Механизмы Фрэн

      Все началось ночью.       Устав пытаться заснуть, Ваня сполз с кровати, босыми ногами встав на грязный коврик; отодвинул сине-красный игрушечный грузовик в сторону, поискал тапочки, но не нашел их в темноте; и босиком тихонько скользнул к двери и выглянул.       Медсестра спала: опустив голову на худые руки, она глубоко и размеренно дышала, чуть причмокивая пухлыми губами; юбка ее формы немного задралась от ерзанья по стулу, и Ваня, наклонившись, заглянул под стол и рассмотрел ее нижнее белье.       А потом тихонько проскользнул мимо, вышел за дверь и побежал по холодной, выложенной кафелем лестнице вниз, в игровую комнату, намереваясь воспользоваться поздним часом и наиграться вдоволь — особенно в того красивого, пушистого игрушечного тигренка, которого привезли совсем недавно, и которого днем не выпускал из рук Торис (Ваня даже намеревался побить его за то, что не делился игрушкой, но медсестра вовремя заметила нарастающий конфликт и развела детей по комнатам). Вообще, игрушек в игровой было не очень много, а те, что были, являли собой жалкое зрелище: точно сидела пара кукол с почти лысыми головами и потрескавшимися руками, давно без платьев; несколько машинок со снятыми колесиками и без лобовых стекол, формочки и лопатки (зачем, если нет песка?), плешивые мягкие звери без глаз и носов, и все в таком духе; так что, когда одна из медсестер внесла в игровую огромного, черно-оранжевого, с некоторых детей ростом улыбающегося тигра, все тут же высказали желание немедленно потискать его, но Торис оказался самым быстрым, и королевская (иначе и сказать было нельзя!) игрушка перешла полностью в его пользование.       Но выносить игрушки из комнаты было запрещено, поэтому Иван знал, что прекрасный тигр точно ждет его.       Повезло: дверь в игровую была чуть приоткрыта, а, значит, не заперта (Ваня был очень смышленым мальчиком!), так что ему удалось без особых проблем проскользнуть в комнату.       Он тут же, раскинув руки в стороны, бросился к вожделенному плюшевому красавцу, и с блаженной улыбкой утонул в его пушистой искусственной шерсти; обнял пухлое тело тигра, поднял, повалил на пол и плюхнулся сверху, наслаждаясь мягкостью и теплом; а затем поднял голову и понял, что не один.       Какой-то ребенок стоял, и сосредоточенно рисовал что-то на стене.       Сперва Ваня был неприятно удивлен, даже расстроен: ведь незнакомец мог выдать его с потрохами! — но потом рассудил, что если он решит наябедничать на Ваню, то вскроется и его бодрствование по ночам, а потому логично предположить, что он не будет этого делать.       И, если он окажется неплохим парнем, то играть вместе будет веселее, чем в одиночестве; а если незнакомец окажется так себе, то Ване будет, кого поколотить.       Подумав об этом, Иван улыбнулся и позвал:       — Привет!       Ребенок вздрогнул, обернулся, и Ваня со смятением осознал, что это, видимо, девочка: круглое лицо ее было в высшей степени женственным, а на плече лежал хвостик из длинных волос.       На мгновение усомнившись в своем поспешном выводе, Ваня решил осмотреть ее внимательнее, и наткнулся на стопроцентное подтверждение своих мыслей: под короткие шорты девочки были надеты полосатые колготки.       А колготки — это самый что ни на есть явный признак женского пола.       Ваня встал с тигра и поправил пижамку.       — Привет, говорю.       Девочка кивнула, молча.       Ваня не сдавался.       — Что рисуешь?       Она покачала головой.       — Ну, расскажи?       Девочка как будто нехотя приоткрыла рот и едва слышно, робко прошептала:       — Кровь, ару.       Ваня удивился.       — Чего? Кровь? А зачем?       Он подошел к стене: на ней красным мелком были нарисованы невнятные разводы.       Ваня потыкал их пальчиком — на коже остался красный след.       Девочка тут же подала голос:       — Теперь на тебе тоже… кровь, ару.       Она протянула Ване раскрытую ладонь, и он увидел, что она все это время сжимала в кулаке красный восковой мелок, и от этого на ее ручке остались алые следы.       — Ты не хочешь помыть руки?       — Кровь не смыть, ару.       — Понятно, — Иван оставил эту странную фразу на совести знаменитой женской логики. — А почему ты в крови?       — Все в крови, ару.       — Даже я?       — Даже ты, ару.       — Неправда! — Ваня говорил уверенно и твердо. — Позавчера только банный день был.       Девочка покачала головой и хотела вернуться к рисованию на стене, но Иван остановил ее.       — А как тебя зовут?       Пусть не сразу, но она ответила:       — Яо, ару.       Ваня заулыбался во весь рот.       — А я — Ваня! Будем знакомы? Давай дружить! Ты часто не спишь ночами?       Яо молча водила красным мелком по стене. Ване надоело ждать ответа.       — Не хочешь общаться — не надо. Дура.       Раздосадованный, он отошел от нее и вернулся к своему вожделенному тигру: обняв его мягкое тело, он принялся кататься по полу и тискать игрушку, хватать его между лап, кусать тряпичные уши и дергать длинный хвост, щурясь от удовольствия и счастья; поэтому, когда, открыв глазки, он вдруг увидел над собой Яо, то не выдержал и вскрикнул.       Оба ребенка испуганно присели и воровски оглянулись, прислушиваясь к тишине — не разбудил ли крик Вани медсестру.       Но на лестнице было тихо.       — Т-ты чего? — шепотом спросил Ваня. — Жить надоело?!       Девочка покачала головой.       — Конфеты, ару.       — Что конфеты? Они на кухне, кухню на ночь закрывают. Не достать.       Яо снова покачала головой задумчиво, а потом запустила руку в карман шорт и протянула Ване раскрытую ладонь: это была не та рука, которой девочка рисовала, так что кожа была чистой; кроме того, на ней лежало несколько шоколадных конфет без фантиков.       — Вот это да! — восхитился Ваня. — Откуда?       Она кивком указала на двери, ведущие в столовую.       — Украденные?       Яо кивнула в ответ.       — Это плохо, так нельзя! А, давай сюда! Уф! — и Ваня будто голодное дитя набросился на угощение, запихав в рот сразу три штуки, отчего его щеки смешно растянулись в стороны, словно Ваня был не Ваня, а какой-то бурундучок; и Яо не удержала смех.       Иван разжевал конфеты, проглотил, и благодарно улыбнулся.       — Спасибо, Яо!       Она кивнула и рукой вытерла шоколад с его губ, что смутило было Ваню, но благодаря своей детской непосредственности он скоро перестал думать об этом жесте, а то и вовсе забыл.       — Яо! Так ты хочешь дружить?       Она кивнула, а Ванечка обо всем догадался.       — А! Ты плохо разговариваешь! Поэтому ты здесь?       Она покачала головой, не то соглашаясь, не то намекая, что Ваня ошибается. Тот просто пожал плечами.       — А что ты любишь кушать? -по какой-то причине этот вопрос казался Ване самым что ни на есть подходящим моменту. — Конфеты?       — Кровь, ару.       — Кушать кровь?       — Из тарелки ложкой, ару.       — И как она на вкус? Яо промолчала, отошла к стене, провела линию своим красным мелком, а потом оторвалась и вернулась к Ивану.       — Как карамель, ару.       — Правда? Мама говорила, кровь соленая.       Вдруг Яо переменилась: вытянув руку над головой Вани, она резко сжала мелок в кулаке, сломав его; маленькие красные кусочки посыпались на русые волосы Вани, и он удивленно посмотрел на подругу.       — Что это ты?       — Мне нравится, — тихо прошептала Яо. — Мне нравится кровь на твоих светлых волосах, ару.       — Понятно, — кивнул Ваня. — А я люблю конфеты!       Она улыбнулась, а он взял в руки своего драгоценного тигра, и, скрепя сердце, протянул Яо.       — Будем играть вместе, Яо?       Она ответила кивком и села рядом с Ваней на коленки.       Тигр отправился в гости к своему другу слонику; слоник жил очень-очень далеко в лесу, и потому тигр шел долго-долго, и к тому моменту, когда он добрался до своего друга, его крепкий толстенький животик вспороли колючки, и серые кишочки тянулись за ним по лесу; слоник открыл дверь.       «Слоник», — спросил красивый тигр. «Где же твой хобот, вместо него только вата!».       «Ведьма съела мой хобот, ару».       «Но как же ты дышишь, если ведьма съела твой хобот, слоник?».       «Здесь, в лесу, мне не нужно дышать, ару. Здесь, в лесу, никому это не нужно, ару».       «Как чудесно!» — обрадовался тигренок и захлопал в ладоши, встав на задние лапки, отчего его печень повисла на ниточках. «Тогда я останусь навсегда в этом леске!».       «Оставайся, ару», — слоник улыбался приветливо. «Здесь, в леске, нам обоим будет хорошо и мирно, ару!».       «Я очень рад, что нашел его!».       И тигренок обнял слоника своей огромной лапой, спрятав его в своем густом теплом мехе; а дети, убрав воссоединившихся друзей в уголок и накрыв их старой белой скатертью, убежали спать уже ближе к рассвету, условившись, что завтра ночью снова встретятся в игровой комнате.       После завтрака всех маленьких пациентов ждал выговор: медсестры увидели красные рисунки на стене и с визгом требовали рассказать, кто это нахулиганил; Ванечка видел, что Яо боится, что Ваня ее сдаст, и не стал этого делать — ему не хотелось предавать новую подругу, пусть девушки и обещали тому, кто назовет имя преступника, булочку с яблоком и корицей.       В итоге медсестры, обозлившись на детей, оставили всех без десерта, да вдобавок еще и сильно навоняли в игровой комнате моющим средством, когда оттирали рисунок, из-за чего всем временно запретили заходить туда и приказали разойтись по палатам. Лежать в постели Ване не нравилось; встав и снова не найдя тапочки, он босиком потопал по коридору, заглядывая во все палаты и обмениваясь новостями с другими детьми: гренки на завтрак были горелые, у кого-то новые таблетки, за кем-то, говорят, скоро приедет мама…       Ваня улыбался и желал товарищам всего самого лучшего, хоть и знал, что в этот дом мамы никогда не приезжают, и если ребенок попадает за его стены, то выйти уже не может.       Но вера подпитывала в его маленьких друзьях тот тоненький огонек жизни, что горел в их слабых, исхудалых, больных телах, и потому Ванечка не считал себя в праве открыть им глаза. Он сам-то о том, что отсюда нет выхода, узнал от одного мальчика, с которым познакомился, когда только прибыл в больницу; мальчик был довольно взрослым и рассказал, что сюда отправляют тех, кому больше некуда пойти, но кто может быть опасен для детей в детском доме; сама эта больница была чем-то вроде лагеря, где над маленькими пациентами ставили эксперименты и проверяли действие новых препаратов.       Впрочем, у этого мальчика глаз убегал куда-то в угол, руки тряслись, изо рта то и дело текли слюни, а через несколько дней он и вовсе был обнаружен мертвым, так что полностью Ваня ему не поверил, и послушно принимал прописанные ему лекарства, веря, что благодаря им ему станет легче - и, справедливости ради, люди больше не приходили к нему, но чувство тревоги все еще иногда накатывало, совсем как раньше, тогда, когда маленький Ванечка в ужасе просыпался ночью, и видел сотни бледных безликих фигур, столпившихся у его теплой кроватки.       За очередной дверью он вдруг увидел Яо: она сидела на полу и раскрашивала лист бумаги в красный, а кругом были разложены карандаши, мелки, художественная пастель и фломастеры, но все они были исключительно красными.       Ваня улыбнулся и вошел в палату.       — Яо!       Яо кивнула в качестве приветствия.       — Привет! А что ты рисуешь? Кровь?       Девочка жестом указала на красный лист. Ваня сел напротив и взял его в руки.       — Очень красиво! А откуда у тебя столько красных карандашей и мелочков?       — Как конфеты, ару…       — Украла! Это плохо. А почему только красные, а?       — Кровь — красная, ару.       — Логично! А я люблю рисовать зиму и снежинки. Они белые, но я всегда рисую голубые, потому что бумага белая, и белым по белому — не получается…       Яо посмотрела на него с улыбкой и протянула раскрашенный в красный лист.       — Чего это?       — Подарок Ване, ару. Можно нарисовать белые, ару.       Ваня вздрогнул и его осенило.       — Конечно! На красном можно белые!       Он выхватил лист из ручек Яо, пулей выскочил из палаты и бросился к игровой комнате, где лежали карандаши, но наткнулся на закрытую дверь, и от расстройства расплакался.       В игровую запретили заходить! Не нарисовать ему белые снежинки! Не нарисовать белоснежную зиму!       Сзади послышались шаги, он обернулся; Яо медленно спускалась с лестницы, стуча каблучками туфель о кафельные ступеньки, и придерживаясь ручкой за перила. Ваня, плача, развел руками, как бы говоря: «вот, какое горе!», и принялся размазывать сопли по щекам. Яо, впрочем, выглядела довольно спокойной, и, подойдя к Ване вплотную, положила ладошки ему на плечи.       — Я открою, ару. Ты хватай карандаш, ару.       