Механизмы Фрэн

      Слухи разносятся невероятно быстро, и практически невозможно совершить хоть шаг без того, чтобы главные сплетники узнали о том, куда, зачем, и почему ты пошел, грязные ли у тебя носки, и сколько конфет ты съел во время полдника.       А о том, что Ваня подружился с Яо, и вынюхивать было не нужно — их все возрастающая близость буквально в глаза бросалась, сама лезла в поле зрения, сама кричала о себе громче, чем все злые языки на планете; и скоро не только дети, но и все медсестрички знали, что Яо и Ваня везде ходят вместе.       Доктор, поглядев на это, сказал, что дружба пойдет обоим деткам на пользу — если у Вани появится дорогой ему человек, то, возможно, это снизит его агрессию; а Яо в то же время, может быть, заговорит сначала с другом, а потом и с окружающими — ведь главной проблемой этого пациента оставалось молчание, из-за которого доктора не могли понять, что стало причиной расстройств.       Так что никто не препятствовал их сближению, а даже наоборот, все поощряли его, и дети во всю наслаждались обществом друг друга и совместными играми, главной из которых оставалось рисование: Яо раскрашивала листочки бумаги в красный, а Ваня изображал поверх «крови» снежинки, зиму и снегурочек.       Картинки со снегурочками особенно привлекали его подругу, и скоро все стены кругом ее кроватки были обвешаны этими изображениями.       Когда Ваня спросил Яо, что такого особенного именно в снегурочках, она ответила:       — Похожи на маму, ару.       И больше не шла на контакт по этому вопросу.       Как-то раз Ваня и Яо заигрались в ее палате, и, когда медсестра принялась разносить пациентам медикаменты, то застала обоих за рисованием.       — А, Ванечка, Яо, — улыбнулась девушка. — Время принимать таблеточки! Вот, Ваня, твои, — она протянула ему несколько пилюль. — А вот и для Яо.       Оба ребенка взяли таблетки в руки, закинули их в рот, и под чутким руководством девушки тщательно запили большим количеством воды, после чего она погладила их по головкам, похвалила, и ушла.       Ваня повернулся к подруге.       — Рисуем дальше?       Но та вдруг нахмурилась, открыла рот, и сплюнула пилюлю на свою ладонь. Иван перепугался.       — Яо, ты что! Это нужно проглотить!       Она посмотрела на него отрешенно, подошла к письменному столу, достала из-под него маленькую коробочку из-под ботинок, сняла крышку, и бросила пилюлю в нее.       Заглянув через плечо Яо, Ваня увидел, что коробочка была полна таблеток.       — Яо! — воскликнул он. — Так нельзя! Таблеточки нужно пить, они помогают нам выздороветь!       Она покачала головой.       — Поверь мне! С тех пор, как я пью таблетки, люди почти перестали ко мне приходить!       Она закрыла коробку и задвинула обратно под стол.       — Если медсестры узнают, что ты не принимаешь таблетки, у тебя будут проблемы!       Яо посмотрела на него перепугано, и Ваня со смятением ответил:       — Нет, я тебя не сдам, конечно. Мы друзья, я никогда тебя не предам. Но это для твоего же блага!       Девочка встала и молча вернулась к рисованию; Ваня помялся, заглянул под стол, поглядел на коробку, но потом махнул ручкой и присоединился к подруге, только добавил:       — Но ты учти, если узнают — тебя очень-очень сильно накажут!       Она покачала головой.       После ужина медсестра снова принесла таблетки, и Ваня, уже лежа в своей кровати, покорно принял их, однако в его душе поселилось предательское сомнение. Яо была очень смышленой девочкой, и он хорошо это знал; и то, как настойчиво она отказывалась от принятия медикаментов, натолкнуло Ванечку на мысль, что, может быть, их и правда не стоит пить. С одной стороны он понимал, что именно после приезда в больницу и выписывания ему курса пилюль, люди перестали приходить к нему, даже по ночам; но с другой стороны перед его внутренним взором вдруг появился облик того мальчика, что умер через несколько дней после Ваниного приезда — почему ему таблетки не помогли? И все те, другие, что тоже лечились в этой больнице — ведь они продолжали кричать и плакать ночами, качаться как метрономы при сидении, рвать куклами волосы, рассказывать о монстрах и демонах под кроватью; так почему, если существуют таблетки, способные их вылечить, этого еще не произошло? Почему медсестра не принесла им пилюли, после принятия которых все страхи навсегда покидают тебя? Почему, в конце концов, все еще существуют больные дети, если их всех можно вылечить таблеткой? ..       