Механизмы Фрэн

      После третьего удара ногой доски затрещали, поддались, и дверь сорвалась с петель, рухнула и подняла столп пыли.       Дверь открылась.       Внутри все выглядело так, словно минула от силы пара месяцев: на столах стояли чашки с недопитым кофе, на котором вовсю цвела плесень, на тарелках лежали зачерствевшие булочки, раскрытые книги валялись на полу и диванах, ключи были воткнуты в замочные скважины, и только серая пыль да блестящая на солнце, будто шелк, паутина говорили о том, что эти комнаты, стулья и лестницы уже долгое время не видели человека.       — Кажется, это называется «лофт».       — Кажется, это называется «свалка».       Каждая комнатка, каждая вещичка, каждое пятно на старых обоях неизменно вызывало целую бурю в душе и сердце, пробуждала воспоминания, сладкие, будто самая приторная пастила, и этот дом, старый и безжизненный, казался полным молодости, жизни и смеха. Не сговариваясь, оба пошли в игровую, комнату, откуда все началось.       Там, навеки похороненные в четырех стенах, лежали игрушки: плюшевые звери без хвостов и лап, поломанные безголовые куклы, разрисованные фломастерами, лопнувшие мячики, сточенные карандаши, среди которых не было ни одного красного; а на столе, будто король этого маленького королевства неживых уродов, лежал королевский тигр, положив на мягкие лапы одноглазую морду, и глядел на гостей с видом старого друга, упорно ожидавшего их возвращения все эти десять лет.       И сам не мог в это поверить.       Десять лет!       Подойдя к столу, Иван поднял драгоценного тигра на руки, прижал к себе его проеденную молью голову, чихнул от пыли, и засмеялся; Яо, державший в руках одноногую куклу с остриженными под корень волосами, подошел к нему и понимающе кивнул, и уродливая, неказистая барышня поцеловала своими пластиковыми губами и блестящий нос бессменного короля.       — Словно тебя ждал, да?       — Он знал, что я вернусь.       Взвалив тигра себе на плечи, Иван направился с ним прочь, и Яо произнес:       — А мне казалось, он гораздо больше.       И Ваня ответил:       — Это просто мы с тобой были малыши.       И, сами не понимая, из-за чего, оба вдруг беззаботно рассмеялись.       Тигр глядел на мир своим единственным глазом, и, казалось, тоже улыбался.       За письменным столом не спала медсестра, бумаги были перепутаны, поблекли, на спинке стула сплел свои сети паук, но Ваня все равно пробежал мимо, пригнувшись, а Яо, усевшись за стол и изображая из себя сестру, воскликнул:       — Ты куда это, Ванечка?       — В туалет, тетенька!       — Точно? Ну, иди, но учти, я через пять минут приду, проверю, хорошо ли ты вытер зад!       Ваня поморщился и открыл дверь в палату, где когда-то жила одна маленькая неразговорчивая девочка, вскружившая ему не только голову, но и все остальное.       Вокруг незаправленной кровати висели красные листочки с белыми образами на них, и, дождавшись Яо, Иван начал перечислять, тыкая пальцем в рисунки:       — Вот это — страх боли… Вот это — страх одиночества. А вот это…       — Да уж, не красавцы, ару.       — Ты говорил, что они похожи на твою мать.       — И до сих пор считаю точно так же.       Уродливые монстры спокойно глядели со стен, замерев в безумных позах, но ни тогда, ни сейчас не вызывали страха, и Ваня и Яо, пробыв здесь некоторое время, покинули палату без малейшего сожаления.       В палате маленького Ванечки они немного покатали машинки из стороны в сторону, посмеялись, почихали от пыли, погонялись за пауком, стремительно бежавшем вверх по стене; за шкафом Яо обнаружил Ванины тапочки, но тот почему-то отказался их примерить, а за собственными улыбкой и смехом Яо чувствовал страх, напряжение и панику, но почему-то отказывался это признавать.       