Мой рок

      Ему снилось море. Но не то, которое своими солёными брызгами готово было лизать ноги, точно преданный пёс. Ему снилось море людей, лес их протянутых вверх рук, что тянулись к нему, точно бы желая ощутить его музыку и его голос на ощупь. Мерные покачивания в такт и тихий хор дружного подпевания делали сердцу Тэгуна так приятно, что он начинал улыбаться им в ответ. Привыкший обычно прятаться в темноте, он сиял для них, показывая всего себя и ничуть не стыдясь стекающих по лицу солёных капель, что прокладывали свой путь по скулам и вниз, чуть щекоча щёки. Он пел, и голос его то и дело срывался на отчаянную хрипотцу, а пальцы так сильно зажимали лады, скользили по ним, что, казалось, ещё немного и тонкий металл попросту пропорет кожу огрубевших подушечек пальцев, жадно напиваясь кровью. И только отсутствие боли от столь сильного зажима ещё напоминало Тэгуну о том, что это всего лишь сон. Сон, из которого отчаянно сильно не хотелось уходить, но который таял с каждым следующим мгновением всё быстрей. Картинка блекла в подступающем свете и Тэгун просыпался от яркости солнечных лучей, что пробивались сквозь широкое окно.       И неохотно приподнявшись с широкого ложа, он даже не сразу понял, где находится, сонный ещё мозг будто бы специально огораживал его от пугающей действительности, в которой был незнакомый дом и пленение у опасного, явно не самого доброго человека. В уютном свете солнца, комнаты уже не разили тем вечерним пафосом роскоши, что Тэгун успел отметить вчера, но всё равно были слишком уж вычурными для парня, который привык ютиться в крохотных квартирках стандартной планировки.       Он осторожно свешивал ноги с края ложа и те утопали в высоком ворсе ковра. Приятно. И всё же Тэгун с поразительной быстротой скользнул обратно под одеяло, понимая, что из вещей на нём сейчас только лёгкая шелковая пижама, которую он сам, конечно же не надевал. Оглядываясь в поисках своих собственных вещей и ничего не обнаруживая, он решался пробраться в ванную, где тоже ничего не находилось, кроме длинного махрового халата и пары чистых полотенец. И желание принять душ, смывая с себя следы чужих прикосновений, было равноценно желанию сжечь всю эту роскошь кругом. Вот только первое было осуществимо. Предусмотрительно закрыв дверь на щеколду, Тэгун скинул с себя всю одежду.       На груди расцветал внушительных размеров синяк, но на этом, пожалуй, значительные повреждения и заканчивались. Чуть гудела голова и в горле всё пересыхало мгновенно, но тело находилось в состоянии близком к нормальному. Тэгун предполагал, что все маленькие ссадины и ушибы вполне успешно мог заработать себе сам, сопротивляясь. Но тошно становилось не от этого, а от незримых горящих следов касаний, что распускались по телу тактильной памятью и от тёплых прикосновений воды будто бы становились ощутимей, не стираясь даже жестким трением мочалки.       Чон отбросил её, прислоняясь лбом к прохладной стене и силясь успокоить дрожь. Он ощущал себя грязным, до сих пор. Его касался мужчина, и это казалось странным, неприятным, неправильным, его трогали в самых интимных местах и ноги от этого подкашивались даже сейчас, когда угроза вроде бы миновала. И в тоже время, не понимающий, как можно желать человека своего же пола, Тэгун недоумевал, почему его оставили в покое так ничего и не сделав. Воншику не понравилось его не сопротивление? Его разочаровали тихие просьбы Тэгуна не причинять ему боль? Тэгун не знал и, наверное, не должен был задаваться этими вопросами, радуясь уже тому, что остался цел, но подобные мысли сами находили место в его голове. А из них, колючих и оплетающих сознание, его вырывал стук в дверь спальни. Краткий, предупреждающий, но даже от него Тэгун вздрагивал так, что едва не поскользнулся.       