Принцип неопределённости

      

Жизнь достаточно дурацкая игра, а дурацких игр я не люблю, — человек по имени Долмин       Роджер Желязны. Создания Света, Создания Тьмы       Музыка:       Ария — Химера       U96 — Das Boot       Пикник — Я пущенная стрела       The Rapture — Pieces Of The People We Love

      — Вы пришли? Вижу, вас трое. Можете проходить, — сказал некто со вполне человеческим произношением. Но это не повод возрадоваться: считать хомо своими друзьями — заблуждение. Внутривидовую конкуренцию ещё никто не отменял.       Створки медленно и почти беззвучно раздвинулись. Если они решат закрыть их до того, как все мы зайдём, мы всё равно успеем это сделать. Я успокоился — до того дверь-гильотина меня сильно напрягала. Меня всегда окружали предметы, которые могли послужить причиной моей или чьей-то ещё гибели, пусть даже я один и замечал эти их свойства.       Я зашёл последним. Осмотрев помещение, заметил четырёх прямоходящих рептилий в грубых комбинезонах и одного человека, вернее, эчани. Он в ответ посмотрел на меня с презрением, как на кусок говна. Рука непроизвольно легла на рукоять меча — и он взял в руки свой длинный изящный клинок, прислонённый до того к ножке стула.       — Не стоит, — сказал мне Травер. Я неспешно убрал ладонь с шершавой рукояти. Наёмник-эчани с усмешкой положил клинок обратно. Его движения были гораздо более плавными, нежели мои, и, одновременно с тем, более быстрыми. Как у ловкого хищника. Но победу одержит тот, кому под силу охватить взглядом будущее, недоступное для оппонента. Или тот, у кого больше огневой мощи.       — Что тебе нужно? — не проявляя никакой вежливости по отношению к гостям, спросил главный из ящеров. Говорил он на своём языке, издавая низкие горловые звуки, затем переводчик-вокодер преобразовывал сказанное им в человеческую речь.       — Контейнер, — небрежно сказал твилек.       — Это исключено, — ответил тот.       — Вы не в том положении, чтобы торговаться, — сказал ему капитан. — Мы знаем, где вы и где украденный вами предмет. В моих интересах убедить вас отдать этот ценный предмет мне, но я могу и сообщить о его месте нахождения владельцу.       — Ты работаешь на восьмипалого? — выдавил из себя ящер.       — Арканианца? Того, у кого вы украли контейнер? Нет, я сам по себе, — умело солгал Травер. На его лице не промелькнуло и тени сомнения в своих словах.       — Что мешает мне выпотрошить тебя прямо здесь? — угрожающе зашипел чужак. На капитана это не произвело никакого впечатления.       — Мы не единственные представители команды, каждому члену которой известно местоположение предмета. Если тебе это и удастся, в чём я сильно сомневаюсь, то один арканианец с возможностями, много превышающими мои, будет незамедлительно извещён обо всём нам известном, — сказал рассудительно капитан. — А также несколько групп наёмников — и на вас объявят охоту; говорят, арканианец нанимал лучших криминалистов на Нар-Шаддаа, явно же предмет ценный.       — И ты полагаешь, что я просто отдам тебе этот контейнер? Что ты напугал меня этим, наёмник?       — Нет. Я хочу его купить. Честная сделка.       — Этот предмет не продаётся, — сказал другой ящер.       — Неужели? — притворно удивился капитан. — А я думаю, что у всего есть цена. И ты её можешь назвать, если захочешь.       Ящеры стали переговариваться друг с другом, издавая свои протяжные и короткие звуки, шипели друг на друга.       — Он не продаётся. Но что помешает тебе продать информацию о его месте нахождения проклятому восьмипалому? Я не могу доверять тебе.       — Убеди меня промолчать, — сказал Травер.       — У тебя есть совесть, твилек? — спросил, судя по всему, главный ящер.       — Что-то от неё должно было остаться, — ответил контрабандист. — Во всяком случае, я достаточно честен для контрабандиста. Я торговец, а не разбойник. Но что об этой призрачной материи мне может рассказать вор?       — Если бы ты лучше был осведомлён о предмете, который хочешь забрать у нас, то не назвал бы это воровством, — сказал ящер. Другой чужак что-то сказал ему коротко на своём.       — Так уж и быть, объясню тебе, — продолжил он. — Арканианцы в древности обладали крайне неприятными привычками. Они и сейчас ими обладают, но их приучили к хорошим манерам. Против всех известных им форм разумной жизни, которые могли им потенциально угрожать, они создавали биологическое оружие массового поражения. Затем помещали его образцы в самые густонаселённые города. Последнее задокументировано неоднократно, все их преступления запротоколированы. Но, даже поймав часть таких шпионов и предав их соответствующей каре за это, нельзя было гарантировать, что ещё большее число контейнеров, способных стать источником смертельных заболеваний, не было помещено в источники воды и в иные места, откуда может распространиться эпидемия.       — Это очень подлый способ вести войну, — прибавил эчани. — В духе арканианцев.       Я, в отличие от этого типа, ловко игравшегося тяжёлым клинком, надменно демонстрируя тем своё превосходство во владении мечом, восхищался арканианцами. Не моральной стороной этих действий — нет, но эффективностью и дешевизной вопроса. И даже видовой «гуманностью» — оружие, неспособное поразить своих соотечественников весьма впечатляет.       — И этот контейнер? — спросил ящера Травер.       — Да, это именно такой. И он содержит в себе штамм вируса, сконструированного с нуля из уникальных ксенонуклеотидов с единственной целью — убивать моих сородичей без всякого разбора, возможно, он ещё более коварен — это неизвестно, — сказал ящер. — Арканианцы давно уже оставили практику биотерроризма и ксеноцида, хотя и не по своему добродушию. Но у нас есть все основания полагать, что часть таких контейнеров могут сработать в ближайшее время в нашей столице. Спустя тысячи лет. И штамм этого вируса потому является для нас огромной ценностью. Настолько большой, что не может быть продан каким-то наёмникам. Ты понимаешь меня? — слова рептилии, переводимые вокодером, сливались с его горловыми звуками.       — Либо это правда, либо он очень уверен в том, что это так, — сказал я обернувшемуся ко мне Траверу.       — Я не «он», — сказал, сказала или сказало, повысив тон, существо.       — Я даже не знаю, к какому виду ты относишься, а ты хочешь, чтобы я разбирался в твоих половых отличиях, — и не подумал извиняться я.       — Ты не первый встреченный мной зелтрон, которого не интересуют половые различия, — сказал мне эчани. — Ты, вероятно, как и большая часть твоих родственников — педик.       — Это возможно. А возможно, и нет, — не стал я оскорбляться на явную глупость, — но ты ведь можешь только предполагать, верно? Или ты интересуешься с конкретной целью? — спросил я его широко улыбнувшись, но не показывая зубов.       — Ты можешь поплатиться за такое, — сказал он. Он, судя по всему, искал повод для драки.       — Я не ищу драки, — сказал Травер, подняв открытую ладонь. — И не могу зарабатывать на подобном, более того — это просто опасно. Поэтому ты можешь считать, что я передумал насчёт того, чтобы сдать вас арканианцу.       — Иначе говоря, ты струсил, — сказал эчани с наглой ухмылочкой.       — Это возможно, — последовал моему примеру Травер. — Но ты ведь можешь только предполагать, верно?       — Вы можете идти, — сказала/ло рептилия/е, пока конфликт не перерос во что-то большее.       Мы с Кейном отступили спиной назад вслед за Травером, поспешно развернувшись у самой двери.       Не успели мы отойти на достаточное расстояние, как Кейна прорвало:       — Мы так и уйдём? Поджав хвосты?       — Да, мы так и уйдём, — сказал капитан. — Или ты решил посостязаться в фехтовании с эчани? Он сделает из тебя рубленую котлету.       — Не обязательно, — возразил я, хотя и не очень уверенно.       — Вот видишь, даже Олег говорит, что можно было разобраться с ними, — сказал Кейн.       — Риск слишком велик, — осадил я его. — И их, возможно, ещё больше. Не только в этом номере.       — Тогда мы уходим, — сказал Травер.       — Есть одно… неприятное предчувствие. Они могут решить, что мы слишком много знаем. И что в нас слишком мало упомянутой тобой призрачной материи.       — Пока они будут думать, нас здесь уже не будет, — капитан ускорил шаг.       — Это непонятное чувство. Возможно, они действительно только думают об этом, — я шёл с полузакрытыми глазами. — Они могут и передумать, а могут и напасть на нас. Как тогда, над той планетой, куда нас просили доставить известный минерал.       — Значит, тогда ты был не уверен? — спросил меня капитан ошалело.       — Тогда я был уверен. Но сейчас я понимаю, что не разобрался окончательно. Возможно, они только намеревались нас кинуть. Или напротив сильно сомневались, нужно ли это делать.       — И мы устроили им орбитальный ливень? — спросил капитан удивлённо.       — Травер, ты слышал что-нибудь о концепции мыслепреступления? — сказал я ему.       — Так сейчас они думают, или уже решили нас прикончить? — резко спросил Кейн.       — Думают. Но возможно, уже выслали группу перехвата на всякий случай.       Травер достал комлинк.       — Нейла, нас, вероятно, хотят задержать на выходе, прихватите с пилотом ту коробку из-под печенья, ладно? Нужны будут подарки. Печенье сойдёт. И жди нас на парковке, — сказал он.       — Поняла, — ответила она.       Мы почти сорвались на бег. Кейн расстегнул застёжки, удерживающие магазины для пистолета. А я отчаянно пытался выбросить из головы мысли, как вышло так, что мы опасаемся нападения и при этом ещё ничего не добились. Наверно по той причине, что не имели плана. Зарубить на будущее — всегда иметь план… Всегда иметь план! — я ускорил шаг, и ногу, пострадавшую ещё на Апатросе, пронзила боль — она до сих пор меня иногда беспокоила. А я так и не нашёл хотя бы недели, чтобы отлежаться в больнице.       — Бегом! — сказал я, почувствовав изменение в Силе. Каждый шаг отражался всё усиливающейся болью, пока ещё терпимой, но я знал — уже очень скоро игнорировать её не получится.       Капитан с людоедом побежали за мной. Но не к той парковке, в которой мы остановились в начале. Я не понимаю героев всех этих боевиков и прочая-прочая, которые умудряются слинять от погони, когда расположение их транспортного средства известно плохим парням; то самое место, где проще всего устроить засаду. Поэтому мы, двигаясь до этого вполне к тому месту, где оставили свои аэроспидеры, резко изменили направление движения. Ивендо с Нейлой, сидевшие в кабине, как раз покинули пределы первой парковки. Теперь нам нужно было пересечься с ними на запасном рандеву.       — Они купились? — спросил меня Кейн.       — Вполне. Но они следили… и теперь они тоже бегут, — я взял паузу, чтобы не сбить дыхание. — Но пока не знают, куда конкретно мы направляемся.       Мы сходу влетели в турболифт, понёсший нас вниз к уровню с парковочными местами, который открытыми окнами сообщался с внешним миром Шаддаа. Пока было время, надел перчатки и шлем.       — На выходе, — пробасил Кейн.       — Маловероятно, — сказал я, но тоже встал у самой двери с мечом наперевес. Капитан за нами. — По-моему, там внизу кто-то есть, но…       Лифт остановился, дверь распахнулась. Кейн уже занес меч, когда капитан заорал не своим голосом.       — Сто-ять!       Встали все. И я, и Кейн, и несколько уродцев напротив, просто хотевших попасть в лифт.       — В сторону! — гаркнул Кейн. У него это хорошо получается — глотка лужёная. Но это лишь сильнее ввело в ступор съежившихся гуманоидов.       — Живо! — заорал за ним капитан, целившийся из-за наших спин по-македонски сразу из двух бластеров. Толпа замерла в оторопи, и капитан выстрелил в потолок. Группа уродцев мгновенно освободила путь. Мы рванули вперёд, но почти сразу замедлились: Травер опять не смог выдержать общего темпа.       — Вы… можете… поме… дленнее, — тяжело просипел за нами капитан, когда мы пробежали метров двести. Даже я не жаловался, хотя скрипел от боли.       — Бухать меньше надо, — сказал я. Кейн, грохочущий сапогами по пласталевому, как и всё тут полу, зычно загоготал.       С дальнего от нас конца коридора полетела плазма, но плевать мы хотели на столь неточный огонь. Большая часть зарядов, пущенных с такого расстояния, перфорировала стены коридора. Несмотря на погоню, пришлось бежать медленнее из-за выдохшегося вконец твилека. И моей ноги. Кейн машинально полез в пустой подсумок, но дымовых гранат у него не оказалось — отобрали при входе.       Травер умудрился запнуться на ровном месте, не вписавшись в поворот. Пока Кейн, подхватив капитана за подмышки, отрывал того от пола, я, тоже пошатываясь, глянул за угол. Десяток, а то и больше существ ломились как стадо коней в нашем направлении. Бежавшие впереди, завидев меня, незамедлительно открыли огонь. Я, на глаз оценив дистанцию, выдернул из тесных ножен «штык-нож». Грубый тепловой детонатор ручной работы, за одно только ношение которого могли предать мучительной смерти. Вдавил кнопку активации «виброгенератора» и, бросив «штык-нож» в толпу, устремился куда подальше так быстро, насколько позволяла ноющая нога. Мысленно вспоминая об обжигающем пламени, пытаясь тем самым нагреть тот крохотный кусочек металла внутри термостатической рукояти. Жёсткий удар об пол вызвал мучительный приступ боли в измученном суставе — и я излил это чувство во всёсжигающее пламя, держа в разуме образ кинжала. Как оружия и как нестабильного носителя огня.       Волна горячего воздуха, пришедшая вслед за вспышкой, толкнула меня в спину, прокатила по полу и едва не впечатала в стену. Грохот сапог за спиной стих, повисла мёртвая тишина. Ха-ра-шо!       