Балканские эпизоды

Алексей Васильевич неохотно вспоминал о прошлом, невзирая на то, что мыслимые и немыслимые поводы для гордости у него имелись. Такое ощущение, что нет в Области Войска Донского человека, который не знает его. Он везде: занимается с кадетами, преподавая им историю, основы военного дела и литературу, лично проводит экскурсии по местам сражений. А музей в Сорокино* лишь его стараниями и открыли! С какой страстью он рассказывал о друзьях и том, как они вместе, презрев опасность и отрешившись от себя самих, сопротивлялись немцам и уберегли сотни людей от незавидной участи — быть угнанными в Германию... Он помнит тех, кто погиб, и поддерживает связь с выжившими, искренне радуясь тому, как удачно сложилась судьба многих из них. Но о себе он не рассказывал, меняя тему беседы всякий раз, когда внимание заостряли на его персоне. Сначала Зорка обижалась, полагая, что дело в ней. В её настойчивости, происхождении или ещё в чём-то. Но причина таится в его природной скромности. У него просто нет постыдных секретов, не такой он человек. К тому же, после войны у всех, даже у тех, кто был тогда ребёнком, остались тяжёлые воспоминания. Тётя Оля должна бы понимать, но зачем-то они с дядей Костей устроили цирк. Допрашивают, будто Аничков дворец без ведома государя отдали в пользование полиции. Зорке с каждой секундой делается тоскливее и обиднее, она едва не всхлипывает. И ещё возвращается на поверхность опасение, захороненное прежде в глубине неспокойного сердца: ей не дадут выйти за него замуж. Даром, что она последняя дочь, что династических браков мама назаключала вдоволь, что за девятнадцать лет Зорка никогда не пользовалась своим положением и ничего не просила у отца, готового дать ей что угодно... почти. А ведь ничего она и не хотела так сильно, как сочетаться браком с Алексеем Васильевичем. Желание это не ослабело по истечении двух лет, выдержало многое: насмешки сестёр, отчаянное сопротивление самого Алексея, вбитые в голову с детства представления о том, что следует делать принцессе, а что нет. А ещё нападки со стороны папиных родичей, которые почему-то считают Зорку надеждой династии. Утомительно разочаровывать всех сразу. — Странно, что вы не до́нец, — дядя Костя хмыкает, листая записную книжечку. Чутьё подсказывает Зорке, что в ней не стихи. — Ведь именно такое вы производите впечатление. Там сплошь сорвиголовы, и мне это нравится. — Смею надеяться, Ваша Светлость, что я донец душой, — говорит Алексей. — Я навсегда повязан с этим краем. Сердце болезненно сжимается от слов, произнесённых с таким же чувством, что и «от вас мне никуда не деться». Чего принцесса и предположить не могла, так это того, что соперницей её станет не какая-нибудь казачка, а непосредственное место обитания казаков. Место, конечно, прекрасное и при всей степной строгости богатое видами: реки, поля, засеянные пшеницей и подсолнухом, сосновые леса. Даже горы меловые есть... Как жаль, что нельзя приехать туда, отучившись на детского врача, и просто честно трудиться. Тётя Оля в молодости хотела перебраться в деревню и выйти за обычного солдата. Или это тётя Мари? Впрочем, важнее результат. Первая — в Петрограде, а вторая — графиня. И обе, если верить окружающим, счастливы. И тётя Анастасия тоже, хотя ухаживал же за ней какой-то певец... Точно. Она предпочла ему греческого принца, хотя скандал раздули знатный — Ксения показывала Зорке вырезки из газет. — Ну, полно. К чему это всё? Ольга Николаевна Романова обладает множеством талантов. Например, она мистическим образом не стареет, что становится очевидно, когда Зорка сравнивает её с мамой. Возможно, всему виной постоянные переживания, которых в жизни королевы больше... Однако без мистики не обошлось. Иначе как тётя прочла её мысли? Великая княгиня невозмутимо продолжает: — Ты бы ещё начал выяснять, считался бы молодой человек донцем, пересмотри Алёша пятнадцать лет назад границы двух губерний в пользу Харьковской. Не вижу смысла во всяких «если бы да кабы во рту выросли грибы». Слава Богу, это не ей. Нужно, как маме, пить валериановые