От него ничего не требовали, ничего не говорили, оставляя в молчаливом неведении, и спешно закончив водные процедуры, он кутался в халат, чтобы спустя пару мгновений ворваться в спальню с долей тревоги и спешности в каждом действии. Вот только его никто не ждал. На тумбочке у кровати обнаруживался серебряный поднос со стандартным набором для плотного завтрака, а на подушке обнаруживалась прозрачная небольшая папка, листы в которой были испещрены мелким текстом. Тэгун рискнул взглянуть только на первую страницу и нервно захохотал. Перед ним был контракт, соглашение, следуя которому Тэгун едва ли не переходил в полнейшее распоряжение компании, за незнакомым названием которой, Чон мог поспорить, стоял всё тот же Воншик. Теперь эта игра явно желала обрести правила, хотя Тэгуну всё равно казалась слишком вздорной для правды. К чему Воншику были все эти письменные соглашения, если он не побоялся украсть человека из вполне себе людного места? Узнать это можно было только у него самого, и Тэгун, минуя предложенный завтрак, отправился к выходу.       Рискуя вновь обнаружить дверь запертой, он даже охнул удивлённо, когда ручка поддалась лёгкому нажатию и бесшумно отворила перед ним путь в остальную часть особняка. Ежась от обжигающего холода пола, Чон запоздало жалел, что не надел те мягчайшие тапочки, что попались ему на глаза в ванной. Каменный пол вовсе не был предназначен для босых прогулок и заставлял ступни стыть уже через минуты, после выхода из спальни. За это время Чон успел дойти до того самого кабинета, из которого был выгнан вчерашним вечером и, с одной стороны, идти к месту с не самыми приятными воспоминаниями было ужасно, но с другой, бродить в тишине дома наугад было ещё более жутко. Тэгун откровенно боялся заблудиться и оттого искренне надеялся застать Воншика здесь, в месте, напоминающем рабочий кабинет серьёзного мужчины, но никак не маньяка, крадущего людей.       Но к глубочайшему сожалению Чона, ручка запертой двери не сдвинулась и наполовину, упрямо подтверждая его опасения. Теперь он попросту не знал куда идти. Логичней всего, наверное, было выбраться из дома и сбежать, но, во-первых, Чон помнил о наличии охранников и парочке камер видеонаблюдения, что попались ему в коридорах, а во-вторых, ему некуда было идти. Можно было, конечно, попытаться поговорить с Суён ещё раз. Вернуть всё и вернуться, но в это время девушка обычно пропадала или в институте или в кафе, в котором подрабатывала в свободное от учёбы время, да и добираться к ней из неизвестного места, в одном халате, казалось Чону чем-то совершенно нереальным.       — Могу ли я вам чем-то помочь? — мягкий женский голос раздался позади весьма неожиданно, но звучал он так мягко и ненавязчиво, что Тэгуну удалось скрыть краткий, моментально проходящий испуг. Он обернулся и увидел перед собой молодую женщину в скромном, но достаточно изящном платье, чтобы подчеркнуть её положение в этом доме, явно превышающее ранг обычной прислуги. — Меня зовут Кан Сыльги, я управляющая и ответственная за весь персонал, а так же за приём гостей и их покой. Что-то не так? У вас несколько встревоженный вид.       — Нет, всё в порядке, просто… — Тэгун понимал, что говорит совсем не то, что должен, но слишком уж искренней выглядела женщина для такой изысканной лжи. Она, правда думала, что Тэгун всего лишь гость в этом доме. — Я хотел бы поговорить с Воншиком хёном, где я могу его найти?       — Мне очень жаль, но сейчас хозяин отсутствует дома и вернётся не раньше шести часов, — сложив руки перед собой в примирительном жесте, оповестила Сыльги, а после спешно достала небольшой конверт из незаметного ранее кармана на поясе. — Он просил передать вам это, когда вы проснётесь. Что-то ещё?       — Моя одежда, где она? — крутя в руках невесомый лист сложенный надвое, Чон не спешил его раскрывать, по крайней мере, сейчас, пока был не один.       — Она испачкалась, и хозяин приказал постирать её младшей прислуге, но, если вы желаете, я могу подобрать для вас что-то более подходящее, — заверила Сыльги, окинув парня любопытным взглядом. Всего мгновение, и она вновь возвращала себе лицо без эмоциональной управляющей этого дворца.       — Если можно, — кивнул Чон, невольно прикусывая губу и опуская взгляд. Ему хотелось спросить, в чьи обязанности входило переодевание спящих гостей, но он не рискнул. Это было бы слишком для первого знакомства. — Наверное, мне стоит вернуться в комнату.       — Это было бы действительно хорошо, — кивнула Сыльги, и только теперь Чон понял как же ошибался в этой женщине. Она лишь с первого взгляда казалась невинной ничего непонимающей слугой, но сейчас, когда он давал правильный ответ, в глазах её разгорался огонёк ликования, а голос полнился бархатной сталью. Она соответствовала своему хозяину, как минимум в мастерстве двуличности. — Если вам что-то понадобится вызовите меня по телефону у прикроватной тумбочки, просто нажав синюю кнопку в левом углу аппарата, она сразу же соединит вас со мной. Приятного дня!       С этими словами женщина удалилась прочь, оставляя после себя гнетущее ощущение несвободы. И если сам Воншик был пленителем, то она становилась звоном цепей, на нематериальных, но вполне ощутимых кандалах Тэгуна. Он и правда возвращался обратно, с ногами забирался на кровать, силясь их согреть хотя бы так, и невольно осматривал комнату на предмет камер. И пусть тех не обнаруживалось на видных местах, ощущение слежения не покидало Чона. Он запоздало открывал записку, предназначенную ему Воншиком и фыркал от всего того пафоса, что содержало краткое послание. Ему благодушно предлагали чувствовать себя как дома, а приписка внизу листа гласила о надобности внимательно ознакомиться с контрактом, при условии, что Тэгун ещё не передумал его свершать. Он вновь невесело засмеялся.       Ему будто бы давали выбор. Выбор, которого не было или… Чон покосился на незамеченный ранее, упомянутый Сыльги телефон, и пододвинулся к нему чуть ближе. Снимая трубку и слыша длинные ровные гудки, он ещё замешкался на секунду, прежде чем набрать выученный наизусть номер. Ещё пара гудков, звук соединения и посторонние шумы разбил до боли знакомый голос.       — Алло, кто это? — Суён, голос его милой и прекрасной Суён был полон удивления, а на губах ещё оседали искорки улыбки, Тэгун умел слышать их всегда, когда они болтали раньше, вот так, целыми ночами, без умолку, рассказывая друг другу реальные истории и небылицы. — Алло, говорите, пожалуйста.       — Суён… — Чон не узнал собственного голоса, тот охрип от волнения и стакан с водой оказавшийся рядом пришелся бы как нельзя кстати, но Тэгун боялся пошевелиться, лишь бы только не спугнуть это краткое мгновение, когда его ещё могли слышать. — Прости меня, я должен был тебе всё сказать раньше, но я обещаю…       — Ты и так обещал мне слишком многое, Чон Тэгун, и я сыта твоими обещаниями по горло. Не глупи, звонки с незнакомых номеров ничего не исправят, но если ты продолжишь, то я сменю номер, — слишком холодно, слишком правдоподобно для его доброй и отзывчивой Суён звучало это. Но, разве не она учила его прощать тех, кто ошибся единожды? Наверное, всё-таки не она. Потому что эта Суён прощать не умела и не желала, на самом деле, а потому спокойно отключала телефон и погружалась в мир, где Тэгуну больше не было места.       Он ещё какое-то время позволял себе просиживать с молчащей трубкой около уха, вслушиваясь в гудки и устремляя взгляд в никуда. А после выдохнул расслабленно, принимая всё так, как хотелось, пусть и не ему, но всё ещё самому близкому человеку из тех, что смог остаться и оставался в его памяти. Он с тоской оглядывал подсохшие тосты и горку фруктового салата, неохотно отмечал тарелочку мюсли и стакан молока близ неё… и понимал, что ничего не хочет. Давящее чувство опустошенности накатывало вновь, хотелось спрятаться от всего этого мира, обняв подушку и уснув крепко-крепко, но сна не было ни в одном глазу, а