Развилка Судьбы Шута

XXXIII СЕМЬЯ Поэтому я должна отправиться в Баккип в разгар летней жары, поскольку не могу полностью довериться посланцу. Моя старая Лейси заявила, что будет меня сопровождать, несмотря на одышку, которая появилась у нее в последнее время. Ради ее блага я прошу вас предоставить нам такие покои, чтобы ей не пришлось долго взбираться вверх по лестнице. Мне потребуется ваша аудиенция, поскольку пришло время открыть тайну, которую я скрывала много лет. Благодаря своему незаурядному уму вы частично раскрыли ее сами, но мне бы хотелось посидеть с вами и обсудить, что необходимо сделать для блага известной вам молодой женщины. Письмо леди Пейшенс королеве Кетриккен. Я сразу же ее узнал по коротко остриженным волосам. Но на этом ее сходство с образом, сложившимся в снах, заканчивалось. Она была в зеленом платье для верховой езды и скромном коричневом плаще. Очевидно, она считала себя похожей на мать, поскольку именно такой являлась в моих снах. Теперь мне показалось, что Неттл гораздо больше похожа на отца Молли, но я обнаружил и некоторые черты Видящих. И взгляд, которым она меня пригвоздила к месту, принадлежал Видящим — я сразу же понял, что не сумею незаметно проскользнуть мимо. Я остановился. Казалось, меня разбил паралич, я стоял и тупо смотрел на Неттл. Она также не сводила с меня взгляда. Наконец она прервала молчание: — Неужели ты думаешь, Сумеречный Волк, что, если ты будешь стоять неподвижно, я тебя не замечу? Я глупо улыбнулся. У нее был необычный грудной голос, слишком низкий для девушки ее возраста. Такой голос был у Молли. — Я... нет, конечно нет. Я знаю, что ты меня видишь. Но... как ты меня узнала? Она приблизилась ко мне на два шага. Я огляделся, а потом мы отошли от бань, прекрасно понимая, что юная девушка из окружения королевы, беседующая с немолодым стражником, сразу же привлечет внимание сплетников. Неттл шагала рядом со мной, не задавая лишних вопросов. Вскоре мы оказались возле уединенной скамейки в Женском Саду. — Ну, это очень легко, — пояснила Неттл. — Ты обещал, что откроешься мне, не так ли? Я знала, что ты возвращаешься домой. Когда мы ночью разговаривали с Дьютифулом, он сказал, что скоро меня на некоторое время освободят от исполнения нынешних обязанностей. И когда сегодня утром меня пригласила королева и сказала, что теперь я могу вернуться домой, чтобы оплакать отца вместе со своей семьей, я сразу же поняла, что ты вернулся в Баккип. А потом, — тут она самодовольно улыбнулась, — я встретила Олуха, который направлялся к королеве, когда я выходила от нее. Я сразу же узнала его благодаря музыке и по имени. И он моментально признал меня. Как он меня обнял! Леди Сайдел была потрясена до глубины души. Я спросила у Олуха, где его спутник. Он на мгновение закрыл глаза и тут же ответил: «В банях». Мне оставалось лишь прийти сюда и дождаться тебя. Жаль, что Олух меня не предупредил. — И ты меня сразу узнала? — Неттл фыркнула. — Я увидела смятение на твоем лице. Никто из стражников так не пялился на меня. — Она бросила косой взгляд в мою сторону, ужасно довольная собой, но в ее глазах плясали опасные искорки. Интересно, подумал я, как выглядят мои глаза, когда я злюсь. Неттл говорила спокойно и уверенно, так случалось вести себя Молли, когда она кипела от ярости. После некоторых размышлений я пришел к выводу, что у нее есть основания на меня обижаться. Я обещал, что откроюсь ей, как только вернусь, но я попытался увильнуть и не выполнил свое обещание. — Ладно, ты меня нашла, — запинаясь, ответил я и сразу же понял, что этого говорить не следовало. — А ты вообще ничего не сделал, чтобы наша встреча состоялась! — Неттл сердито уселась на скамейку. Я стоял рядом, не забывая о том, что я всего лишь стражник. Ей пришлось смотреть на меня снизу вверх, но она не обратила на это ни малейшего внимания, насмешливо спросив: — Как тебя зовут, сэр? И я назвал ей имя, под которым меня знали, когда я носил синюю форму стражников Баккипа. — Том Баджерлок, миледи. Из стражи принца. Неттл вдруг стала похожа на кошку, поймавшую мышь. — Очень удачно получилось. Королева сказала, что пошлет со мной стражника. Я выбираю тебя. — Но я не могу вас сопровождать, миледи, — возразил я, переходя на «вы», и добавил, чтобы мой отказ не прозвучал как отговорка: — Как вы, наверное, поняли, я буду выполнять ваши обязанности в качестве посредника между лордом Чейдом, принцем Дьютифулом и нашей милостивой королевой. — С этим справится Олух. — Его магия сильна, но он человек ограниченный, миледи. — Миледи! — презрительно пробормотала она. — А как мне вас называть? Лорд Волк? — Неттл сердито тряхнула головой. — Я знаю, что ты сказал правду. Тем хуже для меня. — Ее плечи поникли, и я вдруг увидел, какая она еще юная и уязвимая. — Мне предстоит сообщить печальную весть своей матери и братьям. Но они должны знать, как погиб их отец. И что Свифт был рядом с ним. — Она машинально подняла руки и провела по коротко остриженным волосам, отчего он встали дыбом. — Магия Скилла легла на мои плечи тяжелым грузом. Меня оторвали от дома, и я не могла покинуть замок, а ведь моя мать так во мне нуждается. — Она укоризненно посмотрела на меня и добавила: — Почему ты выбрал именно меня? Почему передал Скилл мне? Слова Неттл меня поразили. — Я тебя не выбирал. Ты такой родилась. Именно поэтому между нами установилась связь. Очень долго я даже не догадывался, что ты где-то рядом, наблюдаешь за моей жизнью. — Иногда возникали моменты, когда это было очевидно, — заметила Неттл, но прежде чем я успел себя выдать, добавила: — А теперь я владею Скиллом — он словно заразная болезнь, приговорившая меня до конца жизни служить нашей королеве. А потом королю Дьютифулу, когда он унаследует трон. Не думаю, что ты представляешь, какое это тяжкое бремя. — Немного представляю, — негромко ответил я. Увидев, что Неттл молчит, я спросил: — Разве тебе не следует торопиться? Лучше всего отправляться в путь, пока солнце еще не взошло. — Мы только что встретились, а ты уже стараешься от меня избавиться. — Она опустила глаза. Неожиданно передо мной возникла Неттл из моих снов. Покачав головой, она призналась: — Нет, я совсем иначе представляла нашу первую встречу. Мне казалось, что ты обрадуешься, нам будет весело и мы станем друзьями. — Она кашлянула и смущенно призналась: — Очень давно, когда я только начала видеть сны о тебе и волке, я решила, что мы обязательно встретимся в реальной жизни. Я представляла себе, что мы с тобой одного возраста и что ты окажешься юным и красивым, а меня назовешь хорошенькой. Глупо, правда? — Сожалею, что я тебя разочаровал, — осторожно проговорил я. — Однако ты очень хорошенькая. — Неттл недовольно посмотрела на меня, давая понять, что такие комплименты из уст немолодого стражника ее смущают. Ее фантазии неожиданно воздвигли между нами барьер. Подойдя поближе, я присел перед ней на корточки и заглянул в глаза. — Быть может, нам следует начать сначала? — Я протянул руку и сказал: — Меня зовут Сумеречный Волк. Неттл, ты не представляешь, сколько лет я мечтал тебя увидеть. — И тут у меня перехватило горло. Оставалось надеяться, что я сумею удержаться от слез. После коротких колебаний моя дочь взяла мою руку. У нее была изящная узкая ладонь, как и положено благородной леди, но загорелая и мозолистая. Прикосновение усилило нашу связь через Скилл, и мне вдруг показалось, что она сжимает мое сердце, а не руку. Даже если бы я захотел скрыть от Неттл свои чувства, у меня бы ничего не получилось. Мне показалось, что это пробило брешь в разделявшей нас стене. Она посмотрела мне в лицо, которое находилось совсем рядом. Наши глаза встретились, и ее нижняя губа неожиданно задрожала, как у ребенка. — Мой папа умер! — пролепетала она. — Мой папа умер, и я не знаю, что делать! Как мы будем жить? Чивэл еще совсем ребенок, а мама ничего не понимает в лошадях. Она уже поговаривает о том, чтобы продать их и переехать в город, поскольку она не может жить там, где она привыкла видеть отца! — Неттл задохнулась от боли, а потом воскликнула: — Все теперь развалится. Я ничего не могу изменить! Во мне нет таких сил, на которые все рассчитывают. Но и выбора нет. — Она расправила плечи и посмотрела на меня. — Я должна быть мужественной, — сказала она, как будто слова могли ей помочь. Однако у нее получилось. Неттл сумела сдержать слезы. Храбрость отчаяния. Я обнял ее и прижал к груди. Первый раз в жизни я обнимал свою дочь. Ее короткие волосы кололи мне подбородок, и я был в состоянии думать только о том, как сильно я ее люблю. И тогда я открыл себя и позволил своим чувствам излиться на Неттл. Я ощутил удивление — как силой моих чувств, так и тем, что незнакомец обнял ее. Я попытался объяснить. — Я присмотрю за вами, — обещал я. — Я позабочусь обо всей семье. Я обещал... обещал твоему папе заботиться о тебе и твоих младших братьях. И я выполню свое обещание. — Не думаю, что у тебя получится, — возразила она, а потом, стараясь смягчить свои слова, добавила: — Но я верю, что ты попытаешься. На свете нет таких людей, как мой папа. Больше нет. Еще несколько мгновений она разрешала мне обнимать себя. А потом мягко высвободилась из моих рук. — Моя лошадь оседлана, меня ждут, — тихо проговорила Неттл. — Да и стражник, выбранный королевой, уже на месте. — Она глубоко вздохнула. — Мне нужно идти. Дома столько дел. Мама не справляется с детьми. Я нужна ей. — Она вытащила платок и вытерла глаза, из которых так и не пролились слезы. — Да, ты права. — После коротких колебаний я сказал: — Твой отец хотел, чтобы я кое-что тебе передал. Возможно, тебе его слова покажутся странными, но для него это было важно. Она вопросительно посмотрела на меня. — Когда придет время для Малты, пусть ее покроет Радди. Она поднесла руку ко рту и тихонько фыркнула. — С тех самых пор, как у нас появилась эта кобыла, они с Чивэлом постоянно спорили из-за нее. Я передам ему. — Неттл отошла от меня на два шага и повторила: — Я передам ему. — А потом повернулась и убежала. Я стоял, чувствуя себя потерянным. Потом на лице у меня появилась печальная улыбка. Усевшись на скамейку, я оглядел Женский Сад. Летние ароматы наполняли воздух, и все же запах волос моей дочери оставался со мной. Я смотрел вдаль, поверх ветвей сирени и размышлял. Да, мне потребуется много времени, чтобы по-настоящему узнать собственную дочь. Быть может, я так и не смогу признаться ей, что я ее отец. Теперь это уже не казалось мне таким важным, как прежде. Более того, я понял, что должен войти в их жизнь, не причинив боли. Будет трудно. Но у меня обязательно получится. Пусть и не сразу. Должно быть, я заснул, сидя на скамейке. Когда я проснулся, солнце стояло уже высоко. Мне не сразу удалось сообразить, где я нахожусь, но ощущение счастья, непривычное для меня, было удивительно сильным. Я еще долго смотрел в голубое небо сквозь густую листву. Потом я почувствовал, что от сна на каменной скамье у меня затекла спина. И сразу же я вспомнил, что обещал Шуту принести сегодня еду и вино. Впрочем, у меня еще есть время, сказал я себе. Я встал и потянулся, чтобы размять тело. Тропинка в кухню вела по саду. Лаванда, укроп и фенхель необыкновенно разрослись в этом году. Я услышал, как одна женщина сказала другой: — Ты только посмотри, во что превратился сад! Позор. Даже до сорняков не добраться! Как только я вышел на открытое место, то сразу же узнал голос Лейси: — Не думаю, что это сорняки, милая. Полагаю, вы их спутали с ноготками — впрочем, их время уже прошло, так что выдирайте их вместе с корнями. Давайте мне, я выброшу их в кусты, чтобы они никому не попались на глаза. Так я увидел этих двух милых старых леди: Пейшенс в летнем платье и шляпке, которая видела свет солнца еще в те дни, когда мой отец был наследным принцем, и Лейси, как всегда, в простом платье служанки. В одной руке Пейшенс держала свои туфли, а в другой — пучок вырванных ноготков. Она близоруко прищурилась, увидев меня. Возможно, она решила, что перед ней самый обычный стражник в синей форме, поскольку сурово заявила: — А что он здесь делает? — Она строго потрясла сорванными цветами. — Вот что такое сорняк, молодой человек, — это растение, которое появляется в неположенном месте. И не надо на меня так смотреть! Разве твоя мать не научила тебя хорошим манерам? — О Эда, царица полей! — воскликнула Лейси. Я все еще надеялся, что успею сбежать, но в следующее мгновение Лейси, флегматичная, надежная Лейси, медленно повернулась и упала в обморок прямо в заросли лаванды. — Что ты делаешь, дорогая? Ты что-нибудь потеряла? — воскликнула Пейшенс, глядя на свою горничную. Затем, как только она поняла, что Лейси лежит не двигаясь, она повернулась ко мне и с яростью воскликнула: — Посмотри, что ты наделал! Напугал старую женщину до смерти! Ну не стой как слабоумный. Подними ее, пока она не смяла всю лаванду! — Да, мадам, — ответил я и наклонился, чтобы поднять Лейси. Она всегда была пышной женщиной, и годы не сделали ее стройнее. Тем не менее я сумел ее удержать и даже перенести в тенистое место, где и положил на траву. Пейшенс последовала за нами, упрекая меня в неловкости. — Теперь она так легко падает в обморок! Бедняжка. Тебе уже лучше? — Она опустилась на землю возле своей спутницы и погладила по руке. Глаза Лейси открылись. — Принести воды? — спросил я. — Да. И поторопись. Только не вздумай сбежать, молодой человек. Это ты во всем виноват. Я сбегал на кухню за чашкой и набрал воды из колодца. Когда я вернулся, Лейси уже сидела, а леди Пейшенс обмахивала веером свою старую служанку, ругая и сочувствуя ей одновременно. — ... ты же знаешь не хуже меня, что в нашем возрасте глаза нас часто обманывают. Вспомни, как на прошлой неделе я попыталась прогнать мою шаль со стола, приняв ее за кошку. Она так лежала... ну, ты помнишь? — Миледи, нет. Посмотрите сами. Это либо он, либо его призрак. Он — копия своего отца в этом возрасте. Ну вы только взгляните на него. Я опустил глаза и встал рядом с ними на колени, протягивая чашку. — Немного воды, мадам, и я уверен, что вам станет лучше. Все дело в жаре. Когда Лейси взяла чашку из моих рук, Пейшенс потянулась ко мне и взяла меня за подбородок. — Посмотри на меня, юноша! Посмотри на меня, я сказала! — А потом, наклонившись ко мне поближе, воскликнула: — У моего Чивэла никогда не было такого носа. Но его глаза... напоминают мне. Ах... Ах, мой сын, мой сын! Этого не может быть. Не может быть. Она отпустила меня и выпрямилась. Лейси протянула ей чашку с водой, и Пейшенс рассеянно ее взяла. Сделав несколько глотков, она повернулась к Лейси и спокойно сказала: — Он не осмелится. Не осмелится. Лейси не сводила с меня взгляда. — Вы же знаете, какие ходят слухи, миледи. А помните, менестрель, обладающий Уитом, спел нам песню о драконах, о том, как Бастард, наделенный Уитом, восстал из могилы, чтобы послужить своему королю. — Он не осмелится, — повторила Пейшенс и посмотрела на меня, но мой язык примерз к гортани. — Помоги мне подняться, юноша. И Лейси тоже. У нее в последнее время случаются обмороки. Полагаю, она ест слишком много рыбы. В особенности речной рыбы. От этого у Лейси дрожат ноги, так что проводи нас в наши покои. — Да, мадам. Буду счастлив вам помочь. — Полагаю, что так оно и будет, пока мы не окажемся за закрытыми дверями. Возьми ее под руку и помоги добраться до постели. Однако это легче было сказать, чем сделать. Пейшенс повисла на другой моей руке так, словно боялась, что речной поток унесет ее прочь, если она меня отпустит. Лейси и в самом деле шла неуверенно, и мне стало стыдно, что я ее напугал. Никто