капли. — Должен же я для приличия задать какой-нибудь вопрос, — великий князь обводит что-то карандашом на одной из страниц. — Вот и ищу, к чему прицепиться. Молодому человеку решительно нечего вменить, кроме... Пауза тянется долго, Алексей бросает на Зорку полный нежности взгляд. У него нет привычки преждевременно отчаиваться. А дядя слишком любит театр, вот и изводит окружение гоголевскими немыми сценами. — Коростылёва Николая Николаевича, токаря. Алексей мрачнеет на глазах. — Дедушка участвовал... в захвате Зимнего. — Безумие — казнить детей за грехи отцов, — отмахивается Ольга Николаевна. — Костя, давай мы все быстро признаем, что из тебя вышел бы превосходный сыскарь, и ты прикажешь подать чаю. Константин Константинович во всём согласен со своей женой, и невозможно представить их размолвку. Зоркины родители в этом отношении гораздо меньше преуспели, хотя внешне они — пример согласия. Неужто весь секрет в происхождении и дядя уступает супруге, как князь императорской крови великой княгине?.. Мама с папой не смогли бы — они равны по статусу. Да ещё с амбициями. И рождены вторыми, хотя во всём первые. Слишком похожи. Неожиданно для себя Зорка осознала, что никогда не задумывалась о прошлом родителей, не спрашивала, как они встретились, как полюбили друг друга... Может, зная детали, она смогла бы без страха поговорить с матерью и не пряталась бы тут. Алексей Васильевич не чувствовал бы себя подозреваемым в страшном преступлении. Ему же приходилось бывать на допросах. Вряд ли приятно переживать такое заново, пусть и в других условиях. — Зорька, отомри. Девушка вздрагивает от неожиданности. — Ей-богу, дядя Костя, я переименуюсь, — фыркает она. — Что? — Пойдём, поможешь мне. Он сам чай заваривать собирается? В коридоре дядя внезапно берёт Зорку под руку и отводит к окну. — Постоим здесь, поговорим. Во дворе, на лужайке, резвятся щенки белой пушистой собаки. Название породы Зорка не припомнит. Собаку эту императрица Елена привезла с собой из Румынии, а потомков оной распределила по племянникам. — Так поговорить или чаю? Зорка на секунду задумывается. Через окно, по карнизу на дерево — и прочь отсюда. Увы, постоянно убегая не решишь проблем. — Я совершенно запуталась в том, что здесь происходит. Константин Константинович кладёт ей руку на плечо, и от самого обычного жеста становится спокойнее. Он всё-таки очень добрый человек без двойного дна и ужасного характера. С сербской роднёй забываешь, что дяди могут быть приятными людьми. — Происходит то, что твоя матушка уступила твоему батюшке и теперь единственное условие её — выведать про подпольщика всё до самых мельчайших деталей. Он чист кристально, но если и скрывает что, Оленька... От тёти Оли ещё никто не уходил. — Господи Боже, спасибо!.. Спустя мгновение великий князь оказывается в объятиях в общем-то довольно сдержанной племянницы. Зорка знает, что залила слезами его мундир — это слёзы облегчения. Счастья. Благодарности всему сущему и папе. Зорка с самого начала надеялась на него. — Ничего в этом удивительного нет, — буднично отмечает дядя, поглаживая принцессу по растрепавшимся волосам. — Партия не самая худшая. Военный инженер, герой. Другой дед у него и вовсе роду славного, если уж по фамилии судить. Зря только менял. Менял как раз потому, что слишком громкая. Даже Карагеоргиевич — не настолько узнаваемо в России звучит. Смахнув слёзы, она отстраняется, поправляет причёску и платье. — Значит, тётя Оля... — наконец Зорка вновь обретает способность изъясняться членораздельно. — Тоже сейчас задаёт вопросы. Ответы на которые должна узнать мама... но не я. Всё наполняется смыслом. И нелепые «смотрины», и то, что её внезапно попросили помочь, обведя вокруг пальца, словно трёхлетнего ребёнка. А что? Послушание, успехи в учёбе, и даже медицинские курсы не сделали «младшенькую» взрослой в глазах семьи. Всё решается где-то далеко, без неё. Хотя... до Жёлтой гостиной метров десять. В прошлом аналогичным образом принцесса обнаружила, что мир ужасен и не ограничивается её королевством. Зорка выигрывает немного