thirsty souls.

– Бэкхён-а, я дома! - Входная дверь звучно закрылась, и увесистый рюкзак полетел на пол под радостный, чуть басистый вопль Чанёля. Это стало таким привычным – мельтешащий под ногами мальчишка, встречающий его дома после занятий, ярко улыбающийся, такой забавный. Чанёль и не заметил, как маленький призрак стал частью его повседневной жизни. Такой правильной, необходимой частью, что невольно начинаешь волноваться, когда он не появляется в прихожей, стоит только вставить ключ в замочную скважину. Бэкхён пытался выглядеть нормально, казаться если не живым, то хотя бы законно существующим, как можно больше передвигаясь на своих двоих и как можно меньше появляться в темной дымке в самых неожиданных местах. В первую очередь потому, что не хотелось напоминать Чанёлю о том, кто он на самом деле, а еще потому, что со старшим Бэкхён вспоминает каково это – жить, чувствовать течение времени, и самое важное – свое причастие к этому. – От тебя соседи еще не шарахаются? - Бэкхён выглядывает из гостиной, лениво подходя к старшему, смотря как тот стягивает пыльные кеды. – С чего бы? - Ёль подхватывает рюкзак, направляясь на кухню, чтобы поставить на плиту чайник и наконец отогреть замерзшие пальцы о чашечку горяченького. На улице становится все холоднее. Осень незаметно подкрадывается, заключая в свои объятия когда-то пестрящий зеленью город, оставляя за собой редкие вкрапления золота и холодный ветер, что пробирает до костей. Скоро придётся наведаться домой, просто чтобы забрать немного своих вещей, как минимум прихватить кожанку и обязательно забрать любимую гитару. Играть на той балалайке, что хранится у бармена в подсобке, мягко говоря, отвратительно, его музыка может рождаться только на его «малышке». – Да ты же выглядишь как натуральный шизик, когда здороваешься со мной, - Бэкхён не может сдержать издевательского смешка, смотря, как старший бросает на него недовольный взгляд. – Позовешь, когда закипит чайник, а еще лучше выключишь и нальешь мне чай! - Он старательно игнорирует отпущенную ему шуточку, хотя сам впервые задумывается над тем, что о нем думают соседи, которые, не дай бог, слышали его радостные вопли на весь дом. Бэкхён недовольно хмурится, переводя взгляд от такого же насупившегося Чанёля к чайнику и обратно, но старшего и след простыл. Он переодевается в домашнюю одежду дольше обычного, пытаясь вспомнить, как же так получилось, что он докатился до такого. Нет, выглядеть наркоманом, наркоторговцем, бандитом, преступником, да даже проституткой было для него уже привычным. С его-то внешним видом вообще было бы странно рассчитывать на хорошее отношение к себе от людей «далеко за пятьдесят». Но чтоб прям «шизик», это уже слишком, так глядишь и до кареты с мигалками дело дойдет, нужно если не завязывать, то хотя бы вводить правила поведения «при свидетелях». Он по привычке натягивает теплые носки, которые в жизни не носил в доме, но без которых теперь крайне сложно передвигаться по полу, учитывая, что рядом находится постоянный аккумулятор холода. Бэкхён, помнится, долго обижался тогда на просьбу старшего чуть прибавить температурки, но одна только фраза разом выбила из Чанёля все желание шутить на эту тему. «Ты видел когда-нибудь теплых мертвецов?» – младший в тот момент выглядел поистине пугающим, его голос стал жестким, а лицо не выражало ни одной эмоции, которые обычно пестрили целым ураганом на точеной мордочке. Чанёль раз и навсегда уяснил, что шутить на эту, да и пожалуй, на все другие темы, не стоит. – Ты чего не зовешь? - Ёль влетел на кухню, чуть не снося непонятно откуда появившийся посреди дороги стульчик, подлетая к плите. – Так я выключил, - фыркает в ответ младший, словно это само собой разумеющееся, и на самом деле именно Чанёль неотесанный орангутанг из джунглей, который печку ни разу в жизни не видел. - Правда, наливать сам будешь, я тебе в слуги не нанимался. – Слуги… да от тебя мусора больше, чем от меня и Сэхуна вместе взятых, - Ёль бурчит себе под нос и на самом деле ожидает какую-нибудь дрянь, прилетевшую ему в затылок, вроде ложки или блюдца, которое однажды тоже повстречалось с его черепушкой. Бэкхён не отвечает, хотя прекрасно все слышит, ограничиваясь весьма красивым, оттопыренным средним пальчиком в лицо старшему, стоило только тому повернуться