из них не произнес ни слова, лишь Пейшенс дважды указывала на гусениц, сидящих на розах, и говорила, что в прежние времена она бы такого не потерпела. После того как мы оказались под крышей, нам пришлось пройти по длинному коридору, а потом подняться по широкой лестнице. Я обрадовался тому, что нам нужно преодолеть лишь один пролет, поскольку Пейшенс бормотала под нос ругательства, а колени Лейси нехорошо поскрипывали. Наконец мы подошли к двери, и Пейшенс указала на нее рукой. Это были едва ли не лучшие покои в Баккипе, и я порадовался, что королева Кетриккен выказала Пейшенс такое уважение. Посреди комнаты стоял огромный открытый сундук, а на каминной доске лежала шляпка. Кетриккен не забыла, что Пейшенс предпочитает обедать у себя в комнатах, поскольку у окна, в лучах солнца, я заметил столик с двумя стульями. Я усадил женщин на стулья и спросил, не нужно ли им чего-нибудь. — Шестнадцать лет, — резко сказала Пейшенс — Ты можешь вернуть мне шестнадцать лет! Закрой дверь. Не думаю, что нам следует давать повод для сплетен. Шестнадцать лет и ни одного слова, ни одного намека. Том, Том, или как там тебя, о чем ты думал? — Скорее всего, он ни о чем не думал, — предположила Лейси, глядя на меня страдальческими глазами. И мне стало очень больно, поскольку в прежние времена, когда Пейшенс начинала меня ругать, Лейси всегда вставала на мою сторону. Она уже успела прийти в себя после обморока. На щеках появился румянец. Она с трудом поднялась со стула и вышла в соседнюю комнату. Вскоре она вернулась с тремя чайными чашками и графинчиком бренди на подносе. Лейси поставила поднос на маленький столик, за которым сидела Пейшенс, и я поморщился, увидев, как распухли суставы ее пальцев. Возраст изуродовал ловкие быстрые руки, которые когда-то виртуозно плели кружева. — Пожалуй, нам всем не помешает немного выпить. Впрочем, ты этого не заслужил, — холодно добавила она. — Ты меня ужасно напугал в саду. Я уж не говорю о годах горя. — Шестнадцать лет, — уточнила Пейшенс, на случай если я успел забыть ее слова. Повернувшись к Лейси, она сказала: — Я говорила тебе, что он жив! Когда мы готовили его тело к погребению, даже в тот момент, когда я мыла его холодные ноги, я говорила тебе, что он не может умереть. Я знала. И я оказалась права! — Он был мертвым, — не сдавалась Лейси. — Миледи, его дыхание не затуманивало зеркало, а сердце не билось. Он был мертвым. — Она указала на меня слегка трясущимся пальцем. — А теперь ты жив. Ты должен объяснить свое поведение, юноша. — Так решил Баррич, — начал я, но прежде, чем успел закончить фразу, Пейшенс воздела руки к небу и воскликнула: — О, мне бы следовало догадаться, что без Баррича тут не обошлось. И все эти годы он воспитывал твою девочку, не так ли? Через три года после твоих похорон до нас дошел слух. Лудильщик Котлсби, который продает замечательные иголки, рассказал нам, что он видел Молли в каком-то городе с маленькой девочкой. И тогда я подумала: сколько ей лет? Потому что я сказала Лейси, когда Молли неожиданно ушла от меня, что она ведет себя как женщина, которая ждет ребенка. А потом она уехала — и я даже не успела помочь ей с ребенком. Твоя дочь, моя внучка! Позднее я услышала, что вместе с ней покинул Баккип и Баррич, а когда я стала задавать вопросы, выяснилось, что он заявил: все дети у Молли от него. Ну вот, пожалуйста. Я могла бы догадаться. Могла бы! Я не ожидал, что Пейшенс окажется в курсе дел Молли и Баррича. Впрочем, удивляться не следовало. В те дни, когда состоялось мое погребение, Пейшенс управляла замком Баккип и у нее имелось немало источников информации. — Пожалуй, мне не помешает немного бренди, — сказал я и потянулся к бутылке, но Пейшенс ударила меня по руке. — Разливать буду я! — грозно воскликнула она. — Неужели ты думаешь, что тебе позволено прикинуться мертвым и исчезнуть из моей жизни на шестнадцать лет, а потом спокойно заявиться ко мне и разливать мой бренди? Какая дерзость! Пейшенс откупорила бутылку, но когда она попыталась разлить напиток, руки у нее так дрожали, что она едва не опрокинула чашки. Я взял у нее бутылку и к тому времени, когда бренди был разлит, Пейшенс разрыдалась. Ее прическа никогда не отличалась аккуратностью, сейчас же волосы и вовсе торчали в разные стороны. И когда только в них появилось столько седины? Я опустился перед ней на колени и заставил себя заглянуть в ее потускневшие глаза. Она закрыла лицо руками и зарыдала еще сильнее. Осторожно протянув руку, я убрал ее ладони от лица. — Пожалуйста, поверь мне, мама, решение принимал не я. Если бы я мог вернуться к тебе, не подвергая риску благополучие людей, которых любил, то обязательно бы это сделал. Ты и сама знаешь. И то, как ты приготовила мое тело к погребению, возможно, спасло мне жизнь. Спасибо. — Ты выбрал прекрасное время, чтобы назвать меня мамой после стольких лет, — всхлипнула она, а потом добавила: — Баррич вообще ничего не понимает, если только речь не идет о существах на четырех ногах и с копытами. — Однако она протянула мне влажные от слез ладони, наклонилась и поцеловала меня в лоб. Потом откинулась на спинку стула и бросила на меня строгий взгляд. Кончик ее носа покраснел. — Впрочем, мне придется тебя простить. Эда знает, я могу умереть в любой момент, и хотя я ужасно на тебя сердита, мне не хочется, чтобы ты прожил остаток жизни, сожалея, что я умерла, так тебя и не простив. Однако не думай, что я больше на тебя не сержусь или что Лейси больше не сердится. Ты это заслужил. — Она громко всхлипнула, и Лейси протянула ей платочек. Лицо старой горничной выражало суровое неудовольствие. Долгие годы, проведенные вместе, стерли грань между госпожой и служанкой. — Конечно, заслужил. — Ну тогда встань. У меня нет ни малейшего желания свернуть себе шею, глядя на тебя сверху вниз. И почему тебе взбрело в голову вырядиться в форму стражника? Неужели ты не знаешь, что здесь еще остались люди, которые с радостью увидели бы тебя мертвым! В Баккипе тебе грозит опасность, Том. Когда я вернусь в Тредфорд, ты должен уехать вместе со мной. Там я сумею выдать тебя за садовника или сына сбившейся с пути кузины. Впрочем, к моим цветам и растениям я тебя все равно не подпущу. Ты в них ничего не понимаешь. Я медленно поднялся на ноги. — Я мог бы помочь пропалывать сад, — не удержался я. — Я знаю, как выглядят ноготки, даже когда они не цветут. — Вот! Ты видишь, Лейси! Не успела я его простить, а он уже надо мной потешается! — Затем она прикрыла ладонью рот, словно хотела скрыть рыдание. На руках сильно выступали голубые вены. Пейшенс сделала глубокий вдох и сказала: — Пожалуй, пора выпить бренди. — Она сделала глоток, посмотрела на меня поверх ободка чашки, и из ее глаз вновь покатились слезы. Она поставила чашку на столик и покачала головой. — Ты здесь, и ты жив. Сама не знаю, отчего я плачу. Если не считать шестнадцати лет и внучки, потерянной для меня навсегда. Как ты мог, негодник! А теперь расскажи об этих годах. Что в твоей жизни было такого важного, мешавшего навестить нас? И вдруг все причины, которые раньше выглядели вполне серьезными, показались мне никуда не годными. Я мог найти возможность их повидать. — Если бы я не отдал свою боль каменному дракону, — неожиданно для себя самого заговорил я, — мне бы удалось найти способ с вами встретиться, пусть бы даже он оказался очень опасным. Наверное, нужно сохранять в себе свою боль, в противном случае ты превращаешься в труса. Она стукнула ладонью по столу и вскрикнула от боли. — Я не желаю больше слушать твоих оправданий. Рассказывай, я хочу знать, чем ты занимался вое эти годы! — Я никогда не забуду яблоки, которые вы кидали мне сквозь прутья моей темницы. Вы и Лейси были невероятно храбрыми, когда пришли туда. — Прекрати! — возмущенно зашипела она, а ее глаза вновь наполнились слезами. — Вот как ты теперь любишь развлекаться? Заставляешь плакать старую леди? — Я не хотел. — Тогда рассказывай, что с тобой происходило. С того самого момента, когда я в последний раз тебя видела. — Миледи, я сделаю это с радостью, обещаю. Но когда я вас встретил, у меня было одно дело. Мне необходимо успеть до заката солнца, но я обещаю, что завтра я вернусь и все подробно расскажу. — Нет. Конечно, нет. А какое у тебя дело? — Вы помните моего друга Шута? Он болен. Я должен отнести ему кое-какие растения, еду и вино. — Тог бледный парнишка? Он никогда не был здоровым ребенком. Ел слишком много рыбы, если тебя интересует мое мнение. И с тобой будет то же самое. — Я скажу ему. Но сейчас мне нужно его навестить. — А когда ты в последний раз его видел? — Вчера. — Ну а меня ты в последний раз видел шестнадцать лет назад. Он может подождать. — Но он болен. Пейшенс со стуком поставила свою чашку. — Я тоже! — воскликнула она, и по ее щекам вновь потекли слезы. Лейси обняла ее за плечи и сказала мне: — Она не всегда бывает благоразумной. В особенности когда устает. Мы приехали сегодня утром. Я говорила, что ей следует отдохнуть, но ей захотелось прогуляться по саду. — И что в этом неблагоразумного? — рассерженно спросила Пейшенс. — Ничего, — торопливо вмешался я. — Все в порядке. У меня появилась идея. Вы можете прилечь, а когда устроитесь поудобнее, я начну рассказывать свою историю. Если вы начнете дремать, я потихоньку уйду, а завтра вернусь и продолжу. Шестнадцать лет трудно уложить в один час или даже в один день. — Потребуется шестнадцать лет, чтобы поведать о событиях, которые произошли за шестнадцать лет, — сурово заявила Пейшенс. — Тогда помоги мне, я еще не оправилась от путешествия. Я подал ей руку, она оперлась на нее, и мы прошествовали к кровати. Пейшенс со стонам опустилась на постель и, когда пуховая перина просела под ней, пробормотала: — Слишком мягко. Я не смогу здесь спать. Неужели они думают, что я курица в гнезде? — Она легла, и я помог ей поднять ноги. — Знаешь, ты испортил мне сюрприз. Я уже собралась призвать к себе свою внучку и открыть, что в ее жилах течет благородная кровь, а потом передать ей разные подарки, которые напоминали бы ей об отце. Помоги мне снять туфли. И почему мои ноги теперь далеко от рук? — Судя по всему, туфли остались в саду. — И чья в том вина? Ты нас так напугал. Удивительно, что я не забыла там голову. Я кивнул, но промолчал, заметив, что на ней надеты разные чулки. Пейшенс никогда не интересовали мелочи. — А о каких подарках идет речь? — спросил я. — Теперь это не имеет значения, раз ты жив, я намерена оставить их себе. — Какие подарки? — нетерпеливо спросил я, охваченный жгучим любопытством. — Ну, рисунок, который ты мне подарил, разве ты не помнишь? А когда ты умер, я отрезала прядь твоих волос. С тех пор я носила их в медальоне. — Я не нашелся что ответить, и Пейшенс приподнялась на локте. — Лейси, тебе нужно немного полежать. Ты знаешь, что я не люблю, когда ты слишком далеко. Твой слух уже не тот, что прежде. — Она доверительно добавила, обращаясь ко мне: — Для нее приготовили узкую кровать в маленькой комнатке. Она подходит для молоденькой девушки, а не для зрелой женщины. Лейси! — Я здесь, голубушка. Не нужно кричать. — Старая служанка подошла к Пейшенс с другой стороны кровати. Потом с беспокойством взглянула на меня, словно я считал, что ей не следует ложиться в одну постель со своей леди. — Я устала, — призналась Лейси, присаживаясь на край кровати. Она укрыла шалью ноги Пейшенс. Я принес стул и уселся на него верхом, развернув спинкой вперед. — Так с чего начать? — спросил я. — Начни с того, чтобы сесть на стул как следует! — После того как я выполнил ее просьбу, Пейшенс сказала: — Не рассказывай мне о том, что этот мерзкий претендент на трон сделал с тобой. Я видела следы на твоем теле, этого достаточно. Лучше расскажи, как тебе удалось уцелеть. — Ну, как вы знаете, я наделен Уитом, — начал я после коротких размышлений. — Да, я так и думала, — зевнув, кивнула она. — И? И я начал пересказывать историю моей жизни. Я открыл им, как нашел спасение в своем волке, как Баррич и Чейд вернули меня в мое тело. Рассказал о долгом выздоровлении и визите Чейда. Мне показалось, что она задремала, но когда я попытался встать, ее глаза тут же открылись: — Сядь! — приказала она, а когда я повиновался, Пейшенс взяла меня за руку, словно для того, чтобы помешать мне уйти. — Я слушаю, продолжай. И я поведал ей об отъезде Баррича и о «перекованных». Потом объяснил, почему Баррич поверил, что я погиб, и вернулся к Молли, чтобы защитить ее и ребенка, которого она носила. Потом я рассказал о моем долгом путешествии из Бакка в Тредфорд и о группе Скилла короля Регала. Она открыла один глаз. — Теперь там сад. Я собрала растения и деревья со всех Шести Герцогств. Лианы из Джамелии, куст с синими иголками с Острова Пряностей. Тебе там понравится, Том, когда ты будешь там жить со мной. — Не сомневаюсь, что мне понравится, — согласился я, стараясь не касаться будущего. Хотя, возможно, Шуту для выздоровления больше подойдет воздух Трефорда. Я бы уверен, что Пейшенс с радостью приютит нас обоих. — Мне продолжать или вы будете спать? — С другой стороны постели уже раздавалось тихое похрапывание Лейси. — Продолжай, мне совсем не хочется спать. Но в самый разгар истории о том, как я пытался убить Регала, Пейшенс наконец заснула. Я немного посидел, дожидаясь, пока ее пальцы разожмутся и я смогу уйти. Вскоре я тихонько подошел к двери. Когда я отодвинул задвижку, Лейси приподнялась на локте. Со слухом у нее все было в порядке, и я не сомневался, что, несмотря на распухшие пальцы, она вмиг найдет кинжал в широком рукаве своего платья. Она кивнула мне, и я выскользнул из комнаты. Я зашел на кухню и с аппетитом поел. После соленой рыбы ничто не может сравниться со свежим хлебом, маслом и холодным мясом. Однако я не мог в полной мере насладиться трапезой, поскольку приближался вечер. Стражники всегда голодны, поэтому никто не стал ворчать, когда я прихватил с собой половину каравая хлеба и солидный кусок сыра. Затем я проскользнул в кладовую, где взял корзину и два круга колбасы, а потом со своей добычей поднялся в башню Чейда. Там я нашел Олуха. Пыль со стола и каминной полки была вытерта, появилось блюдо со свежими фруктами. В камине горел огонь. Олух пополнил запасы дров и свечей, принес воды в бочку. Я удивленно покачал головой. После стольких испытаний он в первый же день после возвращения вспомнил о своих прежних обязанностях. Я положил в корзину дюжину желтых и красных слив и добавил бутылку вина из запасов Чейда. Когда я заворачивал в бумагу пиретрум и сушеную ивовую кору, со мной связался Чейд. Что такое? — спросил я. Мне нужно поговорить с королевой, Фитц. А ты не можешь воспользоваться услугами Олуха? Я собираюсь на Аслевджал. Это ненадолго. Мне потребуется время, чтобы организовать встречу с королевой Кетриккен. Я уже сообщил ей через Олуха о необходимости поговорить. Она ответила, что готова. Если ты направишься в ее покои, она почти сразу же к тебе выйдет. Хорошо. Ты недоволен. Я тревожусь за Шута. Я хотел кое-что отнести ему. Свежие фрукты и лекарственные травы от лихорадки. Я понимаю, Фитц. Но мое дело не займет много времени. А потом ты поспишь и утром отправишься в путь. Договорились. Я разорвал контакт. Договорились. А что еще я мог сказать? Он был прав. Многие мысли Дьютифула были слишком сложными для понимания Олуха, не говоря уж о том, чтобы передать их Кетриккен. Я постарался не злиться из-за потерянного времени. С Шутом все будет в порядке, сказал я себе. Изменения происходят с ним не первый раз, да и Черный Человек знает, как о нем позаботиться. Кроме того, Шут сам сказал, что ему необходимо