Развилка Судьбы Шута

XXIV ПРИКАЗ ТИНТАЛЬИ И когда пастух, ставший воином, устал от безнадежных попыток пронзить неуязвимую шкуру дракона своим клинком, он отошел от него, обливаясь потом и задыхаясь. Но, немного отдышавшись, он снова бросился в атаку с криками, что все равно отомстит существу, сожравшему его стадо. При этих словах сытый дракон проснулся и медленно, точно утреннее солнце, выползающее на небо, поднял голову и открыл глаза. Он посмотрел на человека и его меч, и в его огромных зеленых глазах закружились вихри. Кое-кто говорит, будто они напоминали могучий водоворот, и они поглотили душу Хердерсона, утянули ее в свои глубины, и он стал рабом дракона. Другие же утверждают, что Xердерсон без страха выдержал взгляд дракона, но когда он вдохнул воздух, который выпустил из своей глотки дракон, воин покорился чудовищу. Настоящих свидетелей этого не было, потому что те, кто собрался посмотреть, как Хердерсон попытается прикончить дракона, стояли очень далеко, на самом краю выпаса. Но, так или иначе, дракон похитил сердце человека. Неожиданно Хердерсон отбросил в сторону свой щит и клинок и крикнул: «Прости меня, о изумрудный, о живое воплощение драгоценностей, пламени и самой истины! Когда я подошел к тебе, я еще не знал, сколь велико твое могущество. Прости меня и позволь вечно служить тебе и прославлять тебя! » Сказание о слуге дракона. Мир вокруг меня был ослепительно белым и очень холодным. В конце концов мне удалось встать на ноги, и я даже вспомнил, что нужно делать, чтобы передвигать их. Откуда-то появился Баррич и схватил меня за руку. А потом Дьютифул, Баррич и я, спотыкаясь и скользя, поспешили в первых лучах рассвета к палаткам. Я увидел, что Чейд практически бежит к нам вверх по склону. На приличном расстоянии от него медленно шел Олух. За ним следовали Лонгвик и оставшаяся стража. Обладатели Уита, одетые кое-как, вывалились из своей палатки и теперь стояли на снегу, что-то кричали и показывали на холм, одновременно натягивая плащи и сапоги. Воины Хетгарда остановились поодаль и молча кивали друг другу, словно с самого начала ждали, что им уготована именно такая судьба. Первая попытка Айсфира вырваться на свободу вызвала небольшое землетрясение, но он продолжал сражаться со льдом, и мы поспешили поскорее убраться подальше от ямы. У нас за спиной дракон изо всех сил старался выбраться из своей ледяной темницы. Лед трещал и жалобно Стонал, во все стороны летели осколки, но Айсфир явно терял силы, и каждая новая попытка была слабее предыдущей. Когда мы добрались до середины склона, все стихло. Мое восприятие дракона через Уит оставалось очень четким, но я чувствовал, что он истратил все силы и находится на грани между жизнью и смертью. — Вот будет забавно, — задыхаясь, сказал я Барричу и Дьютифулу, — если после стольких лет, проведенных в поисках смерти, он умрет, сражаясь за свою жизнь. — Мы все умираем, сражаясь за свою жизнь, — фыркнул Баррич. — Что произошло? — потребовал объяснений Дьютифул. — Почему ты разбудил его? Порошок Чейда не сработал? Почему ты передумал его убивать? Прежде чем я сумел ему ответить, к нам подбежал Чейд. Мой старый наставник бросился ко мне, дрожа от ярости. — Как ты мог? — Его голос звенел от возмущения. — Как мог предать собственную кровь? Тебя послали убить дракона. Какое право ты имел принимать другое решение? Как мог пойти против интересов своей семьи? — Я не предавал интересов своей семьи. Я пожертвовал Шутом ради династии Видящих, — сказал я ему. Я произнес эти страшные слова вслух при свете начинающегося утра, и вдруг впервые до конца осознал, что они означают. Мне пришлось перевести дыхание, прежде чем я смог продолжать. Я сказал уже гораздо тише: — Она наблюдала за нами, дергала за веревочки, как марионеток, пока мы не забыли про нее. Да, Бледная Женщина желает дракону смерти. Возможно, если бы мы его убили, она бы вернула нам Шута, но лишь для того, чтобы он увидел, как рушатся его надежды. Чтобы он стал свидетелем конца династии Видящих. И не обращая внимания на то, что нас могут услышать, я привел Дьютифулу и Чейду свои доводы. В наступившей тишине я чувствовал, что они обдумывают мои слова. Да, они приняли и оценили мою правоту. — Я помешал тебе сдержать слово, — сказал я Дьютифулу. — И ты лишился невесты. Но я не сожалею об этом. Боюсь, в противном случае ваш брак был бы заключен на крови и не принес бы в мир ничего, кроме крови и смерти. Мы же выбрали жизнь — по крайней мере на некоторое время. Жизнь дракона. И возможно, более надежный мир между Шестью Герцогствами и Внешними островами, чем тот, который мы могли получить после смерти Айсфира. — Красивые слова! — возмущенно вскричал Чейд. — Но ты сам не понимаешь, что ты выбрал! Как, впрочем, и я. Если это существо вырвется на свободу, выберет ли оно жизнь, наши жизни? Ведь дракон голоден. А если он решит закусить нами? Признаю, я проявил недальновидность. Возможно, ты поступил мудро, когда не убил его. Но зачем было его будить? Кто поблагодарит тебя за это, Фитц Чивэл, когда сегодняшний день подойдет к концу? — Фитц Чивэл? — услышал я голос Сивила, который подошел к Чейду. — Фитц Чивэл? Я не ослышался? Том Баджерлок — это Фитц Чивэл? Бастард, наделенный Уитом? — Повернувшись к Уэбу, он схватил его за руку, требуя ответа. Глаза юноши превратились в два огромных блюдца, он задыхался от потрясения. Друг Дьютифула смотрел на меня, словно никогда не видел раньше, но я не заметил в его глазах восхищения. У него отняли легенду и показали обычную землю там, где он ожидал увидеть сияние золота. — Тише! — вмешался Уэб, стараясь сберечь тайну, которая, похоже, выросла из своих одежек. — Не сейчас. Позже я тебе все объясню. У нас нет времени. Он разбудил Айсфира. А мы должны освободить его. Уэб оценивающе посмотрел на меня, и мне показалось, что ему понравилось то, что он увидел. Он кивнул мне — или поклонился? — и прошел мимо нас. Только сейчас я заметил, что все до единого обладатели Уита держат в руках инструменты, лопаты и кирки. Новая цель придала всем силы. Свифт и Кок л прихватили сани, чтобы оттаскивать от ямы куски льда. Проходя мимо нас, Свифт даже не взглянул ни на меня, ни на Баррича. Тем не менее Баррич почувствовал его присутствие и не обратил ни малейшего внимания на его холодное молчание. — Будь осторожен, сынок, — предупредил он его. — Никто не знает, кого Фитц разбудил и как отнесется к нам дракон. — Затем Баррич повернулся ко мне, и я обнаружил, что даже слепой человек может пронзить тебя взглядом. — Что ты сделал? И почему? Возможно, пришло время для новых откровений. — Это не я. Ну, не совсем я. Я знал, что дракон жив, но не мог добраться до него при помощи Скилла, я чувствовал его лишь благодаря своему Уиту. У меня еще очень слабый Скилл. А потом Неттл нашла меня. И... — И Неттл его разбудила! — радостно объявил Олух, который наконец добрался до нас. — А я спас ее, теперь она в безопасности. Она меня любит. — Что?! — вскричал Баррич, и я услышал в его голосе боль и возмущение. — Неттл, моя Неттл? Неттл и Уит? Этого просто не может быть! — Нет. У нее нет Уита. Она обладает Скиллом. — Голос Чейда прозвучал нетерпеливо. — Но она не прошла обучения. И это очень опасно. Вот еще одна забота, за которую мы должны благодарить Фитца и его капризы. Мы чуть не потеряли ее в потоке Скилла, но Олух знает Неттл настолько хорошо, что сумел найти и вытащить оттуда. Сейчас она в безопасности, Баррич. Скорее всего, девочка не понимает, что с ней случилось, но ей больше ничто не угрожает. — Это уже слишком. Я просто не вынесу всех ваших откровений. — Баррич держал меня за руку, но неожиданно я понял, что это я поддерживаю его, а он тяжело опирается на меня. — Я подозревал, что она обладает магией Чивэла. Давно понял, а когда она рассказала мне, что ей приснился волк... вот тогда-то я и решил, что должен поговорить с Кетриккен и выяснить, почему королева вдруг решила заняться образованием Неттл. — Он улыбнулся мне, и в его улыбке перемешались гордость за девочку и страх за ее будущее. — Она оказалась такой сильной, что смогла разбудить дракона? И тут в нас ударила магическая волна такой силы, что Чейд не удержался на ногах и плюхнулся на колени. К нам обратилась Тинталья, которая нашла нас: ИДИТЕ И ПОМОГИТЕ ЕМУ. ВЫКОПАЙТЕ АЙСФИРА И НЕ ВЗДУМАЙТЕ ПРИЧИНИТЬ ЕМУ ВРЕД. Я СПЕШУ К НЕМУ, БЫСТРАЯ, ТОЧНО ЛЕСНОЙ ПОЖАР. ПРИКОСНУВШИСЬ К ВАШИМ РАЗУМАМ, Я ТЕПЕРЬ ЗНАЮ, ГДЕ ОН НАХОДИТСЯ, Я БОЛЬШЕ НЕ НУЖДАЮСЬ В ПТИЦЕ, УКАЗЫВАЮЩЕЙ МНЕ ПУТЬ. ПРЕДУПРЕЖДАЮ ВАС: Я УЖЕ НЕДАЛЕКО, И Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ОН САМ МЕНЯ ВСТРЕТИЛ, КОГДА Я К ВАМ ПРИБУДУ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ ПЕНЯЙТЕ НА СЕБЯ! Это был не Скилл и не Уит, однако ее мысли захлестнули меня, точно могучий поток Скилла. После вмешательства Айсфира в мое сознание я болезненно реагировал на Скилл, а мощь приказа Тинтальи чуть не сбила меня с ног. Подозреваю, что обладатели Скилла оказались более чувствительны к ее мыслям, чем остальные. Вне всякого сомнения, они произвели сильное впечатление на группу Скилла Дьютифула. А члены группы Уита отреагировали на слова Тинтальи по-разному: одни, казалось, поняли все, что она сказала, другие озадаченно оглядывались по сторонам. Кокл, похоже, вообще ничего не уловил. — Вы ее слышали! — громко крикнул Сивил. — Тинталья приказала нам помочь Айсфиру выбраться из-подо льда. За дело! — И он бросился вверх по склону, словно вел за собой солдат в атаку. Один островитянин распростерся ниц, решив, что к нему обратился сам бог или демон. Двое других пустыми глазами уставились вдаль, словно пытались понять, что же они услышали. Остальные вообще стояли как ни в чем не бывало. Баррич, которого мой отец, стараясь защитить от постороннего вмешательства, давным-давно закрыл от Скилла, несколько мгновений удивленно смотрел в пространство, как будто что-то вспоминал. Думаю, благодаря своему Уиту он почувствовал призыв Тинтальи, но не смог разобрать слов. Впрочем, на размышления у меня была всего пара минут, а потом Олух, радостно улыбаясь и вопя, помчался вверх по склону. — Я иду! — кричал он. — Я иду, чтобы тебя выкопать, Айсфир! Я отнес его энтузиазм на счет влияния, которое оказал на его простую душу Айсфир в предыдущие дни. Вдобавок Олуху удалось спасти Неттл, и, вероятно, его переполняли необычные переживания. Мы с Дьютифулом направились вслед за ним, Чейд не отставал. Принц вдруг проговорил: — Мы убрали большую часть льда в том месте, где находится его спина, думаю, именно там он попытается выбраться наружу. Нам почти ничего не придется делать! И только тут я удивился тому, как радостно он бросился освобождать Айсфира. — Значит, ты не согласен с Чейдом, который твердит, что мы должны были оставить все как есть и не трогать дракона? — Да. Согласен. Был согласен. Но это было... раньше. До того, как Неттл его разбудила. Нет. Прежде чем... но нам приказала Тинталья. Тинталья... — Он вдруг замедлил шаги и смущенно посмотрел на меня. — Это... понимаешь, очень похоже... ну, на тот Скилл - приказ, который ты мне дал. Только здесь что-то другое. Я просто не могу не обращать внимания на ее слова. Мне так кажется. — Дьютифул схватил меня за руку и заставил остановиться, на лице у него появилось необычное выражение. — Она высказала свою волю, и на одно короткое мгновение я мог думать только о том, чтобы исполнить ее желание. Странно. Наверное, именно это люди называют чарами дракона? — В старых легендах говорится о волшебном дыхании дракона, якобы с его помощью он подчиняет себе людей, — вмешался Баррич, о котором я начисто забыл. Оказывается, он умудрился поспевать за нами. — Я что-то пропустил? Вы имеете в виду Скилл? — Что-то вроде того, — задумчиво проговорил Дьютифул. — По-моему, это похоже на приказ, переданный Скиллом, но я не знаю наверняка. Мне кажется, я хотел помочь Айсфиру и до того, как она вмешалась, что я сам так решил. Но... И тут нас обогнал Чейд, который бормотал себе под нос: — Порошок. Нам поможет мой порошок. Взрыв освободит дракона. Нужно только выбрать другое место. Или, может быть, разложить мою смесь в более мелкие сосуды... Мы с Дьютифулом переглянулись и нагнали Чейда. Я схватил его за рукав, но он стряхнул мою руку. Тогда я схватил его снова, уже сильнее. — Чейд, ты не можешь его сейчас убить. Слишком поздно. Тинталья уже почти здесь, и слишком многие из наших людей горят желанием помочь Айсфиру выбраться на свободу. У тебя ничего не выйдет. — Я... убить его? — На лице Чейда появилось искреннее изумление. — Нет, я не собираюсь его убивать. Я хочу устроить взрыв, чтобы он смог выбраться из-подо льда. Ну и болван ты все-таки! Мы с Дьютифулом снова переглянулись. — Почему? — тихо спросил я. У Чейда сделался такой вид, словно он до потери дара речи потрясен моей тупостью. Но уже в следующее мгновение на его лице промелькнуло выражение, которое меня напугало — Чейд пытался найти ответ на мой вопрос. Впрочем, несмотря на то, что Тинталье удалось затуманить его сознание, Чейд слишком много лет изобретал причины, чтобы заставить меня делать то, что ему нужно, и стал настоящим мастером своего дела. — А тебе не приходило в голову, что сюда летит разъяренная драконица? Кстати, это благодаря тебе она узнала о том, где мы находимся. Ну и что мы теперь можем сделать? Если мы прикончим Айсфира, Тинталья разберется с нами. Она сама так сказала. К сожалению, это означает, что нам придется выполнить ее волю. Если мы выкопаем Айсфира до того, как Тинталья прилетит, она может расценить это как проявление доброй воли с нашей стороны. Ты же сам говорил, что нам следует заручиться ее поддержкой, чтобы укрепить союз с Бингтауном. Пока мы не узнаем, на что она способна, нам придется всеми силами ей угождать. Ты со мной не согласен? — И ты считаешь, что лучший способ освободить Айсфира — это воспользоваться твоей гремучей смесью? — Один взрыв может сделать работу за десятерых дюжих мужчин с лопатами. Доверься мне, Фитц, я знаю, что делаю. Казалось, он так же сильно жаждет освободить Айсфира, как некоторое время назад желал его убить. Я спрашивал себя, до какой степени повлияла на его сознание Тинталья, ведь мощный приказ, переданный при помощи Скилла, невозможно проигнорировать, вне зависимости от твоего собственного к нему отношения. Неожиданно я подумал про Шута. Что с ним теперь? Стал ли он «перекованным»? Или Бледная Женщина его убила? Эта мысль пронзила меня таким холодом, что я забыл о своих нынешних заботах. Я выполнил то, что хотел Шут, разбудил дракона, и теперь мы стараемся сделать все, что в наших силах, чтобы его освободить и помочь воссоединиться с Тинтальей. В тот миг, когда я принял решение сохранить Айсфиру жизнь, это казалось единственно правильным, но сейчас меня раздирали угрызения совести. Я не мог вернуться и все изменить и знал, что мне будет невыносимо жить дальше, зная, к какой страшной участи я приговорил Шута. Отпечатки его пальцев холодным огнем опалили мое запястье. Однако я продолжал идти за остальными. Когда мы добрались до ямы, мы обнаружили, что усилия дракона выбраться наружу практически ни к чему не привели. Лед над его спиной потрескался изнутри, и ему удалось обрушить часть туннеля возле шеи и головы. Обладатели Уита уже занялись трещинами, которые они пытались расширить, но им не хватало рук. Подойдя к ним, я увидел, что рядом с ними трудятся представители Хетгарда. Впервые все члены нашего отряда объединились ради общей цели: вытащить Айсфира из-подо льда. Чейд отругал меня за то, что я оставил взрывчатую смесь в туннеле, и отрядил двоих людей принести кувшин. Затем он сильно озадачил обладателей Уита, когда приказал им выкопать ямки вдоль всего тела дракона. — Мы разложим небольшие порции порошка вдоль трещины, которую он сделал. Маленькие взрывы не причинят ему никакого вреда, но взломают лед, а мы потом оттащим обломки прочь. Фитц, ты поможешь мне разделить порошок на порции и засыпать его в подходящие сосуды. Дьютифул, ты мне тоже понадобишься. И прихвати с собой Лонгвика. Нам нужна какая-нибудь посуда, чтобы развести в ней огонь. Сделать так, чтобы все заряды взорвались разом, будет непросто, но думаю, достаточно и того, чтобы они взорвались более или менее одновременно. Чейд был в своей стихии, импровизировал и руководил. Его переполняла ослепительная радость от того, что ему представилась возможность применить свои идеи на практике. Именно в этот момент я понял, что из него получился бы отличный солдат и стратег, похожий на Верити. Таким живым и энергичным я видел Чейда лишь несколько раз в жизни — когда ему удавалось отбросить в сторону все, что его сдерживало, и заняться претворением в жизнь своих изобретений. Мы вернулись в палатку Чейда, Баррич к нам присоединился, все равно он никак не мог помочь. И я с грустью увидел, что он это прекрасно понимает. Он был похож на старого пса, который знает, что уже не может угнаться за гончими, идущими по следу, и потому держится около стремени хозяина в твердой уверенности, что, когда придет время прикончить добычу, без него не обойдется. Баррич опустился на тюфяк Чейда и старался ничего не упустить. Чейд же тем временем открыл еще одну маленькую оплетенную бутыль со своим зельем. Я расстелил на полу чистый кусок кожи и, опустившись на колени, отмерял на глаз равные кучки порошка, сравнивая с той, которую для образца насыпал сам Чейд. Внешний вид порошка меня не слишком порадовал. Прежде всего, он был не однородного цвета, к тому же кое-где попадались комочки, но Чейд отмахнулся от моих вопросов: — Со временем я его улучшу. Для наших целей сойдет и этот, а больше нам ничего не нужно, приятель. Кстати, а где принц? Я попросил его собрать в палатках надежную посуду для смеси. Он уже должен был вернуться. Да и Лонгвик с котелками тоже. Чем раньше мы займемся делом, тем лучше. — Он скоро придет, — сказал я и повернулся к Барричу. — Что-то ты притих. Это потому, что ты приплыл сюда, чтобы прикончить дракона, а мы стараемся его спасти? Баррич нахмурился. — Ты думаешь, я собирался убить дракона? — Он фыркнул и покачал головой. — Я не верил в его существование. Я считал, что он просто приснился моей девочке в кошмаре, и попытался убедить ее в том, что сделаю все, чтобы ее защитить. Я привез ее в Баккип и там узнал, что дракон, возможно, существует на самом деле. Но сюда я приплыл затем, чтобы забрать вас со Свифтом домой. Потому что именно там твое место — и не важно, чего это нам с тобой будет стоить. — Он тяжело вздохнул. — Я всегда был простым человеком, Фитц, и пытался отыскать простой способ справиться со своими бедами. И вот я здесь, стараюсь распутать клубок, который мы с тобой накрутили, и защитить Неттл от дракона, знающего ее имя, а еще вразумить Свифта насчет звериной магии. Знаешь, я думал, что Уит тебя прикончил. Королева рассказала мне о том, что какой-то «перекованный» заполучил твою рубашку с булавкой короля Шрюда, приколотой к воротнику... Когда я вспоминаю, какую боль испытал, когда хоронил того несчастного... Его перебил Дьютифул, который ворвался в палатку. — Они пропали! Я нигде не могу их найти! — Посуду для порошка? — поинтересовался Чейд. — Что, все пропало? — Нет! Нарческа и Пиоттр! Их нигде нет. Думаю, они даже не ложились после нашего разговора. Кажется, они сразу ушли из лагеря, а если это так... — Есть только одно место, куда они могли направиться. — Несмотря на заверения, что все это не имеет значения, Чейд принялся хмуро ворошить кучку порошка. — Они пошли к Бледной Женщине и рассказали ей, что Фитц вернулся в лагерь и теперь нам известно, что она задумала на самом деле. — Он еще сильнее нахмурился. — Мы говорили при них про чайку Уэба и про то, что сюда летит Тинталья. Они наверняка сообщили ей и это. Теперь Бледная Женщина знает, что должна действовать без промедления. Нам нужно постараться ее опередить и как можно быстрее вытащить дракона из-подо льда. — Но почему Эллиана и Пиоттр так поступили? Почему пошли против нас, ведь они знали, что я готов был убить для них дракона? — с болью в голосе спросил Дьютифул. — Понятия не имею, — безжалостно проговорил Чейд. — Но, думаю, правильнее всего считать, что они нас предали и все, о чем мы говорили ночью, стало известно Бледной Женщине. Теперь мы уязвимы. — Но с тех пор все изменилось! Ночью мы с Фитцем собирались исполнить ее желание. Зачем же они пошли к Бледной Женщине, почему не дождались, пока мы убьем дракона? — Дьютифул нахмурился. — Когда они уходили, Пиоттр не был похож на человека, который готов отступить перед натиском врага. — Я не знаю. — Ничто не могло отвлечь Чейда от того, что он делал. — Фитц, из более мелкого порошка делай кучки вот такого размера. — А потом, повернувшись к принцу, продолжал: — Я не знаю, Дьютифул. Но в мои обязанности входит предположить, что они собираются причинить тебе вред, и я должен обдумать наши шаги в связи с этим. — Он подправил одну из кучек тонкой палочкой. — После того, как мы освободим дракона, — добавил он, словно обращаясь к самому себе. — Но нам все равно понадобится посуда для порошка. — Я ее найду, — тихо ответил Дьютифул. — Хорошо. А теперь постарайся хотя бы на время забыть про девушку и Пиоттра. Если они ушли ночью, они уже далеко и мы ничего не можем предпринять. Давай займемся решением той задачи, которая стоит перед нами сейчас, а потом перейдем к следующей. Дьютифул рассеянно кивнул и вышел из палатки. У меня болело за него сердце. — Ты действительно думаешь, что они отправились к Бледной Женщине, чтобы рассказать ей наши новости? — спросил я Чейда. — Возможно. Но на самом деле, я не уверен. Мы должны предположить худшее и выстроить свою защиту, исходя из этого. Сейчас самая лучшая защита для нас — освободить дракона, которого ты разбудил. — Он задумался ненадолго, но потом решил, что кучки со взрывным порошком все-таки интереснее. — Вот освободим Айсфира и увидим, что нам делать дальше. Я решил, что приказ Тинтальи слишком глубоко засел у него в мозгу, и мне стало страшно. Хотелось верить, что Чейд рассуждает здраво, но уверенности у меня не было. Сначала пришел Лонгвик, который принес котелки, а потом появился Дьютифул с сосудами самого разного размера. Чейд тут же отправил их к яме, где велись работы, чтобы проверить, насколько они продвинулись вперед. Я решил, что он специально старается занять принца делом. Мне показалось, что Чейд слишком придирчиво выбирает сосуды для порошка. Сначала он проверял, надежно ли держится пробка или крышка, а затем смотрел, хорошо ли они входят в котелки, где будет разведен огонь. Я предложил свою помощь, но он отказался. — Рано или поздно я изобрету идеальный сосуд для моей смеси. Он должен гореть в огне, но не слишком быстро, потому что тот, кто будет его разжигать, должен успеть убраться восвояси. А еще необходимо, чтобы он плотно закрывался и туда не проникала влага, если я собираюсь хранить порошок в таком сосуде. Да, и удобное горлышко, чтобы насыпать порошок внутрь, ведь нельзя же допустить, чтобы часть его осталась снаружи. Придется придумать также и другой способ его поджигать... Чейд полностью сосредоточился на своем занятии: мастер, пытающийся решить очередную задачу и улучшить свое изобретение. И ни в коем случае не желающий доверить его подмастерью. Я отошел от него и уселся на матрас Дьютифул а, неподалеку от Баррича, который, как мне показалось, погрузился в собственные мысли. Я же никак не мог избавиться от ощущения, что нам нужно спешить, и желания, чтобы все поскорее закончилось. А еще я пытался понять, откуда взялось это беспокойство — действует ли на меня внушение Тинтальи или во мне говорит страх за Шута. Я никак не мог заставить себя не думать о нем. Прикосновение дракона, похоже, пробудило мой Скилл, но как я ни старался восстановить тончайшую, точно паутинка, связь с Шутом, у меня ничего не получалось, и мне стало очень страшно. — Я делаю то, что ты хотел, — тихонько прошептал я. — И я попытаюсь освободить дракона. Чейд, который увлеченно колдовал над сосудами с порошком, похоже, меня не слышал — в отличие от Баррича. Наверное, люди говорят правду, и когда человеку отказывает зрение, у него обостряются другие чувства. Баррич положил руку мне на плечо — возможно, если бы Уэб не заговорил об этом, я бы продолжал ничего не замечать, — и я почувствовал, как меня наполняет его спокойствие. Не мысли, а ощущение связи с ним, не такое сильное, как союз через Уит между человеком и животным, но тем не менее очень острое. — Ты уже давно так живешь, мой мальчик. Делаешь то, что требуют другие. Чего другие делать не хотят, — тихо сказал он. — Ты тоже. Он помолчал немного, а потом проговорил: — Да, ты прав. Как собака, которая нуждается в хозяине, — так, кажется, мне сказали однажды. Резкие слова, которые я когда-то бросил в его адрес, вызвали у нас обоих горькие усмешки. — Наверное, про меня можно сказать то же самое, — признал я. Мы оба некоторое время ничего не говорили, наслаждаясь минутным покоем среди бушующей вокруг нас бури. Снаружи до нас доносились разговоры людей, занятых делом, слышался звон инструментов, глухой грохот больших кусков льда, падающих на деревянные сани. Рядом что-то бормотал Чейд, который старательно раскладывал порошок на равные кучки. Я ощущал присутствие дракона, но оно было каким-то приглушенным, словно он берег силы и ждал, когда его спасут. Баррич так и не убрал руки с моего плеча, и я вдруг подумал, что он пытается почувствовать дракона. — Как ты собираешься поступить со Свифтом? — неожиданно для самого себя спросил я его. — Заберу сына домой, — спокойно ответил Баррич. — И попытаюсь правильно его воспитать. — Ты хочешь сказать, отучить его пользоваться Уитом. — Баррич что-то невнятно буркнул, это могло означать все, что угодно: согласие или нежелание продолжать разговор на эту тему. Но я не мог молчать. — Баррич, ты столько лет провел в конюшнях, ты наделен даром лечить и успокаивать животных. Ведь это Уит, верно? У тебя была связь с Виксен? Он ответил мне не сразу. А затем, в свою очередь, задал мне вопрос: — Иными словами, ты хочешь меня спросить, делал ли я то, что запрещал тебе? — Да. — Фитц, — вздохнув, проговорил он. — Я много пил и не хотел, чтобы ты или мои сыновья пошли по моим стопам. Я занимался и другими делами, зная, что ничего хорошего из этого не выйдет. