Ничего, кроме благодарности

За два года после смерти Шерлока доктор пережил все стадии горя. Смирение – именно это чувство обосновалось в его душе, и постепенно жизнь вошла в свою колею, чему, как ни странно, сильно поспособствовал Холмс старший. Простить Майкрофта за то, что тот подставил своего брата, у доктора получилось не сразу. Обида, боль и злость не давали четко видеть те обстоятельства, которые сгладили бы неровности в их непростых отношениях. Всего было слишком: слишком сильна боль от потери дорогого человека, слишком свежи раны предательства, слишком много недосказанности и лжи, слишком… тот был похож на своего брата. Но постепенно, замыкаясь в себе и полностью погружаясь в работу, Джон и не заметил, как прекратил ставить рядом слова «Майкрофт Холмс» и «предатель». Все началось через год после трагедии, когда они случайно встретились возле небольшого кафе. Конечно, доктор совсем не верил в такие случайности, особенно если они касались тех, кто носил фамилию Холмс. - Добрый день, Джон! Хотите, я угощу вас кофе? – предлагает Майкрофт, открывая перед ним дверь кафе и пропуская вперед. - Не откажусь, - понимая неизбежность ситуации и заранее смиряясь, доктор проходит в помещение, наполненное запахами свежих булочек и кофе. – Чего вы хотите? Мы не общались почти год, зачем же я вам понадобился? - Почему вы сразу думаете, что мне от вас что-то нужно? Может, мне просто хочется пообщаться с приятным мне человеком. Джон, вы всегда вызывали во мне симпатию, и даже не тем, что сумели найти общий язык с моим эксцентричным братом, а тем, что, пройдя такое количество неприятных жизненных моментов, остаетесь все таким же добрым и отзывчивым человеком. Вот так сразу столько фальшивой лести в глаза и точный болезненный удар прямо в сердце. Лицо Джона сводит судорогой, и Майкрофт понимает, что не стоило упоминать брата. - Простите, я не хотел вас задеть, - говорит он, заказывая им обоим по чашке кофе без сахара. Джону сразу вспомнилось, что с Холмсами в этом плане очень удобно: не надо ничего объяснять - они сами все вычислят. Как же он по этому соскучился. Так хотелось хоть иногда почувствовать, как рядом сидящий человек, словно фокусник, с легкостью раскрывает твои мысли и тайные желания. Обнажает пороки совершенно незнакомых людей, вызывая скрытую ненависть или явное раздражение. Он так отвык от этого. Майкрофт, конечно, не был настолько откровенно раздражительным, как Шерлок. Его способность видеть людей насквозь и опускать половину своих выводов, выдавая конечный результат с таким видом, словно это - прописная истина, и не знать этого просто смешно, смягчалась отменными манерами и красивой речью. Джон все это прекрасно знал и давно уже не попадался на удочку приятного голоса и улыбок. - Так зачем вы пришли, и что вам от меня надо? – решил все же уточнить доктор. - Я просто хотел поговорить, как это делают обычные люди, – Майкрофт скривился, словно словосочетание «обычные люди» вызвало у него сильную зубную боль. – Узнать, как ваши дела, - и он посмотрел Джону прямо в глаза. Доктора накрыло странное щекочущее чувство. Головой понимая, что старшему Холмсу явно от него нужны не только разговоры по душам, Джон всматривался в эти глаза и улыбку, думая: «А может, ему просто одиноко? Он ведь тоже его потерял и, возможно, ему так же больно, как и мне?» - Хорошо, давайте поговорим, как обычные люди, - соглашается доктор и заказывает еще бодрящего напитка. После они выпили много кофе и съели несметное количество булочек. Разговаривать с Майкрофтом оказалось довольно приятно: он мог поддержать любую тему, довольно ловко обходя некоторые щекотливые моменты. Джон даже забыл, с кем именно он разговаривает, и вспомнил только тогда, когда пришло время прощаться. - Вы ведь не просто так поговорить приходили? – спросил он. - Все вопросы давайте оставим до следующего раза, а сейчас… мне было очень приятно пообщаться с вами, Джон, - Майкрофт попрощался и вышел, оставив доктора с каким-то странным ощущением, что он что-то упустил, и из их