Просидев еще немного в комнате Ванечки, Иван и Яо отправились в кабинет Доктора.       Это было довольно странным зрелищем: оба были уверены, что этот кабинет — огромное, необъятное помещение с высокими потолками, множеством подозрительных шкафчиков, темных углов и потайных дверей, но, едва войдя туда, Иван ударился лбом о верхнюю часть косяка, Яо обнаружил, что от входа до стены от силы два шага, и оба с некоторым смятением сказали себе, что у страха глаза не просто велики, а необъятны.       Иван подошел к шкафу, открыл его дверцы и поглядел на открывший взору ход в подвал.       — Идем, Яо?       — Постой немного, ару. Я хочу просмотреть его документы.       — Это нужно? Человек-Мышь же ясно сказал: подвал. Яо?..       Обернувшись, Ваня взглянул на него и немного тяжело вздохнул: тот стоял, согнувшись над столом, и в руках держал фотографию, с которой на него смотрели три детских лица, двое улыбчивых взрослых, и, самое страшное, желтые глаза одной маленькой девочки, о которой Яо всеми своими силами старался забыть.       — Яо?       — Порой я думаю, что мне и в самом деле шли платья.       — Яо, ты знаешь...       — Знаю, ару, — правой рукой он взялся за правый край фото, левой — за левый, и, не колеблясь ни минуты, разорвал бумагу пополам, разделив таким образом свое детское лицо на две половинки, будто пытаясь уничтожить не только свои собственные воспоминания о нем, но так же и все, что бы могло напоминать о маленькой Яо окружающим.       Половинка фотографии упала на пол, и Ваня поглядел на нее с некоторой грустью, но постарался улыбнуться.       — Я… Очень люблю тебя, Яо.       — Я очень это знаю, Иван.       Удержав вздох, оба взбодрились, взялись за руки, чтобы было не так страшно спускаться, и вошли в шкаф, ступая осторожно и медленно, дабы случайно не сорваться, шагнув мимо ступеньки, ведь все они были укутаны непроглядной тьмой.       Комната внизу так же была темна, темнее ночи, и Иван с определенным оттенком наслаждения вдохнул затхлый, мокрый воздух подземного помещения, а Яо зашуршал рукой по стенам, и вдруг щелкнул чем-то, и под потолком, звякнув, зажглась небольшая лампа.       — Однако, — произнес Яо обескураженно. — Отчего здание не обесточено, ару?       — Оттого, что не мы одни помним о нем.       Комната была разгромлена, столы лежали перевернутые, все колбы, склянки и бутылки были разбиты в дребезги, всякие документы порваны на мелкие клочки, любая вещь, способная возбудить интерес исследователя, была либо вынесена прочь, либо сломана, уничтожена и брошена на пол. Переглянувшись, Иван и Яо принялись ступать вдоль стен, возвращая столы на ножки, осторожно распинывая в стороны осколки и выискивая что-нибудь, хотя бы что-нибудь что странные мародеры могли упустить, забыть или счесть незначительным; и через некоторое время, когда Ваня, подустав, замер, упершись вспотевшим лбом в холодную стену, Яо вдруг громко ахнул, привлекая к себе его внимание, и, подбежав к возлюбленному, Иван увидел в его руках безголовую куклу.       — Анжелика, — констатировал Ванечка.       — Дождалась, ару!       Одноглазый королевский тигр, лежавший на Ванином плече, равнодушно поглядел на старую знакомую и ничего не произнес, а истерзанная кукла безвольно повисла в руках своего бывшего хозяина, и, запрокинув свою отсутствующую голову, позволила ему делать с собой все, что заблагорассудится.       Яо прижал ее к груди, заулыбался, засмеялся, и, наблюдая за ним, изучая его, Ваня так же не сдержал улыбки и произнес:       — Что же, не зря мы сюда спускались!       