Утопая в...

Часть 3 Я не мог двигаться. Будто был парализован ядом. Отчётливо слышал биение своего сердца. А перед глазами было белое пространство. Это не был Рай, ведь Рая не существует. И Адом это место я назвать не мог – не было устрашающего гогота. Кто тебе сказал, что Рая не существует? Если ты склонен к тому, что есть Ад, то есть и Рай. Это две стороны одной медали. Два пространства, которые существуют благодаря друг другу. Если не будет Ада, не будет и Рая. Как и наоборот. Не будь глупцом, Киёши. Его голос, голос Широ, пронзил меня электрическим током и вернул обратно в мир. Электричество прошлось по всему телу, зарядило каждую клеточку энергией, и я очнулся. Вынырнул из волнительного сна; задохнулся земным воздухом, разревелся, как ребёнок. Может оказаться, что ты побывал и в Раю, и в Аду. Но теперь ты вернулся. Будь готов встретить меня, ведь это всего лишь начало. Начало твоей смерти, Киёши… На минуту я подумал, что это всё шутка. Игра моего разума, который заразился чумой ненависти и злости. Но это продлилось всего лишь минуту, если не меньше, потому как Широ, когда-то мой кот, явился в комнату, где на футоне лежал я. Его чёрная шерсть блестела в утреннем свете. - Я думал, что не смогу вернуть тебя. - Откуда? - Оттуда, - кот усмехнулся. – Ты побывал в том измерении, где смертному вход запрещён. Ты слушал смех нечисти, но не умер. Не находишь это странным? - Я нахожу странным то, что мой кот говорит, - Я выполз из-под одеяла. - Киёши, не играй с огнём. Почему ты не спрашиваешь меня… - Как я там очутился? - К примеру. - Потому что ты всё равно не ответишь, а если уж соизволишь, то ответ будет таким же туманным, как мои догадки. - И то верно. - А ещё, кхм, я тебе не доверяю. Хоть ты и был в моей голове уже больше трёх лет. Сложив футон и убрав его в шкаф, я присел рядом с Широ. - Скажи лучше, что ты такое. - Я не «что», - В его голосе прозвучала обида, но Широ продолжил, - я не добрый и не плохой, убивать тебя не собираюсь, я пытаюсь только восстановить гармонию на земле. Баланс, так сказать. - Баланс? И из-за чего он нарушен? Широ облизнул свои длинные усы, выгнулся и, посмотрев на меня умными глазами, ответил: - Частичка зла, непростого зла, попала в твой мир. В тебя. Я хочу вернуть её обратно. - То есть, вся моя ненависть и гнев – это та самая частичка? - Да. - И как она сюда попала? - Проскользнула. - Проскользнула? - Совершенно верно. Широ отвернулся, опустился на передние лапы и прикрыл глаза. - А как ты её вернешь? - Скоро. - А… Такуми?.. Он… - Он вообще не из этого мира. Просто подкидыш. Тоже проскользнул, когда-то. Но живёт себе. Его трогать не будем. Я прикусил губу. Злость опять захватила в свой плен, а ненависть затуманила разум. Я хотел выпотрошить Широ, попробовать его кровь на вкус и узнать всю правду. Хотел отрезать его хвост и им же удушить кота. Увидеть, как глаза покидает душа, ощутить, как холодеет мягкое и тёплое тельце. - Ты думаешь, что узнав всю правду, сможешь что-то изменить? - Да, - Я практически прорычал. - Ладно. Я скажу тебе только часть правды. Самую малую, но значимую. Думаешь, почему в ваш мир попадает всё «это»? Из-за вас же. Твой отец занимался магией. Твоя мать занималась магией. И понесли они ответ за свою непокорность. А ведь предупреждали их, что не надо больше читать молитвы забытым, практически усопшим богам. - У меня была семья? В действительности её у меня не должно было быть. Лишь я да кот. Вместе, в одной квартире. Ни