Развилка Судьбы Шута

ПРАЗДНИК УРОЖАЯ По вашей просьбе я отправляю гонца, чтобы он сообщил вам, что сине-зеленую драконицу Тинталью и черного дракона Айсфира недавно видели. Они пребывали в полном здравии и не страдали от отсутствия аппетита. Мы передали им, что вы тревожитесь о них и о юных драконах, оставленных на вашем попечении. Мы не станем утверждать, что они поняли ваше нетерпение, — впрочем, вы и сами это знаете. Они настолько поглощены друг другом, что не слишком заинтересованы в разговорах с людьми. Послание королевы Кетриккен Совету торговцев Бингтауна. Вечер застал меня на хорошо знакомом посту за стеной. Для разнообразия я шпионил ради собственного удовольствия, а не по указанию Чейда. До ночи было еще далеко, поэтому рядом стояла корзина с вином, хлебом, яблоками, сыром и колбасой. Неподалеку устроился хорек. Я приник к глазку и наблюдал за придворными Шести Герцогств и гостями с Внешних островов. Сегодня никто не пытался соблюдать формальности. Торжественные церемонии будут завтра. Столы ломились от яств, но посреди зала было оставлено место для танцев. Прекрасный шанс для юных менестрелей, жонглеров и кукольников показать свое мастерство. В зале сразу же воцарилась веселая суета, все увлеченно обсуждали завтрашний праздник. Простонародье и аристократы смешались во дворе и залах замка. Вероятно, я мог бы совершенно спокойно присоединиться к ним, но мое сердце к этому не лежало. Я верил обещанию Шута не делать глупостей, но все равно беспокоился. Или, может, мне просто его не хватало. Будь он тут, со мной, мне было бы с кем разделить веселье. Мне казалось, что, если я выйду в зал, то еще острее почувствую его отсутствие. Поэтому я спрятался, чтобы наблюдать за другими, и все равно получал удовольствие, глядя на их радость. Я занял свой пост довольно рано, чтобы послушать пение Неда. Он пел для детей, собравшихся пораньше, прежде чем их отошлют спать. Нед выбрал две простенькие песенки: одну про человека, который охотился на луну, а другую о женщине, посадившей чашку, чтобы выросло вино, и вилку, чтобы выросло мясо. Он всегда смеялся, когда Старлинг пела эти песенки, веселилась его аудитория и сейчас. Нед получал огромное удовольствие от выступления, да и его наставник казался довольным. Я вздохнул. Мой мальчик уходит с менестрелями. Я и представить себе не мог, что так будет. Я также видел Свифта с коротко остриженными в знак траура волосами. Мальчик заметно повзрослел со времени нашей последней встречи, но не внешне, а в том, как он себя держал. Он следовал за Уэбом, и я радовался, что рядом с ним замечательный учитель. Мои глаза округлились, когда среди танцующих я заметил лорда Сивила. Он кружился вместе с девушкой, в которой я с ужасом узнал Неттл. Я сидел, жевал и продолжал наблюдать за танцующими парами. Принц Дьютифул подвел к Сивилу леди Сайдел, а сам пригласил Неттл. Принц, как мне показалось, выглядел немного поникшим, несмотря на то, что старался улыбаться. Сомневаюсь, что он хотел танцевать с девушкой друга или с кузиной. Что до Неттл, она танцевала неплохо, но слегка смущалась. Возможно, она еще не до конца выучила все па и боялась сделать ошибку, танцуя с принцем. Ее платье было простым, как и костюм Дьютифула, и я понял, что к их нарядам приложила руку королева Кетриккен. Тогда я поискал взглядом королеву и обнаружил, что она сидит на высоком кресле, наблюдая за праздником. Она выглядела усталой и довольной. Рядом не было Чейда, и мне это показалось странным, но вскоре я обнаружил, что он танцует с женщиной с огненно-рыжими волосами, которая была по меньшей мере втрое младше его. Одного за другим я выискивал в толпе и находил людей, сыгравших важную роль в моей жизни. Старлинг, а ныне леди Фишер, сидела в мягком кресле. Ее муж стоял рядом, заботливо поглядывая на жену. Он сам приносил ей закуски и питье, словно слуги не могли справиться с такой серьезной задачей. Прибыла леди Пейшенс, на ее платье было больше кружев, чем у всех собравшихся здесь женщин, вместе взятых, рядом шествовала Лейси. Они устроились на скамье рядом с ширмой кукольника и тут же принялись шептаться, точно маленькие девочки. Леди Розмари беседовала с двумя кемпра с Внешних островов. Я не сомневался, что ее очаровательная улыбка и высокая грудь помогли собрать немало полезных сведений для лорда Чейда. Аркон Бладблейд в плаще, подбитом лисьим мехом, что-то оживленно обсуждал с герцогиней Бернса. Она вежливо слушала, но я сомневался, что торговые соглашению смогут изменить ее отношение к обитателям Внешних островов. Я узнал трех представителей Хетгарда, они стояли возле столов с угощением и с изумлением следили за кукольным представлением. Мой взгляд вновь отыскал Неттл, которая в одиночестве пробиралась сквозь толпу. К ней приблизился коренастый юноша. По его коротко подстриженным кудрям я узнал Чивэла, старшего сына Баррича. Они стояли и разговаривали, а вокруг кипело веселье. К ним подошла женщина в простом темно-синем платье, которая вела за руку сопротивляющегося мальчика. Я вздрогнул, глядя на короткие волосы Молли, совершенно убежденный, что Баррич никогда бы не одобрил то, как она обошлась со своими локонами. Как ни странно, короткая стрижка молодила ее. Она продолжала держать Хирса за руку, показывая на другого мальчишку. Молли хотела, чтобы Чивэл помог ей отвести их спать. Однако на помощь пришла Неттл, схватила младшего брата в охапку и с ним на руках сделала несколько пируэтов. Мальчишка визжал от восторга — еще бы, ему ведь удалось ускользнуть от матери. Чивэл успокаивающе поднял руку, уговаривая Молли, и она кивнула. В следующее мгновение группа акробатов заслонила от меня семейство. Когда они закончили свое выступление, Молли исчезла. Я продолжал сидеть в темноте. Джилли недоуменно спросил: Колбаса? Я пошарил в корзинке, но обнаружил лишь мясо. Колбасу уже всю прикончил в неравной борьбе Джилли. Я нашел кусочек мяса побольше и предложил ему в качестве угощения, и хорек с довольным видом тут же его схватил. Так прошел мой вечер. Люди, которых я любил, танцевали под музыку, едва доносившуюся до моих ушей. Я отодвинулся от глазка, чтобы дать отдых уставшей спине. Сквозь щель пробивался узкий луч света. Я поймал его ладонью и некоторое время смотрел на него. Метафора всей моей жизни, подумал я и тут же невольно улыбнулся. Моей прежней жизни, поправил я самого себя. Я уже понял, что новая жизнь не будет ни простой, ни легкой, и значительную часть ее я все равно проведу в темноте, скрываясь от чужих глаз. Но теперь в этой темноте я буду не один. Ночь все никак не наступала, а у меня остался еще один, наверное, самый трудный разговор. Олух отошел от столов с угощением, держа в руках сразу несколько пирожных. Его музыка была громкой и радостной, он двигался в такт с ней, не обращая внимания на звуки настоящих инструментов. Дети Молли нашли жонглера, который им нравился. Они стояли перед ним, Неттл держала за руки Хирса и Стеди. Чивэл поднял Джаста. Нимбл и Свифт пристроились рядом с ними. Я заметил неподалеку Уэба. Мои глаза устремились дальше, в толпу, но мне не удалось найти Молли. Я встал, собрался с силами, оставил корзину и подушку хорьку и, ничем не обремененный, зашагал по темным узким коридорам. Я знал, что существует глазок, откуда можно наблюдать за Фиолетовыми покоями. Однако я решил им не пользоваться. Выбравшись из лабиринта потайных ходов в какой-то кладовой, я стряхнул с одежды пыль и паутину и, не поднимая глаз, быстро зашагал по заполненным гостями залам и коридорам Баккипа. Никто не обращал на меня внимания, никто не звал меня по имени, никто не остановил и не спросил, как мои дела. С тем же успехом я мог быть невидимкой. Я поднялся по лестнице наверх. Здесь толпа была заметно реже. А когда я добрался до южного крыла, оказалось, что в тех коридорах и вовсе пусто. Все собрались на нижних этажах. Все, кроме меня, и, быть может, Молли. Я трижды прошел мимо дверей Фиолетовых покоев. На четвертый раз я заставил себя постучать. Стук получился слишком громким и нетерпеливым. Сердце у меня колотилось. Тишина. Затем, когда я решил, что напрасно волновался и никто мне не ответит, послышался спокойный голос Молли: — Кто там? — Это я, — глупо ответил я. И пока я мучительно искал имя, которым следует себя назвать, она показала, что прекрасно знает, кто к ней явился. — Уходи. — Пожалуйста. — Уходи! — Пожалуйста. Я обещал Барричу присмотреть за тобой и детьми. Я обещал ему. Дверь немного приоткрылась. Я увидел, что она смотрит на меня одним глазом. — Забавно. Именно эти слова он говорил, когда начал приносить вещи к моей двери. Он говорил, будто перед твоей смертью обещал тебе позаботиться обо мне. У меня не нашлось ответа, и дверь стала закрываться. Я успел всунуть в щель ногу. — Пожалуйста, пусти меня. Всего на несколько минут. — Убери ногу, иначе я ее сломаю. — Молли явно собиралась выполнить свое обещание. Я решил рискнуть. — Пожалуйста, Молли. Пожалуйста. После стольких лет, разве ты не дашь мне шанса объяснить? Только объяснить. — Объяснять надо было шестнадцать лет назад. Когда это имело значение. — Пожалуйста, впусти меня. Неожиданно она распахнула дверь. — Я хочу услышать от тебя только одно, — сверкая глазами, заявила Молли. — Расскажи мне о последних часах моего мужа. — Хорошо, — ответил я. — Наверное, таков мой долг. — Да, — сказала она, отступая от двери настолько, чтобы я мог протиснуться внутрь. — Таков твой долг — но он на этом не заканчивается. На Молли была ночная рубашка и халат. Она заметно пополнела, из девушки превратившись в женщину. Однако она сохранила привлекательность. В комнате пахло пчелиным воском. Аккуратно сложенное платье лежало на стуле возле кровати. Рядом я заметил низенькую кроватку на колесиках — очевидно, мальчики спали тут же. На столике я увидел гребень и расчески — они оказались там скорее по привычке, чем из необходимости. — Он бы не хотел, чтобы ты срезала волосы, — по глупости сказал я первое, что пришло мне в голову. Молли поднесла руку к голове. — Откуда тебе знать? — возмущенно спросила она. — Когда он в первый раз тебя увидел, задолго до того, как забрал, он сказал про твои волосы: «На ее шкуре есть рыжий цвет». — Да, он мог бы так выразиться, — ответила Молли. — Но он никогда не «забирал» меня у тебя. Мы считали, что ты умер. Ты дал нам понять, что тебя больше нет, и я узнала, что такое отчаяние. У меня не осталось ничего, кроме ребенка, который полностью от меня зависел. И если кто-то кого-то забрал, то это я взяла Баррича. Потому что я его любила. Потому что он хорошо обращался со мной и с Неттл. — Я знаю. — Я рада, что ты знаешь. Присядь и расскажи, как он умер. И я сел на стул, а она устроилась рядом на сундучке с одеждой. Мой рассказ о последних днях Баррича оказался коротким. Меня не покидала мучительная мысль о том, что больше мне не придется говорить с Молли. Но все же я испытал огромное облегчение. Молли должна была знать, как погиб ее муж. Она слушала меня с жадностью, словно каждое мгновение его жизни считала своим по праву. Сначала я не знал, стоит ли рассказывать ей об Уите Баррича, но решил, что не должен ничего скрывать. Вероятно, она уже слышала кое-что и раньше, поскольку не выказала ни малейшего удивления или отвращения. К тому же моя история звучала совсем не так, как поведал бы ее Свифт, поскольку только мне было известно, как сильно Баррич любил своего сына. И главное, перед его смертью они помирились. Говорить с Молли оказалось совсем не то, что рассказывать о гибели Баррича Неттл. Я повторил все его слова, в том числе и то, что он был для нее лучшим мужем, чем мог бы стать я. И что я согласился с ним. Молли расправила плечи и с горечью сказала: — Отлично. Значит, вы все решили за меня. Неужели вам не приходило в голову поинтересоваться моим мнением? Неужели вы не понимали, что решение должна принимать я? Так у меня появилась возможность открыть дверь в прошлое и поведать Молли, что я делал все эти годы, как и где узнал, что она стала женой Баррича. Она не смотрела на меня, пока я рассказывал долгую историю шестнадцати лет. Наконец, когда я замолчал, она сказала: — Я думала, что ты умер. Если бы я знала правду, если бы я знала, что ты... — Я все понимаю. Но я не мог найти безопасного способа послать тебе весточку. А после того, как ты... было уже слишком поздно. Если бы я вернулся, мы бы все чувствовали себя ужасно. Она наклонилась вперед, опираясь подбородком на ладони, и закрыла глаза, по ее щекам текли слезы. — Как же ты все ужасно запутал. Во что превратилась наша жизнь? У меня были сотни разных ответов на ее вопрос. Я мог бы сказать, что не я все запутал, что просто такая нам выпала судьба. Но вдруг понял, что у меня больше не осталось сил. И я решил — пусть так все и останется. — Что ж, прошлого уже не изменить. — О Фитц, — с укоризной сказала она. — Для тебя все было слишком поздно или слишком рано. Когда-нибудь, так ты всегда говорил. Всегда, завтра или после того, как ты выполнишь свой долг перед королем. А женщине нужно сейчас. Мне это было необходимо. Но у нас было так мало таких минут. Мы посидели еще немного в горестном молчании. Потом она тихо сказала: — Скоро Чивэл приведет малышей. Я разрешила им посмотреть кукольное представление. Мне будет трудно объяснить им твое присутствие здесь. — Может, сказать им правду? — глупо спросил я. Я нечасто видел Молли растерянной. — Какую же? — озадаченно спросила она. И я понял, что, если для меня наш разговор имел одно, вполне определенное значение, то для Молли он открывал и другие возможности, например, возможность нашего примирения. Я всегда считал, что женщины мной не слишком интересуются, и находил это вполне справедливым, ведь мне нечего было им предложить. Мои редкие связи лишь укрепляли меня в этом убеждении. Я не оправдал ожиданий Молли, которая искренне любила меня, и она не стала долго горевать обо мне. Я не показался Старлинг достаточно интересным, чтобы навещать меня чаще раза в год. Джинна поспешила отказаться от меня, как только начала опасаться, что из-за меня ее жизнь станет труднее. И я считал, что это вполне закономерно. Я продолжал бы считать так и по сей день, если бы не Шут. Шут, для которого моя любовь долгие годы была недостижимой мечтой, и который, из любви ко мне, готов был довольствоваться моей дружбой, лишь бы не потерять меня. Я не считал, что стою таких жертв, зато Шут считал, что стою. Шут не возлагал на меня невыполнимых обязательств. В постели Шут не смотрел на меня, как строгий экзаменатор, собирающийся поставить оценку за мастерство, он был просто счастлив, что с ним в постели именно я. Его ласки порой граничили с благоговением, которое перерастало в страстное желание, и направлено это желание было лишь на меня, на меня одного. Только с ним я узнал, что значит быть для кого-то самым желанным. Его любовь не требовала, она дарила: близость, понимание, жаркие ласки в постели. И еще то чувство, которое, раз испытав, невозможно забыть — чувство, что тебя любят безгранично и безо всяких условий. Я вдруг очнулся и увидел, что, пока у меня перед глазами проплывали образы Шута, Молли стояла и ждала. Мне стало так стыдно, что я даже покраснел. Но смущение подтолкнула меня к тому, чтобы покончить с неловкой ситуацией немедленно. — Скажем, что Баррич завещал мне позаботиться о тебе и его младших детях. Молли тоже покраснела. — Они могут решить, что ты хочешь занять его место, — уже холодно сказала она, и я понял, что невольно оскорбил ее. Отступать мне было некуда. — Тогда мы им скажем, что это не так. Молли резко отвернулась. — Им нужен отец, — бросила она. Это было как наваждение. Молли откровенно намекает на то, что мы со временем могли бы быть вместе, а все, что я чувствую — это страх и смущение. Страх, что она не подпустит меня к своим сыновьям, и я не выполню предсмертную волю своего приемного отца. Я заговорил снова, почти умоляющим тоном: — Их отец погиб. Но мальчишкам нужно, чтобы рядом был мужчина, старший друг, который сможет их защитить, научит обращаться с мечом, ездить верхом, да мало ли еще что. Я прошу тебя, Молли, дай мне такую возможность. Молли гордо распрямила плечи. Я не видел ее лица, но чувствовал, что она глубоко оскорблена как женщина. Меня охватило чувство беспомощности. Казалось, это моя судьба – приносить страдания тем, кому я хочу помочь. Я молчал, потому что не мог сказать того, что она хотела услышать. Тут Молли обернулась. — Я должна подумать, Фитц, — холодно сказала она. — Я должна быть уверена, что твое присутствие в жизни моих детей будет им во благо. — Молли, я готов сделать все, чтобы им было хорошо, — совершенно искренне сказал я. — Фитц, намерения у тебя всегда были самые лучшие, — голос ее зазвучал устало. — Но мы с тобой знаем, что этого бывает недостаточно. Упрек был справедлив. — Я подумаю, — повторила Молли уже помягче, — и дам тебе знать. — Но если вам понадобится какая угодно помощь… — начал было я, хватаясь за соломинку. — Ты считаешь, что я неспособна сама позаботиться о своих детях? — вскинулась Молли. Я понял, что настаивать бесполезно. Если для Молли что-то становилось делом чести — ее независимости и самостоятельности — то ее было не остановить. Видимо, с годами это не изменилось. И я отступил. — Тогда я буду ждать твоего решения. И я ушел, поклонившись Молли у двери. На сердце у меня было еще тяжелее, чем когда я стоял у ее порога, не решаясь постучать. До нашей встречи я думал, что Молли, возможно, будет упрекать меня, но не будет перечить последней воле Баррича. Только сейчас я до конца понял, какие страдания причинил ей в молодости, если спустя долгие годы, спустя целую жизнь, она не в силах простить меня или хотя бы примириться с моим присутствием. Мне вдруг нестерпимо захотелось все рассказать Шуту и узнать, что он об этом думает. Уже перевалило за полночь. И я, захватив тяжелый плащ с капюшоном, отправился за Шутом. Я спустился по лестнице и вновь оказался посреди толпы. Неожиданно все зашумели еще громче, со всех сторон звучали вопросы, кто-то крикнул: — Корабль! Корабль с Внешних островов! — Но уже слишком поздно, чтобы швартоваться! — С флагом клана нарвала? — Только что прибыл гонец! Я видел, что он нес какое-то послание. Так я оказался в толпе, устремившейся в Большой зал. Я попытался выбраться в коридор, но лишь заработал несколько чувствительных тычков под ребра. Кто-то больно наступил мне на ногу. Я понял, что сопротивляться бесполезно. Гонец действительно добрался до королевы. Прошло еще немного времени, и в зале воцарилась тишина. Сначала прекратили играть музыканты, затем прервали свое представление кукольники. Жонглеры перестали подбрасывать в воздух яркие предметы. Толпа глухо шумела, ожидая новостей, в зал входили все новые и новые люди. Гонец, который еще не отдышался после быстрого бега, стоял возле королевы. В следующее мгновение рядом с Кетриккен появился Чейд, а потом и принц взобрался на помост. Она протянула им свиток, чтобы оба могли его прочитать. Потом подняла его вверх, так что