Heavily Condemned

Феттел вползает ему на колени, ерзает, устраиваясь поудобнее, и облизывается; от Феттела пахнет кровью так остро, что сдерживаться становится почти невозможно. - Ну же, - шепчет он, и шепот его - как мед с утонувшей в нем пчелой, уже расчехлившей жало. - Ну же, братик. Да начнется грех, - он смеется почти беззвучно, цепляет подбородок длинными пальцами и, уткнувшись в чужую шею, с наслаждением втягивает воздух носом. Запланировано явно было иначе, но им обоим глубоко плевать. Пакстон нетерпеливо вскидывает бедра навстречу, вцепляясь в длинную шерсть, и стонет так, словно ждал этого уже много лет; закатывает глаза так, что видны только белки, кусает губы до крови - Пойнт слизывает ее, не прекращая двигаться, втрахивая брата в бетонный пол, она соленая и сладкая одновременно, и Пойнт довольно рычит, скаля зубы. Пакстон не перестает изгибаться по-блядски томно, даже оказавшись под сорвавшимся, потерявшим голову оборотнем; ни секунды резкости, ни одного рывка, и это бесит сильнее, чем Пойнт мог бы представить. Он даже кончает с каким-то наигранным и мягким стоном, проникающим прямо в мозг, минуя уши; и выгибается при этом так, что едва не встает на лопатки, цепляя членом покрытое шерстью чужое брюхо, и сжимается так, что двигаться становится совершенно невозможно, и ресницы трепещут как-то слишком по-женски, и... И Пойнт, кончая следом, едва не прокусывает ему плечо насквозь, лязгнув длинными челюстями у самой кожи.