Принцип неопределённости

      

Не оставайтесь должными никому ничем.       Послание к Римлянам, гл.13, ст.8       Aequum est neminem cum alterius detrimento et iniuria fieri locupletiorem (Справедливость требует, чтобы никто не обогащался в ущерб другому лицу и неправомерно)       Музыка:       Телевизор — Музыка для мертвых       The Doors — Alabama Song (Whisky Bar)       м/ф Остров сокровищ — Песня о жадности       м/ф Остров сокровищ — Шанс       Dishonored [Soundtrack] — Drunken Whaler

      Пробравшись в свою относительно целую штурманскую обратно, я запустил дышащие на ладан двигатели, выводя корабль на курс к ещё тёплым останкам корабля, заманившего нас в эту мясорубку. С щадящей двукратной перегрузкой: ведь стоило придать «Шлюхе» чрезмерного ускорения, и в любой момент она могла бы рассыпаться. Корабль неторопливо шёл туда, откуда на открытой частоте передавали сигнал о помощи, безуспешно взывая к милосердию.       Как будто оно не утонуло на дне слепых звёзд.       Зря это вы, — решил я. — Передача ложного сигнала бедствия во многих странах считается преступлением — и не зря. А он, несомненно, ложный. В пустоте болталась спасательная капсула, бывшая источником этой мольбы. Должно быть, они сели в неё ещё до того, как мы взорвали их корабль — я бы и сам поступил так же. Умение вовремя сбегать — настоящее искусство.       — Эй, куда мы направляемся? — спросил меня капитан. Он прекрасно мог чувствовать, что корабль начал ускоряться — компенсаторы вырубило. И я пока опасался включать их не проверив.       — Рассчитаться по долгам, — ответил я. — Не люблю быть должным. Редкое для меня чувство, но тут я должен расплатиться.       — Олег, ты лучше подумай, хватит ли у нас кислорода?       — Более чем. Двойной запас цел. Система жизнеобеспечения… — я метнул взгляд на развёрнутую технологическую схему СЖО, — вернее — то, что осталось от системы жизнеобеспечения.       — Что СЖО? — переспросил капитан, пока я следовал взглядом по запутанному лабиринту покрасневших воздуховодов. Удивительно, но она и в таком состоянии способна выполнять свою задачу — создавать условия для жизни. Иторианцы своё дело знают — их работа. Не корабль — а сборная солянка, с миру по нитке!       — Справится… — я поморщился. — Пробоины только залатать нужно. — Руки были заняты вовсе не вопросами жизнеобеспечения — я тестировал энергические установки. До тех пор, пока есть энергия — будет и жизнь.       — Кейн этим сейчас занимается. Сейчас и до медотсека доберётся.       — Хорошо, — сухо ответил я. Сдерживаемая до сих пор ярость медленно брала верх, вырываясь острым паром откуда-то из тёмных, раскалённых закоулков моей души.       — Что ты намерился сделать? Эй? — окликнул меня капитан.       Я, не слушая Травера, проверил «аварийный режим плазменной турели номер два» — «она» отозвалась. Несмотря на то, что сама эта турель была оторвана от своего крепления и покинула «Шлюху», отправившись в свободный полёт.       Ионное орудие ионизирует цель, как нетрудно догадаться — иначе говоря, подвергает серьёзнейшему радиационному воздействию. Ионный импульс, выпущенный из специальных пушек, далеко не прост — он смещён в метрике пространства, оказывая более заметное именно электризующее воздействие, создавая в нём серьёзные, хаотические перепады потенциалов. Буквально охватывая цель молниями. Но и физическое воздействие также ощутимо.       Щиты неплохо защищают от него — а КПД «ионок» настолько низок, что делает неразумным их использование в артиллерийской дуэли. Да и тяжелые они… Но если щит выбит, или его не успели сконфигурировать — разумно воспользоваться именно ионным оружием, пусть такой шанс выпадает и нечасто.       В реальном же пространстве, если забыть на миг о выглядывающих отовсюду из многомерного пространства разлохмаченных концах оборванных струн, всё было куда банальнее. Мощный поток электронов с энергией в несколько МэВ пробивает оболочку корабля, заходит с полпинка, как к себе домой, и создаёт большой поток вторичного тормозного излучения, состоящего из низкоэнергичных гамма-квантов. Низкоэнергетических… но немилосердных ко всему живому. Бортовая электроника не выдерживает существенных потоков таких частиц, если только она не оптронная. Пробои изоляции, нарушение работы интегральных микросхем составляют только верхушку айсберга, с которым сталкивается жертва ионной пушки.       В случае белковых организмов биологическое действие несоразмерно больше переданной энергии — истина известная. Учитывая, что десять Зиверт убивают человека практически мгновенно, а это всего лишь десяток живительных Джоулей энергии на килограмм веса. Доза с точки зрения теплоэнергетика — гомеопатическая, а эффект очень даже летальный. А от таких потоков никакой личный щит не спасёт — он от фонового космического излучения.       Ещё один минус — широкий луч, и как следствие, огромное рассеяние энергии с расстоянием. Да и свойства гиперпространства тоже надо учитывать. Но пираты с этим мирятся — удивительная возможность стерилизовать корабль и заодно выжечь электронику, не повреждая при этом груза, не содержащего в себе электроники, ценится невероятно.       Неудивительно, что это оружие не одобряется в цивилизованных местах.       Я, выровняв траекторию корабля и спасательной капсулы, захватил этот объект системой наведения — остатки радарных полотен справились со своей задачей. Сделал выстрел с пятипроцентной мощностью, и тут же противно защёлкал мой личный дозиметр.       В левом глазу вспыхнула яркая голубая вспышка — ничего особенного: всего лишь излучение Черенкова, рождённое в хрусталике. Я быстро активировал противорадиационные щиты корабля, благоразумно отключённые во время боя для предотвращения полного их выгорания. Мы далеко от планетарной магнитосферы, но ещё в пределах «магнитного зонтика», создаваемого двумя звёздами этой системы.       Без щитов потоки галактического и «солнечного» излучений, пронизывающие почти пустой космос, давали бы нам биологическую дозу в пару миллизиверт в сутки. Хорошо, что у нас есть защита… а у этих чешуйчатых уродов её нет. Дискотека на крыше ЧАЭС объявляется открытой. Лучей добра вам, суки!       Электроника сгорела давно, после самых первых импульсов, но этого было недостаточно, ведь я не собирался проявлять милосердия, нажимая на гашетку раз за разом. До тех пор, как боль и страдание, воспалённым нарывом проступившие в капсуле, не сжались в едва заметный мерзкий комок отчаяния.       — Срань сарлачья! Ты что творишь, Олег? — вызвал меня Травер.       — Правосудие? — предположил я, и тут же ответил сам себе: — Нет. И уж точно не справедливость.       — Зачем ионкой-то?.. Может быть, вопрос не к месту и не вовремя, — промолвил капитан, всё же смирившись с моими намерениями. — Не сочти меня бесчувственным твилеком, но может, ты знаешь, где контейнер? Если ради этого погиб пилот, а я, по сути, потерял свой корабль. Может, всё же приложить усилия для его возвращения?       — Этот ёбаный контейнер у них в капсуле, — ответил я, продолжая её обработку. Спрятаться они там решили…       — Тогда её действительно надо предварительно продезинфицировать, — подал голос Кейн. — Кэп, шлюз в медотсек заклинило — придётся резать. Иначе я к вам не попаду.       — А что там, в кают-компании-то? — голосом, полным страдания, спросил Травер.       — В ней через дыры виднеются звёзды, придётся ставить здоровенные заплаты, а это долго.       — У нас кислорода в комбинезонах ещё на пять часов. За это время справишься? Не хотелось бы менять баллоны, пусть будет резерв.       — Постараюсь, — ответил он.       — Железяка? — окликнул я астромеха.       — Пиу-би-Биии! Би-иии.       — Чего он визжит? — спросил меня Кейн.       — Он говорит, что утечка остановлена, — перевел я. — Возрадуйтесь, у нас остался целым резервный гиперпривод. В основном пробоина, система термостатирования накрылась шляпой, а без неё вся точная механика внутри работать не сможет.       — А без неё никак? — задал вопрос десантник.       — Можно и без неё, — рассудил я. — За год-другой до Корусанта мы на нём доберёмся… забудь. Такое не починить, даже если достать из Ивендо все детали… Эй, Травер, тебе здорово повезло. Если бы тебя не выволокла Нейла, составил бы компанию пилоту.       — Пора завязывать с полётами. Радиация. Обмороки. Перегрузки. Разное дерьмо, — вяло перечислил капитан. Ему было совсем нехорошо — его рвало. Самое худшее, что может случиться с человеком или с твилеком — неважно — если он в скафандре.       Это было очень опасно: желудочный сок, который всегда присутствует в рвотной массе, может легко переварить тонкие стенки легких. Да и просто куски недавно съеденной пищи могут забить трахею и перекрыть доступ кислорода. Чёрт! Я же сам оставил корабль в свободном дрейфе, забыв о чрезмерно чувствительном капитане.       — Кейн! — закричала Нейла.       — Дай мне ещё пять минут! — крикнул он в микрофон. В их отсеке развернулась нешуточная суматоха.       — Как только заделаешь дыры — немедленно начну восстанавливать атмосферу, — доложил я, сконфигурировав воздушную систему отсека. Так, чтобы обеспечить кислородом только медицинский отсек, не давая газу утекать в космос, не забывая и о пониженном давлении в наших скафандрах.       — Скорее… — взмолилась Нейла. — Травер может задохнуться!       — Может, — подтвердил я, сделав двадцать первый и последний импульс ионной пушкой.       Теперь нужно с хирургической точностью состыковать этот цилиндр с кораблем. Без гравитационных проекторов — по заветам первых покорителей космоса. Соединив корабль со «спасательной шлюпкой», я, с помощью пары манёвровых двигателей, устремил корабль перпендикулярно его продольной оси — создав хоть какое-то подобие естественных условий обитания твилеков или людей.       Затем продолжил борьбу за живучесть, с помощью Силы и других куда более стандартных методик выясняя, на что из оборудования нам стоит рассчитывать, а на что — нет. Спустя три минуты я подал газ из баллонов в медотсек, давая возможность Нейле стащить с капитана шлем и прочистить его дыхательные пути.       После чего я начал восстанавливать на корабле собственные источники гравитации — не без помощи дроида-астромеха, работавшего подвижным датчиком, служащим для поверки и калибровки компенсаторов.       