Goodbye, darling!

Рот стремительно оборачивается. Прежде этот голос своей мелодией отражал всю жизнерадостность, молодость и озорство своего владельца. Сейчас — это едва слышный хриплый шёпот, в котором различимы лишь нотки тяжких страданий и горечи. При его звуках у Максвелла сжимается сердце. «Всё должно быть совсем не так», — проносится у него в голове. — Джейкоб, друг мой! Вы очнулись? — Пришли поболтать, Рот? — произносит ассасин, приподнимаясь на постели и прочищая горло. И то, и другое даётся ему ощутимо нелегко. Максвелл не знает, что ответить. Внезапное пробуждение Джейкоба спутало ему все карты. Он осторожно комкает почти сложенный цветок в руке и прячет в карман брюк. — Я… — Рот старается подыскать слова, а те застревают у него где-то в районе гортани, приглушённые и растерзанные болью. Болью, без которой нельзя взглянуть на осунувшегося, бледного и совершенно разбитого Джейкоба Фрая, тяжело дышащего и потерявшего свой удивительный блеск в глазах. Он потускнел, почти совсем померк, а вместе с ним зачахли его устремления, надежды и мечты. И куда страшнее видеть едва теплящийся потерянный огонёк жизни, из последних сил пытающийся снова ярко разгореться, и понимать, что это напрасно, надежды нет. Рот видел достаточно умирающих, больных и трупов, чтобы знать точно, что Джейкобу осталось немного времени, а может быть, всего лишь мгновение отделяет его от неумолимого конца. — Я услышал, что вам плохо, друг мой, — наконец выходит у Максвелла какая-то фраза. Ужасные слова «что вы умираете» едва не соскальзывают у него с языка. — И решил вас навестить. Дружеский визит, знаете ли. — Дружеский, да? — И хотя лицо Фрая каменно помертвело, у него всё же получается некое подобие ухмылки. — Как быстро мы успели стать друзьями! А где же цветы, фрукты и конфеты? Или вы принесли больному мне только себя? Даже перед лицом смерти этот парень не бросает своего шутливого тона. Это ли не настоящее мужество? Или просто прикрытие, чтобы нельзя было угадать его истинное чувство — страх? — Друзья — это слишком хорошее понятие для нас с вами, darling [1]. Слишком светлое. Но за неимением других, я предпочту довольствоваться им. К сожалению, я пришёл к вам с пустыми руками. И без какого-либо задания. Но если у вас есть желание, какое угодно, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы его выполнить. — Даже если я попрошу вас, к примеру, станцевать тарантеллу [2] прямо здесь? — Я был и остаюсь весьма недурным танцором, если пожелаете. — Мне бы больше хотелось узнать, как вы здесь оказались, где моя сестра и другие Грачи. Поведайте об этом, если вам не трудно. — В голосе Джейкоба весёлость резко сменяется холодностью. Он понемногу ободряется, лицо его свежеет, голос становится чуть громче и естественнее; он отирает испарину со лба и смотрит гораздо более ясным взглядом на пришельца, побеспокоившего его на смертном одре. Но эти положительные изменения малозначительны. Максвелл силится понять, что чувствует юноша, и какие мысли вызвало его вторжение в голове ассасина, но не приходит к определённому выводу. Лицо Джейкоба скрывает маска отчуждения; ослабевший отблеск души, готовой расстаться с телом, в его глазах сковывает пелена забвения. Но тень озорной усмешки, прячущейся в уголках губ, вопреки всему словно говорит: «Я рад, что вы здесь». Стоит ли открывать причину и обстоятельства своего визита? Не лучше ли просто уйти? Нет, Джейкобу нужны ответы. Им обоим нужен этот последний разговор, который станет объяснением всего. — О, у меня есть свои… «вороны», если хотите, в вашем уютном гнёздышке Грачей, — со спокойной улыбкой произносит Рот, хотя внутри его на части рвут горечь и