То, что осталось за кадром

— Где она? — Киллиан ворвался в дом, хлопнув дверью. Мэри и Дэвид, бледные, измотанные, медленно поднялись с дивана, обескураженно глядя на него. — Как ты узнал?.. — прошептала женщина, сглотнув. — Где она? — требовательно спросил парень, поджав губы и подняв голову, глядя на лестницу, ведущую на второй этаж. — Наверху? Эмма там? Как она? — он буквально засыпал родителей вопросами, не давая им вставить и слова. — Киллиан, — мистер Нолан подошел к нему и крепко сжал его плечо, — она сейчас не готова с кем-то говорить. Она слишком подавлена… — Из-за чего? — скрипнул он зубами. — Это… это ведь не так страшно. Это лишь небольшое отклонение, а не болезнь… — его голос сошел на нет, и он шумно вздохнул, облизав губы. — У нее была истерика, дорогой, — прошептала миссис Нолан, подойдя к нему и проведя рукой по его волосам, — лучше ей сейчас остаться наедине с собой. — Это ведь вы, вы сделали, да? — парень отскочил в сторону, скрипя зубами. — Напугали ее, что это плохо, что это ненормально! Неужели вы не понимаете, что ей нельзя говорить что-то такое?! Она ведь сейчас решила, что это нечто ужасное! — Но это и не нормально, Киллиан… — Это поправимо! Это просто особенность! Я прочитал, я прочитал почти все сайты, где говорят об этом синдроме! А вы все преувеличили! — задохнувшись в крике, он бросился на второй этаж, перепрыгивая через несколько ступенек. Мэри, сдавленно охнув, привалилась к стене, закрыв лицо руками, сотрясаясь от плача, и муж, сглотнув, крепко ее обнял, плотно сжав челюсти.       Между тем Джонс подскочил к двери и забарабанил по ней кулаками, не обращая внимание на то, что кожа становится красной. — Свон, открывай! Черт возьми! Открой живо! Иначе я выбью твою дверь нафиг! Впусти меня, Эмма! Свон! — он закашлялся, давясь воздухом, но не перестал долбить конечностями в дверь, налегая на нее всем корпусом. — Киллиан?.. — послышался слабый голос где-то со стороны, и парень, круто развернувшись, бросился в ванную, из-за приоткрытой двери которой лился свет. Влетев в комнату, он упал на пол, вырывая из дрожащих рук девушки ножницы, и отбросил их в раковину, прижав ее к себе, обхватив ее голову руками. — Дура! Что ты делаешь?! Какого черта ты творишь?! — Я больна, Киль, — прошептала блондинка, словно не до конца осознавая реальность, дрожа в его руках, и Джонс, подняв ее руки, осмотрел красные, едва заметные полоски, облегченно выдохнув, понимая, что успел как раз вовремя. — Как тебе вообще это пришло в голову?! Тебе всего пятнадцать, ты столько всего не успела сделать, а уже готова покончить с собой? Да что у тебя вместо головы, блин?! — Это бессмысленно, — грустно прошептала та, выдавив улыбку, — врачи сказали, что у меня синдром… — А́спергера, знаю, — скрипнул он зубами, поднимая ее на руки, и, пошатываясь из стороны в сторону, понес ее в комнату, стараясь не думать о том, что она не намного тяжелее его, что ему очень тяжело, что перед глазами все плывет. Он просто должен был положить ее на кровать и успокоить, сказать, что все хорошо, что ей не нужно волноваться, потому что сейчас это важнее всего. — Но это же не смертельно… — Я выродок, — качнула Свон головой, цепляясь за его плечи, — меня нельзя в нормальное общество… — Ты себя-то слышишь? — закатил парень глаза и, посадив ее на кровать, взял со стола ее розовый ноутбук и, включив его, набрал в поисковике нужные слова. — Смотри: Некоторые исследователи и лица с синдромом Аспергера считают правильным рассматривать синдром Аспергера как отличие, а не инвалидность, которую надо лечить. Это не что-то ужасное, просто у тебя есть какие-то отличительные признаки, понимаешь? — Ага, неуклюжесть, социофобия… — И что? Ну, боишься ты смотреть людям в глаза, ну общаешься только в кругу знакомых, боишься новых знакомств. Зато кто еще из твоего окружения сможет назвать всех насекомых на латыни? А ты можешь, для