Лежа в ночной темноте и рассматривая свои ручки, Ваня нервничал и переживал, а потом, не выдержав напряжения, слез с кровати, прополз на четвереньках мимо дремавшей медсестры, и бросился в игровую комнату.       Яо была там.       — Яо! Яо! — позвал он. — Ты так и не пьешь таблетки?       Она покачала головой       — Ты можешь сказать, почему ты не делаешь этого?       Она кивнула, но промолчала. Ваня замер в нерешительности, а потом отбежал, взял из кукольного домика двух кукол, и протянул подруге.       — Яо, давай сыграем! Пусть эта кукла будет медсестра, — он нарисовал ей красным фломастером крест на лбу. — А эта — больная, — на второй кукле он черным цветом вывел грустную мордочку прямо через все лицо, после чего посадил ее у стены и взял Медсестру за плечи.       — Медсестра приходит к больной. «Здравствуйте, больная! Вы должны выпить таблетки! Вот они», — и кукла протянула другой руку, на которой лежали воображаемые пилюли.       Яо взяла больную куклу за плечи, поставила на ноги, и покрутила ее головой в разные стороны.       — Не буду, ару.       — Но почему, больная?       — Таблетки — это яд, ару.       — Почему вы так думаете, больная?       — Мамочка выпила таблетки и умерла, ару.       — Почему она это сделала?       — Потому что папочка кричал на нее, ару. Тогда мамочка пошла к аптечке, взяла много-много беленьких таблеток, и выпила все, ару. Потом ее долго рвало, все кругом было в том, что вышло из ее рта, а потом мамочка умерла, ару. Если я буду пить таблетки, я тоже умру, ару.       — Но больная, — Медсестра покачала бедрами. — Это совсем не те таблетки, что выпила ваша мама! Видите? Они красные, как вы любите!       Больная закрыла лицо руками.       — Когда я пила эти таблетки, ару… Когда я пила их, ару… Мамочка снилась мне, и звала к себе, ару! Я так хотела обнять мамочку, чтобы она согрела меня, но потом я поняла — она же мертвая, ару! И я проснулась и плакала долго-долго, а медсестры только давали мне еще таблеток, ару. Моей голове хуже от них, ару.       Медсестра села на пол, и Ваня вдруг спонтанно решил обнять Яо и прижать к себе.       — Это так ужасно, ужасно! Тебе нужно сказать доктору!       — Он ест, ару.       — Что ест?       — Детей, ару.       — С чего ты взяла?       Яо отвернулась и принялась спокойно играть с куклой, переставляя ее, сажая в разные места и придавая ей разные, самые необычные позы. Ваня наблюдал настороженно.       — Доктор не ест детей, Яо.       Она молчала.       — Доктор им, то есть, нам помогает, правда!       Она все равно молчала.       Тогда Ваня снова взял в руки Медсестру, и та, стуча каблучками своих туфелек, подошла к Больной.       — Больная! Нужно к доктору.       — Я не пойду, ару!       — Больная, доктор не ест детей!       — Я видела, ару! Когда таблетки убивают кого-то, тело переносят в подвал, и там разрезают ему животик, и едят его внутренности, ару!       Медсестра перепугалась.       — Вы… Уверены, Больная?       — Я видела, видела, ару! — Яо вдруг бросила куклу и начала плакать. — Я видела, видела, ару…       Ваня тоже отложил игрушку и обнял подругу, обхватывая ее узкие плечи пухленькими руками, и как следует стискивая ее в объятиях.       — Все хорошо, хорошо! Не плачь, пожалуйста! Ничего страшного не случилось! Ну прошу, не надо плакать, Яо.       Видеть подругу плачущей Ване не нравилось — его маленькое, но такое доброе сердце замирало и обливалось кровью, и безумно хотелось растерзать того, кто довел такую маленькую, такую слабую Яо до слез и посмел после этого остаться в живых — Ваня был готов с остервенением берсеркера вырвать из трепещущего тела обидчика его жалкую, бесполезную жизнь.       