побыть одному, необходимо подумать. И не видеть лица человека, которому слишком хорошо известно, что ему выпало пережить. К тому же мое возвращение в Баккип позволило Неттл отправиться домой, к семье, где она сейчас необходима. Я нашел чистую тряпицу и накрыл хлеб. Потом спустился по длинной темной лестнице в покои королевы. Переговоры получились долгими. Чейд и Дьютифул поспорили, и Чейд попытался опередить принца. Они с принцем находились на борту корабля, который должен был на следующий день выйти в море. Нарческа собиралась отплыть вместе с ними, но утром пришла к Дьютифулу и умоляла его разрешить ей остаться дома на три месяца, дать ей побыть с семьей перед переездом в Баккип. Принц лично дал ей разрешение, не проконсультировавшись с Чейдом. Очень лично, — возмущался он. Интересно, подумал я, хочет ли Чейд, чтобы я передал королеве, что просьба была высказана и удовлетворена в интимной обстановке, которую советник не одобряет. — Вопрос был решен принцем и Нарческой так, что остальные узнали об этом лишь позже, — сказал я Кетриккен. — Понятно, — ответила она, но я не был уверен, что она действительно поняла меня. Однако официального объявления сделано не было. Еще не поздно наложить запрет. Боюсь, что все наши планы будут нарушены, если мы разрешим девушке остаться. Прежде всего это означает, что она прибудет — если вообще сдержит свое обещание — в период зимних штормов, а не во время осенних свадеб, которые проводятся одновременно с Праздником Урожая. Принц вернется ко двору без невесты, и ему будет нечем оправдать расходы на долгое путешествие. Если вы — как мы и планировали — намерены заставить герцогов объявить Дьютифула наследным принцем, момент будет не самый подходящий. Сказки об освобожденном драконе и его голове у материнского очага ничего не значат для дворян, которые отродясь не видели даже чешуи дракона, не говоря уж о невесте, которую удалось завоевать благодаря этим подвигам. И я боюсь, что чем дольше Нарческа будет оставаться в своем материнском доме, тем труднее ей будет покинуть Внешние острова. Их нежелание расставаться с ней растет с каждым часом. Они горюют о ней так, словно она отправляется на смерть и навсегда покидает их. Когда я передал эти мысли Чейда королеве, она ответила: — Возможно, разумно дать ей время на прощание с близкими. Пожалуйста, передай мои заверения, что мы всегда рады гостям, а Эллиана сможет время от времени навещать родной дом. Ты уже пригласил кого-нибудь из членов ее клана? Человека, который не только бы выступил в качестве свидетеля на свадьбе, но остался бы у нас, чтобы Эллиана не чувствовала себя одинокой? Передавая ее слова Чейду, я вдруг вспомнил, как трудно было самой Кетриккен, когда она приехала к нам из Горного Королевства одна, даже без служанки. Вспомнила ли она сейчас свои первые грустные дни при чужом дворе, где никто не говорил на ее родном языке и не признавал ее обычаев? Это одна из наших трудностей. Насколько я понимаю, связь женщины с родной землей считается священной. Женщины, которым предназначено править, крайне редко покидают свой родной остров. Они живут на нем и умирают. И все, что связано с женщиной — например, ее дети — должно оставаться на острове. Вот почему ни одна из женщин, имеющих власть, не может отправиться с Эллианой в Баккип. Ее будут сопровождать Пиоттр и два кузена. Приедет с ней и Аркон Бладблейд, а также немалое количество вождей кланов, чтобы подтвердить торговые соглашения, подписанные с нами. Однако с ней не будет ни служанок, ни других женщин. — Понимаю, — задумчиво проговорила Кетриккен. Мы сидели вдвоем в ее гостиной. Она налила нам вина, но бокалы так и остались стоять на низеньком столике. Со времени моего последнего визита комната изменилась. Как всегда, Кетриккен предпочитала простоту. В фаянсовой вазе стоял одинокий цветок, вокруг мягко сияли свечи. От свечей исходил густой успокаивающий аромат, но Кетриккен была напряжена, как кошка, вышедшая на охоту. Она заметила, что я смотрю на ее судорожно сжатые пальцы, и попыталась успокоиться. — А Чейд слышит все, что говорю я? — тихо спросила она. — Нет. Он не присутствует здесь, со мной, как это умел делать Верити. Это требует напряжения всех сил. Да я ему и не предлагал. Он слышит только то, что вы просите ему передать. Ее плечи слегка опустились, и она немного расслабилась. — Иногда я не согласна с моим советником. Когда мы говорили через Неттл... Это было трудно, к тому же мы с Чейдом ужасно осторожничали, стараясь не вовлекать девочку в наши интриги. Но теперь ты здесь. — Она приподняла голову, и по ее губам промелькнула быстрая улыбка. — Я черпаю у тебя силу, Фитц Чивэл. В некотором роде, когда ты используешь для меня Скилл, ты становишься человеком королевы. — Она вновь расправила плечи. — Скажи Чейду, что в данном случае нам не следует ставить под сомнение слово, данное принцем невесте. Если он считает, что зима не самое подходящее время для свадьбы, мы можем перенести церемонию на весну, когда путешествие будет более безопасным и приятным для Нарчески. Ну а что касается объявления Дьютифула наследным принцем, то вопрос в любом случае решают герцоги. Если он должен привести в качестве трофея женщину, чтобы они посчитали его достойным титула, то для меня такой титул ничего не значит. Рано или поздно он получит власть. Я считаю, что его доброта и забота, проявленные к будущей жене, лишь укрепят наш союз, а не будут восприняты как проявление слабости. — Она ненадолго задумалась. — Скажи ему это, пожалуйста. — Она взяла бокал с вином и сделала несколько глотков. Это неразумно, Фитц. Ты можешь ее переубедить? Принц одурманен Эллианой. Он должен понять, что для их будущего гораздо важнее ублажить герцогов, чем мать его невесты. Чем быстрее его брак станет реальностью, тем скорее герцоги воспримут его как мужчину, достойного престола, а не как мальчика-принца. Он слишком порывистый, слишком часто следует велениям своего сердца, а благо Шести Герцогств требует холодного расчета. Заставь ее понять, Фитц, что мы все лето выполняли прихоти Нарчески, а теперь пришло время показать герцогам, что Дьютифул все еще думает о них и что они для него важнее желаний обитателей Внешних островов. Я обдумывал его слова с закрытыми глазами, но потом почувствовал тревогу Кетриккен. — Вот что думает по этому поводу Чейд, — сказал я и передал его соображения. Моя хитрость не ускользнула от внимания Кетриккен. — А что думаешь ты, Фитц Чивэл? — Моя королева, меня радует, что я не должен давать вам советы по данному поводу. Она с трудом сдержала улыбку. — Но ты выскажешь свое мнение, если я тебя попрошу? Некоторое время я молчал, отчаянно стараясь принять правильное решение. — Тебе удобно на этом стуле? — заботливо спросила Кетриккен. — Ты ерзаешь, словно сидишь на муравейнике. Я посмотрел ей в глаза. — Я нашел промежуточное решение, миледи. Герцоги будут довольны, если принц женится и на свет появится наследник, но Дьютифул слишком молод, чтобы стать наследным принцем. Свадьба и титул могут подождать. Пусть Нарческа проведет побольше времени с матерью и сестрой. Я был там и видел, как на Внешних островах распределяется власть. Хотя Эртр остается Нарческой до самой смерти, отъезд Эллианы будет равнозначен отречению от короны моего отца в пользу Верити. Начнутся споры относительно наследницы титула. Пока Эллиана остается дома, она сможет закрепить права своей младшей сестры. Мне кажется, что Шесть Герцогств только выиграют, если ее семья сохранит власть. Наших герцогов можно ублажить другими способами. Торговля с Внешними островами позволит им набить кошельки, а в наших товарах заинтересованы не только кланы нарвала и кабана. Давайте откроем ворота пошире. Пригласим в гости их кемпра, воинов-вождей. Мужчины без колебаний покидают материнские дома, если могут получить выгоду от торговли. Пусть их приезд будет отпразднован вместе с осенним сбором урожая. Нужно уже сейчас начать планировать Осеннюю ярмарку, чтобы продемонстрировать им богатства Шести Герцогств. Поощрим присутствие герцогов вместе с их семьями и другими аристократами. Отпразднуем торговые соглашения сейчас, и пусть свадьба окончательно закрепит их весной. Кетриккен откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на меня. — И когда ты научился такой дальновидности, Фитц Чивэл? — Мудрый старик научил меня дипломатии в бархатных перчатках, скрывающих кулак власти. Убеждение, а не сила дает лучшие результаты, действие которых длится дольше. Пусть этот союз послужит истинным интересам герцогов, и они с радостью примут Нарческу, когда она появится. Я не стал добавлять, что он научил меня этому, когда сам шнырял по потайным ходам в стенах Баккипа и манипулировал троном, оставаясь невидимым. — Но тогда он должен все это помнить. Передай ему свои мысли, но так, словно они принадлежат мне. Я не хотел участвовать в торговле Чейда с королевой, но уже ничего не мог с этим поделать. У меня на глазах разворачивалась их тайная борьба за трон Видящих. Возраст и прекрасное знание Шести Герцогств были на стороне Чейда. Я поморщился, когда Чейд заявил, что воспитание в Горном Королевстве ослепило Кетриккен и она не видит политической необходимости демонстрации сильной воли Внешним островам. Я знал, что Чейда очень интересует власть для себя. Не думаю, что у него были дурные намерения; он искренне верил, что борется за благо Шести Герцогств. Если бы я так же долго манипулировал властью, то, вне всякого сомнения, считал бы, что у меня есть на это все права. Тем не менее, я прекрасно понимал: если Кетриккен не проявит твердость, Дьютифул унаследует лишь титул, но не власть. Вот почему против воли я вмешался и начал давать советы Кетриккен, как перехитрить Чейда. Я не сомневался, что Чейд очень быстро это поймет. Тем не менее, лукавый старик наслаждался игрой, придумывая одно изощренное возражение за другим. Наступила ночь, до рассвета оставалось уже совсем немного. Старик продолжал настаивать на своем, а мои доводы подходили к концу, между тем моя королева заметно бледнела. Наконец во время паузы в наших спорах относительно герцогов и кемпра, когда Чейд пытался предсказать, какую сторону каждый из них займет, я так устал, что мое терпение кончилось. — Скажите ему «нет», — предложил я. — Скажите, что принц дал слово невесте, и оно не может быть отменено вами или Чейдом. И если принц совершил ошибку, то ему будет полезно узнать, что за последствия нужно отвечать. Таким образом он будет учиться. Горло у меня болело, во рту пересохло. Голова казалась слишком большой и с трудом держалась на плечах. Глаза закрывались от усталости. Я потянулся за бутылкой, чтобы налить нам еще по глотку, но Кетриккен схватила мою руку, и я удивленно поднял глаза. Ее голубые глаза горели удивительным светом; они вдруг показались мне темными и немного дикими. — Ты сам скажи ему, Жертвенный. Я не хочу, чтобы это исходило от меня. Пусть он знает, что таково твое решение. Как указ некоронованного короля. Я удивленно заморгал. — Я... не могу. — Почему? — Если я однажды займу эту позицию, то буду вынужден следовать ей и дальше, — сказал я, понимая, что моему ответу не хватает смелости. — Иными словами, с этого момента я должен буду постоянно доказывать Чейду, что у меня есть право окончательного решения. — До тех пор, пока Дьютифул не станет королем. Да. — Но тогда моя жизнь никогда вновь не станет моей. — Такой была твоя судьба с самого начала. Но ты постоянно отказывался от нее. Займи положенное тебе место. — Вы обсуждали это с Дьютифулом? — Он знает, что я считаю тебя Жертвенным. И когда я сказала ему об этом, он не стал возражать. — Моя королева, я... — Я прижал ладони к пульсирующим вискам. Мне хотелось сказать, что я никогда даже не думал о подобной роли. Но это было бы неправдой. В ту ночь, когда умер король Шрюд, я был готов выступить вперед и захватить трон. Не для себя, но для того, чтобы охранять его для королевы до возвращения Верити. Я колебался, не зная, принимать ли мне корону теневого короля, которую предлагала Кетриккен. Имела ли она на это право? В мои мысли пробился Чейд. Сейчас поздно, а я уже старик. Хватит спорить, скажи ей... Нет. — Она не может дать мне корону. Но я имею право ее взять. — Нет, Чейд. Наш принц дал свое слово, и никто из нас не может его отменить. Если он совершил ошибку, это его ошибка, и пусть он сам за нее отвечает — ведь только так юный правитель может научиться искусству управления. Это не слова королевы. Да. Это говорю я. Наступило долгое молчание. Я чувствовал присутствие Чейда, мне вдруг показалось, что я слышу его мерное дыхание, пока он обдумывает мои слова. И когда наши разумы соприкоснулись в следующий раз, я вдруг ощутил, что он улыбается. Нет, теперь я знал, что он преисполнен гордости. Хорошо. Кажется, после пятнадцати лет трон вновь занял Видящий? Я молчал. Ждал. Ждал насмешек, ждал вызова или пренебрежения. Я скажу принцу, что его решение не вызвало возражений. И передам наше приглашение всем кемпра Внешних островов. Как пожелаешь, король Фитц. XXXIV ОБЯЗАТЕЛЬСТВА Наша потеря велика, и во всем виновата глупость учеников, которые стали рисковать и спорить между собой, как дети. По приказу мастера Скилла Трикни все отметки на Камнях-Свидетелях будут уничтожены. По приказу мастера Трикни запрещается всем обучающимся Скиллу подходить к Камням-Свидетелям без сопровождения мастера Скилла. По приказу мастера Трикни все знания по использованию Камней-Свидетелей могут быть доверены лишь кандидатам в мастера Скилла. Из возвращенного манускрипта о Скилле. Когда на рассвете я по ступенькам потайной лестницы взбирался обратно в башню Чейда, я так устал, что едва переставлял ноги. В голове у меня не осталось ни одной связной мысли. Чейд и принц Дьютифул сегодня отплывают домой. Приглашение на осенние празднества будет передано кемпра всех кланов. Кетриккен придется начать приготовления к самому грандиозному празднеству, которое когда-либо происходило в замке Баккип. Приглашения герцогам и аристократам, провизия и размещение гостей. Нужно нанять менестрелей, жонглеров и кукольников — от всего этого голова у меня шла кругом, в то время как мне хотелось только одного: лечь и заснуть. Но оказавшись в своей комнате, я подбросил дров в гаснущий камин. Нашел кувшин с остатками воды, вылил ее в таз для умывания и опустил в него лицо. Я долго плескался в воде, пока в глазах не перестало щипать, а потом вытерся полотенцем. Затем я заглянул в маленькое зеркальце, которое с незапамятных времен держал здесь Чейд, и спросил себя, кто смотрит из него на меня? И вдруг я понял то, о чем раньше говорил мне Шут. Я оказался в таком месте и в таком времени, которое никто не мог себе представить, — словно пережил собственную смерть. Варианты будущего, которые и в голову мне не приходили, витали надо мной, и я не понимал, какой из них выбрать. Я сделал шаг к трону — по сути, хоть и не открыто. Неужели это означало, что я отказался от жизни с Шутом? Меч Чивэла лежал у камина, там, где я его оставил. Я взял его — и рукоять легла в мою ладонь так, словно я уже держал его в бою множество раз. Обнажив клинок, я спросил пустоту: — И что теперь ты скажешь о своем бастарде, король Чивэл? О, я забыл, ты ведь также никогда не носил корону. И никто не называл тебя королем Чивэлом Рыцарственным. — Я опустил клинок острием вниз. — Впрочем, передо мной никто не преклонит колен. Тем не менее, я оставлю после себя след. На мгновение мое сердце затрепетало, но потом все бесследно прошло, и я успокоился, торопливо вернул меч на прежнее место и вытер вспотевшие ладони о рубашку. Превосходный король, вытирающий руки о форму стражника. Я должен поспать, но еще не сейчас. Король Фитц, монарх-бастард. Решение принято, и я больше не стану о нем думать. Я добавил бутылку хорошего бренди в корзину, накрыл ее салфеткой, накинул на плечи тяжелый плащ и поспешил вниз. Я покинул замок через выход для стражников. Проходя мимо кухни, я хотел было задержаться, чтобы поесть, однако взял лишь ломоть свежего утреннего хлеба и съел его на ходу. Сонный стражник у ворот лениво кивнул мне. Я подумал, как теперь могу улучшить охрану Баккипа, но тут же прогнал глупые мысли и ускорил шаг. Вскоре я свернул с дороги в город на тропинку, ведущую к лесу, которая вскоре стала подниматься на холм. В ярких лучах утреннего солнца Камни-Свидетели четко вырисовывались на фоне голубого неба. Казалось, они меня ждут. Вокруг паслись овцы. Когда я подошел, они посмотрели на меня с полным отсутствием любопытства, которое многие путают с глупостью, и медленно отошли в сторону. Я обошел вокруг Камней-Свидетелей. Четыре камня. Четыре грани у каждого. Шестнадцать возможных мест. Как часто ими пользовались за последние годы? Стоя на вершине холма, я огляделся по сторонам. Трава, деревья и, если приглядеться, след древней дороги. Если здесь и были развалины домов, то они давно исчезли, проглоченные землей, или их увезли для строительства в каком-то другом месте. Убрав руки за спину, я изучал каменные грани. И пришел к выводу, что много лет назад руны сознательно стерли. Интересно почему? Наверное, мне никогда не узнать ответа на этот вопрос. Возможно, к лучшему. Корзинка оттягивала руки, солнце начало пригревать спину. Я завернулся в плащ. Там, куда я направляюсь, будет холодно. Я подошел к грани колонны, из которой вышел в прошлый раз, прижал ладони к ее поверхности и прошел сквозь нее. Я вновь оказался в зале с колоннами. У меня закружилась голова, и мне пришлось присесть на пыльный пол. — Недостаток сна, к тому же я дважды воспользовался колоннами за короткий промежуток времени. Это нехорошо, — твердо сказал я себе. — Ты совершил не слишком умный поступок. — Я попытался встать, но мне пришлось вновь опуститься на пол и подождать, пока мир вокруг перестанет вращаться. