Дыхание вечной зимы

      Перо чиркнуло по желтоватой бумаге, выводя завиток последней буквы, и было аккуратно отложено в сторону. Немолодой альтмер выпрямился и с утомлённым вздохом откинулся на спинку жёсткого каменного кресла, разминая пальцы и окидывая удовлетворённым взглядом результат своих трудов. Каждый из восьми небольших листов бумаги, кое-как скреплённых толстой нитью, был с обеих сторон исписан мелким неровным почерком. Синдерион, сколько себя помнил, всегда писал торопливо и неразборчиво, и если простую письменность тамриэлика ещё можно было как-то понять, то написанная его рукой замысловатая вязь альдмерис была совершенно нечитаема.       Рядом на столе, среди бесчисленного множества алхимических ингредиентов и исчёрканных листов бумаги, стоял тяжёлый глиняный горшок с удивительным растением, увидев которое впервые, Синдерион пришёл в восторг. Когда он ещё держал свою небольшую лавку в Скинграде и влачил размеренное существование городского алхимика, проезжий бретонец-путешественник принёс ему тонкий корешок, увенчанный широкими и жёсткими алыми листьями в лиловых прожилках; альтмер, изучавший растения большую часть своей жизни, опознал в загадочном экземпляре неизвестный ему доселе вид корня Нирна и за определённую плату получил информацию. Далее путь алхимика, как оказалось, лежал в Скайрим, а затем... Синдерион хотел поначалу возмутиться, решив, что ушлый бретонец задумал обвести его вокруг пальца, однако что-то заставило его поверить. Быть может, то, как побелел человек, нервно сжимая кулаки и рассказывая о - подумать только! - Чёрном Пределе, огромной естественной пещере глубоко под землёй, где стоит Тихий город, сквозь века освещаемый созданным двемерами искусственным солнцем.       Синдерион привалился к пыльной каменной стене коридора, силясь отдышаться после крутого подъёма. Кровь бешено стучала в висках, в ушах раздавался звон, перекрывая даже гул двемерских механизмов. С высокого потолка то и дело сыпалась мелкая каменная пыль, оседая на лице и волосах, отчего эльф отчаянно чихал и кашлял, испуганно замирая, когда эхо разносилось далеко по длинным полутёмным коридорам. Казалось, что за ним неизменно пристально следят сотни внимательных невидимых глаз, хоть Синдерион и знал, что в двемерских городах уж давно не осталось никого, кто способен видеть. У двемерских сфер были лица, отлитые искусными кузнецами гномов, однако глазницы их были, разумеется, слепы - не нужно им зрение, их болты и без того бьют по цели без промаха. Незрячие же фалмеры, хоть и не состояли из металлических пластин и шестерней, были теми же механизмами с отточенными за века подземного заточения рефлексами, что руководили их действиями не хуже заложенной двемерами программы.       Альтмер выпрямился в полный рост, чувствуя кожей на шее жар, исходящий от металлических труб под потолком; он прислушался, боясь уловить шаги в темноте, охватившей ту часть коридора, которую ему предстояло пройти. Где-то далеко снова мерцал маячок света, пробиваясь сквозь мрак маленькой путеводной звездой. Однако до него ещё нужно было добраться, шагнув в неизвестность, которая пугала до дрожи. Темнота впереди насмешливо скалилась бездонной чёрной пастью.       Никогда ещё Синдериону не было так страшно.       Алхимик изо всех сил налёг на очередную тяжёлую дверь, полный непонятной отчаянной надежды на то, что за металлическими створками окажется что-то иное, нежели новый длинный коридор. Она нехотя поддалась, отвратительно скрипя несмазанными петлями, и из расширяющегося проёма на Синдериона дохнуло влажностью и странным, ни на что не похожим запахом. Альтмер потёр рукавом воспалённые от недосыпания веки и, коротко воззвав к Ауриэлю, снова шагнул в неизвестность.       За дверью оказалась ровная каменная площадка, абсолютно пустая, если не считать загадочной механической установки, по своей конструкции напоминавшей арбалет, только огромный, рассчитанный на четыре болта, каждый из которых - алхимик поразился, не зная, зачем здесь нужно такое оружие, - был длиной с руку альтмера, да и толщиной с неё же. Обойдя странное оружие подальше - на всякий случай - Синдерион подошёл к краю площадки, не в силах больше сдерживать любопытство. И замер.       Над ним огромным тёмно-обсидиановым полотном расстилалось настоящее ночное небо. Свод пещеры был усыпан мириадами нежно мерцающих светлячков и терялся высоко над головой, будто небесная бездна совершенно другого мира с утопающими в черноте голубоватыми холодными звёздами. Мягко сияли и полупрозрачные синевато-лиловые грибы, будто впитавшие в себя нежный свет. Они покачивались на тонких ножках, словно от неощутимого ветра, мерцая лиловыми искрами на шляпках. Устилающий землю травяной ковёр был также полупрозрачным, с чуть заметной голубизной; на тонких травинках алмазно поблёскивали капельки росы. Зачарованный, Синдерион перевёл взгляд вдаль и вздохнул потрясённо, не в силах поверить в увиденное. Над всем этим воплощением чьих-то красивых фантазий - а подземный мир выглядел именно так - тепло сияло солнце, закованное в завитки тёмного металла; сияло над пустынными сверкающими равнинами и - алхимик всё ещё не мог поверить - над величественным многоярусным городом, башни которого, казалось, едва ли не царапали мерцающий свод пещеры.       Путешественник предупреждал, что Чёрный Предел безумно опасен. Он может завлечь, отвести внимание, оплести чарами, а потом безжалостно убить клинками фалмеров и острыми арбалетными болтами двемерских сфер. И лишь теперь альтмер осознал, что понял слова человека совсем не так. И вся его уверенность в своей устойчивости к магии и внушениям - ничто.       Бретонец не счёл нужным сказать, что Чёрный Предел столь невероятно ярко, невыразимо прекрасен.       Синдерион клял себя за беспечность, достойную самоуверенного юнца, но не его, лучшего алхимика в Скинграде; высокого эльфа, что видел Саммерсет, прекрасную родную землю, на которую он, верно, уже не сможет вернуться. Довольно слабое заклинания школы Восстановления позволяло облегчить боль, но ровно настолько, чтобы стонать сквозь зубы, а не кричать, срывая голос. Однако магия вместе с кровью утекала сквозь пальцы, и скоро альтмер мог лишь негромко выть от боли, непрерывно кашляя кровью на пороге собственной лаборатории. Синдерион не тешил себя надеждами. Уж он-то алхимик, он смыслит во врачевательстве и сразу понял, хоть и панически боялся признавать: рана смертельна, и ни магией, ни зельями её не исцелить.       Чувствуя, как предательски разжимаются непослушные пальцы и троится перед глазами мир, постепенно поглощаемый тьмой, альтмер старательно представляет себе весну на Саммерсете: лилово-красный пахучий цвет плодовых деревьев, тёплый белый песок и пенные гребешки на прозрачной лазури волн - тёплые воспоминания юности, радость счастливо прожитых молодых лет.       Скоро всё скрывается под чернильной пеленой забвения, однако за миг до этого меркнет образ родной земли, за который так старательно цепляется Синдерион. Последнее, что он видит, - то ли грустно, то ли насмешливо мерцающее небо Чёрного Предела.