Но кто был обидчиком теперь? Ваня не знал, а потому просто гладил и успокаивал Яо.       — Ну, ну, полно, хватит. Пойдем-ка спать. А? Я уверен, ты просто устала. Вытри слезки, и пойдем, да?       Оставив раскрашенных кукол на полу, дети обнялись и поднялись к палатам, и Ваня отвел подругу в кровать, накрыл одеялом, и ушел к себе, где в скором времени заснул, и видел во сне докторов, которые, вскрыв Ване живот, обвесили свои шеи его кишками, увили головы его венами, и танцевали кругом его еще живого тела, в котором еще билось маленькое, но такое доброе сердце; а после, натанцевавшись, доктора разделили его тело на маленькие кусочки, надели их на шампура, запекли и съели, и он сам был накормлен кусочком своей ноги, и ему невероятно понравилось его собственное, нежно-хрустящее мяско; а потом, когда доктора вынули и сварили его сердечко, мертвую голову Вани раскрошили вместе с кожей, языком и волосами в мелкую пыль, эту пыль засыпали в таблетки, склеили их половинки суперклеем, и понесли другим пациентам, среди которых была и Яо; попав в мягкие желудки детей, пыль из головы Вани начала разъедать их тела изнутри, и лишь только Яо не выпила лекарства, и потому все никак не умирала; и Ваня, будучи уже остатками пыли на огромной миске, слышал, как доктора обсуждали лучший способ ее убить.       Он хотел закричать и потребовать оставить девочку в покое, но он был всего лишь пылью, и не смог вмешаться; а вместо этого проснулся, и первым делом проверил, на месте ли все его тело.       Кажется, ничего не пропало.       Успокоившись, Ваня пошел умываться и на завтрак, а после завтрака, когда сестричка принесла ему пилюли, он просто сделал вид, что выпил их, а сам выплюнул таблетку за окно.       С того дня Ваня больше не принимал лекарства.       Более того, однажды вскрыв одну пилюлю, он увидел внутри нее белый порошок, и еще раз убедился, что их делают из других детей; поделился этим мнением с Яо, чем снова довел ее до слез, и перестал поднимать тему таблеток в разговорах с подругой вообще.       Несколько дней миновали спокойно.       Яо продолжала посещать доктора, и по-прежнему молчала на сеансах, так что в итоге он дал сестричкам строгий наказ попытаться выведать у ребенка хоть что-то, и так одна из сестер оказалась днем в игровой.       — Яо, — звала она. - Яо, а ты знаешь какие-нибудь стишки?       Яо мотала головой и сжимала в кулачках свои шорты. Медсестра хмурилась.       — Ну, а как зовут твою маму?       Она продолжала мотать головой и смотреть в пол.       — А папу? У тебя есть сестрички, братишки? Ну же, расскажи мне хоть что-то!       Но Яо молчала.       Другая сестра подошла к своей коллеге, погладила ее сочувственно по плечу, и заявила весьма равнодушно:       — Да брось ты, а. Задержка в развитии, наверное. Не уверена, что это дитя вообще умеет говорить толком.       Фраза «задержка в развитии» по отношению к его подруге сильно оскорбила Ванечку, и он, сжав руки в кулачки, подбежал к сестричкам с воинственным видом.       — Н-ничего у нее не задержка, глупые! Она может говорить, если играет!       — В каком смысле «если играет», Ванечка?       — Да вот, смотрите!       Ваня бросился к сваленным в углу игрушкам, достал оттуда старого однорукого пупса с черными пятнами на щеках, и подбежал к подруге.       — Яо, давай поиграем? Я буду папа, а ты — мама! А это, — он сунул девочке под нос пупса. — Наш ребенок!       Яо послушно взяла игрушку в руки, положила на локоть и начала укачивать. Ваня отошел от нее, а затем подошел вновь, натянув на лицо самое что ни на есть серьезное выражение.       — Жена! Это я, твой муж! С работы пришел! Как наш малыш?       Яо посмотрела на него.       — Он плачет, ару. Целый день плачет, ару. Это начинает меня раздражать, ару.       — Ты, наверное, устала, жена. Давай его сюда, я подержу, — Ваня протянул руки, чтобы забрать ребенка, но Яо не дала, и резко отвернулась от мужа, не выпуская малыша.       — Нет, ару. Я умею успокаивать детей, ару. Мне уже приходилось, ару.       — И как же ты это сделаешь? — поинтересовалась одна из сестер. Яо посмотрела на нее, а потом подошла к стене, на которой еще были видны следы от красных пятен, взяла пупса за ножку, размахнулась, и со всей своей силы ударила его о стену.       Голова игрушки разлетелась на множество мелких черепков, медсестры замерли в ужасе; а Яо, любовно взяв ребенка на руки, вернулась к Ване, и с самой искренней в мире улыбкой протянула дитя мужу.       — Теперь наш ребенок не плачет, ару! Ты видишь, ару? Он спокоен, ару! Ты счастлив, Ваня, ару?       Иван был несколько напуган и растерян; однако он вдруг осознал, что Яо только что в самый первый раз прямо назвала его по имени, да к тому же еще и на лице ее была самая искренняя из всех искренних радостей в мире, так что, забрав сломанного пупса из ее рук, Ваня широко улыбнулся ей в ответ, и сказал:       — Я счастлив, жена. Очень счастлив! Спасибо, что постаралась для меня!       Лучших слов он не мог придумать — Ванечка понимал, что Яо использовала не лучший способ для успокоения детей.       У медсестер отступил шок.       — Яо! — воскликнули они. - Яо, кто же так обращается с малышами?       Яо глядела на них молча, большими и испуганными глазами. Ваня понял, что они так ничего и не поняли (безмозглые великовозрастные куры!), и подошел к подруге, качая игрушечного малыша.       — Жена, — обратился он к Яо. — А кто научил тебя так мастерски успокаивать детей?       Она улыбнулась, радуясь комплименту.       — Мамочка, ару! Если я, или мои братья и сестры плакали, то мамочка шлепала их или колотила, а папа — кричал, ару.       — А почему они это делали?       Яо смолчала, помялась, попинала стоявший подле стол, а потом посмотрела на Ваню и виновато улыбнулась.       — Потому что мы были плохими детьми, ару.       — А теперь хорошие?       — А теперь у нас другие мамочка и папочка, ару.       Ваня хотел задать еще пару вопросов, но вдруг неудачно взял разбитую голову пупса в руки, и неровный скол разрезал ему ладошку.       Побежала кровь, и все дети кругом завизжали, а Ваня растерялся.       — Ой, больно.       Яо подошла к нему, взяла за запястье, подняла ручку друга, и осторожно облизала порез, стирая язычком кровь.       Медсестра вбежала с бинтом и бросилась к ним.       — Яо, что ты делаешь? Фу, нельзя! Нельзя! Не смей пить чужую кровь. Это опасно!       Яо глядела на нее пустым взглядом и не понимала, почему девушка ругается, а Ваня шипел и щурился, когда промоченная спиртом вата коснулась его раны.       — Хорошо. — сказала медсестра, забинтовав детскую руку. — Отдайте эту игрушку мне, я ее выброшу. И нужно убрать с пола осколки. А ты, Яо…       Яо повернулась к ней: на тонких губах девочки были видны следы Ваниной крови, алые и как помада очерчивающие мельчайшие детальки мягкой ее кожи. Ваня глядел на это как-то отрешенно, а сестричка разозлилась.       — Иди в свою палату, это твое наказание! Сегодня тебе нельзя играть с друзьями!       Яо глядела на нее удивленно и не понимала, за что ее наказывают. Ваня попытался вступиться за подругу, но не успел даже подать голос: медсестра схватила девочку за руку и вывела из игровой.       Ваня остался один в окружении других детей, столпившихся кругом и глядевших с интересом; и вдруг почувствовал себя очень-очень одиноким, и даже захотел, чтобы Яо вернулась.       Он было попытался поиграть с окружающими, но повздорил с ними из-за прекрасного тигра (Яо всегда разрешала Ване играть им), поругался и полез драться; схватив обидчика за волосы, он несколько раз ударил его головой о край дивана, после чего ребенок заплакал, прибежали встревоженные сестры, и надрали Ивану уши.       В качестве наказания драчун был послан в палату, но не добрался до нее: вместо этого он свернул на полпути и заглянул к Яо.       