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что пол перестал быть холодным. Я приложил к нему обе ладони, словно хотел наверняка убедиться в этом. Нет, нельзя сказать, что он стал теплым, — просто от него больше не веяло могильным холодом. Я встал и увидел, что окна не покрывают морозные узоры. Мне показалось, будто я слышу шепот за спиной. Я быстро обернулся, но никого не увидел. Быть может, летний ветер, теплый ветер юга почтил своим внимание остров. Очень странно. Но у меня не было времени размышлять на эту тему. Я вышел из зала с колоннами с корзинкой в руке и быстро зашагал по ледяному лабиринту. В голове шумело. Я не ожидал, что станет теплее. В одном из коридоров по стенам текла вода, а по каменному полу бежал ручей. Но по мере того, как я приближался к перекрестку, где сходились каменный и ледяной коридоры, становилось холоднее. Перед глазами у меня плясали черные точки, тогда я остановился отдохнуть и прижался лбом к ледяной стене. Постепенно черные пятна исчезли, и мне стало лучше. Кажется, помог холод. К тому времени, когда я выбрался из расселины на узкую тропинку, ведущую к пещере Черного Человека, я уже кутался в плащ. Поднявшись по крутой тропинке, я постучал в дверь. Никто не ответил. Я снова постучал и после коротких колебаний толкнул дверь. Она открылась, и я вошел. Мне пришлось немного подождать, пока глаза привыкнут к царившему здесь сумраку. Огонь в очаге едва горел. Шут крепко спал на кровати, стоявшей рядом с очагом. Прилкопа нигде не было видно. Я тихо прикрыл дверь, поставил корзинку на низкий стол и снял плащ. Бесшумно подойдя к Шуту, я присел на корточки, вглядываясь в его лицо. Его кожа заметно потемнела. Мне ужасно хотелось его поцеловать, разбудить и спросить, как у него дела. Однако вместо этого я выложил содержимое корзины на стол, нашел деревянную тарелку для хлеба и сыра и миску для фруктов. Бочка для воды была почти пуста. Вылив остатки в чайник, я поставил его на огонь, взял ведра и спустился туда, где с карниза стекала вода. Подождав, когда ведра наполнятся, я отнес их наверх, а потом сходил вниз еще раз. Когда я вернулся, вода закипела, и я заварил ароматный чай. Вероятно, именно его запах разбудил Шута. Он открыл глаза, но некоторое время лежал неподвижно, глядя в огонь. Он так и не пошевелился, пока я не сказал: — Шут? Тебе лучше? Он вздрогнул, повернул голову в мою сторону и весь сжался. Я пожалел, что испугал его, прекрасно понимая его состояние. Однако в ответ я лишь сказал: — Я вернулся и принес с собой еду. Ты голоден? Он сдвинул одеяло в сторону и привстал, но потом со вздохом опустился на постель. — Мне лучше. Чай замечательно пахнет. — Абрикосов нет, но я принес сливы. — Абрикосов? — Я подумал, что ты все перепутал из-за лихорадки. Но я бы принес их тебе, если бы смог найти. — Спасибо, — сказал он и посмотрел на меня. — Ты стал выглядеть иначе. И не только из-за того, что успел помыться и побриться. — Я иначе себя чувствую. Но после бани мне действительно стало лучше. Жаль, что я не мог прихватить с собой бани Баккипа. Тебе бы определенно они пошли на пользу. Но как только ты сможешь ходить, мы отправимся домой. Я сказал Кетриккен, что ты некоторое время поживешь в старой башне Чейда. А когда ты окончательно поправишься, мы решим, кем ты захочешь стать. — Кем я захочу стать... — Он усмехнулся. Я не нашел ножа, чтобы разрезать хлеб, поэтому просто отломил кусок. Я отнес ему хлеб, сыр и сливы, а когда чай был готов, протянул чашку. — А где Прилкоп? — спросил я, когда Шут принялся пить чай маленькими глотками. Я был недоволен, что Черный Человек оставил Шута одного. — Ну, он уходит и возвращается. Прилкоп занят изучением крепости Элдерлингов, чтобы понять, как сильно она пострадала. Пока тебя не было, мы с ним беседовали, когда я просыпался. Впрочем, по большей части я спал. Он рассказал мне о старом городе; его истории переплелись с моими снами. Наверное, он сейчас там. Прилкоп говорил, что хочет понять, что там сотворила Бледная Женщина и что ему по силам исправить. Подозреваю, что он пытался сделать город привлекательным, чтобы заставить ее уйти. Теперь он намерен вернуть ему прежний вид. Я спросил у него: «Для кого?» И он ответил: «Пусть город выглядит как должно». Он прожил здесь много лет после того, как все остальные умерли. Возможно, несколько поколений. Прилкоп не считал прожитые годы, но я уверен, что прошло очень много времени. Он с радостью приветствовал Бледную Женщину, когда она появилась на острове. Прилкоп решил, что она приплыла со своим Изменяющим для того, чтобы осуществить цели самого Прилкопа. Он вздохнул и отпил немного чая. — Сначала поешь, а уж потом рассказывай истории, — предложил я. — А ты расскажи мне свои новости, пока я ем. С тобой произошло нечто важное. Ты изменился, у тебя другие глаза. Ему ли не знать, почему! Но я стал рассказывать ему обо всех баккипских новостях, обо всех моих встречах, умолчал лишь о том, что пока у меня не было готового плана, в каком качестве вернуть его домой. Шут выслушал, улыбнулся, но его улыбка была полна печали. Он кивал, словно я лишь подтвердил то, что ему и раньше было известно. Когда я закончил, он бросил косточку от сливы в огонь и тихо сказал: — Хорошо. Я рад, что мое последнее пророчество оказалось верным. — Что ж, теперь мы будем жить долго и счастливо — как поют менестрели? Он скорчил гримасу и покачал головой. — Ты будешь жить среди людей, которые тебя любят и многого от тебя ждут. Твоя жизнь будет ужасно сложной, и они заставят тебя тревожиться. И будут раздражать. И приносить тебе радость. — Он отвернулся от меня, взял чашку, заглянул в нее, как деревенская колдунья, читающая будущее по чайным листьям. — Судьба проиграла в схватке с тобой, Фитц Чивэл Видящий. В найденном тобой будущем ты почти наверняка доживешь до старости — судьба перестанет искать возможности, чтобы сбросить твою фигуру с доски. Я попытался смягчить его слова. — Мне уже порядком надоело возвращаться с порога смерти. — Да, это отвратительно. Теперь я знаю. Ты мне показал. — И почти со своей прежней улыбкой он спросил: — Давай будем считать, что мы квиты? Одного раза вполне достаточно, правда? Я кивнул. А потом, словно Шут боялся, что я не дам ему сказать, добавил: — Прилкоп и я говорили о том, что должно случиться дальше. Я улыбнулся. — Новый план спасения мира? Надеюсь, мне в нем не придется умирать? — План, к которому ты вообще не будешь иметь отношения, — спокойно ответил Шут. — Мы, в некотором смысле, возвращаемся домой. В то место, где мы стали такими, какие мы есть. — Постой, почему я не буду иметь отношения к твоему плану? И какое место ты называешь нашим домом? — я почувствовал первый приступ тревоги. — Я говорил о себе и Прилкопе, — так же спокойно пояснил он. — Но ты же говорил, что никто уже не помнит тебя; и что тебе нет никакого смысла возвращаться. — Во мне нарастало волнение. Неужели я все понял не так? — Не в тот дом, где я родился; я уверен, что там меня не вспомнят. Но в то место, которое подготовило нас к нашей судьбе. Нечто вроде школы. Я тебе о ней рассказывал — как я убежал оттуда. Когда они отказались увидеть правду в моих словах. Там помнят и меня, и Прилкопа. Каждого Белого Пророка, который проходил через школу, там помнят. — Ну, пусть они и продолжают вас помнить. Мне кажется, они обращались с тобой не самым лучшим образом. Зачем туда возвращаться? — Чтобы подобное не могло произойти с другим ребенком. Сделать то, чего никогда не совершали прежде, вернуться и объяснить им старые пророчества в свете того, что мы знаем теперь. Чтобы уничтожить свитки, которые оставила в их библиотеках Бледная Женщина, или хотя бы пролить на них новый свет. Принести им опыт мира. Я очень долго и обреченно молчал. После того, как я тайно принял от Кетриккен корону, я не смогу в ближайшее время отправиться с Шутом. Значит, нам опять придется на какое-то время расстаться, возможно, надолго. — А как можно туда попасть? — Прилкоп утверждает, что он может воспользоваться колоннами. Вместе мы сумеем переместиться довольно далеко на юг. Рано или поздно мы доберемся до школы. — Он способен использовать колонны? — Я был ошеломлен. — Тогда почему же он столько лет оставался здесь, в холоде и одиночестве? Шут посмотрел на меня так, словно ответ был очевидным. — Мне кажется, он умеет ими пользоваться. Но боится. Даже в нашем языке есть понятие, обозначающее Элдерлингов, которое ему трудно мне объяснить. Всякий раз, когда человек пользуется колоннами, он что-то теряет. Даже Элдерлинги прибегали к ним с огромной осторожностью. Для того чтобы передать срочное сообщение, гонец мог пройти сквозь колонну один или даже два раза, но потом его обязанности передавали другому. Но Прилкоп оставался здесь еще и по другой причине. Он охранял дракона. И ждал появления Белого Пророка и его Изменяющего, которые, быть может, сумели бы выполнить его задачу. Ведь именно в этом и состояла цель его жизни. — Я не могу поверить в такую верность идеалам. — Нет? А мне кажется, очень даже можешь. Я услышал, как открывается дверь. Вернулся Прилкоп, который с удивлением посмотрел на меня, а потом что-то сказал Шуту. Тот перевел: — Он поражен твоим скорым возвращением и спрашивает, какое срочное дело заставило тебя вновь воспользоваться колоннами. Я небрежно махнул рукой и обратился к Прилкопу: — Я принес вам еду; видишь, вот хлеб и сыр, как ты хотел, вино и сливы. И я рассчитывал, что мы все вместе отправимся домой. Но Шут еще слаб. — Отправимся с тобой? — спросил он, и я кивнул. Прилкоп повернулся к Шуту и негромко заговорил с ним. Шут что-то коротко ему ответил. Потом он повернулся и неохотно сказал мне: — Фитц, друг мой. Пожалуйста. Подойди к огню и посиди со мной. Я должен с тобой поговорить. Он неловко поднялся, накинул на плечи одеяло и медленно подошел к лежащему у очага матрасу набитому травой. Потом он осторожно уселся на него, а я устроился рядом. Прилкоп изучал принесенную пищу. Отломив кусочек сыра, он положил его в рот и закрыл глаза, наслаждаясь вкусом. Потом открыл глаза и с благодарностью поклонился мне. Я кивнул в ответ, довольный, что сумел его порадовать. Когда я снова посмотрел на Шута, он глубоко вздохнул и заговорил: — Прилкоп не намерен возвращаться с тобой в Баккип. И я тоже. Я смотрел на него, пытаясь понять. Слова Шута не имели ни малейшего смысла. Неужели мое прозрение безнадежно опоздало? После того, что пережил Шут, немудрено измениться. Что, если его чувства ко мне изменились? Может, это такая жестокая шутка судьбы – я, наконец, начал жить и чувствовать, но лишь для того, чтобы вскоре опять бессильно смотреть, как меня лишают того, ради чего стоит жить. — Но почему? Его миссия здесь завершена. Твоя тоже. Зачем оставаться в таком холодном и мрачном месте? А ведь сейчас лето! Здесь трудно добывать пищу. Когда придет зима... я не могу себе представить, как можно провести на Аслевджале зиму. Нет никакой причины оставаться здесь, гораздо лучше перебраться в Баккип. Почему ты хочешь остаться? Я знаю, вы намерены вернуться в «школу», но сначала можно пожить в замке. Отдохнуть, набраться сил, а потом сесть на корабль... – В Баккипе мы могли бы быть вместе, а потом вместе отправились бы в школу, раз уж ему это так нужно, но вслух я этого не сказал, потому что боялся того, что услышу в ответ. Он посмотрел на свои руки, неподвижно лежащие на коленях. — Я довольно долго обсуждал эту идею с Прилкопом. Мы слишком многого не знаем — ведь теперь мы оказались вне времени, которое предсказывали, будучи Белыми Пророками. Он прожил в таком состоянии намного дольше, чем я. Он оставался здесь из-за того, что последний раз видел себя именно на Аслевджале. Он надеялся, что его видение, где на остров прибывают другой Белый Пророк и его Изменяющий, которые выполнят поставленную им для себя цель, окажется истинным. Так и вышло. Последнее видение не обмануло Прилкопа. — Он посмотрел в огонь, а потом наклонился, чтобы поправить торчащую из очага щепку. — И у меня было видение. О том, что произойдет после моей смерти. Я ждал. — Я видел тебя, Фитц. Видел таким, каким ты сейчас становишься. Ты не будешь все время счастлив, но ты стал более завершенным, цельным, чем раньше. — И как это мешает твоему возвращению в Баккип? — Важно то, чего я не видел. Моя смерть стала частью твоего будущего — тут не может быть сомнений. Нет, мои слова звучат слишком жестоко, словно ты планировал мою смерть. Правильнее будет сказать, что моя смерть была поворотным пунктом твоего путешествия. Ты пережил мою смерть и двинулся дальше. — Да, я пережил твою смерть. Но, как ты сам не раз говорил, я Изменяющий. Я вернул тебя обратно. — Вернул. И я не предвидел такого развития событий. Прилкоп тоже. И все, чему нас учили, не дает ответа на вопрос: как такое могло произойти? — Он слабо улыбнулся. — Конечно, мне следовало бы знать, что только ты способен сотворить такое изменение, которое вынесло нас всех за пределы предвидений Белых Пророков. — Но... — начал я, однако Шут поднял палец, прерывая меня. — Мы с Прилкопом это обсудили. И пришли к выводу, что мне не следует рисковать, долго оставаясь рядом с тобой. Я способен совершить серьезную ошибку. Но если я не вернусь с тобой, вероятность такой ошибки станет значительно меньше. — Я не понимаю. Ошибка? Какая ошибка? Твоя лихорадка еще не