my kind of love

Питер щурится, пытаясь глубже втянуть в себя почти знакомый аромат рыжеволосой девушки, разгуливающей в чем мать родила перед полуобгоревшим особняком Хейлов. Лихорадочно заглядывая в разбитые глазницы окон и, периодически оглядываясь по сторонам, не обращая внимания на ночной промозглый холод и сырую почву под босыми ногами, девушка пытается понять, зачем она сюда пришла. Это именно она, Лидия Мартин, которую совсем недавно укусил Питер, чтобы та примкнула к его стае. Но девушка не стала мутировать и все еще была жива. «Как такое возможно?!» – спрашивает себя Хейл с огромной долей недоумения. После фатального случая с Пейдж, жалкие остатки совести вновь принялись грызть Питера изнутри, заставляя давиться непонятно откуда взявшимся сожалением и жалостью к этой девочке. Ей бы чем-нибудь прикрыться, а то ведь совсем околеет. Но как потом объяснять шерифу и ее родителям, откуда на Лидии чужая мужская куртка? Как доказать кому-либо, что ты не насиловал несовершеннолетнюю школьницу? Единственное на что решается Питер, это обернуться волком и попытаться вывести заблудшую душу из потёмков дремучего леса, вернув в черту города. – Я не знаю, кто я и зачем здесь? – словно в трансе повторяет Мартин, послушно следуя за серым хищником, ни капли его не боясь. Этот же вопрос беспокоит Лидию спустя месяцы, когда она совершенно непонятным образом оказывается то в одной, то в другой точке Бейкон Хиллс, порой всего лишь в одной сорочке, вымокшая до нитки под проливным дождем. Тревожит сильнее, когда она начинает слышать странные голоса в своей голове, а затем истошно вопить, чтобы избавиться от громкой какофонии в ушах и боли разрывающей горло и все нутро. Мартин жутко хочется подавить в себе этот крик, потому что он предвещает что-то очень плохое. Ее внутренняя боль, граничащая с безумием так сильна, что заставляет тело скручиваться в узел, а руки что-нибудь расцарапать или разбить в кровь костяшки пальцев. – Я не хочу слышать эти голоса! Не хочу кричать, но не могу сдержаться! Что со мной?! – вопрошает Лидия, давясь горькой влагой слез. На все вопросы и мольбы семнадцатилетней дочери, чета Мартин в один голос твердит, что ей необходимо лечение, что с ее бабушкой было нечто подобное. И считающему себя виновным Хейлу, остается лишь наблюдать и узнавать через третьи лица, как антидепрессанты и «заботливые» ручонки медиков из «Айкена», чуть не превратили Лидию в послушную куклу и бесполезный овощ. Спустя время, Мартин удалось узнать, что у ее аномального поведения есть не менее шокирующая причина. Она оказывается банши (предрекающая смерть), как и ее бабушка Лоррейн. Не поверив догадкам дочери и некоторым семейным фактам, родители вновь стали настаивать на принудительном лечении, видя в этом единственный выход сложившейся ситуации. Когда Лидии исполнилось восемнадцать, она собрала свои вещи и ушла из дома. Теперь, совершенно осознанно девушка вновь оказалась возле разрушенного особняка Хейлов. – Ты здесь, я знаю! – громко произносит Мартин, всматриваясь в уцелевшие фрагменты строения. – Знаю, кто ты и что сделал! Но в том, что происходит со мной сейчас, нет твоей вины! – Что ты тут делаешь? – цедит Хейл, показавшись в темном проеме окна. Ему больше не было смысла молчать и скрываться. – Я ушла из дома. К тебе, – чуть смутившись, добавила Лидия, собираясь войти. – Я здесь не живу, – хмуро выдавил Питер. – Зря ты… – Тогда покажи где. Мне некуда больше идти, а к родителям я не вернусь. Хейл считает не очень хорошей идеей привести в свое логово банши. Но когда Мартин переступила порог его лофта, тот словно ожил и приобрел краски. Лидия сразу предупредила Питера о незапланированных хождениях по собственным мукам. Первое время Хейл пытался отследить ее маршрут, но той удавалось сбить его со следа, словно перемещаясь не только в пространстве, но еще и во времени. А когда девушка возвращалась, ее лицо было мертвенно бледным, а взгляд прекрасных изумрудных глаз выцветшим и безжизненным. – Мне так плохо, Питер, – хрипло говорит Мартин, уткнувшись Хейлу в ключицу, – от того, что делаю. Мне хочется зашить себе рот грубой нитью, чтобы больше никогда не кричать. Но та боль и те голоса, что внутри меня во сто крат сильнее всех моих желаний. Если я не закричу, то окончательно в них запутаюсь, тщетно пытаясь отыскать собственный, и позволю бесконечной боли безвозвратно себя поглотить. Родители были правы, мне нужно лечиться. Я хочу вернуться в «Айкен», там я ничего не чувствовала, – добавляет она, чуть отстранившись. – Потому что практически была мертва! – рычит Хейл, хватая Лидию за бледные скулы и слегка встряхивая. – Забудь об этом, девочка! Ты не сумасшедшая! Зная, что никакие врачи и таблетки Лидии не помогут, волк изо всех сил пытается исцелить израненную душу банши и забрать ее боль, перепробовав всевозможные средства: от долгих убеждений и философских бесед, до банального секса и искренних признаний в любви. После этого его девочке становится легче, пусть и ненадолго и Хейл этому чертовски рад, стараясь гнать куда подальше назойливую мысль, что когда-нибудь ее смертоносный крик прозвучит и для него.