К звездам

«Бог не играет в кости со Вселенной».   — Альберт Эйнштейн (часто упоминаемая цитата)

  В то время как базовый инструктаж о последствиях и ответственности за высказывание желаний, с этической стороны, обязателен, это требование должно быть уравновешено большим благом для человеческого общества. Учителям запрещено разглашать о системе инкубаторов больше, чем предполагается учебным планом; это ограничение длится до тех пор, пока ученики не минуют возраст вербовки, что обычно оканчивается двадцатью годами. В то время как забота о ваших учениках похвальна, молчание это ваша обязанность как гражданина и как члена человеческого общества. Нарушение этой политики будет встречено немедленной потерей должности с последующими возможными карательными мерами…   — «Универсальные рекомендации для учителей средних школ (12-е издание)», выдержка.   С учетом нынешних военных потребностей, переданных мне ВИИСЛ, мои прогнозы свидетельствуют о том, что производства в скором времени будет недостаточно для удовлетворения совокупного спроса. Таким образом, я рекомендую немедленно сократить распределение квот для всех домохозяйств и гражданских организаций, отсортированных по уменьшению по шкале производительности добровольцев, как указано на прилагаемых диаграммах. Кроме того, диаграмма 5 очерчивает класс товаров и услуг, что теперь будут требовать для приобретения квоты. Консультация с ИИГС указывает, что, несмотря на снижение морали, гражданские беспорядки останутся незначительными. К сожалению, времена изменились.   — Рекомендации Машины производства и распределения (МПР), единогласно принятые ЦЭК в рамках ускоренных процедур.   Сидзуки Рёко медленно открыла глаза, сосредоточив взгляд на потолке над ней.   Хороший был сон, включая и тортик.   Она села и потянулась, высоко подняв одну руку, инстинктивно запросив при этом свой хронометр.   Оказывается, было 10:11:23, информация внедрилась в поток ее сознания.   Она раздраженно заворчала. Надеялась встать пораньше. Ну ладно, не настолько, чтобы ставить будильник.   Выскользнув из-под одеяла, она сунула ноги в любимые кроличьи тапочки, что слегка попискивали при каждом шаге. Они были сентиментально ценны, но она заверяла подруг, что они были «всего лишь подаренными старыми тапками». Ее миниатюрная фигурка, похоже, заставляла их думать о ней как о каком-то ребенке, и она ничем не хотела еще больше подчеркивать это впечатление.   Схватив с вешалки одежду, она начала снимать пижаму. Несколько утомительно; довольно многие из ее одноклассников, особенно мальчиков, были достаточно ленивы, чтобы все время носить одну и ту же самоочищающуюся одежду, каждый день. У других, предпочитающих более личный контакт, были одевающие их роботы.   Ее семья была несколько традиционнее – и менее обеспечена – для такого.   Порой она завидовала взрослым, не в первый раз подумала она, натягивая красивую юбку, что выбрала вчера вечером. Большинство взрослых использовали стандартный режим подавления сна из препаратов и нанотерапии, и, следовательно, спали от трех часов в день до нуля, в зависимости от предпочтений. Тот же самый режим считался возможно небезопасным для четырнадцатилетних вроде нее, и это все равно была не лучшая идея; идеология Управления подчеркивала важность того, чтобы дети каждого нового поколения испытали немного человеческого опыта, даже устаревшие его части. Таким образом, они бы не забыли о своих корнях и не выросли в бездушных постчеловеческих монстров или что-то вроде того.   Правительство всегда беспокоилось о подобном. К примеру, именно идеология Управления отвечала за установленные ограничения на прямую мысленную связь и виртуальную реальность. Они должны были шевелить губами, чтобы говорить, кроме как для заведомо медленных дальних посланий, а временные билеты на активацию ВР-имплантатов были непомерно дороги.   В конце концов, что-то иное было бы нечеловечным.   Хотя, помимо редких моментов слабости, она совсем не против была поспать все эти дополнительные часы. Она не знала, куда же торопятся люди. В настоящее время ничто не стоило спешки, и было все время в мире, чтобы сделать то, что хочется.   Совсем ничто.   Она мыслью приказала шторам открыться, затем оперлась на подоконник, разглядывая городской пейзаж со своей позиции на сорок втором этаже. У нее за спиной тихо распутывались длинные волосы, цепкие нити пробуждались ко дню. Это удобство не ограничивали – удивительно полезны были волосы, поддерживающие постоянную длину, очищающиеся и укладывающиеся самостоятельно.   Порой она чувствовала себя по-настоящему глупо, как квадратный колышек в мире круглых отверстий. В школе ей вбивали в голову: вся человеческая история была историей бегства. Бегства от голода, от нужды, от желаний. Ныне человечество и правда достигло конца истории, наконец-то встав на путь построения идеального общества.   Ей оно не казалось идеальным.   Она взглянула на Митакихару. Город гудел деятельностью, транспортные средства непрерывно двигались на поверхности, по бесчисленным эстакадам и трубам, и, как она знала, глубоко под землей. Воздушные транспортные средства оказались непрактичными и неэффективными – единственным настоящим решением заторов был переход в три измерения.   Пешеходы и велосипедисты переполняли скайвэи, в небе патрулировали дроны и, если хорошо присмотреться, можно было увидеть край заповедника видового разнообразия, ЗВР.   Но ее взгляд неизбежно устремился к звездному порту.   Казалось бы непритязательная структура, плоская и прижавшаяся к горизонту, с немного неправильным названием; звездный порт никого не отправлял в космос, не напрямую. Вместо этого там упаковывали пассажиров в гиперзвуковые челноки, направляющиеся в настоящие порты, окружающие экватор космические лифты. Звездный порт Митакихары имел особенно важное значение, так что он был необычно велик и загружен, самолеты постоянно прилетали и улетали.   Она с тоской посмотрела на него.   В мире, где получить можно было почти что угодно, космические полеты были в настоящем дефиците. Крайне ограниченные и тщательно регулируемые; к примеру, цены на прогулочные полеты были намеренно установлены на абсурдно высокий уровень, чтобы ограничить гражданские путешествия. Если есть желание, можно отправиться туристом – если готов заплатить.   Так было не всегда. Но в нынешнее время космос был зарезервирован для колонистов – и военных.   И правда, взглянув вверх, Рёко даже могла разглядеть проблеск одной из многочисленных оборонных станций на орбите Земли.   Она наклонилась и взглянула в установленный рядом с окном телескоп, сбросив с него покрывало на кровать. Подарок от бабушки, из автоматических моделей, требующий лишь переданную с корковых имплантатов команду, чтобы автоматически найти и сфокусироваться на желаемой цели.   Космическая станция была из новых баки-моделей, называемых так за геодезическую, как у футбольного мяча, форму. Так как военные хорошо секретили спецификации, никто не знал, почему же изменили основную форму, только что она чем-то лучше. Достаточно сказать, что их были сотни, каждая почти наверняка способна отклонить крупный астероид или уничтожить материк на поверхности под собой, и их постоянно совершенствовали, добавляли или заменяли.   Никто не знал, достаточно ли их, или понадобятся ли они вообще когда-нибудь.   Ее одноклассники, ее родители, все вокруг, казалось, счастливы были жить здесь. Казалось бы, бесконечное изобилие, отсутствие серьезных проблем, добровольная плодотворная работа – в настоящее время жители Земли тратили свое время на хобби, становясь художниками, физиками, спортсменами, исполняя мечты, что когда-то заходили в тупик из-за отсутствия возможности, прожигая бесконечные годы своих клинически бессмертных жизней.   Но не она. Она не была здесь счастлива.   Она говорила себе, что преодолеет это, что найдет себе хобби, быть может обзаведется парнем или зациклится на продвинутой теории поля, но этого так и не произошло. Вместо этого она продолжала ловить себя на взглядах вверх, во вселенную, куда, как ей казалось, по-настоящему стремилось ее сердце.   Возможно, когда-нибудь она отправится туда.   – Скорее, Рёко-тян, – сказал отец, появившись у нее в дверях. – Ты уже пропустила завтрак со всеми. Ты же знаешь, что думает твоя мать, когда ты так делаешь. Не заставляй ее ждать еще дольше.   Он не выглядел хотя бы на день старше тридцати, несмотря на то, что ему было больше ста лет.   «Легко придираться, когда тебе не нужно спать», – подумала Рёко, но вслух сказала:   – Ладно, иду.   Она задержалась еще ненадолго, оглядывая горизонт. Затем снова набросила пылезащитное покрывало на телескоп и вышла за дверь, оставив постель заправляться самой.   – Можешь поверить в это дерьмо? – спросил дедушка, когда она вошла в главную комнату.   Это была переполненная комната, предназначенная служить как жилое место, зона развлечений и столовая, с подходящей по случаю модульной мебелью. Многие вещи были дешевы, но в плотном городском центре, как Митакихара, пространство всегда было в цене. Как следствие, большинство семей в городе толкались локтями в чрезвычайно тесных квартирах – и никто не хотел жить за пределами города, потому что это было и дорого, и скучно. Не из-за квартир – они все равно выделялись правительством, и все равно за городом их было гораздо проще получить. С большинством граждан, тратящих правительственный распределяемый доход, разница в ценах между городскими и сельскими районами отражалась в основном в стоимости транспортировки товаров – и, таким образом, товары всегда были дороже вдали от центров производства, в городах. Управление склонно было смягчать разницу, так как оно все равно предпочитало более плотные города за их производительность, эффективность, безопасность для окружающей среды и возможность наблюдения.   Что было лишь одним из многих практических компромиссов теоретической эвдемонии.   – Я же говорила не ругаться при Рёко, папа, – хмуро сказала мать, когда Рёко заняла место за столом.   – Уверяю тебя, в школе она все время слышит и похуже, – упрямо сказал мужчина. – К тому же, ты видела новости? – спросил он, обернувшись указать на появившиеся на временно ставшей стеклообразной стене позади него слова,   – Да, папа, – своим запатентованным многострадальным тоном сказала мать. – Мы все прекрасно умеем проверять свои новостные ленты.   – Какие новости? – спросила Рёко. В отличие от родителей, ей не хотелось, чтобы ей в мозг каждое утро доставляли новости. Считала это отвлекающим.   – Они снова сокращают ресурсное распределение! – сказал мужчина. – Что за издевательство! Я думал, мы живем в будущем! Во всяком случае, так они продолжают нам говорить.   – Не упрямься. Ты же знаешь, какая ситуация, – резким тоном сказала мать.   Она беспокойно постукивала пальцами по столу. Похоже, за столом устроилось угрюмое настроение.   Рёко чувствовала, что что-то не так.   – К тому же, если ты в ближайшее время не передумаешь, – добавила она. – Я уверена, что твое дополнительное распределение легко все перекроет.   