаю, что я единственный, с кем ты трахаешься, - сказал он, и она зло взглянула на него, бледная, с красными пятнами на щеках. – Вы очень хорошо разыгрываете шлюху, мисс Норбери, но меня не обманешь. Она дала ему пощечину. - Но я, - продолжил он, не желая сдаваться, - ищу кого-нибудь более… подходящего. - Дай угадаю, - сказала она. – Ее папаша какой-нибудь пэр, она носит восьмой размер, а в ее хорошенькой головке нет ни одной связной мысли. Айнсли, при всех ее недостатках, к сильному огорчению Майкрофта, редко ошибалась. - Разговор окончен. Возвращайся к отцу. - Твоя мать пригласила нас, ублюдок. – Мамочка будет не так благосклонна к семейству Норбери, когда Майкрофт расскажет ей про ребенка. – Я останусь тут так долго, как, черт побери, мне будет угодно. И она осталась, пила до тех пор, пока не отключилась, и мать велела Майкрофту оказать ей любезность и устроить Айнсли в одной из комнат для гостей. Мистер Норбери наблюдал за ним все подмечающим взглядом. Майкрофт так и остался в комнате для гостей, а Айнсли была расслабленной, жадной и торопливой, с чуть посветлевшими глазами, и не смогла прижать его к матрасу, как ему нравилось. Они расстались перед пасхальными каникулами. - Майкрофт представляет, как будет ощущаться ее клитор под языком – эластичная, продолговатая маленькая жемчужина. Его рот все сильнее наполняется слюной, движения рукой становятся все быстрее. Айнсли начинает произносить свой обычный набор проклятий, и его член реагирует как собака Павлова, отвечая на каждый шумный звук подергиваниями, истекая еще большим количеством предъэякулянта. - Айнсли, - говорит он, - в следующий раз, когда мы увидимся, я устрою праздник для твоей хорошенькой маленькой киски… - О боже, черт, черт, твою мать, Майкрофт, ты, о, твою… - Я положу руку на твою… - Твою мать! - … заставлю тебя затопить всю постель, нехорошая девочка. - Господи, черт! - Тебе понадобится новый матрас, новый ковер, новая чертова квартира… - Боже, боже, твою мать! - Ты неделю не сможешь открыть глаза. Больше не в силах говорить, она в последний раз втолкивает в себя вибратор, свободной рукой сжав свои соски, и Майкрофт наклоняется вперед, желая знать вкус, обонять, чувствовать все это. - Когда после окончания Кембриджа Айнсли появилась в его лондонской квартире, Майкрофт запоздало подумал, что этого и следовало ожидать. Она бросила свои сумки и с некоторым интересом огляделась вокруг. - Что, не женат? Нет образцовых детишек, выстроившихся в рядок перед подобающими посетителями? - Я очень занят. Она повернулась и, наконец, посмотрела на него. Он почувствовал себя словно пронзенная булавкой бабочка. Она возмутительно потрясающе выглядела, с безукоризненным макияжем, стрижкой, с зазывной полной грудью и аппетитной попкой. - Не похоже, чтобы ты был занят, - обвинительно сказала она. - Вам что-нибудь нужно, мисс Норбери? – Он не сможет слишком долго сдерживать эрекцию, и она все поймет; она всегда понимала. Она издала отрывистый, грубый смешок и опустила взгляд. - У всех нас есть недостатки, пижончик. Просто так получилось, что твои и мои дополняют друг друга. За последние годы учебы и за время пребывания в нынешней должности Майкрофт понял, что после драки кулаками не машут. Он повел ее в спальню, где сдался лихорадочному порыву. Так давно этого не было. После всего они, обнаженные, пресыщенные и потные, растянулись на сбитых простынях. Он положил голову ей на живот. - Ты не можешь тут остаться, - сказал он ей, лениво поглаживая ее сосок. Она фыркнула и надолго затянулась сигаретой, стряхнула пепел куда придется, а пришлось на постельное белье Майкрофта. - Это ясно, - сказала она, слегка оттолкнув его голову, и он про себя подумал, что выиграл сражение, и еще раз впился губами в ее губы. - Айнсли неистова в оргазме – она вся в поту, бьется и дрожит, и если Майкрофт рядом, безумно дергает его за волосы. Порой она молчит, захлебываясь воздухом; в другие раза постанывает; еще порой может кричать, однажды вскрикнула так, будто ударил гром. Сегодня она испускает долгий, пронзительный