матери, ни отца. Никого. Пустой дом, пустые комнаты. Наследие дедушки, по линии матери. И до этого я спокойно жил, под опёкой дяди, которого не видел и не знал. И вдруг семья?.. Безобразное издевательство. - Была. Но в тот день, когда ты изменился, твоя семья исчезла с лица земли. Их предупреждали, так что получили они по заслугам. И не любили они тебя, можешь не переживать. Будь даже рад, что их больше нет. Но если бы и были, ты бы их сам убил, в будущем. Это предвидели оракулы. - Что ты вообще говоришь? - Правду. - Нет такой правды! У меня нет никого и ничего… - Я не успел договорить, в голове всё закипело - я снова отключился. Часть 4 Мне казалось, что я находился уже миллион лет в этом месте. Я не мог дать ему имя, кроме как «коробка». Я и был в ней. Есть острые углы, но нет конца. Чему? Не знаю. Просто не было. Белое пространство. И я. Я против самого себя. Против своей злости, своей тёмной стороны. Стороны, которая оставила будто бы меня. Стороны, без которой я ощущал себя пустым и ненужным никому. Ни себе, ни Такуми, ни Широ. Дни (а дни ли?) проходили однообразно. Я слонялся по бескрайнему лилейному пространству. Кричал, ругался, молился, но ничего не менялось. Всё, что было – это я. А иногда казалось, что и меня не было. Я не мог понять, почему гнев нашёл своё укрытие во мне, а ненависть захватила моё сердце. Почему родители были, но не любили и занимались запретными вещами. Почему я хотел Такуми и ровнял его с Дионисом. И откуда я знал Диониса, хотя в жизни не читал мифологии. Я искал ответы на свои вопросы, думал, что именно это место мне даст ответ, но всё было зря. Будто мир не знал, как от меня избавиться и выплюнул сюда. Конец был близок, ведь моя человеческая часть истощалась. А сердце, которое открылось Такуми, начало умирать. Медленно и болезненно оно засыпало в груди. Не было утра или ночи, солнца или луны. Никто был нигде. В последний раз, когда я попытался найти выход из «коробки», я заметил тонкую тень. Тень была не моя, но и теней здесь не было вообще. Меня лишили и её, но в этом месте, вдруг, оказалась одна. Хрупкая, одинокая, потерянная тень. Забытая всеми, как и я. Подбежав к ней, я смог прикоснуться и обжёгся. Дикий вопль охватил белое пространство. Палец набух и покраснел. А я кричал, потому что что-то пробралось в меня, сквозь мой палец. Что-то хотело высосать последние капли жизни из меня. Ты не умрёшь. Будь спокоен. Не пытайся содрать кожу, Киёши. Не пытайся. Оно пройдёт. Скоро всё пройдёт. Я обещаю. - Широ! Ухватившись за руку, я обессиленно упал. Что-то ворвалось в моё тело, хотело его уничтожить и добралось уже до души. Я выл, кусал губы, пытался не трогать руку. Но ладонь сама сжимала палец, ногти пытались содрать набухшую и наполненную жидкостью болячку. А кожа была твёрдой как камень и горела, горела, горела… Казалось, что тысяча кинжалов пронзало моё тело. Они мешали мои внутренности, разрывали кишки и почки; другие сдирали мясо с конечностей и били стальной рукояткой по костям. Я онемел. Всё опять начало тонуть в неизвестность. И тянуло меня за собой. - Лучше убей меня. Убей… Широ… - Я не могу. - Убей… - Это не мне решать. У меня нет прав ни на чью жизнь. - Прошу… - Тебя ждёт один человек. И ты почти излечился. Я ведь обещал, что скоро всё закончится. Утонув, я не смог вынырнуть. Будто кто-то взял меня за шкирку, как нашкодившего кота, и окунул в холодную воду, а потом, когда я наглотался воды, отпустил. И, не в силах больше бороться с