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Но я не намерен поощрять пороки в моих детях. А ты? Кетриккен рассказала мне, что у тебя есть приемный сын, и я порадовался, что ты не совсем одинок. Но разве ты не узнал кое-что и о себе, когда растил его? Разве не понял, что твои собственные недостатки кажутся еще ужаснее в твоем ребенке? Он очень точно сформулировал мои мысли, но я не хотел сдаваться. — Ты использовал Уит, когда был главным конюшим? Баррич тяжело вздохнул и ответил: — Я старался не делать этого. — Я решил, что он больше ничего не скажет, но через некоторое время он откашлялся и добавил: — Но Ночной Волк был прав. Я могу не отвечать, но я не могу не слышать. Я знаю, как называли меня гончие. Я даже слышал это имя от тебя. Сердце Стаи. А еще я чувствовал их... любовь. И я не мог скрыть от них, что понимаю их радость, когда они выходили на охоту, ведь я разделял ее с ними, и они это знали. Давным-давно ты сказал мне, что Ночной Волк сам тебя выбрал, установил с тобой связь, и тебе просто ничего не оставалось делать. Точно то же самое произошло со мной и Виксен. Она родилась очень слабой. Но в ней было... что-то такое особенное. Упорство. И способность обходить все препятствия. Когда братья прогоняли ее от матери, Виксен жаловалась не ей, а мне. И что я мог сделать? Притвориться, будто я не слышу ее жалоб, отказать ей в праве на жизнь? И я следил за тем, чтобы она получала свою долю молока. Но к тому времени, когда она выросла и стала способна сама за себя постоять, она успела ко мне привязаться. И должен признать, что со временем я тоже стал на нее все больше и больше полагаться. В глубине души я уже давно знал все, что мне рассказал Баррич, и не мог бы объяснить, почему требовал от него признания. — Значит, ты запрещал мне делать то, что делал сам? — Наверное. — А тебе известно, сколько боли ты мне причинил? — Не меньше, чем ты мне, когда отказался подчиниться моим требованиям, — совершенно спокойно ответил он. — Правда, скорее всего, ты не понимаешь, что я имею в виду. Вне всякого сомнения, ты никогда не запрещал своему Неду того, что сам делал. И я уверен, что он всегда прислушивается к твоим мудрым советам. У него здорово получилось скрыть сарказм. Я на мгновение замолчал, но потом вспомнил, что хотел задать ему еще один вопрос: — Но почему, Баррич? Почему ты тогда и сейчас презираешь Уит? Уэб, человек, которого я очень уважаю, не видит никакого вреда в своей магии. Как может твой собственный дар вызывать у тебя отвращение? Баррич убрал с лица волосы и потер глаза. — Это очень длинная и старая история, Фитц, — неохотно проговорил он. — Когда моя бабка обнаружила, что я заражен Уитом, она пришла в ужас. Уитом обладал ее отец. И когда он встал перед выбором, спасти жену и детей от работорговцев или своего партнера из горящей конюшни, он выбрал его. И их забрали. Моя прабабка недолго прожила в рабстве. Бабушка говорила, что она была сказочно красивой женщиной. А что может быть хуже для рабыни... Хозяева пользовались ею, как хотели, а их жены всячески наказывали — из ревности. Моя бабка и две ее сестры все это видели. И выросли рабынями, которых постоянно использовали и наказывали. Потому что человек, который должен был любить и защищать жену и детей, предпочел спасти лошадь. — Один человек, Баррич. Один человек принял неправильное решение. Кто может знать, о чем он тогда думал? А вдруг он рассчитывал добраться до лошади, чтобы она увезла его жену и детей в безопасное место? Или помогла бы ему сразиться с работорговцами? Мы не знаем. Но все равно это только один человек. Не слишком серьезное основание, чтобы проклинать всю магию. Баррич выдохнул через нос. — Фитц, его решение приговорило к жизни в рабстве три поколения семьи. И тем, на чью долю выпало это испытание, оно не показалось пустяковым. Моя бабка боялась, что, если она позволит мне отдаться моему Уиту, я сделаю то же самое. Найду животное, установлю с ним связь и поставлю ее выше всего остального. Так и было некоторое время после ее смерти. Я сделал ровно то, чего она боялась. Как и ты, когда был мальчишкой. Ты никогда не смотрел на свою жизнь и не спрашивал себя: «Что изменится, если у меня заберут Уит? » Подумай хорошенько. Если бы между нами не встал Ноузи, разве мы не были бы ближе? Если бы не твой Уит, разве ты не добился бы больших успехов в изучении Скилла? И если бы не Ночной Волк, получил бы Регал повод приговорить тебя к смерти? На мгновение у меня возникло ощущение, что он загнал меня в угол, но я быстро пришел в себя и ответил: — Если бы обладание Уитом не считалось позором, ничего бы этого не было. Если бы ты называл его Древней Кровью и объяснил мне, почему я не должен связывать свою жизнь с первым встретившимся на моем пути животным, если бы Уит стал такой же уважаемой магией, как Скилл, тогда все было бы хорошо. Щеки Баррича залила краска гнева, и я увидел следы его прежнего вспыльчивого нрава. Однако он ответил мне со спокойствием, которое приходит только с годами: — Фитц, с тех самых пор, как моя бабка обнаружила, что я обладаю Уитом, она внушала мне, что это постыдная магия и ни один уважающий себя человек не станет ее практиковать. Ты говоришь о людях, которые открыто используют Уит и не видят в своих действиях ничего позорного. Ну, я слышал о местах, где мужчины женятся на своих сестрах, а те рожают им детей, о местах, где женщины разгуливают с голой грудью и где считается нормальным прогнать жену, когда она перестает быть молодой и привлекательной. Однако вряд ли ты скажешь своим детям, что это правильное поведение. Думаю, ты станешь учить их жить так, как учили тебя самого. Я удивился, когда в наш разговор вмешался Чейд: — В каждом обществе есть неписаные законы. Большинство из нас не подвергают их сомнению. Но я уверен, Баррич, что иногда ты задавал себе вопрос, а правильно ли тебя воспитывали. Разве ты никогда не говорил себе, что твоя магия может оказаться очень даже полезной? Баррич повернулся к Чейду и посмотрел на него своими невидящими глазами. Что он увидел? Очертания, тень? Или почувствовал его присутствие благодаря своему Уиту? — Я всегда знал, лорд Чейд, что от моей магии может быть очень много пользы, но я был взрослым человеком и понимал, какова была бы цена. Вот возьмем нашего принца. Какую цену придется заплатить ему за эту полезную магию, если станет широко известно, что он обладает Уитом? Вы скрываете, что он им наделен, чтобы оградить его от ненависти и предрассудков. Почему же вы вините меня за то, что я пытался защитить сына Чивэла? Чейд посмотрел на свои руки и ничего не ответил. Он разложил взрывчатую смесь в самые разные сосуды — от фляг до маленьких коробочек для нюхательной соли — и аккуратно пристроил их в котелках и чайниках. — Я готов, — сообщил он, потом поднял на меня глаза и как-то странно улыбнулся. — Пойдем выпустим дракона на свободу. Я не смог прочитать выражение его глаз и так и не получил ответа на свой вопрос: что он задумал — освободить Айсфира или разорвать его на клочки. Скорее всего, он и сам не знал наверняка. Но его энтузиазм оказался заразительным, и я вдруг почувствовал, что хочу, чтобы все это поскорее закончилось. — А это опасно? — спросил Баррич. — Не больше, чем ночью, — ехидно ответил Чейд. Баррич вытянул вперед руку и осторожно прикоснулся к котелкам с порошком. — Не в шесть раз опаснее? — спросил он. — Как ты собираешься это проделать? Сколько человек будет их поджигать — один или шесть? Чейд задумался на мгновение. — Шесть человек разожгут огонь в котелках. А потом Фитц пройдет вдоль линии и положит в них сосуды с порошком. Я кивнул, принимая разумность его решения. Если шесть человек должны будут положить гремучую смесь в огонь, а потом быстро убраться как можно дальше, они обязательно будут мешать друг другу. — Я все сделаю. Я взял три котелка, Чейд — другие три. Баррич нес мешок с растопкой и маленький котелок с углями из костра, который стражники разожгли, чтобы греться ночью. День выдался просто замечательный, довольно теплый для этих мест, а яркое солнце ослепительными вспышками резвилось на поверхности льда. Когда мы вместе поднимались вверх по склону, Баррич вдруг спросил: — А ты уверен, что Неттл в безопасности? Я не понимаю, что ей угрожало, но мне показалось, что вы все страшно перепугались. Я сглотнул и признался ему в своей вине. — Я попросил ее войти в сон дракона и разбудить его. Она обладает огромным могуществом в снах. Я не подумал, что это может быть очень опасно и что сны дракона отличаются от наших снов. — Однако она вошла в его сон. Я услышал гордость в голосе Баррича. — Вошла. Потому что я ее попросил. Мне стыдно, что я подверг ее опасности. Баррич помолчал несколько минут, а потом проговорил: — Значит, она знает тебя настолько хорошо, что доверяет тебе. Как давно вы познакомились? — Я не знаю. Это очень трудно объяснить, Баррич. — Я почувствовал, что краснею, но заставил себя продолжать: — Время от времени... я на вас смотрел. Не часто. Только когда становилось совсем... Мне не следовало... Баррич молчал очень долго, а потом сказал: — Тебе, наверное, было очень больно. Ведь по большей части мы жили счастливо. Я тяжело вздохнул. — Да. Но я не понимал, что смотрю на вас через Неттл. Она была для меня... не знаю, как лучше сказать, окном в ваш мир. Потом она почувствовала мое присутствие. Она узнала обо мне через свои сны, в которых я появлялся как... как человек-волк. — Я смущенно замолчал. Баррич сумел скрыть свое изумление, когда проговорил: — Ну, тогда понятно, откуда взялись довольно странные кошмары, которые снились ей в раннем детстве. — Я не отдавал себе отчета в том, что делаю это. А потом я познакомился с ней. В своих снах. Мы с ней встречались и разговаривали в диковинных мирах, которые Неттл создавала. Я далеко не сразу сообразил, что она обладает Скиллом, ведь мне еще не приходилось встречаться с таким его проявлением. Но я никогда... Она не... понимаешь, она не знает... — Вдруг я понял, что не могу продолжать, и следующие слова комом застряли у меня в горле. — Я знаю. Если бы ты сказал, что я не ее отец, я бы это понял. Не говоря больше ни слова, я кивнул. Удивительно, насколько по-разному мы видели одно и то же. Я думал о том, чтобы сказать Неттл, кто ее отец, а Баррич о том, кто не является ее отцом. Баррич откашлялся и сменил тему. — Ее нужно научить правильно обращаться со своей магией, иначе Скилл может лишить ее рассудка. Я знаю, что это так, мне объяснил Чивэл. — Неттл следует учить, — не стал спорить я. — Если мы не вмешаемся, Скилл может стать для нее очень опасным. — Ты будешь ее наставником? — быстро спросил он. — Наставник найдется, — ответил я, и на этом мы прекратили наш разговор. Я прислушался к звону инструментов, ломающих лед, и несмолкающему вою ветра над ледником. В результате получилась диковинная мелодия, пронизанная громкими голосами людей, переговаривающихся друг с другом. Но когда мы подошли к яме, работа моментально прекратилась. Чейд остановился на краю и объяснил всем, что он собирается сделать. У меня же возникло странное ощущение непричастности к происходящему. Я смотрел на внимательные лица и видел, что Уэб озабочен, а Кокл заинтригован. Некоторые из наших людей вдруг превратились в мальчишек, которым не терпится испытать что-то новенькое. Не выпуская из рук котелков, Чейд спустился по настилу, и я последовал за ним. Затем он внимательно изучил ямки, вырытые под руководством Дьютифула и Лонгвика, приказал, чтобы одну из них слегка углубили, другая ему вовсе не понравилась, и он потребовал, чтобы выкопали новую у входа туннель. Они должны были располагаться в ряд вдоль самых глубоких трещин во льду. Чейд считал, что здесь лед тоньше всего и его взрывчатая смесь будет наиболее эффективной. Он выбрал шестерых человек, которым приказал развести огонь в котелках, и Баррич раздал им угли и растопку. Затем Чейд велел ему отойти подальше от ямы. Сам он остался и медленно пошел вдоль трещины, проверяя, правильно ли стоят котелки и как в них разложено топливо. Несколько раз он повторил, что порошок распределен маленькими порциями и не причинит вреда дракону, что взрыв нужен, чтобы разбить лед, который мы потом оттащим подальше от ямы. Постепенно огонь в котелках начал разгораться, и Чейд прошел вдоль линии, добавляя в него еще немного топлива. После этого он отослал людей подальше от места предполагаемого взрыва. Сосуды с порошком стояли на льду на небольшом расстоянии от котелков с пламенем. Когда около ямы остались только мы с Чейдом, он подошел ко мне и тихо сказал: — Сейчас я отойду к остальным. Когда я кивну, иди вдоль линии и клади порошок в огонь. Смотри, чтобы они подходили по размерам. А потом беги ко мне. Смесь загорится не сразу, но тебе все равно не стоит там задерживаться. — Знаешь, я тоже так считаю. Он помедлил, словно собирался еще что-то сказать, но лишь молча покачал головой, и я снова подумал, не борются ли в его душе два желания и он не может решить, чего он хочет больше — спасти или прикончить дракона. Потом он взобрался вверх по настилу и присоединился к нашим соратникам, которые не сводили с меня глаз. Неожиданно я подумал, что стены, разделявшие нас, рухнули. Воины Хетгарда, стражники принца и группа обладателей Уита — все стояли бок о бок и ждали. Баррич рядом с Чейдом. Свифт — с Уэбом. Кот Сивила прижался брюхом к земле и с опаской поглядывал на меня. Я сделал глубокий вдох, подошел к крайней ямке и взял в руки первый сосуд с порошком. Когда я бросил его в огонь, во все стороны полетели искры. Со вторым произошло то же самое. С третьим получилось не очень удачно, и мне пришлось подтолкнуть его на середину. Четвертый легко занял свое место. Пятый примерз ко льду, и мне показалось, что прошел целый год, прежде чем удалось его оторвать. В процессе сдвинулась крышка, и часть порошка просыпалась на лед. Я вернул крышку на место и старательно вытер остатки порошка. Когда я положил его в котелок, огонь побелел и принялся радостно облизывать свою добычу. Я то и дело напоминал себе, что прошло довольно много времени, прежде чем первая фляга со смесью, приготовленной Чейдом, взорвалась в моем камине. С шестым все прошло как по маслу, и я наконец позволил себе расслабиться и бросился бежать. Быстро промчавшись по настилу, я присоединился к группе зрителей. Неожиданно пятый котелок вспыхнул ослепительным пламенем, во все стороны полетели искры, и его окутал вонючий дым. Вокруг меня начали раздаваться удивленные и испуганные крики, но когда я подбежал к краю ямы, белый огонь погас. Котелок с громким треском лопнул, и мы услышали шипение воды, вылившейся на лед. Когда я подошел к Чейду, он покачал головой. — Один пропал зря, — мрачно проворчал он. — Проклятье! Не хватило времени точно отмерить количество смеси и выбрать для нее правильный сосуд. А ты заметил, как огонь подбирался по внешней поверхности к смеси? Может быть, это можно как-то использовать? Я считал, что порошок должен быть внутри... И тут прогремел первый взрыв. Мне показалось, что взорвался второй котелок, видимо, там огонь быстрее добрался до порошка. Но сказать определенно было ничего нельзя, потому что во все стороны посыпались куски льда и обломки сосуда и котелка. Одновременно на воздух взлетели еще два котелка, осыпав нас дождем осколков. Второй взрыв оказался громче первого и оглушил меня. Должен признаться, что ничего подобного мне еще переживать не доводилось. Тугой воздух налетел на меня могучей волной, и мне показалось, что кто-то с силой врезал мне по голове. Мелкие льдинки жалили лицо, и я заморгал, решив, что неожиданно ослеп, впрочем, я довольно быстро сообразил, что вокруг висит тонкая пелена мельчайшего снега. Со всех сторон раздавались сердитые и испуганные крики, зрители поспешно отступили подальше от опасного края ямы. Мимо меня промчался Сивил, который безрезультатно пытался поймать своего кота. Неожиданно на меня накатила волна ярости дракона. Мы пытаемся освободить тебя, — сказал я ему при помощи Скилла, но никакого ответа не получил. Баррич, стоявший рядом со мной, в ужасе оглядывался по сторонам и схватил меня за плечо. Я взял его за руку, чтобы увести подальше от опасного места, но он вырвался и крикнул: — Свифт! Где мой сын? В этот момент раздался новый взрыв, который сбил нас с ног. Открыв в следующее мгновение глаза, я обнаружил, что стою на коленях, а Баррич лежит на земле рядом со мной. В воздухе носились острые, точно иглы, осколки льда, и Баррич, задыхаясь, с трудом крикнул: — Свифт! Свифт, где ты, мой мальчик? — Я здесь, папа! — крикнул он в ответ и, промчавшись сквозь ледяной туман, бросился к отцу. Глаза у него были круглые, точно два блюдца. — Благодарение Эде, ты жив! Стой около меня. Проклятые глаза! Фитц, что происходит? Я думал, будет пламя, искры и дым, но такого не ожидал. Что он натворил? — Знаешь, это похоже на полено, которое разваливается на части в огне, ничего страшного. Порошок взорвался и разломал лед вокруг котелков. Я не думал, что все произойдет именно так, но взрывов больше не будет, так что можешь успокоиться. Но в тот момент, когда я произносил эти слова, пытаясь успокоить его и самого себя, земля у нас под ногами вздыбилась и одновременно я почувствовал мощный мысленный призыв: ВЫ ЗА ВСЕ ЗАПЛАТИТЕ, ЖАЛКИЕ ПРЕДАТЕЛИ! ВАША КРОВЬ ОРОСИТ ЗЕМЛЮ, ВЕДРО ЗА КАЖДУЮ ЧЕШУЙКУ ЕГО ТЕЛА. Я ЛЕЧУ! НА ВАС ПАДЕТ ГНЕВ ТИНТАЛЬИ! ВЫ ВСЕ УМРЕТЕ! Мы пытаемся ему помочь, мы не собираемся причинять ему вред! — громко крикнул я, призвав на помощь Уит и Скилл. Тинталья мне не ответила. Когда я сморгнул налипший на ресницы снег и посмотрел вниз, я увидел, что в яме зашевелился дракон. Снежная пелена скрывала его от нас, но мне все-таки удалось разглядеть, как огромная черная тень, точно кит, бороздящий морские воды, разорвала белый покров снега. Я услышал жалобные протяжные стоны ломающегося льда, и в нос мне ударила вонь живого существа, долгое время находившегося в заточении. Я вскочил на ноги и подобрался к краю ямы. Внизу шло неумолимое, жуткое сражение. Я уже видел часть спины дракона, хвост, словно самостоятельное живое существо, отчаянно извивался и колотил по льду, пытаясь высвободиться из его оков. Потом я заметил одну огромную заднюю ногу с громадными когтями, которая изо всех сил била по льду, оставляя в нем глубокие царапины. Затем дракон развернул одно крыло, и во все стороны полетели ледяные брызги, когда он расправил его наподобие истерзанного ветрами корабельного паруса. Оно забилось на ветру, и я чуть не задохнулся от омерзительного запаха больного животного. Айсфир продолжал свое сражение за свободу, его голова и шея еще оставались в плену льда. Когда на землю осели мельчайшие кристаллики льда, люди с опаской подошли к краю ямы. На одних вид громадного дракона наводил ужас, другие не могли отвести от него потрясенных взглядов. На лицо Чейда стоило посмотреть. Я никак не мог решить, что стало причиной его благоговения — разрушительная сила его собственного изобретения или размеры существа, представшего нашим глазам. Первым нарушил молчание Баррич. — Бедное животное. Он поднял обе руки с растопыренными пальцами и начал медленное движение, словно толкал перед собой воздух. Я часто видел этот жест, когда он пытался успокоить разволновавшуюся лошадь, но впервые подумал, что, вероятно, именно его руки дарят живым существам покой и умиротворение. Неожиданно он громко крикнул: — Ему нужна наша помощь. Возьмите лопаты и кирки, но соблюдайте осторожность. Стараясь ему помочь, вы можете причинить вред. Он должен успокоиться и перестать сражаться. — Держась одной рукой за плечо Свифта, а другую вытянув перед собой, Баррич подошел к самому краю ямы. — Тише, успокойся, не нужно бояться. — Его слова, приправленные Уитом, были обращены к дракону. — Мы идем к тебе. Перестань пытаться вырваться наружу, ты только навредишь себе. Или нам. Успокойся. Мы тебе поможем. И снова я почувствовал, как его слова окутали меня мягкой, успокаивающей волной. Похоже, дракон тоже его услышал. Или просто устал и потому перестал пытаться вырваться из-подо льда. — Осторожно, здесь край. Настил чуть дальше. Свифт, помоги отцу спуститься вниз. Он нам нужен. — Бровь Уэба была рассечена — должно быть, острым ледяным осколком. Не обращая внимания на собственную рану, он прошел мимо нас, успев прихватить где-то лопату. Впервые с момента взрыва я обратил внимание на то, что кое-кто из нашего отряда пострадал. Один из островитян лежал без сознания на земле, из носа и ушей у него текла кровь. Рядом на коленях стоял его товарищ и озадаченно смотрел на него. Сивилу удалось поймать своего кота, который дико шипел, а юноша неловко прижимал его к груди, пытаясь успокоить. Я огляделся по сторонам в поисках Дьютифула и увидел, что он спешит к дракону вниз по настилу, опираясь на кирку, чтобы не упасть. Пол туннеля напомнил море, усеянное громадными ледяными глыбами. — Мой принц! Будьте осторожны! Он может быть опасен! — кричал ему вслед Чейд, но Дьютифул уже сбежал вниз. Почти весь наш отряд собрался около попавшего в ледяной плен животного, пытаясь убрать с его дороги куски льда, которые мешали ему вырваться на свободу. Это было опасно, потому что дракон продолжал ворочаться, пытаясь высвободиться из-подо льда. Все вокруг было пропитано жуткой вонью огромной голодной змеи, которая так долго спала. Баррич, казалось, ничего не замечал. Он шагнул вперед и положил руки на черный чешуйчатый бок Айсфира. — Спокойно. Не мешай нам убрать куски льда, а потом снова попытаешься выбраться. Ведь ты же не хочешь сломать крыло, верно? Дракон замер. Уит подсказал мне, что он задыхается и вот-вот впадет в панику. Я чувствовал, что его внимание сосредоточено на вещах, далеких от нас, видимо, он говорил с Тинтальей. Я очень рассчитывал, что он объяснит ей, как мы пытаемся ему помочь. — Нужно высвободить голову. Ему не хватает воздуха, чтобы собрать все силы и вырваться, — сказал мне Баррич, когда я подошел к нему. — Я тоже это чувствую. — Я изо всех сил старался, чтобы мои слова прозвучали без ехидства, когда добавил: — Ты не забыл, что я тоже обладаю Уитом? Я не думал, что Свифт меня услышит. Наверное, из-за взрыва у меня заложило уши и я сказал это громче, чем нужно. Мальчишка уставился на меня с жадным любопытством. — Значит, вы — Фитц Чивэл, Бастард, наделенный Уитом. И это правда, что мой отец вырастил вас в конюшне? Его голос прозвучал неожиданно мечтательно, словно мальчик вдруг обнаружил, что его собственная семья самым непосредственным образом связана со славными легендами. Наверное, так и было, но мне это совсем не понравилось. — Позже поговорим об этом, — хором сказали мы с Барричем. Свифт удивленно уставился на нас, а потом издал придушенный смешок. — Уберите куски льда от левого плеча, — крикнул Уэб, проходя мимо, и сразу несколько человек бросились выполнять его распоряжение. Свифт был среди них. Но Уэб, не выпуская кирки из рук, остановился около нас. Резкое движение руки — и Свифт тут же оказался около него. — «Позже» может и не наступить, — тихо проговорил мастер Уита, обращаясь к Барричу. — Для вас обоих. Вам все равно придется объясниться с мальчиком. — Однако я не услышал в его словах порицания, и мне даже показалось, что он едва