I
22 января 2016 г. в 19:31
Ночь уже давно наползла на город неотвратимой волной. Липкая и густая, точно бы опрокинутая чаша смолы, она забиралась в самые крохотные уголки улиц и людских сердец. Она пьянила, зарождая тот непонятный ритм жизни, что почему-то всегда оставался предпочтительным для веселья в совершенно грязном его понимании. В безликой толпе прохожих то и дело раздавался пьяных смех и недовольные голоса тех, кому не суждено было найти себе удовольствие на эту ночь. Но даже так, посреди всеобщего, удивительным образом контролируемого, хаоса, находились места, где ещё можно было согреться и не поддаться манящей темноте. Где-то горели огоньки уютных квартир — в них взрослые читали сказки детям, а после, прижавшись к возлюбленным вникали в бессмыслицу телевизионных программ. Где-то было светло и радостно от семейных торжеств и тихих романтических вечеров. А где-то свет продолжал таиться в сердцах людей почти незаметно и непривычно, на первый взгляд.
Первый перебор лёг на струны ровным выверенным прикосновением. Он не нёс за собой той энергетики, что зарождалась после, с каждым последующим боем, но привлекал внимание посетителей бара, который, в этот вечер был скорее наполовину полон, чем наполовину пуст. Тонкие пальцы умело зажали гриф и, сменяя один аккорд другим, порождали не музыку даже, а цельную атмосферу, что пробивала коконы скупых на эмоции зрителей. Те замирали, прислушивались и спустя пару мгновений следили за этими руками так, будто бы на пальцах играющего были привязаны нити, идущие к их душам. Нежность жалобного вступления сменилась более агрессивной мелодией. Парень запел.
Нет, в его песне не было чего-то особенного. Текст был полностью пронизан строками-признаниями, но таких было тысячи в мире вокруг. Более успешных, более популярных и цепляющих. Он завораживал другим. Своим нежным и вместе с тем сильным голосом, что наполнял зал, гармонируя со звучанием электрогитары и, в тоже время, контрастируя на её фоне.
Освещение крохотной сцены было настроено так, что лицо поющего оставалось в темноте, сокрытое от чужих любопытствующих глаз, оно не отдавало зрителям всех эмоций, что те бы с радостью сожрали, подобно гиенам. По крайней мере, так думал сам музыкант, ощущая себя в большей безопасности в полумраке зала, нежели под яркими софитами, о которых мечтали многие, подобные ему начинающие исполнители. Ему было достаточно того, что лаковая поверхность его гитары привлекательно отражала от себя пойманный полусвет, в котором металл струн всё больше напоминал острые длинные иглы. Ему достаточно было происходящего, возможности отдавать себя этим незнакомым людям и получать взамен что-то неописуемое, но оттого не менее приятное. Ему нравилось становиться частью музыки и уходить со сцены под скупые аплодисменты и, наверное, именно так, думая, что на подобной волне можно прожить и всю жизнь, он никак не ожидал изменений. Именно сейчас.
В крохотном пространстве закулисья парень первым делом убрал свою чёрную красавицу в чехол, а после включил телефон, с улыбкой отмечая целых шесть пропущенных. И даже не нужно было быть провидцем, чтобы знать от кого они все. Суён всегда такая нетерпеливая, даже когда оказывается предупреждена о концерте заранее, подумалось ему, прежде чем пара гудков соединила его с девушкой, при мыслях о которой сердце само забывало стучать, а дыхание сбивалось ещё больше, чем от трепета зарождающегося на сцене. Хотелось скорее услышать её голос, сказать тихое "привет" и пообещать как можно скорее вернуться домой.
— Чон Тэгун, ты соврал мне! — ошеломительным выкриком остановили его фантазии прежде, чем он смог издать хоть звук. Этот голос всё ещё принадлежал его милой и отзывчивой Суён, но полнился таким гневом, что узнать его было практически невозможно. — Ты говорил, что у тебя всё в порядке с институтом. Так почему же я сегодня… только сегодня узнаю, что тебя уже месяц как выгнали за пропуски?!