в зале стих даже шепот. — Хорошие известия! Корабль с флагом клана нарвала вошел в гавань, — объявила королева. — Возможно, кемпра Пиоттр из клана нарвала с Внешних островов решил присоединиться к нашему празднику. Это была замечательная новость, и громкий радостный крик Аркона Бладблейда разнесся над толпой. Аркон даже хлопнул по спине герцога Тилта. Принц кивнул всем собравшимся, и музыканты заиграли радостную мелодию. В зале собралось так много народу, что танцевать было почти невозможно; однако люди принялись, не сходя с места, притопывать и подпрыгивать в такт веселой музыке. Постепенно в зале стало свободнее, поскольку многие решили выйти подышать свежим воздухом и поделиться радостной новостью. Кукольное представление закончилось, и я видел, как Чивэл и Неттл собрали малышей и вместе с ними покинули зал. Другие дети тоже друг за дружкой уходили из зала. Как раз в тот момент, когда в толпе образовались просветы и я решил, что смогу незаметно улизнуть, снаружи послышалась новая волна радостных голосов. И тут же все начали возвращаться в зал. Я почувствовал, как кто-то тянет меня за рукав. Обернувшись, я увидел Лейси. — Пойдем, мой мальчик, посиди с нами. Мы тебя спрячем. Так я оказался на скамейке, между Пейшенс и Лейси. С тем же успехом можно было запустить лису в курятник и рассчитывать, что никто не обратит на нее внимания. Я опустил плечи и постарался спрятать лицо за кружкой сидра, осторожно выглядывая из-за нее, чтобы узнать причину оживления. Все дело в Пиоттре, подумал я, увидев его у входа. Однако шум становился все сильнее, да и сам Пиоттр выглядел как человек, которому доверена важная миссия. Он поднял руки вверх и закричал: — Пожалуйста, освободите проход! Освободите проход! Конечно, попросить об этом было гораздо легче, чем выполнить такую просьбу, однако люди постарались. Пиоттр вошел первым, ступая медленно и торжественно, а в следующий миг гости замка стали свидетелями удивительного зрелища. За ним следовала Эллиана в синем плаще с капюшоном, отороченным белым мехом, который оттенял ее сияющие черные глаза и волосы. Сам плащ тянулся за ней по полу, как шлейф. Цвет плаща полностью соответствовал цветам Бакка и по всей поверхности был украшен резвящимися оленями и нарвалами. Крошечные белые самоцветы заменяли им глаза, так что всем показалось, будто в зал вошло сверкающее летнее небо. Принц Дьютифул оставался на помосте рядом с матерью. Он смотрел на Нарческу, и все понимали, что его переполняет радость. Он ни слова не сказал ни Чейду, ни королеве. Дьютифул не стал спускаться по ступенькам, а спрыгнул с помоста прямо на пол. Увидев принца, Эллиана откинула капюшон и бросилась ему навстречу. Они встретились в центре большого зала. И когда их руки соединились, прозвучал чистый радостный голос Эллианы: — Я больше не могла ждать. Я не могла дожидаться зимы, а тем более весны. Я здесь для того, чтобы стать твоей женой, и я постараюсь сделать все, чтобы жить согласно вашим обычаям, какими бы странными они мне ни казались. Принц смотрел на нее с высоты своего роста. Я видел, что его лицо светится от радости, но он колебался, видимо, искал слова, которые следовало сказать в присутствии такого большего количества людей. Эллиана смотрела на него, и свет ее лица начал тускнеть. Я тут же обратился к нему при помощи Скилла: Скажи, что ты ждал ее с нетерпением. Скажи, что любишь ее и что ваша свадьба состоится немедленно. Любовь, которая прошла такой долгий путь, за которую пришлось заплатить такую цену, не может больше ждать! Любить нужно в настоящем. Лицо Чейда застыло в улыбке ужаса. Королева стояла, затаив дыхание. Пиоттр превратился в изваяние. Я знал, что он молится о том, чтобы принц не обидел и не унизил его девочку. Дьютифул заговорил громким и ясным голосом: — Тогда мы поженимся в течение ближайшей недели. И пригласим на церемонию не только моих герцогов, а всех, кто здесь собрался. Мы поженимся и примем урожай как муж и жена. Ты этого хочешь? — Эль и Эда, Море и Земля! — закричал Бладблейд. — Олень и нарвал! Да будет с нами удача! — Так тому и быть! — закричал Пиоттр, и я увидел, как на его лице впервые появилось удивление. — Да, хочу, — прочитал я по губам Эллианы, слова же потонули в восторженных восклицаниях. Все оглушительно кричали, сотни рук взметнулись в воздух. Чейд на мгновение закрыл глаза, а потом улыбнулся и с нежностью посмотрел на своего порывистого принца. Однако сомнения окончательно покинули Чейда, когда он увидел горящий в глазах Эллианы огонь. Если ей и требовалось подтверждение правильности ее решения, Дьютифул только что его дал. Интересно, какую цену пришлось заплатить ей и ее клану, чтобы приплыть сюда к Празднику Урожая. На ее плаще были вышиты олени и нарвалы, и я сомневался, что Эллиана успела бы сделать все это сама. Значит, мать поддержала ее решение. — Они собираются пожениться на этой неделе? — спросила у меня Пейшенс, и я кивнул в ответ. — Да, этот Праздник Урожая запомнят надолго, — заметила она. — Пора посылать гонцов во все герцогства. Никто не захочет пропустить такое событие. В Баккипе ни разу не было настоящей свадьбы с тех пор, как мы Чивэлом поженились. — Боюсь, что и сейчас настоящей свадьбы не получится, — возразила Лейси. — Повара будут очень недовольны, что их не предупредили заранее! Конечно, Лейси была права. Спустя некоторое время мне удалось выбраться из хаоса и покинуть замок. Шут не спал, он ждал меня, сидя у стола, и что-то писал. Выглядел он намного лучше. Вымытые и расчесанные волосы тяжелой волной падали чистую белую рубаху. Свет свечи выхватывал из темноты его задумчивый смуглый профиль. Он слегка морщил лоб, словно решая загадку, и шевелил губами. Он даже не сразу заметил, как я вошел, а когда заметил, его глаза полыхнули такой безграничной радостью, что все мои тревоги и все напряжение этого сумасшедшего дня показались мне ерундой. Так мне еще никогда никто не радовался. Я подошел к Шуту сзади и опустил ладони ему на плечи. Шут, не задумываясь, как будто это было самым привычным для него жестом, потерся щекой о мою руку. — Чем ты занят? — спросил я его. — Я закончил стихотворение, — с глубоким удовлетворением сказал он, словно сейчас это было самой главной задачей. Впрочем, может, для него так оно и было. Я посмотрел на стол поверх его плеча. Там лежал тот свиток со стихами, в которых он прощался со мной. Теперь в стихотворении появились два новых четверостишия. Стихотворение было очень грустным, но мне было приятно, что новые стихи были о возвращении. Во всяком случае, мне так показалось. Зная, как Шут относится к таким вещам, я бережно свернул свиток и положил в карман своего плаща вместе с камнями памяти, также подаренными мне Шутом. Шут ничего не сказал, только одобрительно кивнул. — Нам пора, Шут. Сейчас в замке полно народу, множество чужаков, самое лучшее время пройти незамеченными. — Каких чужаков? — заинтересовался Шут. Я рассказал ему о празднике и о прибытии Нарчески. И о королевской свадьбе на этой неделе. И о моей встрече с Пейшенс. Шут внимательно смотрел на меня, изогнув бровь, и ждал. — Я говорил с Молли. Шут сидел неподвижно, но в его глазах что-то дрогнуло. Я вздохнул и рассказал ему о нашей встрече, о том, что раны Молли оказались глубже, чем я думал. Шут посмотрел на меня одновременно нежно и сочувственно. — Любимый, ты не перестаешь удивлять меня. Иногда рядом с тобой я чувствую себя старым и циничным. Этого заявления я никак не ждал, поэтому удивленно уставился на него. Потом до меня начало доходить сказанное. — Молли тебе не нравится. — Вовсе наоборот. Я восхищаюсь ее силой и решительностью. Я отдаю должное ее умению жертвовать чем-то важным во имя еще более важного. И ее умению выживать. — Он вдруг замолчал. — Договаривай, Шут, — не отступал я. Шут слегка повел одним плечом. — Ты хочешь всю правду? Изволь. Чтобы выжить, Молли понадобились решительность, воля в достижении цели и практичность. И она преуспела. Но, как и многие другие в подобных обстоятельствах, она потеряла умение прощать, сочувствовать, действовать согласно не разуму, а сердцу. В известном смысле, она не менее толстокожая, чем Старлинг, только вынужденно, а не от природы, мне так кажется. Взять хотя бы вашу сегодняшнюю встречу — она не подумала о том, каково будет тебе, если ты не сможешь сдержать слово, данное Барричу. — Просто ее чувства были ранены так глубоко, что… Шут перебил меня: — Ответь мне только на один вопрос: помешали бы ей раненые чувства выйти за тебя, если бы ты предложил? Я опустил голову и подышал ему в макушку. Стало немного легче. Но все равно, говорить о Молли просто как о еще одном человеке из моего окружения было для меня внове. Мне даже казалось, что такими разговорами я предаю ее, предаю свои воспоминания. Шут, как всегда, знал мои мысли лучше меня самого. — Прости, я не имел на это права, это было жестоко. — Не извиняйся. Но почему ты никогда раньше не говорил мне этого? Шут повернул голову и удивленно посмотрел на меня снизу вверх. — Как я мог? Ты любил ее. — Мы любили утро нашей жизни, — вспомнил я давным-давно сказанные мне слова мудрой старухи Кеттл. — А потом я отдал свою боль дракону и потерял способность чувствовать. И чувствами мне стали служить воспоминания, — поделился я с Шутом результатами своих размышлений в лесу драконов. Шут отстранился от меня, повернулся и посмотрел мне в глаза. — Тебе опять удалось удивить меня, Фитц. Только что ты настолько добр и наивен, что готов в очередной раз признать свою воображаемую вину, лишь бы не видеть несправедливости и эгоизма в других. А в следующее мгновение говоришь с таким глубоким знанием себя и мира, что я теряюсь. И люблю тебя от этого еще больше, — с чуть смущенной улыбкой закончил он. Слова Шута словно согрели мне сердце. — Мы слишком долго говорим о прошлом, — сказал я. — Нам пора. У нас еще много дел. И мы отправились в замок. Когда мы добрались до замка, я уже практически тащил Шута на себе. Почти сразу, как мы покинули постоялый двор, он начал потеть и задыхаться, и нам пришлось несколько раз остановиться передохнуть. На подходе к замку Шут совсем ослаб. Он пытался держаться, но я видел, что сил у него не осталось. Я обнял его одной рукой за пояс, он обхватил меня за плечи, и мы медленно поплелись вперед. Веселье в замке уже догорало, но и двор, и залы были полны людей, в том числе и подгулявших, и никто не обращал внимания на то, как человек в форме стражника тащит безвольно обвисшую фигуру в тяжелом плаще. Но я все равно окончательно вздохнул с облегчением только тогда, когда мы оказались в бывших комнатах Чейда. Моя королева сдержала слово – комнаты в башне Чейда приобрели жилой вид, в очаге догорали угли, на каминной полке стояли приготовленные свечи, на столе – кувшин с вином, хлеб и мясо. Шут даже не посмотрел вокруг, тут же рухнул на постель. Я тоже умирал от усталости, поэтому последовал его примеру. Нам даже удалось поспать пару часов. Сомневаюсь, что такая удача выпала многим. Слуги трудились всю ночь. Нам еще повезло, что замок готовился к празднику и повсюду и так висели гирлянды. Повезло нам еще и потому, что все герцоги и герцогини собрались в Баккипе, поскольку отсутствие даже одного из них на свадьбе принца вызвало бы грандиозный скандал. На следующий день я едва не опоздал к своему наблюдательному пункту. Мне пришлось оставить спящего Шута наверху и занять место в заднем ряду стражи принца во время церемонии празднования урожая. Лонгвик успел восполнить потери, но я ощущал отсутствие тех, кто погиб во время нашего путешествия. Риддл стоял рядом со мной и, мне кажется, испытывал похожие чувства. И все же мы радовались, глядя на нашего принца и его невесту. Они были одеты как король и королева урожая. Прошло уже много лет с тех пор, как соблюдалась эта традиция, — люди успели забыть то время, когда в Баккипе жила королевская чета. Белошвейки работали всю ночь. Эллиана надела свой плащ с оленями и нарвалами, а за ночь мастерицы Баккипа сумели сделать такую же мантию для принца. Простой венец принца сменили на корону короля урожая — здесь я увидел умелую руку Чейда, благодаря которому Дьютифул предстал перед герцогами как коронованный король. Конечно, корона была лишь церемониальной, но нужное впечатление производила. Эллиана также получила изящную диадему. В то время как корону принца украшали позолоченные оленьи рога, на короне у Эллианы выделялся покрытый синей эмалью рог нарвала, оправленный в серебро. Когда они танцевали в центральной части зала, а гости, затаив дыхание, смотрели на них, Дьютифул и. Эллиана были похожи на оживших персонажей легенды. — Точно Эда и Эль, — заметил Риддл, а я молча кивнул. Аристократы и простонародье были в равной степени восхищены пышным зрелищем. В течение последующих нескольких дней в замке побывало невиданное количество народа. На церемонию чествования группы Уита пришло гораздо больше зрителей, чем ожидалось. Честь поведать о событиях на далеком Аслевджале была предоставлена Коклу, который рассказал обо всем с удивительной точностью, чего я никак не ожидал от менестреля. Возможно, он не хотел ничего приукрашивать, поскольку и сам был наделен Уитом. В результате его рассказ получился трогательным и простым — магия Уита занимала в нем незначительное место, а на первый план вышло мужество Баррича и людей Уита и их готовность пожертвовать собой ради принца. Кокл, Свифт, Уэб и Сивил были официально признаны членами группы Уита принца. Пожилые дворяне ворчали, что раньше это слово употреблялось, только когда речь шла о тех, кто занимался Скиллом и помогал королю. Чейд заверил их, что у Дьютифула будет и группа Скилла, как только завершится выбор кандидатов. Королева передала Ивовый Лес Молли, а не Неттл, чтобы поместье перешло к детям Баррича в награду за его службу. Молли приняла подарок, и я знал, что доходы помогут ей прокормить детей. Леди Неттл была представлена как новая фрейлина королевы, а Свифт стал официальным учеником мастера Уита Уэба. Уэб кратко, но выразительно рассказал о силе магии Баррича и выразил сожаление, что покойному герою пришлось столько лет скрывать свой дар. Он заявил, что очень хочет верить, что больше никому не придется прятать свои способности. Потом Уэб открыл ответ на загадку, которую загадал мне в самом начале нашего плавания: перед смертью Баррич пришел в себя, попрощался с сыном и умер с «воинской молитвой» на устах. Со своим последним вздохом он произнес одно слово: «Да», а всем известно, что это сокровенная молитва, обращенная к самой жизни. Тем самым умирающий принимает все, что произошло с ним на этом свете. Мы с Шутом вместе размышлял над словами Уэба, сидя вечером в моей комнате. Мой Любимый, казалось, более-менее освоился в новой обстановке, хотя он всегда отличался умением в считанные мгновения устроиться уютно где угодно. Мне же казалось, что для тепла и уюта достаточно одного его присутствия. Когда я шел к себе с праздника Урожая, я не уставал удивляться тому, как мне повезло. Когда мне уже казалось, что одиночество станет моим уделом на весь остаток жизни, судьба подарила мне шанс. Это было так удивительно, что мне самому не верилось. Шут ждал меня, сидя на постели и перебирая какие-то свитки, которые вытаскивал из своего мешка. Когда я вошел, он поднял глаза, улыбнулся и сказал: — Я жду рассказа. Я отодвинул его свиток в сторону и налил себе немного бренди. Шут пока еще на спиртное смотрел с отвращением и пил воду. Я не был уверен, что согласен с Уэбом, но все же склонялся к тому, что «да» Баррича действительно было обращено к жизни. Нет ничего достойного в том, чтобы говорить ей «нет», да и счастья это тоже не принесет. Я сам слишком часто это делал, так что мог судить по собственному опыту. Шут мне возражал, говорил, что жизнь — как близкий друг. Ты его любишь, но иногда бывает нужно сказать ему «нет», если так будет правильно. Я понял, что он говорит о том, как добровольно пошел на смерть из-за драконов, и подумал, что лучше будет сменить тему. Шут, как всегда, нашел слова первым: — Ты попытался еще раз поговорить с Молли? Я пытался, но тщетно. Она была постоянно окружена детьми. Постепенно до меня стало доходить, что дети являются неотъемлемой частью ее жизни и мне вряд ли удастся когда-нибудь застать ее в одиночестве. Время шло, и очень скоро Молли должна была покинуть Баккип. Она так и не дала мне ответа, и это меня сильно беспокоило. Шут же сохранял оптимизм. — Молли никогда не была мелочной, — заметил он. — Вспыльчивой — да, но не злобной. Я не думаю, что она из-за оскорбленного самолюбия примет невыгодное для ее детей решение. Ты действительно нужен ее мальчишкам, Фитц, и, как только она поймет это, она переменится к тебе, вот увидишь. И я начал надеяться. Шут, как никто другой, не только понимал, что меня тревожит, но и умел показать мне ситуацию в новом свете, от чего она переставала казаться безнадежной. На новом месте Шут устроился сносно. Я понимал, что долго он затворником не просидит, но пока последствия его излишеств еще сказывались, и, судя по всему, на волю его пока не тянуло, наверное, хватало моих рассказов. Но это было ненадолго, и я это знал. Как только Шут станет прежним — а я отказывался верить, что может быть по-другому — ему нужно будет какое-то дело, которое занимало бы его мысли. В суматохе королевской свадьбы мы пока не обсуждали, как вывести его на свет. На следующее утро, в канун свадьбы, я решил еще раз поговорить с Молли. Я отправился в бани и помылся и побрился тщательнее, чем обычно. Вернувшись в башню, я связал волосы в воинский хвост, а потом разобрал одежду, навязанную мне Шутом давным-давно. Я выбрал синий камзол и белую рубашку, а также синие штаны — цвета Баккипа. И сразу превратился в жителя Бакка, вот только перестал походить на слугу или стражника. Шут сидел на постели, скрестив ноги и с любопытством наблюдал за моими сборами. Посмотрев на себя в зеркало, я грустно улыбнулся. Пейшенс бы одобрила мой внешний вид. Я стал ужасно похож на сына своего отца. Вздохнув, я переместил булавку с серебристой лисой на грудь камзола. — Очень хорош, — послышался с постели голос Шута, и на этот раз в нем не было иронии. Впрочем, она тут же появилась, — Мне даже не хочется отпускать тебя одного — ведь в Бакиипе не принято вызывать женщин на поединок. Я нервничал, поэтому огрызнулся: — Я пытаюсь выглядеть как человек, которому можно доверить детей, а ты развлекаешься. — Любимый, тебе, конечно, виднее. Наверное, ты прав, и детей следует доверять только хорошо одетым господам. Но как тогда быть с нашей королевой? Ты пришел сюда в старых лохмотьях, а она доверила тебе судьбу своего сына, наследника Видящих. Какая же она безответственная женщина, — с преувеличенным осуждением покачал он головой. Я не был в настроении шутить. — И к чему ты все это говоришь? — К тому, что детям совершенно все равно, во что ты одет, — отрезал он и отвернулся к стене. Мне захотелось выругаться. Но времени на это не было, и я ушел. Покинув тайный лабиринт, я зашагал по