Дверь оставили открытой.       — Яо! — воскликнул он радостно. — Привет! А меня тоже наказали, представляешь. За то, что мне не давали тигра, и я побил обидчика за это. Ну разве же справедливо?! Жадину — пол-ложено бить!       Яо кивнула: она была занята рисованием, вернее, раскрашиванием листочков в красный. Иван сел напротив, скрестив пухлые ножки.       — Яо, а давай играть с тобой вместе?       Она посмотрела на него, улыбнулась и кивнула. Ваня обрадовался.       — Во что ты хочешь?       После короткой паузы, подруга ответила:       — В семью, ару…       Ванечка был ничуть не против.       — Значит, ты жена, а я муж? Но у нас нет ребенка!       — Без детей, ару.       — Хорошо, без детей. Тогда, — Ваня прошелся по комнате и сорвал с постели Яо покрывало, а затем повязал его себе на шею. — Тогда я — твой муж и супергерой! Я умею летать, разить одним взглядом, и, и… И просто зверь в постели!       Яо улыбнулась, встала, и распустила свои волосы, сняв с них резинку и надев ее на запястье.       — А я, — улыбалась девочка. — А я работаю в детском садике, и у меня красивые-красивые волосы, ару!       — Точно! — обрадованно поддержал Ваня. - Ой, что это?! Злой злодей Страх Страхович Страховский нападает на детей из твоего сада!       — Ах, нет, ару! Бедные детки, ару!       — Не бойся, жена, я спасу тебя и твою работу! Пиф-паф, пиу-пиу, разящий взгляд! Берегись, Страх Страхович!       — О нет, ару! — Яо испуганно закрыла глаза. — Он выпустил гусениц, ару!       — А-а! — тихонько, чтобы сестры не услышали, вскричал Ваня. — Они едят мои ноги! Я чувствую, как они по кусочку поедают лодыжки, я падаю!       Он начал падать — Яо подбежала и поймала его на руки.       — Не смейте, злые гусеницы, ару! Не трогайте Ваню, ару! Не делайте ему больно, ару!       Опустившись на коленки, девочка принялась стряхивать с ног Ивана воображаемых гусениц, и при этом морщилась и фукала так, словно правда трогала мерзких насекомых; Ваня пожалел ее и состроил облегченную физиономию.       — Слава богу, ты спасла меня от них! Спасибо, Яо! Ты самая лучшая жена в мире.       — Но Страх еще здесь, ару!       — Теперь, когда нет гусениц, я справлюсь!       Ванечка вскочил и встал перед подругой, раскрывая полы плаща и пряча свою жену за ними, Яо изображала умирающую принцессу.       — Ванечка, я боюсь, ару!       — Ничего не бойся, пока рядом твой супергерой!       — Он такой большой и злой, ару!       — Чем он больше — тем больнее падать!       — О нет, он несется на тебя, ару!       — Он несется на свою погибель! Вот так! Раз-два! — Ваня махал ногами и руками в воздухе, сражаясь на кулаках с воображаемым злодеем. — Вот так, гадина, вот так, гнида! Вот так тебе и надо! Будешь знать, как обижать Яо! Что? Молишь о пощаде? Яо, мне пощадить эту жалкую тварь?       Яо глядела на Ваню огромными, стеклянными глазами, и покачала головой.       — Нет, ару. Убей его, ару.       Иван победоносно улыбнулся, достал из кармана воображаемую палицу, и добил ею Страха Страховича, приговаривая, что и кости в нем целой не оставит.       Яо наблюдала со счастливой улыбкой.       — Ты спас меня и деток, ару!       — Да что там, я твой муж.       — Я так хочу отблагодарить тебя, ару!       — Отблагодарить? Ты можешь.       Он убрал палицу, подошел к Яо поближе, и заглянул ей в глаза.       — Яо, ты знаешь, что делают взрослые?       — О чем это ты, ару?       — Ну, то, от чего получаются дети?       — Их покупают в магазине, ару.       — Вот как? А ты бывала в таком магазине?       — Туда вход с восемнадцати, ару. Но мамочка часто, ару.       Она заговорила отрывисто, значит, теряет ход игры — догадался Ваня — и нужно напомнить ей, что они просто играют, иначе Яо замолчит.       — Родная, — заговорил Ваня сладким голосом. — Детей не покупают в магазинах. Детей делают мамы и папы по ночам — а иногда и днем. Это очень приятно — делать детей, и мужья и жены женятся только для того, чтобы спокойно делать это целыми днями, вот!       — Почему тогда не у всех пар есть дети, ару?       — По многим причинам, — мудро ответил Ваня, подходя к Яо вплотную. — Но мы — муж и жена, мы можем делать деток!       — Ты уверен, ару?       — Уверен ли я? Ха! — его ладошки легли чуть пониже спины девочки. — Да я твердо знаю! Мягкая.       — Зачем ты трогаешь меня там, ару?       — Потому что я твой муж. Встань на коленки.       Яо встала; Ваня взял ее за голову, собрав в руку мягкие волосы девочки, и ткнул ее лицом себе в пах, повторяя то, что много раз видел в жизни.       — Вот так…       Губы Яо скользили по брючкам Вани, оставляя едва заметные влажные следы на ткани, а глаза глядели на друга несколько испуганно, но заинтересованно, искрились любопытством; Ване самому было как никогда интересно, и он уже намеревался попросить Яо снять колготки и шорты, и показать ему, что там у нее (ведь раньше он видел это только у своих сестер), но в этот момент на лестнице послышались шаги сестры, и остановились у дверей в палату Яо.       Ваня побледнел, отбежал от девочки и сделал вид, что разглядывает стену; Яо, повинуясь внутреннему инстинкту, прикинулась крайне занятой рисованием.       Дверь открылась.       — Яо! Ох, Ваня? Тебя отправили в твою комнату, хулиган! Но вы играли вместе? Вы такие чудесные, дружные зайчики! Разве можно злиться на вас? Идите на ужин, а после — в постель. Вы наказаны, так что играть вам нельзя, но можете съесть вечерний десерт. Все поняли?       Дети кивнули; сестричка вышла, а Ваня подошел к Яо, краснея.       — Прости, что я…       Яо покачала головой и улыбнулась.       — Твои брюки, ару… Странные на вкус, ару. У меня между ног тоже, ару…       — Горячо?       Она кивнула.       — Не бойся, это нормально, даже хорошо! Значит, ты растешь. Подумай о чем-нибудь другом и все пройдет.       Но Яо не знала, о чем думать, потому что не понимала, что с ней. Ваня протянул девочке руку.       — Пойдем?       Она не понимала, куда он зовет, но согласилась, взяла протянутую ладонь, и вместе с другом спустилась в столовую.       Отужинали спокойно, после чего разошлись по палатам; свои таблетки Ваня выкинул в окно (под ним уже собралась небольшая кучка), покатал до ночи пластмассовые машинки по полу, и лег спокойно спать: эта ночь прошла без снов, и в игровую он тоже не ходил.       А утром, после умывания, произошла дивная история.       Один из пациентов, закрытый и стеснительный мальчонка лет семи, подошел к Ване с Яо, и, смущаясь, попросил их сходить с им в туалет.       — Но зачем же нам идти с тобой? Ты что, один не справишься? — удивленно спросил Ваня. — И что вообще за желание такое, ходить в туалет в чьем-то присутствии?       Мальчик помялся и прошептал испуганно:       — Я боюсь… Что Человек-Мышь попытается забрать меня!       — Что еще за Человек-Мышь? — Ваня упер руки в бока. — Ты шутить тут вздумал?! Иди сам свои грязные дела делать!       — Но Человек-Мышь… Он правда есть! Он смотрит на нас из-под стены, когда мы на унитазе, и хватает за ногу, стоит лишь на секунду потерять бдительность! Пожалуйста, сходите со мной, он уже пытался схватить меня!       Мальчик показал свою лодыжку: на ней был виден вытянутый синий синяк. Ваня смутился, но виду не подал.       — Хватит выдумывать, сказочник!       — Яо, — взмолился мальчик. - Яо, пойдем хоть ты со мной!       — Вот еще, выдумал! — Ваня загородил подругу собой. — Отстань от Яо!       Рука девочки легла на плечо Вани и заставила чуть посторониться.       — Я пойду, ару.       — Что значит «я пойду»? Ты что, веришь в его глупые сказки?       Она посмотрела на Ваню стеклянными глазами и одними губами прошептала:       — Человек-Мышь… приходил, ару.       И, не тратя больше времени зря, взяла малознакомого мальчика за руку и повела в туалет. Ваня выругался самыми взрослыми словами, поковырял пальцем стену, и бросился за ними, не желая оставлять Яо в опасности.       