В голосе звучал сарказм.   – Послушай, я знаю, что ты это не одобряешь, – сказал старик, сразу же прочтя следующую строку старого спора. – Но я не передумаю.   – Я просто не понимаю, что тебя в этом привлекло.   – Послушай, – вмешался отец Рёко, протянув руку вперед, как будто физически разделяя их обоих. – Давай не будем снова поднимать этот спор. Он взрослый. Он и сам может принимать свои решения.   – Верно, – сказал старик, немного сконфуженный от неожиданной защиты.   – Я просто хочу, чтобы он знал, что нам не нужны квоты, – заверила мать. – Мы прекрасно обойдемся и без них. Я просто не хочу видеть, как ты умрешь, папа.   Прямая фраза испортила настроение всем за столом.   – Я вполне смогу выжить, – сказал старик, уже слышавший это прежде.   – Большинство не выживают, – опровергла мать.   – Хватит уже, вы оба, – попытался вмешаться отец.   – Твоя мать же еще жива, не так ли? – указал дедушка.   По правде говоря, единственной причиной, по которой они это знали, было то, что они еще не получили официального уведомления о смерти. В какой-то момент за последние двенадцать лет женщина просто перестала писать.   – Я знаю, что ты пытаешься отправиться за ней, – возразила мать Рёко с тоской и гневом в голосе, силой выдавливая слова. – Но пожалуйста. Оставь. Она не вернется. Она больше тебя не любит.   – Дорогая! – сказал отец, схватив мать за плечо. Этот комментарий зашел слишком далеко.   – Я не могу быть здесь счастлив, – опустил голову дедушка. – Просто не могу. Я пытался. Быть может, там для меня что-нибудь есть.   Для тех живущих на земле, кто был недоволен своими медицински вечными жизнями, было готовое решение. Кому наскучило, кто не мог вписаться в общество, кто развелся после шестидесяти лет счастливого брака – все они вступали в армию, что приветствовала их с распростертыми объятиями. Естественное предназначение для стремящихся изменить свою жизнь – или найти конец.   И, если по какой-то удаче вы выживете, вас ждет новая жизнь в колониях, стоит вам только захотеть.   Единственным требованием было, чтобы вам было больше ста, так чтобы можно было обоснованно заявить, что вы повидали большую часть того, что может предложить жизнь на Земле.   Вот куда ушла бабушка, и куда теперь собирался старик.   – Пожалуйста, можем мы больше не поднимать этот спор перед Рёко? – взмолился отец. – Она уже слышала слишком много такого.   Старик – который, вообще-то, совсем не выглядел стариком – опустил голову.   Рёко знала, что он чувствует вину за уход, и что она – единственная причина того, что он все эти годы заставлял себя остаться.   Она сглотнула.   – Приятного времени в космосе, деда, – сказала Рёко, обнимая его. – Делай, что хочешь сделать. Не вини себя.   Она уткнулась лицом ему в плечо, не желая смотреть на мать. Она говорила искренне, но не хотела видеть выражение ее лица.   Мужчина улыбнулся в ответ на ее слабость.   Он уходил на следующей неделе. Если точнее, в понедельник.   «Верно, – подумала Рёко. – Через сотню лет я смогу последовать за тобой».   Ее мать кашлянула, подхватив завтрак Рёко с ближайшего столика.   – Ну, кстати о сокращении ресурсов, – сказала она, с не лучшей эффективностью меняя тему. – Пищевой синтезатор снова сломался. Этим утром получилось только несъедобное месиво.   – Да, я заметил сухие злаки на завтрак, – сухо сказал отец.   – Мы его посмотрим, – пообещал старик, ссылаясь на себя и своего зятя, пока Рёко без особого интереса смотрела в чашку с кукурузными хлопьями.   – Если на этот раз он не будет нормально работать, чинить его я вызову техника, – сказала мать. – Меня не волнует, насколько будет дорого. Считайте это предупреждением.   Отец Рёко хмыкнул.   – Тогда перекушу в школе, – встала Рёко. – Я все равно хотела блинчиков.   – Ладно, повеселись, – сказала мать, опустошая чашку со злаками обратно в контейнер.   Она была не рада своей дочери.   Рёко помахала им всем на прощание и вышла за дверь.   В коридоре она вошла в уже ожидающий ее лифт. Он спустился на сороковой этаж, где она покинула его, прошла четыре шага и вышла на терминал вылета. Где уже ждал ее райд, личный автоматический транспорт.   Она вошла, двери закрылись, и машина помчалась, вниз по скату трубы эстакады, где переключилась с собственной силовой установки на использование осциллирующих магнитных полей вокруг.   Рёко приказала сиденью откинуться и улеглась. Она смотрела на солнце над головой сквозь множество искажающих прозрачных слоев, транспортные трубы переплетали небо вверху как продукт огромного оптимизирующего транзит паука.   Машина ускорилась до головокружительной скорости, идеально синхронизировавшись с окружающими ее.   Слишком скоро Рёко смогла выйти на тридцатый этаж своей школы. Ей часто хотелось, чтобы ехать нужно было дольше, чтобы у нее было время посмотреть на небо и подумать про себя.   По правде говоря, в нынешнее время семян сознания и универсального доступа к памяти были и более эффективные способы изучения навыков, чем пребывание в школе. Даже незаменимого личного взаимодействия можно было добиться, просто найдя кого-нибудь живущего неподалеку, кто готов был лично научить вас – и таких было множество по всем мыслимым темам. У людей просто была масса времени.   Нет, дело не в обучении, по крайней мере, не совсем. Дело в общении со сверстниками и, что важнее, выяснении того, чему вы хотите научиться. Как только вам это удавалось, все получалось легко, и вас оставляли практически самих по себе.   Это было невероятно важно, и она все еще этого не достигла.   Она прибыла рано, так что, как и обещала, заглянула в школьную столовую. В век трехмерных пищевых принтеров школьная еда неотличима от той, что готовит ваша мать – если только ваша мать или кто-то еще в семье не занимается традиционной кулинарией как хобби.   Ну, синтезируемая еда была довольно хороша, так что это было не так уж и важно.   – Рёко! – окликнули ее подруги, когда она вошла в помещение.   Она огляделась в поисках источника, столика примерно посередине зала.   Она пробралась мимо других столов, усевшись рядом с Симоной, иностранной ученицей по обмену, что присоединилась к небольшой группе ее подруг. Напротив сидели две другие ее подруги, длинноволосая Тиаки и предпочитающая косички Руйко.   Там ее уже ждал поднос с блинчиками, доставленный автоматической раздачей.   – Ах, как странно видеть тебя здесь, – сказала девушка, подчеркнутый синтаксис заметно стабилизировался внутренним языковым модулем обратной связи, что можно было понять по незначительной задержке перед некоторыми словами. Со временем ей это будет не нужно, но она пробыла здесь всего лишь два месяца, и даже ускоренное обучение было не настолько быстрым.   Рёко кивнула. По утрам она обычно была не слишком общительной.   – Синтезатор сломался, – сказала она, изображая лицом «ничего не поделаешь».   Симона вместе с сидящими напротив сочувственно хмыкнули.   По правде говоря, они с Симоной вполне неплохо могли общаться на человеческом стандартном – интернационализированном и мутировавшем английском – но, в конце концов, изучение местного языка было среди причин того, почему она здесь. И они прекрасно понимали друг друга, со всеми задействованными при этом технологиями.   – Ну, вот эта девушка, – начала Тиаки, указав на Руйко, – только что сказала нам, что хочет быть наноинженером.   – О-о, – вежливо сказала Рёко. – Престижно. Но что случилось с теоретической физикой?   – Оказывается, – сказала Руйко, – продвинутая теория поля мне до слез наскучила. Так что я ее бросила.   – Не нужно заниматься теорией поля, чтобы быть физиком, – заметила Симона.   – Ага, но именно там в физике все самое классное.   Дальнейшее мнение Рёко придержала при себе, подцепив вилкой блинчик с клубникой и шоколадом. Эта учащаяся «наноинженерии» была одной из самых взбалмошных девушек, что она знала, почти без паузы перескакивающая с темы на тему. Наноинженерия была одним из самых сложных предметов, и Рёко была уверена, что к исходу месяца девушка двинется дальше, учиться химии или, кто знает, быть может современному искусству. С ней никогда нельзя было угадать.   – А что насчет тебя, Рёко? – спросила Тиаки.   – А? О, э-э… – начала она, выдернутая из мыслей.   – Она хочет быть космическим путешественником, – сказала Симона.   Рёко предупреждающе взглянула на нее, но ущерб уже был нанесен.   – Да, но это не то, что у тебя получится добиться, – сказала Тиаки. – К несчастью. Что насчет ограничений по возрасту и необходимости вступить в бой – ты же не хочешь всего этого?   – Ну, учись на космического инженера или вроде того, – сказала Руйко, жуя свой завтрак, предполагая, что ответом Рёко будет «нет». – Или, не знаю, что-нибудь связанное с космическими лифтами. Я и сама туда еще не смотрела. Вообще-то, звучит довольно неплохо.   – Может, что-то вроде этого, – храбро сказала Рёко, пытаясь закрыть эту тему.   – Говорю же… – начала Тиаки, взмахнув палочками для еды.   Рёко повезло. Девушка остановилась на середине предложения, когда все они одновременно получили внутренние напоминания, что очень скоро начнется обязательный урок, и невежливо будет опоздать.   – Фу, – подытожила Тиаки, когда они встали уйти. – Обязательный урок это так скучно.   – Это твой гражданский долг, – сказала Симона начинающей скрипачке. – Каждый гражданин должен на базовом уровне понимать науку и знать основные технологии производства на случай, если это будет необходимо.   Остальные девушки закатили глаза.   Рёко ей посочувствовала. Симона как будто зачитывала правительственную брошюру. Однако она подумала, что заметила в голосе девушки намек на иронию.   Хотя обязательный урок и правда служил хорошим целям. Учрежденный в начале нынешней войны, он был предназначен на случай, если война станет настолько серьезной, что правительству придется переключить экономику с того, что называли «эвдемонией», обратно в режим дефицита. Если такое когда-нибудь произойдет, семейные квоты начнут привязывать к производительности, по сути сделав производственную деятельности недобровольной. И если действительно будет плохо, они даже могут вернуться к чему-то вроде капитализма.   Понемногу это уже происходило. Граждане всегда получали дополнительные квоты за определенные виды работ, но эти дополнительные выплаты с каждым месяцем становились все существеннее, так же как и усложнялась система уровней оплаты. В сочетании с непрерывным сокращением базового распределения, это создавало среду, в которой многие обладатели полезных навыков искали оплачиваемую работу, а многим другим приходилось оставлять желания стать археологом или специалистом по чайной церемонии.   Все даже дошло до того, что многие популярные музыканты, ранее с удовольствием бесплатно распространяющие свою продукцию, начали просить у своих фанатов номинальные пожертвования. Подобное происходило повсюду – многое из того, что некогда было бесплатно, снова начинало обзаводиться ценой.   – О чем задумалась? – как всегда заботливо спросила Симона.   – Об экономике, – сказала Рёко.   Девушка рассмеялась, ярко и звучно.   – Должно быть, до тебя по-настоящему добралось начальное обществоведение, – поддразнила она. – Я бы никогда не приняла тебя за специалиста по централизованному планированию.   – Никогда не угадаешь, – с улыбкой сказала Рёко.   Обязательный урок был прерван довольно интересным событием.   Они обсуждали тонкости конструкций легких рельсотронов. В эпоху загрузки напрямую в память кто угодно мог с легкостью вспомнить и пересказать информацию – главный вопрос был в возможности ее применить, и именно в этом они и практиковались. Или же, равнодушными правительственными словами: обучение заключалось в репликации ценных нейронных цепей.   – Вау! – сказал сидящий рядом с окном парень, глядя в него.   Инструктор прекратил диктовать необходимые спецификации, чтобы скептически взглянуть на парня, явно собираясь упреком напомнить ему о вежливости.   Прежде чем ему это удалось, парень резко развернулся и указал на дальнюю стену, вызвав образ того, что он увидел, прямо нарушая политику использования технологий в классе.   Изображение крупнее натурального обладало абсурдной четкостью прямого вывода с сетчатки глаза, демонстрируя картинку с гораздо большим числом деталей, чем человеческий мозг вообще мог воспринять. В центре был ярко-красным очерчен объект волнения, прогуливающийся по прилегающей к их классной комнате пешеходной эстакаде.   И это, кратко говоря, была знаменитость.   Все ученики сразу же кинулись на ту сторону комнаты.   Инструктор пожал плечами, после чего и сам подошел взглянуть. Это было довольно необычно, и вполне приемлемо было проявить немного снисходительности.   – Томоэ Мами! – излишне сказала девушка.   – Что она здесь делает?   – Вау!   – Мами-сама!   – Мы же в ее родном городе, народ. Конечно, она порой показывается здесь. Да ладно!   – Не пытайся выглядеть спокойно. Мами это круто. Ты тоже посматриваешь.   Упомянутая девушка – или, скорее, женщина – была в обычной одежде, а не в одной из двух знакомых по новостным голограммам униформ. Тем не менее, несмотря на то, что все знали, насколько велик ее возраст, она выглядела на девятнадцать, максимум на двадцать, гораздо моложе оптимального возраста, в котором нанотехнологии замораживали большинство взрослых.   Выбор такой внешности был возможен только для волшебниц.   Пока они смотрели, девушка остановилась на полпути и с улыбкой повернулась к ним лицом. Она харизматично помахала, запрыгала ее приметная прическа.   – Да! Мами! – сказали некоторые из учеников, тогда как многие, считающие, что их видят, взволнованно замахали. Окна на этом этаже по соображениям безопасности не открывались, но они все равно закричали.   В отличие от остальных, Рёко спокойно смотрела в окно, хотя она и пробилась на вполне неплохое место.   Она задумалась, каково бы было быть кем-то вроде нее.   «Мне интересно, стоит ли оно того, – подумала Мами Кьюбею, вцепившемуся лапами в ее правое плечо. – Эта прогулка сорвет мое прикрытие».   «Я думал, ты любишь детей», – ответил инопланетный инкубатор.   «Конечно люблю, – подумала Мами. – Но ты прекрасно знаешь о проблемах моего присутствия здесь».   Она помахала классу, по-доброму улыбаясь машущим в ответ подросткам.   «Ну, я нашел то, зачем мы сюда пришли», – сказало существо.   «Так здесь все же есть перспективный вариант?»   «Да, и довольно сильная».   «Нам пойти на вербовку?»   «Нет, не думаю, что это потребуется. Ей нужен небольшой толчок. Если потребуется, отправлю заняться ею другого инкубатора».   Мами прекратила махать и продолжила идти, стараясь игнорировать глазеющих пешеходов, многие из которых останавливались сделать оптическими имплантатами снимок.   «Несмотря на ситуацию, не могу не испытывать облегчения. Мне никогда не нравилась вербовка».   «Чувство, что я не могу понять. Тем не менее, тебе стоит радоваться тому, что есть и другие, делающие за тебя работу».   «Глупо, не правда ли? Чувствовать себя лучше только потому, что я лично этом не занимаюсь. И в то же время мне нравится обучать».   «Это не то, что я могу прокомментировать. Однако в этом случае ты будешь невинна. Эта девушка вполне успешно заключит контракт и без твоего вмешательства».   «Я не чувствую себя лучше – и нет, не говори этого. Я знаю, что ты не понимаешь»,   Весь этот разговор они провели с неподвижными лицами, как если бы они были высечены из алебастра. Для Кьюбея это было типично, но Мами старательно осваивала это на протяжении многих лет.   Достигнув узкой, шириной в одну машину, частной трубы, она шагнула сквозь двери размером на одного человека, закрывшиеся позади нее.   Затем она вошла в свою личную машину, и в ее случае она и правда была ее личной, предназначенной только для ее постоянного пользования и гораздо более крупной, чем обычная модель. Затем, маневром, что восходил к туманам человеческой истории, она вышла с другой стороны в заднюю часть трубы, опершись на корпус машины, чтобы скрыться из виду. Размер машины неплохо помогал в подобных ситуациях.   Она превратилась, окутавшись лентами света, надеясь что яркость события не будет заметна с другой стороны.   Одной мыслью она прошла процедуры авторизации, что были созданы реагировать только на обладающих соответствующими правами доступа – волшебниц с выданными правительством кодами.   Перед ней в трубе сформировалась небольшая диафрагма, впустив звук ревущего ветра.   Их задумывали как быстрый проход для отправляющихся охотиться на демонов волшебниц, но она использовала их кое для чего совершенно другого.   Она задержала дыхание и выпрыгнула в пустоту.   После обязательного урока Рёко направилась в комнату где, согласно расписанию, специалист ознакомит учеников с основами космической инженерии. Несмотря на собственную критику недавнего предложения, это, вероятнее всего, было единственным ее реальным вариантом, и она уже неделю посещала этот класс, хотя ее подруги об этом не знали.   Но несмотря на весь интерес, что ей стоило к этому проявить, она просто не могла заставить себя заинтересоваться. Весело было обсуждать ядерные двигатели и возносящиеся лифты с точки зрения действия, но детальные принципы работы, уравнения и используемые материалы просто не привлекали ее.   Она хотела исследовать, как европейские исследователи в старину, а не плотничать в доке, собирая корабль.   Как бы она ни пыталась, ей не удавалось проявить к обсуждению более чем любопытства. Вместо этого она размышляла над другой темой.   Быть волшебницей…   Об этом мечтали многие девушки, несмотря на незаконное препятствование их родителей. В конце концов, можно было пожелать все, что захочется, и кроме этого быть уверенной, что тебя будут считать героем. В обмен на это многие, рассматривая стерильную пустоту своих нынешних жизней, с радостью заплатили бы цену.   Что для нее было важнее, волшебницы не были связаны никакими ограничениями на путешествия, ограничивающими лишь обычных людей, хотя от точки зрения зависело, было это благом или проклятием.   По специальной воинской обязанности, принятой почти двадцать лет назад, все новенькие должны были отдать человеческой армии тридцать лет службы, а минимальный возраст участия в бою резко опустили до тринадцати лет.   На службе их будут пересылать по всему местному региону космоса, по планетам и станциям, где не увидеть ни одного гражданского. Помимо этого, в отпуске или после – гипотетической – почетной отставки, они получали те же бонусы, что и все военные ветераны, включающие неограниченные путешествия куда захочется на Земле и ее колониях, и право поселиться где угодно.   Не считая вынужденного присоединения к военным, Земля довольно неплохо относилась к своим спасителям. Они начинали не рядовыми, но младшими лейтенантами, что влияло на их обучение, оплату и льготы, и вполне могли получить повышение при хороших результатах. Они получали специальные жилые помещения, специальных наставников и лучшую чертову психотерапевтическую помощь и наблюдение из возможных.   Вас не отрывали от семьи, как и более человечных солдат. Ваши родители могли прилетать достаточно часто, хоть раз в две недели, в зависимости от местоположения, или никогда, в зависимости от того, что врачи посчитают лучшим для вашего психического состояния.   А во время отпуска ваше окружение будет считать вас героем. СМИ будут писать хвалебные истории жизни, а дети обожать вас. Человечество испытывало вину за свои требования и делало для вас все возможное.   Лишь ваша семья и семьи других волшебниц осмелятся встретить вас с печалью во взгляде.   Строго говоря, это было все, что Рёко должна была знать. Однако невозможно было обеспечить Закон об ограничении информации, и с самым беглым поиском в Интернете легко было получить множество других, запретных фактов и чисел.   И Рёко копалась гораздо глубже чем при беглом поиске.   К примеру, никто не должен был знать о процессе извлечения души или об ужасной связи между эмоциональным состоянием и порчей самоцвета. Никто не должен был знать, сколько погибало в первом бою или до своего первого отпуска. Никто не должен был замечать часто чрезвычайно долгих первых отпусков, призраков во взглядах некоторых впервые вернувшихся или того, как они поглощали кубы горя, как будто бы от этого зависела их жизнь – что, конечно, и было.   Рёко сглотнула.   Тем не менее, несмотря ни на что, она им завидовала.   Ей даже не нужны были уговоры или умопомрачительные силы, хотя они, конечно, подслащивали пилюлю. Такая жизнь казалась гораздо более похожей на жизнь, которой бы она могла наслаждаться, чем та стерильная скучная жизнь, которой она жила. Быть может, там она сможет почувствовать, что делает в жизни что-то, а не сидит без толку.   Но это была мечта, которой она отказывалась увлекаться, даже если потратила время, чтобы изучить о системе все возможное, даже если порой об этом фантазировала.   Выбор инкубатора был чрезвычайно редок, и ничего нельзя было сделать, чтобы привлечь их. Не помогут никакие личные пожелания или общественные мольбы. Нужен «потенциал», и инкубаторы были весьма сдержанны в плане того, что именно приводило к нему. Они выбирали одаренных и обычных, сирот и из счастливых семей и – в колониях – богатых и бедных. Если нет потенциала, они никогда не придут.   Но если у вас есть потенциал, тогда однажды, даже если вы не придумали желания, даже если вы не хотите заключать контракт, появится инкубатор, зачастую с волшебницей-вербовщицей, помогающей убедить вас.   Все, что можно было понять, это что у всех выбранных в момент их желания было глубокое, мощное и личное стремление, которое они считали по-настоящему стоящим их души – но многие разделяющие такую тоску оставались невыбранными, даже если их желания, казалось, идеально соответствовали целям инкубаторов. Никто этого не понимал.   Никто не мог ни развивать этого, ни за это бороться. Не вы вызывали инкубаторов. Инкубаторы приходили за вами.   