к столу. Чанёль даже не обижается, он тоже так порой делает, когда аргументы в спорах с этим несносным мальчишкой заканчиваются, и высовывает ему в ответ язык, усаживаясь напротив. Бэкхён тихо смеется над ним, продолжая наблюдать за старшим, пока тот не отогреется и не закончит обедать. Такая вот маленькая, очень милая привычка – вместе садиться за стол, хоть одному из них это и ни к чему. Появившаяся всего за неделю, но ставшая такой необходимой, пожалуй, им обоим. – А ты не чувствуешь голода? - Чанёль сам не замечает, как вопрос срывается с его губ. Он частенько думал об этом, да и многом другом, но спросить не решался, было как-то страшно и даже неловко колупать и без того незатянувшуюся рану мальчишки. – Нет. - Младший качает головой, хоть и с заметной неохотой. Он не любит говорить об этом, о прошлом, о настоящем, о том, какой он сейчас и каким был, но Чанёль так искренне интересуется, а еще он нравится ему. Очень нравится. С ним хочется делиться тем, что уже так давно наболело. - В первое время чувствовал и голод, и жажду, и даже боль, но все это быстро прошло, наверное, за неделю, может чуть больше, я и не вспомню уже. Чанёль только кивает, дожевывая бутерброд. Больше задавать вопросов он не собирается, видит же, как тому неприятно говорить о чем-то из прошлого, и, честно сказать, корит себя за то, что позволил вопросу сорваться с его губ. Каким бы вредным мальчишка ни был, он все еще ребенок, хотя и это сравнительно. Просто Чанёль как-то прикинул, что если бы в тот день, шесть лет назад, ничего не произошло, сейчас Бэкхёну было бы уже двадцать два, в то время, как самому Ёлю только двадцать. – Жуй быстрее, я хочу успеть посмотреть одно шоу, которое начнется через двадцать минут, включишь мне телевизор? - Младший быстро меняется, его настроение скачет как разряд высокого напряжения, и Чанёль с трудом успевает за его переменами. – Ты ведь сам его включаешь, - тот любопытно изгибает бровь, потому что точно помнит, как Бэкхён сам включил телевизор всего пару дней назад, а теперь просит его помочь. – Тебе жалко что ли? - бурчит в ответ младший и обижено отворачивается. Ему просто не хочется признаваться, что с каждым днем становится все труднее делать подобные вещи. Раньше он почти все свое время проводил будучи незаметным, невидимым ни для кого в своей карманной вселенной, но с появлением в его жизни Чанёля он все больше пытается казаться человеком, походить на живого, при этом делая ровно столько же своей «сверхъестественной хрени», как любит выражаться сам старший. Это отнимает слишком много сил, и ему уже не хватает ночи, чтобы вернуться в нормальное состояние, как было в первые несколько дней. Они сидят на диване, глупо таращась в очередную несмешную передачу с участием кучки айдолов, которых Чанёль видит впервые, да и Бэкхён, честно говоря, тоже. За последние шесть лет появилось много нового, чего он не мог наблюдать, ведь не каждый здешний жилец был так же любезен как Ёль. Тот, в свою очередь, считал передачи подобного рода сугубо бабским уделом, и его немного удивлял мальчишка, который с таким интересом смотрит подобные вещи. Все же младший был для него загадкой без ответа и даже надежды на него. А ведь Чанёль за последнюю неделю успел задать не один вопрос Сэхуну, который среди них двоих мог по праву называть себя знатоком сверхъестественной дряни и большим фанатом всего, что имеет пометку «хоррор». Он, к слову, рассказал своему хёну много интересного, хоть не упустил шанса и поиздеваться над старшим, который в свои двадцать лет внезапно стал выглядеть на все шестьдесят, уверовав в призраков и плохую карму, цепляется за любой хоть мало-мальски возможный вариант как за святую истину. – Бэкхён, - Чанёль зовет его как будто невзначай, даже не уверенный, что младший его вообще услышит, поглощенный все тем же шоу, но тот, словно нараспев, тянет вопросительно «Ммм?», даже не поворачиваясь к старшему. - А можно спросить? Чуть недовольный взгляд скользит по нарочито расслабленному телу Ёля, словно прикидывая, что он может спросить, и как велико желание Бэкхёна вообще давать какие-либо ответы. Желания мало до безобразия, но он все ровно согласно кивает, вновь отворачиваясь к экрану. – Ты в последние пару дней выглядишь совсем уставшим. - Младший вновь косится на Чанёля, но тот, словно