коридорам замка Баккип. Несколько раз я замечал, что люди на меня смотрят, а однажды какой-то мужчина застыл на месте, недоуменно глядя на меня, словно пытался что-то вспомнить. Я прошел мимо него, не останавливаясь. В замке было полно аристократов, которые беседовали друг с другом, и слуг, спешивших по своим делам. Я подошел к Фиолетовым покоям и решительно постучался. Дверь открыла Неттл. Я не был к этому готов, рассчитывая, что встречу юного Чивэла. На лице моей дочери отразилось удивление — Неттл далеко не сразу сумела меня узнать. Она молчала, и я спросил: — Могу я войти? Я хочу поговорить с твоей матерью и братьями. — Не думаю, что это разумно. Уходи, — ответила она и стала закрывать дверь, но тут появился Чивэл и спросил: — Кто это? — Потом он повернулся ко мне и добавил: — Не обращайте на нее внимания. Хоть она одевается как леди, манеры у нее как у жены рыбака. Комната была полна детьми. Никогда прежде я не понимал, как это много — семеро детей. Свифт и Нимбл сидели на полу возле камина и играли в камни, Стеди устроился рядом и наблюдал за ними. Свифт поднял голову, увидел меня, и его рот удивленно открылся. Брат-близнец ткнул его под ребра и проворчал: — Ну, чего ты? Твой ход. Хирс и Джаст возились на кровати и не обращали на меня ни малейшего внимания. Неожиданно я понял, как многого потребовал от меня Баррич; Чивэл попросил от него самого в семь раз более простой услуги. Малыши запутались в одеялах, а стоящий рядом на столике подсвечник подвергался серьезной опасности. Затем, прежде чем Неттл успела захлопнуть дверь, а Чивэл пригласить меня войти, из соседней комнаты появилась Молли. Она увидела меня и остановилась. Мне кажется, если бы у нее была возможность, Молли вышвырнула бы меня вон. Хирс встал на кровати и прыгнул на брата, но тот ловко откатился в сторону. Я сделал два быстрых шага и поймал шестилетнего мальчика, прежде чем тот успел упасть на пол. Он тут же вывернулся из моих рук и снова бросился в схватку с братом. Они напомнили мне расшалившихся щенков, и я с улыбкой сказал: — Я обещал Барричу, что присмотрю за его сыновьями. Но я не смогу это сделать, если не узнаю их. Я пришел с ними познакомиться. Свифт медленно повернулся в мою сторону. В его глазах ясно читался вопрос. Я сделал глубокий вдох. Да, пришло время дать ответ. — Меня зовут Фитц Чивэл Видящий. Я вырос в конюшнях Баккипа. Ваш отец научил меня вещам, которые, как он считал, необходимо знать мужчине. И теперь я должен передать это знание его сыновьям. Чивэл успел заметить волнение Неттл, а когда он услышал мое имя, то встревожился еще сильнее. Он встал между мной и младшими братьями. Его поступок был настолько инстинктивным, что я улыбнулся, хотя Чивэл сказал: — Полагаю, я и сам могу научить братьев всему, что нужно, сэр. — Не сомневаюсь. Но тебе нужно думать и о других вещах. Кто занимается конюшнями сейчас, когда все уехали в Баккип? — Оксуорти. Он живет в деревне и раньше часто приходил помочь нам с тяжелой работой. Он справится в течение нескольких дней, а я вернусь домой сразу после свадьбы принца. — Это не его дело! — возмущенно вмешалась Неттл. Я знал, что должен вступить с ней в спор, — в противном случае она попросту выгонит меня отсюда. — Я дал слово, Неттл. Свифт тому свидетель. Не думаю, что твой отец попросил бы меня об этом перед смертью, если бы не хотел, чтобы я позаботился о его сыновьях. Так что не тебе принимать решение. — Не пора ли поинтересоваться моим мнением? — холодно заговорила Молли. — Я считаю, что это неразумно сразу по многим причинам. Я напряг всю свою волю. Повернувшись к Чивэлу, я сказал: — Я когда-то любил твою мать. Еще до того, как она выбрала твоего отца. Однако я обещаю тебе, что не буду пытаться занять ни его место в ее сердце, ни в сердце любого из вас, ни в вашем доме. Я лишь постараюсь сделать то, о чем он меня просил. Присмотреть за всеми вами. — Я перевел взгляд на Молли, которая так сильно побледнела, что казалось, вот-вот упадет в обморок. — Никаких тайн, — сказал я ей. — Никаких секретов, от них одно зло. Молли тяжело опустилась на постель. Двое младших мальчиков тут же подошли к ней, а Хирс забрался на колени. Она обняла его. — Думаю, тебе лучше уйти, — едва слышно сказала она. Свифт неожиданно вскочил на ноги. — Никаких тайн? Значит, ты скажешь им, что наделен Унтом? — он бросил мне вызов. Я улыбнулся ему. — Ну, ты только что справился с этим за меня. — Я набрал в грудь побольше воздуха и посмотрел на Неттл. — Я буду также наставником твоей сестры в Скилле. — Увидев недоуменный взгляд Чивэла, я уточнил: — Это древняя королевская магия. Неттл владеет Скиллом. Она говорит с драконами. Тебе следует как-нибудь поболтать с ней о них. Именно по этой причине ее попросили явиться в Баккип, чтобы служить принцу. У меня есть основания считать, что твой отец имел некоторые способности к Скиллу, поскольку он помогал наследному принцу Чивэлу. — Теперь я говорил, обращаясь прежде всего к Неттл: — Именно в его честь и был назван старший из твоих братьев. Свифт с сомнением смотрел на меня. — Уэб сказал, что нам не следует говорить о том, кто ты такой на самом деле. Он утверждает, что еще остались люди, которые хотят твоей смерти. И что твоя жизнь в наших руках. Я поклонился мальчику. — Да. Я вручаю свою жизнь в ваши руки. — Затем я посмотрел на Неттл и добавил: — Если ты действительно захочешь от меня избавиться, то сделать это будет совсем не сложно. — Пожалуйста, Фитц, — взмолилась Молли, — уходи. Я хочу поговорить с детьми. Мне жаль, что ты доверил младшим свою тайну. Мне с трудом удается заставить их мыть шею каждый день, а тут речь идет о таких серьезных вещах. Я почувствовал себя глупо, и мне ничего не оставалось, как поклониться и ответить: — Как пожелаешь, Молли. И я ушел. Мне удалось сделать пять шагов после того, как дверь за моей спиной захлопнулась, а потом я прислонился к стене. Мне казалось, что этот разговор отнял у меня все силы, и еще неизвестно, принесет он ли плоды. Вдруг на меня обрушился голос Неттл, которая связалась со мной при помощи Скилла: Приближаются драконы! Тинталья передает, что мы должны приготовить для них живое мясо на «обычном» месте! Нам повезло, что драконы прилетели перед свадьбой принца, к тому же Неттл сразу же придумала назвать требования Тинтальи пиром драконов. Несчастные бычки, украшенные голубыми лентами, были собраны в загоне, неподалеку от Камней-Свидетелей, где и дожидались своей участи. Тинталья и Айсфир не присутствовали на самой церемонии, что нас вполне устраивало. Толпа, собравшаяся засвидетельствовать клятвы принца и Эллианы перед Камнями-Свидетелями, заполнила все склоны холма. Жених и невеста были великолепны. Они стояли перед камнями под безупречно чистым синим небом и громко и ясно произносили свои клятвы. Я находился в шеренге стражников, которые отделяли толпу от загонов с бычками. Подобно сияющим самоцветам, драконы появились на ясном небе как раз в тот миг, когда принц закончил произносить слова своей клятвы перед невестой и герцогами. Драконы подлетели ближе, и толпа принялась охать и ахать, словно чудовища были акробатами, прибывшими сюда для их развлечения. Драконы подлетали все ближе, и вскоре нам уже не пришлось прикладывать усилий, чтобы держать толпу подальше от загонов. Люди начали осознавать, как огромны эти существа. Наступила тишина — все увидели, что Тинталья спасается от преследующего ее Айсфира. Над Камнями-Свидетелями они развернулись и устроили потешное сражение на такой небольшой высоте, что ветер от их могучих крыльев взметал в воздух волосы и шарфы. Потом они взмыли вертикально вверх, сияя серебристо-синей чешуей, и Айсфиру наконец удалось поймать Тинталью. А затем они совокупились с невероятной страстью на глазах у собравшихся свидетелей — благоприятный знак для принца и его принцессы. И ни один человек в толпе, обладающий хотя бы минимальным даром Скилла, не мог остаться равнодушным к страсти этих великолепных существ. Толпу охватило сентиментальное и романтическое настроение, а пир в тот день запомнился людям на долгие годы и продолжался до самого утра. А я не мог не сожалеть о том, что Шут, который больше всех сделал для того, чтобы драконы вернулись, даже в прямом смысле пожертвовал ради них жизнью, не может сейчас видеть этого. Эти сожаления, как кислый осадок на дне бутылки сладкого вина, мешали мне полностью почувствовать вкус радости. Впрочем, я надеялся, что у Шута еще будет не одна возможность полюбоваться на своих ненаглядных драконов. Между тем, драконов дела людей не интересовали. Совокупившись еще несколько раз, сопровождая это невероятное зрелище оглушительным ревом, они набросились на приготовленное для них угощение с таким рвением, что напугали стражников до смерти. Загоны не сумели сдержать перепуганных бычков, и одного из стражников затоптали, а несколько дюжин зрителей обратились в бегство, прежде чем Тинталья и Айсфир прекратили бойню и начали пир. Зрелище было настолько кровавым, что даже самые закаленные зрители поспешили вернуться в замок или отойти подальше. И хотя драконы не обращали на людей никакого внимания, их появление стало настоящим триумфом для Дьютифула. Прежде чем герцоги вернулись в свои владения, они собрались и решили признать его наследным принцем. Конец приключений Дьютифула получился достойным песни менестреля — так и случилось, менестрели написали немало баллад, которые с огромным успехом исполнялись в Шести Герцогствах. Празднества в замке Баккип продолжались двадцать дней, потом наступили холода, и это убедило гостей, что пора возвращаться в собственные владения, пока путешествие не стало слишком трудным. Жизнь в замке постепенно возвращалась в обычную колею. Однако в течение зимы у всех его обитателей сохранялось превосходное настроение. Наследный принц и его юная принцесса привлекали не только молодых придворных Шести Герцогств, но юных кемпра Внешних островов. Возникали союзы, не имеющие ничего общего с торговлей, было заключено немало браков, связавших оба государства. Среди прочих объявили и о предстоящей свадьбе лорда Сивила и леди Сайдел. Для меня же эта зима и вовсе была особенной: наконец, началась та новая жизнь, о которой я так мечтал, моя жизнь с Шутом. Поначалу я никак не мог привыкнуть к тому, что теперь я — часть пары. Я понемногу учился думать «мы» вместо «я», соотносить свои планы и дела с планами Шута, которых у него пока, по правде говоря, почти что не было. Иногда это было непросто, но не было ни одного дня, когда я не считал бы, что оно того стоило. Мои многочисленные дела и обязанности не оставляли мне свободного времени, но мне было достаточно знать, что Шут ждет меня, что поздним вечером я вернусь в теперь уже наши комнаты, что он будет сидеть рядом, что писать или мастерить, или тихонько напевать, и этого будет довольно для того, чтобы собственная жизнь казалась мне осмысленной и полной. Мы с Шутом каким-то удивительным образом с первого же дня умудрялись не стеснять друг друга, нам не нужно было привыкать и притираться друг к другу, мы словно сразу же совпали, точно половинки некогда единого целого, и казалось, что иначе просто быть не могло. Возможно, причиной тому была наша давняя дружба, или то, что мы когда-то были Пророком и Изменяющим, но мы оба чувствовали, что наша нынешняя близость – закономерный и единственно правильный путь для нас обоих. Я никогда не сомневался в том, что нам с Шутом будет хорошо вместе, но я не был готов к тому, сколько страсти будет в наших отношениях. Когда я вернул Шута к жизни, поменявшись с ним телами, я решил, что, если он того захочет, у нашей любви не будет никаких границ, и мы разделим друг с другом тела так же, как делили души. Но мне представлялось, что это будут ровные и теплые отношения, а делить с ним постель мы будем прежде всего потому, что в нашей жизни просто не нашлось бы места никому третьему. Я сильно ошибся. После возвращения воспоминаний мои чувства словно оттаяли, и теперь я, в моем немолодом уже возрасте, переживал страстную любовь, более подходящую юноше на пороге взросления. Я, стыдясь самого себя, проделывал все глупости, которые проделывают влюбленные — подолгу смотрел на своего любовника, когда тот спал, держал его за руку, порой изобретал, чем бы его порадовать, вместо того, чтобы сосредоточиться на делах. В общем, мне часто приходилось одергивать себя, чтобы не вести себя, как спятивший старый болван. Постель с Шутом также оказалась не такой, как я это себе представлял. Я думал, что она станет продолжением нашей дружбы, и не ожидал такого накала страстей. К моменту нашей первой близости меня уже не смущало то, что Шут мужчина, но в глубине души я по-прежнему считал, что любовь двух мужчин будет более сдержанной и менее эмоциональной, нежели любовь мужчины и женщины. Шут доказал мне обратное. Его сильное, изящное тело, его умелые и страстные ласки, которыми он одаривал меня, и тот восторг, с которым он принимал мои, заставляли меня желать его снова и снова, и мы отправлялись в постель так часто, как это было физически возможно. Мысль о том, что Шут, мужчина, страстно отдается мне, кружила голову сильнее, чем бренди. К страсти примешивалось ощущение власти, приносящее жгучее, немного постыдное удовольствие. Но даже в такие моменты я понимал, что ощущение моего господства — иллюзия, щедро подаренная мне моим любовником. Я уже, как от пьяница от вина, зависел от того, как он в моменты страсти смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц, как закусывает губу, как его кадык делает короткое движение вверх-вниз, как он прерывисто стонет, как потом замирает в моих объятиях. Если бы для того, чтобы сохранить все это, мне потребовалось бы проплыть по реке Скилла или отправиться за драконом с голыми руками, я бы сделал это без колебаний. Появились у меня и новые страхи. Мне порой начинало казаться, что мой Шут может оставить меня. По ночам порой в голову лезли предательские мысли о том, что такому волшебному существу, вроде Шута, скоро наскучит немолодой, покрытыми шрамами, ничем не примечательный мужчина, и тогда он уйдет от меня к тому, кто более его достоин. После таких мыслей я подолгу лежал без сна, глядя в темноту, но потом Шут рядом со мной начинал ворочаться во сне и либо клал мне голову на плечо, либо обхватывал меня одной рукой. И страхи мои успокаивались до другого раза. Но, если мои ночные страхи полностью были плодом моего воображения, существовала и вполне реальная вероятность того, что Шут затоскует от жизни взаперти. Из-за суматохи, связанной со свадьбой принца и прочих событий, у меня пока не было возможности без спешки поговорить с королевой о том, каким образом найти Шуту новое место при дворе. Я пока и сам плохо представлял себе, как это возможно. Но я вовсе не желал, чтобы первые недели нашей совместной жизни оказались бы для Шута тягостными и тоскливыми. Я долго думал, что предпринять, потом отправился к кузнецам. Вечером я вернулся к Шуту и с гордостью выложил на стол тяжелый сверток. — Это тебе, — сказал я, кивком указывая на стол. Шут, подошел к столу, посмотрел на меня, подняв одну бровь, и потянул за край ткани. Сверток раскрылся, обнажив целую кучу инструментов для резчика. Шут провел длинным пальцем по лезвию какой-то штуки, названия которой я не знал, затем недоуменно посмотрел на меня. — Я знаю, они не так хороши, как твои прежние, — пробормотал я, уже подозревая, что сделал что-то не то. — Но это лучшее, что удалось найти. Теперь ты сможешь заняться тем, что тебе раньше нравилось… — я совсем сбился, понимая, как жалко выгляжу. Шут молча подошел ко мне, положил мне руки на плечи и посмотрел мне в глаза. — Фитц, я не ребенок, — тихо, но отчетливо сказал он, не отводя взгляда. — И ты не должен брать на себя ответственность за то, скучно мне или нет. Как всегда, он понял меня даже лучше, чем требовалось. — Я что, не могу сделать тебе подарок? — раздраженно спросил я. Шут чуть вздохнул. —Ты сделал не подарок, Фитц. И сам это знаешь. Ты хочешь решить мои проблемы за меня, а я не могу этого допустить. — Он вздохнул еще раз, уже глубже. Я открыл было рот, чтобы возразить, но Шут прижал один палец к моим губам, не давая сказать. — Подожди, Любимый. Я знаю, ты опасаешься, что я заскучаю, и решил найти мне дело. Но взгляни на то, где мы оказались, и с моей стороны. Я ведь тоже боюсь. — Этого мне и в голову не приходило, поэтому я недоуменно молчал. — Я боюсь, что стану тебе обузой, Фитц. А это непременно произойдет, если ты будешь везти на себе груз и своих, и моих проблем. — Мне казалось, что друзья должны помогать друг другу… а любовники — тем более, — не выдержал я. — Конечно, — кивнул Шут с таким видом, как будто я только что подтвердил его правоту. — Я не боюсь принять помощь, Любимый, тем более твою. И, хотя сейчас ты в это не поверишь, я благодарен тебе за эти инструменты, — он мягко улыбнулся. — Раньше мне почти никогда не делали подарков. Но я прошу тебя, перестань считать, что ты обязан взять на себя всю ответственность за то, какая жизнь будет у нас дальше. — Он чуть отстранился и заговорил намного мягче. — Я еще не знаю, кто я, раз уж я больше не Белый Пророк, — он слегка улыбнулся, немного печально, но без отчаяния. — Но я точно знаю, что не хочу стать одним из тех, кто прибавляет тебе забот и тревог. Наоборот, Любимый, я хочу разделить их с тобой, чтобы тебе стало легче. Позволишь ли ты мне это? — Склонив голову набок, он смотрел на меня мудрыми глазами прежнего Шута. Сквозь нелепую, детскую обиду на Шута за то, что он отверг мой подарок, для меня проступила истинная важность того, что произошло между нами сегодня. Шут в первый раз откровенно сказал мне, как он видит наше будущее, и в своем видении он, как всегда, был благороден и чужд себялюбию. Он не ждал, что я чем-то пожертвую ради него, наоборот, если чем-то придется жертвовать, он просит моего позволения разделить со мной эту жертву, как равный. Я обхватил за плечи и притянул к себе: — Как равный, — ответил я, то ли своим мыслям, то ли ему, но Шут понял меня, глаза его засияли, и он крепко поцеловал меня в губы. Мы, не размыкая объятий, попятились к кровати, и до утра и не вспомнили о подарке, который так и остался лежать на столе. Однако утром Шут перебрал инструменты, кое-что одобрительно отложил в сверток, над чем-то укоризненно качал головой. — Я займусь ими и приведу в порядок, как только закончу то, чем занимаюсь сейчас, — объявил он, и прежде, чем я успел спросить, продолжил, — Я начал записывать то, что хотел сам рассказать в Клерресе. Если мы туда попадем, тем лучше — у них останутся письменные свидетельства. Если нет, мы сможем, вероятно, переправить туда мой самый подробный отчет. Думаю, в сочетании с рассказами Прилкопа, это будет более, чем достаточно. Я со стыдом понял, что ни разу не вспомнил о Прилкопе. Тут до меня дошло сказанное Шутом «мы», а также и то, что он не мыслит дальнее путешествие без меня, и на душе у меня стало спокойнее. Но наступило и время расставаний. Я попрощался