Маленькие трудности при написании великих книг

      Когда Гилдерой Локхарт, кавалер ордена Мерлина третьей степени, почётный член лиги защиты от тёмных искусств, защитник Министерства и просто личный враг Волан-де-Морта, вышел на рождественский ужин, Большой зал взорвался аплодисментами.       Хлопали маленькие первокурсники, впервые воочию видевшие великого героя. Радостным криком приветствовали старшие курсы, имевшие честь все четыре года учиться под началом этого бесспорно талантливого человека. Мягко улыбались профессора и поднимали кубки с тыквенным соком за его здоровье мракоборцы.       Именно последние и были главным свидетельством того, что в стране уже бушует настоящая гражданская война, в которой захват заложников, убийства и пытки стали страшной, но всё-таки рутиной. Глядя на них — сидящих за пятым, дополнительным столом — величайший герой Британии ещё отчётливее понимал, что Скримджер не покривил душой, когда сказал, что удара ждали и по Хогвартсу. Грюм не пожалел времени и сил на обустройство защиты школы, а гриффиндорцы ничуть не преувеличивали, когда описывали подготовку к новому осадно-учебному году.       Впрочем, несмотря на то, что ситуация была действительно тяжёлой, Хогвартс оставался всё тем же старым, добрым Хогвартсом. Это по-прежнему была именно та самая школа, где, так или иначе, под тем или иным предлогом, но преподавал Гилдерой Локхарт. Место, где он видел многое. Видел практически всё.       Всё — кроме паники!       Ещё при прохождении первого круга в этом образцово-показательном аду у него стали закрадываться подозрения о том, что учитель Хогвартса — это не профессия и даже не призвание. Учитель Хогвартса — это диагноз. Кто в этом виноват — домовики, подсыпающие что-то в еду, нездоровая атмосфера старинного замка, проклятие Салазара Слизерина или просто сам факт того, что кучу малышни и подростков, обладающих магическими способностями, заперли всего с двумя десятками взрослых, — неизвестно. Важен лишь факт того, что весь преподавательский состав — начиная с заместителя директора и заканчивая Хагридом — демонстрирует чудеса выдержки, оптимизма и веры в Дамблдора, который, аки магловский бог, наблюдает с небес за происходящим вокруг безумием, посмеиваясь в бороду, всем своим видом призывая верить в лучшее и не поддаваться панике. И если Хагриду такое поведение простительно — не самая лучшая наследственность, тяжёлое детство, деревянные игрушки, любовь к странным созданиям и, конечно, появление в его жизни Мальчика-Который-И-Тут-Отметился, — то вот у других преподавателей таких оправданий не было. Однако их поведение…       Ну посудите сами, пять лет назад преподавательский состав спокойно воспринял тот факт, что в коридоре третьего этажа сидит огромный трёхголовый пёс, который не прочь полакомиться мясцом. Пёс, конечно, оттуда никогда не уходил, но охранял он ни много ни мало, а философский камень, за которым охотились все, кому не лень, последние несколько сотен лет. Думаете, они все по этому поводу сильно нервничали? Не спали ночами? Поставили тысячу и одну преграду, способную держать детей на расстоянии, и бегали каждые полчаса проверять, не съели ли кого?       Дамблдор просто посоветовал всем, кто не желает умереть в рассвете лет и сил, не ходить в этот коридор.       Четыре года назад — Мерлин великий, как давно это было! — по школе ползал огромный василиск. То есть они не знали, что это василиск, и думали, что просто преступник. Обычный такой маньяк, который любит душить петухов, вешать оцепеневших кошек за скобу факела, а после — исключительно забавы ради — парализовавший пару ребятишек с призраком в довесок. Думаете, они испугались?       Нет! Сократили уроки да ввели патрули. Даже авроров не вызвали! Действительно, чего их звать-то? Никого же не убили.       Впрочем, наверное, вся эта история их тогда действительно не сильно впечатлила, поскольку, когда на следующий год появился уже настоящий маньяк из плоти и крови, с внушительным списком жертв и сумасшедшей ухмылкой на лице, они равнодушно пожали плечами. Ну маньяк — бывает. Им было настолько всё равно, что даже приглашение преподавать оборотня мало что изменило. Ну, разве что Снейп повозмущался. Но он же каждый год традиционно возмущается — чем доставляет искреннее удовольствие трети преподавателей и доброй половине школы, — так что это не считается. Тогда праздник пофигизма и всеобщего «ничегонезамечания» испортил разве что Фадж, который явно сделал какие-то выводы из истории с василиском и позвал дементоров. Проку от них, правда, не было никакого, но хоть под ногами не мешались — и то хорошо.       Тут, наверное, бы им всем углядеть некую тенденцию и слегка призадуматься, но… но кто не рискует, тот не пьёт шампанского. А потому на следующий год всё закрутилось по привычному сценарию, в котором всё сначала было очень хорошо, а потом Хеллоуин — и бац, как-то стало всё не слишком хорошо, и шампанское на могилах тех, кто любит рисковать, чуть не выпил Волан-де-Морт.       