крик. - Продолжай, - говорит ей Майкрофт. – Не останавливайся. Она подчиняется и вскоре выгибается сильнее, и, задыхаясь, кончает еще раз. Майкрофт находит свой ритм - на грани, чувствует отголоски собственного оргазма, собирающиеся в основании спины. - Говори, - просит он, тяжело дыша. Она мягко усмехается. - Я единственная, кто знает, какой ты развратник, Майкрофт Холмс. Мне так это нравится. - Айнсли… - Чего бы тебе хотелось сегодня вечером, а? Моя киска теперь распухла и истекает соками, так что, может, она потеряла для тебя свое очарование. - Нет, нет, нет… - Мой рот? Ой, нет, не то – ты должен отыметь меня как следует, ты же так по мне скучал. - Трахнуть тебя. Она издает неодобрительный звук, словно отчитывая его, потом, расслабленная, встает, глядя в камеру. - Хорошие мальчики просят не так, - говорит она. Майкрофт вздрагивает, прерывисто дыша, запинаясь, прося прощения. - О, я знаю, - говорит Айнсли притворно удивленным голосом. – Ты думаешь, что мог бы трахнуть меня в попку. Майкрофт громко и продолжительно стонет. - Да, точно, - продолжает Айнсли. – Тебе нравится, когда я это разрешаю. Когда я чистая и гладко выбритая. Тебе нравится вставлять мне по самые яйца, так сладко заполнять меня, делать мне немного больно. Мое самое тесное отверстие. Я тебе говорила, что ты единственный, кому я это позволяла? Майкрофт кончает в беспомощно размытом клубке эмоций. - Айнсли было тридцать четыре, а Майкрофту тридцать два, когда они сидели в кафе, где подавали скверный кофе, и она сказала ему, что беременна. - Что? Как? Она усмехнулась. Под глазами у нее залегли тени, будто она не спала несколько ночей. - Как ты думаешь, умник? А я-то считала тебя кем-то вроде гения. - А я думал, что ты… - он осекся и понизил голос, – что-то делаешь. - В 98 процентах случаев это «что-то» эффективно, - сказала она, скривив рот в невеселой улыбке. – Полагаю, кто-то должен попасться в оставшиеся два процента. Майкрофт поджал губы. - Ты невероятна. Ее глаза вспыхнули. В других обстоятельствах он мог бы посчитать это своей победой, пусть и выигранной нечестным способом. - Прости. Так я не поняла – я одна виновата во всем, и это не ты галлонами закачивал в меня свою сперму. Айнсли, как всегда нескромная, громким голосом привлекла внимание и собрала толпу. Майкрофт напрягся и стал ждать, пока их зрители разойдутся. - Мы позаботимся об этом, - сказал он. – Я знаю место, очень приличное, очень… удобное. Я пришлю завтра машину. - Да пошел ты, - сказала Айнсли, встала и ушла. Она не села в машину, которую он прислал на следующий день, не отвечала на телефонные звонки. Месяц спустя, поразмыслив над всем, Майкрофт пришел к выводу, что она не получила того, что ожидала, была совершенно подавлена, что отказалась выйти из квартиры. А потом Шерлок первый раз совершил попытку самоубийства, и весь инцидент с Айнсли вылетел у Майкрофта из головы. Он не видел ее десять лет, до похорон ее отца. - - Тебе нужно так настроить камеру, чтобы мне тоже было видно. Майкрофт хмыкает, словно в раздумье. Потом выдает – Нет. - Знаешь, так нечестно. Ты все видел… - она жестом указала на свое бесстыдно выставленное напоказ тело, - а мне не достается ничего, кроме твоего голоса, если ты милостиво разрешишь мне его послушать. Майкрофт слегка усмехается, откидывая голову назад и прикрывая глаза. - Я не так уж много видел, - говорит он - уж с этим он смирился и не расстраивался. У него есть другие преимущества. Он слышит ее смешок. - Да, потому что я всю жизнь была без ума от такого отвратительного чудовища, как ты. - Это лучшее, что с нами случилось. - Ты никогда и ни в чем не называл меня лучшей. Майкрофт приподнимает голову, глядя на мерцающее изображение на экране. Айнсли встает и натягивает пижаму – простую и недорогую, в таких она любила спать. - Айнсли. Она поднимает глаза. Он не может не обращать внимания на то, какими они стали, они оба – люди среднего возраста. - Я устала, Майкрофт. - Ты всегда была лучшей частью меня, - говорит он. - После похорон Майкрофт велел Шерлоку и Джону возвращаться в Лондон