Воспитание страхом

      Сознание Феликса начинало проясняться. Парализующая боль в руках и ногах сводила тёплый разум к страху и панике. Постепенно пелена абсолютно обсидианового дыма становилась миражом перед мутными лютиковыми глазами, а мысли, как капля по капле стекались в океан раздумий. Различая картины перед глазами, и фокусируя взгляд на противоположной стене блондин поднял взгляд, и перевёл тот на стену позади себя.       Солнце. То самое, юное, беззлобно сияющее дитя космоса и бесконечного счёта галактик. Такое тёплое, наивное и добродушное, дарящее тепло и ласку всему окружающему. Его энергия, его желание жить в добре и мире заставит расплыться в блаженной улыбке. Хочется так и пойти ему навстречу, и протянув руку, отправиться туда, где тебя поддержат и утешат, где ты будешь любим. Но оковы, которые он заметил только сейчас, отменяли все его мечтания о хорошем конце. Печально, что Феликсу было слишком трудно даже подняться с пола. Цепи были вбиты так, что его похолодевшие руки не были ему видны.       Сколько сейчас Феликс не дергался, и не пытался закричать, он точно понимал, что ему вряд ли кто-то ответит. Он ощущал себя жалкой мушкой в чьей-то клейкой и цепкой паутине. Но блондина одолевал один очень смутный вопрос. Кто мог его похитить из его прекрасной Фелиции, обители вечного счастья и радости? Ведь в карточном пространстве обитает только он и его братья. Насколько хорошо он всех знает, но на такое гостеприимство не способен никто. Разве что… Пиковые?       С самого начала их существования старшая и самая могущественная масть была подозрительна в абсолютно всех вещах. Их вечная борьба за лидерство с остальными, их выделяющиеся характеры и полнейшая подозрительность. Всё указывало на то, что в плену Феликс по идее кого-то из них.       Блондин нервно затрясся. Его руки автоматически сжались в кулаки, а на лице появился злобный оскал, а лицо начало багроветь от обиды. Валет выпрямился, показывая, что у него осталось чувство достоинства, и глотая максимальное количество воздуха, вскричал так, что бы его слышал весь Карточный мир. Голос стал максимально грубым и низким. — Вару, если это розыгрыш, то максимально идиотский! Отпусти меня! Ты ещё пожалеешь об этом, зелёный кусок дерьма!       Глаза Феликса становились темнее, лицо застыло в жуткой гримасе, попытки выбраться из плена продолжались. Блондин открывал свою тёмную сущность, теряя лицо с воплощения добра до жуткого типа, готового вырезать на лицах людей улыбки. Он желал прижигать шрамы в виде улыбок на лица, делать всё, лишь видеть улыбку, даже не смотря на то, как в его голове после этого эхом отдавались стоны боли при подобных операциях. Вот и сейчас, Феликс млел от мыслей, как же сильно ему хочется навредить Валету Пик, старшему по силе среди Габриэля, Феликса, Зонтика.       В какой-то момент, лицо Черва застыло в максимально жуткой гримасе, он услышал шорох из угла темницы. Тело устремилось вперёд на звук, но лязг цепей позади делал кости руки клона похожими на крылья птицы. Связки и сухожилия в плечевом поясе были готовы сдаться и разорваться, настолько сильно валет рвался к врагу.       Разум покинул валета, а из горла вырвался безумный смешок, когда из тени показалось обгоревшее от крови кимоно, и алый свет глаз. Стук деревянных гэта по пыльному полу, и выход своего истинного похитителя на свет заставил Феликса застыть с безумной улыбкой на лице. Данте, его сенсей сейчас стоял, не выражая никаких эмоций. Это не было похоже на него. Где его улыбка? Где чёртова улыбка, которая вдохновляла Феликса на добрые дела? Невольно из глаз Феликса потекли текли слёзы, а смех продолжал вырываться, его невозможно было сдержать. — Учитель… Сенсей… Но… Почему? ПОЧЕМУ Я ЗДЕСЬ?! — четвертый перешел на бас от своего тенора буквально за пару вдохов, и вновь попытался вырваться, надеясь, что оковы чудесным образом упадут на пол, и эта чертова боль прекратится.       Данте прикрыл глаза, и вновь ушел в темноту. Шарканье прекратилось, пока внезапно из темного угла не появилась огненная сфера. Данте стоял объятый огнем, и зажег небольшой камин. В глаза Валета блеснул зайчик от его шпаги. Данте, ставший за период из расставания похожим на зверя начал медленно походить к Феликсу, высекая искры от лезвия по полу. Мерзкий звук заставил Феликса зажмуриться в недовольной гримасе. Открыв глаза, его учитель уже стоял перед королём Фелиции, и смотрел пустым взглядом.       