Были ли сделаны из этого хоть какие-то выводы, так и осталось тайной, поскольку, как ни странно, но следующий учебный год оказался относительно тихим и мирным. В качестве приятно-неприятного разнообразия безумие в этот раз творилось не внутри, а снаружи учебного заведения. За кем-то охотились вне замка. Кого-то убивали и пытали вне школы. Гилдерой Локхарт чуть не погиб, будучи увенчанным славой. И на первый взгляд всё это как будто даже никоим образом не относилось к Мальчику-Который-Выжил и школе чародейства и волшебства, в которой царила тишина и покой.       Пристальный взгляд Волан-де-Морта видел и связь, и причины, и последствия. Видел даже суету вокруг школы, но как ни старался, а посеять суету внутри неё самой не мог даже он. Никто не мог сломить этот непрошибаемый, годами лелеемый пофигизм и извечное «вы преувеличиваете проблему, на самом деле всё не так страшно». Даже Скримджер смог лишь частично справиться с этим «монстром».       По словам Миранды, между главой Аврората Руфусом Скримджером и заместителем директора Минервой МакГонагал в преддверии нового учебного года состоялся долгий разговор на повышенных тонах. И хоть говорили они много, диалога у них не получилось, поскольку это были скорее два монолога, в которых каждая сторона отстаивала свою точку зрения. Активно намекая на то, что оппонент, мягко говоря, неправ и его предложения ни к чему хорошему не приведут.       МакГонагал упирала на то, что веками школа была неприкосновенной именно из-за её непричастности к политике. Поэтому она против охраны, статуса убежища и хоть какой-то связи с Министерством.       Скримджер парировал тем, что лорду плевать на чью-то непричастность. Называл имена тех немногих важных пацифистов, которых все желали видеть на своей стороне, а они упрямо отказывались. Гордо заявляя, что они вне политики и им всё равно, кто у власти. Красочное описание того, в каком состоянии они нашли некоторых из них, могло вызвать лёгкую тошноту даже у авроров.       Декан Гриффиндора возмущённо шептала: «Здесь же фактически одни дети!»       Глава Аврората проявлял чудеса любезности, интересуясь, как себя чувствует Гарри Поттер. Бедный храбрый мальчик. Он столько пережил и вынес, что они все очень переживают за него. Особенно теперь, когда человек, пытавшийся его убить в годовалом возрасте, а после повторявший свои попытки минимум три раза, мало того, что на свободе, так и явно намерен осуществить задуманное.       Заместитель директора недовольно поджимала губы, утверждая, что школа — это место, где детям дают знания, а не устраивают военный лагерь.       Правая рука министра магии с деланным равнодушием отмечал, что, учитывая тот факт, что в школе находятся дети Малфоев, Кребов, Гойлов и прочих, прочих, что числятся в его списках, он бы здесь устроил нечто построже.       Дамблдор молчал, внимательно слушая обоих. Оба в чём-то были правы. Оба в чём-то были неправы. Истина, как водится, была где-то посередине и заключалась в том, что, согласно уставу магической школы и личной позиции её директора Альбуса Дамблдора, Хогвартс был вне политики. Сменялись министры, плелись интриги, где-то вдалеке гремели войны и кровавые конфликты, но ворота школы чародейства и волшебства всегда были открыты. Вся нехитрая политика этого заведения, словно в насмешку над многолетним печальным опытом Локхарта, официально строилась на защите прав детей.       А потому после долгих споров и целой массы компромиссов ворота школы закрылись вслед за прибывшими учениками, которых перед этим тщательно обыскали и проверили посредством карты мародёров приставленные к школе авроры. Дальше — больше. Скримджер не вздохнул спокойно, когда с успехом оттянул на Министерство немалую часть Пожирателей. Под предлогом того, что в школу доставили бесчувственное тело героя, за голову которого Пожирателями была объявлена награда, он фактически закрепил за Хогвартсом статус убежища первого класса со всеми вытекающими отсюда проблемами и привилегиями.       Привилегий, как водится, было значительно меньше, чем проблем, но учитывая тот факт, что достигнутых договорённостей они явно не нарушали, а противостояние и не думало прекращаться, то они хоть и были восприняты без оптимизма, но и явного отрицания также не встретили.       Собственно, привилегия, если разобраться, была всего одна: к занятиям допускались все ученики, вне зависимости от того, на чьей стороне сражаются их родители и каких политических взглядов придерживаются они сами. Взамен школа согласилась принять авроров и ограниченный контингент людей, которых те захотят разместить на её территории, при условии, что это могут быть лишь люди старшего преклонного возраста и маленькие дети. И дети, надо сказать, там были. Те, чьи родители занимали слишком высокое положение в Министерстве. Те, чей возраст был слишком мал, чтобы допустить их нахождение с родными, которые в это время, по мнению вышестоящего руководства, должны были думать больше о нуждах страны, а не отвлекаться на не осознающих степень опасности детей.       