разговора явно были сделаны выводы. Но какие? Джон не знал. Следующий раз наступил довольно скоро, а потом еще один, и еще. Они встречались в кафе, ужинали, гуляли в парке. Странно, но Джон стал ловить себя на мысли, что общаться с Майкрофтом ему нравится. Тот перестал неожиданно выдергивать его с работы или похищать прямо на улице, теперь, перед предполагаемой встречей, старший Холмс присылал ему смс, где вежливо интересовался, могут ли они сегодня увидеться. Постепенно и совершенно незаметно Майкрофт заполнил ту холодную пустоту, которую оставил после себя его брат, став неотъемлемой частью жизни доктора. Если Шерлок привносил в неё только хаос и адреналин, то его старший брат – спокойствие и надежность. Может, Джону не хватало именно этого? Всё свелось к тому, что доктор начинал жутко скучать, если Майкрофт надолго уезжал куда-нибудь по своим правительственным делам. Они не обсуждали это, хотя Джон догадывался, что старший Холмс знает: между ним и Шерлоком ничего такого не было, что бы там не говорили таблоиды. Просто доктор осознал, что был неравнодушен к детективу только тогда, когда уже ничего исправить было нельзя. Он смирился, только скорбь его была слишком горькой, с еле уловимым привкусом сигарет и кофе. Они не говорили о Шерлоке. О чем угодно, только не о нем. Постепенно их отношения перешли с уровня «просто знакомые» до «очень близкие друзья». По вечерам Джон, если не было работы, и Майкрофт освобождался пораньше, готовил ужин. Выучив, что именно и как любит старший Холмс, доктор колдовал на кухне Бейкер-Стрит, а Майкрофт, сидя в любимом кресле Шерлока, выдавал очередное количество занимательных историй. После сытного ужина, немного посидев и поговорив, они расходились – один поднимался наверх, в свою спальню, другой уезжал к себе домой. Недосказанность, словно густой туман окутывала их все больше и больше. Надо было поговорить, что-нибудь сделать, разорвать эту затянувшуюся паузу, но никто из них не шел на первый шаг. Так продолжалось ровно до того момента, пока Майкрофт не уехал в свою очередную командировку. Его не было так долго, что Джон успел не только сильно соскучиться, но и дошел до той стадии, когда ему стало все равно, что именно подумает про него старший Холмс, если он его обнимет. *** На лестнице темно, только слышно тяжелое дыхание двух мужчин. Воздух будто загустел и стал похож на черную, вязкую жидкость, никак не желавшую проталкиваться в легкие. Они еще не вошли в квартиру. Джон стоит на ступеньку ниже Майкрофта и смотрит тому в лицо - выражения не разобрать, но это не важно: доктор давно уже все решил. Ему чертовски надоело ждать, да и один раз помедлив и потеряв любимого человека, он сделал, как ему кажется, правильные выводы. Надо решиться и попробовать, хуже, чем было после, уже не будет. Но, как часто бывает с Холмсами, Джон опять ошибается - его целуют первым. Для этого Майкрофту приходится неудобно наклониться вперед, упираясь руками в перила лестницы. Он притягивает доктора к себе и, пытаясь не разорвать так нужный им обоим контакт, находит его губы. Тело Джона сразу охватывает волна восторга и блаженства. Это именно то, чего он хотел последние несколько месяцев. Так правильно и так сладко целовать старшего Холмса, цепляясь за его плечи, вдыхая ставший почти родным запах его одеколона, и только на самом краю уплывающего сознания Джону кажется, что он слышит наверху чьи-то шаги. - Я просил тебя присмотреть за Джоном, а не спать с ним! – произносит знакомый до боли голос, и доктор, подняв глаза, видит призрак, стоящий на верхней площадке лестницы. В голове становится совершенно пусто, мир уплывает, а доктор, полностью потеряв всякую связь с реальностью, хватается за Майкрофта с такой силой, что тот, не успевая среагировать, падает на него. - Картина маслом, и мой братец, как всегда, сверху. Просто изумительно! – ехидный голос и не думает затыкаться. Шерлок собственной персоной, живой, с любопытством рассматривает их. Грациозно поднявшись, Майкрофт подает доктору руку, но тот не видит: его