времени, сбрасывая туфли — стук каблуков выдаст. Дядя надолго застывает на месте, бросается вдогонку слишком поздно и на полпути меняет направление. Не столь важно, куда Константин Константинович девается впоследствии. Главное, что дверь не захлопнулась. — Я хорошо знаю свою сестру, — тётя Оля с нежностью проводит пальцем по карточке в альбоме. Они с «особым гостем» расположились рядышком, на диване. Выглядит пугающе естественно. — Для неё на первом месте долг, а любовь уже... — Её Величество несчастлива? — Алексей отрывается от разглядывания фотографии и тут же замолкает. — Простите, я не... — Сразу видно, натура сострадательная, — не даёт закончить Ольга Николаевна. — Воображение ваше, поскольку вы и музыкант, и поэт, уже нарисовало мрачные картины, но уверяю вас, я не о браке без любви. Только обожая отца Зорки... можно его вытерпеть. Сам Сандро от Тани до сих пор с ума сходит, поэтому он за ваш союз. Девочка пошла в него — упрямая до одури. Интересно, как скоро папа бы повёл её избранника играть в покер? Или ограничился бы бильярдом в первый день знакомства? Даже не верится, что всё это не сон... — П-постойте... — господин Коростылёв вскакивает на ноги, когда до него доходит смысл сказанного. — К-как... за союз? Заикаться он начал в детстве, долго боролся с этой напастью и практически победил, ведь часами может читать свои лекции перед многочисленной публикой без единой запинки. Но вот когда случается... Очень даже мило выходит. В такие моменты Зорке кажется, что они почти сверстники. Нет, её никогда не смущали пресловутые девять лет. Даже в том, что у них с Алексеем Васильевичем такая же разница в возрасте, как и у родителей, принцесса усмотрела перст судьбы. — А вот так, — тётя Оля захлопывает альбом. — Таня на всё готова ради своих детей. Ради Зорки особенно. От вас в обмен на её руку требуется лишь честность. Есть ли что-то, что вы скрываете? — Вы же всё развед-дали с Его Светлостью... — в кармане пиджака Алексей нащупывает платок. — П-простите, я не ожидал... Как-то резко. — Вашу переписку с... Зораном Михайловым вскрывают с февраля прошлого года, — поясняет Ольга Николаевна. — В юности и мы с сестрой влюблялись в солдат. Важно, чтобы подобное не причинило вреда. Можно услышать, как стучат настенные часы. Зорке отчего-то труднее дышится, а великая княгиня добавляет, помедлив: — Ложь очень вредна. — Я никогда не вру. На фоне того, как он осторожен и взволнован, даже трепетен, короткая фраза звучит грубо. Наверняка тётя задела за живое. Голосом отца совесть напоминает, что подслушивать плохо, а Зорка просто наблюдает, на сей раз и не думая о том, чтобы зажмуриться. — Судя по тому, что вы до сих пор не догадались, а это видно, ответ мне известен заранее, — мягко и примирительно произносит великая княгиня. — И всё-таки я спрошу прямо. — Извольте, Ваше Высочество, — Коростылёв приосанивается. — Я правда не понимаю. — Вам двадцать восемь лет. За это время люди обычно успевают влюбиться раза два, жениться и родить ребёнка. Иногда разводятся. Ваше прошлое точно не придёт за вами? Алексей вытирает лоб тем самым платком, который успел основательно смять в кулаке. — Ах, вот в чём дело!.. — с облегчением выдыхает мужчина. — Её Величество зря переживает. Не придёт, даю слово. Первая моя любовь к немцам переметнулась, второй я не успел признаться, и она нашла себе мужа на фронте, а третья, — он кивает на дверь, — любопытная Варвара. Такое уже было, и в прошлый раз ей ничего не было. Зорка открывает дверь пошире и проскальзывает внутрь. Игнорируя обращённые к ней взгляды, пересекает комнату, выхватывает с полки первую попавшуюся книгу и занимает кресло-качалку Константина Константиновича. — Мы тебе не мешаем, дорогая? Зорка качает головой, но не смотрит ни на княгиню, ни в книгу. Она вообще ничего не видит, кроме маминого лица, которое запечатлелось в памяти совсем юным, как на бесчисленных фотографиях, коими обставлен кабинет папы. Конечно, в тётушкином альбоме хранятся другие... ранние. На маму возложили громадную ответственность, а она приняла безропотно ношу и тащит до