С точки зрения

      Эйприл странная.       Донни мало видит смысла или логики в её действиях или словах порой. Ну, как сказать «порой»? Постоянно. То она душевная, внимательная, мягкая и которая шёпотом говорит ему «ты такой милый». То, когда пытаешься оказать ей хоть какие-то знаки внимания, сразу же меняется – шарахается от комплиментов, подарки принимает так, словно внутри динамит, а от откровенных подкатов в стиле Кейси и вовсе бежать готова. В самом прямом смысле слова.       Нелогично.       Однако сложно отрицать то, что в её нерациональном обществе приятно находиться. И объяснения этому нет. Дон его не нашёл, по крайней мере.       – Алло, – раздаётся в трубке знакомый голос. Ни положенных по правилам телефонного этикета приветствий, ни представлений.       – Привет, это Дон.       – Домашний? – в голосе слышна тревога. Телефонным линиям нельзя верить, ведь даже специальное устройство для защиты линии, установленное Доном на телефон не является гарантом стопроцентной безопасности, учитывая технологии Кренгов.       – Да. Как насчёт смены номера в таком случае? – фраза, лишённая смысла для любого постороннего, но Эйприл она говорит немного больше. Просто за счёт того, что её смысл оговорен между ними заранее.       Донни вертел в руках забытый девочкой мобильный, переделанный немного под нужды их небольшой компании и с абсолютно пустой батареей. Природное любопытство просто умоляло его подключить гаджет к сети и хотя бы одним глазком заглянуть, что хранится на карте памяти, но всё же он этого не сделал. Может, дело было в неизбежной в таком случае нотации мастера Сплинтера или в Рафе, который бы в нём дыру одним взглядом просверлил, покажи он свои намерения ему хоть случайным жестом.       – А это реально? – спросила она с сомнением, словно была не уверена в том, что предложение разумно со стороны Дона.       – Почему бы и нет? – пожалуй, он сам сейчас поступает не совсем разумно. Время всего половина седьмого вечера, и в это время года солнце ещё не скрылось за домами, погрузив крыши и переулки между постройками в густую темноту.       – Тогда осторожнее, – фраза, означающая приглашение. Заранее оговоренная, принятая как сигнал, но которую почему-то Эйприл запомнила с трудом, всё ещё иногда забывалась или же начинала импровизировать. В случае с последним понять её могли бы только столь же нелогичные личности, как и она сама.       Через минут десять Донни уже стучится в её дом со стороны переулка. Надо отдать должное тому психу, который решил, что чёрный вход должен быть в глухом закутке между домами и со всех сторон закрыт от посторонних глаз обшарпанными стенами без окон и старым дощатым забором, но с таким заманчиво удобным широким стоком ливневой канализации. Грех было его не использовать по назначению, отличающемуся от прямого.       И да, Дон был уверен в том, что это именно её дом. Будь у мистера О’Нила больше времени на заботу об интерьере и порядке, то это здание даже снаружи выглядело бы иным. Аккуратным и правильным, но больше напоминающим лабораторию или больницу, нежели то, что обычно подразумевают люди, говоря слово «дом». Нельзя при этом сказать, что Эйприл делает всё, что её окружает, девичьим. У неё всегда убрано, но нет ощущения того, что всё строго там, где ему положено быть. Всё вроде бы логично, но это только до тех самых пор, пока вы не решите присматриваться к деталям. Весь дом похож на неё.       Зачем ей сухие цветы в вазе? По какой причине картины и постеры в комнате должны висеть под углом? Почему трещины на резной раме зеркала не должны быть ликвидированы, а сама она не покрыта свежей краской?       «Не понимаю» – единственный вывод, который сделал Донни за всё время общения с ней.       – Спасибо, – Эйприл слабо улыбнулась, приняв из трёхпалых рук черепашки свой телефон. – Зарядить бы. Зайдёшь?       Вот и что на это ответить? Пару дней назад она с паникой в глазах искала способ отвертеться от его пылких признаний, а сейчас. Откуда это вообще взялось?       – Я сделаю тебе какао в качестве благодарности, – добавила девочка всё так же апатично и спокойно. – Только шторы на кухне задёрну.       – С удовольствием, – осторожно ответил Дон, ощущая себя сапёром на минном поле. – Спасибо.       