без него. - Теперь ты просто задумался, - раздался у него за спиной голос Айнсли. Он невидящим взглядом смотрел на токарный станок, который так много значил в его жизни. Он выпрямился и обернулся к ней. Впервые за почти десять лет он пристально разглядывал ее. Она опиралась о дверной косяк мастерской, будто давая ему его вдоволь насмотреться. Она постарела, чуть располнела, но почему-то так расцвела, что стала воплощенной картиной чувственности, словно кувшин, в котором плещется драгоценное вино. Он снова повернулся к станку, зная всю правду: Айнсли заметила его несвоевременный интерес. Она всегда замечала. - Он был единственным порядочным человеком из всех, кого я знал, - сказал Майкрофт. Он почувствовал ее тепло, когда она подошла сзади. Она осторожно обняла его, и под прикосновением ее рук он обмяк, будто сбросил гигантское бремя. Она прижалась щекой к его лопатке и слишком крепко сжала его – в точности, как ему нравилось. - Редкая порода, - сказала она приглушенно. Он накрыл своими ладонями ее руки, лежащие у него на груди. - Прости, - сказал он и почувствовал, как она кивнула. – Что ты будешь делать со всем этим? - Этот дом принадлежит твоей семье. Тебе, полагаю. - Айнсли, пожалуйста. Разве я когда-нибудь… - Я ничего про тебя и не говорю. Я просто говорю, что мои братья и я, не служа, ради какой-то пустой прибыли вряд ли стали бы делить наследство. Майкрофт повернулся. Айнсли разжала руки и отступила, чтобы уйти, но он притянул ее назад, обняв и прижавшись своим лбом к ее лбу. Они оба прикрыли глаза. - Останься, - прошептала она. – Только на одну ночь. Мы притворимся. Майкрофт ответил ей, разжав губами ее губы и вдохнув в свои легкие ее дыхание. - Айнсли сталкивает челку с лица и хмурится в камеру. - Однажды я начну уважать себя настолько, что прекращу это, Майкрофт Холмс. - Я не хочу, чтобы ты мне так угрожала. - А я тоже много чего хочу. Майкрофту кажется - сейчас он понимает, что чувствует тот, у кого разрываются легкие. Он восстанавливает дыхание, встает и делает шаг. - Я сейчас приеду, - говорит он. - О, ради бога. – Ему не надо смотреть, чтобы знать, какое у нее сейчас выражение лица – губы поджаты, глаза возведены к небу. – Это займет полтора часа. Мне утром на работу. - Я велю Барклаю гнать побыстрее. Я буду у тебя в течение часа. - Майкрофт. Посмотри на меня. Он останавливается и смотрит на ее изображение на экране. Она грустно улыбается. - Что ты можешь сказать такого, чего не говорил? – спрашивает она. – Все останется по-старому. Ты, и твоя работа, твои костюмы, твой титул, твое произношение. И я. Мы… корабли в ночи. Иногда мы выкраиваем время, чтобы помахать друг другу флагами. Вот и все. Майкрофт думает, что если не обуздает себя, то ляпнет что-нибудь сентиментальное. А еще он думает, не упустил ли слишком много времени, беспокоясь о сентиментальности, и не упустил ли счастье. - Я ненавижу своего брата, - говорит он, и видит бог, что фраза звучит не так, как должна была. Он сглатывает, а Айнсли хмурится, наклоняя голову. – Он даже не настоящий, а так безумно, отвратительно счастлив. Я едва могу смотреть на него. Айнсли вздыхает. – Он настоящий. И всегда был настоящим, если бы ты простил его за то вторжение на так называемое занятие философией. - Не надо. - Майкрофт. – Она поднимает руку в успокаивающем жесте. – Единственная причина, по которой ты можешь сегодня приехать – если у тебя есть кольцо, и ты хочешь надеть его мне на палец. В противном случае – в то же время на следующей неделе. – Она улыбается одной из своих невеселых улыбок. – Я все еще буду здесь. Он не отвечает. Смотрит на свою руку, на печатку, которую носит. Она досталась от деда, и Майкрофту ясно дали понять, что она не подойдет - когда женщины говорят о подобных вещах, они имеют в виду нечто иное. Из динамика доносится мягкий вздох. - Спокойной ночи, пижончик. Надеюсь, теперь ты переключишь канал. Она кладет трубку и выключает свет, повисает тишина, экран темнеет. Майкрофт звонит Барклаю, своему водителю. Ему предстоит купить кольцо и совершить путешествие.