заметно улыбается. Поклонившись Барричу, Уэб добавил: — Прошу меня простить и не обижаться, но я знаю, что вы плохо видите, зато спина и плечи у вас еще очень даже сильные. Если ваш сын будет указывать дорогу, вы могли бы оттаскивать от ямы сани, нагруженные ледяными глыбами. Вы нам поможете, Баррич? Я думал, Баррич откажется, ведь он все еще старался избегать Уэба и всего, что тот олицетворял своим присутствием. Но просьба была произнесена с соблюдением всех правил хорошего тона, и Баррич действительно мог оказаться очень полезным. Я прекрасно понимал, как сильно уязвлена его гордость из-за того, что он бездействует, когда другие пытаются освободить животное, попавшее в ловушку. Кроме того, таким образом Свифт оказывался рядом с отцом и под его опекой. Я видел, что Баррич принял трудное для себя решение. — Веди меня к саням, сынок, — сказал он, обращаясь к Свифту. — Давай немного поработаем. Я остался в одиночестве, когда Баррич и Свифт, отец и сын, ушли выполнять поручение Уэба. Они впряглись в сани рядом с Сивилом и Коклом, и я сразу понял, что, несмотря на больную ногу, Баррич из них самый сильный. Тяжело нагруженные сани медленно поползли вверх по настилу, выбрались наружу из ямы. Уэб проделал все просто великолепно, и я не сомневался, что Баррич рад, что они вместе, — в отличие от Свифта. Мне стало интересно, что двигало Уэбом — желание помирить отца с сыном или стремление помочь Барричу принять Уит. Я все еще не пришел ни к какому определенному выводу, когда раздался последний взрыв. Теперь я думаю, что в маленьком котелке, который я легкомысленно оставил около головы дракона, когда ушел из туннеля, огонь продолжал гореть. Возможно, от него занялись куски кожи и бутыль с маслом, а затем и кувшин с взрывной смесью. А может быть, бутыль разбилась во время предыдущих взрывов и масло вылилось прямо в огонь? Я вдруг подумал, что трачу слишком много времени, пытаясь ответить на совершенно бессмысленные вопросы. Там порошка было больше, ведь мы собирались убить дракона, и взрыв разнес свод туннеля, а также швырнул наружу и в яму, где мы работали, огромные куски льда. Ледяные глыбы и людей разметало в разные стороны. Меня отбросило прямо на стену. Острые, точно стрелы, осколки носили в воздухе и безжалостно разили людей. Я чувствовал, как вокруг меня рушится туннель, но ничего не видел — глаза застилала белая пелена. Когда снег немного осел, вокруг царил настоящий хаос. Мимо, спотыкаясь и прижав к ушам руки, прошел Уэб. Воин из клана орла бесформенной кучей лежал под огромными глыбами льда. Люди вокруг меня кричали, но я ничего не слышал и, если честно, сомневался, что слух когда-нибудь вернется ко мне. Подняв глаза, я увидел Дьютифула и Чейда, которые в ужасе смотрели куда-то вниз. Во время взрыва они не были в яме, и я сообразил, что сани и Баррич со Свифтом, а также Сивил и Кокл в этот момент тоже находились далеко. Когда я наконец сумел подняться на ноги и прийти к выводу, что все кости у меня целы, земля под ногами снова содрогнулась, лед пошел новыми трещинами, и наружу начал медленно выбираться огромный черный дракон. Свободен! Это была самая внятная мысль из всех, что я слышал от Айсфира, да и то скорее вопль ликования, а не просто слово. Он поднял громадную черную голову на длинной змеиной шее и, опираясь на полураскрытые крылья, принялся карабкаться наружу. Глядя на длинное тело, я неожиданно для себя самого пожалел его и одновременно испытал ужас перед тем, что ждало моих товарищей. Айсфир страшно исхудал, чешуйчатая, вся в ссадинах кожа свисала, точно плохо сшитое платье. Когда он расправил крылья, я увидел на них царапины и раны — изысканный плащ, изорванный колючим кустарником. Айсфир с диким ревом катался по снегу, стараясь последним усилием высвободить ногу и кончик крыла. Он не обращал ни малейшего внимания на людей, распростершихся на ледяном полу рядом с ним, но меня это нисколько не успокоило — дракон был голоден и не мог думать ни о чем другом. Впервые в жизни я почувствовал себя беспомощной жертвой, добычей для другого, более крупного хищника. Взывать к нему было бесполезно, мои слова произведут на него не больше впечатления, чем мольбы испуганного кролика на волка. Мы с Ночным Волком никогда не пытались разговаривать со своим обедом, пока он еще оставался живым. Дракон тоже не станет. — Шут, какую страшную силу ты выпустил в наш мир? — простонал я. Дракон еще раз дернулся и начал выбираться из ямы. Его размеры производили впечатление. Айсфир поудобнее поставил лапы на скользящих глыбах льда и начал вытаскивать наружу хвост. Хвост оказался длинным, казалось, ему не будет конца, но вскоре он весь оказался на поверхности и лежал у ног дракона, точно свернутый кольцами хлыст. В следующее мгновение Айсфир поднял голову и издал дикий крик, который постепенно становился все громче, и вскоре я уже ничего не слышал вокруг себя. Крик дракона стал первым звуком, который я услышал после взрыва, и он разбудил во мне новые ощущения — да еще все тело у меня дрожало от дикого топота могучих ног Айсфира. Потом дракон опустил голову к телу Орла. Даже несмотря на то что он был мертв, то, что ждало его, привело меня в ужас. Айсфир обнюхал тело, сдвинул куски льда, придавившие его, осторожно взял в зубы и стряхнул налипший снег — так Ночной Волк стряхивал листья с пойманной рыбы. Дракон ел, как чайка, — подбросил в воздух тело Орла, а потом широко раскрыл пасть, и кусок мяса, который когда-то был человеком, на половину провалился в глотку. Волк во мне не видел в этом ничего особенного: мертвый человек вполне может стать пищей, а дракон не сделал ничего сверхъестественного — просто съел падаль. Я и сам так поступал в тяжелые времена и не раз воровал у медведя часть его добычи, после того как он, насытившись, засыпал. Но Орел был человеком, командиром, он ел вместе со мной, и мы не раз встречались глазами, когда сидели у костра. То, что он стал обычным куском мяса для существа, которое мы разбудили, разрушало мое представление о мире. Именно в этот миг я до конца осознал, какую могучую силу мы впустили в наш мир. Не каменного дракона, напитанного душами героев и проснувшегося, чтобы спасти нас, а существо из плоти и крови, которое прежде всего думает о том, чтобы остаться в живых и которому нет до нас, людей, никакого дела. Я поднял глаза, пытаясь отыскать путь к отступлению. Я находился не прямо перед Айсфиром, но вполне мог стать его добычей. На краю ямы собирались перепачканные кровью люди, с удивлением наблюдавшие за тем, что происходит внизу. Я разглядел Баррича, не выпускавшего плеча Свифта, и Кокла, в глазах которого зажглось так хорошо знакомое мне выражение, — менестрель старался все как следует запомнить, чтобы потом сочинить великую балладу. Рядом с ним стоял Сивил со своим взъерошенным котом. Мне никак не удавалось найти Дьютифула и Чейда, и я испугался, что они погибли. Потом я увидел прямо перед собой ногу в сапоге, но тело скрывал толстый слой снега. Кто это? Вдруг я увидел, что Свифт поднял руку и, показав на меня пальцем, что-то быстро сказал Барричу, и этот старый болван выкрикнул слова, которые я угадал: — Фитц! Беги оттуда, спасайся, Фитц! Дракон повернулся на его крик. Его серебряные глаза остановились на человеке, нарушившем тишину, и Айсфир поднял голову на длинной шее. — Нет! — заорал я, но мой крик показался мне самому мышиным писком. Баррич, видимо, понял, что привлек к себе внимание дракона, потому что быстро повернулся и с силой оттолкнул Свифта. Мальчишка отлетел в сторону и упал лицом в снег. А потом, безоружный, Баррич выпрямился и посмотрел на дракона. В этот момент земля снова задрожала, ушла из-под моих ног, и я потерял равновесие. Айсфир широко расправил потрепанные крылья и вцепился когтями в стены ямы. Люди бросились бежать, когда он начал выбираться наверх, а в следующее мгновение лед в том месте, где он только что стоял, провалился и в полу туннеля образовалась огромная дыра. Хватаясь за стены, я пытался понять, что произошло, и решил, что попытки Айсфира высвободиться и взрывы ослабили потолок огромного тронного зала Бледной Женщины и он обрушился. Глядя на огромные куски льда, падающие вниз, я отчаянно надеялся, что ее погребло под обломками. Потом в моей душе родилась надежда, что из-за обвала откроется проход внутрь, я смогу спуститься вниз, не попасть под дождь из ледяных глыб и спасти Шута, пока он еще жив. Правда, более вероятно, что такой проход тут же заполнит снег и лед. Какая-то часть моего сознания пыталась утешить меня, твердя, что так для Шута будет лучше, что он умрет быстро и избавится от страданий, но другая вопила: — Нет! Нет, нет, нет! Шут! Нет! Словно в ответ на мой крик, внизу подо льдом возникло какое-то движение, и я в ужасе уставился на шевелящиеся куски льда, не в силах понять, что же там происходит. Движение прекратилось. Я прижался к ледяному выступу и вскрикнул от неожиданности, когда Дьютифул схватил меня за запястье. — Выбирайся! — заорал он, и я вдруг сообразил, что он уже некоторое время пытается до меня докричаться и отвлечь от рушащегося туннеля и дракона, рвущегося на свободу. Остальные убежали, осталось лишь два безжизненных тела, но я не понял, кто это. Напрягаясь изо всех сил, Дьютифул потянул меня наверх, и я, упираясь ногами в стены, в конце концов вылез из ямы. — Где Чейд? Нам нужно убираться отсюда! — крикнул я, и Дьютифул махнул рукой, показывая, что остальные побежали вниз по склону в сторону лагеря. В следующее мгновение он широко раскрыл рот, и я увидел, что от ужаса у него чуть не вылезли глаза из орбит. Я резко развернулся, потому что Дьютифул смотрел вниз, в яму. Моим глазам предстало жуткое зрелище: словно огромная уродливая жаба, проснувшаяся после зимней спячки, из-под снега выбрался и лез наверх дракон Бледной Женщины. Живым он был ничуть не более красивым, чем спящим, — перед нами возникло тускло серое существо, грубо вырезанное из камня и пожравшее души множества самых разных людей. Мой Уит подсказал мне, что он смертельно голоден и готов проглотить все, что попадется на его пути. Неожиданно на меня налетел такой сильный порыв Скилла, что я едва устоял на ногах. Это был не просто голод ненасытного существа, один-единственный человек доминировал в драконе, который злобно ревел внизу. Я понял, что Бледная Женщина отдала его каменному чудовищу в последней дикой попытке его разбудить. И она добилась своего. Робред пришел! Я пришел убивать, пожирать и покорять вас. Я жажду плоти землепашцев. Сегодня я вам отомщу! — Его взгляд остановился на Айсфире. — Дракон Шести Герцогств, пришел твой час. Ты умрешь! Каменный дракон бросился вперед и сжал челюсти у основания хвоста Айсфира. Затем, упираясь ногами в землю, потащил за собой в яму. XXV ДРАКОНЫ Во время войн красных кораблей многие материнские дома неохотно платили дань Кебалу Робреду и Бледной Женщине, отдавая им мужчин своих кланов. Те, кто отказывался выполнить требования, были наказаны и подверглись «перековыванию» — так это называется здесь, в Шести Герцогствах. В основном, женщины и дети. В результате мужчины кланов оказывались в очень сложном положении. «Перекованные» женщины становились позором клана. Однако ни один материнский дом не позволял мужчине убить женщину, за это ему грозила смерть. Получалось, что у мужчин был единственный выход: стать воинами Робреда, чтобы спасти свой клан от уничтожения. Мужчины, которые в конце концов возвращались в материнские дома, были уже не теми, что их покидали. После войны многие из них, очевидно, умерли во сне. Кое-кто утверждает, будто их отравили женщины, потому что они больше не были послушными сыновьями своих кланов. Кокл, «Краткая история красных кораблей». С ясного, безоблачного неба на землю обрушилась серебристо-голубая молния. Она помчалась прямо в яму, голова вытянута вперед, могучий хвост рассекает воздух, пасть с рядами острых, точно кинжалы, зубов широко раскрыта. Словно разъяренная кошка, набросилась она на дракона, который был Кебалом Робредом, и сомкнула челюсти на его горле. Когти заскрежетали по чешуе, когда Тинталья попыталась вцепиться в него. Неожиданное нападение отвлекло дракона, он открыл пасть, собираясь зарычать, и Айсфир отскочил от него. ОТОЙДИ ОТ НЕГО. УХОДИ, ПОДНИМИСЬ В ВОЗДУХ. НЕ ПЫТАЙСЯ СРАЖАТЬСЯ С НИМ НА ЗЕМЛЕ! — выкрикнула Тинталья. Это не был язык, но я ее понял. Не думаю, что все люди догадались, что она заговорила. Естественно, Айсфир понял, что предупреждение обращено к нему, и что-то ей ответил, но я не уловил смысла его слов. Возможно, мне было легче понимать Тинталью, потому что мы уже встречались с ней. Так или иначе, я увидел, что Айсфир выбрался из ямы, стараясь оказаться как можно дальше от сражающихся драконицы и каменного чудовища. Я понимал, что Тинталья не сможет долго удерживать Робреда. Она была самкой и потому значительно уступала Айсфиру в размерах. Каменный дракон был массивным и тяжелым, в то время как Тинталья отличалась изяществом и подвижностью, но она была значительно легче его. Рядом с Робредом она казалась соколом, вступившим в бой с быком. Несмотря на то что Тинталья налетела на своего врага, точно порыв ветра, она явно не причинила ему никакого вреда. Ее зубы вонзились ему в шею, но я не увидел крови, острые когти задних лап оставили на боках каменного дракона лишь бледные царапины. Они ему были не страшны. Робред неуклюже встряхнулся, пытаясь сбросить Тинталью со спины, но она держалась крепко, продолжая сражаться оружием, которого он не боялся. Так женские ноготки бессильны против кожаных доспехов воина. А может быть, у Робреда вообще нет крови и он целиком сотворен из камня, оживленного волей Бледной Женщины, подумал я. И что может убить такого дракона? Если его шкура неуязвима для столь могучего существа, как Тинталья, что его остановит? От Робреда волнами Скилла исходила ненависть. Я почувствовал его смущение и злобу, когда он пытался приспособиться к своему неуклюжему, но могучему телу. Бледная Женщина оживила его, однако он остался незавершенным. Его ноги яростно топтали снег, но он не мог выбраться из ямы. Потом он неуверенно развернул одно крыло, но взмахнуть им не смог, даже не сумел снова прижать к телу. В безнадежной попытке сбросить упрямую драконицу, вцепившуюся ему в спину, Робред отчаянно мотал головой. Тинталья скосила глаза, чтобы посмотреть, где Айсфир, который слишком медленно выбирался из ямы. Когда он опустился на задние ноги, стало особенно заметно, как страшно он ослабел и исхудал во время своего заточения в ледяной темнице. Чешуйчатая кожа так сильно обтягивала грудную клетку, что наружу выступали кости. Он был похож на обглоданный муравьями скелет птицы. Айсфир поднял потрепанные крылья, осторожно пошевелил ими, и меня снова окатил отвратительный запах больного животного. Затем дракон вытянул вперед шею и несколько раз стукнул по земле хвостом — так человек примеряет старую одежду, из которой давно вырос. Айсфир делал все очень медленно, как будто сражение в яме не имело к нему никакого отношения, осторожно провел носом по крыльям, совсем как птица, чистящая перышки, потом расправил их, пошевелил раз, затем еще и еще и с силой опустил — в воздух взметнулся столб снега, а в прорехах засвистел ветер. В следующее мгновение он сделал несколько шагов вперед и тяжело взлетел, но как только его ноги оторвались от земли, он начал уверенно подниматься в воздух. Я успел разглядеть Рииск, которая кружила над нами, и мне стало интересно, что она чувствует, глядя, как в небо поднимается огромное существо. Тинталья, видимо, решила, что Айсфир находится в безопасности и каменный дракон его не достанет, выпустила Робред а и легко взлетела в воздух. Широко расправив серебристо-голубые крылья, она уверенно направилась к Айсфиру. Робред, похоже, слишком поздно сообразил, что атака на него прекратилась. Откинув назад голову, он злобно зарычал, изливая на нас свою ненависть, а потом вытянул шею, которая у него была короче и толще, чем у нормальных драконов, чтобы взглянуть на небо. Из его горла вырвался глухой злобный стон. В этот момент с ним заговорила Бледная Женщина, которая при помощи Скилла передала ему свою ярость. Она была направлена не на меня и пронеслась мимо, но мне не составило труда понять смысл ее приказа. Ее Скилл стал значительно слабее, чем прежде, как будто, выпустив на волю дракона, она истощила свои силы. Убей дракона, а лучше обоих, но хотя бы одного! Не обращай внимания на людей. Они тебе не страшны. Потом ты сможешь сожрать их столько, сколько пожелаешь. Но сначала ты должен отомстить Шести Герцогствам! Робред повернул голову и, схватив Тинталью за кончик хвоста, дернул ее к себе, она начала падать. Драконица вскрикнула, и я увидел, как Айсфир опустил крылья и посмотрел на сражение, развернувшееся на земле. Затем он резко метнулся вниз. Каменный дракон наконец сообразил, что нужно делать с крыльями. Сначала он хотел просто остановить Тинталью, но в последний момент ему пришла смутная идея воспользоваться ими. Не выпуская кончик хвоста Тинтальи, он начал яростно махать крыльями, пытаясь подняться в воздух. Драконица болталась, точно воздушный змей на веревке. Она пронзительно закричала — ее визг был похож на свист меча, который резко выхватили из ножен, — и дернулась назад, чтобы атаковать своего врага. Этого делать не следовало. Несмотря на свои громадные размеры, она казалась хрупкой бабочкой, сражающейся с ящерицей. Ветер от ее распростертых крыльев поднял в воздух тучи снега и свалил меня с ног, но не произвел никакого впечатления на Робреда. Он колотил ее своими могучими крыльями, нанося ей сокрушительные удары. Я понял, что он убьет ее. А в следующее мгновение до меня дошло значение происходящего. Бледная Женщина все-таки одержит победу. Несмотря ни на что, она положит конец существованию драконов в нашем мире. И никто из нас уже не мог ничего изменить. Если даже когти Тинтальи не причинили ни малейшего вреда каменной шкуре Робреда, что может сделать наше жалкое оружие? Мне показалось, что за короткую долю секунды прошла целая жизнь. Я вдруг сообразил, что принц замер рядом со мной, и выругал себя за глупость. Я встряхнул его и крикнул: — Уходи отсюда! Мы ничего не можем сделать! Беги! Но он продолжал стоять и смотреть на развернувшееся перед нами сражение. В этот момент Айсфир, словно черная молния, нанес свой удар. Сила, с которой его огромное тело врезалось в тело каменного дракона, сотрясла землю не меньше, чем взрывы Чейда. Нас с Дьютифулом отбросило назад. Когда же мне удалось встать на колени и протереть глаза, я увидел, что Тинталья вышла из боя. Опираясь на ноги и крылья, она медленно ползла по снегу. Там, где густая кровь падала на снег, он начинал дымиться. Мой Уит подсказал мне, что она страдает от страшной боли, не думаю, что ей когда-нибудь доводилось испытывать что-нибудь подобное, и она почти ничего не понимала. Цепляясь друг за друга и хлопая крыльями, два самца выбрались из ямы, заполненной глыбами льда. Они подняли такой ветер, что мы с Дьютифулом то и дело падали на колени, пытаясь подняться и убраться подальше от поля боя. Я потянул Дьютифула за собой, крича: — Если каменный дракон будет слишком долго отбрасывать на тебя свою тень, он может «перековать» тебя! Нужно бежать отсюда. Неожиданно ветер начал стихать, Дьютифул споткнулся, и я отшвырнул его от себя, а потом поднял голову. Драконы, продолжая цепляться друг за друга, поднимались в воздух. Они исполняли диковинный пугающий танец, пытаясь покрепче схватить противника когтями и нанести сильный удар головой. Однако поднимались они благодаря силе крыльев Айсфира, а не усилиям каменного дракона и вскоре превратились в два темных силуэта на фоне голубого неба. — Фитц! Смотри! — После событий сегодняшнего утра в ушах у меня еще звенело, и крик Дьютифула показался тихим шепотом, но он так сильно встряхнул меня, что я просто не мог не обратить на него внимания. Этот сумасшедший снова вернулся и показывал на яму, заполненную кусками льда. В том месте, где лед не до конца завалил огромный подземный зал, открылось небольшое отверстие, в котором появилась Эллиана. На ее запястье была намотана цепь, и она упрямо тащила за собой вопящую, отбивающуюся девочку. Спутанные грязные волосы облепили голову малышки, тело едва прикрывали драные лохмотья, но я сразу понял, что Эллиана нашла свою сестру. За ней ползком выбрался Пиоттр, в одной руке он держал окровавленный меч, другой поддерживал истощенную женщину. По лицу Пиоттра стекала кровь из раны на голове. Как только он смог выпрямиться, Пиоттр схватил женщину покрепче и потащил ее вверх по склону, но предательские куски льда скользили и ползли у него под ногами. Он пробежал несколько шагов, а потом упал на одно колено. Пиоттр тяжело дышал, словно его силы были на исходе. У нас на глазах он неожиданно прижал сестру к земле и повернулся к своим преследователям, которые на четвереньках выползли из дыры в ледяной стене. Эртр Блэкуотер, словно куча тряпья, упала на землю — она умерла или потеряла сознание — и начала медленно соскальзывать вниз. В этот момент Эллиана добралась до нас, оглянулась и дико закричала, увидев, что враги готовы атаковать Пиоттра. — Держи! — крикнула она Дьютифулу и швырнула ему конец цепи. С изумлением глядя на свою нареченную, принц машинально поймал цепь. Из носа Эллианы шла кровь, которая засохла в уголке рта, роскошные волосы разметались и спутались. В следующее мгновение она отвернулась и, выхватив короткий меч, бросилась на помощь Пиоттру. Дьютифул остался стоять с цепью в руке. — Держи! — крикнул он мне и бросил цепь. Я не успел ее поймать, и она упала на землю, но я быстро наступил ногой на конец, чтобы девочка не смогла убежать. Впрочем, она и не собиралась никуда бежать. Вместо этого, широко раскрыв рот, она набросилась на меня. Я не ощущал ее присутствия при помощи Уита, зато очень даже чувствовал удары кулаков. Мне множество раз приходилось драться с мужчинами и никогда — с измученной, истощенной десятилетней девочкой, которая ничего не боялась и которую не волновало собственное здоровье. Зубы, ногти, колени — казалось, она твердо решила содрать с меня живого кожу и, должен сказать, ей удалось добиться некоторого успеха. Она расцарапала мне лицо и укусила за руку, прежде чем я толкнул ее в снег и придавил собственным весом, а потом перевернул на живот. Затем я схватил ее за локти и, потянув на себя, заставил скрестить руки на груди. Однако она не сдалась и продолжала лягаться, впрочем, она была босиком, и толстые кожаные штаны защитили меня от ударов. Тогда она опустила голову, ухватила меня зубами за рукав и принялась его трепать, словно хищник добычу. Я не возражал, поскольку в рот ей попала только шерстяная ткань, до тела она не достала. Когда девочка поняла, что укусить меня не удастся, она откинула назад голову и принялась колотить меня затылком в грудь. Было не слишком приятно, но я поднял подбородок повыше и без потерь пережил ее атаку. Ловко справившись со своей тощей противницей, я вытянул шею, стараясь увидеть, что происходит в яме. Эллиана добралась до матери и присела около нее, держа наготове меч, — последняя линия обороны, в то время как Пиоттр сражался с двумя солдатами Бледной Женщины. Я даже успел заметить, что у них совершенно мертвые, ничего не выражающие глаза. Не знаю, что собиралась сделать Эллиана — остановить врага или нанести матери смертельный удар, прежде чем ее снова захватят в плен. Неожиданно я с ужасом обнаружил, что не вижу Дьютифула. Однако тут же заметил его за Пиоттром. Он стоял у дыры, из которой появились Нарческа и ее дядя. Его нож покраснел от крови. На нас напали! — сообщил мне Чейд при помощи Скилла в тот момент, когда я, услышав крики, повернул голову и посмотрел в сторону нашего лагеря. Неизвестно откуда появились прислужники Бледной Женщины и атаковали наш маленький, потрясенный последними событиями отряд. У меня сложилось впечатление, что они пытались помешать нам прийти на помощь Тинталье, хотя никто из них еще не осмелел настолько, чтобы напасть на лежащую на земле драконицу. В следующий миг я увидел своего старого наставника таким, каким не видел его еще никогда в жизни. Широко расставив ноги и зажав в руке клинок, он стоял рядом с Лонгвиком. Олух, прикрывая руками голову, скорчился у них за спиной. Олух! Оттолкни их, как ты отталкивал меня! Не все послушаются, только некоторые, но это тоже хорошо. Дай им сдачи! Скажи: «Уходите, вы нас не видите! » Прошу тебя, Олух! Продолжая крепко держать вырывающуюся девочку, я изо всех сил сражался с отчаянием. Я не решался ее отпустить, но пока я прижимал ее к себе, я не мог делать ничего другого. Мне показалось, что Олух не отреагировал на мою просьбу. А потом я увидел, как маленький