— Прости, — выдохнул он тяжело и прислонился к стене, прикрывая глаза. Уже месяц. Почему-то ему казалось, что прошло не так много времени и вернуться назад, восстанавливаясь, можно будет в любой момент. Вот только эти ночные выступления и написание песен затягивали так, что думать ещё и об учёбе было совершенно некогда. Он не жалел, что так вышло, но объяснить это слишком практичной Суён было бы очень сложно. Тем более теперь.
— Как ты вообще собираешься жить дальше? На свои гроши, что ты получаешь в этой богом забытой дыре? Да их же не хватает ни на что! Это баловство и не более, я думала, — голос девушки дрогнул, — я думала, ты думаешь обо мне хоть немного. О моём будущем. О нашем будущем! Но когда ты так легко расстаешься со своим единственным шансом на нормальную карьеру, то я понимаю кое-что для себя. Ты эгоист, Чон Тэгун!
— Суён, послушай… — он хотел сказать, что всё не так уж плохо, что карьера певца или, на худой конец, гитариста в группе тоже неплохой вариант, хотел напомнить, что всё то что она желала он всегда давал ей, но девушка оставалась непреклонна. Она уже всё решила для себя.
— Это ты меня послушай, Чон, — вновь прикрикнула она так, что парень едва ли не физически почувствовал, как его голова раскалывается надвое. — Ты врал мне целый месяц. Я даже верила, что за бессмыслицей исписанных тобой тетрадей и правда находятся настоящие конспекты, но… Подумать только! И ты до сих пор думаешь, что я смогу жить с лжецом? Не возвращайся домой, пожалуйста. Я сама соберу твои вещи и вышлю на адрес, который ты скажешь.
Последнее девушке давалось почти что шепотом, Тэгун сам мог ощутить её боль и то, как нелегко давалось ей это решение, но, по сути, понимал, что она права. Смог бы он сам жить с человеком обманувшим его? Навряд ли. Вот только он искренне верил, что сумеет однажды обставить свою ложь, как временное умалчивание во благо, но этому "однажды" не суждено было случиться.
Тэгун чувствовал, как понемногу начинает рушиться его жизнь и неохотно отстранялся от стены, шагая в сторону служебных помещений. Ему нужно было встретиться с хозяином бара теперь не только для того чтобы получить свою небольшую зарплату, но и чтобы попроситься переночевать в этом здании хотя бы одну ночь. Стыдно было признавать, но теперь Тэгуну не куда было пойти. Та квартира, которую он снимал ещё до начала серьёзных отношений с Суён, уже давно перешла во владение к другим хозяевам, с тех самых пор, как девушка сама предложила им жить вместе. В квартире подаренной ей родителями. Родители самого Чона жили слишком далеко от Сеула и возвращаться к ним ни с чем парень не собирался ни под каким предлогом. Можно было, конечно, обзвонить всех знакомых, но, в силу своей необщительности и неумения заводить крепкую дружбу, Тэгун сомневался, что кто-то из них приютит его даже на незначительный срок. Оставалось лишь одно, и Тэгун как никогда надеялся на благосклонность старшего мужчины.
— Ах, вот ты где, Чон, — приземистый хозяин заведения привычно поправил пиджак и улыбнулся пареньку и раньше, чем тот успел сказать хоть что-то, перешел на деловой тон. — Мне нужно серьёзно с тобой поговорить. Так уж вышло, что наше заведение не пользуется особой популярностью, а потому я вынужден сообщить, что это выступление было для тебя последним здесь.
— То есть? — Тэгуну показалось, что земля разом ушла у него из-под ног. Если заявление Суён о расставании он ещё просто не мог переварить и полностью осознать, то невозможность выступать и далее била напрямую, в самое сердце. Он хватался за дверной косяк, чувствуя, как силы покидают его, и с вопрошающим ужасом продолжал смотреть на мужчину.
— Так уж вышло, прости, но после сегодняшней ночи я перестану быть владельцем этого заведения. Весь персонал уже в курсе, ты последний кому я говорю это, поэтому вот, держи. Тут, даже чуть больше договорённой суммы, — с этими словами бывший хозяин бара протянул парню конверт, едва ли не силком запихивая тот в руки музыканта, а после ободряюще хлопал Тэгуна по плечу, видя, в каком тот находится состоянии. — Не переживай, Чон. Ты талантлив и обязательно ещё найдёшь себе место в этом мире.