Каким надо быть кретином, чтобы не использовать эту барадиевую взрывчатку повсюду? Бластеры, мечи, прочий хлам… Тепловой детонатор — решение всех проблем! Хотя… я и сам за одно её хранение на мне подвластной территории сажал бы на кол.       Капитан, которого волок на себе Кейн, заорал непередаваемым матом на рилотском. Я решил обязательно разузнать потом, как это переводится. Если выживу.       Однако путь перекрыли ещё несколько противников; они незамедлительно открыли беглый огонь, не обращая внимания на распластавшихся вдоль стен и вжавшихся в пол прохожих, старающихся не отсвечивать и не маячить на пути пьяно летящей плазмы. Но нам и не нужно было бежать так далеко.       Вставший на ноги капитан заорал нечто нечленораздельное и нырнул в боковой проход, ведущий к платформе для аэроспидеров.       — Я прикрою! — крикнул я. Учитывая, как волочится Травер, я успею его догнать… Должен догнать!       — Да идите же вы! — рявкнул я на Кейна, тащившего капитана, бычьим здоровьем явно не отличавшегося. Который раз он нас подводит!       Пока они продвигались к спидерам, я в секунду высадил всю «обойму» из своего обреза — пара предпоследних зарядов плазмы разорвала на части одного преследователя, чей щит не выдержал такого напора. Синяя кровь забрызгала стены и лица его товарищей. Я выходил далеко за пределы принятой тактики использования бластеров: такая мощь неизбежно должна быть грубой, как кувалда, и такой же неаккуратной, но я всаживал каждый заряд с точностью палача.       Казалось, само время замерло, пока летели заряды, наблюдаемые мной через голокамеру высунутого за угол бластера. Ещё один наёмник, человек, судя по всему, был выведен из игры — заряд плазмы вошёл ровно напротив эмиттера поля — оно там, к сожалению ли, к счастью ли, неравномерно. Вспышка отбросила его в сторону, но я не смог разглядеть — прикончил я его, или его спасла броня. Да и некогда было присматриваться.       Закончив стрелять, я отшатнулся от укрывавшей меня рамки двери-шлюза. В которую методично впивались свёрнутые в пространстве жгуты раскалённой до звёздных температур материи, разбрызгивая во все стороны осколки и крохотные капли жидкого металла. Затем тяжело побежал, неловко догоняя капитана с Кейном. Стометровка в тяжёлом бронекомплекте на моей подводящей ноге — тяжёлое испытание, но у меня был стимул, каким может похвастаться далеко не каждый олимпийский чемпион.       Я, едва не врезавшись в Кейна, затормозил у самой двери, ведущей в проходную.       — Я уже думал, что тебя прикончили, — просипел он, стоя у края проходной с бластером наперевес — через неё туда-сюда летала плазма. И здесь нас, как оказалось, уже поджидали. Смена точки эвакуации помогла, но не до конца.       Дорогущие сканеры, предназначенные для того, чтобы гости этого термитника не пронесли чего нехорошего, уже оплавились, развороченные шальной плазмой. Впрочем, они уже скомпрометировали себя, не найдя пластизольной взрывчатой смеси в моём «ножике», поэтому мне было их ничуть не жаль.       — Хера там. — Я выглянул за край и сразу отшатнулся — вовремя: заряд плазмы едва-едва разминулся с моей головой. Но энергетический щит он всё равно задел, резко запахло хвоей — даже через маску — ведь озон она не фильтровала. Искры порождали аллотропную модификацию кислорода, но зная, с чем такой запах связан по-настоящему, бодрило это не по-детски.       — Либо нас замочат догоняющие, либо поджарят преградившие путь! — проорал я, неловко перехватывая меч левой рукой — ладонь правой ещё была в эластичной повязке, и ей я мог только поддерживать, но не направлять оружие.       Кейн последовал моему примеру, капитан обречённо достал из ножен свой прямой меч, взяв наперевес бластер. Мы переглянулись с сержантом и, заорав, побежали на притаившихся за углом уродов, не обращая внимания на впивающуюся в щиты плазму. А я на острую боль в ноге.       Первое преградившее мне путь существо напоминало искривлённое насекомое, было непонятно даже, где у него располагается голова. Но основы ксеноцида просты — наибольшая концентрация нервных волокон «волею» эволюции сгущается именно в той части организма, которая чаще оказывается спереди и встречается с препятствиями, едой или сексуальными партнёрами. Поэтому, я, отклонив в сторону насаженный на длинную кривую рукоять широкий клинок, рассёк верхнюю часть насекомого, и хрипящее существо упало, обрызгав меня тёмной лимфой. Сабля легла криво — и я просто расчленил урода надвое, вывалив наружу его отвратительные внутренности. Теперь ему больше не встретиться ни с каким партнёром!       Я отчаянно рубил наседающих противников, грубо вскрывая чужие панцири и разрывая гудящим бескаром мягкую, податливую плоть. Но это были лишь мгновения, пусть и едва не слившиеся с вечностью. Быстро развернувшись, я помог добить наседавших на Кейна с капитаном противников. Один из головорезов попытался было поджарить нас плазмой, отойдя в сторону — но я тут же снёс с его плеч голову; в потолок брызнули две пульсирующие струйки кровавого фонтанчика, обезглавленное туловище мешком свалилось на пол.       Ещё один набросился на меня со спины, и я, едва не поскользнувшись на чьём-то дерьме, отскочил в сторону, в правой ладони хрустнуло, и рукоять меча осталась только в левой руке. Неловко отбив хлёсткий удар, я едва не остался без оружия; ещё один нацеленный мне в горло удар тонкого клинка выбил искры из правого оплечья, следующий лёгкий выпад я едва отвёл в сторону наручем, самой толстой, бронированной его частью. Быстрые и лёгкие удары хороши… но не против полных лат. Удивление в глазах нападающего мигом сменилось безграничным ужасом, когда я неловко воткнул гудящий волнистый виброклинок ему в живот, смешав его кровь с лимфой насекомого. Я потянул было меч обратно, но он застрял в волокнистой броне нападающего. Пытаясь высвободить оружие из вопящего человека, я налёг левой рукой на рукоять и повёл клинок в сторону — с хрустом размолов его позвоночник и расколов тонкие ребра. Когда через разрез показалось сизое лёгкое, вопль утих — смерть снизошла до моего противника.       — Вперёд, нас догоняют! — закричал капитан. И не дожидаясь, пока мы осознаем приказ, первым побежал к спасительной парковке. Собственно говоря, кричать было не обязательно — у нас у всех связь, как в танке; ларингофон или субвокальный имплант, как у Ивендо, гарантирует это. Но вдруг кто-то не услышит?       Нас начала догонять и плазма. Пока вяло и издалека. Метров с пятидесяти. Но её становилось всё больше и больше.       — Ложитесь! Да падайте вы! — раздался голос Нейлы в наушниках.       — Падаем! — заорал я в ответ, увлекая за собой капитана. Мой щит уже погас, и один наплечник практически раскрошило попаданием из бластера. Меня вдобавок толкнуло в спину, в ту самую плиту, на которой я в своё время не сэкономил, с силой бросая на пол — ещё несколько попаданий, и Аид распахнёт свои врата.       Перед нами в полный рост разгневанной валькирией стояла Нейла, сжимая в своих изящных руках огромный двуствольный повторитель. Толщиной с её талию. На её хрупкие плечи давил рюкзак-энергоячейка, связанный с повторителем оплетённым кабелем. Жерла тяжёлого автоматического бластера зажглись как два адских прожектора — нити ярких трассеров начали проноситься над нашими головами. Отдача с лёгкостью брала верх над массой Нейлы, и большая часть плазмы разносила потолок, раскалывая балки и снося к чертям панели, но и этого было достаточно, чтобы задержать жаждущих нашей крови головорезов. Я, работая локтями и коленями, пополз вперёд, вслед за проявившим неожиданную для него прыть капитаном. Ни один заряд плазмы не летел нам в спину — преследователи благоразумно попрятались за углы и укрытия. Едва они высунулись — повторитель выплюнул новый рой кроваво-алых зарядов.       Метр, второй, третий, пятый, ещё чуть-чуть… Нейла отпустила гашетку — мы встали и побежали вместе до аэроспидера. Не сходя с места, прикрывая нас, Нейла дала для острастки ещё очередь, окончательно сжигая оружие и охлаждая вместе с тем горячие головы попрятавшихся головорезов — впрочем, и так не думавших высовываться. За считанные секунды она высадила почти всю немалую энергоячейку, завалив обломками коридор, отрезая тем самым нас от преследователей.       Повторитель был так тяжёл для хрупкой девушки, что, спалив стволы, она незамедлительно бросила на пол дымящееся жжёной изоляцией громоздкое орудие смерти. Вместе с рюкзаком-энергоячейкой. Миг, и мы забились в салон — благо он был открыт всем ветрам.       — Пассажиры, просьба пристегнуться, — прогундосил Ивендо, резко отрывая спидер от дюракрита площадки. — Возможна турбулентность и нетипичные плазменные и даже лазерные атмосферные осадки.       — Не смешно, блять! — прорвало капитана. Лицо его потеряло подвижность, на нём словно застряло произошедшее. Я пристегнулся сам и пристегнул капитана. Тот вместо этого судорожно копался в поисках комлинка. Загорелось слабое корпускулярное поле, спидер резво набирал скорость. Его тряхнуло — в спидер попал заряд плазмы, но машину, предоставленную Аболлой, защищало поле, как у толкового военного транспортёра.       Вокруг было темно, как в ситском склепе, лишь огни спидеров и немногие источники света на стенах огромных строений разгоняли темноту. И это несмотря на то, что там над нами, где-то за десятками перекрывавших друг друга как листья посадочными площадками, светило солнце. Но тут, как и в вековом лесу, свет не достигал его дна, теряясь в плотных кронах металлических древ.       — Если мы будем лететь по правилам, то нашу траекторию легко просчитают, — сказал Ивендо.       — И что?       — Щит скоро не выдержит! Олег, отключи автопилот! Я знаю, ты можешь это сделать! Сделай это ради нас всех! — закричал пилот, обернувшись ко мне. Зрачок его единственного живого глаза был предельно расширенным, отражая мой страх, речь — дёрганной — он явно принял какой-то боевой стимулятор.       Я послушно преградил путь потокам света в оптоволокне и замкнул пару контактов, от шаловливых рук расположенных за толстыми крышками. Теперь спидер будет думать, что у него сгорели все внешние сенсоры, и разблокирует ручное управление. Я похолодел, осознавая последствия. Наверное, ничто так сегодня меня не пугало — даже бросающиеся на меня с мечами сумасшедшие.       — Это же ахуенно, — сказал лейтенант. — Не находишь? — Он улыбался. Ивендо редко улыбался. Особенно так беззаботно — в окружении всего этого кошмара.       — Не могу не согласиться, — сказал я, не желая спорить с сумасшедшим. Или только временно, но помешанным. Сбылась мечта идиота.       Ивендо вёл вручную, бросая аэроспидер из стороны в сторону, невероятным образом избегая столкновения с машинами, летевшими с трансзвуковой скоростью. На моей спине мгновенно выступил холодный пот, когда Ивендо разминулся с одним из случайных спидеров в полуметре. Спидеров, от которых ему приходилось уворачиваться, было много, но ещё больше мимо летело огненных сгустков плазмы. Они, попадая в стены и другие флаеры, впивались в их обшивку словно крошечные дикие звери; выгрызали клочья пластика и дюрастали. Яркие вспышки попаданий освещали наш путь разрушения.       Наши преследователи были ещё безумнее, чем мы сами — они страстно пытались уничтожить нас; как можно быстрее — не считаясь ни с чем. Открывать огонь в таком плотном потоке спидеров — ещё более сумасшедшая идея, чем отключать автопилот.       Лейтенант направлял машину усилиями мышц и сервомоторов протезов, приложенными к педалям и штурвалу. Это как управлять ядерным реактором, погружая и выводя из него поглощающие стержни с помощью бельевой веревки. Оставалось надеяться, что его нейроинтерфейс помогает ему в этой задаче. Но Ивендо лавировал в потоке огня, словно был рождён для этого.       Такой режим спидера был предназначен для полёта за пределами общественных линий или для парковки в своём собственном гараже. И только. Тысячи спидеров воспринимали наш как терпящий перманентную аварию — не отвечающий единой программе, управляющей согласованным полётом десятков тысяч репульсорных легковушек и грузовиков одновременно. Как угрозу, странным образом не отдававшую данные в единую сеть, но продолжавшую упрямо лететь в общем потоке.       Огни проносившихся мимо спидеров мелькали, как трассирующие снаряды — слишком быстро, чтобы их можно было проводить взглядом.       Спидер, потерявший связь с другими участниками движения, как правило, выходит из него прямолинейно — по причине падения или, согласно аварийной программе, уходя так же вниз, чтобы никому там не мешать. Но мы не следовали никакой программе, создавая потоку проблемы перманентно; как изуродованная нарезами пуля, врезаясь в живую плоть, раздвигает её волокна и, сминаясь, крушит кости, мы вдребезги разносили пассажиропоток.       Информация о плотности движения по всем трассам непрерывно поступает на сервера с целого миллиарда спидеров — со всей Нар-Шаддаа. И одна трасса сейчас пылала, охваченная огнём на маршрутизаторах всей Шаддаа — как вставшая намертво. И как яд, растекающийся по крупным сосудам и капиллярам, бегущий по всем жилам, эта катастрофа расползалась на смежные линии — они вставали, движение замирало.       Тысячи других спидеров, управляемых распределённым искусственным интеллектом, должны были обтекать нас, как косяк рыбы огибает острый риф, но Ивендо болтал нас туда-сюда как попало, аэроспидеры, рассыпаясь во все стороны, сотнями осколков порождали цепную реакцию — тысячи огоньков за нами хаотично маневрировали — а потом в оцепенении замирали, останавливаясь.       Один из спидеров, едва успевший убраться с нашего пути, слишком резко свернул и, не сумев сманеврировать, размазался о стену здания — его горящие обломки посыпались вниз на дно рукотворного каньона, увлекая за собой разбитые рекламные щиты. Этого нам ещё не хватало!       