В туалете мальчик занялся своими делами, а Яо взяла Ваню за руку и подвела к стене. Там, у самого пола, была видна маленькая дыра, похожая на мышиную норку, на которую Яо и указала Ване с величайшей осторожностью. Тот пожал плечами.       — Ну, живут у нас тут мыши, что такого.       Девочка покачала головой, схватила Ваню за запястье, и сунула его пухлую ладошку в дыру.       Внутри ничего не было.       — Там пусто! Слышишь, Яо? Это всего лишь глупые детские сказки! Не кажемся ли мы тебе слишком взрослыми для них?       Она покачала головой, вздохнула, и натянуто улыбнулась, а после прижалась к Ване плечом и зашептала:       — Он всегда смотрит, ару. У него большие, голубые-голубые глаза, ару. Голубые-голубые, ару. И зубы белые-белые, ару. А по ночам плачет, ару. Ходит в стенах и плачет, ару. Стонет, ару. Кто пьет таблетки — спит и не слышит, ару. Но я не пью, ару. Слышу, ару. Стонет, ару. Но в стенах нет дверей, ару.       Этот длинный рассказ поразил Ваню — раньше Яо была способна на столь развернутые объяснения только в рамках игр; но то, с какой уверенностью и серьезностью она произносила все эти жутковатые слова, сумело нагнать на Ваню страху, однако, желая показать подруге свое мужество и бесстрашие, он принужденно рассмеялся и махнул рукой.       — Да никого там нет! Сказки это все! Вот я сейчас посмотрю…       Нагнувшись к полу, он заглянул в мышиную норку, и сперва ничего не понял: вместо черной темноты почти все отверстие было небесно-голубым, будто кто-то загородил дырки цветным стеклышком.       «У него большие, голубые-голубые глаза, ару».       На крик сбежались сестры, и дети получили нагоняй, т.к. не смогли объяснить им, что делали втроем в туалете, однако наказывать их за это не стали; до самого обеда Ваня ходил как в воду опущенный и при первой же возможности старался вцепиться в локоть Яо и не отпускать ее от себя, а когда девочка отходила в туалет просто не мог найти себе места; в подобном неспокойном духе настал обед.       Собравшись в столовой, дети расселись, поели зеленоватый травяной суп (Ваня не помнил, как он правильно называется), затем — картошку с котлетами, и собрались пить сок.       И тут к Ване пришли люди.       Он не сразу понял, что это произошло: просто повернул голову и увидел, как издалека кто-то идет к нему, и что этот кто-то был высоким и как снег белоснежным; однако фигура приближалась, а лица ее так и не было видно, а тело ее все так и было белым, высоким, тонким, словно вся она (кажется, это была девушка) была вырезана из белоснежной бумаги. Чем ближе она подходила к Ване, тем шире она расставляла свои белые руки, и они были настолько длинными, что, когда фигура поравнялась с Ваней, ее правая рука коснулась правой стены столовой, а левая — левой; и она вдруг начала болтать ими, выгибать их, изображать волну, и все ее непропорциональное, бумажное тело гнулось, извивалось, словно его трепал ветер, танцевало, и выглядело готовым вот-вот порваться, но не рвалось.       И белое лицо фигуры вдруг оказалось прямо у личика Вани, и он отчетливо видел, что на нем нет ни намека на глаза или губы, но, вопреки тому, что у нее не было рта, она вдруг начала издавать звук:       — У-у-у…       И из противоположного угла столовой стали выходить новые люди. Все они были белоснежные, безликие, все шли с трудом, качаясь и махая невероятно длинными руками, и все, подходя к Ване, глядели своими пустыми лицами на него, почти касаясь его лба, и издавали один и тот же переливистый звук:       — У-у-у…       А затем, дойдя до двери столовой, они переплетали свои руки в косы, становились в хоровод, и принимались плясать, трясти плоским бедрами и грудями, качать пустыми, лысыми головами, и вскидывать тонкие ноги, а потом, все вместе — их было несколько десятков — вытягивать головы на бесконечно длинных шеях к Ване, тыкаться отсутствующим носами в его щеки, и вопить:       — У-у-у!       Ванечка зарыдал.       