с Недом и его наставником, поскольку Нед должен был отправиться с ним в дальнюю дорогу. Мой мальчик казался совершенно счастливым, и хотя мне совсем не хотелось его отпускать, меня радовало, что он нашел дело по душе. Уэб взял с собой Свифта, заявив, что мальчику необходимо проводить побольше времени среди своего народа, чтобы познать все тонкости Уита. Мое признание не утихомирило подозрения Свифта насчет того, что я хочу занять место Бариича, а, напротив, казалось, воздвигло между нами новую стену. У меня сложилось впечатление, что мне еще долго не удастся ее пробить, и все же я чувствовал, что поступил правильно, поговорив с ними начистоту. Уэб пытался уговорить меня последовать за ним, утверждая, что и я выиграю от занятий Уитом, но я, разумеется, вновь отказался, туманно обещав, что в будущем обязательно найду для этого время. Он улыбнулся и напомнил мне, что достаточно только захотеть. Я обещал попытаться, и мы распрощались у ворот Баккипа. Драконы улетели после первых заморозков, и никто не пожалел о расставании с ними. Каждый из них мог сожрать двух быков в день. Неттл предупредила нас, что, если мы не обеспечим их пищей, Тинталья и Айсфир сами будут брать все, что пожелают. Наши стада заметно пострадали, прежде чем их отогнали на юг. Однажды меня изрядно позабавил ночной разговор между Неттл и Тинтальей, свидетелем которого я стал во сне. Неттл летела вместе с Тинтальей. Порывы прохладного ветра, богатые ароматы, поднимающиеся от земли, пьянили сильнее вина. А за той пустыней вы найдете самые тучные стада в нашей части мира. Во всяком случае, так я слышала. — Неттл старалась говорить небрежно. Пустыня? Сухой песок? Я уже давно мечтаю о хорошем купании в песке. Влажный песок забивается между моих чешуек, а вода не может смыть старую кровь — песок чудесно помогает от нее избавиться. Тогда тебе там понравится. Я слышала, что стада в Чалседе вдвое превышают наши, а бычки там такие жирные, что мясо начинает гореть, если ты готовишь его на открытом огне. Сон Неттл был напоен таким потрясающим ароматом жарящегося мяса, что мне самому захотелось есть. Никогда не слышал, чтобы скот в Чалседе был особенно крупным или жирным, — возразил я. Мы с тобой не разговариваем, — сурово заявила Неттл. — Я почерпнула знания о Чалседе от моего отца. Полагаю, они немало выиграют от визита голодных драконов. — С этими словами она выбросила меня из своего сна, и я проснулся на полу у своей кровати. Дьютифул, Чейд, Неттл, Олух и я продолжали встречаться по утрам, чтобы изучать Скилл. Неттл вела себя вежливо, но разговаривала со мной только в случае крайней необходимости. Я не пытался пробить эту стену, а обращался к Дьютифулу, Олуху и к ней как к единой группе. Вскоре мое скромное преимущество перед ними стало минимальным, и мы просто занимались вместе как единая группа. Знания, полученные нами из свитков, заставили нас продвигаться вперед медленнее, поскольку очень скоро стало ясно, что мы применяем Скилл, как мальчик, который размахивает мечом, плохо понимая все опасности и преимущества своего оружия. Чейду отчаянно хотелось поэкспериментировать с Камнями Порталов, как мы их начали называть. Его завораживали города Элдерлингов, рассказы об их сокровищах и тайнах. Лишь полное отвращение, которое питали к порталам Олух и я, убедило Чейда, что прежде необходимо овладеть магией, а уж потом пытаться ею воспользоваться. Пожалуй, главным достижением в этой области было согласие Чейда объявить о Вызове — в соответствии с древними традициями, чтобы из пришедших в Баккип людей мы смогли отобрать кандидатов для обучения Скиллу, которых мы попытаемся воспитывать в полном соответствии с наставлениями, почерпнутыми из свитков. На следующий день после свадьбы принца и Нарчески Молли и пятеро ее сыновей покинули Баккип. Она не дала мне никакого ответа и даже не попрощалась со мной, и я глубоко переживал ее безмолвный отъезд. А потом пришла пора прощаться с Пейшенс и Лейси. Пейшенс тут же предложила провести зиму у нее в Тредфорде и заняться чем-нибудь полезным. Я с трудом сумел отбиться. И все же, прощание с ними получилось грустным, и я обещал навестить их еще до окончания года. — Если мы будем живы, — весело заявила Пейшенс. Пейшенс заверила меня, что будет ежемесячно присылать письма вместе с отчетами для королевы, и я обещал ей регулярно отвечать. Потом обе взгромоздились на лошадей, дружно отказавшись от кареты, и отбыли в сопровождении стражи, которую им выделила Кетриккен. Я долго смотрел им вслед, пока они не скрылись за поворотом дороги. О Вызове следует объявлять заранее, поскольку людей должно предупредить о том, что их может коснуться магия Скилла. В противном случае он может вызвать страх у тех, кто обладает большим потенциалом в Скилле. Бывали случаи, когда несчастные сходили с ума. Но никогда не следует сообщать о точном дне Вызова. Пусть посланцы короля отправятся во все герцогства задолго до его начала. В прошлом было потрачено слишком много времени и сил, чтобы пробудить Скилл в тех, кто пришел в Баккип и заявил, что он слышал Вызов, — на самом же деле они рассчитывали избавиться от тягот крестьянской жизни. Пусть сильнейшие маги группы Скилла пошлют Вызов, стараясь, чтобы он дошел до самых дальних уголков Шести Герцогств. Вызов не следует проводить чаще чем один раз в пятнадцать лет. Трикни, «О Вызове и сборе кандидатов». Начало зимы стало непростым временем для нас с Шутом. Наша любовь оставалась неизменной, но, как я и предполагал, Шут, созданный для солнечного света, для просторов природы, для залов, полных музыки и танцев, для опасных и трудных задач, был совершенно неприспособлен к жизни паука за стенкой. Нет, он не жаловался, он мужественно старался терпеть свое заточение, находил себе новые и новые дела: выпиливал, переводил для Чейда свитки, что-то писал. Но я все чаще замечал, как он сидит и пустыми глазами смотрит в стену или в огонь. А потом он начал изредка покидать нашу комнату, и у меня не хватило совести его остановить. Впрочем, я не сомневался, что он соблюдает осторожность. А порой на него начали накатывать приступы раздражительности, которые он, как мог, подавлял, но они все же прорывались порой наружу. Как-то вечером я возвращался по коридору замка в наши комнаты. По дороге мне встретилась служанка, мы перекинулись парой слов, и я пошел к себе. Войдя в наши с Шутом комнаты, я не сразу заметил мрачное настроение моего любимого, поэтому я несколько раз попытался заговорить с ним, но Шут либо отвечал отрывисто, либо вообще отворачивался. После очередного «как знаешь», я посмотрел на него и увидел, что он с хмурым видом кусает губы. – Что с тобой? Я был встревожен, Шут обычно не так легко терял над собой контроль. – Со мной? Решительно ничего, – надменно поднял он бровь. – Чего о тебе не скажешь, – пропитанным ехидством голосом прибавил он. – Обо мне? – Не надо делать вид, что не понимаешь, Фитц! – Шут явно сдерживался из последних сил. – Я могу понять, что тебя тянет к женщинам, я знаю, что не имею права что-либо запрещать тебе. Но ты мог, по крайней мере, из уважения ко мне, не заниматься этим прямо под нашей дверью! – он вскочил из-за стола и заходил по комнате. Я решительно ничего не понимал. Последней женщиной, с которой я общался, была Кеттриккен, и ни о каком притяжении между нами и речи не шло, а история про какую-то дверь вообще сильно смахивала на бред. Дожидаться, пока очередная безумная мысль поселится и пустит крепкие корни у Шута в голове, я не собирался, так как хорошо знал, что потом эти корни не вырубишь никаким топором, поэтому я тоже встал, подошел к Шуту, развернул его за плечи лицом ко мне и сказал: – Так не пойдет. Выкладывай. – Что ты хочешь услышать? – голос его зазвучал устало и как-то обреченно. – Что мне больно видеть тебя с другими, и неважно, что это женщины? Что я с самого начала знал, что так и будет, но все равно не смог отказаться от тебя? – его глаза подозрительно блеснули, он немного помолчал, потом, уже другим тоном, прибавил, – Прости, Любимый. Я не имел права упрекать тебя. Ты ничего мне не обещал, я знаю. Забудь. Я был в полном замешательстве. Я понимал только, что мой Шут искренне страдает из-за меня, но никак не мог взять в толк, что я сделал не так. — Подожди, о каких женщинах ты говоришь? Я не понимаю, с чего ты взял, что я был с какой-то женщиной… — А толстуха в коридоре? – Какая еще толстуха? А, ты о служанке? Да ты что, бредишь?! Мы с ней перекинулись парой слов, и все, больше ничего не было! – Я и не говорю, что было! Но и слепому ясно, к чему были эти улыбочки и перешептывания! Это обвинение было настолько нелепым, а такое поведение настолько несвойственно моему Шуту, что я начал злиться. Подавляя растущее раздражение, я постарался говорить как можно более спокойно и рассудительно: – Шут, ты ошибаешься. Между мной и служанкой не произошло ничего такого, что могло огорчить тебя. Она лишь спросила меня, не принести ли мне чего-нибудь поесть с кухни, я отказался и поблагодарил ее, вот и все. Здесь я немного слукавил. Даже неопытный юнец на моем месте сообразил бы, что женщина была заинтересована и решила пококетничать. Но вслух ничего не было сказано, так что мои слова ложью не были. – К тому же, сдается мне, весь наш разговор происходил при тебе, - не без ехидства продолжил я, – с чего же ты решил, что я тебе изменил? – Ты намеренно переворачиваешь мои слова, да?! Я не говорил, что ты мне изменил! – Да я уже вообще ничего не понимаю! – терпение мое лопнуло. – То я тебе изменил с женщиной, то не изменял! Выбери уж что-нибудь одно. Ты что, пьян? Постой… Да ты же просто ревнуешь! Вот уж не ждал от тебя, что ты начнешь закатывать сцены ревности, как сварливая жена! Как только эти слова сорвались у меня с языка, я тут же его прикусил. Вот это уже действительно было непростительно. Роль, которую Шут играл в наших отношениях, все еще немного смущала меня и вызывала чувство вины – сам я принять на себя такую роль, да еще с радостью, не смог бы ни за что. Нет, от этого Шут не становился в моих глазах в меньшей степени мужчиной, напротив, я видел в этой, как мне казалось, уступке, проявление какого-то особого мужества и щедрости души. И вот как я ему за это отплатил! Эда и Эль! Некоторое время мы молчали. Я не смел глаз поднять на своего любовника. Но, когда, наконец, я все же решился, то был поражен: вид у Шута был уже вовсе не оскорбленный, а, наоборот, весьма довольный. Отчаявшись что-либо понять, я смог только вопросительно посмотреть на него. Шут чуть смущенно улыбнулся и, глядя в сторону, спросил: – Это правда, Любимый? Ты не пошутил? Ты действительно думаешь обо мне, как о своей жене? Я собрался с духом и надеялся только, что смогу сказать свою речь, не покраснев. – Я не это хотел сказать, Фитц Чивэл, — по-иному обратиться к нему сейчас я не мог. – Я всегда считал тебя мужчиной, храбрым и сильным и… – Я не о том, — Шут небрежно взмахнул рукой. – Ты действительно считаешь, что мы связаны, как супруги? – он пристально смотрел на меня из-под длинных золотых ресниц. – Крепче, чем любые супруги, — я даже немного удивился, что ему нужно об этом спрашивать. – И ты сам это знаешь. Но это, разумеется, не дает мне права называть тебя… – Женой? – развеселился Шут. – Почему же нет? Когда-то давно я уже говорил тебе, что вы, люди, придаете слишком большое значение полу. Чем же, скажи, слово «жена» хуже, чем слово «муж»? Разве смысл не в том, что двое равно связаны друг с другом? А вы даже разные слова придумали, в зависимости от пола. – Но это же важно… – Разве? – Шут поднял бровь и лукаво улыбнулся. – А вот скажи мне, ты любишь меня или то, что у меня в штанах? Или, – его улыбка стала еще ехидней, – ты любишь меня, несмотря на то, что у меня в штанах? Я все-таки покраснел. Но ответил ему так же, как много лет назад: – Я люблю тебя всего, целиком. Шут со значением поднял палец, лучезарно улыбнулся, но больше ничего не сказал. Я знал, что этот спор мне не выиграть, поэтому благоразумно молчал, и только тихо радовался тому, что Шут прекратил сцену, что мне больше не надо оправдываться, а еще тому, что могу сколько угодно смотреть на его совершенно счастливое и улыбающееся лицо. Кстати, с того случая его раздражительность резко пошла на убыль. А вот с Молли у меня ничего не получалось. Я несколько раз пытался связаться с ней, но безуспешно. Я уже не знал, что предпринять. Я злился порой на себя, за то, что не сумел сохранить хотя бы подобие добрых отношений с женщиной, которую любил в юности, а порой и на Молли, за то, что она, как мне иногда казалось, ведет себя не как взрослая женщина, а как капризная девчонка. Мне было стыдно за подобные мысли, но они приходили снова и снова. Я чувствовал себя в тупике: если я буду настаивать, Молли может разгневаться, и тогда о моих попытках найти общий язык с ее сыновьями придется забыть. Но, если не настаивать, не сочтет ли она это признаком моего равнодушия? Была и еще одна мысль, довольно трусливая – не примет ли она мою возможную настойчивость за ухаживание? Я без конца прокручивал в голове все эти соображения, и постепенно дошел до того, что стал сам себе противен. Я вел себя как трус, и только потому, что еще с юности привык опасаться гнева и недовольства Молли, что в моем нынешнем возрасте было просто смешно. Думаю, Шуту со временем надоело смотреть, как я мрачно размышляю и ничего не говорю, потому что однажды вечером он поставил на стол бутылку бренди, налил мне немного, сел напротив и просто сказал: — Рассказывай, Любимый. И я рассказал все без утайки, и о том, что не знал, что делать, и о том, как я нелепо боялся Молли и ее гнева. Шут не засмеялся. Он с задумчивым видом заложил за ухо прядь волос и неожиданно спросил: — Чего хочет Молли? — Не знаю, — раздраженно бросил я. – Мы с ней не откровенничаем. — Подумай, — мягко, но настойчиво сказал он. – Ты ее знаешь, как никто другой. Чего она вообще хочет? Когда он поставил вопрос так, ответ был очевиден. — Уважения, — твердо сказал я. – Она совершенно не переносит, если ее не уважают или недооценивают. — И? – Шут поднял бровь. — И она хочет, чтобы я сполна почувствовал, что сейчас главная она, что все зависит от нее, — задумчиво проговорил я. Мысли, вырвавшись и замкнутого круга, сами неслись к ответу. – То есть, если она получит от меня достаточно доказательств того, что я признаю в этом смысле ее главенство, она успокоится, — пораженно закончил я. Шут чуть насмешливо улыбался. — Все твои навыки, как управлять людьми, отказывают тебе, мой бедный Фитц, когда речь идет о твоих собственных делах, — то ли в шутку, то ли всерьез заметил он. — Ничего, у меня есть ты, чтобы подсказать, — в тон ему ответил я, потом, уже серьезнее, продолжил, – Итак, значит, подкуп. Я начал с того, что отправил Молли большую корзину грушанки. В качестве посланца я выбрал Риддла. Когда я спросил, не занят ли он, стражник удивился и заявил, что вот уже несколько недель назад получил приказ выполнять все мои распоряжения. С тех пор как я стал принимать активное участие в делах Видящих, Чейд внес кое-какие изменения в мой статус. Я перестал быть в глазах окружающих обычным стражником принца, теперь все знали, что я выполняю конфиденциальные поручения королевской семьи. И хотя я оставался Томом Баджерлоком, теперь я не одевался как стражник, а булавка с лисой постоянно украшала мою грудь. Риддла позабавило мое поручение, но он без возражений его выполнил. — Что она сказала? — нетерпеливо спросил я, когда Риддл вернулся. Он удивленно посмотрел на меня. — Ничего. Я отдал корзину мальчишке, который открыл мне дверь. И сказал ему, что это для его матери. Разве я должен был сделать что-то еще? Поколебавшись, я ответил: — Нет, ты поступил правильно. Спасибо. Еще через месяц я отправил Молли письмо, в котором написал, что Неттл делает успехи в своих занятиях и чувствует себя гораздо лучше при дворе. Я рассказал, что Уэб прислал птицу с письмом, в котором сообщил, что они со Свифтом проведут зиму у герцога и герцогини Бернса. Уэб был доволен Свифтом, и я решил, что Молли будет приятно об этом узнать. В моем письме я сознательно писал только о ее детях, чтобы мое послание никак нельзя было неверно истолковать. Вместе с письмом я послал им двух паяцев, резного медведя и мешочек конфет. Вернувшийся Риддл принес утешительные известия. — Один из мальчишек сказал, что конфеты ему нравятся, но мятные леденцы он любит гораздо больше, — сообщил стражник. Еще через две недели я отправил с Риддлом мешочек конфет и мешочек мятных леденцов, а также орехи, изюм и письмо об успехах Неттл. В ответ я получил коротенькую записку от Молли, в котором она писала, что рада узнать новости о Неттл, но мне не следует присылать мальчикам столько сластей, если я не хочу, чтобы у них разболелись животы. Еще через неделю в моем письме я сообщил последние новости о Неттл и Свифте, который вместе с другими детьми замка Рипплкип переболел лихорадкой, но теперь полностью поправился и совершенно здоров. Ему удалось вызвать интерес герцогини, и она стала учить его соколиной охоте. У меня возникли кое-какие подозрения, но я оставил их при себе. Вместо сластей я отправил детям два набора твердых глиняных шариков, превосходный инструмент для снятия подков в кожаном футляре и пару деревянных мечей для тренировок. Риддл с усмешкой сообщил мне, что Хирс умудрился треснуть Джаста одним из мечей прежде, чем он, Риддл, успел соскочить с лошади, и отказался поменяться с Нимблом на набор шариков, который ему предназначался. Я счел это хорошим знаком, Риддл уже знал мальчиков по именам, и все они выскочили из дома, чтобы его встретить. Однако записка от Молли не вселяла особых надежд. У Джаста выросла здоровенная шишка на голове — естественно, из-за меня. Мальчики расстроились из-за отсутствия конфет — в чем опять оказался виноват я. Она не против писем, но мне не следует вносить разлад в ее семью неуместными подарками. Шут, которому я показал письмо, только закатил глаза, покачал головой и посоветовал не отступать. Но были и успехи. Кроме письма, я получил записку от Чивэла, в которой он благодарил меня за чудесный инструмент. Он также спрашивал, не знаю ли я, где найти целебную мазь, поскольку у одной из кобыл гноится копыто и он не помнит, какую мазь использовал отец. Я не стал ждать неделю. Сразу же отыскав подходящее снадобье, я отослал его Чивэлу вместе с инструкциям: промыть все четыре копыта уксусом, после чего аккуратно наложить мазь. Кроме того, я предложил на три дня посыпать стойло больного животного золой, после чего тщательно мыть пол уксусом, чтобы заражение не распространилось на других лошадей. Вместе с письмом и мазью я дерзко послал палочки ячменного сахара с пожеланием выдавать лакомство понемногу, чтобы у детей не болели животы. Чивэл написал ответ, в котором благодарил меня за мазь. Он признался, что забыл, как пользоваться уксусом. Кроме того, спросил, в каком соотношении следует смешивать мазь, которую изготовлял Баррич, поскольку у него самого