Собственно по причине отсутствия веса Травера и рвало — его настигла «космическая болезнь». Если бы он решил поступить на военную службу или просто устроиться на коммерческое судно, то его бы забраковали в первый же день. Когда Траверу случалось несчастье очутиться в невесомости и начать при этом резко двигаться, не сконцентрировавшись на чём-нибудь взглядом или мысленно, он тут же терял ориентацию в пространстве и его начинало со страшной силой тошнить.       Это была нормальная реакция организма на ненормальную ситуацию. Присущая не только людям, но и большинству гуманоидных видов. Стоит только начать резко двигаться в невесомости, и отолиты — маленькие кристаллы кальция, которые располагаются на волосковых рецепторных клетках внутреннего уха, — моментально уловят эти изменения и незамедлительно подадут сигнал в мозг. Но в обычной ситуации, при наличии силы тяжести, если стоять прямо, гравитация заставляет отолиты опускаться, помогая нам не путать «верх» с «низом». Если лечь на бок, отолиты опять опустятся, при этом ощущаемое вестибулярным аппаратом будет совпадать с наблюдаемым зрительно.       Если же резко повернуть голову в невесомости, отолиты ударятся о стенку уха и отпрыгнут обратно. И внутреннее ухо будет сообщать о том, что несчастный космолётчик то лёг, то встал, то лёг, то снова встал. Наблюдаемая же картина будет кардинально отличаться от этих ощущений, создавая чрезвычайно сложный сенсорный конфликт. Болезнь движения, того же рода, что и «морская». Итог — рвота.       К такому состоянию можно приспособиться — нейронная сеть пластична и со временем может научиться ориентироваться и по таким необычным сигналам. Но мы никогда не находимся в невесомости достаточно долго, чтобы успеть приспособиться к нулевому тяготению. Но, к прискорбию, даже эта адаптация имеет свои тёмные стороны.       После недели или месяца нахождения в таком месте, где нет гравитации, мозг начинает интерпретировать информацию отолитов через их ускорение относительно друг друга. Движения головы будут восприниматься вообще как движения всего тела. И возврат на твёрдую землю выльется в новый кошмар — вертиго после посадки, или уже «земную болезнь». Всё словно бы будет крутиться вокруг головы с орбитальной скоростью — при этом оставаясь на месте. Итог тот же — тошнота. Какая же всё-таки классная вещь — эти репульсоры!       — «Счастливая шлюха»! Приём! Эй, есть там кто живой? — вызвал нас тот самый офицер, что первым вышел на связь.       — Мы целы, — вяло ответил спасённый капитан. — По большей части.       — Вам эвакуация нужна? Ваше судно не выглядит целым — оно похоже на разбитую перечницу. Может, затащить вас в один из ангаров? Что вы там болтаться-то будете? У нас теперь свободного места в ангарах крейсеров много… высокого космоса пилотам.       — У нас всё в порядке, — солгал Травер, прополаскивая горло и сплёвывая на пол.       — Да у вас кокпит разбит вдребезги! Точно помощь не нужна? — не поверил офицер.       — Мы в курсе. Спасибо, но нет — не нужна. У вас, я думаю, и своих проблем хватает. Верно? — ответил капитан.       — Это так, эскадре досталось. Флагман надвое переломился! — Его изображение погасло, затем через десять секунд возникло снова. — Наш адмирал, с одной из половинок кстати, желает с вами поговорить. Я бы на вашем месте не стал отклонять вызов.       — Как хочешь. Соединяй, — и уже по внутренней связи Травер спросил: — Как скоро мы сможем отсюда убраться?       — Полчаса только на диагностику самых важных систем, — доложил я. — У нас повреждён силовой набор. Часть тензометров сдохла, а ещё немалой части я после такого не доверяю — врут же как на исповеди. Поэтому, пока Железяка не посмотрит на месте, я с более чем тройной перегрузкой корабль с места не сдвину. А если это захочешь сделать ты, то я сочту это временным умопомешательством.       — Ладно-ладно! — отмахнулся капитан и принял входящий вызов от адмирала.       — Контр-адмирал Сартинайниана, лорд Санктов на связи, — представился мужчина. — Поскольку вы в моём секторе и уже вошли в список вспомогательного флота, доложите статус.       Я щёлкнул по панели, включая голопроектор — военный использовал видеотрансляцию. Монохромная проекция отображала немолодого, растрёпанного человека в высоком кресле с гарнитурой на голове, в одной расстёгнутой рубашке.       — Травер Последний. Капитан лёгкого фрахтовика «Счастливая шлюха». — Адмирал презрительно нахмурился, когда кэп назвал судно. — СЖО цела, энергетическая установка, гипер и ходовые двигатели тоже целы, но всё целиком без резерва. Корабль полностью небоеспособен, — ответил Травер.       — Ха, что это я? Да какая разница… — странно хмыкнул адмирал: — Вы вывалились из гипера вслед за лёгким контейнеровозом, встречать который собралась целая эскадра. Немного, но посылать такие силы ради такого корыта? Понятия не имею, что оно везло… Я вам разъясню немного ситуацию, чтобы вы осознали, что натворили. И что уже секретом не является.       Наш генштаб отправил двукратно превосходящие силы, чтобы их перехватить, но при этом, разумеется, не стал выводить с орбиты Сартинайниана главные силы, чтобы не оставлять столицу без прикрытия. Мы первый шаг уже три месяца боялись сделать — только на периферии контейнеровозы разносим… Не война, а мудачество какое-то сраное… было.       Причём эту информацию о вылете — намеренно слили, — так, чтобы ящерки сделали ответный шаг — их разведывательные корабли приметили нашу эскадру, отследили гиперпрыжки и помчались к себе с радостной вестью, что мы раздробили силы.       В этот момент мы, перехватив оставшиеся разведчики ящеров, вывели наш главный флот в полном составе на перехват их половины, что они отправили на орбиту этой звезды, — ухмыльнулся адмирал. По нему тоже, как и по тому офицеру, ручьями тёк пот. Он сипло закашлял.       — Вы их переиграли, обвели вокруг пальца, — заключил я, вспомнив универсальные для войны в любом пространстве и любым оружием наставления. — Классическое создание преимущества: сосредоточением сил во времени и пространстве.       — Да, как по учебнику, — кивнул адмирал. — Мы били их при двукратном преимуществе, они потеряли половину от общих сил, мы — меньше четверти. Теперь всё решено — либо они капитулируют, или мы сделаем их террариум необитаемым. Я всегда выступал за последнее. Меньше дерьма в галактике будет, — мужчина тяжело сглотнул.       — У вас всё в порядке? — спросил Травер.       — Всё замечательно — я свой долг выполнил, — поморщился адмирал. — Теперь этот корабль станет моим крематорием: все стенки расплавлены, ни щитов, ни реактора — ни хера не осталось. А ведь хороший линкор был — гордость флота!.. Броня сейчас оплавлена, поверхность как у магматической планеты, и он, зараза, постепенно прогревается. От периферии вглубь, а в центре корабля — я. Но была бы рубка вынесена наружу — я бы с вами не разговаривал.       — Вы покинете борт? — спросил его Травер.       — Нет, я остаюсь в командном пункте, — твёрдо ответил адмирал. — Я уже собрал три группы — они сейчас пытаются прорваться через разрушенные отсеки, но весь личный состав уйти не сможет в любом случае. Спасательных капсул на всех не хватит: большая часть уничтожена, а в части помещений температура такая, что никакой комбинезон не спасёт. Так что пусть моё место достанется кому-то другому. Проходы же к челнокам в главном ангаре залиты кипящим тибанном вперемешку с раскалёнными обломками переборок. Топливо тоже залило часть отсеков, а учитывая его температуру — в нём сейчас горит силовой набор корабля… Дерьмо! — выругался адмирал. — Можно победить любого врага, но третье начало термодинамики — нельзя.       — Как и смерть, — сказал я. Я понял адмирала. Корабль продолжает плавиться и прогреваться от периферии вглубь уже после того, как разнесли всю его поверхность… Он словно был закован в медном быке — и весьма мужественно готовился встречать свой конец. Или ему не с кем было поговорить перед смертью… Обидно, наверное: быть победителем, но попасть в такую ситуацию.       Но я, похоже как и Травер, не понимал, почему он не пытается покинуть корабль. Неужели без спасательной капсулы его никто не подберёт? Я бы боролся до последнего.       — Да, как и её, — кивнул, подумав, мужчина. — Теперь, когда мы разобрались в вашей непростой роли, я хочу узнать, что такого важно было на том корабле? Почему его встречал такой огромный флот?       — Штамм вируса, который в древности арканианцы создали против их вида, — неожиданно правдиво ответил Травер, но затем соврал: — Но в том-то и дело, что только был.       — Значит, туда ему и дорога, — сказал адмирал. — Но что вас-то привело сюда? Послушаю-ка я сейчас вас, не хочу смотреть на кислые рожи моих капитанов.       — У нас с хозяевами этого судна были небольшие разночтения, — весьма мягко охарактеризовал произошедшее капитан. — Мы хотели с ними обсудить один деловой вопрос как цивилизованные люди, а они в ответ решили нас убить. Я не склонен к конфликтам, но не смог оставить это безответным.       — Не удивлён. Рептилиям доверять нельзя. Даже если вы решили их ограбить, стоит проявлять предосторожность. Мне сказали, что вы решили отказаться от помощи.       — У нас есть… своя команда по борьбе за живучесть.       — Неужели и груз грабить не будете? — позлорадствовал, натужно дыша, адмирал. — Хотя сомневаюсь, что от него что-то осталось… В любом случае сейчас не до сбора призов. Хотя вам и полагается треть от оценочной стоимости груза. Как каперу.       — Кредитами? — спросил Травер.       — Талерами Сартинайниана, разумеется. Хотя вам ведь некогда было читать условия каперского соглашения, верно?       — Меня устроит любая валюта, — ответил Травер.       — Спешите покинуть этот негостеприимный сектор? — спросил адмирал.       — Мой корабль уже более непригоден для любого иного дела, кроме как возить провиант в захолустные провинции, — ответил Травер.       — Я вижу. Кто командовал кораблём во время боя?       — Ивендо, — по внутренней связи сказал я Траверу. Тот кивнул, хотя я и не мог этого увидеть никак иначе, кроме как используя Силу. Старик умер — ему и все почести.       — Старший лейтенант Флота Галактической Республики в отставке Ивендо Акценди, — сказал Травер.       — Вы сбили три истребителя и отвлекли на себя один корвет. Это дорого стоит. Особенно для того ланч-бокса, в котором вы находитесь. Истребители грузов не возят и никак не оплачиваются, но я буду ходатайствовать о предоставлении вам государственных наград.       — Я вышлю список экипажа, — ответил капитан.       — По иным вопросам обращайтесь по выделенному вам каналу — офицер предоставит вам помощь при необходимости, — завершил сеанс связи адмирал, вертя в руках бластер. — Прощайте.       — Вам помощь нужна? — спросил нас всё тот же офицер, который первый с нами связался.       — Всё в норме, — ответил Травер.       — Меня в список не включай, — сказал я капитану.       — Тебе медаль дадут, а ты отказываешься. Или даже орден.       — Сомневаюсь, что она дорого стоит у коллекционеров, — ответил я.       — Не ценишь почестей?       — И зачем мне этот бесполезный кусок металла? Тешить своё самолюбие чьим-то признанием? Это им нужно наградить меня, а не мне получить «награду». Когда меня настигнет маразм, мне уже будут не нужны разнообразные символы, чтобы вспомнить произошедшее. И даже больше, захочу ли я это вспоминать? Может, я, как уже покойный старик, начну есть разноцветные таблетки?       — Надеюсь, нет, — сказала Нейла.       — Возможно, — закончил я разговор. — У меня нет желания вообще о чём-то сейчас говорить. Отбой.       Я сидел в пустом помещении. На душе тоже было пусто. Пусто и гадко.       Прозрачный бак с водой побелел: вода выкипела в вакууме, и пар забрал с собой достаточно тепла, чтобы остатки влаги застыли на стенках бака пушистым инеем.       Чтобы чем-то занять руки и голову, я начал изучать состояние корабля, насколько это возможно, со своего места. С ним был полный швах.       Первое — воздух. Данные показывают наличие полуторакратного запаса атмосферы, компактно сжатой в баллонах. Но многочисленные пробоины не позволят нам насладиться свежим воздухом ещё долго. Система вентиляции, поддерживающая необходимую температуру, влажность, содержание кислорода и удаляющая углекислый газ, была частично разрушена, а герметичность вентиляционных коробов стояла под вопросом. Большим таким вопросом. Задохнуться мы не задохнёмся, но, чтобы она работала, придётся обеспечить свободное сообщение с отсеками, воздух в которые поступает через разбитые воздуховоды. Которые придётся заглушить: надеяться на одни штатные механические и силовые заслонки не стоило.       В скафандре было неудобно, но хотя бы не жарко. Хотя герметичный костюм и покрывали белые теплоизоляционные панели, скафандр был универсален, и его тепловой насос, отводящий тепло производимое моим телом, должен был справляться и с этим и при радиационным подводе тепла в окружении тел с большей температурой, то есть в открытом космосе — «на солнышке» — или в горящем отсеке. Хотя даже с этими панелями в предельных случаях в нём было бы очень некомфортно.       Тепловую изоляцию можно было и открутить, превратив скафандр в исключительно внутрикорабельный, тем самым облегчив и сделав удобнее. Но это — нарушение техники безопасности. А ТБ написана кровью чуть менее, чем полностью.       Второе — вода. В системе водоснабжения, подсоединённой к камбузу, медицинскому и санитарному отсекам, её было почти три кубометра. Но все задвижки были закрыты: во избежание возможных утечек. Необходимо было провести ревизию всех трубопроводов, прежде чем оживлять эту систему.       Третье — пища. Если автоматический кухонный комбайн и повреждён, то на борту, в случае чего, двухнедельный запас сухпая в двух местах. Перебьёмся.       И то, что я упустил, но она идёт с номером «ноль» и несёт знамя в начале строя. По ней и ведут огонь первой умные люди. Энергия. Один из двух основных реакторов невредим, что несказанно меня порадовало. Часть охлаждения разбита, но радиаторы у пары основных реакторов общие, и площади не заглушенной их части должно хватить. Есть вспомогательный реактор, но он тоже не в лучшем состоянии. И цело ещё два крохотных генератора, дающих вместе пол мегаватта, что, тем не менее, достаточно для работы СЖО.       Четвёртое — подвижность. Обитаемость в условиях космоса ещё не делает космическую станцию звездолётом. Цела половина двигателей, и мы ещё на ходу. Тяга двигателей достаточна даже для того, чтобы совершить посадку или взлёт с планеты без использования репульсоров. Но остаётся только догадываться, развалимся ли мы на части от такого манёвра, или нет.       Поэтому силовой набор требует ревизии и ремонта. Активное перемещение с переломанными костями — нелепая затея. Если ты не родом с Фурии, конечно.       У меня не было ни желания, ни времени для того, чтобы проводить вероятностный анализ возникновения такой картины повреждений. Но ясно было одно — нам невероятно повезло. И это меня сильно напрягало на каком-то бессознательном уровне — никогда терпеть не мог везения, ибо везёт и идиотам. И я отчетливо видел в происходящем нечто неправильное, неестественное, но никак не мог ни ощутить, ни понять в чём же оно заключается.       Одно радует — при движении в гиперпространстве никаких перегрузок не возникнет: усилие равномерно распределится по кораблю. Подобно падению в колодец — хотя бы и в гравитационный или даже обычный. Поэтому время, затраченное на гиперпрыжок, зависит не от прочности корабля, а только от денег, затраченных на приобретение гиперпривода. Один из способов сэкономить на нём — купить привод с чудовищной скоростью сдвига, достигнутой огромными затратами энергии, и пожирающий всю энергию на борту. Но мне больше импонируют изящные решения — высокая точность и скорость перестроений позволяют достичь того же результата. Во всяком случае, в моих руках.       Ещё раз убедившись, что мы сможем совершить гиперпрыжок не отсоединяя спасательную капсулу, я решил ликвидировать пробоины в собственном отсеке.       Шлюза у меня нет, и пустота в моём отсеке означает пустоту и в коридоре между кают-компанией и кокпитом. Поэтому, отцепив от пояса течеискатель, я начал обследовать отсек на предмет пробоин. Работал этот аппарат, оборудованный источником гелия и несколькими высокотехнологичными датчиками, при всём своём внутреннем хай-теке по принципу «горячо-холодно». И только если отсек не напоминает решето. Типичный показометр.       Открыв шкаф с красноречивым значком, изображавшим фигуру в скафандре в кислотно-жёлтой рамочке, и содержащий оборудование для борьбы за живучесть, я нашёл гидроключ, несколько гибких заплат и клей-пену, становящуюся после мгновенного застывания прочной, как сталь. Жаль, но такие в каждом отсеке стоят только на военных судах. И у пиратов, разумеется.       Сначала нужно снять все защитные панели. Те, что ещё не были сданы на металлолом Ивендо. Сейчас я находил его решения весьма разумными: когда вся начинка корабля видна, как требуха через раскрытую грудину уложенного на операционный стол пациента, то и проводить эту самую операцию намного проще. И плевать на «дурака» — защита от него нужна на корабле идиотов. Или на пассажирском судне, что, учитывая известную статистику, утверждения равноправные. Снятые листы я сложил вместе и надёжно зафиксировал такелажной верёвкой.       Закончив ревизию с изоляцией нескольких мелких пробоин и получив доклад от Железяки, я выбрался из своего отсека в кают-компанию. Её от коридора отделял шлюз из двух корпускулярных барьеров, один из которых дублировал механическую дверь. Сбросив часть давления в промежуток между ними, можно было уменьшить усилие, действующее на энергетические барьеры в два раза, но давление в полную атмосферу держала и одна энергетическая пленка. Насколько же у Травера сложный и дорогой корабль! Неудивительно, что он его так ценит.       — Мы можем уйти отсюда? — спросил меня пришедший в себя капитан. — Из этой системы?       — Хоть сейчас, — ответил я. — Полтонны воздуха по пути с меня. Баллоны с чистым азотом целы, электролизер тоже — кислород будет. Воды достаточно.       — А баллоны с готовым воздухом? — спросил Кейн.       — Один лопнул. Его осколками разбило компрессор и ещё по мелочи. Остальные целы, но я не дам вам ими воспользоваться. Они пригодятся на случай плохо поставленных заплат. В случае возражений, — я уже почувствовал зарождающееся непонимание как в Силе, так и отраженное на лицах, — задам вопрос: у кого из вас есть лицензия сварщика или корабельного механика?       — У меня нет желания спорить, но париться в этом ни хера не гнущемся скафандре ты будешь на час дольше вместе со всей командой.       Я не стал говорить ему, что мой вполне себе гнулся.       — Потерплю. Дезактивацию кто делать будет? Или желаете дышать свеженькими, но скоропортящимися изотопами? Этой «грязи» здесь хватает, особенно после турболазера. Визуальные метки в областях с вышедшей из строя системой компенсации ставить кто будет?       — Это ещё три часа, — простонал Кейн. Его костюм был «слегка» не по размеру и доставлял ужасные неудобства.       — Я этим тоже займусь. Не переживай.       Возможно, Кейн просто забыл отлить перед боем и, что фатально, не надел, перед тем как влезать в гермокостюм, подгузник.       — Если очень надо, то санузел можно герметизировать первым, но боюсь, что подать атмосферу в него у нас может и не получиться, — предложил я ему.       — На таких условиях я согласен, — кивнул он.       Закипела работа — надо было готовить корабль к гиперпрыжку.       С капитаном связывались ещё два раза, настойчиво предлагая помощь. Но он всякий раз от неё отказывался: прими её, и мы могли оказаться на борту военного корабля, а лишняя информация о нашем судне стала бы достоянием всей Галактики. Допустить сейчас посторонних на борт мы не могли.       Горящий линкор за это время вошёл в зыбкую поверхность газового гиганта — похоронив невезучего адмирала в метановом море. Воистину гроб адмиральских размеров.       Кают-компания была прошита лазерами истребителей насквозь пять раз, а число мелких пробоин не поддавалось исчислению. Мне пришлось переехать в каюту Ивендо: чтобы не заделывать огромный пролом в своей. Как трюм, так и машинное отделение герметизировать не стали. Чем грозило это отсутствие атмосферы, я знал — охлаждением необогреваемых снаружи силовых конструкций и постепенным выравниванием их температуры с окружающей средой. Что для металла чревато. А для нас чревато маневренностью, как у перегруженной баржи.       Закончив тяжкий труд и убедившись в герметичности, я нормализовал давление в отсеке и поднял поцарапанное забрало шлема. Круто — свежий воздух! Ещё не прогрелся, прохладный. Пусть и радиоактивный слегка, но бодрит.       — А Ивендо? Мы так и не достанем его оттуда? — спросила Нейла.       — Нет, мы не сможем этого сделать, — сказал я ей.       — Разве нельзя пройти через шлюз? — удивился Кейн.       — Вы меня не поняли, — я грустно склонил голову.       — А что мешает? — спросила Нейла.       — То, что Ивендо умер, — удивился я ещё раз. Люди не понимают таких очевидных фактов! А я всё ещё не понимаю людей, и чем дольше это длится, тем всё меньше нравится мне.       — Но мы можем его вынести, — присоединился капитан.       — Нет, не можете, — ещё раз сказал я.       — Так в чём же дело? — спросил меня Кейн.       Я тяжело вздохнул.       — Он умер. Тело, которое носил Ивендо, вы вынести можете. Но лучше это сделать тогда, когда будет меньше сомнений в нашей герметичности.       — То, что он ушёл из жизни, не позволяет так неуважительно к нему относиться, — сказал Кейн осуждающе. — Оставлять его там — это не по-людски.       — Ты говоришь это только потому, что тебя приучили считать, будто бы именно в этом и проявляется уважение. Я уважал Ивендо по-своему, но мои представления не связывают человека и его труп. Ходить который не умеет, — ответил я. — И думать тоже.       — Ты все время говоришь так, будто ты умнее всех окружающих. Возможно, ты просто насочинял разных глупостей, оторванных от реальности, и поверил в них из-за недостатка общения с людьми. Нормальные люди так себя не ведут. Так дико и оскорбительно, — ответил Кейн.       — Нормальный? Спасибо, но нет, конечно, — улыбнулся я. — Несомненно, я ненормальный. Но труп Ивендо всё-таки надо вернуть на Кореллию.       — А теперь я тебя совсем перестал понимать, — сказал капитан.       — Очевидно, что из всех вариантов того, что же можно сделать с его трупом, отправить его на родину, где с помпой из него сделают сердцевину для гиперпривода или репульсора — выбор наиболее эстетичный. Скорее всего, гиперпривода, учитывая все его достижения.       — Значит, эстетичнее? — вздёрнул бровь капитан.       — Да, представь себе, у меня на родине, когда возникает необходимость избавиться от трупа, его отвозят на ещё свободный участок земли, замечу, что таких у нас пока ещё множество, и там закапывают. Затем, чтобы ещё менее рационально использовать пространство, его обносят заборчиком. А до этого труп является важным элементом странного мистического ритуала. Зримым символом. Хотя человек — со всеми его мыслями, знаниями и желаниями — уже исчез, как исчезает информация с отформатированного чипа, раздробленного затем для надёжности молотком.       Люди общаются с «духом умершего», или же просто демонстрируют в некой социальной группе то, как все они его любили и помнили, затем участвуют в ритуальном принятии наркотических веществ и общей трапезе. Как видно, непосредственно умершего это никак не касается, но напрямую касается лиц, с ним связанных. Или примазавшихся. Поэтому кореллианские погребальные обряды — это большой шаг вперед, — сказал я кисло.       Не стал я говорить о том, что и шикарный катафалк, везущий лакированный гроб, и разбитый постылый пазик, везущий деревянный ящик, обитый дешёвой красной материей, с положенным сверху нелепо-пошлым дешёвым искусственным венком — это все та же ладья фараона, совершающая далёкое путешествие в мир иной. Элемент путешествия — обязателен. Так проще смириться с утерей человека. Но если есть самообман — его необходимо уничтожать, даже если от этого станет нестерпимо больно. Иначе человек так и будет оставаться неспособной к самопознанию обезьяной.       — Традиция ничем не хуже прочих. Когда разумный уходит, мы должны проводить его, — сказал капитан. — Кроме того, есть причины вполне практические — нам будет лучше, если пилота официально признают умершим.       — Старику бы не понравилось, если бы про него стали говорить, что он «почил» или «оставил нас». Он бы сказал, что он умер. Или — что более честно — был убит в бою, — ответил я.       — Теперь мы должны уйти отсюда, — сказал капитан, открывая звёздную карту этого субсектора.       — Куда? — спросил я. — Мне нужна конечная точка. Цель.       — Ближайшая станция, где не задают вопросов и смогут надёжно заделать наши дыры. Пока давай сделаем пару прыжков в этом направлении, — Травер наметил начало маршрута. — Всё равно на резервном гиперприводе телепаться ещё долго.       Капитан оказался чертовки прав: путь до ближайшей нейтральной станции занял целую неделю — пять дней. Даже при всём моём таланте к навигации резервный гиперпривод едва тянул корабль по оптимальному маршруту. По гиперпространственным, дорогам в этом субсекторе не так часто летали и ещё реже отправляли отчеты о полётах, благодаря чему любой шаг влево или вправо мог вынести нас за пределы узкой и вероятно не самой удачной гипертрассы. И без того осложнённой гравитационными тенями крупных объектов. Поэтому двигаться приходилось медленно и аккуратно. Кроме того, мы избегали оживлённых перекрёстков, не желая встретить в таком состоянии пиратов. Вдобавок я настолько вымотался, что почти не использовал силовую навигацию.       На корабле было пусто и тихо. Я старался первые дни не удаляться далеко от скафандра и носил с собой дыхательную маску. На всякий случай. Спал тоже в ней: в случае декомпрессии, сработают клапаны, и у меня будет время нырнуть в скафандр.       Слегка высохший труп Ивендо достали из кокпита и аккуратно уложили в морозильную камеру. Покойник, пробывший в вакууме почти сутки, оказался неожиданно лёгким.       На нейтральной, грязной заправочной станции мы на подозрительном разборе купили один старый и изношенный, но достаточно мощный гиперпривод, не имевший никаких сопроводительных документов. Его мы установили вместо старого повреждённого, который перенесли в пустеющий трюм. Заделав оставшиеся дыры, закупив провианта и устранив пару критических неисправностей, мы с куда большей прытью полетели к коварной Нар-Шаддаа.       Но корабль, изнутри напоминающий поле боя, так и не получил полноценного ремонта, и во всём был подобен частично обезглавленному таракану, всё ещё способному передвигаться, умирающему вовсе не оттого, что лишён головы, а от жажды и голода.       Время в дороге тянулось как истязуемый на дыбе. Я листал книжку, написанную на старой форме тионского языка — мемуары одного из генералов Зима Деспота. Одно из самых древних исторических сочинений, сохранившихся в архивах Галактики. Несмотря на цифровые базы данных, казалось бы, неспособная потеряться информация канула в Лету — растворившись в лишающих воспоминаний чёрных водах. Словно бы целые исторические эпохи вымарали из летописей и учебников — от древнейшей истории Республики и Галактики в целом почему-то почти ничего не сохранилось.       Но я полагал, что пока плохо искал: стоит задать вопрос настоящим историкам, и они тут же предоставят целый ворох необходимых источников. Но их ещё надо было найти.       Чувствовалось, что почти каждая строчка была вписана кровью — а перелистываемые страницы цифрового документа хрустели, как кости под тысячетонным бульдозером. Книга повествовала о временах, когда из хаоса разделенных систем, заселённых ползучей экспансией, начатой из Десевро — столицы Тионского кластера — силой оружия, как кувалдой молотобойца, выковывалась империя. Деспотия, удерживаемая той же силой оружия. Как она столкнулась с давно ведущей такую же экспансию империей хаттов. Настоящей империей — не тем нынешним аморфным союзом кланов, который представлял собой жалкое зрелище по сравнению с той древней необоримой силой. Когда хатты вели завоевательные войны, ещё не выработав своей ползучей стратегии достижения успеха — «каджидик», по какому-то недоразумению зовущейся «философией». В честь которой теперь и назывались их кланы.       Эту «философию» я тоже читал — в оригинале. Самые натуральные планы мирового заговора — инструкция по продвижению интересов целого вида. Хотя философским это произведение, несомненно, в чём-то было — по количеству чисто умозрительных выводов и вероятностных предположений, какие делали античные и средневековые философы Земли. Да и современные тоже.       Позже остатки Тионской гегемонии подомнёт под себя Республика — но это случится на целую тысячу лет позже описываемых событий. Альтернативный центр человеческой культуры, далёкий от Альдераана, Корусанта, Алсакана или Кореллии, некогда развивался изолированно и вполне успешно.       Зим правил жестокой рукой в ту полулегендарную эпоху, когда Республика включала в себя меньше тысячи звёздных систем и ещё не встретила пресловутых хаттов. Но даже тогда никто не удосуживался сказать, кто же открыл технологию гиперпривода, которая позволила нескольким десяткам получившим её видам занять доминирующее положение в Галактике. Откуда она взялась. В итоге, пролистав книгу почти до конца, я узнал много любопытного, но ничего действительно меня интересующего.       Распахнулся шлюз каюты, я на миг отвлёкся, заметив приятный запах.       Я вдохнул фруктовый аромат, разлившийся по каюте. Возбуждающий — запах сочного плода, который хочется не просто сорвать и вкусить, но и облизать потом пальцы. С лёгким оттенком корицы и ноткой чего-то жгуче-острого. Вслед за ним просочилась Нейла, без спроса улеглась рядом. Я залюбовался стройным станом фехтовальщицы.       — Читаешь книжку? — Она погладила коготком щёку, приблизилась в упор, так, что я мог беспрепятственно любоваться тонкими чертами её лица, пушистыми ресницами и едва не утонул в дымчато-синих глазах.       — Ага, — ответил я. — Про то, как один лицемер считал порабощение одних людей другими замечательной альтернативой порабощению их другим видом — хаттами.       — Брось ты эту гадость. — Она отобрала у меня датапад, и метнула на соседнюю пустующую кровать. — Я хотела сказать тебе спасибо… за то… что спас нас.       Мелькнули хитро выкрашенные ногти, каждый как картинка — я, к сожалению, знал, сколько времени нужно убить на такую сложную окраску. Нейла нагнулась ко мне и поцеловала в губы, кончик язычка скользнул по краям губ, она отстранилась, хихикнула, затем ещё раз впилась в меня в поцелуе — ещё более жарком и страстном.       — Сдаёшься? — спросила она, прижавшись ко мне и обвивая меня лекку.       — Капитулирую. — Я снял с пальцев перстни — во избежание. И дал волю рукам — вот кого щупать всегда приятно — так это твилечек: тёплые, гладкие и упругие — причем повсеместно. Нейла продолжала изучать мой язык своим, а я — её.       