Тэгун кивнул, не желая огорчать хорошего, по сути, человека. Одного из немногих, кто за это время ему действительно помог, того, кто дал шанс пробиться чуть ближе к своей мечте. Он умолчал о том, что вряд ли сможет найти ещё хоть одно такое местечко в Сеуле, где не было бы конкуренции, а посетители не спешили надраться в хлам прежде, чем он исполнит и половину песен. Это были только его проблемы, и Чон, закусывая губу, выходил прочь.
А в зале его встречали чуть любопытствующими взглядами, наверняка предназначенными тёмному чехлу, что болтался за его спиной, но никто, наверняка никто, не узнавал в молодом человеке певца, что минутами ранее изливал им душу на сцене. При взгляде на последнюю у Чона всё ныло в груди, ему хотелось закричать, слёзно выпрашивая право быть там хотя бы бесплатно, но вряд ли его стенания были бы сейчас кому-то интересны. Из колонок доносились мощные биты и задорная мелодия. Людям хотелось веселиться и танцевать.
Второй взгляд упал на округлую барную стойку, которая удачно размещалась по правую сторону от сцены на небольшом возвышении, позволяющем видеть происходящее даже поверх голов основной толпы. Около немногочисленных желающих выпить привычно крутилась Айрин, лицо её сияло профессиональной улыбкой, а в глазах плескались озорные лучики настоящего счастья.
— Привет, — тихо поздоровался он, когда девушка скользнула вперёд, наклоняясь и целуя Чона в щёчку. Она внимательно окинула подсевшего к стойке парня взглядом и улыбка её чуть потухла.
— Тебе уже сказали, да? — догадалась она, сочувствующе вздыхая на согласный кивок Тэгуна. — Мне так жаль… Я и сама была в шоке, узнав о грядущем увольнении, но я и так собиралась уходить отсюда, так что не была сильно огорчена. А вот ты… надеюсь, всё будет хорошо, правда, Чон.
Закончила девушка, всё-таки неискренне, явно не желая разделять чужое горе на двоих. Ей было не до этого. Вечно довольная и сияющая, она заявила пару ночей назад, что скоро выходит замуж. А это меняло всё, для самой Айрин в положительную сторону, а вот для Тэгуна не очень — он терял ещё одного друга, и хоть сама Айрин подобное отвергала всячески, парень понимал, как воспримет подобную близкую дружбу жених девушки. Он вновь кивал и заказывал себе виски. Совершенно нелюбимый и нежеланный напиток, но его крепость могла бы чуть утолить гложущее изнутри чувство пустоты, а желание оставить все деньги прямо здесь, только придавало уверенности в правильности этого решения.
Девушка не сразу выполнила заказ, спокойно оценивая Тэгуна взглядом, она что-то решала для себя, а после, так и не пожелав ничего сказать, поставила небольшую бутылку и стакан близ парня, после чего, получив деньги, ушла на другой конец барной стойки к новоприбывшим клиентам.
— Отвратительное пойло, — обращался он к самому себе уже после второго глотка. Горечь, смешанная с чрезмерной сладостью, обжигала горло и тяжестью ядовитого тепла растекалась внутри. На первый глоток Тэгун даже закашлялся, но после взял себя в руки, более хладнокровно продолжая напиваться.
Ремень от чехла неприятно давил на грудь и гитару приходилось отставить в сторону, лишь бы не задохнуться от всего разом: от настойчивых объятий любимого инструмента, от затхлости воздуха в помещении, от разом нахлынувших тревожных мыслей, что становились гвоздями в крыше маячащей сверху безысходности.