Зрачки Феликса сузились от внезапного ощущения и жжения, и течки чего-то теплого по его лицу, пока не увидел, как его одежду начинает окрашивать кровь. Она лилась ровно в такту его сердца, а учитель стоял перед ним, слизывая кровь с ножа. Феликс попытался облизнуть губы от одного уголка к другому, и проходя это расстояние, внезапно ощутил этот металлический привкус на своём языке. При этом другой уголок губы почему-то не хотел останавливать его язык. Язык шёл по мягкой пульсирующей плоти, но его обветрил наружный холод. Дойдя до коренных зубов, Феликс только тогда осознал, что король настолько молниеносно провел лезвием по его рту, что прорезал щеку насквозь. — Где твоя улыбка, Феликс? — поднял густую бровь Данте, смотря на своего ученика. — Кажется, она недостаточно хороша. Надо продолжить с другой стороны, но так, чтобы ты это всё почувствовал…       В Червовом начали просыпаться его инстинкты самосохранение, а вместе с этим и его темные личности. Как так выходит, что теперь он сам должен улыбаться всю жизнь? Разве может он улыбаться, когда ему настолько больно? Феликс дернулся вперед, и взревел, как бешенный зверь, коим он был и всегда, но отлетел в стену, сильно ударяясь головой и поднимая пыль вокруг. Зрение затуманилось, а Данте навис над ним, садясь на его живот. Пока его добыча не была способна давать отпор, Данте вновь взялся за лезвие ножа, и принялся делать вторую часть своей улыбки.       Лезвие вонзилось в кожу, как в масло, но в этот раз оно было раскаленным до белого каления. От кожи начал идти дым, а в нос ударил запах горящего человеческого мяса. Данте вел своим ножом медленно, наслаждаясь процессом, ведь в данный момент он художник, не Феликс. Внезапно Феликс очнулся, и взвыл от адской боли. Глаза дергались, и наливались кровью, все тело мучалось в судорогах, а в области паха тоже появилось странное тепло. Язык прожгло лезвием ножа, ухом слышалось шипение собственной кожи, и чувствовался привкус жаренного мяса и крови во рту. Данте схватил Четвертого за шею и принялся душить, продолжая издевательство.       Неизвестно сколько это продолжалось, личности Феликса менялись одна за другой. Его человеческое счастье и оптимизм сменялись мыслями свернуть шею Данте. Лезвие вновь дошло до уха, и вышло из щеки. Феликс закатил глаза, дергаясь в приступе о боли, его ноги были залиты собственной мочой.       Выдохнув, Данте встал, вернулся в угол, где стояло небольшое зеркало. Вернувшись к ученику, Третий схватил того за волосы и показал в зеркало свой результат работы. Феликс едва различал что-либо перед собой, и сквозь слезы увидел адские шрамы с обеих сторон до ушей. Голова тряслась, а дыхание начало учащаться.       Бледное лицо, заостренные зубы, обезумевший взгляд… Теперь, Феликс осознал, как все эти годы, его видел его наставник. Он монстр. Монстр, который никогда не изменится. Чтобы он не делал, от себя и своей истинной сущности не уйдешь никогда. Это заставило выжать из себя жуткий смех. Каждый вдох, каждый выдох превращался в смех вместо криков от боли. Феликс смотрел на свое истинное отражение и смеялся с самого себя.       Данте смотря на то, как его ученик встал на свой истинный путь решил устроить ему «проверку». Он вонзил нож в его спину. Прямиком в хребет. Нож задел позвоночник, от чего Феликс начал ощущать онемение ног. Но ему было плевать, он продолжал смеяться.       Только сейчас Данте достал флягу и вылил ее содержимое вокруг. Кровь, капающая на пол смешивалась с прозрачной жидкостью, образуя невиданные до этого момента жизни Феликса узоры. Нос жгло от подобной вони, в глазах мутнело, а мозг хотел прочувствовать запах ещё раз, и ещё раз. К горлу Феликса подступал неприятный ком, обжигающий пищевод, а через мгновение желудочный сок с остатками пищи расплескался по полу. Четвёртого выворачивало со всего вокруг, в глазах продолжало темнеть.       Даже не замечая дорожку пламени к себе, Феликс исподлобья взглянул на своего мучителя, и гнев в его глазах становился истерикой. Пламя начало сжигать запачканную кровью и рвотой одежду, и потихоньку пекло кожу. Страшные муки превращали Феликса в марионетку на поводу своих эмоций, и его лицо менялось с каждой секундой. Данте шептал: «Отрицание, гнев, депрессия, торг, принятие». Эти слова отзывались в Феликсе, он будто шептал в такт своему учителю, пока не вскричал от жуткой агонии по всему телу. Пламя съедало каждую клетку тела, не оставляя ничего живого после себя.       Даже если бы Феликс и паниковал и пытался уйти от пламени, то кинжал в его спине навсегда лишил его способности шевелиться. Окинув взором своего некогда учителя, на лице Четвертого застыла та самая — добрая и миролюбивая улыбка, с которой он явил себя, как только Создатель дотронулся до карт.       Данте долго наблюдал за этим действием, пока не понял, что наступил конец. Улыбка Феликса принесла ему покой. Третий опустился на колено около своего ученика, и закрыл ему глаза. Теперь Червовый будто спал. — Теперь ты свободен. — вздохнул Данте, и поднимая кинжал, тот поднял взгляд на солнце.