Ивендо, заметив усилившийся огонь по нам, начал двигаться ещё более непредсказуемо — он, беспорядочно маневрируя, становился чудовищной угрозой общественному движению, внося в него ужасающий, невообразимый хаос. Целые улицы по ходу нашего движения объявлялись аварийноопасными из-за его безумной выходки. Которую я помог ему осуществить.       Это не останавливало преследователей, готовых на самые решительные меры — они продолжали гнаться за нами, стреляя из встроенных в спидеры и гравициклы плазменных и ионных пушек. С открытых спидеров палили из повторителей. Спидеры на нашем маршруте теперь заблаговременно прижимались к стенкам, освобождая пространство для нас и наших преследователей, и Ивендо, пользуясь свободным коридором, втопил ещё быстрее.       Но своего, надо признаться, лейтенант добился — по нам не попадали. Щит медленно остывал и не грозил отказать в любой момент. Плазма мелькала иногда совсем близко, но то в действительности были десятки метров — мы уже здорово оторвались от преследователей. Я оглянулся в предчувствии взрыва — теперь я воспринимал в Силе и это явление. Два аэроспидера наёмных убийц, не справившись с управлением, столкнулись друг с другом и исчезли во вспышке, яркой, как перерождающаяся звезда.       Капитан вышел на связь с Аболлой и одновременно вводил что-то в консоль управления кораблём. Нейла побледневшими руками вцепилась в подлокотник. Я сидел, полностью отрешившись от потока огней и всматриваясь в такое же непостоянное и стремительно несущееся параллельно ходу нашего движения будущее.       — Ивендо, милый, — тихо сказал Нейла. — Травер отметил тебе конец маршрута, и вроде бы мы уже оторвались… И он говорит, что нам уже ничего не угрожает.       — Уже? — не поверил он. — И почему всё так быстро заканчивается? — разочарованно сказал он, пытаясь включить автопилот. Но переключатель не сработал.       — Олег? — он обернулся ко мне, каким-то чудом удерживая спидер на маршруте.       — Сейчас! — Я сконцентрировался на оптоволоконных линиях — теперь по ним вновь заструилась информация, и центральный процессор получил необходимые данные. Затем у Ивендо получилось реанимировать автопилот.       Рывки, бросавшие меня из стороны в сторону, то вжимавшие меня в кресло, то пытающиеся меня из него выбросить, прекратились. Я выдохнул. На приборной доске горело предупреждение о перегреве двигателя, но пилот тягу не снижал — явно считая двигатель меньшей ценностью, чем себя самого.       — Теперь нас захотят освежевать, — сказал, сжимая рукоять бластера, Кейн. Его лицо само говорило о том, что он сам хотел бы сейчас ободрать чью-нибудь шкуру, и то, что он был вымазан в крови не меньше чем я, делало его вид ещё более угрожающим.       — Радуйся, что ещё дышишь этим грязным воздухом, а не разметал свои кишки по дюракриту! Там, внизу, — ответил Ивендо, указывая пальцем туда, где тащились грузовые автопоезда, слишком тяжёлые и громоздкие для того, чтобы оторваться от поверхности. — За нами до сих пор гонятся пять спидеров, и хер его знает, сколько у них стволов. Втягивай атмосферу и помни, что это, возможно, ненадолго.       — Сейчас будет опасное сближение, но для нас в нём нет ничего угрожающего… У меня для вас хорошие новости, — удивительно жизнерадостно сказал Травер, оторвавшись от своего планшета, — всё не так плохо, как кажется!       — Хорошо, что по нам не садили ракетами и лазерами — вот это было не так плохо, — пробурчал я.       — Нас не освежуют, а просто зарежут? — оптимистично предположил Кейн. Травер мотнул в ответ головой, довольно усмехаясь.       — Мы совсем оторвались? — встрепенулся Ивендо, поняв сказанное по-своему. Но капитан снова загадочно улыбнулся.       — А вон те типы, которые летят во-он там, это то самое «сближение»? — спросил я, указывая на приближающийся справа крупный спидер. Хорошо вооружённое бронированное судно, летающий танк, иначе и не скажешь. И они следили за нами, но не предпринимали никаких действий — более того, они не были настроены враждебно.       — А это те парни, которые устанавливают здесь порядки, — сказал Травер. — Но сейчас они сопровождают нас по просьбе Аболлы. Видишь ли, мы потерпевшая сторона, а те уроды уже назначены беспредельщиками.       — Чудо господне! И главное, как оперативно,— сказал я патетично. — И сколько ты теперь нашему личному богу за это должен? Какова назначенная жертва за вмешательство?       — Арканианцу — сто тысяч за посредничество и три сотни тонн местным на бронированном транспорте. Остальную неустойку, в хатт знает каком размере, будут взимать с тех головорезов. Думаю, что их жизнь кончена.       — Ясно, — сказал я. Даже не обсуждалось, но эти расходы мы делим подольно. — Сейчас они постараются покинуть Шаддаа и как можно быстрее.       — Да-да. Поэтому мы летим к платформе с кораблём, — сказал капитан.       — Спидер бросим там? — спросил Ивендо. — Хотя этот мусор ни на что больше уже и не сгодится…       — Его заберут. Ключ возьмём с собой, чтобы не угнали, Аболла написал, что у него есть ещё запасной, — сказал Травер, затем придирчиво осмотрел машину. — Надеюсь, он не будет брюзжать, что мы запачкали ему салон. Олег, да ты опять вымазался в крови с головы до ног! Мясник…       Я знал это и без него. Виброоружие — грязный инструмент.       — Теперь понимаю, почему джедаи используют световые мечи — они, верно, устали отстирывать свои балахоны от мясных ошметков, содержимого чьих-то кишок, слизи и прочих внутренних жидкостей, — сказал я, оттирая куском материи от чьей-то уже начавшей сгущаться крови очки… Надеясь, что это была только кровь. Брызги на линзах мешали обзору — только сейчас я обратил внимание на эти мутные разноцветные потёки перед глазами. Делать это одной левой рукой было крайне неудобно.       — Они ещё и плазму ими умеют отражать. Только не спрашивай, как они это делают, — сказал Ивендо. — Физика этого не объясняет. Собери уже себе, наконец, такую штуковину, хватит грубо кромсать людей на части — делай это цивилизованно!       — Плазма-херазма. Вас чуть не прикончили, а вы тут светскую беседу ведете. Одного понять не могу, чего эти ящеры так долго сидят на Шаддаа? — буркнул Кейн. — Свалили бы сразу, как только украли эту штуковину.       — Они ждали подходящий корабль, — ответил я. В этом я был абсолютно уверен, как в том, что Сила — реальна. — Их мало, не больше десятка — остальные наёмники для массовки. Скорее всего, работающие втёмную. Но им очень много заплатили — столько усилий, ради того, чтобы мы не успели передать данные об их положении, но они, похоже, увлеклись… И вероятно, это была конспиративная квартира, но тогда эти типы точно действовали не в частном порядке.       Кейн скептически выслушал мои соображения.       — Значит, мы нарвались не на простых воров? — спросил Травер, снимая очки-нейроинтерфейс и массируя виски.       — Вероятно, некая спецслужба этих ящерок, — ответил я, сам не радуясь сделанному выводу. — Или кто-то с возможностями, как у спецслужбы.       — Спецслужба? Тем более, убрались бы на первом подходящем, — не согласился со мной Кейн. — Тут миллионы кораблей.       — Это действительно странно, — кивнул я. — Но, возможно, из этих миллионов нет ни одного принадлежащего их начальству? Возможно, боялись засветить груз — ты же знаешь, что всё закатанное в карбонит досматривают усиленно. Или Аболла уже разослал ориентировку, а мы об этом ничего не знаем… Даже тут такой груз может вызвать подозрения. Или же у них есть судно, но это тихоходное корыто, и они не рискнули перевозить контейнер на нём. Что вполне вероятно, если это резиденты, а не гастролеры.       — То есть мы обидели не группу наёмников без связей, а целую разведку? — обеспокоенно спросила Нейла.       — Я бы не опасался возмездия, — рассудил я. — Это не рационально, мы не террористы, чтобы устраивать ответные акции устрашения, или какие-нибудь политические противники, чтобы представлять угрозу в будущем.       — Ты не представляешь, насколько сильно ошибаешься, — ухмыльнулся Ивендо. — И, замечу, постоянно. Ты думаешь, будто бы имеешь дело с разумными и рациональными существами, а это далеко не всегда так. Галактика не населена арканианцами, отрицающими веру как явление, и живущими в моральном нигилизме. Мы-то, люди, не отличаемся предсказуемостью, а уж про этих ящериц, чьё потомство пожирает друг друга сразу после того, как вылупится из яйца, я заранее ничего сказать не могу. Может, они объявят нам кровную месть, и не успокоятся, пока не обглодают наши кости?       — Фу, как это мерзко! — сказала Нейла.       — Не стоит судить традиции и системы ценностей чужих видов по своим, — произнёс Ивендо с напускным лекторским тоном… — Так меня на Флоте учили. Чего уставились, как на хатта, занятого благотворительностью? Но никто не мешает мне их за это презирать. Ещё один вид, исчезновение которого никого не расстроит.       — Как так можно? — опять возразила твилечка.       — Да ладно, всем было плевать, когда месяц назад пассажирский звездолёт с экипажем в сотню тысяч душ, шедший из Корусанта, расщепило из-за неисправного гиперпривода, — ответил Кейн.       — Так точно, показали эту херню недавно в новостях, а потом давай дальше крутить какую-то галиматью про то, как пара сексуально озабоченных подростков никак не вступит в отношения посредством своих половых органов. И как они от этого невероятно страдают… Могли и не прерывать, в принципе. А уж на этих инопланетчиков и подавно всем насрать, — подтвердил Ивендо.       — Ивендо. Движок не прогорит? — спросил я лейтенанта. Он, несмотря на работающий автопилот, следил за всеми показателями и обстановкой на аэротрассе, и не мог не обратить внимания на всё ещё горевшее красным предупреждение на приборной панели. Хотя Ивендо уже давно и сбросил мигание, он ничего не сделал, чтобы исправить ситуацию — максимальная температура в газогенераторе(1) до сих пор была выше допустимой. Термоядерный реактор, работающий вместо камеры сгорания, так можно было и расплавить. Не говоря про возросшие нагрузки на перегретые выше допустимого лопатки турбины.       — Нет. Мне известна модель этого термореактивника. Он способен и на большее. А ресурс казённый, чего его жалеть, — ответил он. — Если начнутся вибрации или иные неприятности, я сбавлю тягу, — успокоил он меня.       Я откинулся в кресле и едва не завыл от боли. Она всегда такая, коварная сука — приходит не сразу. Похоже, зря я всё списал на вывихи и сломанные кости.       — Кажется, мне не помешает медицинская помощь, — простонал я, начав осматривать себя с помощью Силы — такой самоконтроль был самым точным.       Суставы — понятно, хатт с ними, до больницы далеко, потерпят; кость в ладони вновь треснула — значит опять накладывать «гипс». Растрескавшаяся спинная пластина оставила синяки, но осколки металлокерамики засели в амортизирующей подкладке, не добравшись слегка до сердца по кратчайшему до него пути. Но вот наплечник с наручем всё же просекло, хотя и самую малость — оставив неглубокие, но очень болезненные и кровоточащие борозды напоминающие следы от кнута. По счастью, с такими наружными повреждениями хорошо справляется кольто. Достав аптечку, обработал раны, затем залил быстротвердеющей пеной ладонь, чтобы продержаться до корабля. Затем протолкнул по пищеводу таблетку обезболивающего.       Закончив, я откинулся в кресле, отрешённо рассматривая двоящиеся огни висящих в воздухе громадных коробок казино и клубов, роящиеся размытые огни спидеров, — перед взором плыло, размазанный мир потерял чёткость. Силы оставили меня. Пока спидер летел на трансзвуковой скорости к месту причала нашего корабля, я медитировал — пусть и не согласно инструкциям голокрона, до сих пор мною так и не открытого. Отвлёкшись от настоящего, я доверил свою жизнь лейтенанту. Я почти заснул, и меня растолкали перед посадкой.       Мы, выскочив из спидера и прохромав мимо уродливых коликоидов, проводивших нас своими плотоядными взглядами, споро заняли места на корабле «согласно боевому распорядку».       За оставленный спидер можно было не опасаться. Взломать двери грубой силой, конечно, могли, как и «утащить магнитолу». Но вот угнать сам спидер без ключа, цифрового, как и всё тут, решительно было невозможно. Даже подцепившись программатором к контактам на защищённой плате — ключ был зашит в закодированной области самого главного чипа центрального компьютера, управляющего машиной.       Пока Ивендо выводил корабль на высокую орбиту по предоставленном коридору, капитан сидел на связи с арканианцем, а я ждал своей очереди в медпункте — ловкие манипуляторы робота-хирурга зашивали Кейна — ему тоже досталось, и не меньше моего.       Только то, что этот операционный стол не имел ног, не позволяло называть его дроидом. В остальном он обладал выдающейся квалификацией и талантом успешного во всех областях хирурга. Хотя по местным меркам он и считался примитивной моделью, поскольку умел оперировать не все виды, и требовал указаний медика для принятия самых сложных решений. В моём случае, капитану с его полномочиями в приказном порядке пришлось убеждать этого ИскИна, что я человек. На мой страх и риск.       — У меня хорошая новость, — объявил по громкой связи Травер, когда я уже лёг на операционный стол. — У них действительно есть судно, и это — то ещё помойное корыто. Подвижное, как беременная банта.       — Мы их перехватим? — кровожадно спросил Ивендо. Обрадованный ожидаемым боем, он незамедлительно запустил тестирование оружейных систем.       — Они выходят на орбиту в противоположном от нас направлении. Нет ни единого шанса перехватить их тут, — ответил капитан.       — Если они уйдут в гипер, то всё, что мне будет нужно — данные об их первичных перестроениях, — сказал я, скрипнув зубами от боли. — Это моя работа, в конце концов. А не перебежки под огнём и размахивание мечом!       — Уверен? — спросил капитан.       Раньше я никого не преследовал в гиперпространстве, всё больше убегал. Это проще, да и за пределами Шаддаа единственными датчиками, на которые можно будет положиться, будут наши собственные. Обычно преследующие меня таможенники и пограничники имели куда более полные сведения о моём маршруте. И невозбранно пользовались чужими сенсорами и сканерами гиперпространства.       — Попробовать стоит, — сказал я, открывая настройки навигационной программы в своём интерфейсе, пока ловкие манипуляторы зашивали моё левое плечо и накладывали повязку с кольто. Стоило подготовить окна и программы к такой специфичной работе заранее. И голову тоже. — Только не пробовать… а сделать.       — Тогда жди данных, — ответил капитан. — Аболла их любезно предоставит.       — А перехватить корабль сам он не может? Он тут на Шаддаа прямо-таки всевластен, — съязвил Кейн.       — Нет, у него нет таких возможностей, — ответил Травер, — но предоставить все данные о прыжке он может без проблем.       — Это немного. Нам бы загонную пару… — позволил я себе помечтать. Работал я не шевеля онемевшими руками, чтобы не мешать хирургу, а потому управлял вводом данных взглядом и мыслью.       Преследовать кого-то в одиночку дело почти гиблое. Можно оценить первоначальные манёвры «жертвы», предположить конечную цель и последовать за ней туда. Но полёт в гиперпространстве — это полёт вслепую, и чтобы понять, куда неизбежно, но непредсказуемо свернёт преследуемый, придётся «выныривать», и не раз — а значит, надо будет всё время опережать ящеров.       Если бы с нами кто-то работал в паре, то можно было бы получать сигнал извне от «гончей» и догнать ушедший в прыжок корабль, не выходя в «реальность» вовсе. Разведывательные суда, выполнявшие такую роль, к моему удивлению, были большой редкостью, несмотря на их явную пользу. Может быть, толпа навигаторов первого класса — это даже для военного флота — дорогое удовольствие? Да и поддерживать связь через гипер можно очень недалеко, причём, чем меньше масса корабля, тем сложнее уловить что-то в гиперпространстве. А большой корабль — сам себе разведчик.       Прохромав в свои штурманские покои после десятиминутной обработки ранений и навигаторских вычислений, я взялся за ключ, управляющий гиперпрыжками. Механический ключ или рычаг был обязателен — чтобы автопилот не мог без участия человека совершить гиперпространственный переход. Известное требование всех правительств — невозможность совершения гиперпрыжка без органиков на борту. Хотя способов обойти этот запрет я и сам мог выдумать под сотню, это ограничение нас не волновало, а потому мы и не совершали попыток его нарушить.       — Травер, — я вышел на связь, после того, как повернул этот ключ, погружая корабль в гипер и удобнее устраивая перемотанную эластичной повязкой ногу. — А, собственно, куда мы летим?       — Ты — типа навигатор, тебе лучше знать… — неожиданно сказал капитан, зашедший ко мне прямо в штурманскую. Он на ходу что-то точил и запивал дымящимся кафом. Я преисполнился завистью — Травер не проявлял героизма в том коридоре, а потому не получил ни царапины.       — Всё, что я видел — это цифры и численно-буквенные коды. Но я понятия не имею, что в той системе, в которую мы направляемся, расположено. И кто там живет.       — Но мы там не задержимся. Какая разница?       — Я про конечную цель. Я проанализировал первичный вектор и полагаю, что они летят во Внешнее кольцо. Возможно, на свой родной мир.       — Тогда пойдём, откроем справочник. Надо же узнать, что это были за рептилии. Вроде бы Ивендо что-то о них знает.       Времени у нас было вдоволь — до точки выхода было ещё девять часов. Можно было счистить мозги экзотов с брони, которую я так полностью и не снял — некогда было. Выпить некрепкого чая, сменить компрессы с кольто, вздремнуть. Последнее обязательно — мне, возможно, ещё долго придётся работать с навигационным оборудованием.       — Ивендо, ты, кажется, можешь сказать что-то о наших клиентах? — спросил капитан у пилота, зашедшего в кают-компанию последним.       — У них на планете, помимо их самих, есть ещё две формы субразумной жизни. Учитывая, какие от них потребовали выполнить условия по отношению к ним, то в Республику они вступать не стали. Только поэтому я о них и слышал. Они вроде бы ещё с сектором Браксант граничат.       — Условия? — спросил я. Я любопытен, но законодательством по отношению видов, застрявших между животным и разумным состоянием, раньше не интересовался. Они уже не бессловесные звери, но их недостаточно развитый интеллект не позволяет им полноценно использовать плоды науки и прогресса.       Интеллектуальные инвалиды или живущие «в гармонии с природой» разумные формы жизни, экономические паразиты или просто досадная помеха — всё зависит от точки зрения.       — Куча прав и никаких обязанностей, — ответил Ивендо. — Что, по-твоему, делать с океаном, полным каких-нибудь разумных рыбин? Учитывая, что по понятным причинам, машинную цивилизацию в водной стихии самостоятельно им не построить. Даже с чужой помощью это весьма сомнительное начинание.       — Альтруизм не рассматривается? — спросил я, и сам не предполагая такой нелепицы.       — Не на этой планете, — ухмыльнулся Ивендо, ткнув пальцем в голограмму вероятного конечного пункта. — Они сливают в свои океаны столько различного дерьма, что это неудобство скоро разрешится само собой. Кверху брюхом.       — Что тебя так веселит? — спросил я. — Неужели твои таблетки ещё действуют?       — Увы, но уже нет. А забавно то, что Республика уважает любые местные обычаи, вплоть до публичных смертных казней, как у этих милых ящерок, но строго запрещает указывать другим видам, как им жить. «Своих граждан вы можете содержать в концентрационных лагерях, но ни в коем случае не мешайте существованию дикарей в их естественной среде обитания», — комичным голосом, пародируя воззвание проповедника, поведал Ивендо.       — Вот это как раз разумно, — не согласился я. — С учётом свободы перемещения и выбора локального гражданства. Не нравятся местные законы? Ты волен переехать куда хочешь, в то место, правила которого тебя устраивают. Поэтому, какими бы ни были странные нормы в чужих цивилизациях — все их представители исполняют их добровольно. В теории и концлагерь — дело добровольное. В этом вся суть Республики.       Чем больше я говорил, тем сильнее возрастало удивление на лицах Кейна и Травера. А Ивендо и вовсе посмотрел на меня как на говорящую собаку.       — Нет, я не превратился в Фарланда, — сказал я, чтобы меня не решили лечить от наивности с помощью электросудорожной терапии. — Я же о законах, а не об их исполнении.       — Да-да, мы-то знаем, как это работает, — подмигнул лейтенант. — Если секторальное правительство соблюдает все экономические правила Республики, то местные правители могут делать со своими подданными всё, что им угодно.       — В такие моменты я рад, что изначально имею открытое гражданство, — сказал я. — И сам выбираю, где жить и какие законы исполнять. Или не исполнять.       — Кстати, это был термальный детонатор? — спросил меня Кейн.       — Разумеется, — кивнул я. — Я подумал о своей безопасности, перед тем, как выходить из корабля.       — И ты носил его с собой всё время! А если бы ты его уронил? — накинулся он на меня. — Нас и в морге бы с трудом опознали.       Видимо, он не понимал, что именно я имел в виду под «безопасностью». И пошлый тротил, и более изящный модифицированный октоген, и мой несомненный фаворит — барадий, это как раз те вещества, которые позволяют мне чувствовать себя комфортнее.       — Какая разница, насколько трудно тебя будет опознать в морге? Думаю, тебя это касаться уже не будет, — не замедлил высказаться Ивендо. — Всегда удивляюсь тому, какие бессмысленные вещи волнуют людей, — сказал он Кейну с сочувствием, разводя руками.       — Но ты хотя бы мог сказать, что носишь с собой это оружие смертника! — сказал мне капитан.       — Он лежал в холодильнике с тех пор, как штурман его «модернизировал». Неужели нельзя было догадаться? — спросил его Ивендо. — Это же так очевидно!       — Может, для сумасшедших вроде вас это и так, — мрачно кивнул мне Кейн. — Но это последнее дело, на которое я согласился в составе вашей команды психопатов.       — Я полагаю, что это действительно так, — согласился я.       — У тебя кровь на лице — сказала мне Нейла.       — Где?       Она показала. Несколько брызг действительно попали на не прикрытую пластинами шлема, маской и очками часть лица. Единственный способ защитить лицо полностью — носить глухое «ведро», но меня такие шлемы серьёзно напрягали, да и в наушниках в них не влезешь.       Ах, да! Доспехи потом нужно будет ещё почистить звуковой зубной щёткой с какой-то жутко едкой химией — нечего оставлять на ней чужие ДНК и прочие ксенонуклеотиды. Правило с неизвестным номером — не оставляй на корабле ни одного вещественного доказательства, да и вообще никаких свидетельств о своей деятельности. Единственное исключение — это оружие и снаряжение, менять которое каждый раз слишком дорогое удовольствие. Даже заправляться и закупать припасы лучше на нейтральной территории, на которой ты не вел никаких дел.       Известный контрабандист — плохой контрабандист.       — Это не моя, так что всё нормально,— успокоил я её.       С большим трудом отмыв с лица въевшуюся синюю жидкость, бежавшую ранее в чьих-то жилах, я вернулся в кают-компанию. Вот что значит смотреть в зеркало раз в сутки — утром, и то не всегда. Можно проходить пару часов, испачкавшись в чужой крови, и даже этого не заметить.       — А, вот и ты. Давай послушаем, к какой же форме разумной жизни в гости мы летим, — сказал Травер, включая короткую презентацию о разумном виде в локальной энциклопедии для путешественников.       По мере того, как монотонный голос диктора озвучивал текст, лицо Травера всё сильнее и сильнее вытягивалось. Хотя, помимо привычки многочисленного выводка, вылупляющегося из кладки, сразу же исправлять недоразумение, связанное с их излишней численностью, путём поедания лишних его членов, я ничего излишне неприятного не услышал. Поскольку разумными существами они не являются — они только могут ими стать. Яйцеклеток тоже тысячи, а уж сперматозоидов-то…       Вероятно, это должно было звучать, как нечто ужасное, но очень маленькие дети — это не разумные существа. Я сам когда-то был таким, но и в то же время никогда им не был. Ведь я, заявляющий подобное, — это нечто новое, построенное на той несовершенной и умственно более неразвитой основе.       О да, дети — цветы жизни. И чем-то сверхценным являются только для своих родителей. Ну, или членов общества, запрограммированного так считать исходя из необходимости выживания или эффективной конкуренции с другими стаями или их более масштабными версиями. И эта ценность зависит от продолжительности жизни, возможности производства нового потомства и числа детенышей в выводке. Если подумать, то эта арифметика и делает детей сверхценными для человека.       Моральные же рассуждения вовсе не рассудочны: они зарождаются главным образом в эмоциональных центрах мозга и дают в результате безосновательную и недоказуемую веру, что тот или иной образ действий или убеждения "правильны" или "неправильны".       Учитывая, что оценка результата экзопланетного эволюционного процесса по своим «моральным» критериям равноценна измерению длины в килограммах, подобный способ регуляции численности не более и не менее рационален, чем закодированное в человеческом геноме старение и предельный срок жизни.       Я не нуждался в морали по очень простой причине: если она совпадает с выводами разума, она излишня, если противоречит им, она вредна. Поэтому испытываемое Нейлой и, в меньшей степени, — Ивендо и Травером отвращение к этим ящерам я не разделял.       — Богиня! Их дети едят друг друга! — расчувствовалась Нейла. Видимо, видеодемонстрация имела больший эффект, чем сказанное Ивендо ранее.       — Ты говоришь об этом так, будто бы это что-то дурное, — сказал я. — Представь, сколько бы их было, если бы всё их потомство выживало. Они бы уже заполонили собой Галактику, и ты сама была бы этому не рада. Так что дружно пожелаем им приятного аппетита. Заодно сэкономят на детском питании.       — Ты, кажется, даже не задумаешься насчёт того, чтобы не передавать этот хаттов контейнер Аболле?       — Нет. Он в своём праве. Это мало того, что его собственность, так его народ ещё и вложил свой труд в их создание.       — А то, что это — биологическое оружие, тебя не смущает?       — Эпитеты меня не смущают — каждый может создавать какое ему угодно оружие. Избирательного и нет принципа действия. Мне плевать.       — Как плевать?       — Слюной, — я улыбнулся. Не знаю, как бы к этому отнесся товарищ Бендер, но архангелом он не был.       — Но это оружие, нацеленное только на этих… созданий, — вкрадчиво сказала Нейла.       — Мне что, отбирать у всех встречных бластеры на основе того, что они могут в меня из них выстрелить? — спросил я её.       — Если им целятся в тебя, то ты имеешь право его забрать. Я так думаю, — сказала твилечка.       — Конечно. Я могу попробовать это сделать. Даже могу считать, что у меня есть право на это. Но чьё право сильнее, их или Аболлы, решать выпало нам. Вот это интересно, не находишь?       — Так на чьей стороне правда? — не унималась Нейла.       — Ни на чьей. Её не существует, — сказал я. — Кто победит — того и «правда».       