всё тот же злосчастный контракт впивался в рёбра, не позволяя даже упасть нормально. Неохотно, но Тэгун всё же вытащил все листы разом и углубился в более детальное изучение правил, которые обязались выполнять обе стороны. Хотя, конечно, большая часть обязательств возлагалась на плечи начинающего исполнителя. Тэгун, судя по этим бумагам, должен был заниматься самосовершенствованием в плане вокала, внешних данных и сценического поведения, должен был позволять стилистам изменять свой облик как того потребуют обстоятельства, без права пререканий, и не имел прав на самостоятельное изменение выбранного стиля. Также он был обязан отказаться от любых контактов с родственниками на период действия контракта, и обещался выполнять любые перемещения по стране, необходимые для его профессионального роста. Воншик же обещался лишь обеспечивать всё это должной материальной поддержкой и ничего более должен не был.       Уже ближе к концу оговаривалось, что действие данного контракта вступает в свою силу с момента подписания и длиться ровно год, без права расторжения его с любой из сторон. Это, пожалуй, настораживало особенно. Тэгун понимал, что практически собственноручно продаёт себя в рабство, или мог бы продать, но тут уже не стояло вопроса как такового, все предыдущие пункты невольно вызывали в его теле трепет предвкушения и он уже слышал дружный шум толпы, что грезилась ему во снах так часто. Он бы подписал все бумаги уже сейчас, если бы нашел, чем это сделать. Ни в комнате, ни в папке, которая содержала документы, не нашлось и единого намёка на ручку или же карандаш, искать их в ванной казалось более чем глупым, а вызывать из-за такого пустяка Сыльги — ещё и наглым. Он не мог просто так взять и начать следовать совету, выведенному на крохотном листе замысловатым подчерком, слишком ровным, пожалуй. Он был здесь чужим и прекрасно понимал это. Откладывал листы обратно на край кровати и всё-таки прятался под одеяло, будто бы то могло его укрыть от собственной нерешительности и чужой очевидной власти.       И, кажется, ему даже удавалось уснуть. Потому как он слишком уж отстраненно слышал стук в дверь и не имел сил подняться сразу, а оттого и чувствовал себя ещё более неловко, видя, как в комнату заходит Сыльги с новым подносом полным ароматных блюд. Она с некоторым недовольством покосилась на нетронутый завтрак, но быстро взяла себя в руки, улыбаясь всё также ярко, как и прежде.       — Если вам что-то не нравится в меню нашего повара, то мы можем обговорить вашу часть питания отдельно, — заметила она, позволяя миниатюрной, совсем молоденькой, шатенке выскользнуть из-за её спины и положить на кровать стопочку чистых вещей, а после и забрать поднос с утренней трапезой. И девушка действовала с такой проворностью, что Тэгун даже если бы захотел, не рассмотрел её. Но он не хотел, его куда больше волновала та неловкость, которую его заставляла испытывать Сыльги.       — Нет, всё в порядке, — замотал головой он, в очередной раз поражаясь, до какой же степени легко ему даётся это "в порядке", как само собой разумеющийся факт. — У меня просто не было аппетита. Со мной случается такое по утрам.       — Подростковая занятость, вечно сбитый режим, — понимающе закивала женщина, не снимая с лица, приклеенной будто бы, улыбки. Что ответить на это Тэгун не знал, а потому чуть ломано улыбнулся, и этого оказалось достаточно, чтобы дать управляющей продолжить. — Вам должно быть скучно сидеть здесь, но хозяин сказал, что вы можете бывать в любой части дома, где пожелаете. На втором этаже есть замечательная библиотека, а подвальный этаж содержит в себе функции бассейна и студии.       — Студии?! — наверное, это было нетактично со стороны Тэгуна — перебивать старшую, но возглас его шел не от мозга, а от самого сердца. И, влюблённый в музыку, он попросту не мог не заинтересоваться именно упоминанием последнего. — Вы могли бы… проводить меня туда, если можно.       — Йери проводит вас, — кивнув в сторону минутами ранее прикрывшейся двери, Сыльги стряхнула несуществующие пылинки с подола своего идеального платья, всё также, не отводя взгляда от собеседника. — Проводит, когда вы пообедаете и переоденетесь. Она будет ждать вас за дверью.       С этими словами женщина кратко поклонилась и удалилась, не дожидаясь благодарностей, которые так и застряли в горле Тэгуна, невозможные к озвучиванию. Слишком… это было слишком для него — благодарить слуг человека, которого даже очевидно старшие женщины безропотно называли этим ужасным словом. Тэгун заметил, что Сыльги ни разу не назвала Воншика по имени, обходясь этим пугающим и отчего-то мерзким "хозяин". И пугающим, оно было, возможно, потому, что действительно подходило Воншику, а мерзким — лишь в понимании Чона, которому совершенно не хотелось стать одним из тех, кто называл этого человека также, показывая полное свое принадлежание ему.       Он всё-таки вынужден был поесть. Хоть аппетита всё ещё не появилось, Чон заставил себя проглотить часть прожаренной отбивной и небольшое количество салата с морепродуктами, а после, считающий свою миссию выполненной, он приводил себя в порядок, одеваясь. И Тэгун бы совсем не удивился обнаружить среди поданных ему вещей официальный костюм или смокинг даже, под стать всему дому, но крайне радовался подходящим по размеру тёмным джинсам и приятной на ощупь обтягивающей водолазке бежевого цвета. В более привычных вещах, Чон уже не чувствовал себя таким зажатым и с некоторой спешкой даже открывал дверь.       Девушка ойкнула и отскочила прочь, роняя тонкие туфли на пол перед самыми ногами ошарашенного Тэгуна. Нет, он вовсе не напугался присутствию младшей работницы, но как-то совсем не ожидал, что та решит подсмотреть за ним через замочную скважину. Это было слишком уж по-детски, хотя девушке и так нельзя было на вид дать больше шестнадцати. Она выглядела слишком молодой для начала подобного рода деятельности. И слишком любопытной.       — Ваша новая обувь, — выпалила она, сгибаясь в поклоне, но не думая даже оправдываться. — Меня зовут Йери, и я покажу вам дорогу в студию по приказу госпожи Кан. Следуйте за мной.       Тэгун кивнул и, наскоро обувшись, поспешил следом за проворной девчушкой, которая в целом, за исключением момента с подглядыванием, вела себя достаточно профессионально. Немногословно поясняла то или иное ответвление коридора, жестами указывала в сторону столовой и кухни, а после подводила к широкому спуску — к лестнице, ведущей на нижний этаж.       — В силу моей неопытности и некоторой неуклюжести, мне запрещено ходить дальше, но я думаю, вы не заблудитесь. Просто спуститесь вниз и пройдите до самого конца коридора. Дверь справа ведёт в студию, слева — уводит к бассейну, — бойко отчиталась девица и, поклонившись, собралась вроде бы уходить прочь, но замешкалась, и Тэгуна заставляя медлить со спуском. — Вы ведь…       — Не скажу ничего Воншику? Нет, конечно, — видя, как тревога стирается с лица Йери, Чон даже немного позавидовал. Некоторым для счастья определённо нужно было меньше чем ему.       Хотя, чуть позже, он и сам решил, что не нуждается во многом, потому как, пройдя незначительный путь до нужной двери и распахнув её, Тэгун разве что не закричал от восторга, не веря своим глазам. Это была не студия даже — настоящий музей, где экспонатами являлись лучшие гитары со всего мира, они заполоняли собой стены, стояли на стойках близ них, ютились возле сиротливо задвинутых в угол синтезатора и барабанной установки, и вообще, казалось, были всюду. От такого переизбытка любимейшего из инструментов Чон потерял дар речи и ещё, как минимум с полминуты, простоял в проходе, не решаясь войти. Он скользил взглядом то изящным грифам, думал, как тот или иной корпус будет чувствоваться под рукой, и чуточку сходил с ума, желая прикоснуться к изящной стальной паутине струн. Именно последнее заставляло сделать шаг вперёд, вступая в чужие владения и не позволяя даже задаться вопросом, откуда и для чего столько инструментов Воншику, совсем непохожему на человека причастного к созданию музыки. Сейчас Тэгун был поглощен дорогостоящим великолепием вокруг, и всё остальное отходило на второй план.       