В числе их была и годовалая Сюзанна Маккой, чьи родители были сейчас, что называется, при исполнении, неотлучно находясь при министре магии. Оставшаяся с малышкой миссис Маккой-старшая сетовала на то, что ничего не знает о сыне и невестке. Рэйчел, по слухам, находится в одном из эвакуированных в убежище отделов Министерства, а Грегор вернул себе место начальника личной охраны министра и ныне верной тенью неотступно следует за ним. Где они и что с ними, женщина не знала. Камины были заблокированы, патронусы извне не могли проникнуть на территорию школы. Грюм лично обошёл весь Хогвартс от глубоких подвалов до зубцов на башнях, рассматривая каждую картину и устраивая той допрос с пристрастием. Не прошедшие испытание, не сумевшие доказать свою лояльность и просто убедить недоверчивого аврора в том, что в преступных связях с внешним миром не состоят, не имеют жилплощади вне Хогвартса и вообще тёмного лорда на дух не выносят, были безжалостно выселены в Визжащую хижину.       Портреты жаловались, плакали, взывали к голосу рассудка и своим преклонным годам. Были согласны даже на хижину Хагрида, но сам Хагрид был почему-то против. Впрочем, услышав как-то от Мэтью задумчивое «нашли куда проситься, я бы к ней и близко не подошёл», Гилдерой решил, что соваться туда действительно не стоит.       Что именно находится там, он, впрочем, так и не узнал. Окружающие не горели желанием касаться всего, что хоть как-то касалось безопасности школы, поскольку лишние вопросы действовали сродни заклятию призыва Грозного глаза. Даже Мэтью, всегда легкомысленно глядящий на правила, готовый совать нос куда надо и не надо, с радостью всегда делившийся с Гилдероем если не информацией, то хотя бы своими размышлениями, впервые за всё время их знакомства молчал. Причина сего послушания была проста. Ещё в самом начале года, когда авроры сажали школу под замок, блокируя все пути наружу, он имел неосторожность спросить: «А как тогда домовики будут доставлять в замок еду?» Что сыграло против него больше — то старое империо, нежелание поведать все тайны Локхарта или банальная паранойя — неизвестно. Однако, чтобы вырвать журналиста из рук Грюма, потребовалось вмешательство Дамблдора и профессора Спраут, которая была готова поручиться за своего незадачливого бывшего ученика.       К чести старого аврора, сразу стоит сказать, что Грюм не то чтобы слетел с катушек окончательно. Нет, он по-прежнему был одним из самых опытных мракоборцев. Правая рука главы аврората: принципиальный, бесстрашный, не боящийся никого и ничего Грозный Глаз Грюм. Просто он попал в свою стихию. Безумие и неправильность этой войны полностью соответствовали его представлениям об окружающем мире. Он оказался этаким пророком конца света, над которым в своё время все смеялись и к которому все теперь бежали за советом. Он, среди этого хаоса, чувствовал себя словно рыба в воде. Именно он тогда и явился на беседу с героем. Разговор у них, правда, как и в прошлый раз, не задался. Угрозы на Локхарта не действовали, а фразы вроде «мы все умрём!» человека, который уже умудрился умереть, не пугали вовсе. Зато пугали перспективы того, что случится, если кто-то узнает о крестражах.       Миранда права — людям нравятся мифы. Они придают им сил. Лорду нужно поддерживать миф о собственной непобедимости и неуязвимости, а потому он никому, даже верной Белле, не может доверить правду о крестражах и о том, что четыре из них были потеряны. Поэтому он молчит.       Мифы и вера нужны Министерству. Грюм и Скримджер будут молчать, если узнают правду — в этом сомнений нет. Но на что они рискнут пойти, узнав, что все составляемые ими планы по устранению Волан-де-Морта бесполезны ввиду того, что у него ещё целых три крестража, — неизвестно. Они разворотили Министерство, превратив его в огромную ловушку — чтобы оно не досталось Пожирателям. Они, чтобы защитить гражданских, посадили их под замок в убежища, меры безопасности в которых лишь чуть слабее, чем режим заключённых в Азкабане. Они хорошие люди, но ситуация толкает их не на самые хорошее поступки, а потому рисковать нельзя. Тем более сейчас, когда в разгаре странная война.       Странной войной происходящее окрестили сначала вездесущие журналисты, потом так в обиходе её случайно назвали члены правительства, а после и мировое сообщество дало своё благословение на это название. Благо оно довольно точно описывало противостояние и противоречивые чувства, которые вызывало у сторонних наблюдателей конфликта.       Эта война была магической. Эта война была гражданской. Эта война порой до безобразия походила на возню малышей в песочнице. Всё в ней выдавало то, что к такому повороту были не готовы обе стороны.       Министерство и в кошмарном сне не могло представить, что Волан-де-Морт фактически не просто попытается пошатнуть их власть, а сам захочет стать властью. Создаст своё Министерство с чистокровными магами, разрешением на использование чёрной магии и, конечно, с правом колдовать направо и налево, попросту наплевав на чувствительные магловские души. Чиновники всех мастей почему-то были уверены, что всё будет так же, как в старые злые времена, когда он терроризировал порядочных магов и вёл себя как самый настоящий преступник. Они свято верили, что он опять ограничится карательными рейдами, которые рано или поздно вызовут ожесточённую реакцию мирового сообщества, которое в первый раз просто не успело вмешаться.       