внимание полностью сосредоточено на высоком человеке с черными волосами. Детектив почти не изменился, разве что еще больше похудел и осунулся, но это все тот же Шерлок. Тот же невыносимый тип, который в очередной раз вмешивается и разрушает и без того хрупкую личную жизнь Джона Уотсона. Все происходит слишком быстро: мысли разом заполняют голову доктора. Теперь его действия просчитывают два гения, и он не успевает опомниться, как уже сидит в своей гостиной на диване, а братья занимают оба кресла. - Ты не должен был приходить сюда. Тебе еще рано возвращаться. - О, нет. Я появился как раз вовремя: еще немного, и ты бы опять забрал …- тут Шерлок замолкает и как-то странно смотрит на еще не совсем пришедшего в себя Джона, - то, что тебе не принадлежит. - Я никого у тебя не забирал. Глупости. Ради своего мелочного эгоизма ты подвергаешь опасности все наше дело, на которое потрачено столько времени и сил. Джон вдруг чувствует страшное одиночество, его сердце снова вырезали на живую, прямо по старым, еще не совсем зажившим, шрамам. Казалось, грудная клетка словно вскрыта чем-то острым, и льющаяся оттуда кровь заливает пол, поглощая весь свет и все тепло в комнате. Доктора мутит, мысли текут как-то медленно, тягуче, словно воск, перед глазами появляются странные радужные круги. «У меня шок», - думает Джон. А перестрелка колкостями всё никак не закончится, и доктор снова чувствует себя на войне. Только война его - это не Афганистан или Ирак, а два гениальных человека, которые, судя по разговору и накалившейся атмосфере, скоро дойдут до братоубийства. Джону очень тяжело, тело ломит, словно он не спал несколько дней, и ужасно хочется уйти куда-нибудь, куда угодно, только чтобы быть не здесь, не с ними. - Вы можете разбираться друг с другом и дальше, а я хочу спать, - тихо произносит доктор и поднимается с дивана. Тут же, как по команде, оба брата быстро встают и делают странное движение руками, словно пытаются поймать, остановить его. - Нет, нет. Все завтра. Сейчас я не в состоянии слушать ваши гениальные теории, – доктор выставляет руки в защитном жесте и пытается выйти из комнаты, но его останавливают сразу два голоса, прошептав в унисон: «Джон!» Доктору не хочется слушать, что ему хотят сказать, и он просто сбегает в свою комнату, запирая дверь на ключ. Там, в одиночестве и относительном спокойствии, он может подумать обо всем. О том, что все тело снова затопила боль. Рана на груди ноет - ее края рваные и неровные, словно раскрывшиеся лепестки сказочного цветка. Звуки в комнате проходят сквозь него, как через слои паутины, тишина становится оглушительной, и Джону хочется вырваться из этого проклятого кокона, тогда он кричит и падает в удушающую темноту. Утро не приносит облегчения - около кровати, прямо на полу, с закрытыми глазами сидит Шерлок. - Что ты здесь делаешь? Уходи! - Разговаривать тяжело, и Джон пытается проскользнуть мимо в ванную, но рука детектива хватает его за ногу. - Нам надо поговорить об этом.. - О чем именно? О том, что ты жив или о том, что ты меня обманул? О том, что твой ненаглядный братец все знал и водил меня за нос? Ты об этом хочешь поговорить? – голос доктора срывается на крик. Ему хочется разорвать, сломать, покалечить Шерлока, только бы он тоже почувствовал эту невыносимую боль, что хранится в его груди. - Пусти меня, сейчас же! - Джон, ну пожалуйста! Джон! Вырываясь и не слушая, доктор сбегает в ванную. Там он долго стоит под душем, пытаясь унять головную боль, которая стеклянными молоточками стучит в висках, размышляя о том, что ему теперь стоило бы сменить квартиру. Здесь ему точно не дадут спокойно пожить. Жить – что за странное слово. Раньше он просто существовал, отдавшись размеренному течению. Казалось, что после смерти Шерлока бурный поток иссяк, и пришло затишье, но нет, ему не дали раствориться в этом омуте, а тут же вытянули за шкирку, как маленького глупого щенка, и вовлекли в новый, еще более стремительный водоворот. И еще кое-что не давало Джону покоя: что же теперь делать с Майкрофтом?