Улыбка дьявола

      Солнце стоит в зените и беспощадно поливает золотыми лучами желтые африканские пески. Горячий ветер колыхает мутную белую воду, порой поднимает с дюн раскаленные песчинки, и они пыльной завесой поднимаются высоко-высоко, загораживая обзор. На небе ни облачка, жара стоит жуткая.       Величественна и дика необузданная красота пустыни! Около реки еще есть тень, у воды растут пальмы, трава, где можно передохнуть после тяжелого дня. Чем дальше от реки, тем меньше и меньше растительности, а затем и вовсе оазис переходит в голые пески. Боже упаси путнику потерять из виду течение Бахр-эль-Абьяд*, тогда он обречен...       Корабль резко качнуло. Негритянка вздрогнула и приоткрыла глаза. На грубой циновке, разостланной на ящиках с табаком, лежать было неудобно. Любое движение корабля приводило к тому, что она ударялась либо о борт, либо о низкий темный потолок. С палубы доносились перекрикивания между матросами. Из главной каюты — тихие переговоры между рабочими. Она прикрыла глаза и свернулась калачиком, уткнувшись носом в черные колени.       Хотелось пить, но она и не думала высовывать нос из своего угла. Наученная горьким опытом, она терпеливо ждала, когда капитан занесет еду, когда он уйдет, когда стихнут наверху разговоры, и лишь тогда с опаской спускалась, хватала кусок хлеба, кусок вяленого мяса и снова пряталась на ящики. Перекусив, так же быстро хватала воду и жадно пила, стараясь ни одной капли не уронить на шершавый пол. Ела столько, чтобы оставаться в живых, но никогда не доедала до конца. Кто знает этих странных людей с кожей цвета Белой реки? Вдруг они хотят лишь откормить ее, чтобы продать выгодно или съесть.       Сегодня капитан задерживался. Негритянка покрепче обхватила колени. Тут, на корабле, все-таки еще ничего. Раньше было хуже. На темной спине остались белесые шрамы от кошки**, которой ударял ее за неповиновение один из ее хозяев-арабов; на щеке виднелся пока еще порез — его жена ударила ее в ярости кинжалом, решив, что рабыня украла ветку винограда; на руках не зажили следы тяжелых кандалов, в которых ее продавали на Невольничьем Берегу. Нет, положительно, на корабле было лучше. Тут не трогали.       Она заучила какие-то слова вроде «кай-кай» или «масса»***, но не использовала их. Понимая, что ей говорят, она никогда не говорила сама. Капитан так и не узнал ее имени. За время пребывания на корабле она не проронила ни слова. Негритянка давно смирилась, что другую жизнь, ту самую, на берегу родной реки, не вернуть. Вместо неё будут страдания, постоянные смены однообразных мест и вечные игры судьбы.       А далеко во Франции Судьба играла с другим человеком...