Она, ничего не говоря, идёт на кухню, в которой уже горит свет и пахнет выпечкой, а он ждёт в полумраке гостиной, оставляя оружие в углу между лестницей на второй этаж и дверью в подвал. Это одно из правил её дома – никакого оружия на кухне и местах для отдыха, кроме экстренных случаев. Вроде бы и логично, но просить вне убежища разоружаться ниндзя, пусть и пятнадцатилетнего, не очень-то разумно, с точки зрения Дона. А ещё у неё практически всегда задёрнуты шторы, и эта привычка не появилась в её жизни вместе с компанией мутантов. Днём, когда по улице мимо её дома проходило довольно много народа, шторы всегда задёргивались, вне зависимости от того, насколько темно будет внутри. И лишь изредка гостиная озарялась лучами восходящего солнца.       – Заходи, – окликнула подростка Эйприл. – Знаешь, меня на такой странный фильм недавно затащили. Начинается с обычной студентки по обмену и заканчивается тем, что она превратилась во флэшку. Глупо, правда? – она уже вовсю возилась у плиты, засыпая в котелок ингредиенты.       Дон не знал, что на это ответить, и честно старался не думать о том, кто потащил её в кино. Старался делать вид, что не замечает разницы того, как она общается с этим человеком и с ним.       А разница есть.       С тем человеком она болтлива и улыбчива. С тем человеком она разговаривает на повышенных тонах и не боится его перебивать, дразнит и смеётся. И только когда они остаются с ней наедине. Относительно наедине. Она ведёт себя иначе. Апатично, спокойно, немного вяло, не перестаёт шутить и подначивать его по-доброму, но в её словах нет той энергии, что она тратит обычно для окружающих. Да и сами темы разговоров становятся немного странными и непоследовательными. Порой Дону казалось, что разговаривать с ней на равных может только Рафаэль или Микеланджело. Только их разумы, управляемые эмоциями по большей части, могли от и до понимать смысл беседы начинавшейся из ниоткуда и ведущей в грёбаное «никуда».       – Расскажи, чем сейчас занят? – просит она, видно, понимая, что диалог не идёт и начав разливать какао по кружкам.       – Сижу у тебя на кухне.       – А если чуть менее конкретно? – улыбается она, протягивая Дону тёплую кружку.       Он задумался, примерно прикидывая, о чём рассказать и как подать информацию для неё. Нет, можно было бы наверняка быть уверенным в том, что и заумные термины Эйприл выслушает с интересом и даже искренне будет пытаться их понять по контексту сказанного, но к чему это? Пусть Дон и не великий оратор, но при желании может даже «самую научную хрень» рассказывать интересно.       И рассказывает.       Обстоятельно, не торопясь, но всё же весьма увлеченно. Даже, пожалуй, увлечённо настолько, что не замечает, как разговор по принципу вопрос-ответ превратился в его монолог. Не замечая того, что Эйприл уже просто сидит напротив молча, сжимая тёплую чашку в ладонях и внимательно смотря на него своими голубыми глазами.       Должно быть, это всё из-за её дома. Это странное жилое пространство странно действует на всех, кто его посещает. Мистер О’Нил спокоен и собран как никогда. Лео кажется потерянным, видимо, из-за отсутствия оружия под рукой или же из-за того, что его попытки внедрить себя в окружающее пространство под любым предлогом встречают жёсткое сопротивление. Раф сонный и флегматичный, и даже Майки не столь назойлив, каким он обычно любит быть. А самого Дона обстановка делает уж больно болтливым, и братья не перестают подкалывать его, связывая язык без костей с высокими чувствами. Хотя, возможно, без них тоже дело не обошлось, кто знает.       Донни останавливает свой монолог и смотрит на Эйприл, что всё ещё сидит напротив практически неподвижно.       – Прости, я заболтался, – смущённо говорит паренёк, отставляя опустевшую кружку в сторону.       – Меня не напрягает. Ты звучишь уютно, – отвечает Эйприл, делая последний глоток едва тёплого какао с неизменной слабой улыбкой.       И что это должно значить?       Взгляд Дона падает на стопочку каких-то плотных листов, лежащих на краю стола.       – Что это? – забыв спросить разрешения, хватает листочки Дон.       – Да так. Заваленное задание по живописи, – отвечает она без особого энтузиазма и немного грустно. – Я решила попробовать записаться на занятия из любопытства.       – А почему заваленное?       – Ну вот, смотри, – Эйприл отставляет кружку в сторону, отнимает у Дона работы и выуживает из стопки листов формата А5 пару с изображением цветовых пятен, нарисованных при помощи акварели. – Мне нужно было изобразить только при помощи цвета, не формы, различные чувства или ощущения. Вот это, например, «дружба» и «любовь», как по-твоему, что из них что?       