Яо покивал, снял со спины рюкзак, открыл его, и посадил старую куклу внутрь, оставив верхнюю часть ее туловища торчать из не застегнутой до конца молнии.       Больше в этой комнате не было ничего любопытного, как не было и тела Доктора, которое Ваня и Яо надеялись увидеть глубоко в душе.       — Интересно, зачем кому-то понадобился труп сумасшедшего мужика?       — Нашли ему работу в качестве декорации к фильмам ужасов?       — Да брось, он был не так уж некрасив.       Дверь в коридор оказалась открыта, и, выйдя в него, Яо включил фонарик и посветил на пол, а Иван, даже не глядя под ноги, бодрым шагом направился вперед.       — Куда ты так торопишься, ару?       — Меня подгоняет неизвестность, малыш.       Яо пожал плечами и покорно побежал быстрее.       Когда коридор завершился и парни остановились закрытой двери, жалкое мгновение оба колебались, каждый надеясь на то, что первый шаг сделает другой, но в итоге Ваня, взяв себя в руки, вздохнул и потянул дверь на себя — казавшаяся ранее тяжелой, теперь она легко поддалась, и оба со смятением осознали, что в следующем коридоре горит свет.       Яо выключил фонарь.       — Думаешь, здесь… Кто-то есть?       — Не узнаем, пока не поглядим, верно?       — Не уверен, ару…       — Мне это кажется, или раньше ты был немного смелее?       — Раньше я меньше знал, ару.       Иван был вынужден признать, что понимает эту мысль, но все равно не собирался отступать, и, похлопав возлюбленного ободряюще по плечу, он первым шагнул в коридор, чьи стены были полны безмолвных зеленых дверей.       Яо шел позади и колебался.       Ситуацию несколько усложняло то, что ни Яо, ни Ваня не знали, что <именно они ищут, и потому тайно готовились к самому худшему и ужасному, что только могли себе представить. Человек-мышь направил их обратно в больницу в ответ на вопрос «что нам делать дальше?», и за любой дверью их могли поджидать как подсказки или друзья, способные направить на нужный путь, так и монстры, злодеи и загадки, желающие сбить с толку, погубить и уничтожить.       За каждым окошком Иван был готов увидеть одновременно и смерть, и надежду.       И, надеясь больше на второе, он подошел к одной из дверей и заглянул в окно.       Комнату, открывшуюся перед его взором, он помнил хорошо, и не был озадачен при виде ее; скользнув взглядом по кровати, накрытой скомканным покрывалом, он не заметил ничего необычного, изучил взором стены, потолок, пол, и наконец, почти у самой двери, он увидел мумифицированный детский труп, замерший в неестественной, скрученной позе.       И каким-то шестым чувством Иван понял, как умер маленький безымянный пациент Доктора.       — Они их просто бросили тут подыхать от голода…       — Кого, ару? — немного взволнованно спросил Яо, подойдя к Ване и тоже заглянув за дверь. Первое время его лицо было спокойно, он, как и Иван за минуту перед этим, изучал кровать, потолок и стены, но затем, когда его взор пал на лежавшую у двери фигурку ребенка, Яо побледнел, напрягся, и сжал ладонь Ивана пальцами.       А затем вдруг что-то оглушительно шмякнулось об пол, и грохот, отражавшийся от стен коридора, показался в три раза более сильным, чем был на самом деле, а Яо, перепугавшись, бросился Ивану на грудь, и откуда не возьмись вдруг появились несколько человек, что, набросившись Яо на спину, принялись с упоением сосать его страх, впиваясь зубами в то место, где шея переходит в плечи.       Ваня немного тяжело вздохнул, опустил руку на голову одного из людей, погрузив в его белую плоть пальцы, будто в холодец, и сбросил его с Яо, обнимая того другой рукой.       — Ч-что это было, ару?       — Анжелика.       Сразу же после того, как Ваня одного за другим сбросил людей с плеч Яо на пол, ему вдруг сразу стало легко и спокойно, сердце перестало бушевать, и, обернувшись, он увидел старую куклу, что вывалилась из его рюкзака и наделала столько шуму.       — Ох, ару.       — Сильно напугался?       — Да, ару… Анжелика, ты плохая девочка!       Безголовая кукла не отвечала ему.       Попытавшись поднять ее, Яо обнаружил, что при падении тело разбилось на кучу осколков, и так маленькая кукла стала совершенно не пригодна для переноски.       — Может быть, соберем ее в пакетик? — предложил миролюбиво Ваня, но Яо покачал головой и отодвинул от себя носком туфли кукольную ручку.       — Нет, ару. Зачем она мне, ару? Я больше не позволю кому-то или чему-то внушать мне, что я не мужчина, ару.       — Эта пидорская черная лента на твоей шее намекает на несостоятельность твоих аргументов.       Яо немного нервно коснулся украшения пальцами и поглядел на Ивана с усмешкой.       — Эта пидорская черная лента напоминает мне об отце и о том, как он вопил, когда я вскрывал ему пузо.       Ваня мягко посмеялся.       Разбитая на кусочки Анжелика осталась лежать на полу, прождавшая хозяйку десять лет, но так и не встретившаяся с ней; а Ваня и Яо, обнявшись, продолжили идти по коридору, заглядывать в окна дверей и выискивать глазами детей, спавших вечным сном в своих подземных могилах.       Но за одной из дверей вдруг не обнаружилось трупа; изучив комнату взглядом от пола до потолка и не найдя ни намека на детскую мумию, парни удивленно переглянулись, а Яо вдруг принялся осматриваться, мотать головой из стороны в сторону, и воскликнул:       — Ваня! Это та комната.       — Какая «та»?       — Комната Феличиано! Помнишь? Он с нами говорил.       Разумеется, Ваня помнил.       — Феличиано? Но где же он сам?       Повинуясь минутному порыву, Иван опустил руку на ручку двери, надавил на нее и потянул на себя, и та с тихим скрипом отворилась, показав, что с внутренней стороны была почти полностью изгрызена зубами, а Ваня, ступив в комнату, еще раз убедился, что Феличиано здесь не было.       — Чудеса…       — Думаешь, он сумел сбежать?       — Если бы он сумел сбежать, газеты бы пестрили историями о маньяке-убийце! Он же был не в себе, Яо.       — А, может быть, он тоже открыл дверь?       — Тогда бы я это знал.       Яо пожал плечами.       Покинув комнату пропавшего итальянца, Ваня и Яо направились дальше, к концу коридора, к комнате с мягким диваном. Оба были уверены, что, если и искать где-то какие-то ответы (или хотя бы какие-то вопросы), то точно там, среди личных дел всех больных, кучи необычных книг, статуэток и секретов…       Но их ожиданиям не суждено было оправдаться.       Из комнаты с диваном был вынесен не только диван, но и шкафы, столы, и даже ковер, и только голые стены со следами старых обоев встретили Ваню и Яо. да огромная, размашистая надпись       «ТЕБЕ, Я ЧУЮ, НУЖЕН ВОЗДУХ»,       Написанная напротив двери.       — Я не понимаю! — говорил Ваня, измеряя шагами пустое помещение. — Если здесь так пусто, то зачем тут горит свет? Если отсюда все вынесли, то зачем Человек-мышь сказал нам сюда идти? Яо, послушай, что мы, черт возьми, можем искать там, где ничего нет?       Яо в тринадцатый раз перечитал начертанную на стене надпись и вздохнул.       — Я не знаю, ару.       — Может быть, Человек-мышь ошибся?       — Глупости, ару. Человек-мышь никогда не ошибается, ару. Это просто мы не всегда понимаем его.       Иван в расстроенных чувствах плюнул в угол и спрятал руки в карманах брюк.       — Нечего здесь ловить, Яо. Идем наверх.       