сострадание. — Мои пташки помогли мне проникнуть сюда и отвлечь вашу сестру и других Грачей. Они сейчас в Саутуарке и, думается мне, надолго. — Обзавелись шпионами в нашем штабе, значит? Что ж, в семье не без предателя, — морщится Фрай. — Полагаю, некоторые мои грачата уже больше никогда не смогут взлететь. Но и вашим парням наверняка придётся туго. — Вы не беспокоитесь за сестру? — Беспокоиться стоит не за неё, а за Висельников, стоящих у неё на пути. Впрочем, мне до них дела нет. По этому сброду давно виселица плачет. Надо же им как-то оправдать своё название. — Как и мне, видимо, — сверкает глазами Максвелл. — Ведь я их босс, можно сказать, главный злодей в вашей сказке. — Не льстите себе, вы не главный. Но определенно злодей. — Джейкоб с трудом осиливает каждое слово, но видно, что присутствие Рота каким-то образом придаёт ему сил. «И тебе ведь это нравится, darling? — мысленно подначивает Рот. — Что я другой, не такой, как ты, или твоя сестра, или другие ассасины. Что я волен сам вершить свою судьбу и распоряжаться жизнями других. Так, как захочу я, своим извращённым способом, по-злодейски. Это пугает и влечёт тебя, разве нет?» — Неужели вам так захотелось увидеть меня? Позлорадствовать над умирающим слабаком-ассасином? — продолжает Фрай, бессильно щурясь на посетителя не то с сожалением, не то с презрением, не то с… надеждой. — Что вы, Джейкоб, my dear. Никакого злорадства. Лишь дружеское участие. Настолько дружеское, насколько это возможно в нашей ситуации, разумеется. И ещё любопытство. — Любопытство? — Да, мне бы очень хотелось узнать, как произошло это ужасное событие и нельзя ли что-нибудь сделать для вас? — Имеете в виду, почему я лежу тут в постели и помираю вместо того, чтобы скакать по крышам Лондона, убивая тамплиеров направо и налево? — Джейкоб Фрай чуть приподнимается на постели, с вызовом глядя на Рота. — Всё очень просто. Я связался с женщиной-тамплиером. — Вот как? — приподнимает брови Максвелл. — Но вы, конечно, не захотите рассказывать об этом. — Отчего же? Мне хочется излить кому-то душу, а вы кажетесь подходящим слушателем, — говорит Фрай, в своей особенной манере мягко опуская ресницы так, что у Короля преступного мира Лондона на секунду перехватывает дыхание. — Сейчас мне снова лучше, боль отступила, но она снова вернётся, я знаю. Гораздо хуже, чем прежде. По крайней мере, у меня есть немного времени, чтобы поведать хоть кому-нибудь эту историю. Знаете, я никогда не верил ни в каких богов, но если некая высшая сила всё же существует — у неё плохое чувство юмора. А началось всё очень просто. После захвата убежища Висельников в Сити — Вам, должно быть, неприятно слышать об этом, Рот? — Грачи во главе со мной отправились кутить в один из баров Уайтчепела, кажется, в «Корону». Там всегда полно всякого жулья, проституток и дешёвого пива, зато никогда не бывает бобби. [3] Наша пёстрая зелёная компания легко может там затеряться. В тот вечер обошлось без каких-либо драк, мои парни разбрелись на свидания: кто с бутылкой, кто с девушкой, а кто и с обеими сразу. А я одиноко сидел у края барной стойки, думая о своём, когда ко мне подсела очень обаятельная девушка. Не проститутка, это я заметил сразу, а настоящая леди, в элегантном наряде, и было совершенно неясно, что она делала в том гадюшнике. Как позже оказалось, она ловила меня. «Не правда ли, сегодня чудесная погода?» — спросила она звонким певучим голосом. Погода и правда была чудесная, если вы, конечно, любите дождь и слякоть. Я что-то остроумно ответил на это, мы разговорились. У неё были чудесные вьющиеся рыжие волосы, тёмно-зелёные глаза, красивая фигура, но немного тревожное лицо. И ещё