человечек выглянул из-под руки, точно испуганный ребенок, поморщился, и я почувствовал легкое прикосновение Скилла, который он направил на наших врагов. Уходите, уходите, уходите, уходите! Двое из воинов Бледной Женщины тут же развернулись и пошли прочь, как будто вдруг вспомнили, что их ждет неотложное дело. Несколько других замешкались и вместо того, чтобы атаковать, вынуждены были защищаться, задавая себе один и тот же вопрос: что они здесь делают? Давай еще раз, Олух! Помоги мне! — Я почувствовал присутствие Чейда в этой просьбе. Меч тянул его к земле, и он никогда не любил смотреть в глаза человеку, которого собирался прикончить. В следующий миг на меня накатила красная волна боли, когда его плечо пронзил клинок противника. Олух отшатнулся и прижал руку к своему плечу. Чейд! Перестань думать о боли! Олух ее чувствует. Олух! Прикажи боли уйти. Отправь ее плохим дядькам. Ты сможешь! Дикий порыв ветра заставил меня скорчиться и прижаться к земле, я превратился в полевую мышь, почувствовавшую приближение совы. Драконы вернулись, они сражались в полной тишине, если не считать рева ветра и глухих ударов, которые они друг другу наносили. Сцепившись, они парили высоко в небе, а я в страхе смотрел на них, и мне казалось, что я понял стратегию Робреда. Он вонзил зубы в спину Айсфира и старался прижаться к нему, а живой дракон тратил почти все силы, чтобы удержаться в небе. Он понимал, что на земле ему с Робредом не справиться. Он отчаянно извивался, пытаясь сбросить каменного дракона. В любой момент они могли свалиться нам на головы. — Уходите оттуда! — крикнул я Дьютифулу. — Драконы падают! Дьютифул удивленно поднял голову и тут же отскочил назад, чтобы избежать клинка своего противника. Он что-то крикнул Пиоттру и Нарческе. Пиоттр прикончил одного из врагов, другой решил отступить. Эллиана схватила мать за щиколотку и поволокла из ямы, при этом не спуская глаз с врагов и держа наготове свой меч. Когда она оказалась рядом со мной, я протянул ей руку, затем схватил за запястье руки, в которой она держала меч, и выдернул из ямы. Она бесцеремонно тащила мать за собой. А мне пришлось снова заняться ее сестрой — девчонка принялась плеваться и попыталась вырваться. Эллиана бросила мать подальше от края ямы и крикнула: — Уходите оттуда, они падают! Она была права. Драконы, сцепившиеся в клубок, неуклонно увеличивались в размерах. Дьютифул и Пиоттр бросились бежать, то и дело скользя на огромных глыбах льда. Эллиана, ухватив мать за щиколотки, тащила ее за собой и отчаянно вопила, чтобы Дьютифул и Пиоттр поскорее выбирались наружу. Я наклонился, схватил девчонку и поспешил за Нарческой. Понимая, что я ничего не могу сделать, я все равно чувствовал себя трусом, отступающим с поля боя. В следующее мгновение мимо меня с диким топотом промчался Дьютифул. Догнав Эллиану, он схватил ее мать и перебросил через плечо. Тени падающих драконов накрыли нас и начали расползаться по всему склону. У меня на секунду закружилась голова, но я продолжал упрямо бежать вперед. Вскоре мы догнали Дьютифула и женщин, и Эллиана молча показала на небо. Айсфиру удалось стряхнуть Робреда, и он медленно поднимался вверх, а каменный дракон, неуклюже размахивая крыльями, от которых было не особенно много пользы, с грохотом рухнул на землю. Он приземлился частично в яме, а частично на краю, неподалеку от того места, где стоял я. Я надеялся, что он разбился, но он медленно поднялся на ноги и встряхнул крыльями. Затем он принялся вертеть по сторонам своей тупой головой и, словно огромная ящерица, с трудом выполз из ямы на брюхе, сердито взбивая хвостом снег у себя за спиной. Мне показалось, что он смотрит прямо на меня, и я похолодел от ужаса. Затем, точно лошадь, которую хлестнули хлыстом, Робред запрокинул голову и сердито встряхнулся. Его безжизненные глаза остановились на поверженной драконице, и он медленно, угрожающе направился к ней. Я почувствовал, что Бледная Женщина при помощи Скилла велит ему как можно скорее прикончить Тинталью, обещает, что после этого все будет хорошо и он сможет утолить свой гнев и голод и заняться нами. Но сначала он должен прикончить драконицу. Ему ничто и никто не сможет помешать. Тинталья не в силах оказать ему сопротивление. Однако Бледная Женщина ошиблась. Сердце сжалось у меня в груди, когда я увидел, что у Тинтальи появились два защитника. Полуслепой Баррич стоял рядом с ней, прижимая свой свернутый плащ к ране на шее драконицы, чтобы остановить кровь. Плащ дымился, и я совершенно не вовремя подумал, из чего состоит ее кровь. Баррич ничего не замечал вокруг себя, а Тинталья повернула голову на длинной шее, защищая таким образом тело. Казалось, оба не видят, что к ним приближается неумолимая смерть. А вот Свифт все видел. Он встал перед драконицей, словно муравей, решивший защитить огромный замок, и выпустил из своего лука раскрашенную стрелу Шута, но она сломалась, ударившись в бок каменного дракона. Тогда Свифт хладнокровно вытащил из колчана другую стрелу и натянул тетиву. С поразительной для столь юного мальчика отвагой он сделал два шага навстречу дракону и снова выпустил стрелу, но с тем же результатом. Чтобы добраться до Тинтальи, Робред должен был затоптать его, и я увидел, что Свифт, обернувшись, попытался предупредить отца об опасности. Не теряя времени, он вставил в лук новую стрелу. Мне оставалось только наблюдать за тем, как безжалостный, исполненный ярости взгляд остановился на мальчике. Неожиданно Робред неуклюже побежал. Свифт смотрел на него и дико вопил — в его крике ужас мешался с вызовом. Лук с простой серой стрелой дрожал у него в руках, но он не отступил ни на шаг. Баррич поднял голову и повернулся. Даже сейчас я до мельчайших подробностей помню все, что тогда происходило. Баррич глубоко вздохнул, и сквозь звон в ушах я услышал его отчаянный крик, полный возмущения тем, что кто-то может угрожать его сыну. Я еще ни разу не видел, чтобы он двигался так быстро. Баррич метнулся к Свифту и каменному дракону, и из-под его сапог во все стороны полетели комья снега. Тинталья чуть-чуть приподняла голову, бессильно наблюдая за происходящим. В следующее мгновение Баррич оказался между сыном и Робредом, успев по дороге выхватить свой короткий кинжал. Ничего более бессмысленного и исполненного храбрости я в своей жизни не видел. Бросившись навстречу изумленному дракону, Баррич занес кинжал для удара, но, едва коснувшись бока Робред а, жалкий клинок сломался. Одновременно я почувствовал, что Баррич пытается при помощи Уита отогнать или хотя бы остановить мерзкое чудовище. Его атака по силе напоминала один из взрывов Чейда, в ней слились ярость жеребца, защищающего свое стадо, и свирепость волка или медведя, чьим детенышам грозит опасность. Однако мощь ей придавала любовь к тем, кого он охранял, а не ненависть к врагу. Его удар был направлен на дракона, и Робред упал на колени. Но, падая, каменный дракон успел зацепить Баррича крылом и, словно тряпичную куклу, отбросил его в сторону. Тело Баррича несколько раз перевернулось в воздухе и покатилось по скользкому льду. — Нет! — выкрикнул я, но было уже поздно. Робред, цепляясь когтями за снег, с трудом поднялся на ноги, тряхнул головой и несколько раз втянул в себя воздух. Затем, разинув пасть, он направился к Свифту и Тинталье. Свифт посмотрел на распростертое тело отца, но уже в следующее мгновение снова повернулся к дракону и издал вопль, исполненный гнева и ненависти. Он с такой силой натянул тетиву, что мне показалось, она порвется. Глядя в глаза наступающего дракона, Свифт стал единым целым со своей стрелой. И она со свистом вырвалась на свободу. ' Сияющая серая стрела мчалась вперед, неумолимая и верная, как любовь его отца. Робред поднял переднюю лапу, чтобы ее отразить, потом замер на месте, словно прислушиваясь к чему-то. Я знал, что Бледная Женщина говорит с ним при помощи Скилла, истерически требует, чтобы он прикончил лучника, потом драконицу, а дальше может делать все, что пожелает. Я думал, что Робред остановился, прислушиваясь к ней, но он больше не шевелился. Жизнь медленно покинула его, и тело снова обрело серый цвет камня. Он так и остался стоять, крылья слегка расправлены, передняя лапа поднята в воздух в попытке вытащить стрелу, попавшую в глаз, пасть открыта. Над полем боя повисла пронизанная изумлением тишина. Каменный дракон умер. В следующее мгновение девочка у меня в руках пошевелилась, и я почувствовал ее присутствие при помощи своего Уита. Она перестала вырываться в тот момент, когда каменный дракон сдох, и теперь прижалась ко мне и жалобно проговорила: — Я замерзла и есть хочу! Когда я удивленно на нее посмотрел, она вдруг расплакалась. — Минутку, подожди минутку, — сказал я ей и неохотно опустил прямо голыми ногами на лед. Сбросив плащ Чейда, я быстро завернул в него малышку и снова взял на руки. Она тут же подобрала под себя ноги и, дрожа, прижалась ко мне. — Дай ее мне, дай мне! — потребовал Пиоттр, по лицу которого текли слезы. — Ну-ну, моя маленькая рыбка, моя Косей! Эллиана, смотри! Смотри, к нам вернулась наша маленькая Косей! Она снова стала прежней! Старый воин повернулся к племяннице, но уже в следующее мгновение, словно его вдруг оставили силы, упал на колени, прижимая девочку к груди и что-то шепча ей на ухо. Эллиана взглянула на нас, и я увидел в ее глазах боль, а затем она посмотрела на женщину, лежащую у ее ног на снегу. Быстро опустившись на колени и не пряча слез, Эллиана проговорила: — Мы спасли одну из них. По крайней мере, нам удалось спасти одну. Мама, я сделала все, что могла. Мы так старались. Дьютифул, который тоже стоял на коленях около матери Нарчески, поднял голову и посмотрел на Эллиану. Затем очень осторожно он убрал с лица измученной женщины волосы. — Нет. Ты спасла обеих. Она без сознания, Эллиана, но она тоже к нам вернулась. Мне сказал об этом мой Уит. Твоя мать тоже стала прежней. — Но... откуда ты знаешь? — Эллиана взглянула в лицо матери, не смея надеяться, что он сказал правду. — Не сомневайся, я знаю совершенно точно, — улыбнувшись ей, проговорил Дьютифул. — Это древняя магия Видящих, дар моего отца. — Он снова наклонился, чтобы поднять потерявшую сознание женщину. — Давай отнесем ее в тепло. И накормим. Наше сражение закончилось, по крайней мере на время. Когда дракон сдох, они просто перестали сражаться, — доложил Чейд, когда я заглянул вниз, где шел бой. — Как будто всем одновременно это надоело. Нет, Чейд, просто они пришли в себя. Мне трудно объяснить, но я чувствую это благодаря Уиту. Слуги Бледной Женщины были частично «перекованы», а когда дракон умер, все, что она у них забрала и отдала дракону, к ним вернулось. То же самое произошло с матерью и сестрой Нарчески. Пусть островитяне поговорят с воинами, с которыми мы сражались. Им нужно предложить еду и успокоить. Наверняка они не понимают, что с ними случилось. Я окинул взглядом поле боя у склона горы и получил подтверждение своей догадке. Солдаты Бледной Женщины, все до единого, побросали оружие. Один стоял, прижав руки к ушам, по его щекам катились слезы. Другой схватил своего товарища за плечо, дико хохотал и что-то ему говорил. Небольшая группа воинов окружила каменного дракона. Слегка покосившись, он замер на льду, словно уродливая статуя, установленная неведомым безумцем. Но что самое странное — Тинталья поднялась на ноги и осторожно приблизилась к каменному дракону. Вытянув голову на длинной изящной шее, она его обнюхала, а потом без предупреждения вдруг нанесла звонкий удар лапой. Каменный дракон закачался, но не упал. Тем не менее Тинталья высоко вскинула голову и громогласно возвестила о своей победе над врагом. Кровь продолжала сочиться из ее ран, но она ликовала. К ее воплю присоединили свои голоса и люди, окружавшие ее. Если кто-нибудь когда-нибудь и видел нечто более странное, когда люди и драконица вместе радовались поражению врага, менестрели не удосужились нам об этом рассказать. С неба донесся ответный громогласный крик, и я увидел, что над нами кружит сильно потрепанный в бою с Робредом Айсфир. Сложив крылья, он медленно опускался к нам. Тинталья вскинула голову и снова издала победный вопль. Чешуя у нее на шее вдруг расправилась и превратилась в некое подобие гривы, а гребень на голове — в великолепную серебристую корону. Ее тело засверкало, словно омытое разноцветным дождем, переливаясь от темно-синего до ослепительно серебряного. Люди, стоявшие около нее, в испуге разбежались в разные стороны, а Тинталья легко, точно кошка, подпрыгнула и взмыла в небо. Затем она расправила крылья и начала медленно набирать высоту. Айсфир тут же отчаянно замахал крыльями, поднимаясь в воздух, но драконица легко его опередила. Он что-то протрубил ей вслед, но она не посчитала нужным ответить. Она поднималась все выше и выше и вскоре превратилась в серебристую точку не больше морской чайки. Айсфир, который потерял много сил в своем ледяном заточении, ее нагонял. Я прикрыл глаза, когда они пролетали мимо солнца. В следующее мгновение я увидел, что Айсфир нагнал Тинталью и они кружат вместе. Его громкие крики словно бросали вызов всему миру, а ее пронзительный голос, казалось, насмехается и дразнит только его одного. В какой-то момент Айсфир оказался над ней, но уже в следующий она сложила крылья и ускользнула от него. Так, по крайней мере, я подумал. На самом же деле Айсфир прижал крылья к телу и упал прямо на Тинталью. Его алая пасть была широко раскрыта, и даже на таком расстоянии я видел, как он впился зубами в ее вытянутую шею. Затем его огромные крылья оказались прямо над ее крыльями, и они задвигались в едином ритме. Айсфир притянул к себе Тинталью, и их хвосты сплелись. Я сразу понял, чему стал свидетелем, — скоро в наших небесах появятся молодые драконы. Я во все глаза смотрел на диковинное представление, разворачивающееся в небе, и пытался понять, какую же силу мы вернули в наш мир. — Я не понимаю! — в ужасе вскричала Нарческа. — Она проделала такой огромный путь, чтобы его спасти, а он на нее напал. Посмотрите, они дерутся! Дьютифул смущенно откашлялся. — Я не думаю, что они дерутся. — Тогда... нет, дерутся! Смотри, он ее кусает! И зачем он так странно ее схватил? Конечно же, он хочет ее убить. Эллиана прикрыла глаза рукой и с удивлением смотрела на драконов в небе. Темные волосы окутывали плечи и падали на спину, поднятый вверх подбородок открыл длинную изящную шею, туника натянулась на груди. Дьютифул тихонько хмыкнул, а потом отвел от нее глаза и взглянул на Пиоттра. Дядя Нарчески одной рукой обнимал за плечи сестру, а другой прижимал к себе Косей. Думаю, принц решил, что наше мнение по данному вопросу больше не имеет для него значения, потому что он подошел к Эллиане и обнял ее. — Я тебе покажу, — сказал он, чем очень сильно ее удивил. Затем он прижал ее к себе и поцеловал в губы. Несмотря на все, что с нами случилось в этот день, несмотря на мои потери, я вдруг обнаружил, что улыбаюсь. То, что происходило с драконами, подействовало на всех, кто был чувствителен к Скиллу. Нарческа наконец чуть отодвинулась от принца и, положив голову ему на плечо, сказала: — Теперь понятно. Потом она снова подняла голову, подставляя губы для нового поцелуя. Я отвернулся. Эртр не стала отворачиваться, она была возмущена. Несмотря на грязное тряпье, едва прикрывавшее тело, она держалась по-королевски. — Пиоттр! Ты разрешаешь землепашцу целовать нашу Нарческу? Дядя Эллианы громко расхохотался, и я вдруг с удивлением сообразил, что впервые за время нашего знакомства слышу его смех. — Нет, сестра моя! Но она его целует. Нарческа вручает ему награду, которую он заслужил. Я должен многое тебе объяснить. Можешь не сомневаться, она делает это по собственной воле. — Он улыбнулся. — А какой мужчина может противиться желанию женщины? — Но это недопустимо! — резко заявила Эртр, и, несмотря на грязную одежду и спутанные волосы, я увидел перед собой Нарческу Внешних островов и понял, что она окончательно пришла в себя. Неожиданно я подумал, что если Шут еще жив, то со смертью каменного дракона он тоже мог снова стать самим собой. Мир вокруг меня бешено завертелся, когда в моей душе расцвела новая надежда. — Шут! — вскричал я. Пиоттр осуждающе посмотрел на меня, решив, что я смеюсь над принцем, и я пояснил: — Помните смуглого человека? Лорда Голдена? Может быть, он еще жив! Не дожидаясь ответа, я повернулся и помчался назад к яме в надежде найти относительно надежный вход в подземелье. Дракон превратил ее в кучу обломков, дыра, из которой появились Пиоттр и Нарческа, исчезла. Когда Робред свалился на землю и выбирался из ямы, снег засыпал этот вход во владения Бледной Женщины. Но я знал, где он был, и не сомневался, что его можно найти и откопать. Я начал спускаться по предательскому склону, стараясь спешить и одновременно выбирать относительно надежную дорогу, в то время как куски льда вылетали у меня из-под ног и каскадом падали вслед за мной. Вскоре я остановился и заставил себя двигаться медленнее и осторожнее, хотя моя душа рвалась вперед. Мне то и дело приходилось расчищать себе путь, потому что дыра находилась в самом дальнем углу ямы. Я уже почти до нее добрался, когда кто-то позвал меня по имени. Оглянувшись, я увидел, что на краю ямы стоит Пиоттр. Он печально покачал головой, и я увидел сострадание в его глазах. — Все бесполезно, Баджерлок, — проговорил он. — Он умер. Твой друг умер. Мне очень жаль. Мы видели его, когда искали мою сестру и племянницу. Я дал себе слово, что, если он будет жив, мы попытаемся увести его с собой. Но он умер. Мы опоздали. Мне очень жаль, — повторил он. Я стоял и смотрел на него. Неожиданно я понял, что не вижу его. Контраст между ослепительно ярким днем и его темным силуэтом, который вырисовывался на фоне голубого неба, казалось, ослепил меня. Мне стало так холодно, что я перестал чувствовать собственное тело. Я вдруг испугался, что потеряю сознание, и медленно опустился прямо на лед. — Ты уверен? — спросил я, и мои собственные слова показались мне ужасно глупыми. Пиоттр кивнул, а затем неохотно проговорил: — Совершенно. Они... — Неожиданно он замолчал. Прошло несколько секунд, прежде чем он заговорил снова: — Он был мертв. Он не мог пережить такое. Твой друг умер. — Он вздохнул и медленно выпустил воздух. — Тебя зовут. Из лагеря. Мальчик, Свифт, он с мужчиной, который умирает. Ты им нужен. Мужчина, который умирает. Баррич. Я вдруг вспомнил о своем старом друге. Да, его я тоже потеряю. Это уже слишком, это невыносимо. Я спрятал лицо в руках и, скорчившись на снегу, принялся раскачиваться из стороны в сторону. Слишком. Это слишком. — Думаю, тебе нужно торопиться, — откуда-то издалека донесся до меня голос Блэкуотера. Затем я услышал другой тихий голос: — Идите займитесь своими людьми, а я займусь моими. Кто-то начал спускаться ко мне по склону, но мне было все равно. Я сидел и изо всех сил мечтал умереть, пытаясь прогнать от себя жизнь, в которой я подвел всех, кого любил. И тут мне на плечо легла тяжелая рука, и Уэб сказал: — Вставай, Фитц Чивэл. Ты нужен Свифту. Я упрямо покачал головой. Я больше никогда, никогда, никогда не допущу, чтобы от меня зависел другой человек и его благополучие. — Вставай! — более строгим голосом приказал Уэб. — Мы и без того понесли сегодня потери, мы не можем потерять и тебя тоже. Я поднял голову и посмотрел на него. У меня было такое ощущение, что я стал «перекованным». — Я уже потерян, — сказал я Уэбу. А потом тяжело вздохнул, встал и пошел за ним. XXVI ИСЦЕЛЕНИЕ Чалседийский обычай наносить на тела рабов особую татуировку, чтобы обозначить их принадлежность тому или иному хозяину, стал модным среди аристократии. Сначала таким образом помечали только особо ценных рабов, таких, которые должны были оставаться у хозяина до конца жизни. Этот обычай стал особенно популярным, когда лорд Грарт и лорд Порт, влиятельные чалседийские аристократы, решили выяснить, кто из них богаче. В те времена богатство измерялось драгоценностями, лошадьми и рабами, и лорд Грарт приказал пометить особым клеймом всех своих лошадей, а рабов — татуировкой. Куда бы он ни шел, его всюду сопровождала целая армия из рабов и лошадей. Говорят, что лорд Порт, подражая своему сопернику, купил сотни дешевых рабов, которые не имели никакой ценности как мастера, исключительно с целью украсить их татуировкой и продемонстрировать всему миру. В те времена в Чалседе некоторые рабы — мастера, ремесленники и куртизанки — имели право принимать заказы со стороны. Иногда такому рабу удавалось собрать достаточно денег, чтобы купить себе свободу. Вполне понятно, что многие хозяева неохотно отпускали ценных рабов. Свести татуировку с лица так, чтобы не осталось шрамов, было невозможно, а бумаги, подтверждающие статус свободного гражданина, нередко оказывались поддельными, и потому рабам было трудно доказать, что они честно заработали право на свободу. Владельцы рабов воспользовались этим положением и придумали «кольца свободы», серьги из золота и серебра, часто с драгоценными камнями и уникальным рисунком, принадлежащим определенной семье, чтобы человек мог доказать, что стал свободным гражданином. Рабу нередко приходилось служить своему хозяину многие годы — уже после того, как он купил себе свободу, — чтобы приобрести дорогую серьгу, подтверждающую, что он теперь свободен и может, как ему вздумается, передвигаться по Чалседу. Федврен, «История чалседийского рабовладения». Мне не раз доводилось бывать на поле боя после сражения, я ступал на залитую кровью землю и перешагивал через поверженные тела. Но никогда до сих пор не оказывался в месте, где столь очевидно была видна бессмысленность войны. Люди перевязывали раны, нанесенные друг другу, а островитяне, сражавшиеся с нами, взволнованно расспрашивали представителей Хетгарда о своих родственниках и кланах, оставленных много лет назад. Они походили на людей, которые пробудились после долгого колдовского сна и пытаются вернуться к утерянной жизни и выстроить мост через прошедшие годы. У меня не вызывало сомнений, что они прекрасно помнили все, что с ними происходило, когда они служили Бледной Женщине. Я узнал одного из стражников, который бесцеремонно швырнул меня к ее ногам. Он поспешно отвернулся, чтобы не встречаться со мной глазами, но я не сказал ему ни слова. Пиоттр уже сообщил мне то единственное, что я хотел знать. Я медленно прошел по лагерю, где шли приготовления к отъезду, поспешные почти до неприличия. Двоих тяжелораненых солдат Бледной Женщины уже погрузили на сани, повсюду разбирали палатки. Троих погибших воинов из армии Бледной Женщины наспех похоронили в ледяном склепе. Айсфир съел Орла, который был представителем Хетгарда. У него даже не будет собственной могилы. Двое других стражников, Фокс и Дефт, остались погребенными подо льдом в обвалившейся яме — какой смысл рыть новую, а потом снова опускать их туда. Они заслужили более почтительного обращения после смерти, но я прекрасно понимал, чем вызвана спешка. Все хотели поскорее убраться отсюда, словно надеялись, покинув эти места, оставить в прошлом Бледную Женщину и все, что с ней связано. Я надеялся, что она тоже погребена подо льдом. Уэб шагал рядом со мной, когда я увидел, что нам навстречу бежит Чейд. Кто-то успел перебинтовать ему плечо. — Сюда, — сказал он и повел меня к Барричу, который лежал прямо на снегу. Свифт стоял рядом с ним на коленях. Никто даже не попытался передвинуть тело Баррича, и в том, как он лежал, было что-то невыносимо неправильное. Позвоночник не может находиться под таким углом к ногам. Я опустился на колени и с удивлением обнаружил, что у Баррича открыты глаза. Его рука медленно поползла по снегу, и я накрыл ее своей. Баррич с трудом дышал, словно пытался спрятаться от боли, засевшей в нижней части тела. Ему удалось произнести одно-единственное слово: — Наедине. Я взглянул на Чейда и Уэба. Не говоря ни слова, они отошли. Баррич посмотрел Свифту в глаза, но мальчишка заупрямился. Тогда Баррич вздохнул, и я вдруг заметил, что кожа вокруг его рта и глаз приобрела необычно темный оттенок. — На одну минутку, — хрипло сказал он сыну, и Свифт, опустив голову, отошел. — Баррич... — начал было я, но он как мог резко пошевелил рукой, остановив меня. Я видел, что он собирает остатки сил, чтобы сказать то, что намеревался. Перед каждой новой фразой ему приходилось останавливаться и делать вдох. — Возвращайся домой, — проговорил он. А затем насколько мог суровым голосом добавил: — Позаботься о них. Молли. Мальчики. Я покачал головой, ведь он просил у меня невозможного, но на одно короткое мгновение он с подобием своей былой силы сжал мои пальцы. — Да. Ты это сделаешь. Ты должен. Ради меня. — Еще один вдох. Баррич нахмурился, будто принял важное решение. — Малта и Радди. Когда ей