— Доброго вечера, — рядом раздался голос, перекрывающий разом музыку и мысли, и всё то, что ещё могло оставить этот хрипловатый тембр незамеченным, но почему-то отступало на второй план. И захмелевшему Тэгуну хотелось высказать всё, что он думает о доброте этого вечера, но он прикусил язык, встречаясь с темнотой улыбающихся глаз неожиданного собеседника. Он лишь кивнул и поспешил отвернуться, завешиваясь от заговорившего с ним мужчины чёлкой. И всё же краткости брошенного взгляда Чону хватало для того, чтобы понять разницу в возрасте и статусе между ним и мужчиной. Слишком лощёный для такого захудалого местечка, он смотрелся за потёртой барной стойкой так, как могла бы смотреться китайская фарфоровая ваза посреди фермерских угодий. Дорогой костюм и наверняка высветленные профессионалом волосы сразу же бросались в глаза, не позволяя грубить так, как хотелось. И единственное чего хотелось Чону, так это чтобы нелепый, в хаосе этого заведения, мужчина поскорее от него отстал, но тот и не думал останавливаться на приветствии. — Разве понедельник это повод для того, чтобы целенаправленно заливать себя алкоголем?
— Я не настроен к разговорам, — чтобы хоть как-то избавиться от неловкости собственного молчания, Чон сделал ещё один глоток алкоголя и вновь закашлялся, мысленно проклиная собственное неумение пить. — Отвратительное виски.
— Детка, — Тэгун вздрогнул, но мужчина обращался уже не к нему, призывно взмахивая рукой куда-то в сторону Айрин и мгновенно привлекая внимание работницы к себе. — Принеси нам лучшее, что ещё осталось в твоих запасах.
Айрин… Чон мог поклясться, что никогда её такой не видел. Выпрямилась, вытянулась и улыбаясь самой очаровательной из улыбок поспешила выполнить заказ, мгновенно исчезая под стойкой и появляясь уже с иной, изящной бутылкой, полной тёмного напитка, и ещё одним стаканом. Она приблизилась к незнакомцу с грацией кошки, всё также, не переставая улыбаться, поставила перед ним заказ и чуть наклонилась вперёд, позволяя мужчине засунуть внушительную пачку аккуратно свёрнутых купюр прямо в ложбинку меж её грудей.
— Хорошая девочка, — прошептал он так, что это могла слышать только сама Айрин, Чон всё читал по губам и уже не рад был, что повернулся к незнакомцу вновь. Он не знал, что его шокировало больше — наглость мужчины или та отзывчивость, с которой её принимала девушка, внезапно становясь для Тэгуна символом продажности в лице женщин, ну или, по крайней мере, их большинства. — Оставь нас, милая. Я позову, если что-то потребуется.
Девушка усиленно закивала и с явной неохотой удалилась прочь, готовая по любому требованию вернуться обратно. Это было в её нездорово блестящих глазах, это было в победной улыбке мужчины, который вновь оборачивался к Тэгуну, не успевшему отвести взгляд.
— Все продаются, знаешь, — снизошел до ненужного объяснения старший, уже самостоятельно откупоривая бутылку и разливая напиток по стаканам, кажется, куда более умело, чем это делала сама Айрин. Чон не мог не отметить изящность длинных пальцев, на которые опустился его взгляд, прежде чем он отвернулся вновь.
— Я не нуждаюсь в подачках, — тихо произнёс он, понимая, что обида в голосе выглядит глупо. Незнакомец не был виноват в его бедах, нахлынувших разом, и уж точно не мог быть виноват в том, что для него потраченная на дорогой алкоголь сумма явно была пустяком, а самому Чону её бы хватило на месяц.
— А твои глаза говорят об ином, — заверили его с ошеломляющей уверенностью, от которой хотелось сбежать, спрятаться как можно дальше, и Тэгун поёжился, ощущая себя крайне неуютно в этой компании. Нужно было просто встать и уйти, но его опережали просьбой, которая отчего-то слишком напоминала приказ, несмотря на всю свою мягкость. — Попробуй. Если тебе не понравится и на этот раз, то значит алкоголь тут и правда отвратительный.
Рвано заглотив клочок горького воздуха, Тэгун вынужденно повернулся обратно, чтобы спустя секунды промедления все же пригубить янтарную влагу под пристальным взглядом старшего. Он искренне полагал, что если примет это дорогое угощение, то окажется оставлен в покое. И уже приготовившись вновь зайтись кашлем, от нестерпимого жжения в горле… удивился. Ещё один глоток и приятное тепло ненавязчивого алкоголя окутало разум уже иначе, легко и достаточно приятно, чтобы сразу не отреагировать на тревожный звоночек, который истерично бился в сознании.