Танцующими движениями, плавно покачиваясь, твилечка избавилась от облегающей одежды — давая мне ласкать себя, любуясь при этом прекрасно сложенным телом, небольшой, но прекрасной, волнительно набухшей грудью. Под пружинящей мягкостью прятались крепкие мускулы умелой воительницы, что только сильнее возбуждало меня.       — У тебя очень ловкие пальцы, — заметила она, постанывая.       — Я много и часто работаю с детонаторами, — сказал я ей на ушко, целуя её лекку.       — Я сейчас взорвусь! — Она резко выгнулась, я поморщился — она потянула мою несчастную ногу. — Извини…       — Я бы набросился на тебя, но знаешь, я сейчас не очень подвижен… — сказал я Нейле.       — Тогда расслабься и получай наслаждение, — жарко прошептала она, её ладошка бесстыдно расстегнула мой ремешок и скользнула в штаны, найдя эрегированный член. Спустя минуту, она стянула с меня остатки одежды и начала доставлять мне удовольствие своими умелыми пальчиками и ярко-лиловым, обжигающим язычком. Почти доведя дело до завершения, она отстранилась, и, пока я изнывал от вожделения, мило и насмешливо улыбаясь, елозила влажной промежностью по моей здоровой ноге, двигаясь в пластичном ритме эротического танца, изгибаясь как ниспосланная до аскета апсара.       — Я больше не могу, — выдохнул я. И Нейла, нагнувшись надо мной, положила мои ладони себе на груди и, покачивая крутыми бёдрами, начала ритмично покачиваться туда-сюда, то впуская меня в себя, то давая выйти.       — А так? — простонала она, остановившись на миг, прижалась к моей груди. Её лекку подергивались, острые кончики перехлестывались.       — Идеально! Ага, вот так! — отреагировал я на её движения.       Нейла продолжила двигать попкой, негромко, но чувственно постанывая, постепенно увеличивая амплитуду и частоту — до тех пор, пока мы совместно не достигли чувственного апогея.       Спустя недолгое время, слегка отдышавшись, она тихо обратилась ко мне:       — А… Сила помогает тебе и в постели? Ты отзывчивый любовник.       — Несомненно, — рассудил я, — я же хорошо чувствую своего партнёра. Чувства во время секса всегда такие открытые, сильные…       — Тогда джедаи должны трахаться как зелтроны — с редкими перерывами на сон, обед и совсем иногда — работу, — расхохоталась твилечка, облизывая пухлые губки.       — Я тоже их не понимаю, — пожал я плечами, — тем более Сила сама подскажет, — всё ли будет у тебя хорошо с той или иной девчонкой. И хочет ли она тебя сама. Так ярко чувствовать и так себя ограничивать… решительно не понимаю!       — Но ведь и ты постоянно меня отталкивал, — слегка обидевшись, ответила лежащая в моих объятиях Нейла.       — Понимаешь, я не могу быть твоим любовником… и одновременно — деловым партнёром, поддерживать профессиональные отношения, — попытался я объяснить ей. — Это могло плохо закончиться. Причём для нас всех. Сейчас я точно знаю — скоро мы расстанемся, и всем нам придётся открыть новую страницу в своей жизни.       — Это единственная причина? — Нейла погладила звёздчатый шрам на моей груди — след от рапиры.       — Нет, но остальное — управляющие мной предрассудки. Глупые, но пока необоримые. Я избавился уже от многих, но, увы — не ото всех.       — Значит, ты не можешь признать свободы за женщиной? Только парни могут гулять? Я с кем хочу, с тем и сплю!       — Нет, что ты. Я не покушаюсь ни на чью свободу. А вот что в действительности тому причиной? Не знаю…       Я не стал ей говорить, что я далеко не гедонист, а времени всегда так мало… Его беспрестанно втягивает в чёрную дыру, которая устроена так, что если дёргаться, то падение в сингулярность только ускоряется. И я не могу себе позволить быть увлечённым всем обыденным, всем «простым человеческим», таким привычным и желанным, но лишённым для меня всяческого смысла. И тратить излишне много времени на потакание врождённым потребностям, в том числе и половым — недопустимо.       Старик Ивендо считал все желания равнозначными, не видя меж ними объективной разницы, считая, что какой-то смысл им придают только собственные убеждения. Возможно, он был прав. Но возможно, и нет.       — Тогда я помогу тебе передумать, я ведь сказала только одну первую букву, — подмигнула Нейла.       — А на рилотском — «большое спасибо» — очень длинная фраза… — припомнил я, чувствуя сильное желание овладеть Нейлой ещё раз.       — Да и первую буковку можно повторить, — она прижалась ко мне всем своим телом, шелковистым животом, бёдрами и острыми кончиками сосков.       — Нога только…       — Что-нибудь придумаем, мне известно больше тысячи способов доставить мужчине удовольствие! — Она нежно прикусила мою мочку уха.       — Значит, я в надёжных и умелых руках? — спросил, чувствуя и эти самые руки.       — И надолго! — Она вновь взяла инициативу на себя. — У человеческих мужчин так мало чувствительных областей… Но я буду стараться…       Мы ещё долго, день за днём подбирали способы любви, не нагружающие мои измученные суставы, но, замечу, среди них не было отключения гравитации. Это ничуть не сексуально — если тебя неожиданно стошнит на партнёршу.       Сходив рано «утром» умыться, пробираясь по притихшему изуродованному кораблю, я встретил явно ждавшего меня капитана.       — Есть разговор, — сказал мне Травер, взглядом указав на шлюз, ведущий в его каюту. После того, как я вслед за ним зашёл в неё, он заблокировал дверь и, проверив громкую связь, отключил все электронные устройства. Только после этого мы остались по-настоящему наедине в этом тесном помещении, голые металлические стенки которого были задрапированы яркими толстенными коврами.       — Есть повод для такой конфиденциальности? — спросил я.       — Безусловно. И этот разговор не должен выйти за пределы этого отсека, желательно — никогда в нашей жизни.       — Есть что-то такое, чего не должны знать Нейла или Кейн?       — Об этом позже, — процедил Травер. — Начну с самого начала.       — С Большого взрыва? Или с краёв нашей расползающейся голограммы?       — Нет, для тебя — с Коррибана. Помнишь условия, по которым я взял тебя на борт?       — Разумеется. Тебе был нужен штурман, хотя, думается мне, ты взял бы любого, способного поднять и удержать в руках оружие.       — Мог бы, но я не беру людей в команду просто так.       — Неужели? — я насмешливо выгнул бровь.       — Тебе так кажется. Что ты вообще знаешь обо мне? — обнажил свои акульи зубы капитан.       — За исключением того, что ты рассказал о себе сам — почти ничего, — ответил я правдиво. — Всё остальное — словно в тумане. Я не смог узнать ни то, где ты странствовал, ни то, с кем путешествовал до того, как мы встретились. Ничего о делах, которые ты вёл. Удивительно мало для столь долгой биографии — ты прямо-таки твилек-загадка… Годы пустоты — и очень много пробоин в твоём корабле.       — Скажи мне, за этот год мы сделали хоть что-то, что должно было привлечь к нам ненужное внимание? — насмешливо спросил капитан.       — Ты ещё спрашиваешь?!       — А если подумать? Я говорю про большинство наших дел, а не про тот «зеркальный» инцидент и то, что к нему подвело. Или Индар…       — А то дело, на Корусанте? Разве мы не взорвали того бандита с его «солдатами»?       — Ты взорвал! — воскликнул капитан. — Но я ожидал подобного. Ты уничтожил всех до последнего свидетелей, видевших меня в лицо. Это стоило допустимого риска.       — Всех — кроме ледоруба, — заметил я. — Разве бандиты не знали твоего имени или названия корабля?       Помнится… я прибыл тогда в последний момент и не успел на переговоры. Поэтому не мог судить о действиях капитана в полной мере. А потом ещё и получил отповедь об опасной неосмотрительности такого поведения…       — Я пользуюсь именем только тогда, когда его могут узнать и без моего на то желания. Зато выглядит это как вежливость. Но то был другой случай.       — Ладно, но та планета с дикарями? Но ты прав — впрочем, мы и не нарушали там законов… — сказал я сам.       — В том-то и дело. Кроме того, в деле участвовало мало народа.       — А Индар? Ты всё же согласился на предельный риск, и как оказалось, наша конфиденциальность была скомпрометирована.       — Трудно скрыть подобное… — он взмахнул руками. — Но нужно ли? Раз нас сдали, надо пользоваться своей славой. Но уже иначе, ведь «известность» для контрабандиста — синоним завершения карьеры. Так пусть я буду известен как спаситель голодающих, бла-агородный твилек, чем как-то иначе. Вдобавок я понял, что скоро закончу это занятие, как только ты начал чудить.       — Если ты так осторожен, то почему потакал моему безрассудному поведению? — удивился я.       — Рациональное, как это кому-то кажется, зачастую иррационально, лишённое же смысла — осмысленно, даже если это никому не известно, — ответил Травер.       — На что ты рассчитывал?       — На Удачу, естественно! — поразился моему тугодумию твилек.       — И это ты называешь рациональным? Или скрытым рациональным? — поразился я.       — Совершенно верно. Я же говорил тебе, что она существует! Да и сам ты постоянно щупаешь её за мягкие места. Кому, как не тебе, это известно.       — Но, как оказалось, и у Удачи есть свои пределы, — заметил я.       — К сожалению, это так. Потому мы должны решить, что делать дальше.       — Только мы двое? — переспросил я. — Пусть это логично, но что насчёт Кейна?       — Он решил обмануть нас, — патетично сказал Травер. Учитывая, что мне было известно реальное состояние дел, я едва не расхохотался.       — Неужели? — злорадно усмехнулся я. — Может, он решил обмануть тебя?       — Он не хочет участвовать ни в каких новых начинаниях.       — И почему я не удивлён? — протянул я.       — Но наш…       — Твой, — перебил я его, — твой корабль.       — Ладно, мой корабль повреждён. И со всех членов экипажа должна быть внесена пропорционально долям от прибыли сумма на его ремонт.       — Неужели, Кейн решил сэкономить?       — Мы разошлись в величине суммы. Он настаивал на том, что сначала должен быть проведен полноценный ремонт, или оценена остаточная стоимость корабля, если я вздумаю его продать — и только тогда он отдаст свою часть денег. Но не раньше, — кисло сказал капитан.       — Только к тому моменту он попросту исчезнет за радиогоризонтом, — кивнул я.       — Зачем ему ждать, когда «Шлюху» починят? — сказал Травер. — Он уже давно хотел уйти в свободный полёт. Сейчас и повод подвернулся.       — Хочешь, чтобы я надавил на него, — весело сказал я, понимая, куда он в действительности клонит. — Не уверен, что у меня это выйдет…       — Нет, я не собираюсь убеждать его, — жёстко сказал капитан, — ведь всегда можно заплатить профессионалам.       — Мне надоело слушать эти смешные обоснования, Травер, — вздохнул я. — Говори прямо. Ты имеешь что-то против Кейна и хочешь, чтобы я не вмешивался в это дело? Заметь, я сейчас совместно с тобой достиг удивительных высот лицемерия.       — Вероятно, мы друг друга поняли, — кивнул капитан. — Но теперь надо решить насчёт тебя. Ты и шагу с борта не сделаешь, пока не внесёшь взнос на ремонт пропорционально своей доле, — сказал капитан, — семь миллионов кредитов.       — И почему я не рад тому, что она серьёзно увеличилась за последнее время? — пожаловался я, вспоминая про свою долю. Сумма, правда, была немаленькой, но для меня вполне подъёмной. Теперь — даже небольшой.       — Никто этому не рад, но только в такие моменты, — заметил капитан.       — Я до сих пор не понимаю одного. Мы все это время делим прибыль по-пиратски. Не как хозяин судна и его наемные работники, а как партнеры, — подозрительно прищурился я.       Травер довольно кивнул.       — Но при этом собственник судна — ты.       Капитан кивнул ещё раз.       — Поэтому у меня и сама большая доля. Это логично, — сказал он.       — Твоё судно это взнос в общее мероприятие, — согласился я. — И чиним его вместе, поскольку совместно его используем.       — И это верно, — улыбнулся своей акульей улыбкой Травер.       — Знаешь, меня не оставляет мысль, что меня знатно наебали.       — Эй, почему ты так нехорошо ругаешься? — притворно обиделся капитан.       — Смотри, ты получаешь большую долю, как капитан и владелец судна, — начал рассуждать я.       — В первую очередь как владелец, — ответил твилек.       — Ну да. Капитаном тебя мы сами назначили.       — Тогда и спорить с этим бессмысленно?       — Точно, — согласился я. — Но при ликвидации нашего товарищества первоначальные взносы должны вернуться к их владельцам обратно. Я рисковал головой — и я полностью возвращаю себе свободу ей распоряжаться. Ты рисковал своей головой и помимо того кораблем. И оттого твоя награда выше. Но если мы повреждаем корабль в совместном предприятии, то чинится он за общий счёт.       — И это верно. Я понять не могу, что тебя так взбудоражило?       — Выходит, что фактически твоя прибыль выше, чем указанная доля. Хитрая уловка! Мы теряем часть прибыли на возмещение ущерба судна, но по факту отдаём их тебе, восстанавливая твои активы.       — Но на эти условия ты согласился сам, ещё на Коррибане, — осклабился Травер.       — Вот с этого тебе и стоило начать оправдываться, мошенник!       Травер хмыкнул, как ни в чём не бывало.       — Купи себе корабль и устанавливай на нём любые правила, какие тебя устроят. У меня они таковы, что все члены экипажа могут несказанно разбогатеть. Это честно — рискуют же все в равной мере. Как и прогореть тоже. Почему рисковать своим имуществом и деньгами должен только капитан? Но тогда и каждый член команды может поднять огромные деньги. При везении, разумеется.       — А Кейн?       — Он думает, что меня можно кинуть. Понял, что попал на деньги и решил соскочить. И он понимает, что сам я его никогда не найду. С моими деньгами. Но это меня не устраивает… довольно об этом. Теперь, коль скоро Кейн решил нас покинуть, мы должны решить, что делать с нашим маршрутом. Когда обменяем его на вещь Аболлы.       — С нашим, пропорционально долям, — невинно заметил я.       — Да, но таким образом лоция принадлежит отчасти и Кейну.       — Ты ещё не обсуждал с ним этот вопрос?       — Нет, его необходимо вынести на общекомандное собрание. Но разумно было бы обговорить наши совместные действия заранее. Также я собираюсь высказать на нём Кейну обвинение в присвоении добычи.       — Очень серьёзное обвинение… Но ты слегка не понимаешь ситуацию, Травер, — оскалился я. — Ты не в том положении, чтобы говорить сейчас о честности.       — Ты обвиняешь меня? Меня?! — капитан мастерски изобразил оскорбленную невинность, на его лице отразилось неподдельное возмущение этим нелепым, даже наглым, обвинением. — В том, что я обманываю свою команду? Утаиваю добычу?!       — Помнишь Индар? Те деньги, что нам перевели на три счёта «на предъявителя», целый ящик кредитов, кучу хаттских денег и инфочип с криптовалютой?       — Мы честно их разделили! — возмутился Травер. — Можешь пересчитать, но там не было никакой ошибки. Ты получил свои почти двести миллионов кредитов. Тебе мало?!       — Видишь ли, в чём дело… обезличенных счетов было пять. Но о двух из них ты никому не сказал. И я точно знаю, что на одном из них был почти миллиард кредитов. Тебе мало?       — Едва достаточно, — ответил пасмурный, как грозовая туча, Травер.       — На них можно купить половину Рилота.       — Мне не нужна половина, — сказал капитан.       — Боюсь даже спрашивать тебя о твоих планах…       — Я не говорю о своих планах — я их осуществляю, — сказал Травер. — Но раз уж ты знаешь о таком неприглядном факте, то я напомню тебе, что и за тобой есть грехи.       — И что я натворил такого? — постарался я обыграть Травера в актёрском искусстве.       — А кто толкает лоции налево и направо? Твои гениальные проходы через гиперпространство настолько ценны, что крупные судоходные компании устраивают ради них аукционы!       — Во-первых, я делаю это анонимно, и оплату получаю также анонимно, чтобы никто не связал эти маршруты с нами. Хотя мог бы ставить на них свою штурманскую подпись и продавать в десять раз дороже…       — Не надо тут! В десять раз дороже… Может, первые маршруты ты и продавал за гроши, но теперь за твоим анонимным ником на чёрной бирже маршрутов стопроцентная надёжность и «золотой статус» продавца — и платят тебе почти столько же, как если бы ты продавал маршруты официально.       — Во-вторых, — нисколько не смутился я, — мы никак не обсуждали такую возможность — в нашем контракте нет ни слова про гипермаршруты.       — Но есть про слив данных… Хатт с ним, ты всё делаешь грамотно, мне нечего тебе предъявить за опасную неосторожность, но ты делаешь деньги на моём корабле и продаёшь лоции, ради которых рисковали мы все. Что в этом честного?       — Однако ты за всё это время мне ничего не сказал и, судя по всему, даже не собирался.       — Я терпел это, поскольку мне нужен был гениальный штурман, как важнейшая часть моего плана.       — Ты принял меня на борт, чтобы попасть на ту покинутую планету? — удивлённо спросил я Травера.       — В том числе. Именно там я собирался поправить своё финансовое положение.       — Серьёзно? Это было год назад, и никто не мог гарантировать того, что я вообще стану навигатором.       — Никто, — согласился Травер. — Но я взял данные твоего медицинского анализа у Нестора — и хотя он медик, он многого в нём не заметил. Того, что знают немногие — подобные тебе встречаются один на миллиард, и потому отказывать тебе было бы неразумно. Я оскорбил бы тем самым Удачу, и мы бы никогда с ней больше не повстречались.       — Но столь далеко идущие планы…       — Это не очень далеко идущий план, — слукавил Травер. — И явно куда более простой и легко осуществимый, чем твой.       — Я помню. Так что мы будем делать с гипермаршрутом? — спросил я капитана.       — Постой, постой… — оборвал он меня. — Как ты узнал, что счетов было пять? Когда я вёл переговоры, ты спал — а все логи и временные файлы я стёр и многократно затёр так, чтобы данные было невозможно восстановить. Узнать об этом было невозможно!       — Для начала, почему ты решил, что я спал? — злорадно выгнул я бровь.       — Я проверял датчики медицинской системы, которые есть в твоей кровати. Тогда, когда я вёл переговоры, ты сладко дремал в своей кровати. Кстати, сейчас крепко спят и Кейн, и Нейла, уморил же ты её! — я проверял их перед тем, как звать тебя сюда.       — Верно, я спал. Но разум мой — нет, — ответил я.       — Хорошо, значит, мысли читать ты ещё не научился, — пробормотал, слегка успокоившись, Травер.       — Я уже говорил, почему это невозможно — наши мысли только озвучиваются одинаковыми словами, но, в действительности, каждый разум уникален, и «звучат» они в нём по-разному. Обобщение бесчисленных сигналов в мозге у каждого из нас происходит по-разному, у каждого своя, уникальная сеть связанных образов, своё понимание объектов и событий. Ясность невозможна, если только ты не читаешь мысли своей копии.       — Хорошо. Буду знать, что джедаи не умеют настолько хорошо залазить в чужие головы, — успокоился Травер.       — А гипермаршрут? Он тебе нужен? — спросил я капитана.       — Мне нужны деньги, — ответил Травер.       — И что, так и отдашь нетронутые останки древней цивилизации на разграбление чёрным археологам? Они же вытащат всё самое, по их мнению, ценное — навсегда уничтожив контекст находок. Это же ужасно! Знание о былом, история ушедших эпох будет уничтожена… навсегда — без возможности восстановления. Это даже не смерть, не убийство — это хуже. Любой человек хотя бы оставляет за собой следы своей деятельности, редкий разумный пополняет копилку научного или философского знания, единицы — вносят в неё что-то ощутимое, весомое, давая ничтожную, но надежду на развитие жизни и разума. Убивая чужую историю, разрушая чужие следы, ты уничтожаешь его истинной, последней смертью. Это как… сжигать книги! По-дикарски уничтожать архивы. Взрывать дата-центры.       Более того, уничтожающий прошлое сам будет обречён на бесконечное его повторение — и вечный круговорот бессмыслицы будет продолжаться… Никакого осмысленного развития и изменений! Кажущиеся перемены — будут торжеством безнадёжного мимического безумия, льющего воду на мельницу энтропии. Слуги забвения…       — Не понял… Эти камни чем-то ценны, помимо их рыночной стоимости? — недоуменно спросил капитан.       — С кем я разговариваю?! Разумеется, они ценнее! Ценнее множества идиотов, не желающих осознавать происходящего с ними. Я посмотрел на кадры с той планеты и теперь не могу просто взять и отдать это на разграбление. Скорее всего, это одна из древних культур одной неизвестной формы жизни. От которой сохранилось неприлично мало материальных объектов культуры. А на той планете — их, вероятно, больше, чем во всей остальной Галактике.       — У меня денег уже достаточно, пусть и вкрай, но после этого боя у меня уже отпало желание мотаться по Галактике, — сказал Травер. — Короче говоря, нам придётся отдать часть денег Кейну — чтобы он забыл о своих претензиях на маршрут — и решить, сколько ты должен заплатить за маршрут, если он тебе так нужен.       — Я? Заплатить? Кто из нас кому должен?       — Давай считать, — предложил Травер, загибая пальцы. — Я спас твою жизнь на Коррибане, затем в Космическом городе…       — Серьёзно? Мы будем мериться заслугами? Ну, ты и… последний. Слушай, помнишь того джаву? С которым ты так «неумело» торговался о цене обломков пирата-гунгана? И от него ты тоже получил часть денег напрямую себе в кошелёк?       — Это называется «откат», — вздохнул капитан, возведя очи горе. — Так дела даже в Сенате проворачивают!       — Пожалуй, я даже прощаю тебе такую вольность, — расхохотался я до боли в рёбрах.       — Ты не держишь на меня зла? — поразился капитан.       — Хатт возьми! В этом есть стиль. Обвести вокруг пальца почти всех… Я не какой-то… чтобы вцепиться кому-то в горло за пару кредитов. Я даже понимаю тебя.       — Ещё бы! Кто торгует лоциями? — расхохотался в ответ капитан. — А… слушай. Да забирай ты эту лоцию! — внезапно махнул рукой он.       — И что? Просто так возьмёшь и отдашь? — я вздернул бровь и криво улыбнулся, обнажив полтора клыка.       — И никто не скажет, что я не умею быть благодарным, — ответил Травер. — Я, что бы ни говорил, обязан тебе жизнью, и отдам за это только деньги? Пусть моё имя будет трижды проклято в таком случае!       — Но ты спас мою жизнь. Помнишь, тогда на Коррибане? Мы в расчёте.       — Мне это ничего не стоило, — развёл руками Травер.       — Да ладно.       — Я удовлетворял свое любопытство. Три дня без дела, а в пустыне кто-то стрелял. Просто невозможно не посмотреть, кто же затеял пострелушки под раскалённым солнцем!       — В таком случае я поступал так же, — ответил я. — Так что насчёт Кейна?       — Он должен умереть, — процедил Травер. А у него есть зубы. Во всех смыслах слова.       — Логично, — кивнул я. — Он слишком много знает.       — И не умеет держать язык за зубами, — поддакнул капитан. — Кроме того, я не могу доверять человеку, который готов на весьма резкие поступки ради столь малой суммы. И не способен договариваться — это значит, что он может похерить все наши договорённости и в будущем.       — А ещё он бросается на людей в пьяном виде и вообще не умеет себя вести, — вспомнил я его выходку в Космическом городе. — Рано или поздно, если он не ляжет на дно, то вновь вляпается, и его арестуют.       — Молчать он не будет — ему предложат сделку со следствием, — продолжил капитан. — Сейчас — он один из самых опасных людей для нашего будущего. Уверен, у тебя, как и у меня, есть свои планы на него. И Кейна в нём нет.       — Но как? — задал я самый важный вопрос.       — Предоставь это мне. Просто приведи корабль в указанную мною станцию или порт — и там от него избавятся. Найму анонимных головорезов — заплачу хорошо, пусть его обслужат по высшему разряду.       — Договорились. — Мы пожали руки.       — Дело там нечистое, разгребай его сам, если так зудит в одном месте. А деньги Кейна поделим пополам. У меня есть «ключи» почти от всех его «замков».       — Спасибо. Нейле, понятное дело, мы ничего не скажем?       — Зачем? Не забивай её прелестную головку этим дерьмом — разгребём его сами. Кстати, она уже просыпается, так что сходи, осчастливь женщину.       Я вышел из каюты капитана и последовал его совету. Дела налаживались.       На следующий день капитан провёл совет, на котором ожидаемо не добился своего от Кейна, но и не стал ему угрожать или выдвигать каких-либо обвинений.       Травер поймал сигнал голонета и нашёл подходящую станцию, а я проложил туда курс. По пути, совершая прыжок за прыжком, мы вышли у одной весьма непримечательной системы достаточно близко от грустного и одинокого жёлтого карлика.       Настала пора проверить, что же находится в ларце. Надев скафандр, я пробрался мимо начавших ферментироваться ящеров и дохлого белокурого эчани, напоминавшего теперь вспухший бурдюк из мяса. Эчани, прежде чем умереть, выблевал из себя всё своё содержимое вместе со слизистой оболочкой.       Разлагаться они не начали — капсула успела остыть до того, как микроорганизмы начали свою работу. Или пиршество. Наверное, у них это праздник — вроде открытия Америки или нефтеносного шельфа.       Прихватив контейнер Аболлы, я выбрался через двойной шлюз, протерев заодно эту капсулу со Смертью ящериц.       — Это всё, что ты хочешь забрать? — спросил меня капитан.       — Сбор трофеев и мародерство так слабо отличаются друг от друга, что измерять эту разницу я предоставлю тебе. Но я бы ничего здесь брать не стал. Мало того, что ещё светится, так ещё и единственные материальные свидетельства нашей деятельности.       — Выгода того не стоит, — согласился твилек. — Сочтём это мародерством. Исходя из малой нужды в их барахле.       Немного разогнавшись, мы метнули спасательную капсулу в звезду. Лететь ей предстояло ещё долго, но сомнений в том, что она сгорит, у меня не возникло: ни у кого не возникнет намерения выйти из гипера именно здесь, ведь капсула умолкла навеки, а следы прыжка заметать я умею.       Наше разбитое корыто добралось до станции «Остров Кэт», где мы заплатили за использование атмосферного дока, закрытого от вакуума лишь энергетическим барьером. Он был дублирован, но у меня уже развилась стойкая вакуумофобия, и потому я торопливо покинул док. Железяку оставили продолжать теперь уже бесконечный для него одного ремонт.       Сойдя на борт, вся команда привычно направилась в кантину. До этого мы вышли в голонет, прочитав отзывы об этой станции. А Травер, используя свой талант к коммуникации, нашёл исполнителей. Здесь оказалось достаточно охотников за головами. Это и плохо и хорошо. Для нас и для Кейна.       Из-за обилия экзотов, привычных к меньшей силе тяжести, на станции было установлено ускорение свободного падения в семь десятых от стандартного. Обычное дело, но меня, идущего едва не вприпрыжку, это несказанно раздражало. Разумеется, можно привыкнуть к любому притяжению, но у меня не было на это времени. Меня в моей каюте и в штурманской всегда придавливали к полу жуткие, с точки зрения твилеков, одна целая три десятых «единички», если только в ней не гостила Нейла; сейчас же ситуацию слегка исправляли изрядно помятые и разбитые доспехи.       Я прицепил дополнительные пластины на сапоги и надел все самые тяжёлые плиты, при этом вполне комфортно себя чувствуя. Заняв место в кантине, я плотно забился в место, примыкающее к стене, так, чтобы иметь хотя бы с одной стороны от себя крепкую стену.       Во мне за проведённое на корабле время колючим пустынным растением проросла привычка избегать открытого пространства. И как всякое пустынное растение она имело очень глубокие и разветвлённые корни. Я стал, как сказал бы Ивендо с гордостью, образцовым жителем космоса. Но не коренным, как он сам. Для этого нужно раствориться в этой пустоте, познать самую её суть. И умереть, естественно.       Я выбрал из электронного меню кореллианский бренди. Дрянь, конечно, но идеально подходит, чтобы убиться. Жёсткий, как удар по яйцам, вонючий, как дихлофос, и дешёвый, как престарелая проститутка. Но был в этом некий обман.       — Ты пьёшь эту гадость? — спросил Травер удивлённо. Я давно уже не выпивал, и его реакция была вполне ожидаема.       — Можешь считать это национальной традицией. Если у тебя нет готовых ответов, а мозг чешется, то можно просто напиться, — солгал я.       — А что потом? — спросила Нейла.       — А потом повторить ещё раз. — Я налил ещё стопку. — Рано или поздно ты из этого выпадешь. Или это тебя убьёт. Последнее достаточно часто.       — Тогда зачем это делать?       — Может, чтобы стать нормальным? Ведь говорить и совершать бессмыслицу — и означает для человека быть таковым? А невозможность это делать указывает на то, что ты ненормальный, больной.       — Как обычно, вместо того, чтобы дать ответ, ты ловко увиливаешь, — сказал Кейн, тоже травясь этиловым спиртом. Обезьянничать — известная беда людей. Будем «пить» вместе.       — Ответ не глупее вопроса, — отозвался я.       — Может, стоит зачитать его последнюю волю? — предложил капитан.       — Он оставил завещание? — удивился я.       — А ты нет? — не менее сильно удивился капитан. — Заниматься такими делами и не зайти к нотариусу — это нонсенс.       — Нет, разумеется, — я впал в замешательство. — Я же не намерен умирать.       Кейн хохотнул.       — А если это всё-таки произойдёт? — спросил он.       — Сомневаюсь, что дальнейшие события меня будут волновать, — улыбнулся я.       — Это несерьёзно. И весьма эгоистично, — осудил меня старшина десантного наряда. В отставке, разумеется.       — Ты не капитан судна, но звание другого капитана вполне заслуживаешь, — заметил я.       — И все же повторюсь, ты несерьёзен. В такие моменты я вспоминаю, насколько же ты молод, — произнёс капитан.       — О-у? Значит, я могу себе это позволить? Хорошо, — сказал я довольно. Нужно иметь мужество совершать нерациональные поступки. Когда при этом полностью осознаёшь их нелогичность.       Травер открыл на датападе документ и начал зачитывать его вслух:       «Если вы это читаете, то, судя по всему, я уже присоединился к большинству. Это можно счесть за хороший конец, потому что до этого всё было далеко не так радужно.       Поэтому я могу позволить писать о себе в прошедшем времени. Нет, сапоги мои вы забрать не сможете, но кое-что я вам оставлю. Ради чего вообще ещё пишут завещание? Чтобы и после смерти можно было досадить родственниками. Поэтому сначала я озвучу, как необходимо поступить с моим движимым имуществом.       Только в этот момент я был рад, что не нажил много добра, иначе всё его пришлось бы перечислять. Я всегда считал, что предметы должны выполнять ту задачу, для которой они созданы. Поэтому по порядку. Имущество, размещенное на борту судна с регистрационным номером 4861876349186548 (то есть моя «Шлюха»), я завещал его экипажу в следующем порядке:       Олегу (указан номер паспорта): свою шпагу, поскольку он единственный, кто умеет ей пользоваться. Нейла, при всём моём уважении, ты никогда не пыталась взять в руки технически более совершенное оружие, чем рилотская сабля.       