Heavily Condemned

Стандартная застольная беседа - молчащий старший, слушающий младший; молчит старший очень выразительно, а думает - и того хлеще, и совершенно не удивляется, когда сорвавшийся младший кидается на него с кривым разъяренным оскалом, слишком похожим на обычную его улыбку. В пылу потасовки они ломают стол - вокруг разлетаются щепки и осколки, с пронзительным стоном трескается пополам тарелка (зеленая, почти выцветшая кайма, этот набор старший купил на первую зарплату), подламываются ножки старший прижимает младшего к полу и скалится, и думает с ласковой ненавистью про гармонию, с которой сочетаются рот и пистолетное дуло; младший молчит и смотрит, и в ответ на очередную мысль (кажется, "какого хрена ты пялишься") хватает брата за плечи и, притянув, впивается в губы, и это не то поцелуи, не то все же укусы - жестокие, жадные, до кровавого привкуса во рту и где-то посередине одного из них младший, дернувшись всем телом, выгибается - хлесткое движение, как кнутом щелкнули, и ноги надежно скрещиваются за чужой спиной, и держит он крепче вьюнка, и, прянув навстречу бедрами, оказывается на брате верхом, хватает за руки, когтит грудь, раздирает вечно заедающую молнию, дает топить зубы в своем горле, внезапно окогтившимися пальцами расстегивает ремни - сначала себе, потом брату, брат не двигается, но его тело хотело бы; брат впивается в пол, оставляя на нем длинные царапины, брат запрокидывает голову, прикладываясь затылком об пол, брат молчит, но даже думает срывающимся голосом, который хотел бы заставить звучать иначе - поторопись, думает, он, делай что хочешь, только быстрее, потому что я не знаю никого отвратительней тебя, я не хочу быть рядом с тобой, я хочу, чтобы ты пропал, и младший подчиняется, и все мысли старшего захлестывает долгий стон, и старший еще пытается лицемерить, вскидывая бедра навстречу, и все повторяет о своей ненависти, будто это что-то меняет.