тебя как дважды два. Это же умение, а не отклонение, дурочка. Ты не должна так переживать из-за того, что у тебя есть индивидуальность, что ты необычна, что ты отличаешься от общей серой массы. — Дело не в этом, — Эмма покачала головой, устало положив голову на подушку и прижав плюшевого совенка к груди, — родители считают, что это плохо, что это не лечится. Они всегда знали, что со мной что-то не так, а после посещения врача… Я даже не знаю, как люди так быстро узнали об этом. От меня в соцсети отписались почти двадцать человек из тридцати, остальные, видимо, пока не знают. И сейчас… — она тяжело вздохнула, поджав губы, и села на кровати, глядя в окно. — У меня никого нет, понимаешь? Все, все от меня отворачиваются! Отец пришел пьяный вчера, начал нести бред про то, что он всегда знал, что из меня ничего хорошего не выйдет, так как я родилась недоношенной, мать боится смотреть, а сестра и вовсе уродкой назвала и сказала, что лучше будет жить с бабушкой, чем со мной. И теперь я одна, совсем одна… — Никого нет? — его зубы скрипят, и он, резко вскочив на ноги, переворачивает стул, сверкая глазами. — Да как ты смеешь так говорить?! Я, я всегда буду рядом, слышишь? — парень падает на кровать, обхватив руками ее лицо и заставляя смотреть ему в глаза. — Несмотря ни на что. Я не отвернусь от тебя, буду рядом, буду поддерживать. Ты не будешь одна, никогда и на за что. Так что даже не смей говорить такую чушь! — Но у меня не будет семьи… — сглотнула девочка, поджав губы, как завороженная глядя на него глазами, полными слез, — в меня никто не влюбится, я никому не буду нужна с моей чертовой индивидуальностью… И кому нужны мои знания насекомых? Для профессии это не годится, так что я в тупике… Мне незачем что-либо делать. Я пустышка… У меня не будет того, что должно быть у нормального человека: семьи, детей… — Я стану для тебя семьей, слышишь? — оборвал он ее, расправляя ее волосы и улыбаясь максимально тепло, не выпуская ее из кольца своих рук, крепко прижимая к себе. — Ты не будешь одна, тебе не придется пройти через это в одиночку. Я буду рядом, Эмма. Всегда. Я являюсь твоим другом едва ли не с первых лет жизни, и я буду с тобой хоть всю жизнь, до тех пор, пока ты будешь во мне нуждаться, пока ты сама не захочешь, чтобы я оставил тебя. До этих пор я буду с тобой. Я никуда не уйду, не брошу тебя, не оставлю и не предам. Потому что ты мне дорога, понимаешь? — он поцеловал ее в лоб, обняв за плечи. — Ты очень дорога мне, Эмма, и я не позволю, чтобы что-нибудь с тобой случилось. — Это правда, Киллиан? — просипела она, задыхаясь от слез, цепляясь в его руки до боли, не обращая на это внимание, но он даже не моргнул глазом, яростно закивав. — Да, клянусь. Ты не будешь одна. Я буду помогать тебе пройти через это и добьюсь того, чтобы ты поняла, что ты прекрасна, что это не беда, что ты со всем справишься. Я обещаю тебе это, Свон.       Шмыгнув носом, блондинка доверчиво прижалась к его груди, обхватив его талию руками, сминая рубашку, и парень, крепче притянув ее к себе, прижался губами к ее виску, слегка покачивая ее в своих объятиях, продолжая бормотать одно и то же, понимая, что это ее успокаивает, вселяет уверенность в светлое будущее.       Он понимает, что это будет нелегко, нужно будет заниматься ее лечением, следить за взрывами ее агрессии, невнимательности, не отходить от нее, чтобы она случайно не повредила себе что-то по причине своей неуклюжести, к которой он так привык с детства. Но он готов к этому, готов посвятить этому жизнь, готов дать ей больше, чем она может взять сама, готов быть для нее проводником и другом, в котором она так нуждается. Потому что каждый больной просто заслуживает, чтобы рядом с ним был кто-то, кто обнимет, скажет, что все будет хорошо, и заставит двигаться дальше, в будущее. А вот будет ли оно светлым — зависит от самого человека и его стремления к нему.