Так что она не мечтала.   Мами упала на землю после спуска, что лучше всего можно было описать как «контролируемое падение». Она неоднократно использовала многочисленные трубы и строения на своем пути, чередуя захваты лентами и раскачивания, чтобы управлять своей скоростью и траекторией, неуклонно продвигаясь вниз и вперед.   Она была в одном из внутренних колец города, неподалеку от центров производства и исследований, что отвечали за плановую экономику, и неподалеку от звездного порта, через который она прибыла. Во время спуска она миновала «Потребительские товары Сидзуки», «Нанотехнологии Гефеста», «Биологию Хроноса» и, наконец, широко известные исследовательские центры «Зевс» и «Прометей», уникальные для Митакихары.   У всех новых зданий была очевидная общая тема для наименований и, если смотреть снизу, все они устремлялись в небо.   Два исследовательских центра стояли лицом друг к другу, нависая над узкой мостовой между ними, странно лишенной конструкций. В самом низу этой пропасти, прямо посередине, была ее цель.   Уцепившись за часть надстройки здания «Прометея», она начала окончательный спуск, достигнув земли на костетрясущей скорости, что было разумным только благодаря ее улучшенному телу.   Она убрала ленту, а затем и весь остальной свой костюм, и повернулась к тому, что искала: заднему входу старомодной церкви в католическом стиле, аномалии посреди возвышающихся городских суперстроений. Недавно реконструированная и модернизированная, она выглядела гораздо новее большинства зданий такого типа. С этим явно помогли восстановительная архитектура и стекло.   Мами приземлилась в саду в задней части, среди аккуратно ухоженных цветов и винограда. Далеко позади нее оставался почти постоянный шепот поверхностного трафика.   Она вздохнула, вспоминая времена, когда сердце Митакихары было далеко отсюда, а эта церковь была в тихом пригороде.   Ну, все меняется.   «Неужели все это и правда было необходимо? – почти с волнением спросил вцепившийся в ее плечо Кьюбей. – Ты едва не потеряла меня на третьем раскачивании».   – Тебе не помешает легкая тренировка, – на этот раз сказала она вслух. – И не то чтобы тебя можно было убить.   «Тела не дешевы», – сказал Кьюбей.   – Ты знаешь, почему это было необходимо, – сказала Мами. – Так что хватит жаловаться. И я была бы признательна за конфиденциальность.   «Ладно, ладно, – подумал инкубатор, спрыгнув с ее плеча на мощеную землю. – Понял. Увидимся», – добавил Кьюбей, рысью помчавшись прочь.   – Пока, – вежливо сказала Мами, прежде чем сосредоточить внимание на лежащей перед ней задачей.   Она оставила каналы общественного транспорта, потому что хотела избежать сети наблюдения.   Конечно, в воздухе за пределами труб были наблюдающие стражи, но они старательно игнорировали волшебниц, постоянно рыскавших в пространстве между труб, охотясь за добычей. Они знали, что нет никакой необходимости спасать их от падения или чего-то вроде этого.   Что важнее, перемещение этих девушек даже не записывалось, аккуратно вымарываясь из ежедневных записей. Было признано нецелесообразным для общественности иметь возможность выяснить детали о демонической активности рядом с их жильем, опасаясь паники или, с той же вероятностью, попыток наблюдения.   Таким образом, путешествие по воздуху считалось более уединенным, чем при использовании предоставленного правительством личного транспорта или во время прогулки по пешеходным скайвэям.   И у нее были причины сохранить свои перемещения в тайне.   Шагая вперед, она залезла в карман юбки и вытащила старомодный металлический ключ. Это было ненужное усложнение – электронные контроллеры здания наблюдали и вполне могли легко открыть дверь – но реконструктор была удивительно настойчива в таких деталях, как наличие старомодных ключей и замков.   Мами скользнула в коридор, осторожно закрыв за собой деревянную дверь.   Она выделила мгновение вдохнуть запах древесины. В нынешнее время редко где можно было найти дерево, кроме как в лесу в виде деревьев.   Затем она прошла по коридору, эхом доносился далекий голос проповедницы.   Отошла в сторону девушка, пропуская ее, ее глаза распахнулись от узнавания. Еще одна, со странно пассивными глазами, выглядывала из-за угла.   Мами об этом не беспокоилась. Всем здесь можно было доверять.   Она открыла дверь в маленькую комнатку глубоко внутри церкви, спальню на одного человека. Здесь было слишком тесно, почти навевало клаустрофобию, но именно так предпочитала живущая здесь. Девушка вполне могла получить гораздо большую комнату, с большим числом удобств, но решила не делать так по причинам, что она оставила при себе.   Упомянутая девушка, выглядящая едва подростком, сидела на маленькой кровати, казалось, в раздумьях. Она грызла яблоко, слегка подпрыгивал длинный хвост. На столе тихо остывал чайник.   Мами ненадолго задумалась о том, как для нее сейчас молодо выглядела Кёко. Все было по-другому, когда они обе были молоды, но сейчас Мами выглядела заметно старше. Конечно, это было всего лишь выбором – Мами позволила себе повзрослеть до разумных примерно девятнадцати, тогда как Кёко решила навсегда остаться четырнадцатилетней.   И это было среди того, о чем Мами никогда не спрашивала.   Мами открыла рот, чтобы прервать задумчивость девушки, но Кёко удивила ее, заговорив первой.   – Добрый день, маршал, – поприветствовала девушка, не бросив на нее ни взгляда.   Мами нахмурилась.   – Не дразни меня, Сакура-сан, – сказала она.   Девушка лукаво улыбнулась, откинув голову назад.   – Закрой дверь.   Мами так и сделала, и когда развернулась, увидела Кёко уже сидящей на кровати лицом к ней.   – Ну, не стесняйся, – сказала Кёко, похлопав по месту на кровати рядом с собой.   Мами села. Не то чтобы сесть можно было куда-то еще, помимо неудобного на вид деревянного стула.   – Так как дела? – спросила она.   – Неплохо, – сказала Кёко, воодушевленно грызя яблоко. – Крупные главенствующие религии снова подняли шум, но это ни к чему не привело. Эти ублюдки и пальцем не могут меня тронуть и знают это.   Мами нахмурилась после выбранного ею выражения.   – Да-да, знаю, – неискренне сказала Кёко. – Поработаю над этим.   Четыре сотни лет «работы над этим» так ни к чему и не привели.   Она протянула Мами яблоко, что та вежливо приняла. Мами праздно задумалась, было ли это выращенное яблоко или синтезированное.   – А как у тебя? – спросила Кёко.   – Все как всегда, – сказала Мами, наливая себе чашку чая. – Встречи, выступления, публичные мероприятия, редкие кампании – ты даже не представляешь, как сложно было выкроить время и прибыть сюда.   Кёко фыркнула.   – Ну, не то чтобы я была менее занята.   Мами улыбнулась и откусила яблоко. Она не вполне одобряла новое направление в жизни Кёко, но не собиралась ничего говорить, не о том, к чему у девушки была столь несомненная страсть.   И если она и правда приносила в жизнь людей мир, то почему нет? Это тоже было среди идеалов, к которым они обе стремились.   – Есть новости о Хомуре? – спросила Кёко, разглядывая огрызок своего яблока.   Мами покачала головой.   – Конечно нет, – сказала она, отпивая чай.   – Просто уточнила, – сказала Кёко.   – Ты каждый раз уточняешь, – без упрека сказала Мами.   Кёко вздохнула, глядя в потолок.   – Порой я скучаю по прежним дням, – сказала Кёко. – Только мы четверо, одни во всем мире, сражаемся с демонами. И никаких осложнений с МСЁ, с правительством, с военными и с пришельцами.   Мами тоже подняла взгляд, позволив себе погрузиться в воспоминания.   – Понимаю, – сказала она. – Как бы ни было больно быть настолько одинокими, кажется, мы и правда были чем-то особенным.   По правде говоря, она испытывала ностальгию, казалось, сильнее, чем когда-либо Кёко, но это было среди того, о чем она никогда не говорила.   – Интересно, где она, – задумчиво сказала Кёко. – Хотелось бы знать, почему она ушла.   – Ищет свою Богиню, – сказала Мами. – Уж ты-то должна это знать.   Кёко раздраженно взглянула на нее.   – Конечно, я это знаю, – горько сказала она. – Но стоило ли ради этого оставлять нас? Где она, Мами? Что она делает?   – Если она не хочет быть найденной, то никто ее не найдет, все просто, – сказала Мами, пожав плечами и отпив чай.   Кёко промолчала, играясь с кольцом самоцвета души на своей руке, пока Мами наблюдала за ней, пытаясь понять, о чем думала девушка.   Скорее всего, она знала.   О том дне двадцать лет назад, что изменил жизнь Кёко.   Ни одна из них никогда не обращала внимания на сумасшедшие пустословия Хомуры о Богине Надежды, ожидающей их в конце Закона Циклов, или на ее мрачные бормотания о состоянии мира.   Как она говорила…   «Давайте! – Хомура часто во время разговора перебрасывала свои длинные волосы. – Хватит ныть! Я потрясена, что она пожертвовала собой ради таких медленных волшебниц, как вы двое! Нельзя не отставать?»   О, да, легко жаловаться на медлительность других, когда у тебя есть волшебные крылья и ты можешь летать.   Но после того, что сделала в тот день Хомура, Кёко поверила. Мами видела это в ее глазах.   Несмотря на все произошедшее в ее жизни, Кёко никогда по-настоящему не отказывалась от религии своей семьи. Она всегда хотела верить, всегда хотела видеть надежду в конце туннеля, но события ее жизни уничтожили ее способность к этому.   До того дня.   В тот день Мами увидела, как крошечный огонек в ее глазах вновь разгорелся в невиданное ею веками жаркое пламя.   Не то чтобы Мами могла с этим согласиться. Конечно, то, что сделала Хомура, внушало трепет, но это было лишь выражением силы ее души, как и у всех них. Не нужно было вовлекать Богиню, чтобы это объяснить.   Но Кёко…   Она с полным энтузиазмом кинулась навстречу своей новой страсти, выйдя на уровень харизмы, которого Мами никогда в ней не видела. Она использовала новое для них внимание общественности насколько это было возможно, непрерывно обсуждая с другими волшебницами то, что она видела, и во что теперь верила.   Как и ее отец до нее, вместо того чтобы быть связанной догмами, она переосмыслила и освежила то, что сообщалось в ее религии и, в ошеломившем всех развитии, в самом деле привлекла последователей, сперва ручеек, а затем и поток.   Конечно, у Культа Надежды была ограниченная аудитория, но по сути это была единственная существующая религия, способная привлечь членов, достаточно удивительное достижение, чтобы получить двусмысленное признание от такой организации, как сама Англиканская Церковь. Кёко и ее последовательницы, говорили они, были заблудшими овцами – полными еретических идей, но с небольшим направлением вполне способные к искуплению. Если посмотреть, эта тщательно продуманная формулировка позволяла Церкви включать ее последовательниц в свое весьма уменьшившееся число, даже если сам Культ был с этим не согласен.   