прошла, ты несешь какую-то бессмыслицу. — Я был встревожен и рассержен. Шут протянул руку и коснулся моей кисти. Его прикосновение оказалось прохладным. Он все еще был слаб, но лихорадка прошла. Он заговорил со мной суровым голосом, так старик беседует со своенравным юношей: — Нет, ты все прекрасно понимаешь. Ты просто не хочешь посмотреть правде в глаза. Ты все еще Изменяющий. Даже за короткое время, проведенное в Баккипе, ты это доказал. Изменения кипят вокруг тебя, как в водовороте. Ты не бежишь от них, а наоборот — привлекаешь их к себе. А я теперь слеп, я не в силах увидеть и оценить то огромное влияние, которое способен на тебя оказать. Вот почему... — Он замолчал, но я ждал, когда Шут закончит свою мысль. — Я не вернусь с тобой. Нет, подожди, не говори ничего. Дай мне закончить. Однако он вновь надолго замолчал. Я смотрел на Шута и думал о том, как сильно он изменился. Бледный круглолицый мальчик, гибкий и стройный юноша превратился в молодого мужчину. Недавние испытания заострили черты его лица, но синяки постепенно исчезали. Впрочем, изменения захватили лишь тело. Его глаза потемнели и стали серьезнее. Я не торопил Шута, давая ему возможность выбрать нужные слова. Мне казалось, что он сейчас принимает окончательное решение, и хотя выбор уже сделан, все еще колеблется перед последним шагом. И я ждал его слов, как приговора. — Фитц, я принял свою смерть. Возможно, мне не хватило храбрости, но я встретил ее совершенно сознательно. Зная, что произойдет после моей смерти, я посчитал, что готов уплатить такую цену. Я решил, что явлюсь на остров и приведу в движение цепочку событий, которая закончится освобождением дракона. Да, я знал, что моя смерть будет ужасной, в холоде и боли. Но я видел, что есть шанс вернуть миру драконов, что у этих существ, надменных и замечательных, как люди, появится надежда на возрождение. И люди перестанут доминировать, навязывая всем свой порядок. Да, жизнь в новом мире будет непростой, быть может, люди проклянут меня. Однако теперь люди и драконы будут настолько заняты друг другом, что не смогут изменить природу по своему желанию. И мне казалось, что именно таким и должен быть истинный порядок вещей. — Замечательно! — мне надоели разговоры о драконах, и меня все еще тревожила мысль о могучих существах, с которыми нам теперь придется считаться. — Что ж, в нашем мире вновь появятся драконы. И их будет множество, если вспомнить, что я видел на поле битвы. Но почему ты не хочешь вернуться со мной? – севшим голосом спросил я. — Прекрати! — сурово прервал меня Шут. — Неужели ты думаешь, что мне легко? Неужели полагаешь, что это единственная причина? И считаешь, что мне так просто с тобой расстаться? Нет. Есть и личные причины, которые заставляют меня уйти. Я видел, что после моей смерти ты нашел удовлетворение в вещах и людях, от которых ранее отказывался. Иными словами, после моей смерти ты живешь той жизнью, которой должен жить. Ты подарил мне еще кусочек жизни. Могу ли я отнять у тебя часть твоей? — Он заговорил медленнее. — Я могу любить тебя, Фитц, но не могу позволить, чтобы моя любовь уничтожила тебя и твою личность. Шут потер лицо и недовольно вздохнул, увидев, что кожа сходит слоями. Он стряхнул облезшую кожицу и еще сильнее потер лицо, а потом сложил руки на коленях и стал смотреть в огонь. Я молча ждал продолжения. Прилкоп тихо двигался по комнате. Я услышал стук и оглянулся. Он открыл небольшой мешок и вытащил из него маленькие каменные кубики. Я сразу их узнал. Камни памяти, нарезанные на универсальные кубики, которые я видел в покоях Элдерлингов. Он поднес один из них к виску, улыбнулся и отложил в сторону. Затем повторил свои действия несколько раз. Вскоре я понял, что Прилкоп сортирует кубики. Потом он повернулся к нам, почувствовав, что мы с Шутом за ним наблюдаем. Прилкоп улыбнулся и показал нам один из кубиков. — Музыка. — Потом другой. — Немного поэзии. — Он поднял третий. — История. И вновь музыка. — Он протянул кубик мне, но я смущенно развел руками. Однако Шут коснулся протянутого каменного кубика кончиком одного из пальцев, отмеченных Скиллом, и тут же отдернул палец, словно обжегся, а потом улыбнулся мне. — Да, и в самом деле музыка. Обрушивается водопадом. Тебе стоит попробовать, Фитц. — Мы говорили о твоем возвращения со мной в Баккип, — напомнил я Шуту. — Нет. Разговор шел о том, что я не вернусь. — Он попытался улыбнуться, но у него не получилось. Я продолжал молча смотреть на него. Вскоре он о чем-то попросил Прилкопа. Почти одновременно я услышал Чейда. Я хочу поговорить с королевой. Сейчас я не могу. Воспользуйся услугами Олуха. Ты прекрасно знаешь, почему Олух меня не устраивает. Пожалуйста, Фитц. Это не займет много времени. Именно так ты говорил в прошлый раз. Кроме того, я далеко от королевы. Я воспользовался Скилл - колонной. Я сейчас с Шутом. Что? Ты даже не предупредил нас? Мне кажется, моя жизнь все еще принадлежит мне. Нет, — жестко возразил Чейд. — Нет, это не так. Прошлой ночью ты провел черту, и я понял, что королева тебя одобряет. Ты не можешь сначала брать на себя ответственность, а потом от нее отказываться. От короны так легко не отмахиваются. Я вовсе не король, и тебе это прекрасно известно. Сейчас слишком поздно так утверждать, Фитц. — Чейд начал злиться. — Слишком поздно. Королева предложила тебе власть, и ты ее принял. Я не сдался. Я и сам не знал, согласен я с Чейдом или нет. Дай мне время. Сейчас вы в море. Какие могут быть срочные дела после того, как вы покинули Внешние острова? Да, время терпит, ты прав. Но после этого, Фитц, ты не должен исчезать, не предупредив всех нас. Я что, слуга, который больше не располагает своим временем? Хуже. Ты король. И Жертвенный для всех. И он разорвал контакт со мной прежде, чем я успел ответить. Я заморгал и сообразил, что только что закрылась дверь. Прилкоп ушел. Шут смотрел на меня, очевидно сообразив, что я разговаривал с кем-то при помощи Скилла, и теперь ждал, когда я закончу. — Извини, — сказал я. — Чейд в своей обычной манере. Требует, чтобы я организовал ему беседу с королевой. Он утверждает, что если королева признала меня Жертвенным, пусть и на время, то на меня ложится бремя обязанностей коронованного короля. Это просто смешно. — В самом деле? — Ты и сам понимаешь! Казалось, мои возражения открыли плотину, и слова потоком вырвались из уст Шута на свободу: — Фитц... Вернись к той жизни, которую ты должен был вести, и постарайся безоговорочно ее полюбить. Я видел, как ты живешь такой жизнью. — Он рассмеялся, и мне показалось, что в его смехе я слышу истерические нотки. — Эти видения помогали мне, когда я умирал. Мысль о том, что ты будешь жить после моей смерти, меня утешала. И когда боль становилась невыносимой, я сосредотачивался на твоем будущем, и оно овладевало мной. — Но... она сказала, что ты меня звал. Когда она мучила тебя. — Я произнес эти слова и тут же о них пожалел. Шут вдруг сразу стал старым и больным. — Наверное, так и было, — признал он. — Я никогда не считал себя храбрым, друг мой. Но то, что ей удалось вырвать из меня эти слова, ничего не значит. Ничего. — Он смотрел в огонь так, словно что-то потерял в нем, и мне было стыдно, что я вернул его к тем мучительным предсмертным часам. Ни одному человеку не следует напоминать, что он кричал от боли перед лицом тех, кому его страдания доставляли удовольствие. — Теперь я знаю, что совсем не так силен, как мне хотелось бы. Вот почему я не должен попасть в положение, когда моя слабость может причинить нам обоим вред. Неожиданно он взял меня за руку. Я этого не ожидал и посмотрел ему в глаза. — Фитц. Пожалуйста. Не пытайся уговаривать меня повлиять на то будущее, которое я для тебя видел. Мне нельзя выходить за пределы своего времени и пытаться взять то, что не должно попасть в мои руки. — Неожиданно он задрожал, словно ему стало холодно. Шут отпустил мою руку, придвинулся поближе к огню и протянул к нему ладони. Я заметил, что у него начали отрастать ногти. Он потер ладони, и с них сошел слой кожи, подобный белому пеплу. Открывшаяся новая кожа напомнила мне полированное дерево. Едва слышно Шут спросил: — Ты бы согласился жить с Ночным Волком среди волков? — Я бы попытался, — упрямо ответил я. — Даже если бы его самка отказывалась тебя принять? — А ты не мог бы ты хотя бы сейчас сказать все прямо? Шут посмотрел на меня, потирая подбородок. Казалось, он колеблется. Потом он печально улыбнулся. — Нет. Не могу. В противном случае я уничтожу нечто очень для меня дорогое. — И с таким видом, словно продолжал разговор на ту же тему, он спросил: — Ты когда-нибудь расскажешь Дьютифулу, что фактически ты его отец? Даже сейчас, когда мы находились наедине, мне не понравилось, что он говорит об этом вслух. Моя связь с Дьютифулом делала слова слишком опасными. — Нет, — коротко ответил я. — Он слишком на многие вещи станет смотреть иначе. И ему будет очень больно. А еще навсегда будут искажены его представления об отце, чувства к матери и отношение ко мне. Да и зачем ему рассказывать? — Совершенно верно. Вот почему ты всегда любил его как сына, а вел себя с ним как с принцем. Так и не заняв то положение, которое тебе так хотелось занять. Ведь даже если бы ты ему все рассказал, то никогда не смог бы стать его отцом. Меня вновь разобрал гнев. — Ты не мой отец. — Нет. — Он смотрел в огонь. — И я не твой любовник. — Разве нет? – Мой гнев продолжал разгораться. – А мне казалось, что между нами что-то произошло тогда, в лесу. Видимо, я ошибся. — Нет! — Он не выкрикнул это слово, но то, как он его произнес, заставило меня ошеломленно замолчать. Его голос стал хриплым. — Ты не ошибся. Но я не могу допустить, чтобы твоя доброта и жалость ко мне лишили тебя того будущего, которое я увидел. Подожди, — он предостерегающе поднял руку, когда увидел, что я готов перебить его. — Вот в чем дело. Все очень просто, Фитц. Я говорил тогда и говорю сейчас, что нет пределов в моей любви к тебе. Тем не менее, я никогда не рассчитывал, что ты предложишь мне свое тело. Я хотел лишь завоевать твое сердце. Хотя я никогда не имел на это права. Поскольку ты отдал его до того, как увидел меня. Я не имел права на твои поцелуи в лесу драконов. — Он покачал головой. — Много лет назад ты сказал мне, что Молли не сможет переносить твою связь с волком. Ты был уверен, что она заставит тебя сделать выбор. Ты и сейчас так думаешь? — Да, так могло быть, — вынужден был признать я. — Только при чем здесь это? — А как она отнесется ко мне? — словно не слыша меня, продолжал он. — Кого ты выберешь тогда? И что потеряешь, если встанешь перед необходимостью выбора? Вот вопросы, на которые я бы хотел получить ответы. И если я вернусь с тобой и буду частью твоего будущего, то какие еще перемены станут следствием выбора моего Изменяющего? И если ты покинешь Шесть Герцогств вместе со мной, какое будущее возможно тогда? Я снова попытался перебить его, чтобы рассказать о том, что передумал и перечувствовал за эти дни, но поток его слов уже ничто не могло остановить — и я их слышал. — Ночной Волк сделал выбор. Он выбрал между стаей волков, которая была готова его принять, и связью с тобой. Не знаю, обсуждал ли ты с ним, чего этот выбор ему стоил. Сомневаюсь. Насколько я его знал, Ночной Волк принял решение и никогда не оглядывался назад. Но разве он не заплатил за вашу дружбу и любовь больше, чем ты? Чего стоила Ночному Волку ваша связь? Ответь мне честно. Мне пришлось отвести глаза, потому что мне было стыдно. — Это стоило ему жизни со стаей, ведь со мной он не мог быть волком в полной мере. Он лишился подруги и волчат. Рольф предупреждал нас. Мы не поставили никаких пределов нашей связи. — И ты познал всю полноту связи с его волчьей сущностью. Ты был необычайно близок к тому, чтобы стать волком — насколько это вообще доступно человеку. И все же... прости меня... но мне кажется, что он никогда не искал в себе человека. — Верно. Шут вновь взял мою руку в ладони. Перевернув, посмотрел на отпечатки своих пальцев на моем запястье. — Фитц. Я долго размышлял на эту тему. Я не могу забрать у тебя подругу и детей. Моя жизнь будет долгой; по сравнению со мной тебе осталось не так уж много лет. Я предвидел, что вы с Молли снова будете вместе. Ты знаешь, каков я. Ты побывал в моем теле, а я в твоем. И я ощутил — о боги, помогите мне пережить эти воспоминания, — каково быть человеком, настоящим человеком, ощутил это в те мгновения, когда удерживал в себе твою любовь, боль и потери. Ты позволил мне быть человеком, насколько это вообще для меня возможно. Ты восстановил десятикратно то, что отняли у меня мои наставники. С тобой я был ребенком. С тобой достиг зрелости. С тобой... В точности как Ночной Волк, который позволил тебе быть волком. Разве могу я отплатить тебе тем, что лишу тебя нормальной жизни? — Его голос смолк, и мы еще долго сидели молча, словно у него кончились слова. Он продолжал держать меня за руку. Прикосновение обострило нашу связь через Скилл. Между тем до меня пытался достучаться Дьютифул. Я не обращал на него внимания. Происходящее здесь и сейчас было важнее. Я пытался понять природу страхов Шута. — Ты полагаешь, что я пострадаю, если ты вернешься со мной в Баккип, — сказал я. — И что моя будущая жизнь, которую ты видел, может измениться? Та, которую ты предвидел, в которой я вместе с Молли? — Да. — И ты боишься, что я постарею и умру. А ты — нет. — Да. — А что, если я не хочу быть с Молли? Если мне все равно, какие буду из-за этого изменения? — Но мне не все равно. Когда я задал еще один вопрос, мое сердце сжалось, потому что мне было страшно услышать ответ. — А если я скажу, что хочу быть с тобой? Что готов бросить прежнюю жизнь? Мне показалось, что мои слова ошеломили Шута. Ему пришлось сделать несколько вдохов, прежде чем он заговорил хриплым шепотом: — Я не позволю тебе. Я не могу позволить. — Не можешь позволить?! — гневно переспросил я. – С чего ты решил, что опять можешь решать за меня? Из-за твоего последнего пророчества? Не ты ли говорил мне, что видишь каждый раз множество вариантов будущего? Ты хотя бы спросил меня, хочу ли я вернуться с Молли? Хочу ли рожать с ней детей? А тебе не приходило в голову, что мне лучше знать, чего я хочу и чем я готов за это заплатить? — Но я же видел… — начал было Шут, но я уже не мог остановиться. Меня жгли острое разочарование и обида. — А с чего ты взял, что оно верное, твое последнее пророчество? Или тебе настолько важно, чтобы твои пророчества сбывались, что ты отказываешься видеть то, что у тебя прямо перед носом? Ты готов пожертвовать и мной, и собой, и нашей любовью, лишь бы по-прежнему считать себя пророком! Шут смотрел на меня так, словно я на его глазах превратился в дракона – пораженно и со страхом. Но я еще не все сказал. — Когда я шел к тебе, — с горькой усмешкой продолжил я, — я думал, что мы будем вместе. Я еще не знал, как и где, но мне казалось, что те ночи в лесу сломали между нами последнюю преграду. И я был счастлив. За такое будущее я был готов платить столько, сколько придется. Но, оказывается, что ты эту готовность не разделяешь. Ты не готов заплатить даже ту цену, которую платят все любовники – жить со страхом, что тот, кого ты любишь, уйдет первым. И даже не готов отложить свою новую миссию ненадолго, до тех пор, когда я смог бы пойти с тобой. Что ж, я ошибся. — Я перевел дух. — А может быть, ты лгал сам себе, Шут? Может, то, что ты принимал за любовь ко мне, было лишь связью Пророка и Изменяющего? Теперь ты больше не Пророк, и Изменяющий тебе не нужен? На меня навалились холод и пустота, словно