Яо коснулся рукой буквы «У», увидел, что на его пальцах остался след краски, и повернулся к Ване.       — В самом деле, Ваня. Идем наверх.       Ваня постарался ему улыбнуться.       Смахнув пыль с одного из столов в столовой, расстелив на нем походную скатерть и разложив свою нехитрую провизию, Иван и Яо принялись жевать бутерброды и пить из термоса сладкий чай, и оба молчали, размышляя, что делать дальше и как теперь поступить, и оба же, может быть, хотели начать разговор, но каждый думал, что другой этого не желает.       Наконец Ваня вдруг отложил бутерброд и произнес:       — Слушай, Яо. Я тут пришел к преинтереснейшему умозаключению…       — Для парня, который в восемнадцать лет прочел только «Золушку», ты поразительно выражаешься.       — Зачем что-то читать в век, когда любую книгу можно прослушать?.. Стой. Я не о том. Я тут вот что хотел тебе сказать…       Отвернувшись от стола, Иван принялся копаться в своем рюкзаке, лежавшем рядом с развалившемся на стуле королевским тигром, и скоро, выудив из кучи необходимого мусора сложенный в несколько раз конверт, Ваня снова поглядел на Яо и улыбнулся.       — Ты знаешь, какой сегодня день?       — Конечно, — Яо, казалось, больше занимал кусок сыра на ломте хлеба, нежели таинственный конверт в руках Ивана. — Сегодня ровно десять лет, как мы встретились ночью в игровой. Вернее, не совсем сегодня. Завтра. Через пять часов.       — Именно так, — Иван покосился на тигра и отвернул его морду от себя, ибо ему показалось, что игрушка ехидно улыбается. — И по такому случаю я подготовил для тебя подарок.       — В самом деле? Какая прелесть. А я даже и не подумал.       Ванечка знал, что Яо лукавит, но не подал виду, и спокойно положил конверт на стол.       — Вот, Яо. Это тебе. Типа… спасибо, что ты есть. Если бы не ты, то все было бы совсем иначе…       Яо отложил бутерброд, улыбнулся, поглядел на Ваню благодарно и взял конверт в руки, а потом привстал, потянулся через стол и поцеловал Ивана в губы.       — Спасибо, милый.       — Ты еще даже не открыл.       — Мне все равно, что там. Я благодарю тебя уже за то, что ты подготовил что-то для меня.       — Тогда мне хотелось бы посмотреть, как ты будешь благодарен, когда увидишь, что же это такое.       Яо качнул головой, сел и открыл конверт.       Внутри к его вещему удивлению оказалось кольцо, не слишком вычурное золотое кольцо с некрупной розовой жемчужиной, показавшееся Яо именно таким, какое он когда-то видел на руке женщины, что произвела его на этот свет.       — Ваня, ты с ума сошел… как я могу носить такое с нашим образом жизни?       Иван усмехнулся, закинул ногу на ногу, и схватил Яо за руку.       — Но ведь ничто не мешало тебе носить столько лет этот кусок скотча, уже давным-давно годный только чтобы детей пугать!.. Если ты боишься потерять кольцо где-нибудь в наших экспедициях, то погляди еще раз в конверт. Это не все там.       Яо повиновался, скользнул подушечкой пальца внутри конверта, и вытащил цепочку.       — Понятно. Я повешу его на грудь. Ты все предусмотрел, не так ли?       — В конце концов, я знаю тебя десять лет, Яо.       Тот беззаботно засмеялся в ответ.       — Я думал, Фрэн выбила из тебя всю романтику.       — Я не исключаю, что так бы и случилось, — по столу лениво пополз большой таракан, приблизился к недоеденному Яо бутерброду, и, покачивая усами, залез на него. — Если бы со мной не было тебя. Я не уверен, что вообще дожил бы до восемнадцати, если бы со мной не было тебя, Яо.       Яо рассматривал жемчужину и некоторое время молчал.       — Тяжело поверить, что мы сидим здесь снова, спустя столько лет, верно? — заговорил наконец он, продев цепочку в кольцо. — Последние лет… шесть мы с тобой только и делали, что носились по миру и убивали детей, способных открыть дверь. И вот, спустя столько лет и столько трупов, ты вдруг начинаешь искать какую-то цель, какие-то ответы, какой-то эпилог для всего нашего существования. И теперь это кольцо… Неужели я должен снять скотч?       — Я оставлю это на твое усмотрение, мой маленький любитель дурацких аксессуаров.       — Послушай, Ваня, это все мало походит на шутки. Мы так долго делали все возможное, чтобы никто кроме тебя не открывал дверь, а теперь ты начинаешь вести себя так, словно хочешь закрыть ее. Зачем тогда мы делали это? Тот мальчик из словацкой глубинки, девочка в Африке, маленький американец… Ты говорил, что ты должен быть единственным, кто открыл дверь. А теперь ты… передумал, ару?       Иван взял двумя пальцами таракана, снял его с бутерброда и поднял, повернув к себе брюшком, и начал рассматривать.       — Передумал? Не то чтобы. Я просто, если хочешь, начал задумываться о будущем.       — О каком будущем, ару?       — О своем. Мне, в конце концов, уже восемнадцать лет. Не могу же я всю жизнь посвятить охоте на детей, охране двери, и прочему? Ведь должен быть какой-то смысл в том, что я могу. Должна же быть какая-то причина, по которой работают Механизмы Фрэн. И я, как единственный, кому поддалась дверь, хочу найти эту причину. Понять, ради чего дверь была открыта.       Яо смотрел на Ивана задумчиво, и его глаза были желтыми, что, как Ваня уже знал, являлось дурным знаком.       — Яо…       — Значит, ты хочешь написать эпилог?       — Называй как хочешь, — пробормотал Ваня, сдавил таракана с боков пальцами и с каким-то садистским наслаждением увидел, как лопается его тельце. — Я хочу определиться с финалом.       Солнце близилось к закату, и его красные лучи украшали даже серые и пыльные интерьеры столовой; в повисшей вокруг тишине вдруг неприятно и резко каркнула ворона, зашелестели деревья на ветру, и Яо поднялся с места, отошел к окну и распахнул его, подставляя лицо под закатное тепло, вдыхая свежесть весеннего вечера; Ваня долго смотрел на него, разминая внутренности таракана в пальцах, и думал о чем-то, и хотел что-нибудь сказать, такое остроумное и злободневное, чтобы неловкая пауза сразу же прекратилась, но ничего подходящего не лезло в голову, а Яо все стоял у окна, упершись руками в подоконник, и алое солнце окружало его голые плечи своим светом, будто самый драгоценный на свете палантин, и во всем этом, во всей этой тишине и неловкости, в сиянии солнца и текущем по коже потрохам таракана, во всем вокруг было что-то одновременно прекрасное, любимое и очевидное, и в то же время отвратительное, ненавистное и неясное.       Но вдруг Яо обернулся.       — Если ты хочешь искать конец, — он прикрыл глаза и улыбка тронула его губы. — То я, ты знаешь, пойду с тобой до тех пор, пока ты не найдешь искомое. Но со мной, Ваня, все уже ясно. Мой конец там, где мы не будем вместе, и именно поэтому я его боюсь. Мой конец там, где ты покинешь меня, и именно поэтому я не буду его искать. Механизмы Фрэн, Ваня, работают для того, чтобы мир не замирал ни на минуту. Наши страхи, эти чудовищные монстры, что питаются ими, наша смерть, короче, все это нужно для того, чтобы каждый отдельный мешок с костями оберегал свою жизнь. Страх был рожден для того, чтобы мы не убивали себя. Механизмы Фрэн были рождены для того, чтобы жизнь на этой планете продолжалась. Мы кормим их — они оберегают нас.       Ваня вытер руку о свою футболку, вдохнул полной грудью, и стал ждать, не решит ли Яо добавить что-нибудь еще, но тот умолк.       