она получается слишком жидкой. И еще он заверил меня, что ячменный сахар будет раздаваться только в качестве поощрений. Молли прислала письмо, на котором была короткая надпись: «ДЛЯ НЕТТЛ». — Стеди сказал мне, что им больше нравятся мятные леденцы, — сообщил Риддл, передавая мне письмо от Чивэла. — Стеди кажется мне самым спокойным из них. Он из тех парней, на которых меньше обращают внимания из-за бесчинств остальных. — И с хитрой улыбкой Риддл добавил: — Я и сам был таким в детстве. — Это уж точно, — с сомнением проворчал я. — Будет ответ? — осведомился гонец, и я сказал, что мне нужно подумать. У меня ушло несколько дней, чтобы сделать мазь нужной консистенции. Только теперь я начал понимать, как много успел забыть. Я приготовил несколько баночек и тщательно их закупорил. Меня посетил Чейд — теперь он редко заходил в мастерскую, где мы прежде проводили много времени. Возможно, потому, что, несмотря на весь его жизненный опыт, его все же смущало присутствие моего любовника. Впрочем, поприветствовали они с Шутом друг друга вполне вежливо. Затем Чейд принюхался и спросил, чем я тут занимаюсь. — Подкупом, — честно ответил я. — Ага, — пробормотал он, но больше ничего не стал спрашивать, и я понял, что Риддл не забывает докладывать ему обо всех новостях. — Я вижу, вы тут кое-что изменили, — заметил Чейд, оглядываясь по сторонам. — Главным образом при помощи воды и тряпки. Очень жаль, что здесь нет окна. Он удивленно посмотрел на меня. — Соседняя комната давно пустует. Раньше она принадлежала леди Тайм. Насколько мне известно, ходят слухи, что ее призрак иногда посещает комнату. Ну, ты знаешь, странные запахи, шум по ночам. — Он усмехнулся. — Она была полезной старой каргой. Много лет назад я заложил кирпичами дверь между комнатами. Раньше она была вот здесь. Если постараться, можно разобрать стену — и не слишком шуметь при этом. Для двоих тут действительно тесновато. — Не слишком шуметь? Разбирая стену? – Шут изогнул бровь. — Наверное, это будет не так уж просто. Но придется постараться, слухов о вашем присутствии допускать нельзя, — Чейд поджал губы. — Ничего, я попытаюсь. Если что, дам тебе знать, – вмешался я. — Или можешь переселить куда-нибудь Неттл из своей прежней комнаты. Я покачал головой. — Я все еще рассчитываю, что наступит время, когда она захочет приходить ко мне по вечерам, чтобы поболтать. — Но пока у тебя ничего не получается. — Да, боюсь, что так. — Она такая же упрямая, как и ты. И не подпускай ее к каминной полке с фруктовым ножом. Я поднял глаза и посмотрел на нож, который до сих пор торчал оттуда, — когда-то я изо всех сил вогнал его в дерево. — Я буду помнить. — Ты меня простил. Со временем. Об этом тоже не забывай. Долго Чейд задерживаться не стал, они с Шутом попрощались с прохладной вежливостью, а я пошел к двери проводить старика. На прощанье он ворчливо сказал: — Не тяни с разбором стены. Тогда он хоть в окно смотреть сможет. Мне захотелось обнять моего старого наставника. При всей его нелюбви к Шуту он все же нашел в своей душе сочувствие к нему, хотя бы ради меня. Но я ничего не сказал, только сжал его локоть. Он потрепал меня по руке и ушел. Постепенный подкуп Молли продолжался. Я попытался отослать с Риддлом мазь вместе с мятными леденцами, коробочкой чая и маленьким резным оленем. — Нет, так не пойдет, — возразил Риддл. — Или хотя бы добавь еще чего-нибудь, чтобы каждому что-то досталось. Так я и сделал. Риддл с невинным видом предложил отправить мальчишкам свистульки, но я проворчал, что хочу добиться расположения Молли — а после таких подарков она меня прикончит. Он усмехнулся и отправился в путь. Метель задержала его на два дня. Он привез мне письма, одно для меня, другое для Неттл. Риддл также рассказал, что несколько раз ел вместе со всей семьей, а ночь провел в конюшне после дюжины партий в камни со Стеди. — Когда Чивэл стал задавать о тебе вопросы, я рассказал ему много хорошего. Среди прочего, что ты много времени проводишь за столом, работая со свитками, и очень скоро превратишься в писаря. Тогда Хирс спросил: «Значит, он толстый? » Наверное, в их городке писарь отрастил себе животик. Тогда я ответил, что ты, наоборот, похудел и стал в последнее время каким-то тихим. И что ты слишком часто остаешься в одиночестве, что вредно для здоровья. Я склонил голову набок и посмотрел на Риддла. — А ты не мог бы не описывать меня таким несчастным? Мальчишкам ни к чему в их жизни тоскливый неудачник. Он склонил голову на другой бок, передразнивая меня. — А разве дело в мальчишках? — В мальчишках, в сыновьях Баррича, — твердо сказал я. Риддл недоверчиво на меня посмотрел, но больше ничего не сказал. Записка была от Чивэла — он благодарил меня за мазь и рецепт. Я не знал, что Молли написала Неттл. На следующее утро моя дочь задержалась после окончания занятий Скиллом. Дьютифул спросил, идет ли она с ним, поскольку в этот день он, Эллиана, Сивил и Сайдел собирались отправиться на верховую прогулку. Неттл ответила, чтобы ее не ждали, она догонит их потом. Ей нужна вечность, чтобы причесать волосы, перед тем как выехать немного покататься. А потом она с улыбкой повернулась ко мне: — На людях я разговариваю с ним, демонстрируя необходимое уважение. Лишь здесь я позволяю себе его дразнить. — Ему нравится. Он ужасно обрадовался, когда узнал, что у него появилась кузина. Он сказал, что теперь есть девушка, которая может быть с ним откровенной. Она застыла, и я пожалел, что эти слова соскочили у меня с языка, — я решил, что теперь она уйдет. Однако Неттл посмотрела мне в глаза, вздернула подбородок и уперла кулаки в бедра. — А ты хочешь, чтобы я была с тобой откровенна? — Я и сам не знал. — Ты можешь попробовать, — предложил я. — Моя мать пишет, что у нее все хорошо, а мои маленькие братья радуются приездам Риддла. Мать удивляется: неужели ты так боишься моих братьев, что не можешь приехать сам? Я откинулся на спинку стула и посмотрел на стол. — Скорее, я боюсь Молли. В прежние времена у нее был крутой нрав. — Насколько мне известно, в прежние времена ты ее часто злил. — Наверное, так и было. Так ты считаешь, что она не станет возражать против моего визита? Неттл довольно долго молчала. — А меня ты тоже побаиваешься? — неожиданно спросила она. — Немного, — признался я. — А почему ты спрашиваешь? Она подошла к окну Верити и посмотрела в сторону моря, как часто делал он. Сейчас она была похожа на Видящих ничуть не меньше меня. Неттл рассеянно провела руками по волосам. Ей бы не помешало побольше прихорашиваться. Сейчас ее короткие волосы стояли дыбом, как на загривке у рассерженной кошки. — Когда-то я надеялась, что мы станем друзьями. Потом узнала, что ты мой отец. И с тех пор ты ни разу не попытался поговорить со мной. — Мне казалось, ты сама этого не хочешь. — Быть может, я хотела посмотреть, насколько этого хочешь ты. — Она повернулась и бросила на меня укоризненный взгляд. — А ты не пытался. Я долго молчал. Она двинулась к двери. Я встал. — Знаешь, Неттл, меня воспитывали мужчины, да и жил я всегда среди мужчин. Иногда мне кажется, что из-за этого у меня постоянно возникают сложности. Она повернулась и посмотрела на меня. И я заговорил, стараясь быть предельно откровенным: — Я не знаю, как мне быть. Мне бы хотелось, чтобы ты лучше меня узнала. Баррич был твоим отцом, и он хорошо справился со своей задачей. Возможно, для меня уже слишком поздно пытаться занять место в твоей жизни. Не находится для меня места и в жизни твоих братьев. Я любил твою мать. После того, как мы расстались, я еще долго верил, что, когда я выполню все свои обязательства, я найду ее и мы будем счастливы все вместе. Но жизнь никого не ждет. Нельзя вернуться в какой-то день в прошлом, и обнаружить, что все осталось так, как было раньше. Твоя мать полюбила Баррича и вышла за него. Мне было больно, но я смирился с ее выбором. Я считал, что он подходит ей куда больше меня, и я не ошибся. Я пропал на шестнадцать лет, но не потому, что забыл о вас. Я боялся, что мое появление разрушит покой и счастье твоей матери, а потом и твое. – Я перевел дыхание, и продолжил, - Я не хочу занять место Баррича в вашем доме. Мне было бы довольно твоей дружбы и возможности присмотреть за мальчишками. – Я не знал, что еще ей сказать, слова у меня кончились. Она стояла, положив ладонь на ручку двери, и задумчиво смотрела на меня. — Возможно, тебе стоит вот так же честно поговорить с моей матерью. — И Неттл выскользнула из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Через несколько дней Риддл нашел меня в казарме стражников, где я завтракал. Он уселся на скамью напротив меня. — Неттл дала мне письмо, адресованное ее матери и братьям. Она просила меня передать его, когда я в очередной раз отправлюсь к ним с твоим поручением. — Протянув руку, он взял с моей тарелки ломоть хлеба. Откусил кусок и с полным ртом спросил: — Как скоро это произойдет? Я немного подумал. — Ну, скажем, завтра утром, — предложил я. Он кивнул. — Я так и предполагал. Оседлав Вороную, я поехал на рыночную площадь, всю дорогу препираясь с кобылой. Полгода ею занимался мальчишка-конюх, который выводил Вороную из конюшен и позволял резвиться столько, сколько она пожелает. Она стала своенравной и несговорчивой, плохо слушалась поводьев. Я пожалел, что так долго не уделял ей внимания. На рынке я купил засахаренного имбиря и мятных леденцов. Затем похитил у Чейда бутылку вина из одуванчиков. Пока я складывал все это в корзину, меня не оставляла мысль о том, сколько еще мне придется добиваться расположения Молли. Когда она сочтет, что я наказан достаточно за грехи юности? И сочтет ли когда-нибудь? Я выказал ей все возможное почтение, но она так и не сделала ни одного шага мне навстречу. И я понял, что больше так не могу. Если Молли не желает подпускать меня к своим детям, так тому и быть. Я постараюсь стать им другом, когда они вырастут, как Чивэл, и не будут находиться под крылышком Молли. Конечно, это совсем не то, чего хотел Баррич, когда завещал мне позаботиться о них, но это все, что мне остается. Но все же я решил сделать еще одну, последнюю попытку. Всю ночь я просидел над листом хорошей бумаги, но сумел выдавить из себя всего три предложения. «Я помню все, что было между нами. Я любил тебя и нашу дочь больше жизни. Прости меня и не наказывай больше». Потом я запечатал свое послание воском. Четыре раза я вскрывал его, надеясь, что сумею найти лучшие слова. Наконец я отдал Риддлу то, что у меня получилось, и четыре следующих дня жалел, что не выбрал других слов. На четвертую ночь я прошел через потайной ход в спальню Неттл. Я должен был поговорить со своей дочерью, и разрешение Молли для этого не требовалось. Однако я не стал входить и звать ее, как это делал Чейд. Я просто зажег свечу и оставил ее у приоткрытой двери. Потом вернулся в башню и стал ждать. Шут тактично вышел в бывшие покои леди Тайм и закрыл за собой дверь. Казалось, прошла целая вечность. Уж не знаю, что разбудило Неттл — свет или сквозняк, но в конце концов я услышал ее неуверенные шаги: она поднималась по лестнице. Я подбросил в камин несколько поленьев, чтобы в комнате стало теплее. Она заглянула внутрь, увидела меня и осторожно, словно кошка, вошла. Медленно пройдя мимо рабочего стола с разложенными на нем свитками, мимо камина и стоящих возле него котелков, она остановилась возле одного из кресел. На ней была ночная рубашка, на плечи Неттл накинула теплую шаль. Я увидел, что она дрожит от холода. — Садись, — предложил я, и она опустилась в кресло. — Именно здесь я работаю, — продолжал я. Между тем закипел чайник, и я спросил: — Хочешь чашку чаю? — Посреди ночи? — Я часто работаю ночью. — Большинство людей спит по ночам. — Я не такой, как большинство людей. — Это правда. — Она встала, чтобы рассмотреть лежащие на каминной полке вещи. Увидела вырезанную Шутом фигурку волка, а рядом с ней — камень памяти. Коснулась рукоятки ножа, глубоко вошедшего в дерево, и удивленно посмотрела на меня. Потом протянула руку и положила ладонь на рукоять меча Чивэла. — Можешь его взять. Этот меч принадлежал твоему деду. Только осторожно, он тяжелый. Неттл отдернула руку. — Расскажи мне о нем. — Не могу. — Еще одна тайна? — Нет. Я не могу ничего рассказать, поскольку совсем его не знал. Кажется, я даже никогда его не видел. Возможно, он иногда наблюдал за мной при помощи Скилла глазами Верити. — Похоже на нас с тобой, — тихо заметила Неттл. — Да, похоже, — согласился я. — Только у нас появился шанс узнать друг друга. Если нам с тобой хватит смелости. — Я здесь, — заметила она, усаживаясь в кресле поудобнее. Потом замолчала, словно больше не знала, что сказать. Потом Неттл показала на фигурку, вырезанную Шутом. — Это Ночной Волк? — Да. Она улыбнулась. — Он выглядит именно таким, каким я его себе представляла. Расскажи о нем. И я рассказал. Риддл вернулся через три дня с жалобами на плохие дороги и холод. Ему пришлось пережидать метель. Я почти его не слушал. Взяв привезенную им записку, я поднялся к себе и только там развернул ее прочел. В записке я обнаружил несколько слов. «Неттл говорит, что ты боишься меня. Не стоит. Ты можешь приехать». Шел тяжелый влажный снег. Небо закрывали темные тучи; рассчитывать, что снегопад скоро прекратится, не приходилось. Я поднялся в свою комнату, расцеловал Шута, сунул ему записку и начал собирать смену одежды в седельные сумки. Тут я заметил, что Шут стоит, с улыбкой смотрит на меня, но не двигается с места. — Что ты не собираешься? – удивленно спросил я. — Ты полагаешь, что я поеду с тобой? — казалось, он удивился не меньше меня. Иное мне и в голову не приходило. Я уже представлял себе, как проведем несколько дней вне этих стен, как Шут познакомится с сыновьями Баррича. Его умение общаться с детьми пришлось бы очень кстати. — И как же ты представишь меня? — склонив голову на бок, спросил он. — У меня ведь сейчас даже имени нет. И как ты объяснишь, зачем привез с собой друга? На это мне нечего было ответить. Шут, между тем, продолжил: — Поезжай, Любимый. У меня еще будет возможность познакомиться с мальчишками. А в твое отсутствие у нас с леди Розмари будет, чем заняться. Я пораженно уставился на него. — Нет-нет, не этим, — в притворном ужасе замахал руками Шут. — Но Фитц Чивел Видящий, до чего же ты дошел! Я только сказал, что нас с леди есть дело, а ты уже думаешь о всяких непристойностях, — он сокрушенно покачал головой. Но мне было не до шуток. — Леди Розмари видела тебя? Что она сказала? Что ты ей сказал? Шут сделал серьезное лицо и наморщил лоб, будто старательно припоминая. — Дай-ка подумать. Леди Розмари сказала мне «добрый день», из чего можно сделать вывод, что она меня видела. Кроме приветствия, она сказала, что ее прислал Чейд и что я могу к ней обращаться, если мне будет что-то нужно. Кажется, это все… Ах, да, я тоже сказал ей «добрый день», — Шут смотрел на меня с улыбкой ученика, подробно и правильно ответившего на сложный вопрос. Я знал, что, когда он в таком настроении, говорить с ним серьезно было бессмысленно. Но я был рад, что Чейд прислал Розмари, чтобы скрасить одиночество Шута во время моих отлучек. Я уже был в дверях, когда вдруг кое-что вспомнил: — Так какое у тебя все же дело с леди Розмари, Шут? Он лишь рассмеялся, отрицательно покачал головой и сказал: — Тебя ждет сюрприз. По возвращении в замок меня действительно ждал сюрприз, только не тот, который имел в виду Шут. Знай я, чем обернется мое возвращение, я бы даже не приблизился к стенам Баккипа, вызвал бы Шута запиской и сбежал бы с ним как можно дальше. Но тогда я ничего еще не знал. Я пошел за лошадью, по дороге послав зов Чейду. Некоторое время меня не будет. Хорошо. Мы закончим работу над переводом манускрипта вечером. Ты не понял. Меня не будет по меньшей мере несколько дней. Я отправляюсь к Молли и ее детям. Он колебался, и я почувствовал, как сильно ему хочется возразить. Нам еще предстояло многое сделать. Переводы манускриптов, очистка порошка — я активно помогал Чейду — и организация Вызова. В свитках говорилось, что жители королевства должны быть предупреждены о Вызове, чтобы родители и друзья тех, кто услышит голоса, не посчитали их безумцами. Однако в свитках говорилось, что точный день должен оставаться в секрете, чтобы шарлатаны не тратили понапрасну время мастера Скилла. И все же я решил отбросить в сторону все эти соображения и молча ждал, что скажет Чейд. Что ж, сменила гнев на милость, значит. Ладно, отправляйся к ней. И удачи тебе. Ты сказал Неттл? Теперь пришел мой черед колебаться. Я сказал только тебе. Ты считаешь, что мне следует ее предупредить? Хорошие вопросы ты мне задаешь! Ты никогда не просишь совета, когда мне хочется, а всегда спрашиваешь... впрочем, не важно. Да. Скажи ей. Но только потому, что в противном случае она подумает, что ты попытался ее обмануть. И я вошел в контакт с дочерью. Неттл, я получил записку от Молли. Я намерен ее навестить. — И только тут мне в голову пришла очевидная мысль: — Ты не хочешь составить мне компанию? Идет снег, скоро начнется настоящая метель. Когда ты собираешься уезжать? Прямо сейчас. Это неразумно. Я всегда был неразумным человеком. — Слова эхом отозвались у меня в голове, и я рассмеялся. Тогда поезжай. Оденься потеплее. Обязательно. До свидания. И я тронулся в путь. Вороная не выказала никакой радости, как только сообразила, что ей придется выйти из теплой конюшни в снежную мглу. Дорога была холодной, мокрой и трудной. Я остановился на постоялом дворе, где было полно застигнутых метелью путешественников, и мне пришлось спать на полу у камина на собственном плаще. Следующую ночь я провел на сеновале у фермера. Метель не унималась, но я продолжал путешествие. Когда я подъезжал по засыпанной снегом дороге к дому Баррича, снег прекратился и небо очистилось, и мне вдруг показалось, что я попал в сказку. Огромные шапки снега покрывали дом и конюшни. В голубое небо уходила струйка дыма. Однако между домом и конюшней была протоптана дорожка. Я остановил Вороную и некоторое время молча любовался удивительно мирной картиной. Неожиданно дверь конюшни распахнулась, и появился Чивэл с тележкой, наполненной грязной соломой. Я свистнул, чтобы предупредить его о появлении гостя, и Вороная начала спускаться с холма к дому. Сын Баррича молча стоял и смотрел на меня. Во дворе я остановил лошадь и попытался придумать какое-нибудь приветствие. Моя Вороная недовольно вздернула голову. — С этой лошадью нужно работать, — недовольно заметил Чивэл, подошел поближе и остановился. — А, так это ты! — Да. — Теперь самое трудное: — Могу я войти? — Ему едва исполнилось пятнадцать, но он оставался старшим мужчиной в доме. — Конечно. — Но его слова не сопровождались улыбкой. — Я займусь твоей лошадью. — Я предпочел бы сам о ней позаботиться, если ты не против. Я слишком давно ею не занимался — и это сказывается. Потребуется немало времени, чтобы привести ее в надлежащий вид. — Как пожелаешь. Сюда. Я спешился и посмотрел в сторону дома, но если кто-то и заметил меня, вида