не замечая, смотрит в телевизор, продолжая. - Мне Сэхун много чего рассказывал на днях, ну знаешь, увлекается он всяким… - Бэкхён хмурится еще больше, и Ёль это чувствует. Ему и самому не очень хотелось вновь лезть туда, куда не зовут, но младший и правда выглядит не очень, даже как для призрака. - Когда я только пришел, я не мог видеть тебя, но ты мне такие концерты устраивал… Сейчас я вижу тебя все время, и ты не можешь даже телевизор включить, хотя до этого устраивал массовые галлюцинации на уровне землетрясения. – Тебе-то какое дело, или опять концерта захотелось? - Младший отворачивается, скрещивая руки на груди. Ему это не нравится, и в особенности то, как Чанёль, сам не понимая того, лезет именно туда, куда нужно. Это бесит, потому что Бэкхён ведь не пристает с расспросами о его отношениях с семьей, хоть и знает, что там просто карьер с дерьмищем. Нет, он ждет, когда Чанёль сам с ним поделится. – Нет, просто… - старший как-то слишком быстро тушуется, натыкаясь на очередные колкости, которых за последнюю неделю хватило бы на создание огромного войска ёжиков и пару кактусов метра под два в высоту. - Я волнуюсь о тебе… Теперь уже приходит очередь тушеваться Бэкхёну. Сейчас он и не вспомнит, когда ему говорили подобное в последний раз, еще и так искренне, что хочется разреветься и броситься в чужие объятия. – Знаешь, если тебе что-то нужно, ты можешь сказать мне, если я могу помочь, я обязательно это сделаю, - Чанёль говорит уверенно, с такой самоотдачей, словно и впрямь готов ему звездную пыль достать, если попросит, а то и целую звезду. – Что, например? - Бровь любопытно изгибается, и младший уже с нескрываемым интересом смотрит на сжавшегося в собственном смущении Ёля. – Да что угодно, вдруг ты кровью местных жильцов питался, а тут я… - Чанёля не останавливает даже осознание того, какой это был бред, но вот звонкий смех младшего вызывает ответную улыбку и в нем. – И ты бы притащил мне крови? - Бэкхён хохочет, видя, как тот кивает болванчиком, и думает, что Чанёль – самое странное, что было в его жизни, даже с учетом того, что сам он, вроде как, давно мертв. Просто такая бескорыстная самоотдача высокого, брутального парня, чьи щеки чуть порозовели, заставляет умиляться. – А почему нет, я бы постарался сделать для тебя что-нибудь, чтобы тебе стало лучше. - Чанёль просто светится своей наивной искренностью, щенячьими глазами смотря на младшего. Он ведь и правда попробовал бы. Он привязался. Не избалованный чужим вниманием, заботой, да даже человеческим отношением к себе, Чанёль просто не смог устоять. Бэкхён, который интересовался, как прошел его день, который выслушивал долгие рассказы о «чертовом Сэхуне», и переживал, когда Ёль задерживался на подработке до самого утра, внезапно стал ему почти родным. За одну неделю младший успел стать для него воплощением идеальной семьи в одном единственном человеке. Бэкхён был слишком хорошим для него, и Чанёль испытывал фактически неконтролируемое желание отблагодарить, сделать хоть что-нибудь, чтобы показаться, что для него это все не пустой звук. Что он ценит само присутствие мальчишки в его жизни. Бэкхён теряется от такого заявления и того, сколько преданности и… любви виднеется в глазах старшего. Светлой любви, теплой, как брат должен любить брата, или, может быть, сын свою мать. Младший все еще помнит это чувство, ведь он очень любил родителей, а вот Чанёль его совсем не знал, и то, что делает для него Бэкхён на самом деле, кажется ему чем-то ценным. – Тогда… - мальчишка прочищает внезапно охрипшее горло, шумно сглатывая и наблюдая, как нетерпеливо отзывается старший на его голос. - Ты не будешь против, если иногда я буду… если иногда ты не будешь видеть меня? – Совсем нет, - Ёль активно машет головой из стороны в сторону, от чего светлая челка спадает на глаза, закрывая весь обзор. - Для тебя это важно, да? – Вроде того, - Бэкхён ведет плечами, даже не зная, как объяснить, и уже не удивляясь своему желанию в принципе вдаваться в объяснения своих метаморфоз. - Слишком тяжело находиться в таком состоянии постоянно, мне нужно время от времени уходить «туда», чтобы отдыхать. – «Туда»? Куда «туда»? - Чанёль щеночком клонит голову в сторону, и Бэкхён задумывается на пару секунд, как в таком парне умещается столько сторон, но быстро отгоняет