сих пор. У королевы Татьяны несколько десятков благотворительных организаций на попечении, каждый день просители и министры на пороге — в политике она разбирается намного лучше, чем дядя Павле, старающийся искупить прошлые грехи. Дядя обречён на провал и маму никогда не обыграет. Её Живкович не обыграл. О последнем в Белграде говорили шёпотом, и Зорка узнала случайно. А когда попыталась расспросить у мамы, что да как было, то впервые увидела её, неизменно уравновешенную, чуть ли не в ярости. Ну, и как не подслушивать? Королеву Татьяну многие считают идеалом. Для дочери она осталась загадкой и недосягаемой величиной, воительницей без слабостей. Себя же девушка внезапно увидела, как в кривом зеркале, сплошным слабыми местом — с бесконечной верховой ездой, мечтами о карьере педиатра, любовью к простолюдину и прочими вещами, что превращают её в бунтарку, но не делают достойной дочерью. Спрашивал ли кто маму, чего она хочет, когда та едва ощутила свободу, избежав смертельной опасности? И если мама любила военного, как и она сейчас, то почему не боролась за любовь? Зорка утыкается носом в книгу и вдыхает аромат старой бумаги. Нет, что-то не вяжется. Родители совершенно точно любят друг друга. И дядя с тётей. Она бы почувствовала фальшь там, где спокойствие и теплота. И с Алексеем именно спокойно. Словно он должен быть здесь, а она — с ним. Ну вот, опять долг. А если она ошиблась... и дело не в том, чтобы обрести счастье, а в том, чтобы долг исполнить? Рациональная сторона Зорки тут же соглашается: нельзя покидать родителей, нужно ловить каждый миг, пока они живы. Справедливо, да вот она использует любой предлог, чтобы задержаться в России. Папа отпускает — как не поехать? Король Югославии сам часто ездил в Петроград, в бытность принцем-регентом. Папа всегда делает, что хочет. Мама — неукоснительно придерживается правил. А Зорка застряла меж двух огней... Дабы родители не тревожились за будущее позднего чада, долг обязывает забыть о любви и замуж выйти за ровню. И начать ненавидеть себя, потому как тётя Оля права. Характер у Зорки от венценосного батюшки. Удержать папу от женитьбы на маме, по мнению бабушки Аликс, скорее могла смерть, чем отсутствие одобрения. — Чай будет через десять минут. Зорка надеется, что книга полностью скрывает её лицо и никто не видел, как она снова перепугалась, ведь совсем не услышала, как вошёл Константин Константинович. Дядя улыбается, словно заговорщик. — Много почерпнула нового? — Ничего, что бы меня поразило, — как можно более безучастно заявляет она, шелестя страницами. Оказывается, в руках она всё это время держала «Евгения Онегина». Любовь и долг, а ещё две сестры. Однако тётя Оля совсем не пустая и не глупая. Значит, обошлось без перста судьбы. Даже смешно. За полчаса Зорка придумала две реальности, — счастливую и не очень, — успела со всеми распрощаться, похоронить всякую надежду вместе со вполне живыми родителями. И не успела даже взглядом удостоить того, с кого всё началось. Без него она бы до сих пор жила ожиданием чуда, той самой любви из книг, а сейчас молчит. Стыдно. Стыднее только Татьяне Лариной было за глупое письмо. — Вот незадача... — нарушает тишину Ольга Николаевна, в чьём голосе слышится веселье. — Плохо всё-таки без маленьких секретов, даже невесту удивить нечем. Попробуйте ещё раз. — Ваше Высочество, а если я просто ещё раз сыграю? — Алексей косится на скрипку, оставленную на рабочем столе. — Его Светлость хотел Вивальди. — Да-да, — подтверждает князь, — «Зиму». Великая княгиня непреклонна. — Можете хоть все времена года, но сначала секрет. Зорка откладывает в сторону шедевр русской литературы, чтобы получше видеть сцену, достойную отдельной пьесы. Алексей делает глубокий вдох, картинно прикрывает веки и произносит с ноткой трагизма: — Я, когда родился, чуть не стал Олегом. Дядя с тётей смеются, её любимый тоже. Зорке, которая прекрасно знает историю про то, как наследник престола Российского победил Вещего Олега, почти удаётся убедить себя в том, золотая середина между долгом и любовью, пусть и не сразу, но отыщется.