В итоге вся чиновничья орда, даже несмотря на все меры, предпринятые главой Аврората, вынуждена была забиться в убежища, вылезая лишь в случае крайней необходимости. С завистью поглядывая на рядовых волшебников, не имеющих никаких связей с Министерством. Их, нуждающиеся хотя бы в видимости поддержки, противники предпочитали не трогать без явной на то необходимости.       У Волан-де-Морта тем временем тоже всё пошло малость не по плану: он планировал захватить власть и тихо, под прикрытием посаженных под империо марионеток, ввести нужные законы. Всё было бы шито-крыто со стороны закона и в глазах мирового магического сообщества, ну, а маглов бы ожидал весьма занятный сюрприз где-то годика через два. Однако в итоге ему пришлось принять новые правила игры, согласно которым представители обеих воюющих сторон наносили друг другу быстрые удары и незамедлительно отступали на исходные позиции, поскольку открытое противостояние в текущих условиях было опасно для всех.       Им всем — и Министерству, и Пожирателям — приходилось импровизировать, буквально на ходу переделывая заготовленные планы, в которых отныне главное место отводилось тому, чтобы удержать позиции, ослабить противника, ну, и естественно сделать так, чтобы мировое сообщество вмешалось/не вмешалось.       Мировое сообщество с интересом наблюдало за происходящим с балкона, наотрез отказываясь не то что переместиться в первый ряд, но и просто сесть в партер. Прикрываясь тем, что Великобритания — суверенное, демократическое, европейское государство, а потому разберётся сама — без постороннего вмешательства. Единственное, что было сделано, так это объявлено, что маги, решившие на свой страх и риск сунуться туда, рисковать и бояться будут в гордом одиночестве, поскольку никто их вытаскивать в случае чего не будет. С маглами было и того проще, их просто запугали новостями о неспокойной ситуации в Великобритании, сделали пару вбросов на тему «неизвестные шутники слили в Темзу опасное химическое соединение, вызывающие галлюцинации» и с чувством выполненного долга приготовились смотреть шоу дальше.       Шоу с каждым днём становилось всё более захватывающим, а возвращение в него Гилдероя Локхарта обещало сделать его ещё более зрелищным и непредсказуемым. Во всяком случае, ставки уже принимались, а домохозяйки всех мастей массово скупали книги героя и забрасывали спецуполномоченного посла Великобритании письмами, в которых костерили позицию невмешательства и желали успехов первому красавцу Британии. Сама спецуполномоченный посланник Великобритании Долорес Амбридж также не сидела сложа руки. Так что уже через пару недель после её появления главы магических правительств поняли, почему сразу после выдвижения их коллега отправил её на повышение. Подальше от себя и поближе к ним.       Она была готова днями и ночами вещать о том, что демократия в опасности, а её блистательный дуэт с мисс Скитер и вовсе рвал в клочья приёмные иностранных ведомств, куда их обязаны были приглашать.       Попробуй этих не пригласи!       При первом же подозрении на то, что их не примут, мисс Скитер заводила старую шарманку на тему того, как её, молодую, невинную, но такую прекрасную представительницу свободной и до крайности честной прессы похитил Волан-де-Морт. Этот шовинистический маглофоб заставлял её делать всякое, и если её отказываются даже выслушать, то значит, уважаемые члены мирового сообщества никакие не уважаемые, а просто…       Их слушали. Некоторые министры к концу декабря были уже даже согласны оказать хоть какую-то — хоть гуманитарную — помощь, только бы эту парочку забрали обратно или отправили портить нервы кому из соседей.       Парочку не отзывали. Министерство сопротивлялось. Лорд не терял надежд. Странная война продолжалась.       Одни из главных её участников собрались поздним вечером, сразу после рождественского ужина, в кабинете Дамблдора. В единственном месте на территории школы, где можно было не бояться быть подслушанными, даже несмотря на висящие на стенах портреты, некоторые из которых подозревали в наличии второй жилплощади.       Портреты, впрочем, в данный момент заботливо окутывал непроглядный туман, не только надёжно закрывавший вид, но и убиравший звук: новшество, изрядно выводившее из себя достопочтенного предка Сириуса Блэка. Старый директор, в отличие от своих весьма тихих коллег, громогласно требовал убрать эту пакость и вспоминал, что даже он не позволял себе таких вольностей, когда занимал этот кабинет.       Дамблдор в ответ на эти пламенные тирады лишь сочувственно улыбался. Говорил, что он доверяет всем, но беда в том, что Грюм и Скримджер не доверяют никому. Тем более почившим не один десяток лет назад, чьи лица силой магии оживлены и могут наблюдать происходящее там, куда у них самих доступа нет.       Что-что, а доступ к их маленькой тайне Дамблдор был намерен предоставить этим двоим разве что на смертном одре. Справедливо считая, что восемь — более чем достаточное число для посвящённых. И в чём, в чём, а в этом Гилдерой Локхарт был с ним совершенно согласен. Восемь для такой страшной тайны действительно слишком большое число. Незачем его ещё больше раздувать. Лучше его, наверное, наоборот, что называется, сдуть. Убрать подальше от поиска крестражей Гарри и его друзей. Пусть у мальчишки своего рода нюх на осколки души лорда — это слишком опасное занятие для школьника. Занятие, которое рано или поздно может плохо закончиться.       