эту мысль, ему еще будет время над этим поразмыслить. – Это как карман во времени: место, которое отстает от общего течения всего на сотую долю секунды, из-за этого люди не видят меня, но я вижу людей, словно находясь под колпаком призмы. - Бэкхён может объяснить это только так, потому что все намного глубже, чем «видно – не видно». Словно другая реальность, где ему проще дышится, где многим больше предметов, которых он может касаться, где он появился, и где находился долгое время, пока не нашел способ приходить сюда. - Оттуда я начал свое существование таким, какой есть сейчас, и там мне легче находиться. – Тогда ты должен пойти и отдохнуть, - серьёзно говорит старший, хмуря брови, ведь считает это глупым и даже безрассудным - находиться здесь так долго, если ему тяжело. - Но потом обязательно вернуться обратно! - Бэкхён кивает в ответ на неожиданно строгий голос и ловит легкую улыбку Ёля. – Я скоро вернусь, - он говорит совсем тихо, и темная дымка рассеивается в воздухе. «Красиво» - в очередной раз думает Чанёль, любуясь, как разводы плавно тают, совсем как сигаретный дым, и, хмыкнув, выключает телевизор. Как давно это перестало его смущать? Наверное, уже на второй день. Он просто проснулся с чувством, что «так и должно быть». Сидеть на бетонном пороге слишком холодно, но он не может отказаться от этой привычки, обещая себе, что в следующий раз возьмет с собой подушку, чтобы ненароком не отморозить себе чего крайне важного, потягивая дымчатую отраву из крепкой сигареты. Просто Бэкхён все никак не может смириться с его вредной привычкой, то и дело выгоняя старшего на улицу, даже если на дворе ночь и чертовски холодный ветер. «Не хочешь мерзнуть – бросай курить» – звучит вполне логично, но Чанёль и логика не совместимы, оттого он мерзнет. Для Бэкхёна его маленькая призма – та самая карманная вселенная, словно щелочка в течении времени – спасительный кислород, которого совсем нет там, где живут люди. Отсюда все выглядит как старый фильм на экране лампового телевизора – скудно, бледно, с болезненным синим оттенком и редкими помехами, особенно при движении проходящих мимо людей. А еще здесь он может скинуть с себя кожанку, снять надоевшую за долгие годы майку, правда, другой одежды нет, и эта все равно снова окажется на нем, стоит только покинуть этот кармашек. Отсюда их почти не слышно, а уж им-то его и подавно, но все равно есть легкое чувство присутствия. Наверное, поэтому сейчас он сидит в прихожей дома, прислонившись спиной к входной двери, где с обратной стороны так же сидит старший, потягивая гадкий по запаху дым. Бэкхён не может выходить из дома, даже проходя сквозь стены и предметы или же находясь в своем временном кармашке, где не имеет значение ничто из мира живых – двери существуют, и их невозможно открыть. Он часто задавался вопросом, что с ним случится, если дом снесут, он развалится или сгорит. Сгорит ли так же и сам Бэкхён, исчезнет ли, в этот раз уже навсегда, или за этим будет что-то еще, что-то новое, другое? Он не знает и, честно сказать, проверять не хочет. А еще теперь у него есть Чанёль, и даже если дом снесут, Бэкхён не будет ни о чем жалеть, ведь старший стал для него еще одним, последним шансом почувствовать себя живым. Смотря сейчас на него, Бэкхён впервые жалеет, что всего лишь тень когда-то жившего человека. Потому что Чанёль на самом деле удивительный: он смог найти в себе силы не отвернуться, а еще он улыбается ему, так тепло и искренне; он спрашивает, как младший чувствует себя, хотя что ему может ответить призрак? Чанёль слишком добрый, даже несмотря на свой грозный вид и отвратительную привычку курить по вечерам, закатывая рукава бомбера до локтя, оголяя исписанную чернилами кожу. Бэкхён восхищается им, читая глубокими ночами кривые наброски будущих песен в потрепанном блокноте старшего, и больше всего в жизни (своей несуществующей жизни), желая услышать хотя бы одну из них. Чанёль тот, кем Бэкхён несомненно захотел бы стать, познакомься он с ним при жизни, и все дело не в вульгарном цвете волос и крутых татуировках. Чанёль слишком настоящий, слишком осмысленный, настолько, что один в состоянии компенсировать такого нереального, несуществующего Бэкхёна. Превратить его след на мокром песке вселенной в глубокую ямку на побережье, наполненную соленой