Как не испортить матерей своих наследников: мальчикам о девочках

Алиса бросила на Пашу снисходительный взгляд, который всё объяснил ему лучше любых слов. — Значит, пылаешь? — Мне прямо сейчас доказать это? — улыбнулась Алиса так, что это было лучше любых доказательств. И так, Паше мучительно захотелось всё же получить ещё и доказательства. — А если я скажу «да»? — спросил Паша. — Скажи. — Ты… предоставишь доказательства? — Попробую. — Как? — Узнаешь. — Предоставляй. *** Алиса пожала плечами и стала развязывать шёлковый узёл на талии. Паша поспешил положить свою ладонь на узел. — Алиса, может, не надо? — Пускай, — ответила она, словно речь шла о чём-то совсем другом. Паша вскинул брови, но решил посмотреть, что будет дальше. Очень уж его заинтриговало происходящее. Когда Алиса стала снимать и трусики, Паша сказал: — Я сам. Можно? Можно помочь тебе? И снова Алиса пожала плечами. Но позволила Паше снять её трусики самому. — Я так и думал, — сказал Паша, — потрогав влажный плотный бугорок на прокладке. — Что? — При пропитке смазкой бугорок становится таким, что его прикосновения и трение наверняка приятны. — Каким таким? — Ну… твёрдым, он не слишком… скользким… — Ты только ради этого сам снял с меня трусы? Чтобы узнать об этом? — В том числе. — Ну, это ты теперь выяснил. — Да. И рад, что мои предположения подтвердились. — А я рада, что ты получил столь важную для тебя информацию. — Итак, что дальше? — Ты у меня это спрашиваешь? — Но ты же собиралась что-то доказать мне? — Не что-то, а то, что я… в общем, сам помнишь. — Забыл. — Не ври. Всё ты помнишь. — Я всё забыл, едва увидел тебя в первозданном виде. Ты на редкость прелестна. — Как все. — Ну не скажи. — И всё же придётся вспоминать самому. — Допустим. И каким образом твоё раздевание что-то доказывает? — А ты хочешь сказать, что не доказывает? — Не знаю. Вот стоишь ты такая обольстительная. И я безмерно благодарен тебе за счастливые мгновения. Пожалуй, мне надо заказать или сделать статую, копирующую твои формы. И как я только раньше не додумался до такого. Как ты относишься к такой мысли, Алис? Разрешишь? — А ты не станешь делать статую, если я не разрешу? — Конечно не стану. — Тогда разрешаю. Но зачем тебе статуя? — Как зачем. Смотреть буду. Радоваться красоте. Наслаждаться формами. — А что тебе мешает наслаждаться реальной девушкой? — То, что я её обидел и после этого потерял право наслаждаться ею. — Что за чепуха? Не обидел ты меня. — А кто тогда мне тут про «замуж назло из мести» говорил? — Я уже передумала. Это был мимолётный порыв. — Ничего себе порывы у тебя. — Мне одеться? — Зачем? Ты замёрзла? — Нет. Пока тепло. Наверное, градусов двадцать шесть, если не восемь. — Тогда зачем тебе одеваться? — Но ты же этим не пользуешься. — Пользуюсь. На всю катушку. Смотрю вот на тебя. Любуюсь. Радуюсь. Ты уж походи так, если тебе не трудно. — Я бы не против. Но чувствую себя глупо из-за того, что я голая, а ты в одежде. — Ты права. Это надо исправить. В такую жару да не обнажиться. …Примем воздушные ванны, — добавил Паша, сбрасывая брюки, трусы и носки. — Что ты делаешь? — А разве ты не хотела, чтобы я обнял тебя? — Хотела. Но ты так долго не делал этого, что я подумала, что ты и не хочешь. — Я просто морально готовился. А на самом деле всё это время думал о твоих словах о том, что ты хочешь контакта твоей и моей кожи. Вот тебе и контакт. Нравится? — Да… Но я говорила и о других желаниях. — Ты говорила, что хочешь, чтобы я проник в тебя? — Да. — А сейчас хочешь этого? — Очень. — Приятно слышать. — Ты будешь проникать? — Обязательно. — Тогда можешь положить меня на спину. — Это и есть твоё доказательство, что ты пылаешь от страсти? — А разве нет? — Разве да. Но не спеши пока ложиться на спинку. Успеем. — Уверен? — Тсс… Алис… мне надо привыкнуть к ощущению твоей обнажённости рядом. Я должен сначала смирить твою страсть до предела, когда смогут входить медленно. Поняла? — Поняла… — А вот теперь мне хочется сделать ещё одно признание… Хоть ты и обижаешься на мои откровения. И я рискую своей откровенностью погасить твоё желание… Я уже говорил о своих желаниях в обычных ситуациях… Но были у меня и особые желания… когда мы вместе спали… Я распалял себя мыслями о твоей доступности. Даже гадал — достаточно ли ты крепко спишь, чтобы не проснуться, если я проникну в тебя. Хотя каждый раз стыдился таких мыслей. Готовности проникнуть в тебя без твоего согласия. Я понимал, что не смогу сделать тебе плохо. И всё равно снова и снова тешил себя сладкими образами проникновения и последующих нежных движений в тебе. Представлял, что тебе будет приятно. Что ты станешь умолять меня двигаться быстрее и сильнее. Глубже… Яростнее… … И что ты будешь дрожать так, как сейчас… Но уже подо мной. С мной в тебе… Вот… А теперь можешь снова на меня обижаться. — За что? — За непристойные мечты и их откровенное высказывание. — А не обижаться можно? — А ты сможешь? — Смогу. — Спасибо. — Но с одним условием. — О, как же без этого. — Я хоть раз так говорила раньше? — Говорила. — Но те условия касались только твоих интересов. — И это верно. Ты была бескорыстна. Так что за условие? — Я хочу, чтобы ты показал мне, что ты раньше сдерживал. — То есть? — Не сдерживай себя. Сделай то, о чём мечтал. — Э… всё сразу? — Как хочешь.