придет пора. Не Грубиян. Радди. — Потом он погрозил мне пальцем, словно я собрался ему возразить, снова сделал вдох. — Жалко, я не увижу жеребенка. — Баррич на мгновение прикрыл глаза и позвал: — Свифт. — Свифт! — крикнул я и увидел, что мальчишка, стоявший довольно далеко от нас, поднял голову и помчался к нам. Но прежде чем он подошел; Баррич снова заговорил, и мне показалось, что на его лице промелькнула улыбка. — Я ей больше подходил. — Вдох. А потом шепот: — Но она все равно выбрала бы тебя. Если бы ты вернулся. В следующее мгновение Свифт бросился на колени прямо в снег рядом с телом отца. Вернулись Чейд и Уэб, которые принесли теплое одеяло. — Мы попробуем убрать из-под тебя снег и на одеяле отнести на сани. Принц уже отправил птицу в Зилиг, чтобы за нами прислали корабли. — Не важно, — сказал Баррич и, закрыв глаза, взял Свифта за руку. Через несколько секунд его пальцы расслабились. — Давайте перенесем его сейчас, — предложил я. — Пока он без сознания. Я помог убрать снег из-под тела Баррича и переложить его на одеяло. Несмотря на старания его не потревожить, он застонал, и мой Уит подсказал мне, что жизнь неуклонно покидает его. Я не стал ничего говорить, но Свифт наверняка тоже это почувствовал. Слова здесь были не нужны. Мы положили Баррича на сани рядом с еще двумя ранеными. Прежде чем мы покинули место нашей стоянки, я взглянул в чистое небо, но так и не смог разглядеть в нем драконов. — Даже спасибо не сказали, — проговорил я, обращаясь к Уэбу. Он молча пожал плечами, и мы двинулись в путь. Весь остаток дня я либо шел рядом с Барричем, либо тащил сани. Свифт все время старался находиться в таком месте, где он видел отца, но Баррич так и не открыл глаз. Олух, завернувшись в одеяло и глядя прямо перед собой, сидел на самом краю саней. Косей и Эртр, прижавшись друг к Другу» ехали на других санях, которые, напевая что-то себе под нос, тащил Пиоттр. Нарческа и Дьютифул шагали рядом. Не знаю, что Эллиана сказала матери, но догадаться было нетрудно. Когда взгляд Эртр останавливался на принце, в нем читалось уже меньше враждебности, но куда чаще она с гордостью смотрела на дочь. Солдаты Хетгарда шли впереди, выбирая наиболее безопасный путь. В какой-то момент ко мне подошли Уэб и Чейд. Сказать было нечего, и мы молчали. Я подсчитывал наши потери главным образом потому, что мои мысли сами то и дело к ним возвращались. Принц привел сюда дюжину человек, не считая Свифта и Олуха. Нас сопровождали шесть воинов Хетгарда. Итого получается двадцать. Еще Шут и Баррич. Двадцать два. Бледная Женщина убила Риддла, и Хеста, и Шута. Баррич умирает от раны, полученной от ее дракона. Орла придавило льдом, когда взорвалась смесь Чейда. Еще мы потеряли Дефта и Фокса. Значит, в Зилиг поплывут шестнадцать человек. Если Чарри и Драб ждут нас на берегу. Я тяжело вздохнул. Мы вернем домой мать и сестру нарчески. Конечно же, это большая победа. Восемь островитян возвратятся в свои дома, к семьям, считавшим их погибшими. Я попытался почувствовать удовлетворение и не смог. Это последнее и самое короткое сражение войны красных кораблей стоило мне дороже всего. Когда спустился вечер, Пиоттр отдал приказ разбить лагерь. Чтобы зря не беспокоить раненых, мы поставили две палатки прямо над их санями. Двое из них могли разговаривать и есть, Баррич же по-прежнему не шевелился. Я принес Свифту еду и чай и немного посидел с ним. Но потом я почувствовал, что мальчику хочется побыть с отцом наедине, и пошел прогуляться под звездами. Ночью на островах не наступает полной темноты, и на небе видны лишь самые яркие звезды. Ночь выдалась холодная, и сильный, ни на минуту не стихающий ветер упрямо швырял в палатки комья снега. Я никак не мог решить, чем же мне заняться. Чейд и принц сидели в палатке Нарчески с Пиоттром и ее родными. Они обсуждали победу — но мне было не до праздников. Воины Хетгарда и островитяне, вернувшиеся из плена, тоже отмечали своего рода воссоединение. Я прошел мимо небольшого костра, где Филин спокойно сводил с руки одного из островитян татуировку, изображавшую дракона и змею. До меня донесся запах горелого мяса, потом стоны и наконец — дикий вопль боли. Обладатели Уита собрались в маленькой палатке, и, проходя мимо, я услышал голос Уэба и успел заметить зеленый глаз кота, выглянувшего наружу. Они конечно же праздновали победу принца. Им удалось освободить дракона, а Дьютифул завоевал расположение Нарчески. Лонгвик сидел в одиночестве около небольшого костерка перед темной палаткой. Мне стало интересно, где ему удалось добыть бренди, поскольку вокруг него витал такой знакомый мне запах. Я уже собрался пройти мимо, но, взглянув на его лицо, вдруг понял, что именно здесь сегодня мое место. Я присел рядом с ним и протянул руки к огню. — Капитан, — поприветствовал я Лонгвика. — Капитан чего? — мрачно спросил он, откинул назад голову и тяжело вздохнул. — Хест. Риддл. Дефт. Что можно сказать о командире, который остался в живых, когда столько его солдат погибло? — Я тоже жив, — напомнил я ему. Лонгвик кивнул. Затем показал на палатку и проговорил: — Твой полоумный спит. Он показался мне каким-то растерянным сегодня, и я взял его к себе. — Спасибо. На минуту мне стало стыдно, а затем я спросил себя, следовало ли мне оставить Баррича, чтобы заняться Олухом. И подумал, что Лонгвику в его состоянии было полезно иметь кого-то, о ком ему пришлось заботиться. Он поерзал на месте и протянул мне помятую солдатскую флягу с бренди, его личный запас, чтобы скрасить трудные времена, — дар, достойный уважения, Я сделал небольшой глоток и вернул флягу. — Мне жаль, что погиб твой друг, Голден. — Да. — Вы давно с ним знакомы? — С детства. — Правда? Мне очень жаль. — Да. — Надеюсь, эта сука умирала медленно и мучительно. Риддл и Хест были хорошими парнями. — Да. Мы не могли знать наверняка, умерла ли Бледная Женщина и может ли она еще представлять для нас опасность. У нее забрали все — дракона Робреда и ее «перекованных» слуг. Она обладала Скиллом, но я никак не мог придумать, как она его использует против нас. Если она жива, то осталась в полном одиночестве — совсем как я. Я некоторое время сидел, раздумывая, чего мне хочется больше: чтобы она умерла или осталась жива и страдала. В конце концов я понял, что слишком устал и на самом деле мне все равно. Через некоторое время Лонгвик спросил меня: — А ты и правда он? Бастард Чивэла? — Да. Он медленно кивнул сам себе, словно мой ответ все ему объяснил. — Больше жизней, чем у кошки, — тихо проговорил он. — Я иду спать, — сообщил я ему. — Спокойной ночи, — ответил он, и мы оба невесело, рассмеялись. Я нашел свой заплечный мешок и постели и отнес их в палатку Лонгвика. Олух пошевелился, когда я укладывался рядом с ним, и сонно пробормотал: — Холодно. — Мне тоже. Я прижмусь к тебе спиной. Должно помочь. Я разложил постель, но заснуть так и не смог, меня одолевали самые бесполезные мысли. Что она сделала с Шутом? Как она его убила? Умер ли он полностью «перекованным»? Если она отдала его дракону, почувствовал ли он что-нибудь, когда дракон сдох? Дурацкие, глупые вопросы. Олух тяжело привалился к моей спине. — Я не могу ее найти, — тихо проговорил он. — Кого? — чересчур резко спросил я, потому что думал про Бледную Женщину. — Неттл. Я не могу найти Неттл. Мне стало невыносимо стыдно. Моя собственная дочь... Человек, который вырастил ее, умирает, а мне даже не пришло в голову ее отыскать. — Мне кажется, она боится спать, — заявил Олух. — Ну, я ее не виню. Я один был во всем виноват. — Мы возвращаемся домой? — Да. — Мы не убили дракона. — Нет, не убили. Наступило долгое молчание, и я решил, что Олух уснул, но он вдруг спросил: — Мы поплывем на лодке? Я вздохнул. Его детский страх только усилил мое чувство стыда. Я попытался найти в своем сердце сострадание к нему, но оказалось, что это совсем не просто. — Ты же знаешь, что иначе нам не добраться до дома, Олух. — Я не хочу. — Конечно, я тебя понимаю. — Конечно. — Он тяжело вздохнул и через пару минут проговорил: — Так вот какое оно было, наше приключение. Принц и принцесса поженятся и будут жить счастливо, и у них родится много детей, которые станут отрадой их старости. Наверное, он слышал эти слова тысячу раз в своей жизни. Менестрели именно так заканчивают свои баллады о героях. — Может быть, — осторожно ответил я. — Может быть. — А с нами что будет? В палатку вошел Лонгвик, который принялся устраиваться на ночлег. По тому, как он двигался, я понял, что он прикончил свою флягу с бренди. — А мы будем жить дальше. Ты вернешься в Баккип, чтобы служить принцу. Когда он станет королем, ты будешь с ним рядом. — Я хотел нарисовать для него счастливый конец. — Ты будешь жить очень хорошо и всякий раз, когда пожелаешь, будешь получать пирожные с розовой глазурью и новую одежду. — И Неттл, — с довольным видом добавил он. — Неттл теперь в Баккипе. Она научит меня строить приятные сны. Так она мне сказала. Еще до драконов. — Правда? Это хорошо. В конце концов довольный Олух уснул, и вскоре я услышал его ровное дыхание. Я закрыл глаза и подумал, не научит ли Неттл и меня «строить» приятные сны. Я не знал, хватит ли у меня смелости вообще с ней встретиться после всего, что я с ней сотворил. Думать о ней мне не хотелось. Потому что тогда мне пришлось бы рассказать ей про Баррича. — А ты что будешь делать, Фитц Чивэл? — Голос Лонгвика, прозвучавший в темноте, словно опустился ко мне с неба. — Не я, — тихо ответил я. — Я вернусь в Шесть Герцогств и буду Томом Баджерлоком. — Но мне кажется, довольно много людей знает твой секрет. — Думаю, они все умеют держать язык за зубами. И, уважая волю принца, не станут болтать. Он повозился, устраиваясь поудобнее. — Некоторые сделают это, если их попросит лорд Фитц Чивэл. Я невольно рассмеялся, но потом все-таки сумел проговорить: — Лорд Фитц Чивэл очень это ценит. — Отлично. Только я думаю, что это неправильно. Ты заслуживаешь лучшего. А как же слава? Как насчет тех, кто знает, что ты сделал и кто ты на самом деле, и уважает тебя за то, что ты совершил? Разве ты не хочешь, чтобы тебя помнили? Мне не потребовалось много времени, чтобы придумать достойный ответ. Кто из нас не играл в эти игры, сидя поздно ночью у камина и глядя в мерцающие угли? Я так часто бродил по дороге возможностей, представляя, что могло бы произойти, если бы моя жизнь сложилась иначе, что знал все ее перекрестки и опасные повороты. — Я предпочитаю, чтобы люди забыли вещи, которые, по их представлениям, я сделал. И отдал бы все, чтобы самому забыть свои поражения. На этом наш разговор закончился. Наверное, мне все-таки удалось заснуть, потому что я проснулся в серых предрассветных сумерках. Я осторожно выбрался из-под одеял, стараясь не потревожить Олуха, и поспешил к Барричу. Мой Уит поведал мне, что главный конюший от нас уходит. Он умирал. Я отправился к Дьютифулу и Чейду и разбудил их. — Мне кое-что от вас нужно, — сказал я им. Дьютифул сонно выглядывал из-под своего одеяла, Чейд же медленно сел, по моему голосу он почувствовал, что случилось что-то серьезное. — Что? — Я хочу, чтобы группа Скилла попыталась вылечить Баррича. Когда оба промолчали, я добавил: — Немедленно. Пока он не ушел от нас слишком далеко. — Остальные поймут, что вы с Олухом не те, за кого себя выдаете, — сказал Чейд. — Именно по этой причине я не стал просить вас излечить мою рану. Впрочем, Баррич находится в гораздо более серьезном положении. — Знаешь, на этом острове все мои секреты вылезли наружу — так или иначе. Если уж так вышло, я хочу сделать что-нибудь полезное. Например, отправить Свифта домой, к Молли, вместе с его отцом. — И ее мужем, — едва слышно напомнил мне Чейд, — А ты думаешь, я этого не знаю? Ты думаешь, я не понимаю, какие могут быть последствия? — Иди разбуди Олуха, — сказал принц и отбросил в сторону одеяло. — Я знаю, ты считаешь, что мы должны спешить, но мне кажется, его нужно сначала как следует накормить. На пустой желудок Олух не может ни на чем сосредоточиться. Да и утро не самое лучшее его время. Так что давай хотя бы дадим ему позавтракать. — По-моему, нам нужно хорошенько все обдумать... — начал Чейд, но Дьютифул его перебил: — Фитц впервые меня о чем-то попросил. И я не намерен ему отказывать, лорд Чейд. Он получит то, о чем просит. Причем немедленно. Ну, насколько это возможно. Как только Олух позавтракает. Дьютифул начал одеваться, и Чейд со стоном отбросил свои одеяла. — Вы ведете себя так, будто я сам не подумал о том, чтобы помочь Барричу. А я подумал. Чивэл закрыл Баррича для Скилла. Неужели все, кроме меня, об этом забыли? — устало спросил Чейд. — Но попробовать все же стоит, — упрямо заявил Дьютифул. Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем был готов завтрак для Олуха. Пока он медленно и старательно поглощал его, я попытался объяснить Свифту, что мы собираемся сделать. Я боялся слишком его обнадеживать, а с другой стороны, хотел, чтобы он понимал, чем мы рискуем. Может так случиться, что измученное болью тело Баррича не справится с нашими попытками излечить его и он умрет. Мне не хотелось, чтобы мальчик думал, что я его убил. Я полагал, что это будет трудно объяснить. Но на самом деле труднее всего было заставить Свифта слушать меня. Я попытался отозвать его в сторонку, потому что неподалеку представитель клана медведя занимался раненым островитянином, но Свифт отказался отойти от отца, и мне пришлось с этим смириться. Как только я упомянул, что принц Дьютифул, возможно, сумеет при помощи магии Видящих излечить его отца, Свифт пришел в такое волнение, что просто не услышал моего предупреждения о том, что у нас может ничего не получиться. Мальчик выглядел ужасно, под ввалившимися глазами залегли темные круги, и если ему и удалось немного поспать, вряд ли сон принес ему отдых. Когда я спросил его, ел ли он что-нибудь, Свифт лишь покачал головой, как будто даже сама идея отнимала у него силы. — Когда вы начнете? — спросил он у меня в третий раз, и я сдался. — Сразу, как только сможем, — ответил я, и в этот момент Чейд откинул полог палатки, которую мы поставили над санями, и вошел внутрь. Дьютифул и Олух втиснулись следом за ним, и в палатке сразу стало невыносимо тесно. — Давайте уберем палатку, — нетерпеливо махнув рукой, предложил Дьютифул. — Она будет только мешать. Пока Свифт нетерпеливо кусал губы, мы с Лонгвиком собрали палатку и свернули ее, чтобы потом положить на сани. К тому моменту, когда мы закончили, слух о том, что мы собираемся сделать, облетел лагерь и вокруг нас начали собираться зрители. Мне совсем не хотелось устраивать представление, не говоря уже о том, чтобы открыть всем, что нас с принцем связывают гораздо более тесные отношения, чем отношения между будущим монархом и простым солдатом. Но выбора все равно не было. Мы окружили Баррича. Уговорить Свифта отойти и позволить мне положить руки на тело его отца оказалось очень трудно, но в конце концов Уэб сумел увести его от саней. Они встали в стороне, Уэб — за спиной Свифта, положив руки ему на плечи, словно сын Баррича превратился совсем в маленького ребенка. Руки и Уит Уэба помогли мальчику успокоиться, и я поблагодарил мастера Уита взглядом. Он кивнул, принимая мою благодарность и показывая, что нам пора начинать. Чейд, Дьютифул и Олух взялись за руки, словно собирались сыграть в детскую игру. В последний момент я с ужасом подумал о том, что мы собирались сделать, и постарался не обращать внимания на любопытные взгляды зрителей. Менестрель Кокл весь напрягся, как перед прыжком, и наблюдал за нами широко раскрытыми глазами. Островитяне, воины Хетгарда и те, кого мы спасли, следили за нашими действиями с подозрительностью. Пиоттр в окружении женщин замер неподалеку, причем его лицо было торжественным и сосредоточенным. Когда я был на пару лет старше Свифта, я попытался по просьбе Баррича взять у него силу для Скилла, как это делал мой отец. У меня ничего не вышло, но не потому, что я не умел. Мой отец использовал Баррича в качестве «человека короля», источника физической силы, когда он прибегал к помощи Скилла. Но такой человек становится своего рода проводником для того, кто владеет Скиллом, и Чивэл закрыл Баррича для остальных обладателей Скилла, чтобы они не могли шпионить за ним через главного конюшего или напасть на наследного принца. Сегодня я попытаюсь сломать щит, выставленный моим отцом, противопоставив ему свою силу и силу группы Скилла Дьютифула и проникнуть в самые глубины души Баррича. Я протянул руку, и Олух крепко сжал ее. Другую руку я положил Барричу на грудь. Мой Уит говорил мне, что он готов покинуть свое тело и остается там против собственной воли. Животное, в котором находился Баррич, было безнадежно ранено. Если бы это была лошадь, Баррич уже давно прекратил бы ее страдания. Я заставил себя отбросить все посторонние и неприятные мысли. Затем я постарался отключить свой Уит и максимально заострить восприятие Скилла. И принялся искать место, где бы я мог проникнуть в его тело. И ничего не нашел. Я чувствовал присутствие остальных членов группы, их волнение и готовность начать действовать по первому моему сигналу, но не находил точки для приложения сил. Я ощущал Баррича, но мое восприятие словно скользило по гладкой поверхности, не в силах проникнуть внутрь. Я не знал, как мой отец закрыл его от воздействия Скилла, и не имел ни малейшего понятия, что нужно делать, чтобы убрать щит. Не могу сказать точно, сколько времени я бился в его стены, но в конце концов Олух выпустил мою руку, чтобы вытереть потную ладонь о куртку. — Он какой-то очень трудный, — заявил он. — Давайте лучше этого, легкого, вылечим. Не спрашивая ни у кого разрешения, Олух положил руку на плечо одного из островитян. Я не держал Олуха за руку, но в это мгновение услышал и почувствовал островитянина. Он уже давно сбился со счета, сколько лет назад стал рабом Бледной Женщины, и теперь в его голове метались самые разные вопросы: сумел ли его сын занять достойное положение в своем материнском доме и что стало с тремя сыновьями его сестры. Много лет назад он обещал научить их владеть мечом. Выполнил ли кто-нибудь другой его обещание? Эти мысли мучили его не меньше раны, которую нанес ему воин из клана медведя. У него были располосованы грудь и плечо. Он потерял много крови и очень ослабел. Я понимал, что, если он найдет в себе силы жить, его тело сможет излечиться. И тут, не обращая никакого внимания на мои размышления, его рана начала затягиваться, словно прореха, которая вдруг сама собой решила соединить разорванные концы. Островитянин взревел и положил на нее руку. Куски мертвой плоти будто ожили и отпали, и я с ужасом наблюдал за тем, как с его лица отваливаются обрывки кожи. К счастью для нас, он был крупным человеком и вполне мог пожертвовать частью своих запасов. Неожиданно он сел на своем тюфяке, сорвал засохшие бинты и отбросил их в сторону. Все, кто стал свидетелем этой дикой сцены, изумленно раскрыв рты, смотрели на него. Новая плоть сияла здоровьем новорожденного младенца — и нигде ни одного шрама, лишь бледная, лишенная волос полоска как будто разделила тело пополам. Островитянин изумленно разглядывал себя несколько мгновений, а потом с силой ударил в грудь кулаком, точно хотел проверить, не обманывают ли его глаза. Затем как был, босиком, соскочил с саней в снег. В следующее мгновение он схватил Олуха и закружил на месте, а потом снова поставил на ноги. Он принялся благодарить маленького человечка на своем родном языке, называя его Руками Эды, — по правде говоря, я не очень понял, что означает эта фраза. Впрочем, Медведь все отлично понял и, подойдя к другому раненому, сорвал с него одеяло и жестом подозвал Олуха. Олух даже не посмотрел на нас, но мне было не до него. Я не сводил взгляда со Свифта, в глазах которого увидел боль, — он потерял надежду. Тогда я протянул ему руку, но он молча отвернулся и подошел к Барричу. Опустившись рядом с отцом на снег, мальчик сжал потемневшие пальцы и вопросительно посмотрел на меня. — Мне очень жаль, — сказал я, не обращая внимания на восторженные крики, сопровождавшие выздоровление второго раненого. — Он закрыт. Мой отец поставил защитные стены, которые отгородили его от других обладателей Скилла. Я не могу пробиться к нему и помочь. Свифт отвернулся, его разочарование было таким сильным, что граничило с ненавистью; не только ко мне, но и к тем воинам, что поднимались, вернувшись к жизни, и к тем, кто радовался их выздоровлению. Уэб отошел от Свифта, оставив его наедине со своим горем и гневом, а я решил, что сейчас нет никакого смысла еще что-нибудь говорить. Олух, похоже, понял, что нужно делать, чтобы использовать свой дар целителя, и с небольшой помощью Дьютифула занялся двумя слугами Бледной Женщины, которые накануне свели со своих лиц татуировки. Белая гладкая кожа появилась на месте сожженной, воспаленной плоти. Неожиданно из объекта презрения Олух превратился в живое воплощение Рук Эды. Я услышал, как Медведь просил у принца прощения за неуважение, которое они оказывали его слуге. Они не знали, что он обладает даром Эды, но теперь понимали, за что принц его так ценит и почему взял с собой на острова. Мне было больно смотреть на Олуха, купавшегося в восхищении островитян точно так же, как он страдал, когда они выказывали ему свое презрение. Вряд ли я смог бы объяснить, почему у меня возникло ощущение, будто он меня предал, так быстро забыв все свои обиды. Однако с другой стороны, как ни странно это звучит, меня радовало, что он сумел отбросить их в сторону. В какой-то момент я даже позавидовал его наивной доверчивости и способности принимать за чистую монету все, что говорят ему люди. Сзади ко мне подошел Чейд и легко коснулся рукой плеча. Я повернулся, тяжело вздохнув и понимая, что он придумал новое задание. Но старик лишь обнял меня за плечи и прошептал на ухо: — Мне очень жаль, мой мальчик. Мы попытались. А еще мне очень жаль, что Шут умер. Мы с ним не всегда одинаково смотрели на вещи, но он сделал для Шрюда и для Кетриккен то, что никто другой сделать не мог. Даже несмотря на наши разногласия по поводу драконов, я никогда не забывал об этом. Впрочем, он все-таки одержал победу. — Чейд поднял голову к небу, словно ожидал увидеть там драконов. — Он победил и оставил нас пожинать плоды своей победы. Не сомневаюсь, что они будут столь же непредсказуемы, каким был он сам. Уверен, его бы это страшно порадовало. — Он сказал мне, что умрет здесь. Но я до самого конца ему не верил, ну, не совсем верил. Я сожалею о вещах, которые не успел ему сказать. Я вздохнул, неожиданно осознав бесполезность подобных размышлений и всего, что я собирался сделать, но так и не сделал. Тогда я попытался отыскать в своей душе какую-нибудь разумную мысль или чувство, но ничего не находил. Меня переполняла боль потери, не оставляя места ни для чего другого. Мы двинулись дальше. В нашем отряде в основном царило приподнятое, радостное настроение. Теперь Баррич лежал на санях один, неподвижный, безмолвный, и неуклонно от нас уходил. Мы со Свифтом молча шагали рядом с санями. Во время остановок я вливал немного воды в рот Баррича, он глотал ее, но я все равно знал, что он умирает, и не пытался обмануть Свифта. Когда спустилась ночь, мы остановились и приготовили ужин. Теперь у Олуха появилось множество друзей, готовых о нем заботиться, и он наслаждался всеобщим вниманием. А я уговаривал себя, что мне не стоит обижаться и чувствовать себя так, будто он про меня забыл. Сколько дней я мечтал избавиться от необходимости за ним присматривать, а теперь жалел, что у меня отняли эту «обузу». Пришел Уэб и принес Свифту поесть, а мне кивнул, показывая, что я должен немного отдохнуть. Однако когда я отошел от Баррича и Свифта, ночь показалась мне еще темнее и холоднее. Я остановился около костра Лонгвика, и он поделился со мной свежими новостями. Некоторые из слуг Бледной Женщины находились с ней еще со времен войны красных кораблей. Когда-то их было гораздо больше, но многих она безжалостно скормила драконам. Сначала поселение стояло на берегу рядом с каменоломней, но после войны Бледная Женщина начала опасаться, что островитяне поднимут против нее оружие. Кроме того, она с самого начала решила прикончить Айсфира. Легенды утверждают, что туннели и залы под ледником построены многие поколения назад. Она дождалась, когда наступит ежегодный большой отлив, чтобы найти подо льдом вход, а попав туда, приказала своим слугам прорубить свод ненадежного туннеля и сделать тайный вход, которым можно было пользоваться во время любого отлива. Разрушив поселение на берегу, Бледная Женщина велела своим слугам перенести под землю одного из двух каменных драконов и поставить в большом зале. Это оказалось почти невыполнимой задачей, но ей было наплевать на