Не то чтобы Кёко это заботило. Она не хотела их внимания, и ей оно не было нужно – не то чтобы они когда-нибудь прекращали пытаться ее переубедить. Несмотря на все их попытки, у нее не было ни малейшего желания становиться зазывалой убившей ее отца Церкви, и у нее было более чем достаточно пожертвований, чтобы держаться самой. В конце концов, именно на эти деньги она перестроила церковь, ту самую церковь, где когда-то давно жила ее семья.   И именно на эти деньги сотни ее последовательниц тратили свои отпуска, просматривая записи и прочесывая человеческое пространство в поисках своего апостола: Акеми Хомуры, что через неделю после того, как помогла спасти человеческую колонию на Эпсилон Эридана и сломала понимание мира Кёко, попрощалась со своими подругами – и исчезла.   Хотя все это не относилось к делу.   – Я тоже по ней скучаю, Сакура-сан, но зачем ты сюда меня вызвала? – спросила Мами, снова прерывая задумчивость девушки. – Не только же для того, чтобы вспомнить. Нет, если ты попросила меня заглянуть незаметно. Что значит, что это дело МСЁ.   Кёко очнулась от задумчивости и краем глаза посмотрела на Мами.   – Ты имеешь в виду Союз? – поддразнила она, кинув почти полностью съеденный огрызок в мусор.   Мами прищурилась. Конкретно это название безмерно раздражало Мами, как будто предполагая, что быть волшебницей это всего лишь работа, а инкубаторы их боссы. Хотя использование термина прекратилось с началом войны, и теперь роли и обязанности волшебниц были по-настоящему ясны. Кёко просто озорно ее дразнила.   – Ладно, ладно, – отвела взгляд Кёко.   Она откашлялась.   – Быть может я чрезмерно параноидальна, – несколько отстраненным голосом сказала Кёко, – но как ты знаешь, у нас сейчас есть несколько исследовательских проектов, посвященных улучшению жизни наших членов.   – Да, конечно, – сказала Мами. – Большинство из них я помогала начать.   Она подавила ухмылку. Когда-то давно она бы посмеялась над идеей того, что Кёко скажет что-нибудь включающее слово «исследование».   Она откусила от яблока.   – Помнишь аудит кубов горя? – спросила Кёко, взглядом подчеркивая вопрос.   Мами крепко задумалась, пережевывая фрукт и приложив палец к щеке.   – Нет, не помню, прости, – проглотив в конце концов, сказала она. – Во всяком случае, без подготовки.   Для них обеих это была неизведанная территория. Очень давно, еще когда только формировался некогда тайный Махо-Сёдзё Ёкай, Хомура возглавляла инициативу по сбору данных, настаивая на том, чтобы все позаботились подробно докладывать о всех до единого боях, в которых они сражались, сколько кубов горя они получили, сколько потратили и так далее. В принципе, больше ни у кого другого не было желания заняться чем-то подобным, особенно после того, как она загоняла их на длинные презентации со статистикой. Большинство считали их поразительно скучными, и Мами до сих пор могла вспомнить, как Кёко каждый раз засыпала в своем кресле, неприлично пуская слюни изо рта.   Еще это вызывало чрезмерные разногласия. Многие из ранних членов были инстинктивно скрытны, и в то время как все соглашались на важности совместной работы, их возмущало, когда Хомура на каждом совещании решительно настаивала на корректировке территорий, реорганизации команд, смене стратегий и всему остальному, что она считала хорошей идеей. Ничуть не помогали широко известные весьма эксцентричные верования Хомуры. Мами, Кёко и Юма буквально годами приглаживали взъерошенные перья, квартира Мами принимала чаепитие за чаепитием.   Она поддерживала Хомуру, но должна была признать, что никогда не была уверена, не было ли это еще одной сумасшедшей одержимостью Хомуры, вроде ее Богини, даже если Кьюбей соглашался, что каждое изменение было «возможно, хорошей идеей».   Через несколько лет она перестала задавать вопросы, так же как и все остальные. Уровень смертности от демонов заметно снизился, а в запасе общих кубов горя начали накапливаться абсурдные излишки, настолько великие, что инкубаторы активно поглощали даже те, что не были использованы.   Совсем не статистика убедила членов. Но осознание того, что каждый раз, когда они встречали другую команду и общались, разговоры о чьих-то смертях или исчезновениях стали практически неслыханными, в отличие от прежней почти определенности.   В настоящее время, хоть Кёко и Мами все еще были уважаемыми руководителями «Союза», они передали все скучные занятия тем, кому такое нравилось.   Однако Юма все еще была этим довольно занята.   – Ну, это понятно, – сказала Кёко. – Я сама только недавно вспомнила. Хотя ты помнишь? Та встреча, когда француженка все стучала по столу, что мы не можем доверять правительству, и все подняли шум. У нее еще была забавная прическа?   В голове Мами зажглась лампочка.   – О, верно, та, со шпильками в волосах, – сказала она, совсем не замечая иронии вспоминать кого-то за их «забавную» прическу. – Теперь помню, – подалась вперед Мами, запрыгали ее волосы. – Она тоже была права. Интересы правительства не совпадают с нашими, и не все были довольны, что мы передали им часть логистики кубов горя, пусть даже это была экстренная мера.   – Точно, точно, – сказала Кёко, не желая снова перебирать причины. – Ну, во всяком случае, я вызвалась использовать ресурсы Церкви, чтобы помочь со сбором данных, раз уж у нас уже есть вся необходимая инфраструктура.   Члены всегда называли Культ Церковью, даже если никто кроме них его так не называл.   – Верно, – согласилась Мами.   По правде говоря, к настоящему времени Культ «вызвался» разбираться со сбором почти всех данных. Это было всего лишь эффективное использование ресурсов, учитывая, как глубоко они проникли в ряды волшебниц.   Мами была не уверена, что об этом думать. В каком-то смысле Культ начал становиться официальной религией МСЁ, и организации никогда не приходилось иметь дело с чем-то подобным.   – Скажу тебе, результаты, – сказала Кёко, наблюдая за лицом Мами, – оказались не такими, как мы ожидали.   Мами склонила голову.   – Хм? – спросила она, левой рукой кинув огрызок в мусор. – Так они и правда пытаются играть в любимчиков?   – Гораздо страннее, – сказала Кёко. – Это…   Она остановилась, решая, как все объяснить.   – Это почти как будто бы что-то произошло с расчетом поставок. Очень редко, но, казалось бы, случайно, команды на передовой оказываются со слишком малым запасом кубов, обычно когда у них даже нет времени что-то с этим сделать. Все это выглядит случайным, и ни с кем не случилось дважды, но из-за этого девушки погибают.   – Хм, – хмуро сказала Мами. – Похоже на компьютерную проблему. Так что все жалующиеся люди в конце концов правы. Нужно немедленно это исправить.   – Вот только компьютеры не совершают подобных ошибок, – сказала Кёко. – Уже не совершают. И просто чтобы убедиться, я отправила несколько девушек изучить компьютерные системы – тайно, конечно же. Насколько они могут сказать, все должно прекрасно работать.   – Все равно может быть ошибка, – сказала Мами.   – Есть еще кое-что, – сказала Кёко.   Она подождала секунду, проверяя, слушает ли Мами.   – Когда мы начали задавать вопросы, мы начали получать много сходных историй. Девушек, что выглядят вымотавшимися, отсылают с линии фронта, и они не возвращаются. Девушек, что испытали эмоциональный срыв, отправляют домой, и они тоже не возвращаются. Тревожащая тенденция.   Мами задумалась над этим.   – Мне жаль этих девушек, – сказала она, – но такое происходит. Просто кажется, что что-то не сложилось.   – Возможно, но все, с кем мы говорили, клялись, что все должно было получиться, – раздраженно сказала Кёко. – И наша статистика сообщает, что числа выглядят странно.   Она вдруг с задумчивым видом подалась вперед.   – Когда я посещала Вольф 359, полвзвода пехоты практически выломали мне дверь, требуя, чтобы я помогла им найти «малышку Саю-тян». По-видимому, они всем рискнули, чтобы притащить ее тело и самоцвет души в безопасное место и с трудом смогли стабилизировать ее, а затем больше никогда ее не видели. Я осмотрелась, но не смогла отследить, куда она делась, что было весьма странно. Мами, двухсотлетние мужики плакали у меня в кабинете!   Она развернулась и оперлась на деревянный столик, удивляясь собственной вспышке.   Мами сжалась, и от истории, и от неудачного имени. Для Кёко оно было не лучшим напоминанием.   Также был не лучший момент указывать, что сравнивая возраст этих двухсотлетних и Кёко, Кёко легко побеждала. Или, скорее, проигрывала.   – Так ты говоришь, что статистики считают, что числа неправильны, – сказала она, пытаясь вернуть разговор к прежней теме.   – Верно, – прорычала Кёко. – Если эти парни каким-то образом облажались с обработкой или попытались потренироваться в «эффективном распределении ресурсов», я им шеи сверну! Этого не было в соглашении.   – Я посмотрю, – сказала Мами, пытаясь успокаивающе поднять руку. – Хотя не могу многого обещать. Даже после стольких лет, для офицерского корпуса я все еще чужак.   – Ты наш главный представитель внутри армии, – сказала Кёко, горящим взором глядя на нее. – У тебя есть права доступа, которых нет ни у кого из нас. Черт, ты даже участвуешь в планировании кампаний и реагировании на кризисы, фельдмаршал. Иногда они даже позволяют тебе возглавлять.   – Знаю, – тихим голосом сказала Мами. – Знаю. Поверь, я понимаю свою ответственность. Но я там только потому, что нам требовался представитель. Я не карабкалась по рангам. Они не считают меня одной из них, и это так. Они не доверяют мне. Мне приходится действовать осторожно.   Кёко откинулась на спину, скептически глядя на нее.   – Кёко, обещаю, я приложу все усилия, – сказала Мами. – Я не говорю, что не попытаюсь. Просто у меня нет прямого контроля над цепью поставок и логистикой, так что я не могу просто сама посмотреть. Мне нужно будет просить людей и рыться в компьютерных записях. Потребуется время.   Кёко вздохнула и потерла затылок.   – Ладно, – сказала она. – Прости, что заговорила об этом. Я тебе доверяю, Мами. Но некоторые из прочитанных историй абсолютно ужасны. Присмотрись, а я посмотрю, что сможет сделать Церковь.   – Ты кому-нибудь еще об этом говорила? – спросила Мами.   Кёко покачала головой.   – Я сказала не распространяться.   Она взглянула на Мами.   – Я созову собрание комитета руководства, чтобы все обсудить, прежде чем раскрыть всем, – сказала Кёко. – Нам нужно решить, что делать.   – Поговори еще с Юмой-тян, хорошо? – сказала Мами, наконец, осмелившись отпить еще чаю. – Может, я и в армии, но она в правительстве. Кто знает? Политики могут оказаться полезны.   – Да, конечно.   Кёко кашлянула.   – Прости что так быстро обрываю наше воссоединение, – сказала она. – Но часы сообщают мне, что меня ждут на проповеди. Вообще-то, я уже на десять минут опаздываю.   – О нет, все в порядке, – сказала Мами. – Я тоже выбиваюсь из графика.   – О, очень жаль, – сказала Кёко. – Я хотела попросить тебя заглянуть.   – Хотелось бы, – сказала Мами, улыбаясь и думая, что она совсем этого не хочет.   – Знаешь, где выход?   – Вернусь так же, как пришла.   Кёко кивнула.   – Не против сходить со мной в кино? – спросил парень.   – Что? – растерянно спросила Рёко, развернувшись взглянуть на парня. Она как раз собиралась уходить вместе со своими подругами, и его замечание появилось из ниоткуда.   – Голотеатр, на двенадцатом этаже, – бегая взглядом, сказал он. – Думаю, сможем сходить на этих выходных. Тот новый фильм, знаешь, э-э, «Акеми», и я подумал, что мы можем посмотреть. Или какой захочешь, не обязательно этот.   Рёко быстро заморгала, затем огляделась, чувствуя молчаливые взгляды Симоны и остальных девушек.   Она подавила свое возможное выражение лица. Она буквально не представляла, как реагировать.   – Если не хочешь, то все нормально, – отступил парень, запаниковав от ее нерешительности.   – Нет, нет, – поспешила сказала она, закрутила головой, не желая казаться холодной…   Гитарист, посредственные оценки, считается довольно привлекательным, невысокий, выплюнул ее разум.   – … Э-э, конечно, почему бы и нет, наверное? – сказала она, не веря, что эти слова вышли из ее рта.   «Нет, нет, зачем я это сказала? Надо было сказать, что мне нужно подумать!»   – О, классно! – с жалким облегчением сказал парень. – Так что, э-э, в полдень?   – Ладно, в полдень, конечно, – с красным лицом согласилась Рёко, желая окончить разговор.   Она с излишней спешкой развернулась уйти, споткнувшись и едва не выронив сумку.   Ее подругам хотя бы хватило вежливости оставить ее в покое, пока они почти не покинули здание.   – Итак, – сказала Симона, когда они вышли к главному выходу. – Мы все об этом думаем, так что я просто спрошу. Не хочешь прокомментировать недавний инцидент?   – Понятия не имею, почему я согласилась, – отвела взгляд Рёко. – Наверное, запаниковала.   Две другие девушки взглянули на нее как на сумасшедшую, но Симона усмехнулась.   – Я так и подумала, – сказала она.   Она схватила Рёко за плечо.   – Хотя все в порядке, – ободряюще сказала она, глядя ей в глаза. – Все не настолько плохо. И если передумаешь, пригласи меня за компанию. Это даст ему достаточно четкую подсказку. Я все равно давно хотела посмотреть этот фильм. Слышала, там довольно неплохие эффекты.   Рёко кивнула, сглотнув. Почему она так взволнована?   – Спасибо, но вряд ли это потребуется.   Симона добродушно улыбнулась.   Рёко шагнула в машину их группы, и остальные последовали за ней.   Они болтали, пока их транспорт направился к недавно открытому парку на другом краю города рядом с заповедником видового разнообразия.   Еще один незамеченный признак времени, что город наконец-то смог выделить новое открытое пространство. Это значило, что население уменьшилось, пусть и немного. Поговаривали, что это может быть признаком того, что в будущем будет проще получить разрешение на рождение. Ей это было не важно; ее родители явно не были заинтересованы в большем числе детей – во всяком случае, пока.   В итоге, в парке не оказалось чего-то слишком уж особого, особенно по сравнению с повсеместными муниципальными зелеными насаждениями. Но, все же, это было что-то. К тому же это был просто предлог пойти повеселиться. Они вышли на поле тщательно возделанной травы, поглазели на птиц и – самое удивительное – беспрепятственный солнечный свет. В этом районе транспортные трубы были намеренно перенаправлены вокруг воздушного пространства парка. С точки зрения трехмерного пространства, парк претендовал на настоящую роскошь.   Остальные удивленно подняли глаза, когда на обратном пути транспорт попросил их подтвердить новое, незнакомое место назначения.   – А, – сконфуженно сказала Рёко. – Простите, я попросила поменять точки назначения. Там живет очень известный физик, и я обещала встретиться с ним. Позже я сама доберусь домой.   Когда она оказалась в указанном месте, дверь открылась, и она вышла, помахав на прощание.   – А, не против, если я пойду с тобой? – спросила Симона, поймав дверь, прежде чем та закрылась. – У меня на сегодня ничего не запланировано. И мне тоже интересно послушать, что он расскажет. Если только он не против?   Рёко внимательно посмотрела на нее, затем покачала головой.   – Нет, все в порядке. Он даже сказал, что если захочу, могу привести друзей.   Она продолжала улыбаться, горячо надеясь, что другие двое не примут предполагаемое предложение.   Те с любопытством посмотрели на них, но улыбнулись и снова попрощались.   Рёко взглянула вслед набирающему скорость транспорту.   – Так где живет этот тип? – через мгновение спросила Симона.   – Нигде, – сказала Рёко. – Я его придумала.   – Я так и подумала, – сказала другая девушка.   «Как будто она всегда знает», – подумала Рёко.   Хотя она промолчала, развернулась и пошла налево. Другая девушка последовала за ней.   Они молча шли по дороге, пока не достигли берега реки, с обеих сторон обрамленного травяными грядами.   Это был тихий район, окруженный промышленными зданиями. Позади них солнечный коллектор тихо впитывал свет солнца, порой прерываемый ветровыми турбинами, выступающими наружу как дерево среди кустов. Река была естественным каналом для ветра, и пусть даже трава там была по эстетическим причинам, к чему терять энергию, если можно ее получить?   Она улеглась на траву, глядя на воду. Они были прямо напротив звездного порта.   – Почему ты пошла за мной? – спросила Рёко. – Вообще-то, прежде чем ты ответишь, как ты вообще узнала, что нужно пойти за мной?   Смуглокожая Симона уселась, затем улеглась, скопировав ее позу.   – Это очевидно, – сказала она. – Зачем бы еще ты была здесь?   – Правда?   Симона изобразила рукой неопределенный жест, задев при этом траву.   Рёко не стала развивать тему.   Симона подняла руку, глядя сквозь щели между пальцами в небо.   – Знаешь, – сказала она. – Я немного увлекаюсь языками, но, на самом деле, не настолько много. Честно говоря, я бы больше предпочла кое-что совсем другое.   Рёко повернула голову, вопросительно взглянув на нее. Странно было слышать такое от иностранной ученицы по обмену, особенно от той, что якобы прибыла ради возможности выучить язык.   – По правде говоря, – сказала Симона, неожиданно переключившись с японского на человеческий стандартный. – Я здесь только для того, чтобы быть подальше от семьи. Мои родители все время спорят. Это ужасно. Думаю, они бы давно развелись, если бы не я.   Рёко взглянула на другую девушку, опершись боком о траву. Что происходит? К чему вообще этот разговор?   – Вот почему я здесь, – со странной улыбкой сказала Симона. – Ну и, может быть, с моим уходом они наконец-то решатся на это. Или, может быть, без меня будут меньше спорить. Не знаю. В любом случае, мне не придется это видеть. Если бы я только знала, как все устроить.   Девушка неловко улыбнулась   – У тебя все так же, Рёко-сан? Ты поэтому так сильно хочешь уйти?   Рёко распахнула глаза, удивленная таким вопросом.   Она села и замотала головой.   – Нет. У меня прекрасная семья, – вслед за другой девушкой ответила она на стандартном.   – Тогда почему?   Рёко оглянулась на звездный порт вдалеке на другой стороне реки. Пока она смотрела, в воздух поднялся гиперзвуковик, в зловещей тишине используя для этого антиграв. Это был лучший возможный вид, если не смотреть изнутри завода.   – Я не знаю, – честно сказала она, схватив одной рукой траву. – Просто я почему-то никогда не чувствовала себя здесь как дома. Но, может быть…   Она подтянула колени и обняла их, когда под внезапным порывом ветра затанцевали ее волосы, как будто бы наслаждаясь прохладой.   «Я не могу тебе этого объяснить, не в твоем возрасте, – сказала ей бабушка, объясняя, почему она уходит. – Я хочу увидеть что-то лучшее, чем эта застывшая Земля. Я хочу новой жизни. Но…»   Женщина приостановилась.   «На самом деле, все это оправдания. Все это верно, но еще верно, что я кое-что потеряла, и я хочу снова это найти. Надеюсь, ты никогда ничего подобного не потеряешь».   Тот разговор был на этом самом берегу реки, гораздо младшая Рёко сжимала пальцы своей бабушки, но Рёко была не в настроении рассказывать об этом.   Хотя это была не единственная причина.   – Я не могу по-настоящему это объяснить, – сказала она. – Здесь меня ничего не интересует. Я не могу сделать ничего стоящего. Люди на Земле ничего больше не делают, только сидят по домам и думают. Здесь я чувствую себя бесполезной.   – Раньше можно было сбежать, отправившись куда-нибудь в другое место планеты, – добавила Симона. – Но не сейчас. Уж я-то об этом знаю. Куда ни пойдешь, Земля сейчас везде одинакова. Заир, Персия, Америка – не важно. Люди говорят на разных языках и стараются сохранять свои культуры нетронутыми, но сейчас на самом деле повсюду одни и те же люди. Одинаковые люди, одинаковые города, одинаковые идеи – монокультура. Если не вписываешься, тебе некуда идти, кроме как вверх.   Слова тревожным образом отдавались в душе Рёко. Каким-то образом она точно знала, что будет дальше.   – По крайней мере, там, – сказала она, заканчивая монолог, жестом указывая в небо. – По крайней мере, там, все еще есть изменения. Люди борются за свое место во вселенной, и правила не определены. Быть может, там есть место быть непохожей.   Симона закрыла глаза.   – Я знаю, что ты понимаешь, – сказала она. – Это единственная причина, почему я решила остаться еще на год. Знаешь, мне не нужно было. Дальше я собиралась отправиться в Аргентину. Год еще даже не закончился, но я уже знаю, что хочу другого.   Она села и посмотрела на Рёко.   – Хотя это не единственная причина, не так ли? – подалась она вперед. – Как и то, что я рассказала о своих родителях. Это правда, но не вся правда, не так ли?   Рёко посмотрела в глаза девушки.   – Убирайся из моей головы, – приказала она.   Симона со смехом откинулась назад.   – Ну, – через мгновение сказала она. – Надеюсь, то, что я собираюсь сделать, того стоит.   – Что? – растерянно сказала Рёко.   – Вообще-то, – сказала Симона. – Мне нужно сказать кое-что еще.   – Так что по-вашему произошло с Акеми-сан? – спросила Мами, запустив себя на платформу выше.   «Это уже двенадцатый раз, когда ты задаешь мне этот вопрос, Томоэ Мами», – подумал инкубатор, крепко вцепившись в ее плечо.   – Позабавь меня, – сказала Мами. – Быть может, на этот раз у вас есть новая информация.   Кьюбей передал мысленный вздох, одну из перенятых обманчиво человеческих манер. Звучало почти раздраженно.   «Нет, Мами, у нас ничего, – подумал он, когда она схватилась лентой за соседнее здание. – Так же как и прежде. Насколько нам известно, она исчезла настолько же полно, как и одна из вас, когда ваши самоцветы души истощаются, вот только ты настаиваешь, что она не исчезла».   Мами открыла рот заговорить, но Кьюбей удивил ее, продолжив:   «Она настоящая загадка. Она исполнила подвиги, что должны были быть далеко за пределами ее сил, после чего беспрецедентным образом исчезла. Ее заблуждения…»   «Грубо так их называть», – перебила Мами, мыслью, а не словами вслух.   Она была не уверена, почему же вдруг так разозлилась, когда Кьюбей назвал заблуждения Хомуры тем, чем они и были.   «Как я сказал, – через мгновение продолжил Кьюбей. – Заблуждения это, среди прочего, вера, не разделяемая более ни одним другим разумным существом. Но даже вера, находящаяся в сознании только одного человека, все еще может быть истиной».   