Нейроинтерфейс я также возвращаю, спасибо, было удобно. Забери ещё мой комлинк, он модернизирован настоящими мастерами, и я ручаюсь, что не имеет закладок. Пароль для перенастройки доступа найдёшь в коробке из-под вещества, начинающегося на «пси».       Траверу (тоже написан номер паспорта): все свои колоды карт и прочие цифровые устройства, мой скафандр, а также личный энергетический щит и бластер. Может быть, они пригодятся тем головорезам, которых ты имеешь привычку нанимать. Заметь, что я забочусь не об их выживании, но о твоей безопасности».       — Гм-м, спасибо. — Травер выпил без тоста и продолжил зачитывать завещание:       «Забери также все лекарства. Полагаю, только ты знаешь, как и где их продать. У меня их ещё много осталось. Банку на «пси» и неподписанную можешь отдать и Олегу. Если ему будет нужно. Пусть заберёт и мой пустой рундучок: не иметь его в нашей профессии — это большой просчёт.       Нейле. Даже и не знаю, что из моего барахла может тебе пригодиться, но оставлю немного денег (указаны необходимые реквизиты), ты всегда знаешь, куда их потратить. И не отдавай Траверу, это именно ТВОИ деньги».       Травер усмехнулся и продолжил:       «Кейну. У меня нет для тебя ничего, что бы тебе пригодилось, но можешь забрать пару пустых коробок из-под обуви.       Относительно орденов и государственных наград, которые хранятся у меня — единственное их назначение в том, чтобы их носил тот, кому они вручены. Поэтому выбросите их как мусор при первом же гиперпространственном прыжке. Я не желаю, чтобы их рассматривали коллекционеры, ни разу не бывшие на палубе в бою, или на них наживались барыги. Ни в какой музей их тоже отдавать не следует, там этого блестящего хлама хватает.       Прочие не перечисленные предметы, одежду, личные вещи и прочий мусор можете выбросить. Или присвоить по желанию, ценности они никакой не представляют. Если с момента написания завещания я разживусь ещё каким-нибудь добром, то можете разделить его так, как вам заблагорассудится. Не подеритесь только.       Что касается моего недвижимого имущества, то квартиру, принадлежащую мне и расположенную в Кореллии по адресу (не буду я его зачитывать), я передаю во владение (это тоже нас не касается).       Все мои денежные накопления, на счетах…»       — Ух ты, — удивился капитан, — у него их четырнадцать!       И продолжил зачитывать кусками:       « …Все их следует распределить следующим образом»       — Тут двадцать пять получателей, но в основном суммы небольшие, перечислю основное:       «Фарланду он оставил сто тысяч кредитов и велел не тянуть с выплатой кредита, а также стать либо пилотом, либо коком и не зарывать талант в землю. И ни в коем случае не идти в политику».       — А все оставшиеся накопления, а это, я думаю, десятки миллионов кредитов, он завещал своему троюродному племяннику. Интересно. Цитирую:       «Деньги, полученные в результате движения, должны порождать новое движение, иначе всё встанет колом, и Кореллия не будет давать миру ничего, кроме своего дрянного алкоголя. Поэтому купи корабль, денег должно хватить с запасом. И не вздумай потратить на что-то другое!»       — Что характерно, своим более близким родственникам он не оставил ни одного кредита, хотя и перечислил их всех, — сказал капитан. — Тут ещё насчёт тела: «можете выбросить его тоже, как мусор, но это будет глупо просто потому, что киберимпланты на вторичном рынке стоят больших денег. Поэтому отвезите тело туда, где с ним могут поступить согласно кореллианским обычаям, а средства, полученные от продажи бионики, я завещаю в кореллианский же фонд ветеранов Великой ситской войны, с положенной долей разборщику». Инструкция по выбору получателя его тела тоже дана.       — Это всё? — спросил я.       — Разные мелочи, но если ты упомянут в нотариально заверенном завещании, то его вымаранная в сторону анонимности прочих лиц копия должна прийти тебе на официальную почту. Как только выпишут свидетельство о смерти, и завещание официально вступит в силу.       Я кивнул.       — Теперь осталось вернуть вещь обратно, — сказал капитан.       — Может, не стоит? — спросил Кейн. — Этот предмет не приносит твоей любимой удачи. Хотя, думаю, можете заниматься этим сами, если хотите, только мою долю отдайте. Очень уж дорого он стоит.       — Твоя доля? — удивился капитан. — Хорошо, но только после взноса на ремонт.       — Значит, так? — усмехнулся Кейн, покачивая вонючее бренди в залапанной стопке. — Вы ещё реализуйте этот контейнер…       — Выходит, всё было зря? И нам нужно отбить затраты хотя бы частично, — забеспокоилась Нейла.       — Я следую правилу шахматиста — если тронул фигуру с места, заканчивай партию, — заметил я, проглатывая бренди.       Перед тем, как употреблять спиртное, я проглотил гибкое продолговатое электронное устройство, которое удерживалось в моём желудке репульсорами и всячески дезактивировало поступающие в него яды. В том числе и алкоголь, хотя эту функцию можно было и отключить. С этой штуковиной ценой в сто пятьдесят тысяч кредитов я мог делать вид, будто бы участвую в ритуальном принятии отравы, этим идиотизмом в действительности же не занимаясь.       Могло оно защитить меня от покушения на жизнь с помощью отравленной пищи. С некоторых пор я стал задумываться и об этом. Никто о его существовании не знал — даже Травер.       — А если партия никогда не закончится? — спросила она.       — Всякая партия заканчивается. И все участники всегда проигрывают. Кто-то раньше, а кто-то позже. Остаётся заботиться только о красоте игры, — сказал я невесело.       Кейн встал из-за стола.       — Как хотите, но я не желаю киснуть за этим столом.       — Как хочешь, — пожал я плечами.       — Смотри не вляпайся во что-нибудь, — напутствовал его Травер.       Прошёл час — другой. Но Кейн так и не вернулся — словно испарился. Так оно в действительности и было — он уже попал в мусоросжигатель. Я с большим трудом, даже несмотря на давнее знакомство, проследил за ним Силой — вплоть до того места, где его оглушили и запихали в молекулярный измельчитель для бытовых отходов, где он стал частью подготовленного к термообработе брикета.       Наёмники прихватили всю электронику Кейна, явно нарушив договорённость, но это им ничего не даст: Травер оставил в ней отложенную «бомбу», которая в любом случае сотрёт все данные.       — Что-то Кейн задерживается, — заволновалась Нейла.       — Думаю, что он всё-таки решил нас кинуть, — недовольно сказал Травер. — Абонента нет в сети. Комлинк отключен.       — А ты? Ты не можешь почувствовать, где он? — обратилась ко мне твилечка.       Я закрыл глаза и ушёл в себя минут на пятнадцать, а затем сказал:       — Он словно испарился. Я не ощущаю его на станции. Боюсь, что он сел на первый попавшийся корабль — и уже умчался отсюда.       — Вот мерзавец! — вымолвила разочарованно Нейла. — Даже не попрощался!       — Ещё бы, с нашими-то деньгами… — съёрничал Травер. — Ну, пусть уходит, поступим честно — забудем о взаимных долгах.       — Ладно, если ему больше не нравится с нами, то пусть уходит, — опечаленно сказала Нейла.       Я молча допил бренди. Устройство снижало воздействие алкоголя, но не снимало его полностью и мешало всасывать его через слизистую. Сейчас лучше быть поддатым — любое странное поведение спишут на опьянение.       — Тогда к конечной точке, — сказал Травер, привычно не называя самой этой точки — Нар-Шаддаа.       Перебираясь вдоль стен и переборок, мы зашли на борт корабля. Пользуясь датападом и парой проекторов в кают-компании, Травер вывел судно из дока. Недолго разгоняясь к заранее выбранным координатам, корабль нырнул в гиперпространство. Расчёт я доверил программе, что считал ударом по своей репутации.       Из меланхолии, в которой находилась и слегка унявшая «аппетиты» Нейла, меня вывела оживлённая дискуссия капитана с Аболлой.       — Кретины. Конченые идиоты, — повысил голос, хотя и не до крика арканианец. — Команда контрабандистов, ах нет — пиратов… получает из рук Сартинайниана, государства ксенофобов, официальный каперский патент, забирает предмет и летит сразу же сюда. И Травер ещё звонит по этому делу мне, используя промежуточные станции, а не на комлинк без посредников. Долбоёб! Едва ли в его мозг могла прийти мысль, что криптографическая защита нашего переговора не стоит ни цента, когда важен сам факт связи? Стеганография, это слово о чем-то ему говорит? Хотя кого я спрашиваю…       — Так ты будешь брать свой предмет, или нет? — спросил его, придуриваясь, Травер.       — Мне уже ничего не остаётся, как забрать эту дрянь у Травера и поскорее от неё избавиться. Так будет лучше для всех.       — Награда? — твилек задал самый главный вопрос.       — Можете забирать свои данные. Вышлю с тем же ключом, что для сеанса связи. Контейнер отдадите моим наёмникам, не хочу вас больше видеть. Прощайте навсегда.       Голограмма рассерженного арканианца, перешедшего на личные обращения, растаяла. Травер сумел вывести его из себя по-настоящему.       — Сработало, — кивнул, довольно расплывшись, твилек. — И на Шаддаа спускаться не придётся. Не хочу оставлять корабль в таком состоянии, пусть даже и в орбитальном доке. Сгрузим контейнер и умчимся подальше отсюда.       — И что дальше? — спросил я Травера.       — Что мы будем делать завтра, или вообще? — уточнил капитан.       — Вообще.       — Это дело невозможно более продолжать. Не с таким кораблем. И без пилота это невозможно. Я, конечно, могу заставить судно перемещаться, да и ты наловчился за это время пилотировать лучше меня. Пусть и хуже Ивендо. Но и этого недостаточно. Нет самого главного — желания.       — Есть ещё одна преграда… — протянул я.       — Да, твоя непонятная любовь к камням.       — Это не просто камни!       — Для тебя — да. Я хочу отремонтировать судно; скажем, у Сольвина. А куда нужно тебе?       — Уверен, Кореллия устроит нас всех.       — Идёт. Прокладывай курс до неё. Нам пока по пути, — Травер уже было собрался уходить, но я остановил его.       — Кстати, почему тебя прозвали «последним»? — я едва не забыл задать столь любопытный вопрос.       — Давай сделаем вид, что ты не спрашивал, а я не услышал этого вопроса?       — Почему? — не отступил я.       — Есть два правила, Олег… Первое: никогда не рассказывай всего, что ты знаешь.       — Значит, источник твоего прозвища — относится ко второму правилу, — решил я.       — Лучше будет, если мы все об этом никогда больше и не вспомним, — сумрачно сказал капитан.