Ночной Волк умирал снова. Теперь я терял Шута. Он ушел от меня, как ушла Молли, и мне вдруг показалось, что кровь в моих жилах стала ледяной, как просторы Аслевджала. Словно не было тех дней, когда мир ненадолго стал ярким и теплым. Да и кому нужна это яркость, если от нее лишь острее становится боль в сердце. Жаль, на этот раз каменного дракона рядом нет. Я вдруг заметил, что огонь в очаге догорел огонь. Я стал смотреть на пепел. Тут Шут вдруг взял мою руку и нежно поцеловал ладонь, покрытую мозолями от меча. — Как же ты ошибаешься, Любимый, — сказал он прерывающимся шепотом. — Я хотел дать тебе шанс, Фитц, чего бы мне это ни стоило. Пока у меня еще были силы. Я должен был разорвать нашу связь. Я не должен брать то, что мне не принадлежит, иначе ты заплатишь за это слишком дорого. Я вздохнул. — Ты всегда умел играть словами, Шут. На самом деле все намного проще. Либо ты любишь меня и хочешь быть со мной, либо нет. Если ты разлюбил либо ошибся в себе, то я не стану останавливать тебя, — я повернулся к нему и пристально посмотрел в его карие глаза. – Если же все по-прежнему, то я – твой. Как спутник, как друг, как любовник. Вот и все. Решать тебе. Вымученная решимость в его глазах начала понемногу таять, взгляд постепенно становился по-детски беззащитным. — Ты… ты… — он с трудом сглотнул и, собравшись с силами, тихо продолжил, — настолько любишь меня? Действительно любишь меня? Слово «любишь» прозвучало с такой силой, что даже случайному свидетелю этого разговора, случись такой поблизости, стало бы ясно, что речь идет не о любви друзей или братьев по оружию, а о той любви, которая заставляет сливаться воедино и души, и тела. — Да, — коротко кивнул я, — убедись сам. Я потянулся к нему и Уитом, и Скиллом одновременно, прижав ладонью кончики его пальцев к отметинам Скилла на запястье другой моей руки. Мне казалось, что я был готов к тому, что произойдет, но все равно дрогнул всем телом, когда Шут, полный золотого сияния, ворвался в мою кровь и понесся прямо к сердцу. Но в этот раз я безо всяких опасений ждал того мгновения, когда мы станем единым целым. Ждал с лихорадочным нетерпением, как человек, измученный жаждой, ждет глотка воды. Мы сливались все больше, и теперь все вопросы стали лишними, недопонимания казались глупыми. Я видел и чувствовал безграничную любовь Шута ко мне, и на этот раз мне было чем ему ответить. Я ощутил, как собственный, его недоверчивый восторг, когда он вместе со мной почувствовал всю силу моей любви к нему, и я засмеялся, а, может, засмеялся он, или то существо, которым мы вместе стали. Мы Шутом окончательно слились, и я уже не знал, где заканчиваюсь я и начинается он, но это больше не пугало меня, я уже не боялся потеряться в нем, наоборот, я заново обретал себя, становился цельным окончательно. Наше единение наполняло меня пьянящей радостью – теперь Шут был моим. Когда восторг единения начал граничить с болью, я разорвал контакт. Мы с Шутом, растерянные и тяжело дышащие, уставились друг на друга. Я придвинулся к нему ближе, и, продолжая смотреть ему прямо в глаза, поцеловал в губы. Шут заморгал, потом словно очнулся, положил ладони мне на плечи и потянулся ко мне губами. Наш поцелуй, начавшийся как осторожный и нежный, быстро становился горячим и жадным. Мы словно отчаянно хотели убедиться, что то, что мы пережили в Скилле, не было сном или галлюцинацией, что мы не очнемся вдруг опять полными недоверия к чувствам друг друга, на пороге разлуки, одинокими и несчастными. Этого я допустить не мог. Я обхватил Шута одной рукой за пояс и притянул к себе. Шут еще крепче сжал мои плечи и, не прерывая поцелуя, закрыл глаза. Я отстранил его от себя, Шут заморгал и настороженно посмотрел на меня. Я только улыбнулся, стянул с него через голову его одеяние и чуть подтолкнул его назад, на тощий матрас. Шут покорно опустился, но тут здравый смысл на мгновение взял в нем верх. — Прилкоп может войти… — Тогда он догадается выйти, — я решительно отказывался откладывать долее нашу близость. Но тут мой взгляд упал на обнаженную грудь Шута, покрытую подживающими синяками, на его пальцы почти без ногтей. Мне стало стыдно. — Прости, — смущенно пробормотал я. — Я совсем забыл, что… Шут, поморщившись, решительно приподнялся на локте. — Не смей, — решительно сказал он, схватив меня за тунику на груди и почти рванув меня на себя. – Я слишком долго ждал. Ждал даже тогда, когда знал, что ждать нечего, когда сам убивал в своем сердце всякую надежду, что мы когда-нибудь будем любить друг друга. По сравнению с этой болью несколько синяков – это пустяки, Любимый. И, хотя я знал, что синяки его совсем не пустяковые, я понимал, что он прав. Ожидание и откладывание подчас играло с нами злые шутки. Я склонился к нему и снова начал целовать его, Шут с жаром отвечал мне. — Я буду осторожен, — прошептал я, зарываясь лицом в его золотые волосы. — Не нужно, — улыбнулся он мне в шею. Желание нарастало тяжелой, горячей волной, и я знал, что уже не смогу остановиться. Властный инстинкт, такой же непреодолимый, как тот, что гонит волка преследовать добычу и возить зубы в беззащитное горло, заставлял меня сжимать в объятиях и подминать под себя гибкое и сильное тело Шута. Я уже не помнил ни о его синяках, ни о своем былом предубеждении насчет постели с мужчиной, Ведомый инстинктом волк удовлетворится только тогда, когда в его пасть хлынет горячая кровь поверженной добычи. С той же силой инстинкт толкал меня к тому, чтобы я взял Шута, сделал его своим, пометил как территорию. Шут в страсти не отставал от меня ни на шаг – он со стоном выгибался мне навстречу, сжимал меня за плечи, с короткими стонами ласкал губами мое горло. Я привстал, под горячим взглядом Шута стащил с себя тунику и взялся за завязки штанов. — Фитц, пожалуйста... — выдохнул он, глядя на меня затуманенными желанием глазами. Фитц. Ты нужен королеве, — даже сейчас Олух смог пробиться в мое сознание. Я скоро вернусь. Сейчас я с Шутом. Это о Древней Крови. Она просит тебя, чтобы ты поторопился. Хорошо, — ответил я, чтобы отвязаться, не в силах сосредоточиться на чем-то еще, кроме моего полуобнаженного любовника на травяном матрасе. И как только Олух исчез из моего сознания, в него ворвался Чейд. Я не успел закрыться. Раз уж ты там, постарайся захватить с собой хотя бы часть свитков о Скилле. Они нам понадобятся. Чейд... Я принесу свитки. Все, что хочешь, принесу, только, пожалуйста,<i> оставь меня сейчас в покое. Хорошо. — Однако его голос прозвучал обиженно. Затем он смягчился. — Что-то случилось? Все хорошо. И мне показалось, что у тебя сейчас все очень даже хорошо,</i> — насмешливо сказал он. – И не мне одному так показалось, это было… громко. – Короткий смешок. – Кто она? Чейд! Ладно уж… Наслаждайся жизнью, только не долго. Не забывай, что мы ждем тебя. Хорошо, хорошо. – Я уже не знал, злиться мне или смеяться. Чейд пропал из моего сознания, и я повернулся к Шуту. — Нам будет непросто, — смущенно сказал я. — И что в этом нового? — ухмыльнулся он, и был прав. Когда Шут заснул, я накинул плащ вышел пройтись. За порогом я с наслаждением потянулся, подставил лицо летящему с неба мелкому снегу и вдохнул морозный воздух. При этом я никак не мог перестать улыбаться. Впервые за долгие годы, а, может статься, и впервые вообще, меня не покидало ощущение, что с моей жизнью все в порядке, так, как надо. Я не был наивным восторженным юнцом и понимал, что впереди нас ждут большие сложности, и первая из которых – как ухитриться вернуть Шута в Баккип так, чтобы на него тут же не набросились кредиторы и не потребовали засадить его в тюрьму. Денег, чтобы уплатить его наделанные в нелепом стремлении к смерти долги, нам было взять неоткуда. Значит, с личиной лорда Голдена придется проститься. Достаточно ли Шут изменился внешне, чтобы его не узнали в другом костюме? И еще мне еще предстояли не самые приятные объяснения с Чейдом и Дьютифулом относительно истинной природы моих отношений с Шутом; скрывать было бы бессмысленно, все равно узнают. Что ж, им придется смириться. Я изменился, и больше не был готов из благородных побуждений отказываться от своего счастья. Впервые в жизни я чувствовал себя вправе защищать то, что принадлежит мне, раньше я тут же уступал свои права. Может, это потому, что никогда никого не любил так, как моего Шута, и ни с кем не был связан так крепко. Я любил Молли со всем пылом первой страсти, но сейчас в моих воспоминаниях девушка в красной юбке и ее поцелуи были неотделимы от воспоминаний о влюбленном юноше, которым я был тогда. Теперешняя Молли, вдова Баррича, не имела с нынешним, немолодым, покрытым шрамами Фитцем ничего общего, кроме давних теплых и горьких воспоминаний, и еще общей дочери, настолько взрослой, что родители ей уже не так уж нужны. Неттл тоже придется все рассказать, иначе она узнает сама. Примет ли она меня тогда? Но эти тревоги принадлежали будущему, что толку волноваться об этом сейчас. Сейчас я хотел думать о Шуте, и, когда я думал о нем, я невольно начинал улыбаться еще шире. Шут, которому было еще далеко до полного выздоровления, отключился почти сразу после того, как мы удовлетворили нашу страсть. Он заснул на боку, подложив одну руку под щеку, а второй обхватив меня за грудь, и его тонкая рука казалась совсем темной на фоне моей груди. Его припухшие от поцелуев губы были слегка приоткрыты в легкой улыбке. Он тихо посапывал, изредка ресницы его вздрагивали, и он удовлетворенно вздыхал, словно еще раз переживая во сне наши ласки. Я смотрел на него, спящего, и мою грудь распирали чувства отчаянной нежности и собственничества. Раньше со мной такого не бывало. Может, потому, что после Молли я ни разу не делил постель с тем, кого любил? Или дело было в самом Шуте? В постели он оказался страстным и поразительно щедрым. Мне так и не удалось сдержать свое обещание быть осторожным, страсть быстро лишила меня благоразумия. Но не меня одного. Мы были едины в этом приступе жгуче-сладкого помешательства. Почему-то с Шутом у меня не было опасений, что я не смогу доставить ему в постели должного удовольствия, или сделаю что-то не так. При первых же признаках моего замешательства – я же в первый раз делил постель с мужчиной – он только счастливо рассмеялся и, где короткими фразами, где жестами, дал мне все нужные подсказки. И все это время смотрел на меня с таким восторгом, словно и я сам, и мои простые, иногда неуклюжие ласки были для него самым прекрасным подарком в мире. Я еще никогда ни для кого не был подарком, и от этого удивительного ощущения у меня кругом шла голова, а страсть разгоралась все сильнее. На пике страсти Шут со стоном выкрикнул: — Любовь моя! Я к тому времени уже потерял всякую способность к человеческой речи и лишь что-то коротко прорычал. А потом мы лежали лицом к лицу. Шут, отдышавшись, слегка встревожено взглянул на меня. Я ответил ему недоуменным взглядом, потом понял, что он опасается возможных сожалений с мой стороны, и улыбнулся ему. Шут тоже заулыбался, вначале несмело, потом улыбка его стала радостной и лукавой, он обнял меня и поцеловал в губы. А потом подложил ладонь под щеку и заснул. Все еще улыбаясь, я пошел к расселине. Пожалуй, сейчас стоит спуститься в лабиринт Элдерлингов и забрать часть манускриптов о Скилле. А по дороге я смогу еще раз обдумать, как быть дальше. Мне всегда лучше думалось в движении. Я поднялся по крутой тропе и обнаружил, что теперь легко могу пройти сквозь расселину. Наверное, она стала шире из-за того, что я уже несколько раз проходил здесь, решил я. Однако вскоре я увидел, что навстречу мне кто-то идет. Почти сразу же я узнал Черного Человека. Он нес на плече вяленую оленью ногу. Когда мы поравнялись, Прилкоп, не поднимая глаз, остановился и осторожно опустил свою ношу на пол. — Это из ее запасов. Я уже много раз крал у нее. Но не так, как сейчас. Немножко здесь, немного там. А теперь беру то, что хочу. А ты? – отвернувшись в сторону, спросил он. — Я намерен поступить так же. Много лет назад у моего короля похитили свитки. Она хранит их в помещении, соседнем с ее спальней. Теперь я собираюсь вернуть их домой. — Ах, вот ты о чем. Я видел их довольно давно. — Да. — Я тебе помогу. Я не был уверен, что нуждался в его помощи. Но не нашел вежливого способа отказать Прилкопу. Я поблагодарил его, и дальше по коридорам мы пошли вместе. Он с горечью качал головой, когда замечал оскверненные стены или исчезнувшие из ниш произведения искусства. И еще Прилкоп говорил о существах, живших здесь в прежние времена. Олух был прав. Когда-то в этих каменных туннелях было тепло. Элдерлинги уходили и возвращались, наслаждаясь чудесами снега и льда, никогда не добиравшихся до их теплых земель. Я попытался представить себе, какое удовольствие можно получить в таком холоде, но идея показалась мне совершенно чуждой. Прилкоп каким-то образом сумел восстановить магию, поддерживающую тепло. Когда-то он пытался лишить Бледную Женщину и света Элдерлингов, но потерпел неудачу. Однако даже после того, как здесь воцарился холод, Бледная женщина не покинула цитадель Элдерлингов. Она вынудила Прилкопа прятаться, а свое презрение к нему и драконам, дружившим с Элдерлингами, выражала, оскверняя их искусство. — Однако она не тронула карту, — заметил я. — Возможно, она просто не ведала о ее существовании. Или не умела ею пользоваться, и поэтому ей было все равно. Она ничего не знала о существовании Скилл - порталов. Лишь однажды, убегая от нее, я воспользовался порталом. — Он покачал головой. — Такой слабый, такой больной... — Он сжал руки в кулаки и постучал по вискам. — Я много дней не мог вернуться назад. А когда вернулся, оказалось, что она присвоила себе мой город. Но теперь я заберу его обратно. Прилкоп прекрасно знал свой город. Он показал мне другой путь — здесь туннели были уже, вероятно, ими пользовались слуги или торговцы. Очень скоро мы вошли в коридор, где находилась спальня Бледной Женщины. Я заглянул внутрь. Кто-то побывал здесь после меня. Я остановился, чтобы осмотреть спальню. Вся мебель была сдвинута. Шкатулки с драгоценностями вывернуты на пол. Жемчужное ожерелье, серебряные цепочки и блестящие белые камни. Некоторые лежали в снегу, таявшем на полу. Прилкоп увидел, что я смотрю в комнату, и спокойно вошел внутрь. — Это подойдет, — заметил он, снимая шелковое покрывало с постели. Затем несколькими быстрыми движениями сделал из него большой мешок. Я понял идею, взял другое покрывало и последовал его примеру. После чего мы перешли в соседнее помещение, и моим глазам предстала неожиданная картина. Все полки были сдвинуты к середине библиотеки, чтобы они упали, а их содержимое рассыпалось по полу. Рядом валялся разбитый кувшин с маслом, которое пропитало несколько свитков. Чуть в стороне лежала Бледная Женщина. Она была мертва. Почерневшие культи рук напомнили мне лапы насекомого. Смерть и холод заставили потемнеть кожу ее лица. Она закинула голову назад и умерла, разинув рот, точно оскалившаяся кошка. Рядом с пропитанными маслом манускриптами лежала вырванная из стены сфера Элдерлингов. Она выглядела слегка поврежденной, словно кто-то пытался пинать ее ногами. Некоторое время мы с Прилкопом молча смотрели на Бледную Женщину. — Она пыталась разжечь огонь, чтобы согреться? — предположил я. — Наверное, рассчитывала, что светящаяся сфера подожжет манускрипты. Черный Человек с отвращением покачал головой. — Нет. Уничтожить. Она хотела все уничтожить. Драконов. Других пророков. Красоту. Знания. — Он указал на пропитанные маслом манускрипты рядом с ее телом. — То, чем она не могла владеть или управлять, она