И тогда Ваня засмеялся.       — Замечательно ты сказал, милый: «мы кормим их — они оберегают нас».       — А я думал, что сказал замечательно «мой конец там, где мы не будем вместе».       Иван встал со стула, потрепал по голове королевского тигра, подошел к окну и присел на подоконник, рядом с Яо, обняв его плечи.       — Если же твой конец там, где мы не будем вместе, то единственное, что я могу сказать тебе в ответ: «значит, конец никогда не наступит».       Черная ночь приближалась к их спинам, заглатывая розовое небо, словно разлитые чернила — бумагу, лес негромко шумел, качаясь на ветру, а Механизмы Фрэн заставляли людей бояться, отдавать свой страх на корм, и сохраняли тем самым их жизнь.       И каждый человек был шестеренкой, был частью этих механизмов. Каждый испытывал страх сам и пугал других, каждый кормил людей и был благодаря им осторожен.       Кроме, разумеется, Ивана, который открыл дверь и теперь мог сам решать, кормить ему их, или же нет.       Потому что страх это дверь.       — Тогда, — заговорил он. — Тогда я понимаю. Не знаю, кто придумал это все, но устроена эта система попросту гениально. Доктор и прочие думали, что, открыв дверь, они обманут страх и станут его властелинами.       — А разве ты им не стал, ару?       — Ну, во-первых, есть такие, как ты, кому до моего «колдунства» и дела нет, как бы я ни старался напугать их, — засмеялся Ваня. — А во-вторых, вот уже шесть лет мы ездим по миру и убиваем тех, кто способен открыть дверь. Убиваем тех, кто может нарушить работу механизмов. Фрэн допускает меня, поломку, чтобы я устранял других таких же, как я. Разве не восхитительно?       Яо прижимался щекой к его плечу и думал.       — Но какова же тогда твоя цель, Поломка Брагинский?       — Моя цель? — Ване было даже смешно от того, насколько очевидным сейчас казалось то, что еще несколько минут назад представлялось неразрешимой загадкой. — А никакой цели, Яо. Я должен уничтожать тех, кто может закрыть дверь, до тех пор, пока сам не погибну, и пока на мое место не встанет другой.       — Это значит, до о-очень, о-очень глубокой старости, ару.       — Может быть.       Солнце зашло, и столовая погрузилась во тьму; Яо засунул руку в карман брюк, достал оттуда горстку красных мелков, и поглядел на Ваню:       — Вперед?       — Вперед, — он взял один и провел алую черту по серому подоконнику. — Сделаем это место красным, мой бесконечный Яо.       — Сделаем это место красным, мой бесконечный Ваня.       В темноте, под покровом ночи красные мелки пожирали белые стены, поедали пыль, глотали воспоминания и уничтожали былое, и к утру, когда в больнице не осталось ни одной чистой комнаты, Ваня и Яо остановились у входной в нее двери, и Яо наконец показал Ивану свой подарок.       В белом конверте (какое совпадение!) лежали билеты на самолет.       — Мы летим к морю? — прочитав информацию о месте прибытия, удивился Ваня       — Человек-мышь сказал, там живет ребенок, способный открыть дверь. Мы должны убить его.       — А потом?       — А потом можем недельку-другую поваляться на пляже, — пожал плечами Яо. — Устроим маленькое романтическое путешествие в честь десятилетия знакомства. А там, глядишь, найдется новая жертва.       Иван благодарно обнял его и поцеловал в макушку, а затем, помолчав, вдруг спросил:       — И никакого эпилога, верно?       — И никакого эпилога никогда, ару.       И, посмеявшись, они покинули красную больницу, в которой больше не осталось ни намека на их начало, держась за руки и точно зная, что никакого конца попросту не может быть.       Во всяком случае, до тех пор, пока кто-то не остановит Механизмы Фрэн.