то, сколько человеческих жизней и времени потребуется. После войны она жила под ледником, получая дань с кланов, которые продолжали ее бояться или надеялись вернуть назад своих родных. Бледная Женщина заключала сделки на самых жестоких условиях — за корабль с провизией обещала отдать тело члена семьи или что пленник никогда не покинет ее владений и не навлечет позор на свой клан. Когда я спросил Лонгвика, знали ли островитяне, где она живет, он покачал головой. — Мне показалось, что они стыдились этого. Те, кто платил ей дань, никогда не говорили о своем договоре с ней. Я кивнул. Наверняка многие представители клана нарвала и не подозревали, какая страшная участь постигла Эртр и Косей. Кому, как не мне, знать, что самые важные тайны можно сохранить. Итак, Бледная Женщина создала свое царство руками частично «перекованных» воинов. Когда кто-то из них становился слишком старым, демонстрировал непослушание или заболевал, его отдавали дракону. Пытаясь оживить каменное чудовище, она пожертвовала ему множество человеческих жизней. Мы прибыли на остров, когда ее могущество пошло на убыль. Ей служило всего несколько десятков воинов, в то время как раньше она распоряжалась судьбами сотен. Дракон и тяжелый труд убили многих. Бледная Женщина и сама попыталась расправиться с Айсфиром, но у нее ничего не вышло, она лишь мучила его, но прикончить не смогла. Она боялась убрать лед, в который он был закован, а найти надежное оружие, чтобы проткнуть толстую шкуру под чешуей, ей не удалось. О ее страхе и ненависти к нему среди рабов ходили легенды. — Я все равно не понимаю, — тихо сказал я Лонгвику, глядя в пламя затухающего костра. — Почему они ей служили? Как ей удавалось подчинять себе «перекованных»? Те, которых я видел в Баккипе, вообще никого не слушались. — Понятия не имею. Я участвовал в войне красных кораблей и понимаю, что ты имеешь в виду. Ребята, с которыми я поговорил, смутно помнят, что с ними происходило, когда они ей служили. Они вспоминают только боль — ни удовольствий, ни запахов, ни вкуса пищи. Им было легче ей подчиниться и делать то, что она требовала, чем идти против нее. Тех, кто восставал, скармливали дракону. Думаю, здесь мы столкнулись с более изощренным использованием «перековывания», чем в Шести Герцогствах. Один парень рассказал мне, что, когда она отняла у него любовь к дому и семье, ему стало казаться, будто в мире осталась только Бледная Женщина и он должен ей служить. И он ей служил, хотя даже смутные воспоминания о том, что он делал, вызывают у него стыд. Когда я ушел от Лонгвика и отправился к Барричу, я заметил в тени между палатками Дьютифула и Нарческу. Они стояли, взявшись за руки и склонив друг к другу головы. Мне стало интересно, как относится мать Эллианы к их будущему браку. Ей он должен представляться противоестественным и неожиданным союзом с бывшим врагом. Станет ли она его поддерживать, когда выяснится, что ее дочь должна будет покинуть материнский дом, чтобы править далекой чужой страной? И что сама Эллиана думает по этому поводу, ведь она совсем недавно вновь обрела мать и сестру? Захочет ли она расстаться с ними и отправиться в Шесть Герцогств? Уэб сидел со Свифтом и Барричем, когда я к ним подошел. За короткое время, прошедшее с тех пор, как был ранен Баррич, мальчик превратился из ребенка почти в мужчину. Я тихонько сел рядом с ними на край саней. Над ними поставили палатку, чтобы защитить Баррича от пробирающего до костей ночного ветра, внутри горела одинокая свеча. Несмотря на несколько одеял, у Баррича были ледяные руки. — Неужели вы не можете попробовать еще раз? — спросил меня Свифт, и я услышал в его голосе, что он знает ответ. — Те, другие... они так быстро поправились. Теперь они сидят около костра, разговаривают и смеются со своими товарищами, будто ничего и не было. Почему вы не можете помочь моему отцу? Я уже говорил ему почему. Но все равно повторил: — Потому что много лет назад Чивэл закрыл его для Скилла. Ты знал, что твой отец служил принцу Чивэлу? Что он был источником силы для будущего короля? Свифт покачал головой, и я увидел в его глазах сожаление. — Я мало знаю про своего отца, кроме того, что он мой отец. Он очень сдержанный человек. Мама часто рассказывала нам о том, как она жила в городе, и о своем отце, а он — никогда. Он научил меня заботиться о лошадях, но это было до того... — Свифт замолчал, но через пару секунд заставил себя продолжить: — До того, как узнал, что у меня есть Уит. Как и у него самого. Потом он старался не пускать меня в конюшню и держал как можно дальше от животных. И мы мало времени проводили вместе. Но и про Уит он почти ничего не говорил, если не считать того, что запретил мне разговаривать с животными. — Когда я был мальчишкой, он обходился со мной точно так же, — сказал я и почесал в затылке, пытаясь разобраться, какими воспоминаниями могу поделиться, а какие принадлежат Барричу. — Когда я стал старше, он разговаривал со мной и пытался объяснять разные вещи. Думаю, что тебе он тоже рассказал бы о себе, чуть позже. Я тяжело вздохнул, продолжая держать Баррича за руку. Я надеялся, что он простит меня за то, что я собирался сделать, впрочем, может быть, он был бы мне благодарен. — Я помню, как увидел твоего отца в первый раз. Думаю, мне было лет пять. Один из людей принца Верити привел меня в комнату, где ели стражники, в старой казарме в Мунсее. Принц Чивэл и большинство его стражников куда-то уехали, а твой отец остался. У него еще не совсем зажила рана. Та, из-за которой он потом хромал. Он встал перед диким кабаном и закрыл собой моего отца от его клыков. Так вот, Баррич сидел в кухне, полной стражников, молодой человек и воин в самом расцвете сил, с жесткими глазами и диким нравом. И тут ему навязали меня, без всякого предупреждения и долгих разговоров. Ты можешь себе такое представить? Я до сих пор спрашиваю себя, о чем он думал, когда один из стражников поставил меня перед ним на стол и во всеуслышание объявил, что я бастард принца Чивэла и Барричу теперь придется за мной присматривать... Свифт невольно улыбнулся. Так мы провели ночь — Свифт слушал, а я рассказывал о грубоватом молодом человеке, который вырастил меня. Уэб некоторое время сидел с нами; я не заметил, когда он тихонько, не потревожив нас, ушел. Когда догорела свеча, мы легли рядом с Барричем, чтобы немного его согреть, и я продолжал тихонько говорить в темноте, пока Свифт не заснул. Мне казалось, что мое ощущение Баррича стало сильнее, но, скорее всего, дело было в моих воспоминаниях о том, как много он для меня значил, и о том, как он воспитывал и поощрял меня, о временах, когда наказывал и хвалил. Только сейчас я по-настоящему понял те дни, когда одинокий молодой мужчина подчинил свою жизнь интересам маленького мальчика, моя зависимость от него сказалась на его судьбе не меньше, чем его воспитание — на моей. На следующее утро, когда я дал Барричу воды, у него чуть дрогнули ресницы и он посмотрел на меня. Я увидел боль и безысходность в его глазах. — Спасибо, едва слышно проговорил он, но мне показалось, что он благодарил меня вовсе не за глоток воды. — Папа? — взволнованно позвал его Свифт, но Баррич уже снова потерял сознание. В этот день мы прошли довольно много и, когда спустился вечер, решили не останавливаться и до наступления ночи покинуть ледник. Люди радостно согласились, думаю, потому, что всем надоело ночевать на льду. Расстояние, которое нам предстояло пройти, оказалось больше, чем мы думали, но мы упрямо шагали вперед, не обращая внимания на усталость и не желая признавать, что ошиблись в расчетах. На берег мы вышли глубокой ночью и с радостью увидели огни караульных костров. Но прежде чем я успел сообразить, что одного костра вполне достаточно для двух стражников, мы услышали голос Чарри, который спросил, кто идет. Ему ответил принц Дьютифул, и тут же раздался радостный хор нескольких голосов. Ни один из нас не был готов к тому, что мы встретим здесь Риддла. Я вспомнил, каким видел его в последний раз, и волосы у меня зашевелились, а потом нахлынула безумная надежда, что Шут тоже может быть с ними. Но почти сразу я вспомнил, что рассказал мне Пиоттр, и мне стало невыносимо больно. Мы добрались до лагеря последними и попали в самый разгар радостного веселья и невероятных рассказов. Только через час мне удалось понять, что произошло. В нашем лагере на берегу оказались Риддл и еще семнадцать воинов-островитян. Они пришли в себя, скорее всего, когда Свифт прикончил дракона. Риддла и остальных пленников спас один из стражников Бледной Женщины. Они собрались все вместе, чтобы найти выход из подземелья, и Риддл привел их на берег. Никто не понимал, как так получилось, что они снова стали самими собой да еще обрели свободу. Остаток ночи ушел на то, чтобы поведать о том, что произошло с нами. На следующий день Чейд позвал меня в свою палатку, чтобы я послушал доклад Риддла. Он рассказал, как на них с Хестом напали слуги Бледной Женщины. Им не повезло, они увидели, как несколько ее воинов вышли из потайного входа в ледяное царство. Чтобы они не открыли принцу секрет, их захватили в плен. Риддл не смог внятно объяснить, как его «перековали». Как-то это было связано с драконом, но всякий раз, когда он пытался ответить на наши вопросы, его начинало так отчаянно трясти, что он не мог продолжать. В конце концов, к моему великому облегчению, Чейд решил оставить его в покое. Лично я считал, что парню лучше это забыть. Риддл был удивлен, когда я рассказал ему, что мы с Шутом видели его в камере внутри ледника. Он сказал, что нисколько не винит меня за то, что я его там оставил. Если бы мы взломали дверь, он наверняка набросился бы на меня, чтобы отнять теплую одежду. Однако я увидел в его глазах невыносимый стыд, что кто-то, кого он знал, увидел его в столь плачевном состоянии и засомневался, что наша дружба выдержит этот удар. Да и сам я не был уверен, что смогу спокойно смотреть в глаза человеку, которого оставил умирать. Если честно, я сомневался, что Риддл снова станет тем же жизнерадостным парнем, каким был прежде. Он признался нам, что убил Хеста и воспользовался его рубашкой, чтобы согреть руки. Риддл помнил, что решил прикончить раненого, пока остальные будут спать, а потом забрать у него все вещи. Еще Бледная Женщина заявила, будто это что-то вроде испытания, и тот, кто продержится две недели, обретет свободу и право служить ей, и еще его будут регулярно кормить. Риддл вымученно улыбался и то и дело сглатывал, словно его отчаянно тошнило, когда сказал, что тогда он не мог представить себе лучшей судьбы, чем служить ей и получать регулярную кормежку. Двое островитян, вернувшихся вместе с ним, были из клана нарвала. Они пропали уже очень давно, и все считали их погибшими. Пиоттр страшно обрадовался, когда увидел их. Бледная Женщина охотилась на их клан более десяти лет, забирая к себе мужчин, и в конце концов повергла в настоящее отчаяние, когда украла Нарческу и ее младшую дочь. То, что благодаря принцу клан получил назад своих воинов, сделало Дьютифула в их глазах еще большим героем. Когда Чейд закончил расспрашивать Риддла, я задал три вопроса, которые жгли мне душу, но ответы меня разочаровали. Риддл ни разу не видел Шута ни во время плена, ни когда они выбирались наружу. Он не видел Бледную Женщину ни живую, ни мертвую. — Не думаю, что нам стоит из-за нее беспокоиться. Парень, который меня освободил, видел ее конец. Она вдруг страшно рассвирепела и начала вопить, что ее все предали, все до единого, и теперь у нее остался только дракон, но уж он-то ее не подведет. Потом она приказала привести и прикончить, наверное, два десятка человек. Ревке сказал, что их кровь впиталась в камень, но Бледная Женщина все равно осталась недовольна и стала кричать, что дракон оживет, только когда человек войдет в него целиком. Он удивленно оглядел наши ошеломленные лица. — Я не слишком хорошо понимаю язык островитян и знаю, что это звучит невероятно — то, что она хотела, чтобы кто-то вошел в дракона. Но мне кажется, что Ревке сказал именно так, впрочем, я могу ошибаться. — Нет. Я думаю, ты не ошибся. Продолжай, — попросил я его. — В конце концов она приказала отдать дракону Кебала Робреда. Ревке сказал, что, когда с него сняли кандалы, воины недооценили его силу и ненависть к Бледной Женщине. Стражники крепко держали его и тащили к дракону, а он все время пытался вырваться. А потом он вдруг бросился в другую сторону, прямо к Бледной Женщине, схватил ее за руки и со смехом заорал, что они вместе отправятся в каменного дракона во славу Внешних островов, что только так можно одержать победу. Робред поволок ее к дракону, а она отбивалась и дико орала. А потом... — Он снова замолчал. — Я рассказываю только то, что говорил мне Ревке. Это как-то странно, но... — Продолжай! — хриплым голосом велел ему Чейд. — Робред вошел в дракона, пятясь задом, и как будто растворился в нем. Но он не выпускал рук Бледной Женщины и тащил ее за собой. — Она вошла в дракона? — вскричал я. — Нет. Не до конца. Робред исчез внутри дракона и потянул ее за собой. Руки и запястья Бледной Женщины погрузились в камень, она дико кричала и требовала, чтобы стражники ей помогли, и в конце концов двое из них оттащили ее от дракона. Но... ее руки остались в драконе. Принц прижал руку к губам, а я вдруг обнаружил, что меня трясет. — И все? — спросил Чейд, и мне стало интересно, откуда берется его спокойствие. — Почти. То, что осталось от ее рук, было сильно обожжено. Ревке сказал, что крови не было, только обгоревшие обрубки. А она стояла и не сводила с них глаз. Тем временем дракон начал оживать. Когда он пошевелился, он слишком высоко поднял голову и проломил потолок. Ревке говорит, что все побежали, чтобы не попасться на глаза дракону и не оказаться погребенными под глыбами льда. Он все еще прятался, когда вдруг пришел в себя. — Риддл замолчал, а потом с трудом продолжал: — Я не могу вам объяснить, что я испытал. Я сидел в своей камере, у самой стены, изо всех сил стараясь не уснуть, потому что иначе меня прикончили бы другие. А потом я опустил глаза и увидел на полу Хеста. И вдруг мне стало не все равно, что он умер, потому что он был моим другом. — Риддл покачал головой и прошептал: — И тогда я вспомнил, что убил его. — Ты ни в чем не виноват, — тихо сказал принц. — Но я его убил. Это я... Я перебил его, прежде чем переживания о совершенном убийстве поглотили его: — И как вы выбрались оттуда? Мне показалось, что Риддл благодарен мне за вопрос. — Ревке открыл дверь, вывел нас и провел по коридорам. Это огромный лабиринт, прорытый внутри ледника. В конце концов мы вышли через дыру, которая сначала показалась нам трещиной в стене. Никто не знал, что делать дальше и где на острове мы сможем найти укрытие. Но с того места, где мы стояли, я увидел море и сказал, что если мы до него доберемся и пройдем по берегу, то обязательно найдем наш лагерь, даже если обогнем весь остров. Нам повезло, мы выбрали самый короткий путь и пришли сюда раньше вас. Оставался еще один вопрос, но Риддл ответил на него еще прежде, чем я открыл рот. — Ты же знаешь, какие по ночам дуют ветры, Том. Снег наверняка засыпал наши следы. Даже если бы я хотел, я бы не смог найти туда дорогу. — Он вздохнул и неохотно добавил: — Может быть, кто-нибудь из островитян согласится попробовать. Но только не я. Ни за что. Я не хочу даже близко подходить к тому месту. — И никто тебя не попросит, — заверил его Чейд и был прав. На этом я от них ушел. Начинался рассвет, когда я вернулся к Барричу и Свифту, который спал рядом с отцом. Я заметил, что он поменял позу и его рука лежит поверх одеяла. Когда я укрыл ее, оказалось, что Баррич сжимает в ладони деревянную сережку. Я ее сразу узнал — сережку вырезал Шут, и мне было известно, что внутри находится «кольцо свободы», с таким трудом заработанное бабкой Баррича. То, что он нашел в себе силы снять ее, говорило об огромном значении, которое она для него имела. Я решил, что знаю, каким образом он собирался ею распорядиться. Дьютифул еще раньше выпустил почтового голубя, который должен был полететь в Зилиг и сообщить Хетгарду, что наша миссия завершена. Однако мы прекрасно понимали, что лодки и корабли доберутся до нас только через несколько дней и нам придется растянуть наши скудные припасы так, чтобы их хватило на всех. Не слишком приятная перспектива, но, думаю, большинство просто отмахнулось от этой трудности — после всего, что нам довелось пережить. Мне удалось поговорить наедине со Свифтом, когда мы сидели рядом с Барричем, который медленно от нас уходил. Я рассказывал ему историю сережки и одновременно пытался вынуть ее из деревянного футляра, сделанного Шутом. Открыть мне его никак не удавалось и в конце концов пришлось сломать. Внутри лежала сережка, такая же сияющая сине-серебристым светом, как тогда, когда Пейшенс мне ее подарила. Как и она в тот день, я проколол Свифту ухо иголкой от застежки, чтобы он смог ее носить. Я проявил к нему больше сострадания, чем Пейшенс ко мне, и сначала приложил к мочке снег. — Носи ее не снимая, — сказал я Свифту. — И помни отца. Таким, каким он был. — Я буду, — тихо ответил мальчик и осторожно потрогал сережку, а я вспомнил, как она оттягивала мое ухо со свежей раной. Затем он вытер окровавленные пальцы о штанину и сказал: — Теперь я жалею, что использовал ее. А то отдал бы тебе. — Что? — Стрелу, которую дал мне лорд Голден. Она мне показалась ужасно уродливой, но я ее взял, чтобы его не обидеть. Потом все остальные отскочили от дракона, а серая попала в цель. Я в жизни ничего такого не видел. — Думаю, никто не видел, — ответил я. — Может быть, он видел. Лорд Голден сказал, что она сделана из уродливого куска дерева, но что она может послужить мне в трудный час. А еще он сказал, что он Пророк. Как ты думаешь, он знал, что серая стрела убьет дракона? Я выдавил из себя улыбку. — Даже когда он был жив, я никогда не знал, известно ему будущее или он сознательно так подбирает слова, чтобы все думали, будто известно. Но в данном случае он оказался прав. — Да. Ты видел моего отца? Видел, что он сделал? Он остановил дракона. Уэб говорит, что никогда еще не встречался с таким сильным даром. — Свифт посмотрел на меня, словно предлагая мне запретить ему обсуждать эту тему, а потом добавил: — Он сказал, что подобная сила иногда встречается в семьях обладателей Древней Крови и что, возможно, во мне она тоже проявится, если я буду использовать свою магию разумно. — Будем надеяться, — сказал я. — Нашему миру нужна такая сила. Неожиданно внутрь нашей палатки просунул голову Лонгвик и извиняющимся голосом проговорил: — Том, тебя зовет принц. — Сейчас иду, — сказал я и, повернувшись к Свифту, спросил: — Ты не против? — Иди. Мы все равно ничего не можем сделать. — Я скоро вернусь, — пообещал я и последовал за Лонгвиком. В палатке принца оказалось много народа. Он, Чейд, Олух, Пиоттр, Эртр, Косей и Нарческа. Олух выпятил вперед губу, и я почувствовал, что он расстроен. Нарческа, кутаясь в одеяло, сидела на полу спиной ко мне. Я поздоровался со всеми и стал ждать. — У нас возникла проблема с татуировкой Нарчески, — сообщил мне Дьютифул. — Она хочет ее свести, но Олух не сумел с ней справиться. Чейд думает, что ты сможешь нам помочь, ведь тебе удалось убрать свои шрамы. — Шрамы — это совсем не то же самое, что татуировка, — ответил я. — Но я попробую. Принц склонился над девушкой. — Эллиана? Можно ему посмотреть? Нарческа, которая сидела очень прямо, ничего ему не ответила, а на лице ее матери появилось неодобрение. Затем медленно, не говоря ни слова, Эллиана опустила голову, и одеяло сползло вниз. Я встал на колени и поднес свет поближе, чтобы разглядеть все как следует, и сразу понял, почему они позвали меня. Сияющая красота змей и драконов погасла. Кожа на спине девушки натянулась, словно татуировку выжгли на спине раскаленным клеймом. Я решил, что таким образом Бледная Женщина решила продемонстрировать свою власть и отомстить девушке. — Они причиняют ей боль время от времени, — тихо проговорил принц. — Я думаю, — сказал я. — Может быть, Олух не смог ее излечить, потому что рана довольно старая. Гораздо легче помочь телу завершить то, что оно уже начало. Но эти раны получены Нарческой давно, и тело к ним привыкло. — Но твои шрамы исчезли, когда мы тебя вылечили, — заметил принц. — Они не ее, — мрачно заявил Олух. — Я не хочу их трогать. Пропустив это странное заявление мимо ушей, я сказал: — Думаю, Шут постарался сделать меня таким, каким он меня представлял. Без шрамов. — Больше я ничего не хотел говорить, и мне кажется, все это поняли. — Тогда выжгите их, — дрожащим голосом проговорила Эллиана, — а потом вылечите ожоги. Я на все готова ради того, чтобы от них избавиться. Я не собираюсь носить на своем теле ее клеймо. — Нет! — в ужасе выкрикнул принц. — Подождите. Пожалуйста. — сказал я. — Дайте мне попробовать. — Я поднял руку, но в последний момент вспомнил о приличиях. — Можно мне к тебе прикоснуться? Она еще ниже опустила голову, и я увидел, что все мышцы у нее на спине напряглись. А потом она коротко кивнула. Рядом с нами тут же, скрестив на груди руки, встал Пиоттр. Я поднял голову и встретился с ним глазами. Затем сел на пол около Нарчески и осторожно положил обе руки ей на спину. Мне пришлось удерживать их усилием воли. Мои ладони ощущали тепло девичьей кожи, а благодаря Скиллу я почувствовал, как шевелятся и извиваются под моими руками змеи. — У нее под кожей не просто чернила, — сказал я, хотя и не мог понять, что там еще. — Она сделала чернила из своей крови, — с трудом проговорила Эллиана. — Чтобы они всегда принадлежали и повиновались ей. — Она плохая, — мрачно заявил Олух. Эллиана сообщила нам то, что было необходимо, но все равно у нас ушло много времени и сил на то, чтобы справиться с нашей задачей. Я не слишком хорошо знал Эллиану, а Олух не хотел к ней прикасаться. Он дал нам свою силу, но нам пришлось по отдельности удалять из ее тела каждый сложный рисунок. Мать и сестра Нарчески молча за нами наблюдали. Пиоттр некоторое время оставался рядом, но потом вышел из палатки, походил немного снаружи, снова вернулся и опять вышел. Я его не винил. Я и сам с удовольствием не принимал бы в этом участия. Вонючие чернила вытекали из тела девушки, причиняя ей страшную боль. Она сжала зубы и время от времени, не произнося ни звука, принималась колотить кулаками по земле. Ее длинные черные волосы, переброшенные вперед, чтобы не мешали, намокли от пота. Дьютифул сидел перед Эллианой, положив руки ей на плечи и удерживая на месте, пока я старательно водил пальцами по отвратительным рисункам, призывая ее кожу изгнать до последней капли присутствие Бледной Женщины. Перед моим мысленным взором снова встала спина Шута, так изысканно и жестоко отмеченная татуировками, и я возблагодарил богов, что они были нанесены до того, как Бледная Женщина получила и извратила знание Скилла. Я не понимал, почему ее татуировки так упорно сопротивляются нашим усилиям, и к тому времени, когда мы вывели последнюю когтистую лапу со спины девушки, совершенно выдохся. Но спина Нарчески снова стала гладкой и чистой. — Все, — устало сказал я и накинул на плечи Эллианы одеяло. Она вздохнула — или всхлипнула, не знаю, — и Дьютифул осторожно обнял и прижал ее к себе. — Спасибо, — сказал он очень тихо и, повернувшись к Эллиане, проговорил: — Все закончилось. Она больше никогда не сможет причинить тебе боль. Мне на мгновение стало не по себе, потому что у меня такой уверенности не было. Но прежде чем я открыл рот, чтобы высказать вслух свои сомнения, снаружи послышался крик: — Парус! Два паруса! На одном знак Кабана, на другом — Медведя! XXVII ДВЕРИ Чем больше я пытаюсь разобраться в делах и связях лорда и леди Грейлинг, тем крепче становится моя уверенность в том, что ваши подозрения обоснованы. Хотя они согласились принять «приглашение» королевы и отправили свою дочь леди Сайдел в Баккип, чтобы она провела некоторое время при дворе, они сделали это без особого желания. Ее отец решил вести себя более жестко, чем мать, которая была возмущена тем, что он отправил дочь без надлежащих туалетов, которые пристало носить при дворе ежедневно, а также во время праздников и балов. Содержание, назначенное им, было бы недостаточным даже для молочницы. Полагаю, он рассчитывал на то, что леди Сайдел не сможет должным образом показать себя при дворе и ее отошлют назад. Горничная, которую отправили вместе с ней, — особа, не вызывающая доверия. Я предлагаю найти какой-нибудь подходящий повод, чтобы вернуть эту Опал домой как можно быстрее. И проследите за тем, чтобы с ней вместе Баккип покинула и ее серая кошка. Сама Сайдел виновна лишь в том, что она молода и легкомысленна. Я не думаю, что она знает о