почти незаметный крестообразный шрам на щеке. Она представилась именем Эмма. — Кажется, я знаю ту особу, о которой вы говорите, и начинаю понимать, как разворачивались события, — прерывает рассказ Джейкоба Рот. — Под ваше описание прекрасно подходит мадемуазель Эмма Делакруа, дочь английского аристократа-тамплиера и французской актрисы, известная отравительница. — Мне о ней ничего не было известно кроме того, что она мне наплела. — К тому же, она бывшая любовница Старрика, — добавляет Рот. — О, значит у нас с ним схожие вкусы в выборе женщин! — невесело усмехается Фрай. — И в выборе союзников, видимо, тоже, my dear. Но пожалуйста, рассказывайте дальше, у вас получается восхитительно. — Спасибо, — снова томно взмахивая ресницами, отвечает на похвалу Джейкоб и продолжает: — Как я уже говорил, девушка оказалась милой собеседницей, осторожно кокетничала и всеми наименее вульгарными способами старалась меня соблазнить. Мне польстило внимание дамы, мы быстро нашли общий язык, и, спустя час после нашего знакомства, мне уже казалось, что я знаком с Эммой целую вечность. Однако, она оставалась всё такой же таинственной и манящей. На протяжении своего рассказа Фрай неоднократно прерывается, хрипло кашляя, воскрешая из памяти каждую деталь, чтобы увлечь своего слушателя. При этом он говорит достаточно равнодушно, словно не о нём и не о недавних событиях идёт речь, а о чём-то отвлеченном, далёком и каких-то посторонних людях. Рот слушает с интересом и участием, а романтические подробности знакомства лидера Грачей и мадемуазель Делакруа вызывают у него лишь лёгкую улыбку, а не позывы ревности. — Как истинный джентльмен, я предложил проводить леди до дома и сам подвёз её в карете. Она пригласила меня зайти, отказываться было неудобно, тем более, мне хотелось узнать, как живёт это прелестное создание. На очень близкое знакомство я не претендовал. Она словно заманивала меня в сети, но при этом оставалась равнодушно-холодной. Предложила выпить, но я отказался, так как не хотелось ещё больше терять голову. Я собирался откланяться, но тут вся её обманчивая холодность растворилась. Я подумал, что всё дело в моём природном обаянии. «Да, именно в твоём неземном обаянии всё и дело, darling», — горестно думает Максвелл. — Она порывисто поцеловала меня. Признаюсь, такого поворота я совсем не ожидал. Но решил, что не стоит отказываться от близкого знакомства с такой прелестной мадемуазель. Страстные объятия продолжались довольно долго, и тут она внезапно выхватила откуда-то нож и полоснула меня по груди. Я не успел этого толком осознать, но среагировал, схватил её руку. Мы боролись, всё смешалось… И вдруг она резанула себя клинком по горлу, хлынула кровь. Она прохрипела что-то вроде «форд» и умерла. — «Кроуфорд», возможно, — снова аккуратно вклинивается в повествование Максвелл. — Я слышал, что она безумно любила своего магистра, но была отвергнута и помешалась на этой почве. — Да, она и выглядела помешанной, когда на меня бросилась. Безумная улыбка исказила её уста. Я долго не мог успокоиться, так внезапно всё произошло. Пол был залит её кровью, а моя собственная рана казалась несерьёзной. Я осмотрел нож — изящное оружие с крестом тамплиеров на рукоятке. Старрик подослал убийцу к… убийце. Забавно. — Побледневшие губы снова трогает усмешка. — Сначала я думал, что всё обошлось, но позднее мне стало хуже, началась лихорадка. Мисс Найтингейл осмотрела рану. Клинок был смазан ядом. Она не смогла определить состав и отыскать противоядие. И все наши ассасинские премудрые книжки оказались бессильны. Джейкоб замолкает, и ночную тишину нарушает только его прерывистое дыхание и мерное движение поезда.