Я не немецкий знаток законов, но любое право — результат конфликта. Отчего бы и не создать прецедент?       — Браво, парень! — сказал Ивендо, наблюдающий нашу пикировку. — Но я надеюсь, что ты выражал свои мысли иначе, когда писал экзамен по Праву?       — Иначе, — кивнул я. — Но они были теми же. Поэтому из всех предметов я и уважаю технические — в них нет лицемерия, всяческих личных оценок происходящего, выдаваемых за нечто непреложное. Превознесения своего ничтожного мнения, своей, что тоже — лишь иллюзия, программы над безликими законами природы.       — Не уверена, что ты считаешь себя ничтожеством, — нахмурилась Нейла.       — Не считаю. Но в этой пустоте остаётся положиться только на один-единственный вектор, направляющий движение жизни — чистую волю.       — Тогда я правильно решил насчёт шпаги, — сказал Ивендо тихо, кивнув себе.       Травер, молча листавший что-то на планшете, встал и сказал:       — Вы как хотите, а я спать — нам до этой дыры не меньше суток волочиться.       Я ему несколько завидовал. Учитывая, что Нейла ушла вместе с ним. Кейн тоже ушёл в свою каюту. Ивендо начал растирать в плошке несколько разных таблеток из своих запасов, готовя некую смесь. Что он собирался с ней сделать — выкурить, вмазаться, принять орально или внутривенно, я мог только догадываться. Но за эти месяцы я уже достаточно изучил наркологию, свою физиологию и основы химии веществ, чтобы обратиться к нему со специфической просьбой, не боясь взбудоражить свою нервную систему.       — Что-нибудь для борьбы со сном мне намешать сможешь? — спросил я его, зная, что не буду спать пару суток подряд.       Вдалеке от планет гиперпространство спокойно, тем более на своей глубине — и перехватить ящеров не выйдет, они будут двигаться в гипере не выходя из него всё это время для коррекции курса. Придётся отслеживать весь их маршрут, причем безотрывно, не покидая вахты.       — Полегче или подейственнее? — спросил лейтенант.       — Только не мешай диметилтриптамин с метамфетамином. Это не то, что мне сейчас нужно, — ухмыльнулся я.       — Значит, лёгкий коктейль растормаживающих и стимуляторов, — кивнул Ивендо. — Корабль сам выводить в зону прыжка каждый раз будешь? А то я столько не продержусь, — указал он на очевидный факт.       — Выведу, что там сложного? — согласился я. Управлять судном можно и из моей штурманской рубки. Можно даже и с планшета, развалившись на мягком диване кают-компании, но это удобно только для задницы.       — Есть только не забывай. Пей достаточно воды. Следи за сахаром. Запасись питательными батончиками, витаминами, протекторами нервной системы, — озаботился он тем, чтобы я не упал в голодный обморок. Затем продолжил ворчливо: — Ты и так недавно сознание терял… Эх, молодежь! Не берегут мозги от ударов, не следят за их кровоснабжением, а потом какой-нибудь рассеянный склероз далеко не в самых почтенных годах вылезает. Мозги надо беречь! Это не конечности — их протезом не заменишь, — проворчал старик.       — Это понятно, — не стал я с ним спорить. Хотя это всё было мне известно, но говорил он это из лучших побуждений, поэтому я внимательно его выслушал.       Батончики действительно были питательными, но безвкусными. И запивать их рекомендовалось водой. Единственная отрада — помимо микробойлера для чая я вмонтировал в отсек аудиосистему. Если бы удалось впихнуть в него кровать, то здесь можно было бы и жить.       Восемнадцать часов пролетели почти незаметно: я несколько раз выходил и входил обратно в гипер, корректируя свой курс по подсмотренным векторам ящеров, всё с большей тоской смотря на голограмму гиперпространственный карты. Каждый раз надо было рассчитывать прыжок заново, так, чтобы лишь слегка опережать преследуемый корабль. И делать это приходилось часто, ведь я не мог положиться на долгосрочный прогноз всей их траектории, поскольку имел дело не с предсказуемым гиперпространством или понятными механизмами, а с едва понятной мне логикой инопланетной формы жизни. Они в любой момент могли свернуть, так как этот маршрут мог иметь петли — как раз для того, чтобы сбить со следа вероятную погоню.       Глянув на часы, я решил, что пара часов у меня на сон всё же есть и, не став принимать крохотную пилюлю, задремал в кресле — едва я сомкнул глаза, как настойчивый вопль будильника вырвал меня из цепких лап сна. Я подавил в себе желание записать приснившееся. Да, мой мозг безжалостно сотрёт сон из краткосрочной памяти, но сейчас у меня нет времени на это.       Щёлкнул тумблером, оживляя все индикаторы. Корабль готовился выходить из гипера. Эти ящеры и не подумали замести следы — я бы потратил лишний день пути, но совершил бы пару бессмысленных с точки зрения экономии времени перестроений по гиперкоординатам. И избежал бы прохода по легко предсказуемой гипертрассе. Не сейчас, но в скором времени они поплатятся за это.       Я включил процедуру определения координат по обычным радиомаякам — очень точный способ. И работает даже в сотнях световых лет от обитаемых систем — поскольку эти маяки существуют уже тысячи лет — и даже если они будут отключены, то ещё тысячи лет их сигналы можно будет использовать для навигации.       Выпив стакан холодной воды, я выбрался в кокпит. Галактика — тот ещё пыльный мешок, а человеческий глаз слишком несовершенный прибор, чтобы насладиться красотой космоса. Но попытаться всё же стоило.       Можно использовать телевизионный канал прицельной системы и получить красивую картинку в пределах телесного угла в пару микросекунд, но увидеть её можно будет только на дисплее. Не очень романтично — я такое рассматривал ещё на Земле. Единственное, что было видно из открытого космоса — пара сотен относительно ярких точек и одна кроваво-красная туманность, развернувшаяся как экзотический цветок. Видимо, сверхновая неравномерно сбрасывала внешнюю оболочку.       Да, звёзды иногда взрываются, но это предсказуемые процессы, и любой открытый и исследованный регион Галактики имеет отметки о грозящих ему бедах. Будь то астероидная бомбардировка или вспышка сверхновой. Настолько быстротечна наша жизнь по сравнению с неспешными процессами во вселенной.       А ведь вокруг не только звезды, но и планеты, вышвырнутые на холод за пределы своих систем. А некоторые из них родились в облаках межзвездного газа без всякой помощи звезд. И не все они даже нанесены на карту. Но ничего из этого не видно: мне тускло светят лишь десяток-другой звезд — либо достаточно ярких, чтобы их можно было заметить, либо близких. Я погасил все источники света в кокпите. Пока сидел в абсолютной темноте, моё зрение постепенно приноравливалось к естественной освещённости в пустом космосе вдали от планетарных систем. Но даже этот мрак был ненастоящим, липовым. Кажущаяся тьма окружающего пространства — это свет миллиардов звёзд и далеких галактик, рассеянный, переотражённый, хотя и по большей части поглощённый межзвездным газом и пылью.       Оставив в покое слепой космос, я вернулся в свою рубку — необходимо было заняться своими прямыми обязанностями.       Гиперпространственные сенсоры писали картину прохождения нашей жертвы. Они, должно быть, и не предполагали, что за ними кто-то крадётся след в след. Одно дело преследовать того, кто прыгнул второпях и на короткое расстояние, спасаясь от преследования, но нормальный переход в гиперпространстве почти невозможно перехватить. Но впрочем, всегда есть один шанс на миллион.       Сняв характеристики, я просчитал их следующую точку координат, заодно добавив данных в одно большое уравнение, которое должно было дать мне полную картину их прыжка. Я словно приложил чистый лист бумаги к резной табличке и, вооружившись карандашом, сделал на ней штрих. Одного мало, но зная, как выглядят все таблички в городе, и ещё почиркав карандашом, так можно точно сказать, на какой улице находишься. Ведь и я, и преследуемый мной корабль пользовались одной картой.       Затем, задав вектор в реальном пространстве, я совершил прыжок в эту точку быстрее, чем они сами. После чего, хрустя печеньем, обработал полученные данные ещё раз. А затем повторил то же самое ещё раз. И ещё.       Я мог уже делать предположения об их конечной точке, как и о первой точке коррекции, где они должны были выйти в реальное пространство. Несколько следующих прыжков я совершал со всё возраставшими интервалами времени. Атомные часы давно уже показали, что прошли сутки. А вздремнуть получилось всего пару часов, но я чувствовал себя лишь слегка сонным — работа таблетки «от Ивендо».       Зевнув, я нажал на боевую тревогу, уже злорадно представляя, как команда подскакивает со своих мест, проклиная навигатора. Но вместо этого я услышал лишь заспанный голос Травера, отключившего тревогу со своего личного пульта управления кораблём. Он и спал с ним.       — И что тебе нужно? До выхода из гипера почти час.       — Не час, а сорок минут. И разве мы не должны разработать схему перехвата? Протестировать всё оружие на готовность? — спросил я его.       — Всё в порядке. Зачем кипишишься? А перехват — так у них мусорный контейнер, волноваться не о чем.       — Как хочешь. Но ты сам создаёшь себе проблемы.       — Скорее ты перестраховываешься там, где не следует, — как всегда уверенно сказал капитан.       Я хотел было настоять на своей позиции, но решил, что пусть капитан сам разгребает дерьмо, если что-то пойдет не по плану. Которого нет. И мне всё больше не нравится то место, куда нас несёт по координатам судьбы.       Первым в кокпит, где уже в одном из кресел второго ряда сидел я, прибыл Ивендо — чтобы изучать вероятные координаты и вектора, конструкцию судна противника и, исходя из этого, разрабатывать предполагаемую тактику. Хоть кого-то волнует успех перехвата.       Я занялся тем же делом, что и Ивендо — долгая работа на тактическом тренажере показала мне, что оптимизация траекторий с учётом сотни-другой факторов, вроде вероятности выхода из строя основных систем — движков, энергии, щитов или поражения экипажа — это весьма увлекательное занятие. А если учесть состав вооружения, маневренность огня и множества иных величин… И здесь тоже могла помочь Сила. Написав алгоритм, приоритетные точки обстрела цели и оптимальную дальность ведения огня, я сравнил промежуточный результат с полученным лейтенантом… Сила подсказывала мне, что, несмотря на неё саму, у Ивендо пока получалось лучше.       Он уже почти рассчитал, как эффективнее разнести корабль противника в стальное крошево, как капитан разом расстроил ему все планы. Воистину, нет зла большего, чем излишне активный технический заказчик с фантазией!       — Мы не должны сломать этот контейнер, — сказал кэп. — Поэтому нужно подумать, где он может находиться, и не стрелять в эту часть корабля.       — В идеале для этого мы не должны по ним стрелять вообще… Давай, попытайся с ними договориться ещё раз. У тебя же талант к дипломатии, — предложил ему Ивендо.       — Мы могли бы использовать ионную пушку, — предложил капитан. — Сначала собьём им щит, а потом, пользуясь превосходством в манёвре, с короткой дистанции сожжём им всю электронику.       — У нас есть ионная пушка? — удивился я. А ведь я скоро разучусь это делать. — Но её нет в списке вооружений! Неужели та хреновина около правой стойки всё же имеет какое-то назначение?       — Это потому, что её наличие вызывает лишние вопросы. Найди в списке «аварийный режим плазменной турели номер два».       — Нашёл, — подтвердил я.       — Это она, — сказал капитан.       — Кажется, что у нас на корабле есть всё необходимое, — сказал я. — Кроме джакузи… и аварийной капсулы.       — Зачем она пиратам? — развёл руками пилот.       — Позволь с тобой не согласиться. Мы не пираты, — сказал я. Капитан тоже кивнул, поддержав меня.       — Мало того, что некогда «Цвет Рилота» был разбойничьим судном, так мы и сами сейчас собираемся поднять чёрный флаг. Преследование корабля с целью отъёма груза никак иначе как пиратством не назовёшь, — осклабился металлокерамикой лейтенант. Я поражался в такие моменты, что он ещё был способен связно излагать мысли. Мозг его, пропитанный чужеродной химией почти как тот, у Аболлы в баночке, каким-то чудом продолжал неплохо функционировать.       — И всё равно мне это не нравится, — сказал я.       Хотя я и мог называть себя пиратом — в самом античном смысле слова.       — И какое отношение твое личное мнение имеет к истине? Кто как не ты злишься, когда жонглируют словами, искажая её, — хмыкнул Ивендо.       — Уел, — ответил я. — Непосредственно сейчас мы собираемся совершить акт пиратства. Согласно распространённым понятиям о пиратстве и юридическим нормам, не учитывающим мотив данного проступка.       — А твои нормы, значит, отличаются от общепринятых? — спросил меня лейтенант вкрадчиво.       — Мои нормы запрещают мне навязывать им своё мнение силой. Лгать, если от этого не зависит моя жизнь и жизни ценных для меня людей. Потворствовать созданию и поддержанию иллюзий и самообмана. Но ничего не мешает мне убить их всех при малейшем на то желании.       — Совсем ничего? — спросил меня Кейн, зашедший в кокпит. За ним, сонливо потягиваясь, подошла Нейла. Я глянул на таймер — осталось десять минут.       — Только карающая длань закона. Если у неё получится, — ответил я.       — Это хорошо. Сейчас нам нужно что угодно, но не жалеть этих ящериц, — жёстко сказал Кейн. — Я бы предложил разбить им вооружение с двигателями и взять на абордаж. Тогда мы, возможно, не повредим контейнер.       — Десантный наряд может высказывать своё мнение на мостике только по вопросам абордажа. Когда целесообразным его сочтут офицеры флота, — внезапно оборвал его Ивендо, мгновенно сменив тон. У него был бзик по поводу посторонних в рубке. Посторонним он при этом считал только одного человека.       — Не очень-то и хотелось здесь прохлаждаться. Тут нездоровая атмосфера, — ответил Кейн, уходя.       — Зачем ты так, Ивендо? — как всегда начала укорять его Нейла.       — Идти в боевой рейд с такой блядской командой по борьбе за живучесть — это ебанатство, — глубокомысленно заметил Ивендо. — И что, блядь, характерно, ещё более сильное, чем прислушиваться к мнению груза о правильной тактике. Выслушивать человека, не способного перестроить траекторию в другую систему координат? И ты ещё интересуешься, почему я сегодня не в духе?       Нейла удивлённо выгнула бровь. Её лекку тоже легко изогнулись, показывая непонимание.       — Танцовщица на шесте и заодно специалист по историческому фехтованию, — начал загибать заскорузлые пальцы лейтенант. — Опытный шахтер и по совместительству специалист по выбиванию мозгов. Видимо, познал это искусство на себе, как и все десантники. И всего один дроид пусть и новой модели, но который путается в криволинейных поверхностях этого корабля. И кажется, всё ещё не в себе после того, как побывал в зазеркалье, — перечислил, скривившись, лейтенант.       — Монопенисуально. Корабль маленький и не рассчитан на починку в ходе боя, — пожал я плечами. — Так что единственное, что пригодится, так это искусство запенивания пробоин, доступное каждому.       — Надо было купить ещё одного дроида-механика, — проворчал Ивендо. — А с запениванием, я слышал, и дрессированные приматы справляются.       Ещё одного… весьма развитый ИИ, специализированный на понимании работы сложной техники, упакованный в поразительно прочный корпус, функционирующий при чудовищных перегрузках в широком диапазоне температур. Всё это оснащено огромным числом дорогих и компактных датчиков и манипуляторов. К примеру, простой аэроспидер — не такой конечно, как одолженный Аболлой, а попроще — стоит намного дешевле.       Я глянул на часы. Лейтенант достал шпагу из закреплённых на его кресле ножен, обтянутых чьей-то натуральной и безумно дорогой кожей. Повертел, любуясь матовым, как графит, клинком. Это тоже было частью обряда. Оружие, извлечённое из тонких, как трость, ножен, было украшено гравировкой электрумом и дарственной надписью, но, несмотря на пышный и торжественный вид, это всё же было боевое, а не парадное оружие, даже более качественное, чем табельная офицерская шпага. И не менее смертоносное, чем палаш Кейна при должной сноровке.       — Мне пора, — сказал, я, подымаясь с кресла.       Ивендо напутствовал меня всего лишь кивком, грустно вложив оружие обратно в ножны.       Я не только штурман. Я ещё и оператор бортового комплекса самообороны. Звучит громко, но моя работа — перераспределять мощность щита и корректировать работу плазменных турелей. Подвластна мне и нехитрая магия куцых систем РЭБ. Не столь много, но я хотя бы буду занят во время боя — это намного более спокойное занятие, чем сидеть и пассивно ожидать очередного попадания.       Почти год, проведённый по большей части на корабле, я учился. Быть навигатором, совершая гиперпрыжки с трюмом, забитым контрабандой; управлять кораблём как пилот, хотя и не как капитан; как не нарушать при этом законы Республики, или хотя бы делать это так, чтобы об этом никто не узнал. Как при всем при этом не быть убитым.       Правил, которые я узнал от Ивендо, было много. Очень много. Но тех, которые следовало помнить во время боя, было немного:       Держись подальше от стен и вообще от всего, что может распространять осколки в отсеке, если в него попадут из турболазера. Противоосколочных панелей у нас нет — чай, не рубка линкора.       Даже если абордаж исключён, всё равно держи под рукой оружие.       Не важно, как ты сидишь или лежишь — не прячься, не ложись, сиди спокойно — это бесполезно, ты не на поверхности планеты: попадания могут прийти с любого направления.       Носи противорадиационный щит. И просто щит тоже не помешает, желательно носить их всегда.       Пристёгивайся, но так, чтобы можно было быстро покинуть своё место.       Помни о декомпрессии.       Не дрейфь — в этом нет смысла.       Сейчас я следовал им всем. Кроме последнего — всё равно страшно. Особенно в свете предпоследнего. И то, что у противника не очень впечатляющее судно, меня не успокаивало. Это могло быть и неверным предположением. И Сила тоже не была спокойна.       Лёгкая дрожь и мерцание на периферии зрения сообщили мне о выходе из гиперпространства.       Голопроектор выводил картинку тактической обстановки — я установил точку начала координат на безымянный для меня корабль ящеров. Будь его маневренность выше нашей, я бы поступил наоборот. Необходимости в иных ориентирах не было — ближайший астероид был в пяти миллионах километров. Мелкий мусор не в счёт.       Длина «хвоста» у галочки показывала скорость, а из точки, в которой находился корабль противника в данный момент, выходил вектор его ускорения. Пунктирная линия показывала расчётную экстраполированную траекторию. Всё дублировалось цифрами. Цвет галочки, которой обозначался противник, был алый, и я был уверен, что на мониторах у противника мы тоже красного цвета. Это только НАТО и ОВД сумели прийти по этому вопросу к консенсусу.       Реакторы, работающие на максимальной мощности, заряжали суперконденсаторы щита. Находясь близко от них, можно было даже услышать, как в процессе этого скрипит металл.       Ёмкость щита определялась накопителем, изготовленным почти целиком из сверхпроводников и иных редких материалов, включая несколько кайберкристаллов, внутри которого была искажена метрика пространства. Кайберкристаллы почти такие же, как и в световом мече — только на порядки более низкого качества. Этот так называемый «генератор щита» испытывал при использовании максимальной ёмкости астрономические механические напряжения — огромные магнитные поля порождают такие же огромные силы, стремящиеся разорвать катушки и проводники на части. Эта часть определяла ёмкость щита, способность отразить определенную энергию, будь то плазма, кинетические заряды или импульсы турболазера. Даже пучки когерентного излучения или заряды ионных пушек при специальной конфигурации.       От генератора к эмиттерам щита, расположенным вне пространства, прикрытого броневыми и не очень плитами, тянулись такие же сверхпроводящие кабеля. От этих достаточно громоздких конструкций зависела уже мощность щита. Та, которая в Ваттах.       Корабль, подвергнувшийся обстрелу, отражал часть энергии. В это время через эмиттеры, создававшие искажающее пространство поле, которое и рассеивало энергию в стороны, проходила энергия, несколько превышающая падающую на щит. Хотя для самой готовности отражать попадания немалая её часть терялась через них постоянно.       Если мощность выстрелов превышала выдаваемую эмиттерами, то они прорывали щит. Или если эмиттеры были повреждены или работали в перегрузке, пытаясь абсорбировать весь урон — то они к ситам красным плавились. Ток в перегретых сверхпроводниках превышал бывало критический, и нередко при этом силовые линии просто испарялись. Абляционный взрыв — это громко и красиво. Если наблюдать это издали.       Даже в искривлённом пространстве действовали законы сохранения энергии и импульса, а на отражение или разворот любых лучей тратилась работа.       Тут стоило подумать — пропустить заряд турболазера, или работать в перегруз, но рисковать лишиться эмиттеров совсем.       При методичном обстреле грелась вся проводка, эмиттеры возгонялись в окружающий космос, деградировала изоляция, и закорачивалось всё, что могло коротнуться. Самым фатальным было механическое разрушение генератора. Поэтому, несмотря на важность устройства, его зачастую выносили за броню, особенно, если щит имел большую мощность. И всё это имело развитую систему охлаждения. И стоило неприлично дорого.       Фактически, помимо максимальных ёмкости и мощности, так любимых маркетологами, куда более важной была диаграмма продолжительности пропускаемой мощности в различных режимах работы.       Битва двух кораблей в глазах энергетика сводилась к сражению их реакторов, чья мощность использовалась двигателями, турболазерами и щитами. Можно было лететь по инерции, просто и незатейливо направив всю энергию на восполнение заряда щитов, а непереваренные им остатки — на огонь по летающему вокруг комарью. Но рано или поздно щиты перегреются, а досадный нахал всегда сможет избежать боя, когда сядут уже его щиты. Пат. Собственно говоря, в дуэли двух капитальных кораблей не так много определяется их манёвренностью, сколько ёмкостью щита. Даже мощность орудий стоит на втором месте.       Так, корыто, которое мы собирались атаковать, было больше нашего и имело реакторы с большей мощностью. Во всяком случае, я так полагал — родные его реакторы были менее мощными, но я не рассчитывал на такую удачу. Поэтому Травер решил взять их нахрапом, пока неожиданно атакованный грузовик заряжает свои щиты.       Кораблём при этом управлял не он, а Ивендо, поскольку, по словам лейтенанта: «Травер управляет своим кораблём не полнее, чем своей пищеварительной системой. Она в основном работает на него, но не более».       Первым делом, максимально сблизившись, Ивендо начал высаживать всю доступную энергию через пару турболазеров. Те самые — чудовищной мощности и почти без охлаждения. Остатки мощности создавали необходимую тягу, не давая уйти от нас цели, идущей с жалким двенадцатикратным ускорением.       Если на нём «родные» реакторы, то их хватит только на то, чтобы тащить эту бешеную коробку по космосу. На гражданских судах обычно нет лишней энергии.       Я никак не мог уловить мыслей и намерений капитана атакуемого судна. Расстояние в таком случае, как я уже выяснил, имеет весьма неважное значение, особенно в свете отсутствия каких-либо «помех» — мне мешало что-то помимо него. Возможно, языковой барьер?       — Капитан, у меня плохие новости, — доложил я, изучив данные с радаров и оптической системы. — Его щиты вполне держат удар. И их ёмкость, похоже, только растёт.       — Крепкий орешек, — сказал Ивендо. — Давай, одну ракету?       — Нет. Так можно повредить груз, — отверг идею капитан.       — Как хочешь. Я пока буду сжигать его щит.       — Наш тоже не вечен, — ответил я. По нам так же вели огонь, корабль вздрагивал от попаданий.       — У меня очень серьёзный щит, Олег, — успокоил было капитан.       — Да-да. Я знаю, Травер, — сказал я устало. — Но у них может быть и лучше… Похоже, их трюмы набиты вовсе не грузом.       — Внешний вид — обманка, — сказал Ивендо утвердительно.       — Но мы можем это проверить, — решил капитан. Незанятый ничем иным третий тактический проектор показывал голограммы пилота с капитаном.       — Как хочешь, но грузовик идёт прямолинейно.       — У нас ещё прорва времени, — сказал Травер.       — Вовсе нет, — не согласился я. — О, чёрт (рус.)!       — Что? — спросил капитан.       — Щит! Они увеличили плотность огня в два раза! — Впрочем, капитан должен был видеть это и сам.       Я посмотрел на то, как греются эмиттеры, а заряд убывает, как вода из разбитой клепсидры.       — Ещё немного, и нам крышка, — пробормотал я.       Ивендо молча, закусив губу, отвёл судно с курса. На его лице застыла маска гнева.       — Фиерфек! — выругался Травер.       — Идите линейнее, — попросил я, — сейчас они будут прыгать, а я хочу записать всё идеально. Чтобы ни одной хаттовой погрешности.       — Настойчивость это хорошо, — сказал Ивендо глубокомысленно. — Знаете, почему большая часть самоубийств заканчивается неудачей? — внезапно спросил он       — Нет, — недоумевал капитан.       — Людям не хватает настойчивости, — поделился я с ними пришедшей на ум мыслью.       — А может, они плохо планируют это важнейшее событие в своей жизни? — предположил Травер.       — Полагаешь, излишняя импульсивность мешает свести счёты с жизнью? Интересная теория, — задумчиво сказал Ивендо.       — У вас двоих есть теория насчёт того, что делать дальше? — спросил капитан.       — Догнать их ещё раз и угостить ракетой, — сказал я, как что-то само собой разумеющееся.       — Мы думаем почти одинаково, — согласился Ивендо. — Но лучше двумя ракетами.       — А когда щит отвалится, то разбить к чертям реакторы, а затем расстрелять их как в тире, — продолжил я.       — А тут абсолютно одинаково, — подтвердил лейтенант.       Ракетное оружие — это то, что корректирует неравенство в энергооснащённости кораблей. Даже без учёта ракетной начинки. И помогает оно более манёвренным — позволяя вложить мощность реакторов в кинетическую энергию ракет или корабля, не входя до того в огневой контакт с гоняющими свои реакторы вхолостую оппонентами.       Но ракета должна иметь маневренность не меньшую, чем у атакуемой цели. То есть иметь термоядерный реактор с ионным двигателем или, в нашем случае, ещё проще — термоядерный двигатель. Учитывая, что они компактные, дешёвые и, как следствие, не с самыми лучшими удельными массовыми характеристиками, то на ракете не хватает места даже для боевой части. Ударная ракета. Дешёвка. Но если её не собьют на подходе и не одурачат средства РЭБ, то одной кинетической энергии хватит на то, чтобы щит сдуло надолго. И возможно — часть корабля. Без щита или с базовым гражданским «противометеоритным» мусором такое попадание фатально.       — Но вы знаете, где у них реакторы? — спросил у нас капитан.       — Аболла скинул нам некоторую информацию о модели этого грузовика, — ответил я. — Там есть общий план. Я полагаю, что несложно сообразить, где они разместили дополнительные реакторы и генераторы щита. Учитывая, что мне известен их центр тяжести.       — Как? — спросил капитан.       — Они маневрировали. А тяга стандартных двигателей тоже далеко не секретна, — раздражённо ответил за меня Ивендо.       — Ладно, работай, — сказал капитан дозволительным тоном.       — Всё ещё сидишь на таблетках? — нахмурился Ивендо. — Я на твою массу мешал, с учётом твоей печени. Одна таблетка на пять часов, не забывай. Примешь больше — работоспособность не вырастет, будет только хуже… Нет, хуже-то тебе в любом случае будет, но позже.       — Ты это в записке уже указал, как и список всех активных веществ. Или ты думаешь, что я ем всякую химию не глядя? — ответил я ему.       — Не давай их только никому, — предупредил он меня, — я бы сам, к примеру, от одной такой сначала бы бегал как угорелый минут двадцать, а потом бы сдох, как вомпкрыса от капли никотина.       Некоторые вещи действовали на меня намного слабее, но некоторые — били наповал, из-за ускоренного разложения действуя ещё быстрее и сильнее. Я разбирал свою биохимию каждый раз, когда смотрел на состав любого лекарства или обезболивающего. Но это мне не поможет, если я буду без сознания и не смогу сообщить об этом доктору. Поэтому попасть на операционный стол ещё раз я очень опасался.       Приняв ещё одно колесо, я поплелся на своё рабочее место — требовалось повторить сделанную работу почти заново. И заодно изучить конструкцию корабля ящеров и понять, где в нём расположились щиты и реакторы. Несмотря на то, что на этот раз эти умники поняли необходимость заметать следы, это им совсем не помогло. У меня открылось второе дыхание — при желании я мог бы идти вслед за ними гиперпространственными тропами вслепую и безо всяких расчётов. Как гончая, вставшая на след.       Ещё почти сутки в гиперпространстве не сделали меня ни спокойнее, ни добрее. В зеркале, подвешенном над раковиной, отражался какой-то злобный сит с белками, залитыми полопавшимися сосудами, с нездоровым цветом кожи и мешками под глазами. Нечёсаные пару суток волосы топорщились во все стороны, довершая портрет сумасшедшего навигатора. Подставив голову под струю холодной воды из-под крана, я попытался взбодриться, но всё без толку.       Оказало действие и снижение давления внутренней атмосферы корабля в два раза — Ивендо сбрасывал её уже полдня, сохраняя постоянным только парциальное давление кислорода.       Хриплой баньши завыла боевая тревога, и я покорно поплёлся в свою келью — надевать лёгкий комбинезон, способный защитить от вакуума при пробитии стенок отсеков и переборок. Зафиксировал себя ремнями в кресле, включил щиты, но пока не стал застёгивать шлем с забралом, необходимый для герметизации костюма.       Мерцание. Выход. Ивендо вносит новую траекторию. Мы зайдём по широкой дуге, так, чтобы идти очень быстро относительно мишени, пока ещё не вышедшей из гипера. Но не слишком; чтобы успеть сделать пару выстрелов после того, как выпущенные загодя ракеты выведут из строя щит противника. Может статься так, что и насовсем. Так, что костей от наших чешуйчатых друзей не соберешь. Не то что груз.       Поэтому манёвр был подобран с учётом ожидаемой энергии ракет по приходу их в мишень и ёмкости щита ящеров и учётом нашей инерции.       Ракеты можно пускать с любого ракурса и дистанции: на первый взгляд, от этого зависит лишь то, как долго они будут идти к цели и, в итоге, как быстро относительно неё двигаться на траектории(2). Был соблазн пустить ракету с куда большей дистанции, дать ей разогнаться сильнее, но эти мечтания разбивались об угловую разрешающую способность нашей РЛС. На чахлые головки самонаведения надежды не было, поэтому максимальную дистанцию от нас до управляемой по трёхточечному методу ракеты определяла точность нашей РЛС. Вдобавок неизбежно страдающая в условиях радиоэлектронного противодействия.       Поэтому-то пуск эффективен только на определённых ракурсах, относительной скорости и с определённой дистанции. В противном случае ударные ракеты промахнутся, будут сбиты или одурачены РЭБ. Учитывая разницу между максимальными ускорениями ракет и "Шлюхи", длина "поводка" в итоге ограничивала и скорость ракеты относительно цели, а значит и её поражающую силу.       Из-за этого мы и вышли из гипера на достаточном для разгона корабля удалении. Будь у нас протонные торпеды с серьёзными ГСН — разговор был бы совсем иным. Впрочем, даже одна такая торпеда чрезмерна по такой цели.       Всё шло отлично, и заходили мы на пока ещё находящуюся в гипере жертву так, как следовало… Но за секунды на тактическом дисплее нарисовались сотни актёров, непрошеных на этой сцене.       Я быстро изменил параметры сканирования, и узкий луч РЛС начал медленно выхватывать из пустоты всё новые весьма грозно ускоряющиеся НЛО(3).       Пассивная система, предупреждающая о радиолокационном облучении, совсем взбесилась, но я вынужденно отвлёкся от неё, с удивлением смотря на тактическую карту — наша РЛС захватила что-то невероятно крупное. Спустя миг точек стало ещё больше, РЛС начала сходить с ума и выдавать ошибки, выхватывая ложные цели и теряя часть уже захваченных, реальных. Нас успешно давили системами РЭБ. В ответ я перевёл РЛС в помехозащищённый режим, увы, с ухудшенными характеристиками.       Полноценное сканирование пространства боя — а это было оно — нашей дохлой АФАР с частью выбитых элементов займёт добрых полчаса. А у нас нет времени на осмотр местности.       Я увеличил голограмму с сотнями жирных отметок. Читалась она ясно: носящиеся туда-сюда плотными ядрами крупные корабли, ведя на ходу огонь пытались удерживать какое-то подобие ордера, стаи мелких судёнышек, не лезущие под раздачу, прикрывали крейсера от истребителей, которых, кстати, с такого большого расстояния и видно не было.       Мелкие цели, с малой ЭПР… несколько корветов ошивались совсем близко к нам, в пятнадцати минутах полёта. И они не отвечали на автоматические запросы.       — Тут война, Травер, — вышел я на связь. — Натуральная такая. И даже три линкора наблюдается.       — Линкора?! — возбудился Травер.       — Линкора? — гаркнул Кейн.       — Херня длиной с добрый километр, двигающаяся с явно охеревшим для её длины ускорением и светящаяся во всех спектрах как красный карлик… — это может быть только линкор! — подтвердил Ивендо. — Я ставлю на ту сторону, у которой их пара штук, а не один недомерок. Размер, сука такая, имеет значение.       — Я вижу… и нас тоже. Хаттова мошонка! — выругался капитан.       Я глянул на всплывшие данные:       — В чём дело? — спросил я.       — Со мной хотят выйти на связь обе стороны, — пояснил капитан.       — Ящеры воюют с кем-то ещё, — заметил Ивендо скучающим голосом. — Выбор невелик. И узнай, чьи это линкоры.       — Тут согласно справочнику вообще войны не должно быть! — сказал Кейн, «достучавшись» до нас из своего отсека.       — У нас пробная копия. С юридической базой и сведениями о международных договорах, устаревшими на три месяца. Это, на мой взгляд, достаточно для начала мелкой войны. Или чтобы зажечь весь мир, — сказал я.       — У нас меньше десяти минут, — объявил Ивендо. — Мы вышли раньше «коробки» ящеров, придётся болтаться здесь или сваливать.       Это я видел и сам. Капитан ответил на один из вызовов на закрытой частоте. Так, чтобы нас не подслушивал кто попало.       — Свалить не выйдет, — застонал я. — Тут не гипер, а мешанина аномалий какая-то! Прыгнем наобум и превратимся в пучок энергии — тут считать надо.       — Какого хер… эм, что вы тут делаете?! Это — закрытая для гражданских область, — офицер-человек на связи был сильно не в духе. Голограмма подёргивалась, временами совсем пропадая. Нашей связи, похоже, мешали. Или в рубке у офицера действительно было жарко.       — Мы тут ненадолго. У нас претензии к одному кораблю ящерок, — разъяснил капитан.       — Тогда у вас должен быть каперский патент или хотя бы грамота на репрессалии, — ответили на том конце эфира. Теория оного эфира, как вещь абсолютно ненужная, была безжалостно зарезана бритвой Оккама, но в эфир мы ещё выходим…. Мда.       А документ этот — поразителен. С помощью этой магической индульгенции пиратство становится законным занятием. Да и вообще, любое преступление, стоит его совершить во имя чего-то обзаведшегося солидным, гордо реющим флагом, таковым не является.       Грамота на репрессалии, и сами репрессалии как таковые — это темнейший мрак правового нигилизма Внешнего кольца. Ярчайший пример «правовых» взаимодействий во Внешнем кольце. Местное право, вернее, то, что им тут называют, включает в себя понятия коллективной ответственности и частных войн. И иную средневековую жуть.       Имея претензии к действию гражданина или подданного одной из держав Внешнего кольца, можно было обратиться к одному из их недоброжелателей или к своему собственному правительству, если ему «посчастливилось» располагаться в этом диком месте. И если компенсация или иное удовлетворение не было дано обидчиком или его страной, получить разрешение на самостоятельный захват имущества или его эквивалента от этого иностранца. Или любого представителя этой державы. Вплоть до удовлетворения нанесённой «обиды».       Учитывая спорные территории, постоянные конфликты частных лиц на периферии едва контролируемых областей почти дикого космоса, здешние государства зачастую не лезли в войны только из-за того, что кто-то в частном порядке вёл пограничные разборки, и ограничивались в таких случаях выдачей каперских свидетельств.       Зачастую на фоне хорошо снаряженных флотилий каперов, финансируемых каким-нибудь богатым купцом, самые обычные безродные пираты имели вид воистину жалкий и никчёмный.       Республика относилась к этому «пережитку варварства» с явной неприязнью, её законы запрещали своим гражданам принимать каперские свидетельства от воюющих держав, когда сама она сохраняла нейтралитет, так что, будучи гражданами Республики, мы шли на отчаянный риск. Но кого интересует её мнение, особенно в этом регионе?       — Высылай договор, сейчас подмажу, — незамедлительно ответил Травер. — У меня к ним претензии.       — Мы не откажемся ни от какой помощи. Сейчас, — произнёс офицер, утирая со лба пот. Документ мгновенно был передан по комлинку. Травер, не читая, поставил свою электронную подпись. Затем была передана база кораблей — участников конфликта. И наш тоже будет внесён в этот список…. Я не хочу быть в «списке кораблей». Сколькие из них не вернулись?       — Ну что, Олег, — раздался в наушниках голос развеселённого Ивендо. — Вот мы больше и не пираты. Теперь мы каперы!       Ага, но договор должны подписать и на том конце. С другой стороны, никто не мешает им этого не делать, но мы уже как бы имеем условное разрешение здесь находиться. Похоже, это устраивает всех.       — Не поверишь, но прежний статус меня устраивал даже больше, — ответил я.       «Флибустьер» звучит немногим лучше «пирата».       — Цель выходит из гиперпространства! — возвестил Ивендо. — Тоо-всь!       — Мы, типа, должны их предупредить и попросить покинуть судно? — предположил Кейн, всё это время приводивший своё снаряжение в порядок и готовящийся бороться за живучесть корабля.       — Мы уже это сделали, — сказал капитан недоуменно.       — Э? — не понял Кейн. Не понял и я.       — Они не ответили. Или ты уже забыл? — позлорадствовал Ивендо. — И кто там из нас обвиняется в пиратстве? Са-ла-га.       — Десять. Девять. Восемь… — начался отсчёт до пуска.       Сейчас я понимал, что будь с нами Ивендо тогда, когда на нас напали гунганский пират, он бы не стал совершать всех тех глупостей, которые сделал Травер. Он бы, не дожидаясь «сцепления» с пиратом, выпустил все наличные ракеты разом, в наиболее подходящей для этого точке.       Умение идти на обдуманный риск хорошо не только при игре в сабакк. В конечном счёте, такой шаг повысил бы шанс закончить бой победой. Важна только общая вероятность выигрыша всего сражения, а не цепочка действий, которая к нему приведёт — важный урок от Ивендо. Какими бы опасными манёвры и действия не казались.       Самого пуска я даже не заметил — две ракеты плавно сошли с направляющих. Как рассчитал Ивендо — если пускать одну, то шанс, что её собьют, составит семьдесят пять процентов. А шанс сбить обе — тридцать два. Простейшие формулы теории вероятности тут лажают — огонь оборонительными турелями ведётся по одной цели одновременно, а шансы эффективной работы комплексов РЭП по двум целям вообще сложно оценить. В итоге три ракеты расточительно, а две — как раз.       Они попадут, а затем, через пять секунд турболазер ударит в вероятное расположение генератора щита.       Я вздохнул, сжал виски — голова страшно болела, не было уже сил бояться. Но и желанной ясности ума тоже не было, таблетки уже не могли её дать.       — Блядство, — сухо произнёс я. Наш радар, болтающийся из-за наших же противотурболазерных манёвров как дерьмо в проруби, выцепил три цели, стремительно мчавшихся в нашем направлении. С грёбаными шестьюдесятью единицами перегрузки. Ёбаные истребители. Наши партнёры ожидаемо запросили поддержку.       Истребители — занятные аппараты: мощность их вооружения непропорционально велика по сравнению с возможностями их реакторов. И во время краткого залпа они разряжают энергию со сверхпроводящего суперконденсатора — прямо как наш щит. Затем, во время виража, у пушек есть продолжительное время для того, чтобы остыть, продолжительное по причине того, что радиаторы — это тоже лишний вес.       Наш фрахтовик и истребитель — это как «Волга» с газовым двигателем и болид «Формулы-1». И по цене было бы так же, если бы массы были одинаковы. Поэтому истребитель, несмотря на крохотные размеры, был лишь слегка дешевле «Шлюхи». Но их было три, целое звено!       