они не подали. Вслед за Чивэлом, ведя на поводу Вороную, я вошел в конюшню. Здесь царил образцовый порядок. Нимбл и Джаст убирали навоз. Тут же появился Стеди с ведрами воды. Все они застыли на месте, увидев меня. Неожиданно на меня нахлынули далекие воспоминания. Ночной Волк, стоящий поодаль от остальной стаи. Ему ужасно хотелось присоединиться, но он понимал, что его прогонят, если он совершит ошибку. — Я всюду вижу следы работы твоего отца, — сказал я, и это было правдой. Я сразу же понял, что Баррич выстроил конюшню в полном соответствии со своим требованиями. Конюшня получилась даже больше, чем в Баккипе. Стоит открыть ставни, как воздух и свет хлынут внутрь. Только Баррич мог так аккуратно разложить щетки. Мне вдруг показалось, что я ощущаю его присутствие. Я заморгал и вернулся в настоящее — Чивэл внимательно наблюдал за мной. — Ты можешь поставить лошадь сюда, — сказал он, указывая на свободное стойло. Они вернулись к своей работе, а я занялся Вороной: слегка смочил ее шкуру водой и принялся чистить. Чивэл подошел, чтобы посмотреть на лошадь, — интересно, удовлетворит ли его моя работа? — Хорошая лошадь. — Больше он ничего не сказал. — Да. Подарок моего друга. Именно он послал Малту твоему отцу, когда понял, что она ему больше не понадобится. — О, это замечательная кобыла! — воскликнул Чивэл, и я последовал за ним, чтобы взглянуть на Малту. Мы прошли мимо Грубияна, жеребца-четырехлетки, которого Чивэл хотел скрестить с ней, если бы не воля отца. И еще я подошел к Радди. Мне показалось, что старый жеребец почти меня вспомнил. Он подошел и прижался головой к моему плечу. — Наверное, это будет его последний жеребенок, — тихо сказал я. — Полагаю, Баррич хотел использовать последний шанс еще раз скрестить две эти линии. В свое время Радди был замечательным жеребцом. — Я смутно помню, как он у нас появился. Какая-то женщина спустилась с холма с двумя лошадями и передала их отцу. Тогда у нас даже не было хлева, не говоря уж о конюшне. Папа вынес все дрова из сарая в ту ночь, чтобы лошадям не пришлось остаться под открытым небом. — Могу спорить, что Радди был рад видеть твоего отца. Чивэл недоуменно посмотрел на меня. — Так ты не знал, что он много лет назад принадлежал Барричу? Верити дал твоему отцу возможность выбрать из двухлеток. И Баррич выбрал Радди. Он знал жеребца с самого рождения. В ту ночь, когда королеве пришлось бежать из Баккипа, спасая свою жизнь, Баррич посадил ее именно на него. И Радди благополучно доставил ее в Горное Королевство. Мои слова произвели на Чивэла впечатление. — Я ничего об этом не знал. Папа редко рассказывал о Баккипе. Кончилось тем, что я остался помогать убирать навоз и кормить лошадей. Я рассказал мальчику о тех его лошадях, которых знал раньше, а Чивэл с вполне объяснимой гордостью показывал мне конюшню. Он отлично справлялся с работой, и я так ему и сказал. Чивэл показал мне кобылу, у которой гноилось копыто, — она уже поправилась, а затем мы добрались до коровы и дюжины цыплят. К тому моменту, когда мы направились к дому вместе с остальными мальчишками, я успел со всеми познакомиться. — Мама, у нас гость, — крикнул Чивэл, распахивая дверь. Я стряхнул снег и навоз с сапог и вошел в дом вслед за ним. Она уже знала о моем приезде. Щеки Молли раскраснелись, она успела пригладить короткие волосы. Заметив, что я смотрю на нее, она бессознательно подняла руку, чтобы их поправить. Мы оба тут же вспомнили причину, по которой ей пришлось обрезать волосы, и тень Баррича встала между нами. — Ну, я закончил работу и ухожу к Стаффманам, — заявил Чивэл, прежде чем я успел поздороваться с Молли. — Я с тобой! Мне так хочется посмотреть на Кип и поиграть со щенками, — вмешался Хирс. Молли наклонилась к мальчику. — Ты не можешь всякий раз сопровождать Чивэла, когда он идет к своей девушке. — Сегодня может, — неожиданно предложил Чивэл и бросил на меня быстрый взгляд, словно хотел убедиться, что я понял, какую услугу он мне оказывает. — Я посажу его у себя за спиной; его пони не сможет бежать по такому глубокому снегу. Поторопись Хирс, я не стану тебя ждать. — Хочешь чая, Фитц? Ты не замерз? — Честно говоря, работа в конюшне помогает быстро согреться. Но от чая не откажусь. — Мальчишки заставили тебя работать в конюшне? Ах, Чив, он же гость! — Он умеет обращаться с лопатой, — заметил Чивэл, и это был комплимент. — Давай скорей, Хирс, я не собираюсь целый день тебя ждать. Наступило несколько минут суматохи. Должно быть, подобная суета всегда происходит, когда надо отправить куда-нибудь шестилетнего ребенка, поскольку удивила она только меня. По сравнению с этим переполохом даже казармы стражников были спокойным местом. К тому моменту, когда Чивэл и Хирс ушли, Стеди успел сбежать на чердак, а Джаст и Нимбл устроились за столом. Нимбл делал вид, что чистит ногти, а Джаст откровенно меня разглядывал. — Фитц, пожалуйста, присядь. Нимбл, подвинься немного. Джаст, принеси дров, — раздала указания Молли. — Ты специально меня отсылаешь! — Какой ты проницательный! А теперь ступай. Нимбл, ты вполне можешь ему помочь. Отряхни дрова от снега и перенеси их в сарай, чтобы они немного подсохли. Оба вышли из дома, всем своим видом выражая протест. Когда дверь за ними закрылась, Молли глубоко вздохнула, потом сняла чайник с огня, вылила закипевшую воду в большой сосуд, куда уже успела насыпать чай. Затем она достала чашки и баночку с медом и уселась напротив меня. — Здравствуй, — осторожно сказал я. — Здравствуй, — без всякого недовольства ответила она. — Я спросил Неттл, не хочет ли она поехать со мной, но она отказалась покинуть замок в такую метель. — Не могу ее винить. И мне кажется, что ей стало трудно возвращаться домой. Здесь все гораздо скромнее, чем в замке. — Вы можете перебраться в Ивовый Лес. Ты же знаешь, теперь он принадлежит тебе. — Я знаю. — По ее лицу пробежала тень, и я пожалел, что упомянул о поместье. — Но это будут слишком большие перемены — прошло так мало времени... Мальчики еще только начинают привыкать к мысли, что их отец никогда не вернется. К тому же Чивэл влюблен. — Мне кажется, он еще слишком юн, — осторожно заметил я. — Он молодой человек с большими владениями. Еще одна женщина в доме нам не помешает. Да и чего ему ждать, если он нашел девушку, которая его любит? — добавила она. Я не нашелся что возразить, и Молли сказала: — Если они поженятся, не думаю, что Трифт захочет далеко уезжать от родителей. Она очень близка с сестрой. — Понятно. — Она говорила о вещах, о которых я ничего не знал, но очень хотел узнать. — Жизнь — сложная штука, не так ли? — сказала она, увидев, что я молчу. Я посмотрел на нее, на унылое темное платье. Руки Молли больше не были гладкими и тонкими; на лице появились морщинки. Годы округлили ее тело. Она перестала быть убегающей от меня по берегу девушкой в красной юбке. Просто красивая и статная женщина, совсем чужая мне теперь. — Я виноват перед тобой, Молли, и перед Неттл тоже. Но мы оба любили Баррича. Прошу тебя, в память о нем, дай мне исполнить его последнюю волю. — Фитц! — покачала она головой, но взгляд ее слегка потеплел. Я протянул ей руку и ждал, пожмет ли она ее. После некоторых колебаний она вложила в мою руку свою ладонь и слегка сжала. Потом мы сидели и тихо разговаривали, в основном вспоминали Баррича, до тех пор, пока не вернулись мальчишки с дровами и Молли не принялась их ругать за то, что они не вытерли ноги. Я провел у них почти весь день. Мы пили чай, и я говорил о Неттл и ее заботах, а мальчикам я рассказал несколько историй о Барриче. Однако еще до возвращения Чивэла и Хирса я оседлал Вороную и распрощался с ними. Молли вышла попрощаться и даже поцеловала меня. В щеку. На обратную дорогу в Баккип я потратил три дня. Оказавшись в Баккипе, я первым делом отправился к Шуту. Он открыл мне дверь, словно ждал меня у порога и узнал по шагам. Я вошел, прикрыл за собой дверь и поцеловал его. Этот наш поцелуй, как и многие до него, быстро перерастал из приветственного в страстный, что после разлуки меня более чем устраивало. Шут нисколько не способствовал тому, чтобы я вел себя более благоразумно, он тихо и радостно засмеялся, обхватил меня за плечи и прижался ко мне всем телом. Наши поцелуи продолжали разгораться. Мы принялись ласкать друг друга, и уже немногим позже я, в распахнутой на груди рубахе и с развязанными штанами, стоял, опираясь одной рукой о стол сзади. Второй рукой я перебирал волосы Шута, который стоял передо мной на коленях и ласкал меня ртом. Я закрыл глаза, а когда открыл их, увидел в дверях принца, который смотрел на нас с таким выражением ужаса и отвращения на лице, что у меня, казалось, остановилось сердце. Шут, видимо, что-то почувствовал и замер. Я не успел даже двинуться с места, когда принц шагнул назад, и дверь за ним закрылась. Шут поднял на меня глаза, встал и спросил только: — Кто? — Дьютифул, — севшим голосом выдавил я. Шут с деланным спокойствием поправил мою одежду, подошел к столу, налил мне бренди в стакан и выжидающе посмотрел на меня. У меня в горле стоял ком. Я машинально взял стакан и сделал большой глоток. Я сам не знал, что убивало меня больше — омерзение на лице моего принца или то, что мой почти что сын видел, как я занимаюсь сексом, да еще, с его точки зрения, извращенным. Я обессилено опустился на постель. Шут присел рядом. Мне не нужно было объяснять ему всю важность того, что только что произошло, а он не пытался убедить меня, что не случилось ничего ужасного. Мы, как всегда, прекрасно понимали друг друга и без слов. Мы долго молчали, потом Шут все же заговорил: — Что мы теперь будем делать? От того, что он сказал «мы» и ни на мгновение не засомневался во мне, мне стало чуточку легче. — Ждать, — ответил я. Ждать пришлось недолго. В мое сознание с бешеным напором ворвался разгневанный принц. Ты обманул меня, лорд Фитц Чивэл Видящий! Я доверял тебе, доверял лорду Голдену, а вы тем временем смеялись надо мной за моей спиной. Это не так, — со спокойствием обреченного возразил я. Не желаю больше слушать твоей лжи! И не собираюсь пособничать в ваших извращениях! Я не хочу тебя больше видеть! Иного я и не ждал. Разумеется, ваше высочество. Мы немедленно покинем замок. Я с болью подумал о том, что мне так и не удастся сдержать данное Барричу слово, что я не увижу больше ни Неттл, ни Пейшенс, ни Чейда… Но разве у меня был выбор? Я оборвал связь и сказал Шуту: — Нам придется уехать. Причем, чем быстрее, тем лучше. Собирайся. Шут посмотрел на меня с убитым видом, потом кивнул и быстро собрал свой мешок. У меня вещей было немного. Я решил оставить в замке меч моего отца, так как полагал, что больше не имею на него права — он был символом моей связи с Видящими, и теперь эта связь была оборвана. Собрав одежду, кое-какие безделушки и деньги, а также все, что могло потребоваться на зимней дороге, я в последний раз обвел глазами комнату, с которой у меня было столько связано. Я попрощался про себя с этим местом, потому что не мог попрощаться с людьми. Вскоре я и закутанный с ног до головы в плащ Шут уже покидали замок по тайному ходу. Оставив Шута за крепостной стеной, я вернулся в город. Как я и надеялся, новость о моем изгнании еще не облетела замок, и я беспрепятственно забрал с конюшни Вороную и крепкую молодую кобылку для Шута. Меня терзала мысль, что я опустился до конокрадства, но утешал себя тем, что стоимость оставленного меча с лихвой окупает лошадь, а отправляться зимой в дальнее путешествие пешком было бы безумием. Заехав на рынок, я наспех накупил припасов в дорогу, а потом вернулся с лошадьми к Шуту, и мы отправились по дороге из Баккипа на восток. Вначале мы ехали молча. Мое сердце разрывалось, когда я думал о том, что я в одно мгновение потерял то, ради чего еще недавно жил. Временами меня охватывал гнев из-за того, что для принца высокоморальные соображения оказались куда важнее, чем вся моя жизнь на службе у Видящих и все то, что мне пришлось ради них потерять. Но потом я говорил себе, что это право короля, его воля, и мне остается только выполнить ее. Я уже один раз умирал для всех, кого знал и любил, пришло время сделать это во второй раз. Я надеялся только на благородство моего принца, на то, что он не станет рассказывать о причинах моего изгнания. Я не стыдился того, что люблю Шута, но мне не хотелось думать, что такое же выражение, как на лице Дьютифула, будет появляться на лицах Неттл, Нэда и Пейшенс, когда они будут вспоминать меня. Шут ехал рядом, низко надвинув капюшон и опустив плечи. Я чувствовал, что случившееся убивает его не меньше, чем меня. — Мы должны решить, куда направимся, — сказал я больше потому, что мне хотелось услышать его голос, чем из необходимости. — Я не знаю, — ответил он так, словно это его немного пугало. Я немного поразмыслил. —Почему бы нам не отправиться в твою школу? — спросил я и прибавил, — Мы же в любом случае туда собирались. — Через Скилл-колонны? — с каким-то неестественным спокойствием спросил Шут, и мне понадобилось некоторое время, чтобы понять истинный смысл его вопроса. — Перестань нести чушь, — резко бросил я. — Я не собираюсь кончать с собой, и уж тем более не стал бы тащить с собой тебя. — Я понял, как прозвучали мои слова, и поморщился. Уже спокойнее, я договорил, — Мне сейчас больно, но я хочу жить. Я хочу прожить ту долгую жизнь вместе с тобой, которую ты мне обещал. Поэтому никаких Скилл-колонн. Доберемся и так. Времени у нас сколько угодно. Шут повернул ко мне лицо, и я увидел, что в его глазах стоят слезы, которые он сдерживает. Он некоторое время молчал, пристально глядя на меня, потом севшим голосом сказал: — Любимый, это то, от чего я пытался тебя уберечь на Аслевджале. Мое присутствие рядом с тобой принесло изменения, ужасные изменения. Я оказался прав, но я бы отдал что угодно, чтобы я ошибся тогда. И сейчас я не вижу, как исправить совершенное зло и вернуть тебе твою разбитую жизнь, — горько закончил он. ББыло бы глупо утверждать, что моя жизнь, та, которой я ее знал, не разбита, да и мой любимый не поверил бы мне. Но все же он ошибался. — Ты думаешь, что разбил мою жизнь, — размеренно сказал я. — Но, если бы не ты, у меня вообще никакой жизни не было бы. До того, как ты вернул мне мои чувства, я вообще не жил. Сейчас мне горько, но я бы ни за что не согласился вернуться в то тусклое существование, из которого ты меня вытащил. Шут молчал, склонив голову в капюшоне, но по едва заметным изменениям в его посадке я понял, что мои слова нашли путь к его сердцу. Стоял конец зимы, но холод и не думал отступать. Пускаться в путешествие в такое время было крайне неразумно, но выхода у нас не было. Я предложил Шуту найти какой-нибудь приют под крышей на несколько недель, пока не потеплеет, а за это время мы успеем решить, куда направимся дальше. Шут согласился, и мы поехали вперед по дороге, где за поворотом виднелись крыши домов. Деревня встретила нас запахами дыма из очагов и скотного двора. Это поселение оказалась совсем маленьким, постоялого двора или таверны здесь не было. Единственным свободным местом, пригодным, чтобы защититься от стужи, оказалась полуразвалившаяся хижина на краю деревни, пустовавшая много лет. Туда мы и отправились. Вначале пришлось привести ее в жилой вид – за несколько монет я раздобыл у крестьян достаточно дров и несколько старых досок, чтобы забить прорехи не улицу. Шут растопил давно пустовавший очаг, пока я приколачивал заплаты на стены и крышу. Когда огонь разгорелся, стало довольно тепло, и мы расстелили одеяла на куске сохранившегося деревянного пола, уселись на них, достали предусмотрительно захваченный Шутом бренди и сделали по паре глотков. Нужно было обсудить наши дальнейшие планы, но, после бурных событий этого дня, голова у меня соображала с трудом, поэтому я сказал: — Давай все решим завтра, Любимый. Сейчас лучше бы поспать, — хотя я не знал, удастся ли мне сегодня заснуть. Шут кивнул, и начал укладываться на ночлег. Тут в мои стены заколотил Олух. Я не хотел отвечать, но знал, что долго не смогу сдерживать его натиск, поэтому все же стены убрал. Тебя принц ищет, он по замку бегает, — сообщил Олух. — Он сердится. Я знаю. Передай ему, что я сожалею. И еще передай… нет, только это. А о чем ты жалеешь? — Олух вдруг заинтересовался. — Ты что-то потерял? Потерял, но это сейчас неважно. Просто передай ему, и все. Сам передавай, он тут стоит. А я пойду на кухню, там испекли хлеб с кусочками орехов. Они сначала горькие, а потом все равно сладкие. — И Олух исчез. Я почувствовал осторожный зов Дьютифула. Шут, который уже понял, что я с кем-то говорю, вопросительно поднял бровь. — Дьютифул, — мрачно сказал я. — Хочет еще что-то добавить. — Может, лучше вначале его выслушать? — Шут сочувственно смотрел на меня. — Хуже все равно не будет, — согласился я, желая лишь побыстрее покончить со всем этим, чтобы не бередить свежую рану. Мой принц, — официально отозвался я. — Я не буду просить вашего прощения, так как не считаю себя виноватым. Но мне жаль, что все так вышло. Если я могу о чем-то просить вас на прощанье, то только о том, чтобы вы скрыли от моих друзей и знакомых причину нашего отъезда. — Я замолчал, больше мне добавить было нечего. Фитц, подожди. Выслушай меня. Как прикажете, выше высочество. Ну вот, сначала мать устраивает мне выговор, как ребенку, теперь ты отказываешься нормально разговаривать. — Он помолчал, затем начал снова, — Фитц, я прошу у тебя прощения. У тебя и у лорда Голдена. Этого я ждал меньше всего. Принц заговорил снова. Я не имел права ни судить тебя, ни вмешиваться в твою личную жизнь. Я повел себя, как неразумный ребенок, который мало знает жизнь, но лезет со своим мнением ко взрослым. — Он вздохнул. — По крайне мере, так считает мать. Ну конечно, кто же еще мог на него повлиять? Моя королева и здесь оказалась на высоте. Выходит, один друг у нас в Баккипе все же остался, от чего у меня немного потеплело на душе. Но я не знал, что сказать Дьютифулу, поэтому я молчал. Принц истолковал мое молчание по-своему. Ты сердишься, я понимаю. Но хотя бы выслушай меня. Я ведь решил, что ты обманывал меня, ты же сам уверял, что вы с лордом Голденом только друзья. Я вас не обманывал, — нарушил я молчание. — Мы всегда были друзьями. Наши новые отношения начались недавно, после возвращения с Аслевждала, — через силу выдавил я, так как мне было нестерпимо слышать, как о моих отношениях с Любимым говорят, как о чем-то постыдном. Словно бесценную для меня вещь взяли, небрежно рассмотрели, а потом вываляли в грязи, а я стоял и смотрел, и никак не мог этому помешать. Теперь я это знаю, но ты же ведь ничего мне не сказал, — упрекнул Дьютифул. Он звучал так, словно в нем боролись мудрый правитель и разочарованный мальчишка. Снисходительности к тому моменту в моей душе не осталось, и мое терпение лопнуло. Унижение от того, что моя постель стала предметом общего обсуждения, а также гнев на принца, который так легко отбросил годы моей преданности, заставили меня забыть об осторожности. Значит, если я ложусь с