— Неплохо, правда? — всё также пытливо, точно бы тисками вытягивая из него реакцию, поинтересовался незнакомец, стараясь очаровательный оскал сделать более похожим на естественную улыбку. Чон вымучено кивнул и разом протрезвел, ощущая чужую ладонь на своём бедре. — В моём доме, есть кое-что повкусней и я мог бы…
Чон отреагировал быстрее, чем мог бы того желать того здравый смысл. Он попросту ударил мужчину, метясь кулаком в челюсть, но из-за потерянной в хмеле координации чуть смазал удар, лишая его всей той силы, что могла бы быть. И, тем не менее, этого оказалось достаточно, чтобы заставить старшего резко отшатнуться назад, едва не падая с высокого стула и удерживаясь на месте лишь благодаря стойке.
Тэгун уже не слышал испуганных и удивлённых вздохов вокруг, не слушал он и причитаний Айрин, которая явно кричала что-то нелестное именно в его адрес. Он просто поднимался с места и, водружая гитару на плечо, шагал к выходу, чтобы, уже держась за ручку двери, услышать позади себя ставший разом ненавистным хрипловатый голос.
— В машину его, — и фраза эта даже не ему предназначалась, но вот стоящие у входа мужчины, напоминающее до этого момента статуи, принялись мгновенно выполнять приказ, профессионально скручивая руки сопротивляющегося Чона за спиной и толкая его к двери. Сорвавшийся с плеча чехол с гитарой убийственно ударился об пол, и Тэгун почувствовал, как именно этот звук наверняка ломающегося инструмента крошит его сердце в пыль. Ноги подкосились, и он уже не сопротивлялся крепким охранникам, явно выполняющим подобное не в первой. Он слишком многое потерял в этот день, чтобы переживать ещё и за собственную шкуру.
А уже оказываясь в просторном салоне дорогой иномарки, он понимал, что глубоко ошибся, думая, что сил сопротивляться у него не осталось. Высвободив руки, он ударил ближайшего из мужчин практически наугад. Но по слетевшим с губ того ругательствам и горящим от боли содранным казанкам, понял, что всё-таки дотянулся до скулы. Причём сделал это неплохо. Плохо становилось ему, когда точно выверенные удары в область солнечного сплетения выбивали весь воздух из лёгких и заставляли картину перед глазами расплыться цветными пятнами.
— Такой изящный и такой злой, — доносилось эхом откуда-то сверху в то время, как реальность Тэгуна пошатнулась ещё раз, прежде чем смениться забвением.
Он не хотел приходить в себя. Всячески силился удержать эту спасительную пелену беспамятства, но выдавал себя болезненным стоном, чувствуя, как раскалывается голова от боли и как ломит тело от полученных ударов. Он обнаруживал свою голову лежащей на чужих коленях и вскакивал от данного открытия. Неудачно. Моментально открывая глаза, приходя в себя и больно ударяясь о стекло.
— Тише ты, — успокоили его… совсем не успокоили даже, потому что произошедшее оказалось не сном или же пьяной фантазией, как наивно хотелось полагать Тэгуну, а вполне себе пугающей реальностью. Он шарахнулся в сторону, пытаясь открыть дверцу движущегося в неизвестном направлении авто, но та благоразумно оказалась заблокирована. — Постой. Мы не правильно начали это знакомство, поэтому предлагаю тебе всё повторить.
— Мне ударить тебя ещё раз? — оскалился Тэгун, стараясь унять дрожь в руках, да и во всём теле, что подчинялось ему с некоторой неохотой, будто бы и не ему принадлежало вовсе. Вот только слова не возымели на старшего должного эффекта.
— Вот видишь, ты уже спрашиваешь у меня разрешения на такое. Молодец, отличное начало, — ухмыльнулся мужчина и сделал краткий символичный кивок головой. — Меня зовут Ким Воншик и я тот, кто может тебе помочь, если ты будешь достаточно покорен со мной.