Он метнулся к одному из стеллажей, безошибочно отмечая для себя белоснежную гитару, чьи изысканные изгибы возбуждали его, наверное, чуть больше даже, чем могла бы любая симпатичная незнакомка. Тэгун потянулся к ней рукой, и пальцы его чуть подрагивали от волнения. Сделав ещё один шаг, он оказался на одном уровне с красавицей, чьи струны отливали серебром и звенели, казалось, от одного только дыхания, такой чувствительной она была. И в тоже время за внешней невинностью и чистотой, Чон открывал для себя в этой белой чертовке опыт, бесконечно большой для него — державшего в руках за всю практику лишь пару инструментов. Она же побывала в руках многих, сменяя хозяев как перчатки, и хозяев таких, что и думать об этом было до головокружения приятно. Тэгун коснулся аккуратного изгиба её чуть потёртого бока и судорожно выдохнул, не представляя даже сколько Воншику пришлось отдать за эту диву, чтобы выкупить её у прежнего владельца.       — Невероятная, — выдохнул он и нерешительно дотронулся до разом отозвавшихся струн, от этой отзывчивости внутри всё плавилось и сжималось томительной истомой, Чон прикрывал глаза, лишь бы усилить все слуховые ощущения, заостряя своё внимание на звуке по максимуму. Он осторожно перебрал металл тончайших нитей уже по отдельности, давая прозвучать каждой, и едва не стонал, отмечая идеальность настроенного инструмента. А после, наваждение проходило, сменяясь лёгкой паникой. Он не мог себе позволить эту белоснежную чертовку сейчас. Он был ещё не достаточно хорош для неё, а потому, на этот раз, ограничивался скромной акустической гитарой, чья лаковая поверхность цвета нежной оливы манила его куда меньшим, но куда более доступным, великолепием.       И, пожалуй, Тэгун был согласен провести в этом раю остаток своей крохотной вечности, даже не выбираясь наверх, к солнечному свету и пресловутой свободе. Он согласен был остаться именно здесь, посреди нескольких десятков лучших инструментов и различных примочек к ним, до просмотра которых Чон добрался спустя пару часов, когда импровизация на акустике окончательно опустошила его, а разбитое на части сознание требовало куда более тяжелых аккордов.       И Воншик заставал его именно за терзанием одной из малоприметных электрогитар, подключить которую должным образом не составило труда. Чон стоял в отдалении от входа и наигрывал очередной рифф, прикрыв глаза. Ему казалось, что вот-вот, совсем немного и он довершит эту замысловатую мелодию, что звучала у него в голове, но концовка ускользала из памяти всякий раз, впрочем, как и ненаписанные стихи. Младший открывал глаза, когда, наконец, замечал на себе внимательный взгляд чужака и отшатывался в сторону, видя стоящего в дверях Воншика, кажется, немного уставшего, но оттого не менее внушительного.       — Вижу, тебе понравилось здесь, — хрипловатый голос заставил отозваться пару ближайших гитар тихим звоном. — Я рад.       — Мне сказали, что ты появишься не раньше, чем вечером и… я просто убивал время, — Тэгуну было неловко. До такой степени неловко, что он врал. Но слишком уж интимной частью оттачивания навыков становились для него подобные импровизации, в них он раскрывал себя и свою душу, а показывать это кому-то, тем более Воншику, было более чем нежеланно. — Думаю, нам нужно поговорить.       — Составишь мне компанию за ужином? — пожав плечами, предложил старший, расслабляя узел галстука и стягивая с шеи наверняка опостылевшую удавку. И не то чтобы Тэгун надеялся всё прояснить прямо здесь и сейчас, но подобное предложение всё равно вводило его в лёгкий ступор, который рушили спустя пару секунд промедления. — Поверь, у тебя не очень большой выбор и лучше уж соглашаться со мной сразу, пока я добрый.       