Дон снова смотрел на бумагу, анализируя задание. Вроде бы не сложно.       Первый листок от края до края покрыт сплошным градиентом, от верхнего левого угла до правого нижнего. Светло-горчичный при помощи бледно-жёлтого становился едва заметным розовым, а маленькие бесцветные капли попали на картинку не иначе как по случайности. Определённо это должно значить дружбу. Второй – психоделический калейдоскоп ярких красок. Самый тёмный из присутствующих цветов, алый, бросался в глаза причудливой спиралью в центре рисунка. Больше похожий на какой-то экзотический цветок, он закручивался, раскрываясь из своей середины, и вихрем захватывал все остальные цвета. Любовь, разве может быть иначе?       – Вообще-то наоборот, – отвечает Эйприл, чем вызывает недоумение в карих глазах Дона. – Из-за этого я и завалила задание. Изобразила чувства недостаточно очевидно, по мнению руководителя.       – Подожди, – замахал руками Дон. – Тебя попросили изобразить, что ты чувствуешь, и не зачли работу, потому что ты чувствуешь это не так, я правильно понимаю? – логическая ошибка в построении задания бросалась подростку в глаза куда сильнее того факта, что он ошибся в трактовке цветовых пятен.       – Да, – ответила девочка.       – Я не понял.       – Я тоже, – Эйприл взяла со стола грязные кружки и переместила их в раковину. Какао и молоко лучше отмыть сразу.       – Что собираешься с этим делать? – спросил Дон, указывая на листки?       – Не знаю, – пожала плечами Эйприл. – Выброшу, наверное. Всё равно переделывать.       – А можно мне их забрать? – зачем-то попросил Дон.       – Если хочешь, то да. Конечно.       Дон уже забрал своё оружие и сунул работы Эйприл за пояс, собираясь уходить, когда был остановлен окликом девочки, подошедшей к нему с бумажным пакетом для завтраков.       – Вот, – Эйприл быстрым движением сунула шуршащую коричневую упаковку в его трёхпалые руки. – Там печенье для вас, я его сделала только сегодня утром, и растворимый кофе для тебя. Ты вроде говорил, что тебе понравилось. И ещё, я бы хотела тебя попросить, – Эйприл немного запнулась, опустив лишь не мгновение глаза. – Не надо больше никаких признаний. Они тебя портят.       Короткие объятия, поцелуй в висок и обещание встретиться завтра.       «Не понимаю», – думал Дон, уже в убежище, сидя на кухне с чашкой кофе. Перед ним лежала пара листков формата А5 с бесформенными цветовыми пятнами. Дружба и любовь.       В комнату вошёл Майки, видимо, ведомый ароматным запахом печенья Эйприл, и, не особо церемонясь, взял выпечку из пакета на столе, попутно заглядывая брату через плечо.       – Это что? – спросил он, кивнув на листки.       – Рисунки Эйприл. Она разрешила их взять, – пояснил Дон, продолжая что-то выискивать в размытых цветах.       – Задание с эмоциями? – уточнил Майк скорее для самого себя. – Помнится, отец давал мне такое же когда-то. Это Любовь и дружба?       – Да, – тихо ответил Дон, переводя удивлённый взгляд на брата. – Как ты узнал?       В ответ Майки только пожал плечами и направился к плите, чтобы поставить чайник. У старой техники, работающей на электричестве, уже давно пора было заменить нагревательную спираль одной из конфорок, но Дон вспоминал об этом, только заходя на кухню. Да и то не каждый раз. Странно что из всех членов семьи о поломке ему напоминал лишь Лео, и то не особо активно, потому что сам стоял у плиты раз в месяц.       – И как по-твоему, что из них что? – Дони не ждал мгновенного ответа или вообще его наличия, просто хотел кое-что проверить.       Майк немного подёрнул плечами, словно за его спиной находился тяжёлый рюкзак с неудобными тонкими лямками, постоянно врезающимися в чешуйчатую кожу. Он снова подошёл к столу, взглянув на бумагу и, казалось, раздумывает больше над тем, говорить ему или нет, нежели над самим ответом.       Пастельные цвета – любовь, яркие – дружба.       – Почему это любовь?       Микеланджело определёно знал, что этот вопрос последует. Что если от первого он бы ещё мог отмолчаться, то от этого уже нет. Он бегло окинул взглядом вход в кухню. Занавеска, заменяющая дверь, не колыхалась и шагов излишне любопытных рядом не слышно.       – Выглядит мило, – тихо произнёс он, беря из пакета ещё одно печенье.