— Я не продаюсь, — всё также холодно напомнил Тэгун, не думая даже представляться в ответ. Он сложил руки на груди, чувствуя себя так хоть немного защищённым от чужого колючего взгляда, и вновь спрятал глаза за чёлкой.
— Не всё ведь торговля, что именно с деньгами. Ты не согласен ни на что ради денег, но что если я скажу, что могу исполнить твою заветную мечту? Что если я скажу тебе, что могу дать шанс стать знаменитым и востребованным музыкантом, певцом… ты ведь этого хочешь?
Тэгун прикусил губу. Вполне очевидным становилось то, что Вошник вполне мог видеть его на сцене, но… мог ли он видеть что-то ещё, что-то большее, Тэгун знать не хотел. Лишь ощущал себя грязным, будто бы его душу достали и разложили тут, по салону дорогущего авто, как занятную игрушку, без лишних хитростей и тайн. Он молчал, позволяя старшему мужчине продолжить.
— Я слышал тебя и не только. Я слышал многих, и могу сказать с уверенностью, что в отличие от большинства, ты имеешь талант, если не в своих руках, то в голосе уж точно, — комплименты не грели, от них хотелось сбежать ещё сильней и Тэгун почти затыкал уши руками, потому что уже понимал, к чему ведёт мужчина. А ему не хотелось слышать правды. — Ты талантлив и я хочу тебе помочь. Потому что больше, кроме меня, этого не сделает никто. Тебе ли не знать.
Тэгун вынуждено кивнул. Он прекрасно понимал, что ему не пробиться самостоятельно. Не уйти дальше уровня второсортных кафе и баров, где ему позволяли петь. А ему… ему хотелось чуточку больше. Чону хотелось, чтобы его не только слушали, но и слышали тоже.
— Мне кажется, взамен ты попросишь слишком многое. Всё то, что я не захочу тебе дать, — немного помедлив, ответил Тэгун, прикрывая глаза. Голова продолжала болеть и чуть кружилась от монотонной поездки. Его начинало подташнивать.
— Тебе кажется, — неопределённо заверил Воншик, приоткрывая окно и впуская в салон струи чистого ночного воздуха, которые чуть бодрили совсем расклеившегося, явно не умеющего пить, мальчишку. — Подожди, мы уже почти приехали.
И Ким оказался прав. Уже спустя пару минут незнакомый Чону пролесок сменялся высокой каменной кладкой, а та — распахнутыми коваными воротами, за массивными створками которых оказывался участок немалых размеров. В центре, уже ожидаемо для себя, Тэгун отмечал роскошное здание особняка высотой в пару этажей. Отделанное светлым камнем, умело подсвеченное по периметру, оно было похоже скорее на гигантского призрака, чем на жилой дом.
— Занимаешься продажей людей, наверное? — едко предположил Тэгун, с шипением выбираясь из машины, когда возле золочёного овала фонтана ему это всё же было позволено сделать.
— А что? Интересуешься покупкой? — невозмутимо предположил Воншик и первым двинулся ко входу в особняк, не оставляя гостю иного выбора кроме как пойти следом. Обернувшись, Тэгун видел как закрываются ворота за ними, и это не предвещало для него совершенно ничего хорошего, как, впрочем, и следом идущие охранники. И всё, происходящее этой ночью.
Внутренняя обстановка дома, который правильней, наверное, было называть замком, поражала не меньше. Начищенные до блеска мраморные полы, дорогие ковры и картины на стенах, совсем не похожие на дешевку. И пусть Тэгун совершенно не разбирался в искусстве, он чувствовал, как веет стариной от этих картин, как полнятся они аурой других эпох и чужих историй. Впечатленный, он не сразу замечал на себе пристальный взгляд Воншика. Странный пугающий взгляд.
— Пройдём в кабинет, — миролюбиво кинул он в сторону дальней двери, которой оканчивалось правое ответвление просторного коридора, и шагал первым сам, удовлетворённо отмечая чужой шаркающий шаг позади себя.