Живой и невредимый Гарри Поттер сидел в этот момент прямо напротив него, рядом со своими друзьями и немного сумасшедшим крёстным и, чуть нахмурив брови, слушал очередной отчёт Мэтью о проделанной работе. Почувствовав на себе задумчивый взгляд бывшего профессора, он повернулся, вымученно улыбнувшись герою.       Величайший писатель магического мира в ответ улыбнулся своей знаменитой самой очаровательной улыбкой и поспешил отвести взгляд. На душе храбрейшего героя Англии было неспокойно, и услышанное ничуть не способствовало поднятию духа.       Дух вообще находился на небывало низкой отметке, и шансов на то, что он переместится повыше, пока не наблюдалось. Хотя повод для радости формально у него был. Его, с сегодняшнего дня, официально считали выздоровевшим и вернувшимся в строй. Мадам Помфри со слезами на глазах ещё утром вручила ему палочку, попросив быть осторожным и хотя бы на первое время поберечь себя.       Проблема была в том, что жалеть, беречь и защищать от жестокого мира его самого никто и не собирался. Крестражи сами себя не уничтожат, а поверить в то, что Волан-де-Морт раскается во всех своих грехах, было сложно даже с его фантазией. А значит, их надо было искать, добывать и уничтожать с риском для своей бесценной жизни. Причём отправляться на эти поиски надо было уже завтра, потому как в идеале все крестражи надо было найти ещё позавчера. А с этим, как водится, опять-таки возникли проблемы. Много проблем, главной из которых было то, что в игре «найди и обезвредь до того, как Волан-де-Морт захватит мир» появился собственно сам Волан-де-Морт, которому крайне не понравилось, что, пока он пытается захватить Англию, кто-то пытается уничтожить его самого.       То есть он, как величайший тёмный маг двадцатого века, вполне возможно, был морально готов к тому, что его попытаются убить, что Дамблдор найдёт способ выяснить про крестражи, что чья-то шальная авада оборвёт его вторую жизнь, вернув до следующего воскрешения в малоприятное состояние. Тёмный лорд, чьё имя боятся даже называть, как видно, не был готов к тому, что снова споткнётся о имена Гарри Поттера и Гилдероя Локхарта в контексте противодействия своим планам. Впрочем, в чём ему нельзя отказать, так это в умении уловить наметившиеся тенденции. Он сложил два и два, вспомнил все свои предыдущие встречи с Мальчиком-Который-Выживает-Несмотря-Ни-На-Что и пришёл к логичному выводу, что либо он убирает его и Локхарта до конца учебного года, либо они убирают его в конце.       То, что этот конец может быть общим, не устраивало ни ту, ни другую сторону. Всем хотелось жить долго и по возможности счастливо. Для чего одной стороне надо было тихо, не привлекая внимания спрятать крестражи, а второй — столь же тихо их найти.       Игра в смертельные прятки продолжалась и второй по сложности проблемой в ней было то, что список мест подошёл к концу, как и список древностей. За те месяцы, что душа и сердце сопротивления провёл в больничной кровати, так или иначе, но были подняты материалы по всем знаменитым реликвиям и обследованы все места, куда ступала нога Волан-де-Морта. Последнее, конечно, было в известной мере слишком громким утверждением, поскольку, покончив с делами в лавке «Горбин и Бэркес», тогда ещё не самый опасный тёмный маг современности потратил несколько лет, чтобы наследить везде, где только можно. И здесь, в отличие от ценностей древности, документов никто не вёл. Журналистам приходилось поднимать всевозможные архивы, искать хоть каких-то свидетелей, буквально по крупицам собирая информацию. В конечном итоге это себя не окупило: там не было ничего интересного. Ни одна из встреч не тянула на событие. Ни одна рассказанная изгоями общества тайна не была стоящей того, чтобы на месте рассказа спрятать осколок.       Поиски зашли в тупик.       Они снова и снова как мантру повторяли, где были спрятаны предыдущие крестражи, в надежде увидеть связь с новым местом. Озеро, школа, фамильный дом, поместье Малфоя, который умудрился вобрать в себя статус правой руки и одного из самых влиятельных и богатых чистокровных волшебников Англии, и, конечно, Гринготтс — место, где все чистокровные семейки держат фамильное серебро. Чего-то ещё не хватало в этом списке. Вопрос только — чего.       Мэтью Уэлш даже нашёл место первого сбора Пожирателей смерти: маленькую обшарпанную квартирку неподалёку от центра Лондона. В свой звёздный час, когда её, во всей её заплесневелой красе, явили сливкам магической аристократии, она была едва ли примечательней, чем сейчас. Ну разве что, наверное, маглов внутри неё не было. Хотя, по словам журналиста, маглы были в таком состоянии, что не удивились бы и появлению дракона, а цели того собрания были на то и направлены, чтобы показать всю грязь и убогость этих лишённых магии созданий. В очередной раз продемонстрировать собравшимся, что магическое правительство в своём преступном потакании этим ущербным перешло все грани разумного. Это же что получается, чистокровные волшебники должны прятаться, словно крысы по норам. Боясь сказать лишнее слово или использовать свой чудесный дар, в то время как «эти» живут свободной жизнью, ни в чём себя не ограничивая. Словно саранча, захватив города и целые страны!       