Чон нерешительно кивнул, осмысливая только что озвученную угрозу, так аккуратно поданную ему, и отставил инструмент в сторону. Противиться было глупо, тем более теперь, когда осознание времени вновь настигало его, и потребность хотя бы в лёгком перекусе не была такой уж вымышленной. На его действия Воншик лишь хмыкнул, но аура вокруг него будто бы стала чище и потеплела. Хозяин дома расстегнул ещё и пару пуговиц на своём пиджаке, обнажая грудь и подтянутый живот, прикрытые тонким шелком нежно-кремовой рубашки. И даже сейчас, не скрывая лености в своих действиях, Воншик походил на готового к рывку удава, чья медлительность всегда оставалась обманкой.       — В таком случае у тебя есть пятнадцать минут, чтобы принять душ и привести себя в порядок, а после Йери проводит тебя, — благосклонно кивнув оповестил Воншик и скрылся за дверью прежде, чем опешивший Чон решился спросить хоть что-то. Он выждал с полминуты и только после выглянул в коридор, направляясь к себе в комнату и всё ещё пребывая в некоторой степени задумчивости. Всё происходящее казалось ему самым странным на свете сном, ни страшным и ни хорошим, просто странным до такой степени, что даже не верилось, что сниться он именно ему.       И тёплые капли воды — трезвили ровно настолько, чтобы отдавать себе отчёт в происходящем и всё ещё невольно ожидать подвоха. Сегодняшний Воншик и тот другой — жестокий, не особо отличались друг от друга, скорее дополняли цвет одной и той же души различными холодными оттенками, ни один из которых не нравился Тэгуну. Но он всё равно следовал словам Воншика. Принимал душ, надевал новую поданную одежду и выходил в коридор, где его ждала встревоженная чуть растрёпанная Йери. На его вопросительный взгляд, она лишь неопределённо прощебетала что-то о том, что сегодняшний день полон сюрпризов, но всё же спешно вела Тэгуна за собой, заставляя его подниматься на второй этаж и пару раз петлять по коридорам в поисках нужной двери. И Тэгун ещё хотел спросить, к чему вся эта беготня, если столовая находится внизу, но не успевал, потому как они замирали у массивной резной двери из тёмного дерева, от одного вида которой сердце парня падало куда-то вниз, на дно живота.       — Хозяин ждёт вас, — едва слышно бросала Йери и, чуть приоткрывая дверь для Тэгуна, спешила удалиться прочь. И Чону хотелось сделать тоже самое, но образовавшейся щели в дверном проёме хватало ровно настолько, чтобы взгляд сидящего за столом Воншика скользнул по нему, точно бы скальпелем, проходясь по нервам.       — Проходи, — отозвался он почти что мягко, потому что не мог звучать истинно мягко голос пропитанный сталью до самого дна, кажется, как и тот человек, которому он принадлежал. Чон шагнул внутрь и прикрыл за собой дверь, едва не сдерживая желание броситься прочь, потому что в невидимой ранее части комнаты обнаруживалась широкая кровать, завешанная тёмно-алыми, отчего-то кажущимися Тэгуну особенно порочными, шторками, за которыми невозможно было разглядеть самого ложа. И после вчерашнего, это было пределом для его психики. Он с трудом переводил взгляд на богато уставленный блюдами стол и заставлял себя сделать пару шагов к пустующему стулу.       Воншик же, делал вид, что ничего странного не происходило, будто бы он привык постоянно принимать гостей в собственной спальне. Переодевшийся в более простой и неофициальный наряд, состоящий из просторных светлых брюк и тёмной кофты с широким вырезом, он разливал по бокалам вино и то, тёмное, в тон массивным крылам штор, приятными отблесками искрилось в приглушенном свете ламп. И только его взгляд, слишком голодный и откровенный, настойчиво твердил о том, что дело зайдёт гораздо дальше, чем могло бы предвещать обычное подписание контракта.