Тэгуна всё ещё потряхивало от непозволительного количества выпитого алкоголя и от гнетущей неизвестности, он на едва гнущихся ногах продолжал идти вперёд, минуя вопли здравого смысла о самосохранении. Перед ним маячил не Воншик — собственная мечта стать кем-то значимым для этого мира. И где-то на подсознании у так и не выросшего ребёнка Чона, теплилась надежда на то, что взрослый и более влиятельный мужчина правда может ему помочь.
— Ну, наконец-то, — прошептали ему в самые губы, стоило только двери за спиной захлопнуться. Предусмотрительно перехваченные руки оказались зажаты в крепкой хватке, и Тэгун широко распахнул глаза, а после и рот, втягивая в себя воздух вместе с чужим тяжелым ароматом парфюма.
Он хотел закричать, но его затыкали настойчивым поцелуем, буквально истязали проворностью грубой ласки, заставляя захлёбываться не криком, но растущей паникой. Тэгун попытался сжать зубы, попутно прикусывая чужую губу, но готовый к этому мужчина пережимал его горло свободной рукой, заставляя закашляться от болезненности ощущений.
— Запомни, — чужой, подрагивающий от возбуждения голос вгрызался в сознание. — Чем больше ты сопротивляешься, тем больней тебе будет.
Но не сопротивляться Тэгун не мог, тем более, когда от стены его едва ли не швыряли на массивную поверхность письменного стола, заставляя нелепо барахтаться и скидывать с холодной столешницы листы, блокноты и канцелярские мелочи среди которых Тэгун очень жалел не обнаружить ножа. И попытки к сопротивлению не давали желанных результатов, хотя бы потому, что мужчина был сильнее и трезвей, и, кажется, только раззадоривался ещё больше от этого бесконечного сопротивления, а ещё он наверняка знал, куда нужно давить, чтобы становилось особенно больно. Он подчинял Тэгуна, делая его сломанной куклой в собственных руках.
И в какой-то момент Чон просто осознал бесполезность своих действий, выдохнул и замер, обвисая в чужой хватке с неожиданным, даже для себя самого, безразличием. В конце концов, этот отвратительный, самый худший в его жизни, день вполне ожидаемо мог окончиться чем-то подобным. Он с некоторой отстранённостью отмечал, как с его худощавых бёдер мужчина стаскивает джинсы, как оглаживает бёдра и спешно скользит в ложбинку меж пошло отставленных ягодиц. Он вздрогнул от этого, но не проронил ни звука. Ему уже было всё равно, что произойдёт дальше. Вот только вслед за его бездействием замирал и Воншик отстранялся и, тяжело дыша, делал пару шагов прочь.
— Проваливай! — рыкнул он достаточно громко, чтобы пробиться через затуманенное сознание Тэгуна. И тот удивлённо приподнялся, стыдливо подтягивая джинсы обратно и застёгивая их. Он нерешительно скользнул взглядом по царящему вокруг беспорядку и поднял взгляд на старшего, всё ещё не понимая чего от того ожидать. — Проваливай отсюда, я сказал!
На этот раз Тэгун вздрогнул так, будто бы удар плетью рассёк его грудную клетку. Он нерешительно двинулся к двери на совсем непослушных ногах, но не встретил на своём пути ни единого намёка на ложь или игру. Его и правда отпускали. Позволяя выйти из кабинета, хоть и провожали взглядом слишком уж, до очевидного, жадным и порочным, уже от него, такого вроде бы несущественного, парень дрожал и не сразу открывал дверь оказываясь в коридоре.
Ему позволяли уйти, и Тэгун даже с некоторым облегчением понимал, что сейчас его попросту выкинут на улицу, как использованную, странно использованную, вещь и всё. Но за дверью обнаруживался мужчина — один из охранников, он молча кивал вперёд, заставляя паренька идти в другое крыло особняка, чтобы через пару минут пути запереть того в одной из многочисленных комнат здания. Большая спальня, небольшая прихожая и огромных размеров ванная комната встречали его, точно бы апартаменты одного из самых дорогих номеров в пятизвёздочном отеле, о которых Чону приходилось порой слышать от той же Айрин. Отличие было только одно — Чон не хотел здесь находиться, но его о подобном никто и не спрашивал. Дверь за спиной замыкалась с громким щелчком.