После этого было место первой атаки, экскурсия в лавку «Горбин и Бэркес», контрольный визит в дом покойной Хепзибы Смит и многое-многое другое. Но всё это было зря. Везде было пусто. Ну разве что кроме Азкабана, но они, уже идя туда, мало того, что сильно сомневались в наличии там крестража, так и не сильно верили, что будут там одни — так что это не считается.       Стрелки часов приближались к полуночи, когда Мэтью сказал, что если никто из присутствующих не может больше ничего предложить, то он вынужден настоять на возвращении к отсечённым ранее вариантам. При этих словах Грейнджер недовольно нахмурилась, агент усмехнулась, Блэк осторожно покосился на Гарри. Всё в этой немой сцене свидетельствовало о том, что, пока Гилдерой сидел под замком, а неутомимая команда вела поиски, эта тема всплывала далеко не единожды.       — Мы обследовали все остальные места, — подтверждая эту догадку, сказал журналист, глядя на Гермиону. — Это мы на его месте спрятали бы чашу в недрах какой-нибудь пещеры, что находится в самой необитаемой части Южной Америки. Обратили бы последний крестраж в камешек и скинули его в Марианскую впадину. Я уверен, что ни у одного из нас не было бы и минутного сомнения, прежде чем мы отправились в пустыню Сахара и выкинули бы там крестраж, где его уже к вечеру погребло бы в песках. Так поступили бы мы, но не он. Он не может отойти от своей манеры поведения. Хочет, но не может. Даже если он попытается спрятать, то его гордость просто не позволит ему. Он доказывает этим своё величие не кому-нибудь, а самому себе.       Гилдерой бросил быстрый взгляд на мрачное лицо директора, ещё раз оглядел присутствующих и неуверенно прошептал:       — Но это же безумие — прятать его там!       — Безумие или нет, но согласись, Годрикова впадина подходит идеально. Это место у всех на виду, да и к тому же самое знаковое из всех возможных.       — Там нет защиты. Оно открыто всем!       — В том-то и дело, Гил, что оно открыто всем, а что до защиты, мы тут это уже обсуждали, и меня попросили, — агент кивнула на Гермиону, — более не касаться этой темы без явной на то необходимости.       — Там будет засада, — мрачно сказал Блэк. — И посерьёзней той, что ждала нас в Азкабане. Там-то мало кто верил, что мы придём, здесь они будут не только готовы, но и действовать будут фактически на своей территории. Грюм только за последние два месяца потерял там восьмерых. Это не может быть просто совпадением!       — Ну да. Конечно ты прав. Там нас будет ждать засада, — обворожительно улыбнулась агент, от чего у Локхарта невольно пробежал холодок по спине. — Полагаю, ты хочешь предложить второй вариант. Поскольку где-где, а там наше появление будет полнейшей неожиданностью. Для всех!       Гилдерою не нравился тон, не нравилась улыбка и ему совершенно не нравилось то, как едва уловимо поёжились все при упоминании этой альтернативы. Что же это такое? Что может быть хуже, чем явная ловушка? Они же не могут влезть прямо в логово лорда. Никто не знает, где оно, даже Грюм. Обо всех тайных местах сбора сил Пожирателей известно крайне мало. Поскольку они, как и министерские убежища, сразу уничтожаются или покидаются в случае потери секретности. Именно поэтому война и затягивается, что обе стороны пребывают в неизвестности. Они не знают, где сконцентрированы силы противника. На слуху лишь Хогвартс, да…       — Вы же это не серьёзно, да? — сдавлено прошептал он, с ужасом поняв, куда именно ему сейчас предложат направиться.       — Министерство — знаковое для него место. Центр, откуда осуществляется управление всей магической Англией, к тому же там много его людей, которые контролируют большую часть здания.       — Мэнди, я был там в самом начале, и там…       — И там, куда ни плюнь, попадёшь либо в Пожирателя, либо в аврора. Причём и тот, и другой без раздумий пустит в тебя аваду, чем несомненно заслужит полное одобрение что Лорда, что Грюма, — с деланной, а потому крайне фальшивой беззаботностью сказала она, сложив руки на груди. — Знаю. Потому мы и оставили этот вариант на самый конец.       Гилдерой Локхарт при всей его феноменальной силе и беспримерной храбрости более чем отчётливо понял, что конец в данном случае будет их. Мэнди права. Место не только знаковое, но и находящееся под самым что ни на есть пристальным вниманием. Никто из Пожирателей или авроров, не будет удивлён, если Волан-де-Морт решит его навестить или ещё больше усилит охрану. Но она права и в том, что на кого бы они там ни нарвались — эта встреча будет фатальной. Объяснять что-либо будет бесполезно — Грюм даже разбираться не станет и будет в этом совершенно прав. Мало ли кому из Пожирателей повезёт найти его волос, сварить оборотное зелье и сказать «это я!»       — Рано или поздно, но туда всё равно придётся идти. Если есть хоть крошечный шанс, что один из них там, то мы просто обязаны это проверить. Поскольку нам нужны все крестражи. Всё, чего мы добились, будет бесполезно, если мы их не найдём. Всё, за что сейчас сражаются авроры, будет бессмысленно, если мы не уничтожим оставшиеся осколки.       — Есть ещё одно место, — тихо сказал Дамблдор, прервав тем самым неудобную тишину, что повисла после этих слов в кабинете.       — Как и в предыдущих двух, там нас может ждать крестраж, а может ждать и ловушка, — отозвался журналист, будто ждавший этих слов и теперь осторожно раскладывавший на столе обычную магловскую карту. — Рита, перед тем как уехать, любезно предоставила мне один адресок в обмен на то, что у меня не возникнет никакого желания читать и тем более комментировать её эпос, посвящённый плену у лорда, — пояснил он, указывая на заботливо выделенное ярко-красными чернилами пятно возле самого леса, где, очевидно, та в своё время и нагнала Петтигрю.       При упоминании последнего шедевра не в меру талантливой журналистки герой невольно поморщился. По его скромному мнению, даже просто читать эпопею Скитер было настоящей пыткой, а уж делать это добровольно было вообще за гранью его понимания. По крайней мере, он мало того, что искренне не понимал тот ажиотаж, что вызвали её книги, так ещё и с ужасом осознал, что Чарльз Хэтэуэй — просто милейший человек, никогда не гнавшийся за прибылью и действительно просивший добавить деталей только для удобства читателей, а никак не ради раздувания объёма. В доказательство чему служило то, что на момент операции по извлечению кольца самая честная журналистка Англии, вернувшая, ко всему прочему, своё знаменитое перо, выпустила уже пятую книгу, в которой повествование успело доползти только лишь до святочного бала. Причём сам бал был растянут на добрую половину восьмисот-страничного фолианта, поскольку мисс Скитер не жалела эпитетов, со смаком описывая не только свои злоключения, но и мысли, посещавшие её в те тяжёлые дни, а так же выделяла целые главы в которых поклонники её таланта рассказывали как виделось происходящее им и как ныне они раскаиваются в своей слепоте.        Немногочисленные завистники, конечно, тихонько бурчали, что империо действует малость не так и ничего со стороны тогда заметно не было, но кто же их слушает.       Впрочем, Рита сейчас была далеко и, как и они все, по мере сил боролась с Волан-де-Мортом. А потому храбрейший маг Британии решил, что ему нет никакого дела до того, что она там понаписала. Тем более, зная Мэтью, он мог быть уверенным в том, что в негласном договоре наверняка был пункт, касавшийся не только его скромной персоны, но и правильной оценки всей бурной деятельности развитой в тот и все последующие года. А поскольку подтверждать репутацию и развивать бурную деятельность на ниве борьбы с вселенским злом ему предстояло в самое, что ни на есть ближайшее время, он предпочёл сосредоточится на нём. Благо последнее из предложенных местонахождений крестража вызывало у него массу вопросов.       Три места были оставлены про запас по причине того, что было слишком опасно туда идти. Министерство кишит Пожирателями, Годрикова Впадина выглядит безопасно, но Блэк прав, там их будет ждать засада на порядок сильнее той, что была в Азкабане, а вот Албания... Албания не вписывалась в список опасных мест. Её леса были далёкими, спокойными и непроходимыми. Когда-то давно там прятался лорд, но сейчас там было тихо.       — А что не так с Албанией? — всё-таки рискнул спросить он.       — Да ничего особенного, — пожав плечами, сказала агент. — Просто место, где лорд прятался не один год. Все об этом знают. Вот только эти все почему-то не обращают внимания на одну очень любопытную деталь. Когда тот истратил последние силы на то, чтобы трансгрессировать туда — а он именно что трансгрессировал, поскольку в том состоянии, в котором он оказался, ловить попутный транспорт было весьма проблематично, — никто не знал, что он там. Для всего волшебного мира он исчез. Даже Беллатриса Лейстрендж не знала, где он. Министерство тогда не смогло его отследить, сам он забился в самый тёмный уголок леса и сидел там долгие годы. В подтверждение чему мы имеем его признание Гарри о том, что Квиррелл был первым волшебником, который забрёл к нему. Именно в этом разговоре он и сказал, помимо всего прочего, очень интересную фразу о том, что шанс, что туда забредёт хоть кто-то, крайне мал, а живность обходила то место стороной, попросту боясь заходить в эти дебри. Что же тогда получается, он там сидел, носа не казал, никто из волшебников его не видел, но слухи пошли?       Кто-то эти слухи пустил. Кто-то, кто мог выходить из этого леса, появляясь среди обычных людей. Кто-то очень осторожный, но в то же время желавший хоть какого-то общения. Собственно, именно поэтому я думаю, что та самая «тьма, овладевавшая телами маленьких зверушек» была не только делом рук лорда. Ведь оно могло быть хоть и не волшебником, но вполне реальным существом. Причём весьма говорливым.       — Отследить слухи весьма сложно, — уверенно, как и положено специалисту в этой сфере, сказал Мэтью, — но можно с уверенностью предположить, что появились они лет восемь, семь минимум назад. Когда Квиррелл отправился в своё печально знаменитое путешествие, они уже достигли Англии и многие в них верили. Так что, в сухом остатке мы имеем то, что там — в албанском лесу — сидит нечто очень опасное. Во всяком случае, я, наверное, не погрешу против истины, если скажу, что велика вероятность того, что именно это нечто и промыло мозги профессору ЗОТИ. Ибо Лорд, при всех его способностях, в тот момент не был способен ни наложить империо на беднягу, ни очаровать настолько, что тот забыл всё и вся и, подобно прочим Пожирателям, слепо пошёл выполнять приказы.       — Но с чего вы взяли, что оно охраняет крестраж? Он забрал его у Беллы и вдруг отдаст его чему-то непонятно-болтливому?       — Чем бы оно ни было, но оно осталось в живых после знакомства с Лордом. Более того, оно его обучало. К тому же оно обитает именно там, где он прятался все эти годы. Там, где он нашёл диадему. Слишком идеальное совпадение на мой взгляд.       — Он мог его убрать перед отъездом. Он более не был нужен с появлением Хвоста, - осторожно возразил Локхарт невольно уже начавший понимать, что при всей своей внешней безобидности, третий вариант мало чем отличался от первых двух.       — Нет. Оно живо. Нутром чую — оно живо, — упрямо твердил журналист. — Оно сильное, оно не волшебник и оно находится там, где Лорд сидел несколько лет, выжидая шанса вернуться. Это то место. Один из трёх крестражей должен быть там.       — Так или иначе, но этот вариант также предусматривает то, что мы идём в ловушку!       — И это говорит нам человек, который без подготовки и без хоть сколько-нибудь приличной поддержки полез в логово василиска? - ехидно осведомился Блэк.       — У меня не было выбора!       — А сейчас он есть? — скептически приподняв бровь, спросила агент.       Выбора не было, и они сошлись на том, что в Министерстве слишком людно, в Годриковой Впадине слишком явно, а в Албании…       — Оно одно. Точно одно. Будь там это неизвестное хотя бы в двух экземплярах, оно бы выдало себя, а так всё, что мы имеем, — это косвенные доказательства, — убеждал их Мэтью Уэлш.       Так что, не было ничего удивительного в том, что в итоге выбрали именно этот вариант. Справедливо рассудив, что от одного, пусть и непонятно чего, бегать куда проще, чем от целого отряда Пожирателей, да и сама возможность погулять по лесу, так сказать развеяться после полугода сидения под замком — это лучшее, что они могут предложить молодым организмам.       Молодые организмы в количестве трёх штук также отправлялись с ними. Байками про страшный тёмный лес их было не напугать хотя бы потому, что Гарри умудрялся даже ночью без страха ходить туда, куда взрослые волшебники боялись казать нос при свете дня. Выслушав приведённый в качестве доказательства своей готовности к непредвиденным трудностям рассказ о двух ночных походах в запретный лес, где был встречен Лорд-Который-На-Тот-Момент-Ещё-Не-Понял-С-Кем-Связался и целая орда голодных пауков, Гилдерой Локхарт в очередной раз пришёл к выводу, что трудностей Гарри не боится. Гарри Поттер сам делает всё, что в его силах, чтобы эти трудности найти и превозмочь.       Однако в этот раз трудности предстояли немалые, и преодолевать их надо было тихо, без лишнего шума. А потому храбрейший герой Англии поддержал агента в её стремлении избавиться от неразлучной троицы. Избавиться в хорошем смысле, поскольку идти уничтожать крестражи — это не самое безопасное занятие. Впрочем, когда это гриффиндорцев опасности останавливали? Они наоборот их лишь раззадоривали! Гарри был намерен найти крестражи, а его друзья из чувства солидарности были готовы ему в этом составить компанию, хотя и не горели желанием. Гилдерой видел, как, обречённо опустив голову, стоял Рон рядом с Гермионой, которая была куда бледнее, чем обычно.       — Вы обещали, что мы сможем принять участие, когда профессор поправится, — гнул свою линию Поттер.       — Обещали, что вы окажете помощь, а не то, что вы станете ходячей мишенью и международными преступниками, — не сдавалась агент. — Вам всем по шестнадцать лет. Вы мало того, что несовершеннолетние, так ещё и школьники. Хотите участвовать в незаконном пересечении границы, контрабанде магических артефактов и покушении на убийство в составе преступной группы по предварительному сговору?       — А разве мы…       — Это всё равно незаконное пересечение границы, и меч мы берём с собой. Добавь к этому, что делаем мы это сообща, также как и сообща планируем избавиться от этого существа, если не будет другого способа подобраться к крестражу!       — Предлагаю проголосовать, — с вызовом глядя на агента, сказал Гарри. — Мы — за!       — Мы — против!       Получилось трое на трое. Все взгляды упёрлись в Сириуса Блэка, который впервые на памяти Гилдероя Локхарта нерешительно стоял перед ними, не зная, что сказать. Принять сторону крестника и тем самым подвергнуть его опасности или принять сторону агента, тем самым расстроив Гарри.       Как много позже тихо сказал Мэтью:        — У нас не было ни единого шанса. Он пошёл с козырей!       В чём, в чём, а в этом журналист был безусловно прав. У них действительно не было ни единого шанса, когда зеленоглазый магнит для неприятностей невинно посмотрел на своего крёстного и с лёгкой улыбкой спросил:       — А как бы в таком случае поступил мой отец?