Нам здорово повезло их засечь, так как основной электронный луч АФАР облизывал отчаянно маневрирующий грузовик ящеров. Они предсказуемо пытались задействовать РЭБ: посылали обманные импульсы, имитирующие отражённые не от них сигнал, создавали ложные цели, размазывали свою отметку. Так что пришлось по старинке наводить ракеты с корабля — но на это мы и рассчитывали. Не то чтобы радиокомандное наведение это какая-то инновация — у них и своя «голова» есть, но лишённые наших указаний ракеты обхитрила бы станция РЭП ящеров.       Однако всё это было напрасно: автомат сопровождения цели зафиксировал попадание. От неё отделились тысячи осколков, игнорируемых системой наведения. Один из кусков я рассмотрел ближе — это был оторванный двигатель.       — Вам на истребители похуй, или как? — спросил я сидевших в кокпите, смотря, как мы собираемся совершить разворот к обломкам обратно.       — Не кипиши. Время у нас есть, — застонал капитан.       — Если что, то мне нужно не менее десяти минут, чтобы рассчитать вход в гипер. Много мусора, кораблей и какое-то замёрзшее говно летает. И это всё помимо аномалий! — предупредил я, затем указал на отдельные части бывшего недавно целым фрахтовика ящеров: — Это помимо энергии для прыжка, ушедшей на это дерьмо.       Мы находились вдалеке от обитаемых планет в холодной компании комет и астероидов. Но их тут было слишком много.       — Это хуёво, — сказал Ивендо весело. — От трёх истребителей мы не уйдём так легко. Но не волнуйся… они уже выпустили ракеты.       — ЧТО?! — спросил Травер, Кейн, Нейла, да и я тоже.       — Я бы сделал это минуту назад, — невинно сказал лейтенант. — То, что мы их не видим — временное явление. Но не волнуй…       — Какого хуя мы разворачиваемся на них?! — заорал Кейн.       Всеми манёврами сейчас управлял Ивендо — он явно знал, что делал, с самой первой секунды, как он увидел истребители, у него уже выработался чёткий план — рождённый опытным тактическим гением флотского офицера.       Хотя мы только шли в сторону, тут же не дорога, а космос, но мыслить векторами Кейна в учебке не научили.       — Минимизируем вероятность попадания, придурок, — ответил совершенно мирно Ивендо. — Вдогон они нас разнесут в клочья. Да и истребители на первом вираже пройдут мимо, слишком они разогнались. А так можем и проскользнуть. Олег, у тебя три… нет — две минуты, чтобы подготовиться к их встрече. Радуйтесь, что я об этом сказал только сейчас и у вас нет времени на панику.       — Принято, — только и смог сказать я. — И дай мне полный контроль.       — Ладно, — согласился капитан. На радаре спустя полминуты появились быстро перемещающиеся объекты. Девять штук.       Я глянул на сотни кнопок и попытался понять, как, собственно говоря, нам выжить. Слегка изменил курс и тотчас почувствовал дуновение Силы. Толчок к верному решению. Ещё чуть-чуть. Изменил программу работы плазменных шинковок. Выбрал частоту работы РЭБ и ширину луча. Это как выбирать карты из боковой колоды перед партией в пазаак — картина течёт, но поступай верно, и конечный её вид будет вполне приемлем. Я продолжал управлять нашими системами самообороны, хотя внутри меня всё сжалось, и начинал сковывать первобытный ужас.       С ракетами нельзя быть уверенным ни в чём, но… я потянулся к последнему тумблеру, и тут меня едва не выкинуло из кресла.       В глазах померкло, я едва не прокусил язык и не подавился в собственной рвоте. Ремни впились даже через полужёсткий комбинезон, в ушах гудело, как от удара по огромному колоколу. Казалось, по нему стукнули прямо внутри моей головы. Заорали зуммеры, сквозь размытый, хоть и постепенно яснеющий взор проступали знаки на панели щита, также окрасившиеся в алый — цвет свежепролитой крови.       Пока я приходил в себя, автоматика выровняла летящий кувырком в пустоте корабль. Я потянулся к панели управления щита и направил оставшуюся мощность на ясно видимое мне направление. В то, в котором ещё были не сгоревшие эмиттеры щита. Которые, пожертвовав собой, приняли на себя удары пары ракет.       — Они совершаю вираж, — просипел полуобморочным голосом Ивендо.       — Нас прошьют как фримси! — крикнул я. — Щит всё. Отчалил навсегда.       — Похуй, — сказал Ивендо.       — У нас один шанс — сбить их из турболазеров, когда они подойдут ближе, сейчас они замедлятся, будут как на ладони, — ответил я. — Я знаю, это звучит безумно, но…       — Похуй, — ещё раз сказал лейтенант. — Валяй, дело твоё.       — Травер? — спросил я, выбирая цели для мощных, но неточных пушек, пока заряжались их энергобуферы, а противник терял скорость. Они ничего не опасались: их надёжно защищало расстояние.       — Он без сознания. Но вроде бы не ранен, — ответил лейтенант, шмыгая носом. — Кто бы мог подумать, что старик Ивендо будет крепче молодого твилека. Ха!       — Я его вытащу, — спохватилась Нейла.       Она была в кают-компании, рядом с медпунктом — команда не должна находиться вся в одном месте — мы тоже резервируемые элементы.       — У тебя восемь минут, чтобы вытащить его из кокпита, — сказал Ивендо. — Затем звено ещё раз зайдёт на нас. Кстати, Олег, ты можешь прыгнуть в таком состоянии? — обратился он ко мне.       — Нет, я же сказал, если бы я мог, нас бы здесь уже не было! Не с таким состоянием корабля, Ивендо. У нас, во-первых, что-то отвалилось. Можно. Вслепую. Но ты же знаешь, корректировать я буду долго. Войдём в звезду как нефиг делать, — затараторил в ответ я.       Главное правильно задать Силе вопросы, но, идя вслепую в гиперпространстве, это сложно — мысли неторопливо обтекают лишние в обыденной жизни измерения. Вяло и медленно. А фокусы вроде индарских требуют часовой мыслительной подготовки — без отвлекающих факторов.       — Значит, будем честно встречать врага? Лицом к лицу. Это мне нравится, — сказал лейтенант.       — Значит, да. Я оставлю себе независимый дубляж.       — Приоритет? — спросил Ивендо.       — Беру.       — Передал, — доложил лейтенант. — Зажигай. И пусть с тобой пребудет Сила. Всегда.       Я зацепил узким лучом радара истребитель. Он шёл с легким рысканием, пьяно лавируя и не давая выцелить себя с большого расстояния, пользуясь ошибками наведения. Надеяться на реакцию было глупо, даже оптический лаг зеркального фотоаппарата — явление вполне ощутимое, а шанс попасть в этот пилотируемый болид, целясь вручную, — ненаучная фантастика. Лаг между излучением импульса РЛС, принятием отражённого сигнала, его обработкой системами наведения и выдачей команд на приводы орудий был не столь велик, но угловая погрешность приводов пушек и рассеяние плевка частиц, даже разогнанных до релятивистских скоростей, не позволяли попасть по компактной движущейся цели. Вернее, снижали эту вероятность до ничтожных миллионных.       Хорошо, что на истребителях нет щита — и без того испытывающая громадные напряжения сверхпроводящая конструкция может с лёгкостью рассыпаться при манёврах с перегрузками более семидесяти единиц. А если его и ставят, то характеристики не внушают — один выстрел он может и отразит, но точно не из нашего турболазера.       Я перевёл турболазер в «зенитный» режим, подразумевающий автоматический огонь с относительно высокой скорострельностью и низкой энергией выстрела, — автовыбор был отключен лейтенантом. Закрыл глаза. И начал плавно нажимать на гашетку, в те моменты, когда меня настигало смутное ощущение осмысленности этого действия. Да сдохните же вы! Цель мигнула, я перевёл прицел на следующую — и открыл огонь, уже судорожно, до боли, вдавливая гашетку. Затем выпустил все ракеты, какие вообще были — объединённые перед пуском в одну большую группу Ивендо, работавшим параллельно по истребителям из плазменных турелей. Вторая точка исчезла с тактической карты, рассыпавшись миллионом мигом потухнувших брызг.       Новый удар пришелся по корпусу и без того истерзанного корабля. Я почувствовал себя так, словно в грудь скафандра ударили кувалдой. Посыпались искры, пугающе запахло разгорячённым металлом, от этого «аромата» волосы становятся дыбом. «Счастливая шлюха» как гордое и быстрое судно доживала последние свои дни.       — А-а-а! — заорал я, вдавливаемый в кресло. И выпуская заряды вслед уходящему истребителю.       — Хо…ро…шо, — прошептал безумно тихим голосом Ивендо. — О… один. Ос-сталс-ся.       Мигнул вызов от эскадры. Но погас — звонок принял Травер. Вместе с расширенными полномочиями на моём месте открылся доступ к окнам состояний и управления, дублирующих функции капитана.       — Ивендо? — тревожно спросил я. Лейтенант не отвечал.       Ещё один заход лишь принёс нам новую пробоину и вывел из строя один из двух реакторов, превратив машинное отделение в филиал Муспельхейма. Алым залило пиктограмму основного гиперпривода. Резко заложило уши. В моём отсеке тревожно замигало предупреждение о разгерметизации, заорала, постепенно меняя тон, сирена. Я расторопно защёлкнул забрало шлема, вдыхая воздух из баллона. И ткнул по резервному гиперприводу, только лишь мигавшему красным на сенсорном экране. «Утечка из системы охлаждения» — сам он хотя бы был целым.       — Железяка! — я вызвал дроида. — Охлаждение резервного гипердвижка. Оно мне нужно. Очень. Ты понял? Не смей упускать теплоноситель.       Дроид пропиликал нечто невразумительное. И я решил пока об этом не думать.       Выбрал турболазеры… гмм — уже один турболазер — навёлся на последний истребитель. После чего с сотого выстрела и совершенно невозможного расстояния вывел его из строя. Боевая машина рассыпалась потоком космического мусора. Расстегнул дрожащей рукой ремни. На корабле вырубило искусственное притяжение — он лежал в инерционном дрейфе. Я, оттолкнувшись от кресла, подлетел к шлюзу. Вакуум был и за ним, поэтому он с лёгкостью распахнулся; я, хватаясь за выступы на стенах, пронесся до шлюза, ведущего в кабину. Тусклой алой плёнкой корпускулярный барьер дублировал механическую дверь, пробитую шрапнелью. В груди похолодело. Я отключил щит и вручную сдвинул в сторону створку, беспрепятственно болтающуюся в шлюзе. Кокпита почти не было — остекление вынесло, распахнув передо мной открытый космос. Мимо меня медленно пролетела невесомая тёмная капля. Сердце на секунду замерло. Я медленно продрейфовал до кресла первого пилота, помощника капитана и старшего механика «Счастливой шлюхи». Кровь пропитала тканую обивку; лейтенант был мертв — его прошило осколками. Я облетел побагровевшее местами кресло — в остекленевшем взгляде уже не было жизни.       Носовую оконечность "Счастливой шлюхи" словно бы дали изгрызть гончим Тиндала, а затем опустили в дымящуюся кислоту — настолько ужасно она выглядела. Судя по всему, это было касательное попадание ракеты.       — Олег, — обратился ко мне капитан. — Я вышел на связь с командованием этой эскадрой — нам ничего уже не угрожает. Битва закончилась.       — Ивендо мёртв, — сказал я.       — Я знаю, — сказал Травер. — Датчик жизнедеятельности…       — Да, я понял. — Я мог бы и не идти сюда, просто заглянул бы во вкладку состояния экипажа, но отчего-то я побоялся это сделать. Ведь человек возможно жив до тех пор, пока я не увидел его труп. И теперь я точно знал, что лейтенант убит.       — Ублюдки, — выплюнул я в незнающую сострадания черноту космоса.       1) В двухконтурном многовальном ТРД (турбореактивном двигателе) — турбокомпрессор в совокупности с камерой сгорания и ступенями турбины, расположенными на том же валу что и компрессор. Работа, производимая на рабочих ступенях газогенератора (самой горячей части ТРД), затрачивается на привод компрессора. Тепловая же энергия газа, производимого газогенератором, превращается в тягу за счёт адиабатного расширения либо непосредственно в сопле ТРД, либо в ходе теплоперепада в сопловой решётке, где газ разгоняется и, затем, разворачиваясь на рабочих лопатках, превращает свою кинетическую энергию в энергию вращения ротора. Которая затем уже затрачивается на прокачивание воздуха через второй контур ТРД.       Такая схема позволяет создавать на основе одного и того же газогенератора двигатели с разной степенью двухконтурности и разной тягой, или же максимально использовать энергию газа, создавая турбовинтовой двигатель или сухопутные авиапроизводные турбины для ТЭС или газоперекачивающих станций. Такой же цикл можно осуществлять и без сжигания химического топлива.       2) Если забыть о проблеме наведения и предположить, что координаты противника всегда известны ракете, то чем с большей дистанции совершается пуск — тем он выгоднее. Время нахождения ракеты в зоне огневого противодействия будет тем меньшим, чем быстрее относительно цели движется ракета. До тех же пор, пока ракета уверенно наводится на цель, а её располагаемая перегрузка превосходит таковую у цели, увернуться от неё в космосе нельзя. Однако помешать этому может ещё и то, что только в математической модели ракета может приобретать необходимый вектор ускорения мгновенно. И ракете и её цели необходимо время чтобы запустить двигатели или развернуться этими двигателями в нужном направлении, что, разумеется, всё существенно усложняет.       Также запас топлива у ракеты может быть не бесконечен. Нехватка вводных превращает задачу по оптимизации из кажущейся простой в неразрешимую. Что отчасти развязывает руки автору.       Для ракет "воздух-воздух" всё иначе, ведь там вмешивается атмосфера со своим сопротивлением: как через дополнительные перегрузки при маневрировании, так и через нелинейную потерю скорости из-за трения при движении по инерции, дополнительную потерю "энергетики" ракетой при движении на курсовых углах отличных от нуля — при маневрировании.       3) Это не «тарелочки», а термин, обозначающий «непознанный летающий объект», как нетрудно догадаться. Именно им и является отметка на радаре, пока не будет определён тип цели.