Его пытались привести в чувства, хлопали по щекам, поили чем-то, но все было бесполезно, все меры меркли на фоне плоских лиц и мерзких голосов, без остановки тянувших одну гласную, и мерзких тел, в дикой пляске трясшихся по периметру столовой. Его взяли на руки и отнесли в палату, накрыли одеялом; люди не пошли за ним, но не прошло и получаса, как пришли новые.       Приоткрыв дверь, они вкатывались в палату, смешно перебирая ногами, закинутыми за плечи, и Ваня мог в деталях рассмотреть их задранный кверху зад; иные вползали как гусеницы, и их вспухшие животы, казалось, собирались лопнуть от натуги; некоторые состояли из двух или трех сшитых вместе людей, и смешно перебирали всеми восемью, а то и двенадцатью конечностями, периодически падая и принимаясь просто ползти; были среди них и те, кто шел на четвереньках, подняв живот к потолку, кто полз на обрубленных по колено ногах или катился на маленьких колесиках, вмонтированных в коленный сустав; но было то, что объединяло всех: они были белы, безлики, и, добравшись до Вани, становились в хоровод, принимались плясать как безумные, вопить, и тянуть свои пустые лица к лицу Ванечки:       — У-у-у-у! — звенело в ушах.       Безудержная истерика Ивана продолжалась несколько часов: он орал, рыдал, визжал, бился, пытался бросаться на стены от страха, из-за чего сестрам пришлось зафиксировать его тело и сделать какой-то укол, который, впрочем, ни капельки не помог. Ване было плохо: болела голова от воплей людей и рыданий, ныло все тело от невозможности сменить позу, болела душа от бесконечного страха и невозможности спрятаться от мерзких людей; и под вечер его крик стих лишь потому, что не было сил продолжать кричать; а люди все никак не могли угомониться.       Спасение пришло… неожиданно.       — Они выглядят как люди, ару.       К тому времени Ваня лежал уже с закрытыми глазами, но не мог заснуть из-за бесконечного воя; услышав человеческий голос, он разомкнул веки и с удивлением обнаружил, что кругом ночь, а Яо сидит на его постели.       — Яо… — хрипло позвал он. Она обернулась и улыбнулась ему, и Ваня почувствовал, что невероятно рад увидеть лицо небелого цвета и со ртом и глазами.       А девочка заговорила:       — Они выглядят как люди, ару. Как белые люди, ару. Они танцуют и поют, ару.       — Ты тоже… их видишь?       — Нет, ару, — она покачала головой. - Нет, их видишь только ты, ару.       — Тогда откуда же ты знаешь?       — Я слышу, ару. И Человек-Мышь рассказывал, ару.       — Человек-мышь?..       — Он знает о нас всех, ару. Он смотрит на нас, на врачей, на докторов, и знает, кто чем болеет, ару. Даже сейчас он сказал мне прийти, ару. Сказал, ты нуждаешься во мне, ару.       Ваня был настолько рад видеть подругу, что преисполнился благодарностью к таинственному монстру.       — Спасибо ему!       — А еще, — он опустила руку на Ванечкин горячий лоб. — Он сказал передать тебе: Страх — это дверь, ару.       — Что еще за ребусы… — отчаянно простонал Ваня.       — Я тоже об этом знаю, ару. Мамочка учила меня, ару. Страх — это дверь, ару. Если тебе страшно, значит, ты на верном пути, ару.       Ваня лишь простонал в ответ — измученный, он едва мог понимать слова Яо.       Она почувствовала это.       — Мне кажется, мы влипли, ару.       — Что?..       На его глазах она распустила волосы, сняла толстовку, оставшись в майке, шортах и колготках, и легла рядом с Ваней.       — Я сторожу тебя, ару.       Это казалось безумием, но в тот момент, когда она оказалась под одним одеялом с Ваней, люди, танцевавшие кругом, вдруг закачались, закружились, замахали руками — или тем, что было вместо них — и стали разворачиваться, по очереди покидая палату, и их мерзостное «у-у-у» затихало где-то в коридоре.       Глядя на удаляющуюся процессию, Ваня чувствовал, что у него слезы сами собой текут от радости.       — Спасибо... спасибо…       Яо открыла глаза — они вдруг показалось Ване желтыми, будто желчь — и улыбнулась краешками губ.       — Спокойной ночи, Ванечка, ару.       — Спокойной ночи, Яо.       И оба, словно по приказу невидимых сил, в один миг заснули.       А люди ушли.