водой. Если бы кто-нибудь спросил, за что Бэкхён смог бы продать последнее, что у него осталось – свою душу – он без сомнений ответил бы: «За возможность прикоснуться к Чанёлю». И он на самом деле бы продал. Так они проводят несколько часов, как кажется младшему, но на деле время пересекает отметку десяти вечера, и улицы вновь становятся безбожно темными, а Чанёль ворочается в непривычно теплой кровати. Бэкхён никогда ему ничего не говорил, но сравнивая сегодняшнюю ночь с предыдущими, старшему кажется, что тот всегда был рядом, совсем близко, не иначе, как на другой стороне кровати. Просто сегодня постель казалась неожиданно теплой. Бэкхён понял, что засиделся, только когда заметил выключенный в доме свет и темноту за окнами. Будет немного неловко, если Чанёль заметит, что температура в спальне немного другая, чем он привык, поэтому, выбираясь из своего уютного кокона, младший в первую очередь поднимается наверх. В этот раз позволяя себе не пользоваться лестницей, а темной дымкой проскочить в комнату. Чанёль, впрочем, как и всегда, скрученный в плотную колбаску из одеяла, жмется к краю кровати, что, ближе к окну, и куда падает тусклый лунный свет. Он не спит, Бэкхён уверен в том. Почему-то ощущать состояние Чанёля, находясь рядом с ним, стало таким привычным, обыденным. Порой хватает, чтобы тот просто зашел в комнату, чтобы почувствовать, что что-то не так, что-то тревожит его или наоборот, радует. Бэкхён этим в наглую пользуется, особенно сейчас, подходя к постели и почти физически чувствуя тоску. – Можно мне полежать с тобой? - Бэкхён говорит тихо, без лишних предупреждений, и старший вздрагивает от тихого голоса за спиной. – Ты быстро, - кокон из одеяла неуклюже переворачивается, раскручивается, и плотная ткань ложится на всю поверхность постели, а Чанёль легко улыбается, хлопая ладошкой по пустующему месту рядом. - Я думал, ты будешь там долго. – Нет, мне пока хватит, - младший качает головой, укладываясь сверху на одеяло, потому что этот предмет с его существованием не считается, проходя сквозь эфемерное тельце, даже если попытаться укрыть сверху. Они лежат в неловкой тишине, вновь съедаемые собственными вопросами, которых у Чанёля несомненно больше, и его сегодня непривычно сильно подмывает наконец озвучить их. Свой эффект заимело дневное откровение младшего, и Чанёль хочет узнать больше, хочет многое спросить, но не уверен, что посвежевший и отдохнувший Бэкхён будет все так же разговорчив. – И часто ты так? - все же решается он, шепча совсем тихо, словно боясь, что услышит кто-то чужой. – Что именно? - тот следует негласному правилу, отвечая вопросом на вопрос таким же тихим голосом, что, казалось, чуть дрожал. – Спишь со мной, - Ёль говорит уверенно, и младший понимает, что это даже не вопрос, это факт, и спорить бессмысленно. – Иногда бывает. - Будь его воля, он покрылся бы красными пятнами от смущения потому что, да, черт возьми, часто. Каждую ночь. И все совсем не потому, что он извращенец, или хуже того, влюбился во взбалмошного, бестолкового, с отсутствующим чувством юмора и такта парня. Просто лёжа в чужой постели, наблюдая, как тот мило морщится во сне, сводя брови к переносице, Бэкхён чувствует давно забытый трепет. Проводя пальцами всего в паре сантиметров от кожи, имея безумное желание коснуться, но не имея возможности это сделать. Просто чье-то присутствие рядом, на расстоянии меньше, чем вытянутой руки, и ему кажется, что он чувствует слабое тепло, исходящее от тела старшего, его глубокий, мускусный запах, и да… Он влюбился. – Чанёль… - и без того дрожащий голос сошел во взволнованный хрип, но старший все равно отозвался вопросительным мычанием, сверля блестящими в тусклом, лунном свете глазами чуть поникшую (хотя, скорее смущенную) мордашку Бэкхёна. - Что бы ты сделал, если бы мог прикоснуться ко мне? Бэкхён сглатывает вязкую слюну, ощущая, как его распирает от давно забытого волнения, и испуганно смотрит в чужие блестящие глаза. Ему почти ничего не видно, но отчего-то он знает, что Чанёль волнуется точно так же, как и он сам. – Я бы обнял тебя. Крепко-крепко, - звучит до безумия хриплым, севшим голосом, и старший сам не может сказать точно, отчего это прозвучало так… интимно. Но именно это кажется правильным. Это звучит именно так, как должно было. Он в этом уверен.