ледяным течением, я опустил лапы и начал падать вниз, в тёмно-синюю бездну. Как бы то ни было, там, куда я попал, меня встретили какие-то существа в чёрных балахонах. Капюшоны хламид скрывали лица существ, делая их более страшными и мрачными. Молча, они повели меня вперёд. Света почти не было. Тускло освещённое помещение, наполненное тяжёлыми запахами гнили и крови, перемешанное с ладаном, давило на меня. Было неуютно и противно. Впервые я себя чувствовал настолько жалким, что хотел сгореть и превратиться в кучу угля. Когда мы остановились, передо мной был только серо-красный туман. Земля под ногами, будто тарахтела. Я посмотрел наверх и ничего не увидел, такой же серо-красный туман, что тянулся бескрайним куполом ввысь. Один из сопровождающих толкнул меня ногой вперёд, так, чтобы я упал на колени и склонил голову. Его липкая, влажная рука опустилась мне на шею, а потом послышался тихий, глубокий голос: - Он сам пришёл, о Великий. - Да, сам, сам, - поддакнули сзади. - Его нужно казнить. Он осквернил нашу последнюю надежду на возвращение. - Да, нужно, нужно, - опять поддержали его. - Я прошу Вас, о Великий, позвольте нам убить его. Его кровь бесценна, пока до него другие не добрались, пожалуйста… - Молчать! – Меня будто окатило кипятком. Сильный, мощный, красивый голос пронзил всё моё существо. Волосы встали дыбом, а дыхание участилось. Я слышал этот голос миллион раз. И так же миллион раз перебивал обладателя этого голоса, чтобы он преклонил колено передо мной. - Но… - Молчать, молчать, - опять шестёрки заговорили сзади. - Итак, именуемый Киёши, - голос стал ближе, а потом из серо-красного дыма возник прекрасный юноша. Моложе меня, нежнее Такуми и лучезарнее солнца. Он наклонился ко мне, я чувствовал горячее дыхание на своём лице. – Я рад тебя видеть. Меня зовут Ампел. Уверен, ты меня не знаешь. Но важная часть меня сейчас в тебе. Та часть, что даровала мне жизнь, жизнь во второй раз. Увы, придётся тебе её вернуть, - Ампел склонил голову на бок. - О, Великий, а что будет после? - Да, что будет после? А? После? - А после, я убью их. И настанет конец моим мучениям, - Его глаза на минуту потухли, да так, что мне показалось, будто он умер. - А я при чём? – хрипло простонал я, не в силах больше молчать. Голова всё ещё болела, а тело я не чувствовал. - Ты? Простая случайность, - юноша грустно улыбнулся. - Пожалуйста, давай поговорим. Пусть они меня отпустят, прошу… - Я попытался подняться, но существа меня опять толкнули. Ползком я добрался до ног Ампела. Полы его одеяния были мокрыми и пахли кровью. Запах ударил в нос, и зверская жажда охватила меня, пробуждая уставшую, истощённую ненависть. Я пал губами к его коленям и молил, молил о крови. - Сгиньте, - Вдруг его рука поднялась, и существа мигом исчезли. Он опустился на пол, рядом со мной и положил свою голову на мои руки. Каштановые кудри, мягкие и пахнущие сиренью, касались моего лба. - Как ты наивен, человек. Как быстро поддаёшься чужим эмоциям. Как быстро пал ты от моей ненависти. - Но они позволили мне жить. - Жить ради кого? - Ради себя! - Мне тебя не понять, Сасаки Киёши. Но я позабочусь о том, чтобы ты жил и больше не ведал ни ненависти, ни гнева. Ампел поднялся, и я увидел, как его глаза блестели от слёз. В последний раз улыбнувшись, он коснулся губами моих губ, и горькая пустота сжала меня в своих лапах. Последнее, что я увидел, были нерадостные тёмные глаза, в которых постепенно начали зажигаться ненависть и злость.