кем-то в постель, наутро я должен явиться к вам с докладом? Принц некоторое время, потом грустно сказал: Кажется, я только все порчу. Прошу тебя, хотя бы выслушай меня, Фитц. Я ждал. Принц заговорил снова. Я вышел из себя, потому что, во-первых, решил, что вы с лордом Голденом меня обманывали. К тому же, я привык считать, что такие отношения – это что-то постыдное. Ты сам знаешь, сколько шуточек ходит среди мальчишек на эту тему, и я принимал их как должное. У меня не то что не было случая поменять свое мнение на этот счет, у меня вообще никакого своего мнения не было. Что тут кажешь? Он был прав, и не мне было его судить. Еще недавно подобные слухи обо мне и Шуте вызвали у меня самого приступ отвращения и гнева, который едва не уничтожил нашу дружбу. Принц, между тем, еще немного помолчал, словно собираясь с духом. К тому же, Фитц, попробуй представить себя на моем месте… Если бы ты увидел кого-то из родственников, из старших… в таком виде… Принц не договорил, но я его прекрасно понял. При мысли о том, что я мог бы вот так же застать, например, Баррича, меня замутило. И я заговорил. Я понимаю вас, ваше высочество. Поверьте, оказаться на другой стороне не легче, — честно признался я. Охотно верю, — тут же отозвался принц. — Но вина здесь только моя. Я не должен был входить без стука, а тем более высказывать свое мнение о твоей личной жизни. — Он еще несколько мгновений молчал, потом спросил, — Ты сможешь простить меня, Фитц? Ты и лорд Голден? И я, и моя мать просим вас вернуться домой. Я перевел взгляд на Шута, который смотрел на меня серьезно, но глаза его улыбались. То ли он почувствовал через нашу связь, как изменилось мое настроение, то ли прочел что-то на моем лице. — Дьютифул хочет, чтобы мы вернулись, — сказал я. — Дьютифул хочет, чтобы мы вернулись, мы хотим, чтобы мы вернулись, так за чем же дело стало? — поднял Шут бровь. Мы выезжаем завтра утром, — сообщил я принцу. И к вечеру следующего для мы уже были в Баккипе. Я опасался, что, при встрече с принцем, мы оба будем испытывать неловкость, но этого не произошло. Дьютифул встретил нас в башне Чейда, внизу. Он крепко и от души обнял меня, а с моим любовником обращался так уважительно, что горький осадок нашей ссоры растворился почти без следа. Поздним вечером Чейд передал нам с Шутом приглашение королевы навестить ее. Мы провели все вместе пару часов, вспоминая прошлое и обсуждая текущие дела, но ни словом не упоминая о недавнем происшествии. Казалось бы, внешне ничего не изменилось, но я знал, что на придворном языке этот визит имел серьезное значение – он означал новый статус Шута в глазах королевской семьи и давал ему право на королевское расположение и защиту. Зима заканчивалась. Риддл продолжал возить мои письма к Молли и Чивэлу, а также их ответы мне. Мы переписывались вполне дружелюбно с Молли и почти по-дружески с Чивэлом. Я пару раз навестил их сам, не желая надоедать чаще, и мне показалось, что мальчишки не против моего присутствия в доме. Все семейство приехало на Весеннюю ярмарку, и мы с Молли даже один раз станцевали. Затем я пригласил Неттл, которая после танца попросила меня никогда больше этого не делать. Однако она улыбнулась. В начале весны я повидался с Недом. Они с Сотангом заглянули в Бакк перед началом летнего путешествия. Нед стал выше и стройнее, и мне показалось, что он доволен своей новой жизнью. Он многое повидал в Вернее и теперь собирался посетить Риппон и Шокс. Он написал две собственные песни, обе получились веселыми и имели успех, когда он исполнил их на выступлении молодых менестрелей. Позднее в Баккип приехали Уэб со Свифтом. Мальчик заметно раздался в плечах и стал более серьезным. Уэб остановился в замке, а Свифт отправился домой, чтобы провести неделю с семьей. Он вернулся в Баккип с сообщением, что через три месяца состоится свадьба Чивэла. Я отправился на свадьбу. Когда Чивэл стоял рядом с Трифт, а она краснела и улыбалась, смущенно опустив глаза, мной овладела зависть. У них все получилось так просто. Они встретились, полюбили друг друга и поженились. Я подозревал, что не пройдет и года, как у них появится ребенок. И им не нужно прятаться в потайных комнатах ради того, чтобы быть вместе. Когда я возвращался со свадьбы, зов Олуха настиг меня у ворот замка. Иди сюда быстрее. Все уже собрались, Чейд велит идти немедленно, — сообщил он. На мгновение я испугался, что что-то случилось с Шутом, но тут же сообразил, что тогда «все» не стали бы собираться, и моя тревога уменьшилась, хоть и не до конца. Куда мне идти? — спросил я. В башню Верити. Но меня там не будет. Я занят, — гордо сообщил Олух, а я не стал уточнять, чем именно. Я почти бегом поднялся в башню, а, когда вошел, тут же буквально наткнулся на горящий негодованием взгляд Чейда. Поскольку я не мог припомнить за собой ничего, что могло привести моего старого наставника в такой гнев, я непонимающе уставился на него. Чейд поджал губы и взглядом указал мне на женщину, сидевшую за столом вместе с ним, с королевой и с принцем. Дама, одетая в простое коричневое платье и с кружевной косынкой на голове, сидела ко мне спиной. Она слегка оглянулась, кивнула мне и снова устремила взгляд на королеву и Дьютифула, у которого был такой вид, словно он вот-вот расхохочется. Я вспомнил о своих манерах и поклонился, обратившись к королевской семье так, как всегда обращался при посторонних: — Ваше величество, ваше высочество, — потом перевел взгляд на незнакомку, — моя госпожа… Мое приветствие прервал неудержимый смех Дьютифула. Я был в растерянности, как человек, над которым решили подшутить, и он знает это, но сути шутки пока еще не понял. — Вот, полюбуйся, — злорадно каркнул Чейд. Затем он, к моему неописуемому изумлению, встал, грубо схватил незнакомку за плечи и развернул лицом ко мне. — Я тебя об этом и предупреждал. Я смотрел на женщину, не веря своим глазам. Через изысканно наложенные пудру и помаду, как сквозь дымку, проступали черты Шута. Он что, свихнулся?! Причина праведного гнева Чейда стала предельно очевидной. — Нас здесь собрал… лорд Голден, вероятно, — с ядом в голосе сообщил Чейд. — Его светлости стало скучно, и он устроил маскарад, на который любезно пригласил королеву с принцем, которым, конечно же, совершенно нечем заняться, кроме как любоваться его новым нарядом. Я готов был провалиться сквозь землю. Я смотрел на Шута и с трудом узнавал его. Передо мной сидела женщина в простом, но добротном платье с высоким воротом, золотая коса была перекинута на грудь. Волосы прикрывала косынка из темных кружев, которая немного приглушала блеск золотых волос. Кожа женщины была заметно бледнее, чем у Шута, губы при помощи помады стали полнее. На шее у женщины висели резные деревянные бусы. Столь искусно сделанные, что я тут же узнал, чья это работа. О чем он только думал, когда вырядился в женское платье, да еще когда история с Дьютифулом едва уладилась?! Мне на мгновение захотелось его прибить. Даже шутовским выходкам должна быть мера. Но это было мое мнение, Шут его явно не разделял. Он поднял на меня взгляд и довольно низким, но безошибочно женским голосом обратился ко мне: — Рада знакомству, Мастер Баджерлок. Я — Янтарь, резчица и хозяйка лавки в Бингтауне. Если бы он пищал и вертелся, как это обычно делают мужчины, изображающие женщин, я бы, наверное, схватил его за шиворот и выволок за дверь. Но в его голосе и манерах было столько спокойного достоинства, женского достоинства, что я опешил. Я уже не знал, как себя с ним держать — как с Шутом, мужчиной и моим любовником, или как с женщиной, с которой я только что познакомился. В комнате опять раздался смех Дьютифула. — Фитц, перестань прожигать взглядом лорда Голдена… или госпожу Янтарь… Я поднял глаза, Кетриккен тоже слегка улыбалась. — Мне кажется, лорд Голден собирался поговорить о чем-то важном, — заметила она. Шут чуть склонил голову, это был простой, уважительный и, одновременно, изящный жест. Так кивнуть могла только женщина. Потом он посмотрел на меня, и тем же глубоким, женским голосом, пригласил: — Присядьте, мастер Баджерлок. — Надеюсь, первая часть представления окончена? — неприязненно осведомился Чейд. Во что бы Шут не вырядился, это все равно был мой Шут, и я не хотел видеть, как Чейд нападает на него. Поэтому я обошел стол и сел рядом со своим любовником. Шут повернулся ко мне, благодарно улыбнулся, а затем обратился ко всем присутствующим: — Мне жаль огорчать лорда Чейда, но ни представления, ни маскарада не будет. В другой раз, хорошо? — безмятежно улыбнулся он Чейду. — Это будет знак моей благодарности леди Розмари за помощь с тканью и красками. Не сердитесь на нее, лорд Чейд, она понятия не имела, зачем мне это нужно, – все так же невозмутимо продолжил он, не сводя глаз со старика. Я не вытерпел и толкнул Шута локтем в бок под столом, тот сделал вид, что не заметил. — Я хотел устроить наглядную демонстрацию, — он взмахом руки указал на самого себя, — и, с вашего позволения, высказать несколько предположений. Теперь ему удалось полностью завладеть вниманием слушателей. Шут был в своей стихии. Я умыл руки. — Предположим, что у лорда Голдена была сестра, — словно читая сказание, начал он. — Думаю, что это была побочная сестра, незаконная, так как его сестра была не леди, а простой резчицей, и жила не в Джамелии, а в Бингтауне. Куда же бежать молодому транжире от кредиторов, как не к старшей сестре? — Шут выдержал паузу. — Госпожа Янтарь не богата, но средства у нее есть. Предположим, что она не смогла отказать единственному своему родственнику и приютила его. Может статься, разоренный лорд затосковал по Бакку, или Янтарь решила предложить свои изделия в новых землях, но, опять же предположим, что они захотели перебраться сюда. Чейд захотел что-то возмущенно сказать, но я перехватил его взгляд и отрицательно покачал головой — не вмешивайся. Идея Шута начала казаться мне не такой уж абсурдной, хотя мне было не по себе видеть своего любовника переодетым женщиной. Шут продолжил, как будто его и не пытались прервать: — Логично будет также предположить, что Янтарь первой явится сюда и постарается уладить дела с кредиторами лорда Голдена. У нее есть кое-какие ценные вещи, — Шут выложил на стол серый, перевязанный крест-накрест сверток, который я обнаружил в его вещах в «Мышином хвосте». Он развязал веревки, и на стол посыпались прозрачные камни, нитки жемчуга, какие-то серьги – все белое или прозрачное. Мне не нужно было спрашивать, где он это взял. — Ты все-таки вошел в ее покои, — вырвалось у меня. — У меня была серьезная причина, — обращаясь ко мне одному, ответил Шут. – Когда ты не вернулся на Аслевджал, я знал, что должен найти тебя и объясниться. Но я боялся, что ты уехал из Бакка, возможно, уехал далеко. Чтобы догнать тебя и не отстать безнадежно, нужны были деньги – на лошадей, еду, ночлег, возможно, пришлось бы платить за сведения и проводникам… — он с трудом сглотнул и продолжил. – Я пошел туда и взял, что попалось под руку. Вы не против, мой принц? – перевел он взгляд на Дьютифула. — Трофеи достаются победителю, — просто ответил тот. Я видел, что Шуту было приятно это слышать – что его признают победителем даже те, кто не знает всей истории до конца. Он серьезно кивнул и вернулся к первоначальной теме. — Этого, разумеется, недостаточно, чтобы покрыть долги лорда Голдена, но Янтарь — не аристократка, она долго прожила в Бингтауне, знает цену деньгам и умеет заключать сделки. Думаю, если она предложит хоть какое-то возмещение за долги, кредиторы пойдут на это, иначе Голден не вернется, и они не получат ровно ничего, — Шут мило улыбнулся. — Я думал, лорда Голдена решено похоронить, — буркнул Чейд. — Это было бы не разумно, — возразил Шут. — Рано или поздно кто-то увидел бы меня и заметил бы сходство. Поползли бы слухи. А Янтарь имеет полное право походить на брата, не так ли? — Шут немного помолчал. — Предположим, что лорд Голден, повзрослевший и раскаявшийся, возвращается в Баккип. У него неплохие таланты порученца, переговорщика, посредника. Он мог бы и хотел бы быть полезен своей королеве и принцу, — тихо закончил он. — Это интересное предположение, — задумчиво проговорила Кетриккен. — А что станет с Янтарь после возвращения ее брата? Я не сомневался, что Шут скажет о безвременной кончине Янтарь или о ее внезапном отъезде, но Шут меня удивил: — Возможно, она просто начнет вести более замкнутый образ жизни или чаще уезжать из города, — чисто по-женски пожал он плечами. Мы все какое-то время молчали. Я уже видел все преимущества этого плана — Шут сможет жить полной жизнью, не прячась, выходить на улицу, кроме того, он сможет действительно принести большую пользу Видящим в роли раскаявшегося лорда Голдена. Я не сомневался, что Чейд тоже все понял, но тот продолжал упираться: — Прошу простить меня за прямоту, ваше величество, но есть и другая проблема. Фитц теперь доверенное лицо, почти советник королевы. А о них с лордом Голденом ходили гну… ходили слухи, — тут же поправился он. — И теперь, если лорд Голден вернется, да еще поселится поблизости от своего бывшего слуги… Я почувствовал себя униженным, а потом меня охватил гнев. Неужели снова моя постель стала государственным делом и должна обсуждаться на совете у Чейда?! Я уже готов бы вступить в схватку со старым пауком, но Шут взял меня под столом за руку и крепко сжал ее. Он ответил сам: — Напротив, все сложится как нельзя лучше. Когда Янтарь приедет, она снимет дом, она же не ждет, что ее пригласят в замок. Дом будет достаточно уединенным, но в городе, например, на Винной улице, в конце. — Я понял, что этот план Шут вынашивал уже давно. Но почему он не поделился им со мной раньше? Я усмехнулся про себя. Ответ был очевиден. В таком виде я бы Шута не выпустил из наших комнат, что бы он мне ни говорил. Шут, между тем, продолжал, — Не будет ничего удивительного, если Янтарь обратится за помощью к бывшему слуге лорда Голдена. И мало кого удивит, если этот самый бывший слуга начнет все чаще заходить в резчице из Бингтауна. Сплетни, конечно, пойдут, но это будут совсем безобидные сплетни. Если о связи бывшего стражника и резчицы станет известно, репутация Тома Баджерлока будет восстановлена. — Шут улыбнулся одним уголком губ. — После этого его дружба с лордом Голденом также никого не удивит, они же будут почти родственники, — закончил Шут и обвел вопросительным взглядом окружающих. За столом воцарилось недолгое молчание, потом заговорила Кетриккен. — Мне не вполне нравится ваш план… госпожа Янтарь, — задумчиво проговорила королева, но по ее обращению я понял, что план все же будет одобрен, — так как мне придется лгать или лгать по умолчанию. Но для меня крайне важно, чтобы и вы, и Фитц не сомневались в моей благодарности за то, что вы сделали для Видящих. Так что я не возражаю, — закончила она и посмотрела на своего сына, чье слово было решающим. У меня замерло сердце. Я и не успел заметить, как стал сторонником плана Шута, но теперь я ясно видел, что из небольшого количества отпущенных нам возможностей вернуть Шута на свет солнца, эта — далеко не худшая. Опасался я напрасно. Благородное отношение ко мне моей королевы творило чудеса. Дьютифул широко улыбнулся и сказал, обращаясь прежде всего к Шуту: — Я однажды уже совершил ошибку, неверно оценив вас, лорд Голден. Это стало мне уроком. Больше я ее не повторю. Я доверяюсь в этом деле вашему с Фитцем суждению, и буду рад принять в замке лорда Голдена, когда его сестра разберется с кредиторами. Для него найдется немало дел. Шут благодарно склонил голову и, не вставая, чуть поклонился, как это делают женщины. Дьютифул опять рассмеялся. — Сомнений в том, что вы блестяще сыграете эту роль, у меня нет никаких. У меня их тоже не было. Как и в том, что Шут, в глубине души, в восторге от возможности попробовать носить две маски вместо одной. Я посмотрел на Чейда. Тот только поднял брови и бессильно развел руками. Шут победил, и, кажется, был вполне счастлив — представление начиналось. Лето выдалось удивительно жарким и удачным. Эллиана забеременела, и все Шесть Герцогств возбужденно обсуждали радостную новость. Все обещало обильный урожай. Наш план по возвращению лорда Голдена в Баккип сработал даже лучше, чем мы ожидали. Янтарь, объявившись в городе, решительно обошла всех мелких кредиторов своего брата – лавочников и ремесленников. Им она предложила практически полностью покрыть долги брата в обмен на мировую. Все согласились, и по городу поползли слухи о том, что долги лорда Голдена не безнадежны. Вскоре в тихий домик на Винной улице зачастили знатные и именитые посетители – те, кому беспутный лорд деньги проиграл. Выходили они от резчицы не слишком довольные – Янтарь могла предложить совсем немного, к тому же основным ее условием было то, что согласиться на мировую должны все, или никто ничего не получит. Это бы очень умный ход со стороны Шута – ему не нужно было самому уламывать самых упрямых и самых жадных, за него это сделали те из знатных господ, кто или отчаянно нуждался в деньгах для игры, или предпочитал получить хоть что-то. В итоге согласились все. Пока заключались эти сделки, Шут жил на Винной улице, и я почти переселился туда из замка. О нашем романе вначале посудачили, а потом настолько к нему привыкли, что меня часто просили передать Янтарь что-нибудь или справлялись, как ее здоровье. Через пару месяцев в Баккип вернулся раскаявшийся и повзрослевший лорд Голден. Наряды его стали куда скромнее, манеры – сдержаннее, единственное, что осталось от прежнего блестящего придворного – это джамелийская манера наносить на лицо краску, которая усиливала различия во внешности брата и сестры. Никто так и не догадался об одном исполнителе двух ролей. С возвратившимся лордом мы также немало времени проводили вместе. Но даже Чейд был вынужден признать, что повода для сплетен мы не давали. Появился было, правда, один слушок, что мы живем все втроем, но даже завзятые сплетники сочли его настолько нелепым, что он тут же был забыт. В доме на Винной улице нам было хорошо. Да, по-прежнему приходилось прятаться и что-то изобретать, но зато мы могли вместе пройти по улице, проехаться верхом, выпить по кружке эля в таверне, а по вечерам сидеть у камина в доме на Винной улице. И это стоило того, чтобы старательно расположить спинкой к окну пустое кресло, с которого свисал край женского платья, а на подголовнике был пристроен женский чепец — так, чтобы у любого, кто пожелал бы заглянуть в окно с улицы, создалась бы полная уверенность, что нас там трое. Моя Вороная выучила дорогу от Баккипа до домика Молли. Я помог Чивэлу подвести балки для строительства дополнительных комнат и наблюдал, как Молли и Трифт вместе занимаются хозяйством. Мальчишки каждый раз радовались моему приезду. Я научил Хирса и Джаста обращению с деревянными мечами, и мальчишки устраивали бесконечные поединки. Я же оказался тем, кто первый раз посадил Нимбла в седло. Я считал про себя, что, как умел, честно выполнял то, что завещал мне Баррич. Как-то раз, когда