принадлежности своих родителей к группе Полукровок, шей наверняка ничего не известно об их интригах. Доклад шпиона, без подписи. Благодаря благоприятным течениям корабли прибыли к нам раньше, чем мы их ждали. Мы были удивлены, увидев их так рано, а команды, в свою очередь, не ожидали, что их будет встречать так много народа. На лодках, причаливших к берегу, явилось множество любопытных, желавших узнать последние новости. Их буквально вытащили на руках из воды, прежде чем они смогли выбраться на песок. Сразу же поднялся страшный шум, каждый хотел рассказать новоприбывшим свою историю, тут и там раздавался оглушительный смех, все вокруг обнимались и колотили кулаками себя в грудь. Но громче всех победе клана нарвала радовался Аркон Бладблейд. Его встреча с Эртр показалась мне слишком сдержанной и даже холодной. Несмотря на то что он являлся отцом Эллианы, он не состоял в браке с ее матерью, а Косей была не его дочерью. Он радовался их возвращению скорее как друг, а не как отец и муж. Так воин ликует, когда его союзник одерживает победу. Позже мне станет известно, что Нарческа обещала отцу часть урожая, участие в торговых операциях и другие блага. Земли, принадлежавшие клану кабана, были каменистыми и прекрасно подходили для выпаса свиней, но не для возделывания. Бладблейду приходилось заботиться о восьми племянницах из своего клана, и победа Нарвала была им очень даже на руку. Но в тот момент я видел лишь радостные лица, которые окружали нас со Свифтом со всех сторон, делая нашу боль еще невыносимее. И что еще хуже, ночью я принял решение, которое казалось мне настолько правильным, что я знал: ничто не заставит меня свернуть с выбранной дороги. Пока остальные веселились и рассказывали друг другу о том, что с нами всеми происходило, мы со Свифтом сидели в полутемной палатке, поставленной над телом его отца, который по-прежнему был без сознания. — Я не собираюсь возвращаться вместе с вами, — сказал я Свифту. — Ты сможешь позаботиться об отце без меня? — Могу ли я... то есть как, ты не собираешься возвращаться? А что ты будешь делать? — Я останусь здесь. Мне нужно вернуться на ледник, Свифт. Я хочу найти вход в подземный дворец Бледной Женщины, отыскать тело своего друга и сжечь его. Он всегда ненавидел холод. Он бы не хотел быть погребенным подо льдом. — А еще что ты собираешься сделать? Ты чего-то недоговариваешь. Я сделал глубокий вдох, хотел было соврать, но потом передумал. Хватит лжи. — Надеюсь взглянуть на тело Бледной Женщины. Хочу убедиться в том, что она действительно умерла. А если окажется, что она жива, я попытаюсь ее убить. Вот какое простое обещание я себе дал. Впрочем, я сомневался, что его будет легко исполнить, но другого утешения для себя я придумать не мог. — Ты становишься совсем другим человеком, когда так говоришь, — приглушенным голосом сказал Свифт и, наклонившись ко мне, добавил: — У тебя глаза как у волка. Я покачал головой и улыбнулся, точнее, обнажил зубы в усмешке. — Нет. Ни один волк не станет тратить силы на месть. А я задумал месть самую простую и без прикрас. Когда человек кажется тебе особенно жестоким и злым, дело вовсе не в том, что ты видишь в нем звериную сущность. Только люди способны на дикую злобу. А волк во мне просыпается, когда я думаю о благе моей семьи. Свифт прикоснулся пальцем к сережке в своем ухе, нахмурился и спросил: — Хочешь, я останусь с тобой? Ты не должен идти туда один. И ты уже видел, что я не врал, когда сказал, что умею обращаться с луком. — Действительно умеешь. Но у тебя есть другие обязанности, гораздо более важные. Барричу нельзя здесь оставаться. Его необходимо погрузить на корабль и доставить в Зилиг. Возможно, у них там есть умелые лекари. По крайней мере, там он будет в тепле, на чистой кровати и получит нормальную еду. — Мой отец умирает, Фитц Чивэл. Давай не будем делать вид, что дело обстоит иначе. Какой же неведомой силой наделены слова, произнесенные вслух. — Да, ты прав, Свифт. Но он не должен умереть в холоде под куском парусины, которую треплет ветер. Уж это мы можем ему дать. Свифт почесал в затылке. — Я хотел бы выполнить волю моего отца, а он бы сказал, что я должен остаться с тобой. И что я могу оказаться гораздо полезнее тебе, чем ему. Я задумался над его словами. — Наверное, он бы так и сказал. А вот твоя мать наверняка не согласилась бы. Я считаю, что ты должен остаться с ним. Возможно, перед самым концом он еще придет в себя и его последние слова могут оказаться для тебя драгоценными. Нет, Свифт. Отправляйся с ним. Побудь с Барричем за меня. Он ничего мне не ответил, лишь низко опустил голову. Пока мы разговаривали, воины быстро складывали палатки и грузили вещи на корабль. Думаю, Свифт удивился, когда за ним с Барричем пришли островитяне. Медведь склонил перед мальчиком голову и попросил оказать ему честь и позволить отнести его отца и проводить самого мальчика на корабль Хетгарда. Он назвал их «победители демона», и я думаю, Свифт был потрясен, сообразив, что его не трогали из уважения, а не потому, что все о них забыли. Бард Филин с торжественной песней проводил их на корабль, принадлежащий клану медведя, и, несмотря на диковинный язык бардов-островитян, я услышал в ней гордость за мужчину, который заставил демона опуститься на колени, и за мальчика, убившего дракона и освободившего рабов Бледной Женщины. Я заметил, что Уэб сел в ту же лодку, — значит, он собрался плыть на одном корабле с ними. У меня немного отлегло от сердца. Мне не хотелось, чтобы мальчик оставался один среди незнакомых людей, даже несмотря на то, что они будут оказывать ему знаки внимания и держаться уважительно, когда его отец умрет. А я опасался, что до прибытия в Зилиг Барричу дожить не суждено. Неожиданно рядом со мной остановился принц и спросил, на каком корабле я поплыву. — Ты можешь выбрать любой из двух, но там все равно будет тесно. Они не думали, что здесь окажется столько народа. Так что мы набьемся как сельди в бочку. Мудрый Чейд решил, что мы с Нарческой должны плыть на разных кораблях, и я отправляюсь с Медведями. Он сам намерен остаться с Пиоттром и его женщинами в надежде завершить переговоры о заключении союза. Я улыбнулся, хотя на сердце у меня скребли кошки. — Ты продолжаешь называть это союзом? На мой взгляд, происходящее похоже на заключение брака. Неужели ты дал Чейду повод считать, что вас с Нарческой лучше разделить? Дьютифул чуть приподнял одну бровь, и его губы тронула мимолетная улыбка. — Я — нет. А вот Нарческа объявила, что, по ее мнению, я выполнил условие и теперь она считает меня своим мужем. Не думаю, что это понравилось ее матери, но Пиоттр не стал с ней спорить. Чейд попытался объяснить Эллиане, что я должен принести ей необходимые клятвы в моем «материнском доме», но она не пожелала его слушать. Она его спросила: «Какой мужчина осмелится противиться воле женщины, когда она выбирает его в супруги? » — Жаль, что я не слышал его ответа, — заметил я. — Он сказал: «Вы правы, леди, я этого не знаю. Но моя королева желает, чтобы, прежде чем лечь в постель с ее сыном, вы предстали перед ней и ее двором и во всеуслышание объявили, что считаете его достойным стать вашим супругом». — И Эллиана согласилась? — Без особого удовольствия. — Принцу явно льстило нетерпение его будущей невесты. — Но Чейд заставил меня дать слово, что я буду вести себя сдержанно. Должен сказать, что Эллиана не облегчает мне задачу. Ну вот. И теперь мы поплывем на разных кораблях. Чейд выбрал корабль клана кабана, и, мы думаем, Олух тоже, потому что островитяне преклоняются перед его Руками Эды. Итак, что ты выбираешь? Давай с нами, на корабле клана медведя. Там же будут и Свифт с Барричем. — Я не поплыву ни на том, ни на другом. Но я рад, что ты будешь на корабле клана медведя вместе со Свифтом. Ему будет легче в окружении друзей. — В каком смысле — ни на том, ни на другом, Фитц? Пришла пора объявить о моем решении. — Я остаюсь, Дьютифул. Я должен вернуться и найти тело Шута. Он задумался на мгновение, а потом, принимая и понимая, что я должен это сделать, сказал: — Разумеется, я останусь с тобой. Кроме того, тебе понадобятся люди, чтобы прорыть новый туннель из драконьей ямы. Меня тронуло, что он не стал меня отговаривать и был готов пожертвовать собственными интересами ради меня. — Нет. Ты плыви. Ты должен потребовать руку Нарчески и создать союз. Мне никто не нужен. Я надеюсь спуститься в туннель там, где вышел Риддл со своей компанией. — Это пустая затея, Фитц. Ты никогда не найдешь вход. Я тоже внимательно слушал Риддла и его доклад. Я улыбнулся его словам. — Думаю, я найду вход. Я могу быть очень упрямым. Оставьте мне еду и запасную одежду. Возможно, мне придется задержаться здесь. На лице принца отразились сомнения. — Лорд Фитц Чивэл, прошу меня простить за эти слова, но... ты подвергаешь опасности свою жизнь, причем без всякого смысла. Лорду Голдену уже все равно. Шансов, что ты найдешь вход, ничтожно мало. Не говоря уже о его теле. Не думаю, что я поступлю мудро, позволив тебе остаться. Я проигнорировал его последние слова. — Существует еще одно соображение. Впереди вас ждет множество трудностей и неприятных проблем. Сейчас совсем не время для того, чтобы лорд Фитц Чивэл восстал из мертвых. Полагаю, будет разумно, если ты встретишься со своей группой Уита и объяснишь им, что они должны молчать обо мне. С Лонгвиком я уже поговорил. Не думаю, что стоит беспокоиться по поводу Риддла. А остальные мертвы. — Но... островитяне знают, кто ты такой. Они слышали, как мы звали тебя этим именем. — Оно для них ничего не значит. Они не вспомнят мое настоящее имя, я же не знаю имени Медведя и Орла. Я для них буду сумасшедшим, оставшимся на острове. Дьютифул в отчаянии развел руки в стороны. — Мы снова вернулись к тому, что ты остаешься на острове. На сколько? Пока не умрешь с голода? Или пока не поймешь, что твое предприятие не менее бессмысленно, чем было мое? Я задумался над его словами. — Дай мне две недели, — попросил я. — Через две недели пришли за мной корабль. Если за это время я не справлюсь, то сдамся и вернусь домой. — Не нравится мне все это, — проворчал он, и я решил, что он начнет выдвигать новые возражения, однако Дьютифул сказал: — Ладно, две недели. И я не стану ждать от тебя новостей. Так что не пытайся связаться со мной при помощи Скилла, чтобы попросить отсрочки. Через две недели сюда приплывет корабль, чтобы забрать тебя домой. И ты на него сядешь вне зависимости от того, чем все закончится. А теперь давай-ка поспешим, пока они не погрузили все наши вещи на корабли. Однако оказалось, что он зря боялся. Команды кораблей носили на берег все лишнее, чтобы на них могли поместиться люди. Чейд ворчал и ругал меня за упрямство, но в конце концов ему пришлось сдаться, главным образом потому, что я твердо стоял на своем, а все остальные спешили отправиться в путь, пока не начался отлив. Я испытал странное чувство, стоя на берегу и глядя на удаляющийся корабль. Позади меня на песке было сложено все, что не поместилось на корабли. У меня оказалось гораздо больше палаток и саней, чем требовалось одному человеку, и вполне достаточный, хотя и не слишком разнообразный запас провизии. Пока корабли не скрылись из виду, я выбрал все, что могло мне пригодиться, и сложил в свой потрепанный заплечный мешок. Я прихватил смену одежды, еду и перья, которые нашел на берегу Других. Лонгвик оставил мне вполне приличный меч — мне кажется, он принадлежал Чарри — и свой собственный кинжал. Еще я взял палатку и постель Шута, а также его котелки, потому что они принадлежали ему, а также были самыми удобными и легкими. Чейд, к моему удивлению, оставил мне маленький бочонок своей гремучей смеси. Как будто я стану добровольно использовать ее еще раз! У меня до сих пор не до конца восстановился слух. Но уже собираясь отправляться в путь, я все-таки положил в свой заплечный мешок небольшой горшочек с порошком. Когда спустилась ночь, я развел большой костер. Плавника на берегу было не так чтобы очень много, но костер предназначался для меня одного, и я решил немного себя побаловать. Я ожидал, что на меня снизойдут мир и покой, которые всегда омывали мою душу, когда я оказывался в полном одиночестве. Даже в самые мрачные времена уединение и дикая природа служили мне утешением. Но только не сегодня. Тревожный гул лежащего под водой дракона напоминал о Бледной Женщине. Мне ужасно хотелось сделать что-нибудь, чтобы он смолк, но я понимал, что это не в моих силах. Я сделал себе большой котелок каши и легкомысленно сдобрил ее ячменным сахаром, который оставил мне Дьютифул. В тот момент, когда я положил в рот первую ложку, я услышал у себя за спиной шаги. Чуть не подавившись, я вскочил на ноги и выхватил меч. В следующее мгновение в круг света вышел Олух, который смущенно улыбался. — Я есть хочу. — Что ты здесь делаешь? Ты же должен плыть на корабле в Зилиг. — Нет. Не хочу больше никаких кораблей. А мне можно поесть? — Как тебе удалось остаться? Чейд знает? А Дьютифул? Олух, это невозможно! Мне нужно сделать кое-что очень важное. Я не могу сейчас за тобой присматривать. — Они еще не знают. И я сам могу за собой присматривать, — обиженно проворчал он. В доказательство того, что он способен сам о себе позаботиться, Олух подошел к куче вещей, сваленных неподалеку, покопался в них и достал миску. Я сидел, глядя в огонь и проклиная судьбу, которая снова перехитрила меня. Олух вернулся к костру и сел на камень напротив меня. Положив себе в миску щедрую порцию каши, он заявил: — Остаться было совсем легко. Я пошел с Чейдом, с Чейдом для принца. И с принцем, с принцем для Чейда. Они мне поверили и ушли на свои корабли. — И никто не заметил, что тебя нет? — скептически спросил я. — Остальным я сказал: «Вы меня не видите, не видите, не видите». Было легко. И он принялся есть, очень довольный собой. Олух явно гордился своей сообразительностью. Проглотив полную ложку, он вдруг спросил меня: — А тебе как удалось их обмануть? — Я никого не обманывал. Мне нужно кое-что здесь сделать, и поэтому я остался. Они вернутся за мной через две недели. — Я обхватил голову руками. — Олух, ты меня ужасно подвел. Я знаю, ты не специально, но все равно это очень плохо. Ну и как мне теперь поступить? Кстати, а как ты собирался отсюда выбираться? Он пожал плечами и ответил с набитым ртом. — Я не хотел садиться на корабль. И все. А ты что собираешься делать? — Я собирался вернуться назад, туда, где много льда. И убить Бледную Женщину, если мне удастся ее найти. А еще забрать оттуда тело лорда Голдена, если мне удастся его найти. — Ладно. Мы справимся. — Олух потянулся вперед и заглянул в котелок. — Ты будешь это есть? — Пожалуй, нет. Я расстался с аппетитом и мыслями о мире и покое. Наблюдая за тем, как Олух ест, я раздумывал, что же мне делать. Выбор был невелик. Я не мог оставить его на берегу и отправиться за Бледной Женщиной. Это было бы все равно что бросить маленького ребенка, предоставив ему самому о себе заботиться. Я мог остаться с ним, дождаться корабля, который Дьютифул пришлет за мной через две недели, отправить Олуха в Зилиг и потом заняться своими делами. К этому времени здесь наступит осень, начнутся сильные снегопады, и я не смогу найти вход в царство Бледной Женщины. Или взять его с собой, медленно тащиться вперед, теряя драгоценное время и подвергая его опасности. И впустить в потаенные уголки моего сердца. Я не хотел, чтобы он видел, как я найду тело Шута. Это я должен был сделать в одиночестве. Но Олух от меня полностью зависел, и я вдруг вспомнил лицо Баррича, когда меня передали на его попечение. Теперь пришла моя очередь. Я молча наблюдал за тем, как он вылизывает миску, а потом ложку. — Олух, будет очень трудно. И снова холодно. Нам придется рано вставать и идти очень быстро. Мы почти не будем разводить огонь, и еды у нас не слишком много. Ты уверен, что хочешь этого? Не знаю, почему я предложил ему выбор. Олух пожал плечами. — Лучше, чем плыть на лодке. — Но когда за мной приплывет корабль, я уеду с острова. — Не-е-е-е, — протянул он. — Для меня больше никаких кораблей. А мы будем спать в красивенькой палатке? — Мы должны сообщить принцу и Чейду, где ты. Олух нахмурился, и на мгновение мне показалось, что он постарается помешать мне, но в конце концов мы связались с ними, он мне помогал и страшно радовался шутке, которую с ними сыграл. Я почувствовал их возмущение и сочувствие ко мне, но ни тот, ни другой не предложили повернуть корабли, чтобы взять его на борт. Впрочем, они и не могли повернуть назад, поскольку Хетгард не примет никаких объяснений, если принц или Нарческа не приплывут в Зилиг. У них не было выбора. Чейд мрачно предложил отправить за нами корабль, как только они прибудут в Зилиг, но я сказал, чтобы они подождали, и мы с ними свяжемся, когда будем готовы покинуть остров. Не на лодке, — сердито заявил Олух. Я не сомневался, что, когда он увидит, что я не останусь, он последует за мной. К тому времени он, скорее всего, будет измучен и ему надоест сражаться с трудностями. Вряд ли он захочет жить на острове в полном одиночестве. По мере того как приближался рассвет, я пришел к выводу, что до определенной степени для меня даже хорошо, что он остался. Когда я устраивался в палатке Шута, я подумал, что Олух выглядит в ней совсем не к месту, как корова на праздничном балу в честь Праздника Урожая. Однако если бы его не было, я погрузился бы в печальные размышления о своих потерях. А так, он меня раздражал и отвлекал от дел, но и скрашивал одиночество. Мне придется о нем заботиться и будет некогда лелеять свою боль. Я сделал для Олуха что-то вроде заплечного мешка, куда мы убрали припасы, которые он должен был нести. Я положил туда в основном теплую одежду и еду, зная, что он ни за что на свете ее не бросит. Но, укладываясь спать, я с ужасом думал о предстоящем дне и тяжелом путешествии вместе с ним. — Ты собираешься спать? — спросил Олух, когда я натянул на голову одеяло. — Да. — Мне нравится эта палатка. Она красивенькая. — Да. — Она похожа на наш фургон, когда я был маленький, Моя мама умела все делать красивым и разноцветным, яркие ленточки и бусы. Я молчал, надеясь, что он заснет. — Неттл тоже любит красивое. Неттл. Мне стало нехорошо. Я отправил ее в очень опасное путешествие и чуть не потерял. И с тех пор ни разу даже не попытался с ней поговорить. Я стыдился того, что рисковал жизнью своей дочери и что не я ее спас. Мне не хватало смелости сообщить ей, что ее отец умирает, и почему-то казалось, что это моя вина. Если бы я не поплыл на остров, помчался бы за мной Баррич? Встал бы на пути каменного дракона? Я мог с оружием в руках бросить вызов и попытаться убить Бледную Женщину, но боялся поговорить с собственной дочерью, которой причинил зло. — Она в порядке? — мрачно спросил я. — Чуть-чуть. Я покажу ей сегодня ночью нашу палатку, можно? Она ей понравится. — Наверное. — Я поколебался, но все-таки решился сделать еще один шаг. — Она по-прежнему боится спать? — Нет. Да. Со мной — нет. Я пообещал, что больше не позволю ей свалиться в ту страшную яму. Что буду присматривать за ней и охранять. Я засыпаю первым, она появляется потом. Он говорил так, словно они встречались в таверне, как будто сон — это комната в городе или деревня у дороги. Когда он снова нарушил молчание, я попытался понять, что значат для него эти простые слова. — Ладно, мне пора спать. Неттл ждет, когда я за ней приду. — Олух, скажи ей... нет. Я рад, рад, что ты с ней рядом. Он оперся на толстый локоть и с самым серьезным видом проговорил: — Все будет хорошо, Том. Она снова найдет свою музыку. Я ей помогу. — Он сонно вздохнул и добавил: — У нее появилась подружка. — Правда? — Да. Сайдел. Она приехала издалека, и ей ужасно одиноко. Она много плачет, и у нее нет хорошей одежды. Она дружит с Неттл. Он рассказал мне гораздо больше, чем я хотел знать. Моя дочь боится спать, она несчастлива и одинока и подружилась с девушкой, от которой отказались родители-Полукровки. Неожиданно меня посетила уверенность, что и у Неда дела идут примерно так же, как у Неттл. Настроение у меня испортилось окончательно. Я попытался утешить себя тем, что Кетриккен забрала Сайдел из дома и спасла от незаслуженного одиночества. Но получалось у меня неважно. Крошечная масляная лампа Шута мигнула в последний раз и погасла. Темнота, точнее то, что в этих местах называется летней ночью, накрыла нас своим крылом. Я лежал, стараясь не шевелиться и прислушиваясь к дыханию Олуха, плеску волн, набегавших на берег, и ворчанию каменного дракона под водой. Я закрыл глаза, но боялся уснуть, опасаясь встретиться с Неттл и одновременно того, что я ее не увижу. В конце концов у меня возникло ощущение, что сон — это далекое место, куда я забыл дорогу. Однако, судя по всему, я все-таки заснул, потому что, когда я открыл глаза, сквозь разноцветную палатку Шута внутрь лился утренний свет. Я проспал дольше, чем собирался, Олух и подавно еще не проснулся. Я вышел наружу и принес из ледяного ручейка воды, чтобы нагреть ее и помыться. Олух встал, только когда почувствовал запах каши. Он вышел наружу, с веселым видом потянулся и сообщил, что ночью они с Неттл охотились на бабочек, она сделала ему из них шляпу, а потом улетела, прежде чем он проснулся. Его простодушное веселье подняло мне настроение, хотя и резко контрастировало с моими планами. Я попытался поторопить Олуха, но особого успеха не добился. Он медленно прогуливался по берегу, пока я складывал палатку и убирал ее в свой заплечный мешок. Мне пришлось потратить немало сил, чтобы убедить его взять другой мешок и идти за мной. А затем мы отправились в ту сторону, откуда появились Риддл и его товарищи. Мне было известно, что они шли по берегу два дня. Я рассчитывал, что, если я пройду примерно столько же, а потом отыщу место, где они спустились на берег, мне удастся найти щель в скалах, ведущую в царство Бледной Женщины. Однако я не учел, что со мной будет Олух. Сначала он весело шагал за мной по берегу, исследовал лужи, плавник, перья и водоросли, которые попадались нам по пути. Естественно, он промочил ноги, начал жаловаться, а потом заявил, что хочет есть. Я знал, что так будет, и положил в карман немного сухарей и соленой рыбы. Он рассчитывал совсем на другой обед, но когда я объяснил, что пойду дальше вне зависимости от того, что он будет делать, он взял из моих рук еду и принялся с мрачным видом жевать. Свежей воды у нас было достаточно, тут и там берег прорезали маленькие ручейки, которые кое-где стекали вниз по каменистым склонам. Я внимательно следил за приливом, потому что мне совсем не хотелось оказаться в таком месте, откуда нам будет не спастись от наступающего моря. Но прилив был не слишком сильным, и мне даже удалось обнаружить следы в том месте, где он отступал назад. Я обрадовался: значит, мы выбрали правильное направление, и мы медленно двинулись дальше. Когда стемнело, мы собрали немного плавника, поставили палатку подальше от линии прибоя и развели костер. Если бы у меня не было так тяжело на сердце, я бы сказал, что вечер выдался прекрасный. Из-за туч выглянула луна, Олух достал свой свисток и принялся наигрывать. А я впервые смог полностью отдаться на волю его музыки — той, что была наполнена Скиллом, и другой, совсем простой мелодии. Его музыка Скилла состояла из несмолкающего воя ветра, голосов морских птиц и плеска волн, лижущих берег. А мелодия, которую он наигрывал на свистке, возникала в ней, словно яркая нить на рисунке гобелена. Если бы не Скилл, это были бы раздражающе разрозненные ноты. Мы поели супа из сушеной рыбы со свежими водорослями, которые я собрал на берегу, и сухарями. Оказалось очень сытно, хотя, пожалуй, это было единственным достоинством нашего ужина. Олух все съел только потому, что ужасно проголодался. — Жалко, что у нас нет пирожных с кухни, — печально проговорил он, когда я принялся песком оттирать котелок. — Ну, ты не получишь ничего вкусного, пока не вернешься в Баккип. На корабле. — Нет. Никаких кораблей. — Олух, по-другому нам туда не попасть. — Если мы будем идти, идти, идти, мы туда придем. — Нет, Олух. Аслевджал — это остров. Он со всех сторон окружен водой. Пешком нам домой не добраться. Рано или поздно нам все равно придется сесть на корабль. — Нет. Ну вот, снова. Казалось, он так много всего понимает, но потом вдруг возникало что-то, чего он не мог или не желал принять. Я сдался, мы улеглись спать, и Олух снова погрузился в сон так же легко, как опытный пловец входит в воду. Мне не хватило храбрости заговорить с ним про Неттл, но я спрашивал себя, что она думает о моем отсутствии и думает ли вообще. А потом я закрыл глаза и провалился в сон. Ко второму дню нашего похода Олух отчаянно заскучал. Дважды он отстал от меня так сильно, что я