Мами взмыла еще на два уровня, совершив при этом в воздухе кувырок.   – Ты хочешь сказать, что считаешь, что Кёко и Хомура могут быть правы? – пораженно спросила Мами, хотя посреди воздушной акробатики это было непросто продемонстрировать.   «Это весьма маловероятно, – сказал Кьюбей, изо всех сил цепляясь передними лапами. – Но я полагаю, что один из ваших популярных вымышленных персонажей говорил о невозможном и невероятном. И, в конце концов, мы имеем дело с вами, волшебницами».   Мами резко остановилась, лентой бросив себя вперед на часть воздушной трубы четырнадцатого этажа, на сервисную платформу для патрульных дронов. Движение было настолько резким, что Кьюбей чуть не потерял хватку и был вынужден вцепиться ей в спину.   – Кьюбей, – сказала она, вглядываясь вперед и вниз. – Жаль прерывать разговор, но ты это чувствуешь?   Пушистое создание, подтянувшись, вновь появилось на ее плече.   «Безошибочно, не так ли? – подумал Кьюбей. – Миазма».   «И близко», – подумала Мами.   Она указала на место.   – Где отвечающая за этот район команда? – со свирепыми глазами резко спросила Мами, обернувшись взглянуть на Кьюбея, пусть даже у того не было никакого выражения лица.   «К сожалению, сбор ресурсов в последнее время был не слишком хорош. Учитывая отсутствие в этом районе людей, его прикрывают не слишком хорошо. Обычный дневной патруль в настоящий момент на значительном расстоянии. Даже если ты с ними свяжешься, они еще не скоро прибудут».   Он остановился.   «Однако на это у нас есть чрезвычайные планы».   – Команда быстрого реагирования, – приказала Мами. – Мобилизуй их. Местная база должна быть прямо в церкви. Им не должно потребоваться много времени.   «Сообщение отправлено», – подумал Кьюбей.   Мами побежала вперед.   «Что ты задумала?» – подумал инкубатор, в голосе прозвучал оттенок торопливости.   «Я не могу рисковать тем, что кто-то окажется под атакой», – подумала Мами.   «Одиночные действия сами по себе нарушают правила, особенно для кого-то твоего ранга. Это промышленная зона, где люди появляются редко. Это…»   «Я сама писала эти правила! – подумала Мами, готовясь к прыжку. – И брысь уже с моего плеча!»   Кьюбей подчинился, приземлившись на платформу, и Мами нырнула вниз между трубами.   «Кроме того, – подумала она Кьюбею, чувствуя легкую вину, когда позволила себе падать в воздухе. – Скоро у меня будет прикрытие. Сосредоточусь на спасении возможных гражданских и буду беречь себя. Этого ведь достаточно, верно? Я даже могу засчитать это за свой регулярный долг!»   Кьюбей не ответил.   Рёко вопросительно склонила голову.   – Ну, выкладывай, – сказала она, любопытствуя, почему же другая девушка так долго медлит.   – По правде говоря… – нерешительно начала Симона, переключившись обратно на японский.   Рёко открыла рот, чтобы еще немного поторопить ее, но отвлеклась на вдруг появившуюся над ними тень.   Ее глаза распахнулись.   – Я… – начала Симона.   Она умолкла, выдав лишь «Уф!», когда Рёко нырнула вперед и оттолкнула ее в сторону.   – Какого черта… – шокировано начала Симона – а затем и сама это увидела.   Над ними нависла белая фигура, ростом как три человека. Странно нереальная, ее тело проходило прямо сквозь несколько солнечных коллекторов, как мелкое издевательство призрака. Наверху у него была бледная голова, напоминающая монаха, кроме невидимого лица, окутанного мозаичным туманом.   И там, где они сидели, поднимался пар иссушающей атаки демона.   Рёко потянула другую девушку, панически помчавшись вперед, они обе поддерживали друг друга, спотыкаясь на первых шагах.   «Нападение демона! Мне нужна помощь!» – подумала Рёко, отправляя сообщение по аварийным каналам, как их всех раз за разом учили с самого детства. Слева от нее Симона почти наверняка делала то же самое.   Не было никакой гарантии, что сигналы вообще смогут вырваться изнутри миазмы, но если им повезет, они не настолько глубоко.   – Я ни черта не вижу! – сказала Симона. – Эта чертова миазма…   – Сюда! – сказала Рёко, метнувшись влево и утянув их обеих в укрытие за колонной турбины. Они почувствовали тепло новой атаки, светящиеся обломки колонны разлетелись позади них во все стороны.   – Нам нужно двигаться! – сказала Рёко. – Вспомни учебные симуляции!   – Как? – выкрикнула Симона. – Я не видела этих существ и не вижу сейчас! Здесь просто туман и песок и…   Рёко проигнорировала ее, дернув вперед в новом забеге.   – За мной! – приказала она, волоча другую девушку за руку.   〈Уровень адреналина превышает порог〉, – раздался у нее в голове металлический голос. – 〈Активировать аварийный режим?〉   В сознании появилось чувство ожидания, ясно давая понять, что ей нужно дать ответ.   «Да! Давай! Да!»   Нижние уровни ее сознания затопили факты и числа – уровень сердцебиения, запас глюкозы, насыщенность крови кислородом – и, что гораздо важнее, она вдруг поняла, что ее ноги гораздо сильнее, а легкие гораздо вместительнее.   Символы промелькнули перед взглядом, и Рёко как никогда была благодарна за современные технологии. Если честно, она совсем забыла, что у нее была эта подсистема.   Они бежали, не смея оглянуться. Рёко затащила их за еще одну турбину, следом еще один короткий рывок, затем прятки за оградой; к этому моменту Рёко практически тащила другую девушку.   Рёко рискнула взглянуть за ограду и обнаружила, что площадь кишит крупными демонами, некоторые поплыли в их направлении. Было бы смешно предполагать, что невысокая ограда может быть хорошим укрытием.   – Откуда ты вообще знаешь, куда идти? – тяжело дыша, спросила Симона. – Продолжать двигаться, да, но еще мы должны оставаться в том же районе!   – Не сейчас, Симона! – сказала Рёко, пусть даже знала, что Симона цитирует официальную процедуру. – Включи свои улучшения!   – Не могу! – сказала Симона. – Не работают! Миазма мешает или еще что-то!   〈Беги!〉 – приказал механический голос, на ее зрение наложился оптимальный маршрут по пустынной улице.   Рёко уже двигалась, потянув за собой Симону.   – Ты нас убьешь! – сказала Симона, с паникой оглядываясь по сторонам, явно ничего не видя.   – Нас уничтожат, если мы останемся там! – на бегу сказала Рёко. – Я вижу, понятно? Не знаю как, но все выглядит нормально…   Ей в спину ударила жгучая боль.   Она даже не знала, что закричала.   – Рёко! – воскликнула Симона.   Рёко лежала на земле, но каким-то образом – каким-то образом она была в порядке. Так сообщили ей ее датчики, и так она себя чувствовала.   – Черт, черт… – повторяла Симона, пытаясь поднять ее, со страхом оглядываясь на стоящего позади них демона, что готовился к новой атаке.   В приливе силы Рёко вскочила на ноги, потянув за собой удивленную Симону.   Она не остановилась, пока они не оказались за стеной здания на другой стороне улицы, где дала Симоне несколько секунд перевести дыхание. Позади них демоны закончили хлестать место, где они были, лучами мощного потустороннего света.   – Я-я не… – начала Симона, едва продавливая слова сквозь затрудненное дыхание.   – Не говори, – странно отстраненным голосом сказала Рёко. – Тебе не хватает воздуха. Не с отключенными улучшениями. Не знаю, почему мои работают, но только это держит нас в живых. Просто следуй за мной. Я вижу.   Симона кивнула, прикусив губу.   Рёко потянула их вперед, к входу на первый этаж здания, что открылся прежде чем она даже добралась до него.   – На третьем этаже скайвэя нас ждет транспорт, – сказала Рёко, пока они бежали мимо рядов роботизированного производственного оборудования. – Если сможем добраться на лифте, мы справимся.   Она пыталась обнадежить, но Симона, возможно, даже не знала, что они в здании, пока она об этом не сказала. Такова была миазма.   «Хорошо, что здесь больше никого, – подумала она. – Это бы была катастрофа».   «Но, скорее всего, поэтому волшебницы об этом пока еще и не позаботились», – заметила другая ее часть.   На ее губах появилась улыбка. Так вот на что похож аварийный режим. Она должна быть полностью напугана, но вместо этого она размышляет над ситуацией.   Конечно, ее датчики сообщили ей, что мозг в настоящий момент залит влияющими на настроение средствами, и что нейроэлектродные массивы работают на полную мощность, но об этой философский проблеме она могла позаботиться и попозже.   Они почти добрались.   – Ладно, Симона… – начала она.   За миллисекунду до того, как стало бы слишком поздно, она с визгом остановилась, рванула Симону назад и кинула их обеих на пол.   Даже так выжигающие разум лучи света едва разминулись с ними, излучаемое ими тепло опалило ей кожу на спине. В ее сознание хлынули отчеты о повреждениях. 〈Вторая степень… Третья степень… Исцеление поверхностных повреждений отложено до отмены состояния аварийного режима…〉   Тем не менее, она снова вскочила на ноги, потянув за собой Симону, подавляя боль.   «Аварийные запасы энергии истощаются, – подумала Рёко. – Это не…»   Она остановилась.   Симона издала испуганный звук.   Их окружили со всех сторон. Соблазнительно открытый всего в нескольких метрах от них лифт был теперь бесполезен.   Демоны вытянулись, готовясь к нападению.   〈Жаль сообщать, но твое выживание больше не может быть обеспечено.〉   Гражданский комплект аварийной безопасности в ее голове был быстр и тонок, как молния.   〈Однако, учитывая их расположение и ориентацию, демоны, по всей видимости, нацелены на тебя. Пожертвовав своей жизнью, тебе удастся доставить Симону в лифт, и у нее даже будет шанс выжить.〉   Она приняла решение.   Под препаратами ей даже не было страшно. Она повернулась, готовясь схватить девушку и рвануть к лифту, используя свое тело как щит. Кору головного мозга начали наполнять эндорфины, чтобы притупить ожидаемую боль.   Симона широко открытыми глазами посмотрела на нее, засветилось понимание.   Затем, быстрее мысли, слева от Рёко с обжигающими светом взорвалась стена, щебнем уничтожив демона перед ней. Двое справа от нее разлетелись на куски, а демона слева утащило назад обвившей его тело лентой. Он безумно отстреливался, луч без толку бил в потолок. Его череп вскрыло, осколки, разлетаясь, рассеялись в ничто.   Все это произошло быстрее, чем способна была обработать даже ускоренная нервная система Рёко, и ей пришлось судить уже по результатам прошедших событий.   Из пробоины в стене спрыгнула одинокая фигурка в желтом, элегантно приземлившись рядом с ними.   Эта сюрреалистично появившаяся девушка была великолепна, одета в белые чулки и пышное желтое платье. На голове у нее был берет с драгоценной шпилькой в волосах. Она держала богато украшенный мушкет, одной рукой держась за приклад, ствол небрежно лежал у нее на плече.   Девушка улыбнулась им, а затем развернулась и выстрелила, выпотрошив подползающего к отверстию в стене демона. Мушкет растворился в воздухе.   Эта фигура была знакома им по десятку фильмов, сотне агитационных мероприятий и тысяче правительственных новостных выпусков.   – Мами-сама! – воскликнула Рёко, тогда как Симона просто разинула рот.   – Ну, все прошло на волоске, – сказала фельдмаршал, развернувшись поговорить с ними. – Небезопасно бродить так глубоко в промышленных районах, девочки. Но сейчас не время. Давайте доставим вас в безопасное место.   〈Аварийный режим отключен.〉   Рёко пошатнулась на ногах, запрокидываясь, не от боли – повреждения зажили по пути сюда – но от отложенного психического воздействия недавних событий. Препараты быстро выводило из ее системы. Она подавила внезапную тошноту.   – Рёко! – воскликнула Симона, схватив ее за руку.   – Полегче, – сказала Мами, схватив за другую. – В первый раз всегда так. Полегче.   Они помогли ей снова подняться.   Чувствовалось, как будто она испытывает все и сразу: страх, боль, изнеможение, все это почти невыносимо накладывалось друг на друга.   К счастью, оно отступало – хоть и очень, очень медленно.   Они стояли на обзорной площадке на двенадцатом этаже здания неподалеку от их прежнего местоположения, глядя на пейзаж. На полу самоцвет души Мами сбрасывал свою порчу в четыре стоящих рядом куба горя.   – Это откат, – объяснила волшебница, уже вернувшаяся к обычной одежде. – Твой мозг пытается вернуться к норме. Поверь мне; мне пришлось все об этом узнать, когда я стала офицером. Ты будешь в порядке, просто дай время.   Мами слегка наклонилась, с озабоченным лицом разглядывая Рёко. Одно дело слышать об этом, и совсем другое испытать.   Симона, пошатываясь, поклонилась.   – С-спасибо, что спасли нам жизни, ф-фельд… – сказала она.   – Конечно, никаких проблем, – улыбнулась Мами. – И называй меня Мами-сан. Пожалуйста. Звание меня смущает.   – Мами-сама.   – Мами-сан, – настояла маршал.   – Мами-сан, – повторила девушка.   – Ты очень хорошо справилась, Сидзуки-сан, – снова помогла Мами подняться Рёко. – Я видела вас сквозь толпу демонов. Ты проявила храбрость. Без твоих действий я бы не успела вовремя.   Рёко нетвердо кивнула.   – Верно, Рёко, – дрожащим голосом сказала Симона, опустив глаза. – Это было удивительно. И я видела – тебе стоило самой попытаться добраться до лифта! Я была лишь обузой. Тебе стоило…   – Это было невозможно, – сглотнула Рёко. – И я не сделала ничего особенного; все это только улучшения. Пожалуйста. Все в порядке.   Она не хотела вспоминать о том, что чуть не скончалась. Да, это было храбро, но она понятия не имела, способна была бы Рёко нынешняя сделать то же самое. Страх смерти – она испытала его только сейчас, и он до сих пор омрачал ее настроение.   – У них все так же, Мами-сан? – спросила Рёко, обернувшись взглянуть на Мами.   – Хм? – задумчиво спросила Мами. – У кого?   – У пехоты, – пояснила Рёко. – Там, на войне.   Мами на мгновение посмотрела на нее, а затем взглянула в темнеющее небо.   – Вообще-то, гораздо хуже, – сказала она. – Гражданские комплекты аварийной безопасности очень просты. Армейские другие. Порой солдаты неделями не отключают их. В зависимости от того, через что они прошли, откат может потребовать услуг медицинской терапии или целительницы. Очень травматично, но сохраняет их в живых.   – А что насчет вас? – спросила Рёко. – Я имею в виду, волшебниц. У вас есть то же самое?   Мами взглянула на нее со странно нейтральным выражением лица.   – Наши тела лучше всего, чего когда-либо удавалось добиться военным, – ровно сказала она. – И ментальные улучшения вредят нашей боевой эффективности; нам нужны наши эмоции, по понятным причинам. Не говоря уже о том, что для волшебницы откат легко может оказаться смертельным.   Она вдруг остановилась и взглянула направо.   Там появился летающий дрон, похожий на небольшую обувную коробку с соплами на дне, и настойчиво запищал. Мами небрежно бросила внутрь дрона запасные кубы горя, после чего тот улетел так же, как и появился.   – Нет, – продолжила Мами, как будто ничего не произошло. – К добру или к худу, мы сражаемся такими, какие мы есть.   Рёко молча кивнула.   Мами взглянула вниз с края платформы, и Рёко долгий момент размышляла, не стоит ли ей сказать что-то еще.   – Хочешь быть волшебницей, Сидзуки-сан? – спросила фельдмаршал, избегая встречаться с ней взглядом. – Это не простая жизнь, нисколько. Честно говоря, ужасная. Единственным утешением будет то, что ты защищаешь человечество; и то желание, что ты озвучишь.   Ее голос был так печален, так отличен от ее публичных выступлений, что Симона и Рёко удивленно моргнули, прежде чем осознали, что она сказала.   – О-о чем вы говорите? – шагнула вперед Рёко. – Я же не смогу, не так ли?   Маршал не отреагировала, наклонившись подобрать свой самоцвет души и насыщенные кубы горя.   Рёко сглотнула, пытаясь вспомнить, о чем она думала до этого.   – Я… я имею в виду, я размышляла об этом, – заикаясь, сказала она. – Не стану лгать; я всегда восхищалась вами, но вы уверены? И разве мне не стоит сперва… э-э… поговорить с семьей? И – с чего я на это способна? Разве не инкубатор это определяет?   Вопросы были довольно бессвязны.   – О чем вы говорите? – с ужасом сказала Симона, переводя взгляд с одной на другую.   – Стандартная политика вербовки заключается в минимизации вовлечения семьи, – сказала пустым от эмоций голосом Мами. – Рискованно загрязнять чистоту желания. Я не стану мешать тебе говорить с ними, но есть высокая вероятность, что это разовое предложение.   Мами вдруг повернулась к ней лицом, и она выглядела почти сердитой, но не на нее.   – Это не совпадение, что я привела вас сюда, – сказала она, рукой указывая вперед. – Смотри.   Рёко взглянула на орду рассеивающихся по улицам и зданиям демонов. Они были видны ясно как день. Вдалеке по улице прогуливалась одинокая женщина, к счастью, достаточно далеко и в другую сторону.   – Ты их видишь, не так ли? – сказала Мами. – Симона не видит.   Это не было вопросом, пусть даже Симона сразу же прищурилась и постаралась.   – Я вывела нас далеко за пределы миазмы, – объяснила Мами. – Ни один обычный человек не должен быть в состоянии видеть демонов.   Рёко распахнула глаза.   – Я видела тебя ранее, – сказала Мами. – Ты должна была бежать вслепую, как твоя подруга. Ни одно из твоих улучшений не должно было функционировать. Тем не менее, ты бежала именно туда, куда было нужно.   Она взглянула на них обеих.   – И ты попала под атаку демона, – сказала Мами. – Это должно было подорвать твою волю к жизни. Но ты была в порядке, и демоны начали использовать смертельные удары вместо обычных. Разве ты не задумывалась, почему?   Рёко опустила глаза. Да, она тоже понимала, что все это странно, пусть даже и не до конца сложила кусочки вместе.   Теперь она начала понимать.   – О чем вы говорите? – спросила Симона. – Она…   «У нее есть потенциал», – подумал появившийся позади них Кьюбей.   Мами развернулась, тогда как Рёко подпрыгнула от неожиданного голоса в голове. Симона, конечно, не перестала говорить, пока они не отреагировали.   Он подошел к ним. Рёко широко раскрытыми глазами смотрела на него, Мами с противоречивыми чувствами изучала его, а Симона растерянно глядела на пустое место, привлекшее внимание их обеих.   «Похоже, я был неправ, критикуя тебя, Мами, – подумал он. – Прошу прощения. Если бы ты прислушалась ко мне, Рёко бы погибла».   Симона переводила взгляд с одной на другую.   – Это инкубатор, – удивленно объяснила Рёко. – Я его вижу.   Мами кинула Кьюбею потраченные кубы горя, и инкубатор своими лапами изящно поймал их все, прежде чем забросить в дыру на своей спине.   «Команда быстрого реагирования здесь, – через мгновение подумал инкубатор. – Вам стоит взглянуть».   Они обернулись посмотреть, Симона снова отстала.   Вдали появилась и выросла крошечная искра света, расширившись в то, что выглядело фиолетовым пузырем размером с несколько машин. Когда он лопнул, в воздухе появились и упали вниз пять фигурок.   – Телепортация, – объяснила Мами. Она подалась вперед, по-видимому, пристально во что-то всматриваясь.   Симона прищурилась, ничего не видя.   Демоны в окрестностях развернулись напасть, но их число быстро таяло, их разрывали потоками снарядов, разрубали мечом и пронзали копьем.   «Это можешь быть ты», – подумал Кьюбей, подходя к ней.   Рёко и Мами посмотрели на него.   «Твоя душа бунтует от кармы твоей жизни, – глядя на Рёко, подумало существо. – Ты достигла порога возможности стать волшебницей. Ты можешь высказать любое желание, пока этого по-настоящему хочет твоя душа».   – Мне нужно… – начала Рёко.   «Я должен сообщить тебе, – продолжил инкубатор. – Мами была права. В твоем случае нарушение тайны твоей ситуации обсуждением с семьей почти наверняка навредит решимости твоей души. Даже присутствие здесь твоей подруги уже рискованно для заключения контракта. Это и в самом деле одноразовое предложение».   Мами отвернулась, решив вместо этого понаблюдать за разворачивающейся за ее спиной битвой.   – Рёко, что происходит? – спросила Симона, исключенная из всего взаимодействия.   «Ты приготовила желание? – спросил Кьюбей. – От какого желания воссияет самоцвет твоей души?»   Рёко опустила голову и закрыла глаза, пытаясь подумать.   Одно было думать про себя, что завидуешь волшебницам, что завидуешь прожившим век и покинешь Землю, если разрешат. И совсем другое, когда вдруг сталкиваешься с перспективой оставить позади все, что когда-либо знала.   «Но для чего я здесь? Мои подруги не понимают меня. Ничто в школе меня не интересует. Я не вписываюсь!»   И ее родители… ну, они смогут часто навещать ее. Она это знала.   «Простите».   Нет, ее решение было принято в тот момент, когда появился инкубатор.   Мами все сильнее избегала встречаться с ней взглядом.   – Я хочу суметь покинуть Землю, – опустила глаза Рёко, – и изучить этот мир. Я хочу пойти туда, где никто еще не был, и найти в этой вселенной свое место.   – Рёко! – сказала Симона, наконец, осознав происходящее. – Что ты делаешь?   Несмотря на все, что они недавно обсуждали, в голосе Симоны прозвучало предательство.   «Желание предоставлено, – подумал инкубатор. – Твоя душа успешно уменьшила энтропию».   По всем струнам бытия Рёко пробежала невыразимая боль, как будто все ее тело, каждая клетка, каждый нейрон и гепатоцит кричали в знак протеста. Это было ужасно, хуже всего, что она могла представить.   А затем все закончилось, и перед ее глазами был только яркий свет.   «Возьми его, – приказал Кьюбей. – Это твоя судьба».   Протянув руку, Рёко так и сделала.   Позади них на платформу незаметно запрыгнула снизу девушка. Она была одета во все красное, с увязанными лентой в хвост волосами, во рту торчала покрытая шоколадом хлебная палочка, а в руке было огромное копье.   – Я что-нибудь пропустила? – небрежно спросила она.   Мами взглянула на нее.   – О, – сказала прибывшая, заметив девушку перед ней.   Девушка удивленно смотрела на светящийся у нее в руках зеленый самоцвет души, с кружащейся головой пытаясь осознать свою новую жизнь.   Копейщица закрыла глаза и молитвенно сложила руки.   – Пусть самоцвет твоей души горит ярко и долго, – сказала Сакура Кёко, – и Богиня убережет тебя от отчаяния.