я в очередной раз приехал в их скромный домик, Молли сообщила мне, что нам нужно поговорить. Подбородок у нее был решительно вздернут, а это был плохой признак. Молли налила нам обоим чаю и села напротив меня. — У нас есть сосед, мастер Плейсид, — вдруг сообщила она. – Его ферма граничит с нашими землями. Он выращивает овец и коров, у него хорошее, крепкое хозяйство, сам он вдовец без детей. После смерти мужа он стал часто приезжать к нам. — Если он докучает тебе, только скажи… — начал я, но Молли рассмеялась. — Ох уж, эти мужчины! Нет, Фитц, он мне не докучает, совсем наоборот. Он человек надежный, трудолюбивый и порядочный. Я знаю, что он скоро сделает мне предложение, и я приму его. Я сам не знал, почему ее признание меня так удивило. Молли еще довольно молода и хороша собой, почему бы ей не выйти снова замуж? – Я хочу спросить тебя, — продолжила она. – Ты не сочтешь мой новый брак неуважением к памяти Баррича? Видишь ли, дети доверяют тебе, считаются с твоим мнением. Я хочу быть уверена, что могу положиться на твою поддержку. И я понял, что происходит. Молли опасалась, что, будь я против ее нового брака, я мог бы настроить детей против будущего отчима. И, кажется, еще она надеялась, что моя поддержка поможет изменениям в семье пройти более гладко. Значит, я все же смог добиться уважения мальчишек, раз даже Молли это признает. Одновременно я не мог не восхищаться Молли и ее способности без колебаний выбирать правильное решение и твердо следовать намеченному пути. И я честно ответил: — Никакого неуважения, Молли. Если ты будешь в новом браке счастлива, я буду только рад за тебя. Так я и скажу мальчишкам. – Я немного подумал и прибавил, — Но я не могу расхваливать твоего жениха, поскольку не знаю его. Может, ты нас познакомишь? Если он покажется мне хорошим человеком, я так и скажу. — О большем я и не прошу, — кивнула Молли. – Мастер Плейсид обещал навестить нас сегодня. Плейсид пришел к вечеру. Это был уже немолодой мужчина, лет сорока пяти, но еще крепкий и жилистый. Держался он серьезно, по большей части молчал, а на Молли смотрел, как на одну из герцогинь Шести Герцогств: с тихим восторгом и почтением. Говорили в основном о хозяйстве, и беседа мне довольно быстро наскучила, но у Молли вид был очень довольный. Когда она встала из-за стола, чтобы принести что-то к чаю, я перехватил ее взгляд и чуть заметно одобрительно кивнул. Молли просияла. Я понял, что сразу же по окончании траура нас ждет свадьба. Как и обещал, я навестил Пейшенс и Лейси, уже вместе с Шутом в его собственном обличье. Мы решили, что, если старые дамы и решат рассказать кому-нибудь о том, что встретились с шутом короля Шрюда, исчезнувшем из Баккипа много лет назад, то такая история вряд ли покажется кому-то интересной настолько, чтобы передавать ее дальше. Путешествие получилось долгим — стояла удушливая жара, и Чейд вообще отпустил меня в это поездку только потому, что он устал от моего постоянного недовольства, и я не мог его винить. Лейси заметно постарела, и Пейшенс пришлось нанять двух женщин, чтобы они ухаживали за ней и ее служанкой. Моему спутнику старушки обрадовались, ведь он был еще одной ниточкой, связывавшей их с прошлым. Они обе долго ахали и охали, удивляясь, как он вырос с их последней встречи, возмужал и посмуглел. Шут отговаривался тем, что годы идут для всех, и тем, что он долгое время провел в южных краях. На удивление, они не забыли, что я упоминал о болезни Шута, когда спешил отправиться за ним на Аслевджал. Пейшенс подробно расспросила Шута, как он сейчас себя чувствует (отлично), что это была за болезнь (лихорадка), и потребовала с него обещание больше никогда не прикасаться к речной рыбе, которое он тут же торжественно дал. Мы рука об руку гуляли с Пейшенс по саду, Шут с Лейси шли следом, и я видел, что Пейшенс превратила политую кровью землю Королевского Круга Регала в чудесные рощи. Впервые за долгие годы на меня снизошли покой и умиротворение. Пейшенс отдала мне кое-какие вещи моего отца: простую перевязь для меча, которую он очень любил, письма Баррича, где упоминался я, и кольцо с нефритом. Кольцо идеально мне подошло, и я увез его с собой. Обратно из-за жары мы старались ехать на рассвете и в сумерках, а зной пережидать в тени. В первый же день около полудня мы остановились на опушке леса, неподалеку от ручья. Я напоил и привязал лошадей, Шут пошел вперед, к небольшой полянке, надежно укрытой от палящего солнца густыми кронами деревьев. Я смотрел ему вслед, на его гибкую спину, на длинные ноги, на его легкие сильные движения, и ощутил прилив острого, словно юношеского желания. Я нагнал его сзади и, положив руки ему на бедра, притянул к себе. Шут опустил ладони на мои руки и, повернувшись ко мне вполоборота, с мягкой насмешливой улыбкой спросил: — Что, Любимый, целомудренное поведение под кровом милых старушек успело тебе наскучить? – В его глазах уже заплясали жаркие искорки. Я ничего не ответил, взял его за руку и потянул вперед, к полянке. Шут не сопротивлялся, наоборот, спустя мгновение это уже он тащил меня за собой. Мы начали целоваться, и я, не разрывая поцелуя, начал расстегивать его рубаху и развязывать штаны. Шут копировал все мои движений. Продолжать поцелуй не получалось, мы пару раз стукнулись зубами, и это рассмешило нас обоих. Мы упали в траву, и я прижал его к земле всем телом. Его волосы рассыпались по траве золотым цветком, Любимый словно обжигал меня жарким, тяжелым взглядом из-под ресниц, рубаха на его смуглой груди была распахнула. Я, приподнявшись на локте, смотрел на него сверху и думал, что ничего прекраснее в жизни я не видел. Затем Шут со своей немалой силой притянул меня к себе. Потом мы долго лежали рядом, соприкасаясь плечами, и смотрели в ярко-синее летнее небо в прогалинах между тяжелыми ветвями деревьев. Пахло смолой и горячей травой, в воздухе жужжали насекомые. Меня вдруг охватило теплое и радостное чувства покоя и правильности всего происходящего. Я повернулся к Шуту, чтобы поделиться с ним этим, но обнаружил, что он задремал. Осторожно, чтобы не разбудить его, я встал и пошел пройтись. Чуть дальше от ручья начинались заросли ежевики, и пчелы кружили над последними цветками и лопнувшими ягодами. Я съел несколько ягод и собрал пригоршню для Шута, когда он проснется. По пути назад на поляну мне попалась низкая поросль каких-то мелких ярко-красных цветов. Я подумал, что Шуту понравился бы такой цвет, и, поддавшись внезапному импульсу, сорвал одной рукой целый пук, кажется, даже с корнями. Вначале я почувствовал себя глупо, разгуливая по лесу с букетом, да еще собираясь преподнести его мужчине, потом решил: если что не так, Шут их сам выкинет. Когда я вернулся на нашу поляну, Шут только просыпался, потягивался и хлопал глазами. Затем он завертел головой по сторонам. Увидев меня, он так широко и радостно заулыбался, что у меня внутри что-то дрогнуло. Я так и не смог привыкнуть к тому, что мое появление может доставлять такую радость. Я подошел к нему, присел рядом и, потянув ему пригоршню ягод, сказал: — Вот, попробуй, они спелые. Но Шут на ягоды даже не взглянул. Его взгляд намертво приклеился к цветам в моей руке. Казалось, он изо всех сил старается отвести от них глаза, но ничего не выходит. Не понимая, что ему дались эти цветы, я снова протянул ему ягоды — поднес пригоршню почти к его носу, чтобы он почувствовал запах. Но Шут этого даже не заметил. Его глаза на мгновение метнулись, обратившись на меня, затем снова остановились на цветах. Он резко и коротко вдохнул и деланно безразличным тоном спросил: — Ты травы какие-то собираешь? – голос его все же дрогнул. — Какие травы? – не сразу сообразил я. – А, это… Это я тебе принес. Цвет красивый, такой красный, — закончил я, чувствуя себя довольно нелепо. Но Шут не оставил мне времени предаваться смущению. Он схватил меня за плечи и стал осыпать поцелуями все мое лицо – щеки, лоб, губы. — Да что на тебя нашло? – стараясь не рассмеяться, спросил я, когда он немного угомонился. – Хотя я, конечно, не жалуюсь, — и смех все же вырвался наружу. Шут, продолжая одной рукой обнимать меня, прижался лбом к моему лбу. С такого близкого расстояния его глаза казались темно-золотыми. Второй рукой он на ощупь высвободил цветы из моей ладони и прижал их к груди. — Все дело в мечтах, Любимый, — очень тихо сказал он. Я ничего не понял, но молчал, зная, что сейчас он сам все объяснит. Так он и сделал, — Мечты бывают дороже того, что происходит на самом деле. Сам подумай, что заставляет страдать больше – жизненные невзгоды или разбитые мечты? Я начал понимать, что он имел в виду. Во время нашей единственной серьезной ссоры я, занятый только собой и тем, как прекратить слухи на мой счет, вдребезги разбил его мечту, даже не заметив этого. Йек туда назвала меня тупым и жестоким, и была совершенно права. Меня охватили стыд и горькое раскаяние. Но прежде, чем я успел бы что-то сказать, Шут так же тихо продолжил: — Сегодня ты не просто вернул мне мечту, Любимый, ты воскресил ее, как меня самого когда-то, и я счастлив, — закончил он и чуть смущенно пожал плечами, словно извиняясь. У меня встал комок в горле. Мой любимый снова и снова с беззаветной щедростью дарил мне то, что было мне нужнее всего: прощение, веру в то, что ошибки можно исправить, а еще самое удивительное чувство на свете – знать, что ты делаешь счастливым того, кого любишь. Словами ответить на такое невозможно, поэтому я лишь порывисто стиснул Шута в объятиях и зарылся лицом в его волосы. Мой любимый, как это часто бывало, все понял без слов. Он крепко обнял меня, немного помолчал, а потом, когда я смог дышать свободнее, слегка отстранился, посмотрел мне в глаза и светло улыбнулся. Затем сказал: — Уже вечереет, Любимый. Едем, нам пора домой. <center>Эпилог</center> Олений Ручей — это ферма на опушке густого леса. По полям перед фермой и по лесу протекает довольно широкий, быстрый и холодный ручей, сюда приходят напиться олени и другая лесная живность. Лес манит своей темнотой и прохладой, поля и холмы – теплом нагретой травы и простором. Здесь хорошо выращивать все, что угодно – хлеб, овес, лошадей. Здесь легко и свободно дышится. Отсюда совсем недалеко до Баккипа и до Ивового Леса. Дом и постройки скромно называются фермой, на самом деле это довольное большое поместье, а сам дом очень похож на замки и дома Тредфорда – легкий, резной и светлый. Раньше это поместье принадлежало Чейду, он построил этот изысканный дом в соответствии со своими вкусами. Теперь я живу здесь и сплю в большой светлой комнате с окнами на юг, а рядом спит любовь моей жизни, которая то исчезала, то появлялась рядом снова, но теперь уже не исчезнет до тех пор, пока мы оба живы. Я постепенно передал всю власть Дьютифулу, когда увидел, что он к этому готов. И если мне не довелось носить корону Шести Герцогств, я позаботился о том, чтобы она досталась новому королю в целости и сохранности. После этого мы с Шутом стали задумываться о том, чтобы переселиться из замка туда, где нам было бы свободнее. Чейд, услышав один из таких наших разговоров, сообщил, что у него есть ферма в Бакке, которую он построил для себя, чтобы жить там, когда он отойдет от дел. Я не поверил своим ушам – представить себе Чейда на покое невозможно в принципе. Видимо, мой старый наставник пришел к такому же выводу, поскольку предложил эту ферму мне. Я начал было отказываться, но тут не склонный к сантиментам Чейд положил мне руку на плечо и ворчливо спросил, кто еще, кроме меня, может считаться его наследником. Я понял, что он говорит не только о ферме. И с благодарностью принял его подарок. До этого в течение трех лет мы с Шутом жили в Бакке, попеременно то в замке, то в доме на Винной улице. Порой это было непросто – все время соблюдать осторожность и менять маски. Но, если вспомнить о том, через что нам довелось пройти, прежде чем обрести друг друга, все трудности начинали казаться мелкими. Шут в качестве лорда Голдена, как он и собрался, выполнял многочисленные поручения королевы и молодого короля, он часто выступал в качестве королевского посланца там, где требовались его ум, хитрость и знание людей. Он блестяще справлялся с самыми деликатными задачами и решительно отказывался от какого-либо официального признания своих заслуг. Я надеюсь, что мне удалось сдержать слово, данное Барричу. Я не заменил его сыновьям отца, но все они, как взрослые, так и маленькие, привыкли к тому, что у них есть взрослый друг, советчик и защитник. Мои отношения с Молли наладились, а после ее скромной свадьбы с Плейсидом она вообще заметно потеплела. Но все равно решительности и хватки она не растеряла, и ни у кого из знавших эту чету не могло возникнуть и тени сомнения насчет того, кто главный в доме. Впрочем, судя по довольному виду ее супруга, это вполне устраивало обоих. Сразу же после свадьбы Молли заявила, что Трифт, у которой к тому времени родился уже второй сын, пора иметь собственный дом, и что сама Молли намерена переехать вместе с мужем, Хирсом и Джастом в Ивовый Лес. Нимбл решил остаться со старшим братом, поскольку Чивэлу было не под силу справиться со всей работой в одиночку, а Нимбл всегда очень любил лошадей. Мне он по секрету рассказал, что дело тут в одной рыжей девушке, дочери каретника, живущей в соседнем городке. Никто не был удивлен больше меня, когда Стеди услышал Вызов. Сначала нам показалось, что его дар в Скилле не так уж силен, но скоро мы обнаружили в нем удивительные запасы силы и хладнокровия, что делало его превосходным членом группы Скилла. Неттл ужасно гордилась братом и всячески о нем заботилась. Стеди и Неттл стали ядром новой группы Скилла, поскольку связь между братом и сестрой оказалось очень прочной. На Вызов ответили еще двенадцать человек, четверо из них обладали Скиллом в достаточной мере, чтобы стать членами группы Неттл, способности остальных оказались не такими яркими. Однако мы всех оставили при дворе, поскольку, как напомнил нам Чейд, иногда требуется время, чтобы способности к Скиллу проявили себя в полной мере. Мы с Олухом продолжали исполнять обязанности магов-одиночек. Иногда на наши встречи приходил Шут, но, поскольку своего Скилла у него не было, его роль чаще всего сводилась к наблюдению, а также изучению и переводу свитков. Чейд, как всегда, старался оставаться связующим звеном между всеми нами, продолжая испытывать границы возможностей магии и часто подвергая себя риску. Мы еще раз навестили Пейшенс, которая сильно сдала после того, как умерла Лейси. Мы провели в Тредфорде месяц, и я опасался, что уже злоупотребляем ее гостеприимством, так как все же нарушаем привычный уклад. Однако за два дня до нашего отъезда Пейшенс неожиданно заявила, что она устала от одиночества, что ей слишком тяжело самой управлять Тредфордом, и она хочет переехать к нам, чтобы быть рядом с сыном и поближе к внучке. Меня это предложение и обрадовало, и напугало. На ферме мы с Шутом могли больше не прятаться, соседи были от нас далеко, а если кто и проезжал мимо, то никому не было до нас никакого дела. Пейшенс, при всей своей сумасбродности, была далеко не глупа, и я никак не мог решить про себя, догадывается ли она о наших с Шутом отношениях. Пейшенс разрешила мои сомнения в своем духе. Прежде, чем мы дали ей ответ, она подарила нам кружевное покрывало огромных размеров, со словами «для ваших покоев». Шут ухмылялся, пока я краснел и благодарил ее. Позже мне пришло в голову, что Пейшенс так легко приняла мои отношения с Шутом, возможно, потому, что их с Лейси связывало нечто большее, чем просто отношения служанки и госпожи. Я поделился этой мыслью с Шутом, и он согласился, что это вполне вероятно. Мы еще не успели устроиться в Оленьем Ручье, когда появился Риддл, который заявил, что его прислал Чейд и передал очень короткую записку от моего бывшего наставника: «Он знает все, что нужно, и умеет молчать, когда нужно». Так Риддл навсегда поселился с нами. Подозреваю, что он до сих пор продолжает шпионить на старого паука, но я не против. Я готов уступить Чейду, если ему хочется думать, будто он продолжает все контролировать. Риддл на деле доказал, что гораздо лучше разбирается в управлении хозяйством, чем я предполагал. Что меня вполне устраивало, поскольку ни я, ни Шут не собирались этим заниматься, а Пейшенс заявила, что она слишком стара для подобных вещей. Когда нас навестила Неттл, я сделал Риддлу нагоняй за то, что он держится с ней слишком фамильярно, после чего Шут отвел меня в сторону и спросил, окончательно ли я решил, что моей дочери будет лучше остаться старой девой. Если все же не окончательно, добавил он, то пока не стоит рычать на всех достойных молодых людей. Неттл была умной девушкой, и вскоре начала пристально на нас с Шутом посматривать. Зная ее отношение к обману и недомолвкам, мы решили, что лучше сказать ей о нас. Перед этим разговором я не спал всю ночь – как только я закрывал глаза, мне мерещилось лицо Неттл, искаженное отвращением и презрением ко мне, как когда-то лицо Дьютифула. Когда пришло время говорить, я несколько раз открыл рот, но не смог выдавить ни звука. Тогда Шут, не скрываясь, взял меня за руку и заговорил сам. В его устах наша с ним история походила то на героическую балладу, но на любовную песню. В это повествование он вложил весь свой талант рассказчика. Неттл то пораженно смотрела на нас, то ее глаза увлажнялись, а когда Шут дошел до истории своей смерти и оживления, она уже откровенно плакала. Когда Шут замолчал, она некоторое время сидела неподвижно, потом шмыгнула носом и пожелала нам счастья. У меня точно камень с души свалился. Впрочем, моя дочь тут же положила туда новый: она напрочь отвергла ухаживания Риддла, пояснив, что теперь, после рассказа Шута, ей будет мало скучного брака, она хочет большего, а этого Риддл предложить ей не сможет. Я только схватился за голову, но Шут одобрительно кивнул. Меня и Шута часто вызывают в Баккип, а Эллиана и Дьютифул дважды навещали нас, поскольку в поблизости от Оленьего Ручья великолепная соколиная охота. Я не слишком люблю подобные развлечения и, пока они охотились, с удовольствием играл с их сыном. Проспер растет крепким, здоровым мальчиком. Чейд долго тренировался, следуя указаниям манускриптов, после чего отправился в путешествие через порталы. Он решил перенестись в Аслевджал и исследовать развалины цитадели Элдерлингов. Он оставался на острове десять дней и вернулся с широко раскрытыми от удивления глазами и мешком, полным камней памяти. Чейд не сумел найти вход в пещеру Прилкопа, но даже если бы ему сопутствовала удача, я не сомневаюсь, что жилище Черного Человека давно заброшено. Надеюсь, он все же нашел путь домой. Я часто вспоминаю о Ночном Волке. Я знаю, что мне не суждено вновь испытать что-нибудь подобное. И я благодарен уже за то, что у меня был такой друг. Не думаю, что я когда-нибудь свяжу себя с кем-то Уитом. Как однажды сказал Баррич Пейшенс, «на одну лошадь не наденешь два седла». У меня есть Шут, и этого более чем достаточно. Я счастлив.