И, не дожидаясь реакции Ванечки, она отобрала у него красный лист, подошла и толкнула дверь, входя в игровую комнату.       На это тут же среагировала медсестра, красивая девушка лет тридцати со светлыми вьющимися волосами, выглядывавшими из-под головного убора.       — Яо! Разве непонятно сказали: в игровую нельзя! Здесь все окна открыты!       Не слушая ее, Яо вошла в комнату, подошла к девушке и обеими ручками схватила ее за подол формы, испуганно глядя в глаза.       — Монстр, ару!       — Какой еще монстр?       — Монстр, монстр, ару!       И начала горько-горько плакать.       Медсестра растерялась, нахмурилась, отцепила Яо от себя и взяла ее за ручку.       — Ну хорошо, пойдем, покажешь, что там за монстр.       Ваня успел спрятаться за приоткрытую дверцу шкафа прежде, чем медсестра с Яо вышли из комнаты, и девушка беспечно не закрыла дверь на ключ; когда они удалились, Ванечка быстро надавил на ручку, хоть для этого и пришлось встать на цыпочки, очень уж высоко она была расположена; вбежал в холодную, пронизанную ледяным воздухом игровую комнату, бросился к столу с листочками бумаги, дрожащими руками перебрал карандаши, нашел белый, схватил его, и как пуля бросился в коридор.       Сердце испуганно колотилось в горле, ноги едва передвигались от страха, все его маленькое тело тряслось; поэтому у его вдруг ослабших рук не хватило сил, чтобы закрыть дверь, и он лишь прикрыл ее; на лестнице уже были слышны шаги медсестры, и, совсем обезумевший от страха, Ваня кинулся в шкаф, попытался залезть в него, но не успел — его заметили.       — Ваня! Ты чего тут трешься? В игровую комнату заходил?! Непослушный мальчонка! Если сказали «нельзя», значит, «нельзя». Играй с тем, что есть в палате!       Ваня незаметно спрятал карандаш в штаны.       — Да я только заглянул, думал, уже можно… А там никого нет, я перепугался… вот! Я ничего не трогал, честное… пионерское!       — Да ты хоть знаешь, что такое «пионер», глупенький? — она подошла и наклонилась к нему, опершись ладонями о колени, из-за чего Ване стал виден ее левый сосок.       — Знаю, — гордо ответил Ваня. — Это такие смелые и сильные воины с моей родины!       — Ничего ты не знаешь, — рассмеялась девушка. — Это школьники в Советском Союзе так назывались. А вот Советский Союз, вернее, Россия — правда твоя родина. Ты скучаешь по ней?       — Нет, — уверенно ответил Иван. — Совсем нет, тетя медсестра! А можно мне уже…       — Ну хорошо, иди. Только больше не шали! — строго заявила медсестра, и потрепала Ванечку по волосам, как вдруг увидела между русых локонов красную крошку.       — Это что? — испуганно воскликнула она. — Это у тебя кровь!       — Нет-нет, — попытался оправдаться Ваня. — Это мелок!       — Мелок! — ее хорошенькое лицо вытянулось и стало жутким, будто у старого, выцветшего пугала. — Так это ты стену раскрасил?! Негодяй!       — Нет, тетя, не я! — протестовал мальчик, вытягивая к девушке раскрытые ладошки. — Смотрите! Ручки — чистые! Кармашки, — он вывернул брюки. — Тоже! Это просто мы с Торисом повздорили, и он мне мелок на голову покрошил, а потом на столе бросил! Я сам видел, да-да! Ну подумайте, тетя медсестра, что я, головой стену портил, что ли?       Она покачала головой, уперла руки в бока, но рассудила, что наказывать Ваню за грязные волосы нельзя, а стена уже отмыта, и только приказала ему как можно скорее пойти и помыть голову.       Ваня охотно согласился, и был таков.       Вбежав в палату Яо, которая сидела на полу и снова раскрашивала листочки в красный, Ваня кинулся к ней и достал из штанов белый карандаш, весело размахивая им.       — Можно?       Яо улыбнулась и протянула ему один из красных листков. Склонившись над ним, Ванечка очень тщательно вывел на красном фоне белую снежинку со множеством витиеватых лучиков, и с самым счастливым видом протянул рисунок подруге,       — Снежок! Белый!       Она кивнула.       — На красной крови, ару.       — Снежок на крови! Да! Очень красиво! Спасибо, Яо! Раскрасишь для меня еще листочки, чтобы я смог нарисовать белую зиму?       Яо кивнула и принялась заниматься любимым делом, и Ваня, склонившись над полом рядом с ней, любовно выводил на кровавом фоне белоснежный зимний лес.       И чувствовал, что нашел настоящего друга.