почти скрылся из виду. И всякий раз, тяжело дыша и спотыкаясь на мокром песке, он меня догонял. А потом начинал ворчать и спрашивать, почему нам нужно идти так далеко. Мне же никак не удавалось дать ответ, который ему понравился бы. На самом деле я спешил, твердо зная, что до тех пор, пока не выполню задуманное, мне не будет покоя. Если я пытался представить себе, что Шут умер, или его тело, брошенное внутри ледника, мне становилось так больно, что я едва не терял сознание. Я сказал себе, что поверю в его смерть, только когда собственными глазами увижу тело. Так человек смотрит на свою разлагающуюся ногу и понимает, что придется с нею расстаться. Я спешил навстречу своей боли. Ночь застала нас на узкой полоске берега с нависшими скалами, изукрашенными длинными сосульками. Я решил, что мы сумеем поставить здесь палатку и будем в относительной безопасности, если, конечно, не поднимется ветер, который пригонит воду. У меня даже нашлось время подумать про Неда и о том, удалось ли ему справиться со своей страстной любовью к Сванье или девица окончательно захватила его в плен. Впрочем, мне оставалось лишь надеяться, что он сможет сохранить голову на плечах и не наделает глупостей. Я вздохнул, и тут Олух с сочувствием меня спросил: — У тебя живот болит? — Нет. Не совсем. Я беспокоюсь за Неда. Это мой сын, он остался в Баккипе. — Понятно. — Ему явно было неинтересно. Затем, словно он много об этом думал, Олух проговорил: — Ты всегда где-то в другом месте. Ты никогда не играешь музыку там, где ты есть. Я несколько мгновений смотрел на него, а потом осторожно убрал стены, защищавшие меня от его музыки, которая никогда не смолкала. Впустив ее, я словно впустил ночь, когда сгущаются сумерки и наступает самое лучшее время для охоты. Я расслабился, и меня охватило ликование волка, радующегося настоящему моменту, — почти забытое мной ощущение, которого я уже давно не испытывал. Прежде я чувствовал легкий ветер и присутствие воды, теперь же услышал шепот песка и снега и более громкий голос ледника, уловил соленый запах океана и водорослей на берегу и ледяное дыхание старого снега. Словно распахнулась дверь в далекое прошлое, в старое, почти забытое место. Я посмотрел на Олуха и увидел, что он будто слился с миром вокруг и полностью ему отдался. Он просто сидел и наслаждался ночью, и все у него было прекрасно. Я вдруг понял, что улыбаюсь. — Из тебя получился бы прекрасный волк, — сказал я ему. А когда я уснул, меня нашла Неттл. Мне потребовалось некоторое время, чтобы ее увидеть, потому что она устроилась на самой границе моего сна, и морской ветер играл ее волосами, когда она выглядывала в окно моей детской спальни в Баккипе. Когда в конце концов я на нее посмотрел, она отошла от окна и оказалась рядом со мной на берегу. — Ну, вот мы и встретились. Объяснения и просьбы о прощении рвались наружу, стараясь опередить друг друга, но Неттл села рядом со мной на песок и стала смотреть на воду. Ветер теребил ее волосы, точно волчью шерсть на загривке. Ее спокойствие так сильно контрастировало с бурей, творившейся в моей душе... Я вдруг подумал, что я, наверное, ужасно утомительный тип, который только и делает, что вываливает на других свои горести. Неожиданно я обнаружил, что сижу рядом с ней, аккуратно прикрывая хвостом задние лапы. И тогда я сказал: — Я обещал Ночному Волку рассказать тебе о нем и ничего не рассказал. Молчание повисло между нами, словно тонкая паутина, а потом она проговорила: — Расскажи что-нибудь. И я поведал ей про неуклюжего волчонка, который подпрыгивал высоко в воздух, а потом падал на несчастных мышей, о том, как мы учились доверять друг другу, охотиться и думать, точно единое существо. Она слушала меня, иногда склоняла голову набок и говорила: — Мне кажется, я это помню. Я проснулся, когда первые лучи света разрисовали нашу палатку причудливыми фигурами животных, и на мгновение забыл о переполняющих меня боли и жажде мести. Я видел лишь сияющего синего дракона, который, расправив крылья, парил в небе, а под ним в воде резвились алые и пурпурные змеи. Потом я услышал храп Олуха и вдруг понял, что вода подобралась очень близко к нашей палатке. Плеск волн меня встревожил, и я быстро выглянул наружу, но, к моему облегчению, оказалось, что вода отступает. Самое страшное время, когда море стояло на пороге нашего дома, я проспал. Я вылез из палатки и, потягиваясь, стоял и смотрел на волны, и меня охватило диковинное ощущение мира и покоя. Впереди меня ждала печальная миссия, но мне удалось вернуть ту часть своей жизни, которую, как мне казалось, я испортил навсегда. Я отошел подальше от палатки, чтобы облегчиться, и вдруг понял, что мне нравится ощущение холодного песка под босыми ногами. Но когда я снова повернулся к палатке, прекрасное настроение меня оставило. В песке, в нескольких дюймах от входа в нашу палатку, лежала баночка из-под меда, когда-то принадлежавшая Шуту. Я ее сразу узнал и вспомнил, как она исчезла в мою первую ночь на острове, когда я оставил ее снаружи палатки. Я быстро обыскал полоску берега и оглядел скалы над нами, пытаясь обнаружить присутствие другого человека. Ничего. Тогда я осторожно, словно она могла меня укусить, подошел к баночке в надежде увидеть хоть какие-нибудь признаки того, кто приходил ночью. Но волны смыли все его следы. Черный Человек снова ускользнул от меня. Наконец я осмелел настолько, что взял баночку в руки и открыл крышку, хотя и сам не знал, что ожидал увидеть. Но она была пуста, внутри не осталось даже следов меда. Тогда я отнес ее в палатку и аккуратно положил рядом с другими вещами Шута, одновременно пытаясь понять, что может означать ее появление. Сначала я хотел сообщить о своей находке Чейду и Дьютифулу, но потом решил пока никому ничего не говорить. Мне почти не удалось собрать плавника для костра, и нам с Олухом пришлось удовлетвориться соленой рыбой и холодной водой на завтрак. Припасы, которых с лихвой хватило бы для одного человека, убывали с головокружительной быстротой. Я сделал глубокий вдох и попытался стать волком. Стоит прекрасная погода, еды на день хватит, и мне следует идти дальше и не жаловаться на судьбу. Олух был в прекрасном настроении, пока я не начал складывать палатку, — тогда он принялся ворчать, что я хочу только одного: бесконечно шагать по берегу. Я прикусил язык и не стал ему напоминать, что он добровольно остался на острове и решил идти со мной. Вместо этого я заявил, что мы уже почти пришли. Он обрадовался, потому что я не сказал ему, что собираюсь отыскать следы, оставленные Риддлом и его товарищами, когда они спускались со скал на берег. Я надеялся, что ветер и снег не успели их засыпать. Итак, мы продолжали медленно шагать вперед, и я изо всех сил старался получать удовольствие от прохладного дня и постоянно меняющегося моря, одновременно внимательно поглядывая на высившиеся неподалеку скалы. Однако знак, который я неожиданно увидел, не имел никакого отношения к отряду Риддла. Он был нарисован на скале совсем недавно и мог означать только одно. Дракон, нависший над змеей, а над ними стрела, указывающая вверх. Мне показалось, что тот, кто оставил этот знак, специально выбрал для нас самую легкую дорогу наверх. Но я все равно полез первым и налегке, оставив Олуха ждать на берегу. На вершине скалы, обдуваемой со всех сторон ветром, я увидел узкую полоску голой земли, заросшую жалкой травой и каким-то мхом. Дальше расстилался небольшой луг с сухой травой, поросшими лишайником камнями и жалкими кустиками. Я забрался наверх, держа в зубах кинжал, но меня никто не поджидал — ни друг, ни враг, только холодный ветер, который налетел с ледника. Я вернулся на берег, чтобы поднять наверх сначала наши вещи, а потом Олуха. Он довольно ловко карабкался, хотя ему явно мешали брюшко и маленький рост. Но в конце концов мы оба забрались на вершину скалы. Отдышавшись, Олух проговорил: — Ну, а что теперь? — Не знаю, — ответил я и огляделся по сторонам, решив, что тот, кто оставил нам такие ясные знаки на скале, не бросит нас сейчас. Мне потребовалось всего одно мгновение, чтобы увидеть новый знак. Не думаю, что наш покровитель старался скрыть его от посторонних глаз, просто у него не оказалось под рукой ничего более подходящего. Более или менее ровная линия, выложенная камешками, собранными на берегу, указывала одним концом туда, откуда мы пришли, а другим — куда следовало идти. Я протянул Олуху его заплечный мешок, а затем надел свой. — Пошли, — сказал я. — Мы идем вон туда, — показал я ему. Он проследил взглядом за моим пальцем, а затем грустно покачал головой. — Нет. Зачем нам туда идти? Там нет ничего, кроме травы. А дальше снег. У меня не нашлось подходящего объяснения, потому что он был прав. Небольшая поляна, заросшая травой, переходила в засыпанную снегом долину, вдалеке высились ледяные глыбы. За ними я разглядел скалу, изукрашенную сверкающими не солнце кристалликами льда и снега. — Потому что я туда иду, — заявил я и зашагал в сторону скалы, но не слишком быстро. Назад я не оглядывался, но Уит подсказал мне, что Олух неохотно последовал за мной. Тогда я слегка замедлил шаг, чтобы он смог меня нагнать, а когда он оказался рядом, дружелюбно проговорил: — Ну, Олух, думаю, сегодня мы получим ответы по крайней мере на некоторые наши вопросы. — Какие вопросы? — Кто или что такое Черный Человек. — А мне все равно, — упрямо проворчал Олух. — Ну, сегодня хороший день. И я больше не хочу идти по берегу. — И поэтому мы идем туда, где снег? Он был прав, и мы вскоре подошли к границе снежной долины, где я увидел четкие следы Черного Человека. Ничего не объясняя Олуху, я пошел по этим следам, он тащился за мной. Через некоторое время он заявил: — Мы не проверяем палкой снег. Мы можем провалиться. — Пока мы идем по этим следам, думаю, мы в безопасности, — сказал я ему. — До настоящего ледника далеко. Еще до наступления вечера мы прошли по обдуваемой ветрами снежной равнине и оказались около высокой скалы, которая, казалось, бросала вызов стихиям. Вся ее поверхность была испещрена толстыми ледяными наростами и глубокими трещинами. Около нее следы поворачивали на запад, и я двинулся дальше по ним. Близилась ночь, и небо заметно посерело, но я упрямо шел вперед, время от времени выдавая Олуху кусочки сушеной рыбы, когда он начинал особенно громко жаловаться на голод. Когда спустились сумерки, я понял, что устал, и даже любопытство не могло заставить меня идти дальше. Наконец мы остановились, и, повернувшись к Олуху, я смущенно проговорил: — Я ошибся. Давай разобьем здесь палатку. Олух высунул язык и сердито надулся. — А зачем? Я огляделся по сторонам, пытаясь придумать, что бы еще ему предложить. — А ты чего хочешь? — Идти туда! — вскричал он и показал рукой куда-то вперед. Я проследил за толстым пальцем и чуть не задохнулся от удивления. Я все время смотрел на следы, стараясь не потерять их, и не поднимал головы. Впереди в скале виднелась широкая трещина с дверью из серого дерева. Остальная часть трещины была заделана камнями. Из слегка приоткрытой двери наружу лился свет. Значит, внутри кто-то есть, подумал я. Мы прибавили шагу, прошли немного вперед по следу, который вдруг вернулся назад и начал подниматься по крутому склону скалы. Назвать это тропинкой было бы слишком — нам пришлось идти друг за другом, при этом наши заплечные мешки то и дело ударялись о каменистую стену. Однако я сразу понял, что тропинкой часто пользуются и время от времени чистят ее от камней и кусков льда. У меня сложилось впечатление, что это делали совсем недавно. Несмотря на то что кто-то явно ждал нас в гости, я с некоторым сомнением остановился около двери, когда мы наконец до нее добрались. Она была сделана из кусков дерева, найденного на берегу, все планки старательно пригнаны и закреплены. Из щели до нас донесся аромат еды и плыли волны тепла. Хотя дверь была открыта, а места перед ней не слишком много, я колебался, не в силах принять решение. А вот Олух, похоже, не испытывал никаких сомнений. Он протиснулся мимо меня и распахнул дверь. — Привет, — радостно крикнул он. — Мы пришли, и мы замерзли. — Прошу вас, входите, — ответил кто-то низким приятным голосом. Акцент показался мне немного необычным, а голос прозвучал хрипло, словно человек не слишком часто им пользовался, но приглашение было явно искренним. Олух не колебался ни минуты, прежде чем войти внутрь. Я последовал за ним, но гораздо осторожнее. После темноты огонь, пылавший в каменном очаге, показался мне ослепительным, и я смог различить лишь очертания человека, сидящего в деревянном кресле. Затем Черный Человек медленно встал, и Олух тихонько вскрикнул. Впрочем, он довольно быстро пришел в себя и даже вспомнил о хороших манерах, чем несказанно меня удивил. — Добрый вечер, дедушка, — сказал он. Черный Человек улыбнулся, обнажив пожелтевшие от возраста зубы. На черном лице змеились морщины — вокруг губ и черных как уголь, но сияющих глаз. Он заговорил, и я понял, что это язык островитян, только приправленный сильным акцентом. — Я уже потерял счет времени, которое здесь провел. Но я точно знаю одно: впервые сюда пришел человек, который назвал меня дедушкой. Я заметил, что он встал с кресла без видимого усилия, и спина у него была очень прямой, однако годы брали свое, и двигался он с осторожным изяществом человека, оберегающего свое тело от ненужных потрясений. Черный Человек жестом показал на маленький столик. — Ко мне редко захаживают гости, но я готов предложить вам мое гостеприимство, несмотря на то что живу я очень скромно. Прошу вас, я приготовил ужин. Входите. Олух снова без малейших колебаний сбросил на пол заплечный мешок. — Мы вас благодарим, — проговорил я и, сняв свой собственный мешок, положил нашу поклажу в сторонке. К этому времени мои глаза уже привыкли к свету, и я огляделся. Не знаю, как было бы правильнее назвать дом Черного Человека — пещерой или большой трещиной в скале. Потолка я разглядеть не сумел и решил, что дым поднимается вверх, но не выходит наружу. Простая мебель показалась мне добротной, сделанной с умением и старательностью человека, у которого полно времени, чтобы освоить и применить на деле любое ремесло. В углу я заметил кровать, полку с припасами, вязаный коврик, бочонок и ведро с водой. Кое-что из вещей, похоже, было подобрано на берегу, остальные вели свое происхождение от скудных даров местной природы. И все это говорило о том, что Черный Человек провел здесь немало времени. Сам он оказался примерно одного со мной роста и невероятно черным. Глядя на него, я почему-то подумал о Шуте, который когда-то был настолько же удивительно белым. Черный Человек не стал спрашивать наши имена и не назвал себя, но сразу принялся разливать суп в три каменные миски, гревшиеся у огня. Сначала он говорил очень мало. Мы использовали язык островитян, хотя для нас он был чужим. Олух объяснялся на языке Шести Герцогств, но Черный Человек каким-то непостижимым образом его понимал. Стол оказался низким, и мы сидели на подушках, набитых травой и покрытых ковриками из плетеного тростника. Ложки были сделаны из гладко отполированной кости. Я обнаружил, что суп сварен из свежей рыбы и кореньев и заправлен небольшим количеством зелени. После стольких дней на сушеной рыбе и консервах он показался мне восхитительным. Лепешка, которую Черный Человек положил на стол перед нами, удивила меня, и он ухмыльнулся, заметив мой изумленный взгляд. — Из ее кладовки в мою, — пояснил он совершенно спокойно. — Я брал то, что мне требовалось. Иногда даже больше. — Он вздохнул. — Но теперь все кончено. Моя жизнь станет проще. А твоя, думаю, одинокой. Неожиданно мне показалось, что мы с ним уже давно разговариваем и оба знаем — не произнося этого вслух — почему нас свела судьба. Поэтому я просто сказал: — Я должен за ним вернуться. Он ненавидел холод. Я не могу оставить там его тело. А еще я хочу убедиться, что все доведено до конца. Что она мертва. Он серьезно кивнул, словно соглашаясь с неизбежным. — Таков твой путь, и ты должен его пройти. — Значит, ты мне поможешь? Он покачал головой без сожаления, но твердо. — Твой путь, — повторил он. — Путь Изменяющего — это только твой путь. Когда он так меня назвал, по спине у меня пробежал холодок. Однако я решил не отступать. — Но я не знаю дороги в ее царство. Тебе же она известна, потому что я видел тебя там. Не мог бы ты хотя бы показать мне путь? — Дорога к ней сама тебя найдет, — заверил он меня и улыбнулся. — Она не сможет спрятаться даже в темноте. Олух поднял пустую миску. — Это было вкусно. — Еще хочешь? — Пожалуйста! — вскричал Олух и довольно засопел, когда Черный Человек снова наполнил его миску. Вторую порцию он ел гораздо медленнее. Черный Человек молча поднялся и повесил над огнем помятый старый чайник. Затем подбросил в очаг плавника, и я молча наблюдал за тем, как дерево вспыхнуло разноцветным пламенем. Черный Человек подошел к полке и задумчиво посмотрел на три маленькие деревянные коробочки, которые там стояли. Тогда я быстро встал и подошел к своему мешку. — Прошу тебя, позволь нам внести свою лепту в наш ужин. У меня есть чайные травы. Когда он ко мне повернулся, я увидел, что правильно понял его намерения. На лице у него появилось выражение человека, которому предложили драгоценности или золото. Не колеблясь, я открыл один из маленьких мешочков Шута и протянул Черному Человеку. Он понюхал содержимое, закрыл глаза и расплылся в счастливой улыбке. — У тебя щедрая душа! — воскликнул он. — Здесь живет память о цветах. Только ароматы способны вернуть воспоминания. — Оставь все себе, — предложил я, и он радостно заулыбался, а в черных глазах заплясали искорки. Очень осторожно, стараясь не просыпать ни крошки, Черный Человек приготовил чай. Сначала он размельчил траву, а потом высыпал ее в чайник и плотно закрыл крышкой. Когда чай заварился, он приподнял крышку, и нас окутал восхитительный аромат. А Черный Человек громко рассмеялся, не в силах сдержать удовольствие, и мы засмеялись вслед за ним — как взрослые, счастливые радостью ребенка. В нем была такая непосредственность, что все мои заботы и страхи отступили. Черный Человек разлил чай, и мы пили его маленькими глотками, наслаждаясь сладким цветочным вкусом. Когда наши чашки опустели, Олух отчаянно зевал, и я вдруг почувствовал, что тоже страшно устал. — Место для сна, — объявил хозяин пещеры и показал Олуху на свою кровать. — Не стоит, — вмешался я, — у нас есть постели. Тебе не нужно уступать нам свою, — заверил я его, но он похлопал Олуха по плечу и снова показал на кровать. — Тебе будет удобно. Здесь безопасно, и тебе приснятся приятные сны. Отдыхай. Олуха не пришлось уговаривать, он уже снял сапоги и уселся на кровать, которая тут же под ним заскрипела. Потом он влез под одеяло и закрыл глаза. Думаю, он заснул в тот же миг, как его голова коснулась подушки. Я начал раскладывать свою постель около огня. Кое-что из моих припасов принадлежало Шуту и было сделано Элдерлингами, и старик внимательно разглядывал тонкую ткань, осторожно, с грустным выражением на лице, поглаживая ее руками. — Ты так добр, так добр, — сказал он наконец. Потом посмотрел на меня печально и добавил: — Твой путь ждет тебя. Да будет судьба к тебе благосклонна, а ночь добра. Затем он поклонился, и я понял, что он со мной прощается. Я с удивлением посмотрел на дверь. Когда я снова повернулся к нему, он кивнул мне. — Я постою на страже, — сказал он и махнул рукой в сторону Олуха. Я же продолжал смотреть на него, не понимая, что происходит. Черный Человек вздохнул, и я увидел, что он пытается найти слова, которые будут мне понятны. Затем он прикоснулся ладонями к своим щекам и протянул ко мне руки. — Когда-то я был Белым. Я был Пророком. — Он улыбнулся, увидев удивление в моих глазах, а потом в его взгляде появилась грусть. — Я потерпел поражение. Я пришел сюда с древними. Мы были последними и знали это. Все остальные города опустели и умерли. Но я видел, что у нас еще есть шанс, крошечный, но все-таки шанс, что все снова будет так, как было. Сначала, когда прилетел дракон, он дал мне надежду. Но его переполняло отчаяние, такое непреодолимое, что оно было равносильно болезни. Он забрался под лед. Я пытался. Я пришел к нему, умолял его, я... убеждал. Но он отвернулся от меня, он искал смерти. И мне ничего не осталось. Никакой надежды. Только ждать. Прошло много времени, и ничего не происходило. Я ничего не видел. Будущее было окутано мраком, и никаких шансов. Черный Человек соединил ладони и посмотрел на меня сквозь щель между ними, словно хотел показать, как мало он видел. Затем он снова взглянул на меня, и мне показалось, что мое удивление его разочаровало. Тогда он покачал головой и с видимым усилием продолжал: — Мне осталось только одно видение. Едва уловимый проблеск... нет, не слишком ясное представление о том, что могло бы быть. Ничего определенного, но все-таки надежда. В мир мог прийти другой Белый Пророк. С другим Изменяющим. — Он протянул ко мне руку. — Возможно, у нас мог появиться крошечный шанс. Совсем крошечный и маловероятный. Но он был. Он внимательно на меня посмотрел. Я заставил себя кивнуть, хотя не был до конца уверен, что правильно его понимаю. Он — Белый Пророк, который потерпел поражение? Однако он предвидел, что мы с Шутом приплывем на остров? Казалось, мой кивок его успокоил. — Появилась она. Сначала я подумал: «Я дождался!» Ведь она привела с собой Изменяющего. Она сказала, что ищет дракона. И я, глупец, показал ей дорогу к нему. А потом предательство. Она хотела убить Айсфира. Меня охватил гнев, но она была сильнее. Она прогнала меня, и мне пришлось бежать, выбрав дорогу, по которой она не могла последовать за мной. Она решила, что я умер, и захватила все. Но я вернулся и поселился здесь. В эту часть острова ее люди не приходят. Однако я жил и знал, что она не настоящий Пророк. И мне хотелось изгнать ее отсюда. Но нести изменения — не моя роль. А моя Изменяющая... Его голос неожиданно стал еще более хриплым, и он продолжал с трудом: — Она умерла. Много лет назад. Как же трудно себе представить, что смерть продолжается гораздо дольше, чем жизнь. Так что остался только я. Но я не мог внести необходимые изменения. Я мог только ждать. И снова я ждал. И надеялся. А потом увидел его, он был золотым, а не белым. Я удивился. Затем следом за ним появился ты. Я узнал тебя, когда ты оставил для меня дар. Мое сердце... — Он прикоснулся к груди и тут же вскинул руки вверх. И улыбнулся. — Мне очень хотелось вам помочь. Но я не могу быть Изменяющим. Я вообще очень мало могу, иначе все рухнет. Ты понимаешь? — Мне кажется, понимаю, — осторожно ответил я. — Тебе не позволено быть тем, кто изменяет течение жизни. Ты был Белым Пророком своего времени, а не Изменяющим. — Да, именно! — Он улыбнулся мне. — А это не мое время. Оно твое, чтобы ты стал Изменяющим, и его, чтобы увидеть путь и направить тебя по нему. Ты на него ступил. А он заплатил за это. Черный Человек замолчал, но не потому, что его охватила печаль, а признавая то, что мы сделали. Я опустил голову. Он погладил меня по плечу, и я посмотрел на него. В его улыбке была заключена мудрость веков. — И мы пойдем дальше, — заверил он меня. — В новую жизнь! По новым дорогам, которых никто не видел. Ни я, ни она — та, что обманула меня, — не видели этого пути. Только твой Пророк сумел его разглядеть! Дорогу, на которую мы ступим после возрождения драконов. — Неожиданно он тяжело вздохнул. — Тебе пришлось заплатить высокую цену, но ты ее заплатил. Иди. Найди то, что от него осталось. Бросить его там... — Старик покачал головой. — Этого не должно быть. — Он снова махнул рукой. — Иди, Изменяющий. Даже сейчас я не осмеливаюсь стать тем, кто меняет порядок вещей. Пока ты жив, это твоя роль. А теперь иди. — Он показал рукой на мой заплечный мешок, а потом на дверь. И улыбнулся. Затем, не говоря больше ни слова, он опустился на постель Шута и растянулся на ней около огня. Я никак не мог решить, что же мне делать. Я устал, а Черный Человек создал в маленькой пещере такой уютный теплый островок, какой легко мог бы создать вокруг себя Шут. Но, с другой стороны, именно здесь мне вдруг снова отчаянно захотелось завершить все свои дела. Я пожалел, что не смог предупредить Олуха о том, что уйду. Однако я почему-то был уверен, что он не испугается, когда проснется и обнаружит, что меня нет. Значит, придется его оставить. Я надел еще холодный плащ и снова взял в руки заплечный мешок. Потом я окинул взглядом маленькое жилище Черного Человека, и перед моим мысленным взором встали роскошные палаты, где царила Бледная Женщина. В следующее мгновение у меня сжалось сердце, когда я представил себе своего друга в ее ледяном дворце. Я тихо вышел в серую ночь и плотно прикрыл за собой дверь.