уничтожала. Она не смогла подчинить себе твоего Шута, — тихо прибавил он. Мы принялись за работу. Непострадавшие свитки мы убрали в один мешок, стараясь сохранять максимальную осторожность, поскольку многие из них были совсем древними и хрупкими. Те же, что пропитались маслом, мы сложили отдельно. Я заметил, что мы оба избегали прикасаться к Бледной Женщине. Когда мне пришлось отодвинуть в сторону ее тело, чтобы взять лежавшие рядом манускрипты, Прилкоп отошел и отвернулся. Наконец, когда мы собрали все свитки, я посмотрел на тело Бледной Женщины. — Ты хочешь, чтобы я что-нибудь сделал с телом? — тихо спросил я. Не оборачиваясь, он кивнул. Тогда я завернул тело в меха с постели и вытащил в коридор. Прилкоп показал мне едва заметную дверь. Открыв ее, я увидел желоб — издалека доносился далекий рокот волн. Прилкоп жестами показал, что я должен спихнуть тело в море. Вскоре оно исчезла из виду, и на лице Прилкопа появилось удовлетворенное выражение. Мы вернулись в библиотеку за свитками. Нам пришлось тащить мешки по полу, поскольку свитки оказались очень тяжелыми. Я морщился всякий раз, когда мешки попадали в выбоины, представляя себе, как будет ругать меня Чейд за безжалостное обращение с бесценными манускриптами. Впрочем, он не знает, в каком состоянии я их отыскал. Наконец с помощью Прилкопа мы дотащили мешки до зала со Скилл - колоннами. Здесь мы остановились перевести дух. Несмотря на свой возраст, старик выглядел выносливым и гибким, как юноша. И я впервые подумал о том, сколько может прожить Шут. Затем мне в голову пришла еще более странная мысль: а какую часть своей жизни он уже прожил? Однажды он сказал мне, что старше меня и Ночного Волка, вместе взятых... Считается ли он молодым по представлениям своей расы? И какую часть своей жизни он разделит со мной? Будут ли это для него долгие годы или он рискнул своим сердцем ради нескольких коротких для его расы мгновений? Я отбросил эти мысли. Сейчас мне совсем не хотелось думать о наших различиях. Дружба и любовь позволили нам через них перешагнуть. Связь с Ночным Волком превратила нас в единое целое. Но близость с Шутом была иной. Я не пытался измерить в своем сердце, какая близость была более полной, я лишь понимал, что для того, чтобы нам с Шутом оставаться любовниками, мы будем вынуждены сохранять какую-то отдельность, чтобы соединяться вновь и вновь. Наверное, в этом и было главное отличие – если наша связь с Волком позволяла нам становиться одним существом, то наша дружба и новообретенная любовь с Шутом давала нам возможность принадлежать друг другу целиком, без остатка, оставаясь при этом самими собой. Это было более страстное, но и, наверное, более эгоистическое чувство. Я вздохнул и последовал за Черным Человеком вниз по ступеням в зал с картой. Мы с Шутом не стали одинаковыми, продолжал размышлять я. С Ночным Волком я все равно остался человеком, которого заботят судьбы его мира и который не способен в полной мере жить настоящим, как это делал волк. С Шутом я по-прежнему остался Видящим и Жертвенным, который тесно связан с местом, где он живет, и с людьми, за которых он отвечает. Примет ли это Шут? Я опять вздохнул. Прилкоп покачал головой, но так и не взглянул на меня. Когда мы вошли в зал, он остановился возле карты. Потер руки, словно оценивая то, что увидел. Я прикоснулся к группе маленьких самоцветов возле Баккипа. — Баккип, — сказал я ему. — Мой дом. Он кивнул. А затем, как это раньше делал Шут, коснулся земель на далеком юге. — Дом, — повторил он. — Затем указал на небольшую бухту и добавил: — Клеррес. — Ваша школа, — догадался я. — Вы хотите туда вернуться. Он, все также склонив голову, немного помолчал, а потом кивнул. — Да. Наша школа. Мы должны туда вернуться. То, что мы узнали, следует записать. Для других, которые еще не родились. Это очень важно. — Я понимаю. — Нет. Не понимаешь. — Он вновь изучающе посмотрел на карту и проговорил, словно обращался к самому себе: — Трудно отпускать. И все же ты должен. Нас обоих. Отпустить. Если нет, то ты совершишь новые изменения. Слепо. И если изменения будут из-за него, что произойдет? Никто не знает. Даже мелочь. Ты принес ему хлеб. Он поел. А если бы ты не принес хлеб, его бы съел кто-нибудь другой. Видишь — изменение. Маленькое изменение. Ты отдаешь свое время ему, ты говоришь, вы друзья. Но кто тогда не получит твоего времени? Знаешь? Тут может быть большое изменение. Так я думаю. Отпусти, Изменяющий, Шута. Время, которое вы делили на двоих, кончилось. Все. Это его не касалось, и я уже собрался сказать ему, чтобы он держал свои мысли при себе, потому что у нас с Шутом свой путь, но тут он снова заговорил: — Позволь нам вернуться, — повторил он и тут в первый раз посмотрел мне в лицо. Не знаю, что он там увидел, может, мою так не до конца пропавшую улыбку, или что-то еще в моих глазах, но от удивления у него даже приоткрылся рот, а брови поползли вверх, к волосам. Кажется, ему не сразу удалось подобрать слова. — Ты… вы с ним… — Да, — кивнул я. — Но мы же с ним обсудили. Нельзя оставаться. Будут изменения. Мы не знаем, какие. Так нельзя. — Он сверлил меня напряженным взглядом, словно надеясь прочесть в моем лице то, что считал правильным. Он надеялся напрасно. — Вот именно, что не знаем. Ни я, ни Шут, ни даже ты, Прилкоп. Почему же ты тогда так уверен, что это будут изменения к худшему? Какие несчастья могут случиться от того, что мы будем вместе? Кто-то в мире недополучит моего времени или любви? Но разве этого не произойдет в любом случае, с кем бы я ни решил связать свою жизнь? Если каждый мой поступок несет изменения, я что, не должен совершать никаких поступков? Может, тогда мне лучше сменить тебя здесь, на острове? И спрятаться от людей? Или и это не поможет, и я и здесь останусь Изменяющим? Прилкоп отвел глаза, поразмыслил, недовольно поджав губы, потом заговорил: — Изменяющим ты останешься всегда. Это так. — Он покивал сам себе. — Но ты не будешь знать, какие будут изменения. А он слеп. Некому будет подсказать. Несмотря на отчаянную серьезность разговора, я невольно рассмеялся. Прилкоп удивленно посмотрел на меня. — Я все время забываю, что вы, пророки, не совсем люди, — сказал я. — А ты забываешь о том, что для нас это нормально — не знать до конца, к каким последствиям приведет тот или другой поступок. Нет, большинству из нас обычно хватает здравого смысла представить себе ближайшие последствия. Иногда этого бывает довольно, иногда — нет, но что с того? Мы все равно живем, действуем и, порой, платим за ошибки. То, что ты требуешь от меня сейчас – это чтобы я перестал быть человеком. Прилкоп явно не ожидал такой отповеди, видимо, с ним вообще мало кто спорил. — Ты ошибаешься. Ты Изменяющий. Ты будешь его слушать, а он не видит. Зачем тогда? – продолжал настаивать он. — Ты и сам знаешь ответ, — пожал я плечами. — Да, наше время как Изменяющего и Пророка кончилось. И что? Нас связывает не только это, старик. Мы были друзьями, теперь мы еще и любовники. Ради чего мы должны от этого отказаться? Чтобы хлеб, который я принес ему, съел кто-то другой? А если я этого не хочу? Если я хочу отдать и свой хлеб, и свое время именно ему? А он хочет их принять? Я не могу понять, почему ты так настаиваешь на нашем разрыве. — Я перевел после своей тирады дух, немного помолчал, и тут мне в голову пришла совсем неожиданная мысль. — Что случилось с твоим Изменяющим, Прилкоп? — Она умерла. Давно, — без выражения ответил он, но его глаза предательски метнулись в сторону, и я понял, что угадал. — Когда она была жива, она так и не стала ни твоей женой, ни любовницей, — тихо проговорил я. — Но ты любил ее. Или она — тебя. А ты или не решился перейти эту грань, или запретил себе ее переступать. Может, ты боялся за свою миссию Белого Пророка. Может, были другие причины. Но ты отказался от любви, и теперь настаиваешь, чтобы и мы поступили так же. — Я знал, что говорю старику безжалостные вещи, но это нужно было сказать, иначе мне никак не убедить его не вмешиваться в наши с Шутом дела. Не то чтобы я боялся, что Шут под влиянием бывшего Пророка мог передумать, нет. Но Прилкоп мог причинить моему Шуту ненужные страдания, заставляя его выбирать снова и снова. Черный Человек долго молчал, глядя в стену пустым взглядом. Потом откашлялся и сказал: — Молодые. Вы мало понимаете. Много хотите. Вижу, ты не отпустишь. Тогда и он не сможет отпустить тебя. Вы решили, вам платить. Мне надо домой. Я понял, что победил. — Ты сам говорил, что ваши вести важны для тех, кто еще не родился. Что значит год-другой? Идем с нами в Баккип, потом вместе отправимся в вашу школу. — Мне надо подумать, — протянул он. — Возможно, сделаем так. Тогда ты тоже пойдешь с нами? Я собрался кивнуть, но тут в мои мысли вторгся Олух. Фитц? Ты уже освободился? Королева все еще ждет. Я вздохнул. Нужно разобраться с тем, что у них происходит, а уж потом потребовать время для себя. Я закончил. На сей раз я принесу с собой свитки. Встречай меня у Камней-Свидетелей, поможешь их донести. — Нет! Я ем малиновое пирожное! Со сливками. Ну, значит, когда доешь пирожное. Я вдруг посочувствовал Олуху, которому не хотелось меня искать. Прилкоп уже успел подняться по лестнице и вопросительно посмотрел на меня. — Я должен на время вернуться домой, — сказал я ему. — Пожалуйста, скажи Шуту, что я приду, как только смогу. И принесу еще еды, свежих фруктов и хлеб. Прилкоп с тревогой посмотрел на меня. — Но только не через камни портала? Нельзя так скоро! Это не мудро. Даже глупо. — Он поманил меня за собой. — Пойдем в дом Прилкопа. Ночь, день, ночь, день, и тогда ты можешь вернуться к порталам. Если так нужно. — Боюсь, мне пора. Теперь, когда у меня есть Шут, мне в будущем и так придется не раз просить время для себя, не стоило этим злоупотреблять. — Изменяющий? Ты способен это сделать? Ты делал так раньше? — Несколько раз. Он спустился ко мне на несколько ступенек, с его лица не сходило тревожное выражение. — Я никогда не видел, чтобы кто-то часто проходил через порталы. Будь осторожен. И не возвращайся слишком скоро. Отдыхай. — Я уже делал это раньше, — повторил я, вспомнив, что несколько раз пользовался Скилл - колоннами вместе с Дьютифулом в тот долгий день, когда мы сбежали с берега Других, — Не тревожься из-за меня. И все же я засомневался — быть может, мне и правда не следует проходить сегодня через портал? Всякий раз, когда я вспоминаю этот момент, меня охватывает удивление — почему я так спешил. Быть может, я торопился начать ту новую жизнь, которая казалась теперь совсем близкой, только руку протяни. А, может, просто сказались бурные переживания последних дней, вылившиеся в эту нелепую спешку. Я поднялся по лестнице в зал со Скилл - колоннами. Черный Человек следовал за мной. — Ты уверен? Уверен, что сможешь? — с беспокойством спросил он. Я взял в руки оба мешка со свитками. — Со мной все будет в прядке, — заверил я Прилкопа. — Передай Шуту, что я скоро вернусь. Я перехватил мешки в одну руку, а свободную протянул к колонне. И шагнул в звездную ночь. XXXV ВОЗВРАЩЕНИЕ Последний танец — танец надежды, Зыбкой, как сон и дым. Я покину зал, не в силах смотреть, Как легко ты кружишь с другим. Последний танец — танец надежды... Тяжек прощанья гнет. Пусть та, другая, к кому ты уйдешь, Крылья тебе вернет. Последний танец — танец надежды... Тебя отпущу без слов. Пусть тот, кто будет вместо меня, Подарит тебе любовь. Последний танец — танец надежды... Истает, порвется нить. Узнать друг друга — и все потерять, И жить... и не жить... не жить. Побежденная судьба нанесла мне предсмертный удар. Теперь я думаю об этом именно так. А, может быть, боги хотели, чтобы я окончательно стал собой, отрезвив меня от безудержной эйфории юности, с опозданием на двадцать лет захватившей меня. Я испытал некоторое удивление, увидев вечный мрак и россыпь блестящих точек разной яркости. Казалось, я лежу на спине на вершине башни и смотрю в летнюю ночь. Впрочем, тогда я так не думал. Тогда я летел сквозь звезды. Но я не падал. И ни о чем не думал, ничему не удивлялся. Просто находился там. Меня влекло к самой яркой звезде. И, как ребенок, который еще не ведает страха и сомнений, который уверен, что имеет право взять все, что ему хочется, я потянулся к ней. Я даже не мог сказать, приближаюсь я к ней или она движется ко мне. И хотя я осознавал, что происходят какие-то события, они не имели для меня ни малейшего значения. Наконец, когда звезда была уже совсем близко, я попытался ухватиться за нее, потому что мне казалось, что я могу все. Я не испытывал никакого страха, не ведал сомнений. Так крошечная капля воды просто и естественно стремится слиться с более крупной. Но она оторвала меня от себя, и в тот момент, когда она принялась меня изучать, ко мне вернулось ощущение собственного «я». Что? Опять ты? Ты действительно хочешь остаться здесь? Знаешь, ты слишком мал. Ты только что стал законченным, но еще не подрос. Тебя еще недостаточно, чтобы существовать здесь. Ты это знаешь? Это знаю? — повторил я ее последние слова, словно ребенок, лишь познающий язык и пытающийся понять скрытый за звуками речи смысл. Ее доброта завораживала меня, мне хотелось слиться с этим удивительным созданием. Казалось, она соткана из любви и одобрения. Но она понимала меня без слов. И ты действительно этого хочешь, малыш? Перестать быть собой, когда ты еще только что стал завершенным? Ты еще можешь вырасти, можешь стать большим. Стать большим... — эхом повторил я, и ее слова, словно по волшебству, исполнились — я вновь стал собой. И вдруг все осознал, словно вынырнул на поверхность и сделал глубокий вдох. Шут, Неттл, Молли и ее дети, Дьютифул и Нед, Пейшенс и Олух, Чейд и Кетриккен — все они вернулись ко мне на волне различных возможностей. Вот как. Я так и думала — оказывается, у тебя многое осталось. Значит, ты хочешь вернуться? Вернуться. Куда? Баккип. Шут. Дети. Друзья. Не думаю, что слова имели для нее какой-то определенный смысл. Она была выше этого, выше осознания любви к разным людям или местам. Но, как мне кажется, она воспринимала мои желания. Вот и прекрасно. Возвращаешься обратно. И в следующий раз будь осторожнее. Более того, следующего раза быть не должно. Во всяком случае, до тех пор, пока ты не будешь готов остаться. Неожиданно я обрел тело. Оказалось, что я лежу лицом вниз на траве, на склоне холма. Моя рука все еще сжимала два мешка, переброшенных через плечо. Я закрыл глаза. Трава щекотала лицо, в нос попала пыль. Я вдыхал терпкие ароматы земли и травы, овец и навоза, и каким-то удивительным образом это сочетание заставило все мои мысли исчезнуть. Наверное, я заснул. Когда я проснулся, наступил рассвет. Я дрожал от холода, несмотря на то, что лежал под мешками со свитками, как под одеялом. Тело онемело, а кожа покрылась росой. Я со стоном сел, и мир начал лениво вращаться вокруг меня. Мне пришлось лечь. Овцы, с удивлением посмотревшие на меня, были покрыты длинной шерстью. Я перевернулся на живот, встал на четвереньки и с трудом выпрямился, хлопая глазами, точно новорожденный жеребенок, а потом попытался связать концы моей распавшейся жизни. Я сделал несколько глубоких вздохов, но лучше мне не стало. Тогда я решил, что пища и удобная постель мне просто необходимы. Нужно поискать их в замке. Я забросил один мешок за плечо, а другой потащил по траве. Во всяком случае, я собирался перемещаться к замку именно так. Мне удалось пройти два шага, и я упал. Я чувствовал себя много хуже, чем после того, как в первый раз воспользовался порталом. Прилкоп был прав, с неохотой признал я. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем я осмелюсь вновь воспользоваться Скилл – колонной и вернуться к Шуту. Впрочем, сейчас передо мной стояли более насущные задачи. Я потянулся вперед при помощи Скилла. Мне с большим трудом удалось сфокусировать луч, потом я нашел музыку Олуха, а затем и самого Олуха, который тут же связался с Чейдом и Дьютифулом. Я пытался заговорить с ними, но у меня не получалось. Их мысли с грохотом сталкивались с моими. У меня сложилось впечатление, что они вовсе не обмениваются информацией, а пытаются заниматься какими-то упражнениями в Скилле. В следующее мгновение я ощутил присутствие Неттл, окутавшее меня слабым ароматом. Она сблизилась с их кругом, почти удержалась в нем, но потом ее унесло в сторону. В разочаровывающей тишине, которая последовала вслед за ее неудавшейся попыткой, нашлось место для моего слабого послания: Олух. Мне нехорошо. Ты можешь встретить меня возле Камней-Свидетелей? Захвати с собой пони или ослика с повозкой. Я не уверен, что смогу сидеть верхом. И еще у меня два больших мешка со свитками. Я почувствовал, что все они ужасно удивлены. А потом на меня посыпались вопросы: Где ты был? Ты ранен? На тебя кто-нибудь напал? Держал в плену? Я просто прошел через камни. И очень слаб. Болен. Прилкоп сказал, что нельзя так часто использовать камни. И я замолчал, на меня накатили тошнота и головокружение. Я без сил повалился на траву. Утро выдалось холодным, я накрылся одним из мешков и так и остался лежать, дрожа. Они пришли все. Я услышал шум, открыл глаза и обнаружил, что смотрю на туфли Неттл и ее юбку для верховой езды. Лекарь, к моей досаде, тут же начал осматривать меня на предмет сломанных костей. Кроме того, он все время норовил заглянуть мне в глаза. Он спросил, не напал ли на меня кто-нибудь. Я сумел отрицательно покачать головой. Чейд сказал: — Спроси у него, где он был в течение последнего месяца? Мы ждали эти свитки с тех самых пор, как вернулись в Баккип. Я закрыл глаза и придержал язык. Потом целитель и помощник подняли меня и положили в повозку. Рядом пристроили мешки со свитками. Повозка покатилась по неровному склону. Чейд и Дьютифул с мрачными лицами ехали рядом. Олух восседал на пони и умудрялся держаться в седле. Неттл ехала верхом на кобыле — наверняка из конюшен Баррича. За нами следовали несколько конных стражников, они поглядывали по сторонам с таким видом, словно ожидали в любой момент появления врага и рассчитывали немного поразмяться. Я старался помалкивать, чтобы не сболтнуть лишнего. Мой разум мучительно искал объяснения, но ему удавалось продвинуться вперед не больше, чем карете, застрявшей в грязи. Мне вспоминались древние легенды о камнях. Любовники убегали в них от разгневанных родителей и возвращались через год или десять лет, когда их близкие успевали забыть все обиды. Камни были вратами в страну Пекси, где год проходил за один день. Я припоминал время, проведенное мной в звездном мраке. Сколько тогда прошло? Несколько недель? Чейд упомянул месяц. Очевидно, они уже давно вернулись в Баккип. Я слабо улыбнулся, оценив, как «быстро» пришел к очевидным выводам. Но как же Шут с Прилкопом? Остались на целый месяц на Аслевджале? Что они там едят? Впрочем, Прилкоп умел находить припасы. Что ж, как только приду в себя, я вернусь за ними. Когда мы добрались до Баккипа, Чейд отправил в замок стражников отнести мешки со свитками. Принц взял меня за руку и поблагодарил за хорошо сделанную работу, словно я был обычным стражником, который выполнил трудное задание с риском для жизни. Когда его рука коснулась моей, я ощутил, как он вступил со мной в контакт при помощи Скилла: Нам нужно поговорить. Но сейчас отдохни. Я едва его слышал. Я попытался спросить его, не знает ли он чего о Шуте, хотя откуда ему было знать, но он не услышал меня и вышел. Ничего, я найду Шута, как только встану на ноги. Теперь же я только могу лежать в одиночестве и ни о чем не думать. Наверное, прошло несколько дней. Мне было трудно следить за течением времени. Мигрени и головокружения не проходили, туман в голове не исчезал. Я побывал в каком-то невероятном месте, пережил нечто удивительное, но не мог облечь свои переживания в слова, мне даже не удавалось объяснить произошедшее самому себе. Я столкнулся с чем-то настолько чуждым, что это событие изменило мое восприятие жизни. Теперь меня привлекали всякие мелочи: танец пылинок в солнечных лучах, удивительный рисунок на одеяле, гладкая поверхность дерева моей кровати. И дело было вовсе не в том, что я не мог заниматься Скиллом; просто я не видел в этом ни малейшего смысла, к тому же мне не хватало сил, чтобы добиться необходимой сосредоточенности. Меня хорошо кормили и старались зря не тревожить. Посетители приходили и уходили, но я едва помнил их визиты. Однажды я открыл глаза и увидел Лейси, которая смотрела на меня с неодобрением. Я закрыл глаза. Лекарь ничего не мог для меня сделать и часто заявлял, что считает меня притворщиком, отлынивающим от работы. Шло время. То ли благодаря заботам лекаря, то ли сами по себе мигрени и головокружения начали утихать. Я сразу же попытался встать, и едва не свалился. Никто не мог понять, что со мной, и прежде всего я сам. Однажды ко мне привели какую-то древнюю старуху, чтобы она взглянула на меня. После того как наши глаза встретились, она принялась энергично кивать и заявила: — О да, у него глаза, как у тех, кто побывал у пекси. Пекси затащили его под землю и питались им. Всем известно, что рядом с Камнями-Свидетелями есть дыра. Порой пекси похищают молоденькую овечку или ребенка, а иногда даже сильного мужчину, если он здорово набрался. — Потом она кивнула с мудрым видом и посоветовала: — Давайте ему мятный чай, а в мясо кладите побольше чеснока. Они его не переносят и очень скоро покинут тело несчастного. А когда его ногти отрастут настолько, что он сможет их обрезать, они оставят его в покое. После чего меня накормили бараниной с чесноком, напоили мятным чаем и объявили, что я здоров. Риддл уже поджидал меня. Он сказал, что я похож на слабоумного. Мы отправились в бани, где было полно стражников, которые слишком громко смеялись, а потом, чтобы я окончательно очистился, Риддл заставил меня выпить столько эля, что меня шатало из стороны в сторону, а потом еще и вывернуло наизнанку. Шум и смех вокруг заставили меня почувствовать себя особенно одиноким. Один молодой стражник шесть раз спросил меня, где я был, пока я ему не ответил: — Я заблудился, возвращаясь домой. Мои слова имели огромный успех — наверное, целый час стражники хохотали над моей невольной шуткой. Но если стражники рассчитывали вытрясти из меня историю моих приключений, то их ждало разочарование. Как ни странно, но я почувствовал себя лучше. Пережитое мной в Скилл-колонне словно начало отступать перед потребностями моего тела. На следующее утро я проснулся в казармах, вонючий и потный, вернулся в бани, сбрил отросшую бороду, почистился солью, а потом долго мылся холодной водой. Переодевшись в чистую форму стражника, которая вернулась из путешествия вместе с моим сундучком, я съел на завтрак кашу в компании с другими стражниками. Мы ели рядом с кухней, и оттуда доносился оглушительный грохот, словно шло грандиозное сражение. Почувствовав себя уже значительно лучше, я незаметно прошмыгнул через потайную дверь в лабиринт Чейда и поднялся в башню. Чем быстрее я закончу с делами здесь, тем быстрее смогу вернуться на Авследжал. На рабочем столе были разложены пропитанные маслом свитки для чистки и переписывания. В корзине лежали свежие яблоки. Когда я в прошлый раз заходил сюда, яблоки были зелеными. Эта деталь потрясла меня больше всего. Я уселся за стол и вошел в контакт с Чейдом. Где ты? Я хочу сделать доклад. Мне нужен человек, который помог бы мне во всем разобраться. Наконец-то! Рад тебя слышать. Я с нетерпением жду твоего доклада. Мы в башне Верити. Сможешь подняться к нам? Думаю, да. Но не очень быстро. Подожди меня. Я сумел подняться по лестнице, но им пришлось довольно долго меня ждать. Войдя в комнату, я застыл на пороге. Леди Неттл — тут не могло быть никаких сомнений, — леди Неттл в зеленом платье с кружевным воротником сидела за огромным столом рядом с Чейдом, Дьютифулом и Олухом. Она не удивилась, увидев меня. Я стер с лица паутину и стряхнул ее в камин. Затем, не слишком хорошо понимая свою роль, я отвесил всем поклон, как и положено стражнику, и молча остался стоять, словно ожидая приказов. — Ты в порядке? — спросил Дьютифул и встал, чтобы проводить меня к столу. Я не знал, что мне делать и как себя вести. Чейд заметил взгляды, которые я бросал в сторону Неттл, и расхохотался. — Фитц, она теперь член нашей группы. Тебе следовало понимать, что этим должно было кончиться. Я посмотрел на нее. Ее взгляд был подобен острию клинка, а слова вполне соответствовали взгляду: — Я знаю твое имя, Фитц Чивэл Видящий. Я даже знаю, что я твоя внебрачная дочь. Дело в том, что моя мать не знала никакого Тома Баджерлока. Поэтому, пока ты валялся в постели, она заявила, что хочет проведать старого друга. А вернувшись, все рассказала мне. Все. — Она не знает всего, — тихо возразил я. Неожиданно я понял, что у меня не осталось слов. Чейд торопливо подошел к каминной полке, где стояла бутылка бренди, и налил мне выпить. Дрожащей рукой я поднес бокал ко рту. — Знаешь, твоя мать дала тебе очень подходящее имя [Nettle (англ.) — крапива. (Примеч. перев.)]. — Как и твоя, — сладким голоском отозвалась Неттл. — Ну, хватит препираться! Мы отложим выяснение отношений на потом, пусть лучше Фитц расскажет нам, где он был, пока стражники искали его по всему королевству, — решительно вмешался Чейд. — Молли здесь, в Баккипе? Она сказала только тебе, или твоим братьям тоже? — Все в Баккипе. Весь мир собрался на Праздник Урожая. Он начнется завтра вечером, — с довольным видом сообщил Олух. — Я должен помогать с яблочным прессом. — Моя мать здесь, — сказала Неттл. — И все мои братья. Они ничего не знают, и мы с мамой решили, что так будет лучше. Они здесь потому, что моему отцу будут возданы почести за то, что он помог уничтожить каменного дракона. Как и Свифту, а также всей группе Уита. — Хорошо. Я рад это слышать, — сказал я, и так и было, но мои слова прозвучали безжизненно. И дело было не только в том, что завтра начинался Праздник Урожая. Мне вдруг показалось, что я больше не распоряжаюсь собственной жизнью, и это было унизительно. Но как ни странно, я вдруг ощутил себя легче. Теперь мне не нужно решать, как рассказать обо всем Молли. Она меня видела. Она знает, что я жив. Теперь я должен передать ей последнюю воли Баррича и предложить помощь. При мысли о том, что она может отказать мне в этом, у меня похолодело внутри. Я знал, что не смогу жить в мире с самим собой, ели нарушу слово, данное моему приемному отцу. — Фитц? — Чейд положил руку мне на плечо, и я понял, что он уже не в первый раз обращается ко мне. Я вздрогнул и вспомнил, что вокруг меня люди. На лице Дьютифула я прочитал сочувствие, Неттл выглядела отстраненной, Олух явно скучал. Чейд сжал мое плечо. — Ты не хочешь рассказать нашей группе о том, где ты пропадал и что с тобой произошло? У меня есть кое-какие подозрения, но я бы хотел услышать подтверждение. По привычке я начал свой доклад с того момента, как мы в последний раз виделись. Я беспечно сообщил, как вошел в жилище Черного Человека, но вдруг понял, что не хочу рассказывать им о нас с Шутом. Поэтому я опустил глаза и сильно сократил свою историю, опустив ряд важных подробностей. Из тех, кто сидел за столом, лишь Чейд, возможно, подозревал о том, что значит для меня Шут. Не подумав, я сказал вслух: — Но я не вернулся к ним, а вы говорите, что прошел месяц. Даже не знаю, какие выводы сделал Шут из моего отсутствия. Я хочу попасть на Аслевджал, но теперь боюсь пользоваться Скилл - колоннами. — И правильно делаешь, если то, что я прочитал в принесенных тобой свитках, соответствует истине. Но об этом позже. Расскажи остальное. Я послушно доложил о том, как мы с Прилкопом собрали свитки и избавились от тела Бледной Женщины. Чейда поразил мой рассказ о волшебном свете и тепле Элдерлингов, и он задал множество вопросов о кубиках из камней памяти, но ответов я не знал. Я видел, что ему не терпится самому отправиться на Аслевджал, чтобы исследовать волшебную цитадель Элдерлингов. Потом я поведал им о разговоре с Прилкопом и о своем бесконечном путешествии через Скилл - колонны. Когда я заговорил о существе, которое меня освободило, Дьютифул оживился. — Оно похоже на то, которое ты встретил, когда мы были на берегу Других, — заметил он. — Похоже, да не совсем. Мне кажется, что тогда наши разумы попали в их мир. А в Скилл - колоннах побывало и мое тело. И с тех пор как я вернулся, меня не покидают... странные ощущения. В некотором смысле я чувствую себя более живым. Связанным даже с мельчайшими частицами этого мира. — Я замолчал. — Это по этой причине стой Скилл изменился? — невинно спросил Дьютифул. — Изменился? — тупо переспросил я. — Теперь ты слышишься как-то иначе, это вроде бы и ты, но и что-то новое появилось, словами такое выразить трудно, — пояснил принц. И я понял, что он имеет в виду. Сущность к Скилле была не причем. Мой Скилл изменился, потому что мы с Шутом слились с Скилле, а, поскольку это было в постели, я ни за что не смог бы сказать об этом вслух. Но тут до меня дошло, что Принц сам предложил мне выход, и я трусливо им воспользовался. — Это вполне возможно, — уклончиво ответил я, не желая откровенно лгать. Принц кивнул, принимая мое объяснение. Мне было нечего добавить относительно моего путешествия. Я посмотрел на Неттл. Она встретила мой взгляд с таким видом, словно я ничего для нее не значу и никогда не значил. Очевидно, Чейд решил, что получил достаточно пищи для размышлений, поскольку он отодвинулся от стола, как человек, закончивший сытную трапезу. — Хорошо. Нужно время, чтобы осмыслить твой рассказ и извлечь из него необходимые уроки. У нас немало работы — ведь завтра начнется Праздник Урожая. Сегодня вечером будет пир в большом зале, с музыкой, жонглерами, танцами и менестрелями. На нем будут присутствовать многие из наших друзей с Внешних островов, а также все герцоги. Не сомневаюсь, что я встречу там и всех вас. Однако все продолжали сидеть на своих местах и смотреть на Чейда. — А сейчас я хочу поговорить с Фитцем наедине, — сурово добавил он. Олух встал, его примеру последовала Неттл. — После того, как с Фитцем поговорю я, — спокойно сказал Дьютифул. На лице Олуха появилось сомнение, однако он добавил: — И я. — А вот мне ему нечего сказать, — заявила Неттл, решительно направляясь к двери. Олух застыл на месте, его глаза метались от Дьютифула к Неттл и обратно. Он явно не знал, как поступить. Я сумел ему улыбнуться. — У нас еще будет множество возможностей поговорить, Олух. Я обещаю. — Да, — неожиданно согласился он и успел прошмыгнуть в дверь прежде, чем она закрылась за Неттл. Дьютифул бросил на Чейда тяжелый взгляд, и советник отошел к окну, выходящему на море. Принца такой вариант развития событий явно не устраивал. Похоже, борьба за власть продолжалась. Я взглянул на Дьютифула. Он уселся на стул, придвинулся поближе ко мне и заговорил едва слышно — я предполагал, что речь пойдет о Нарческе и его тревогах относительно предстоящей свадьбы. — Я много говорил с ней о тебе. Сейчас она сердита, но если дать ей время, она успокоится и выслушает тебя. Я сразу сообразил, о ком он говорит. — Неттл? — Конечно. — Ты много говорил с ней обо мне? «Все лучше и лучше», — с тоской подумал я. Дьютифул ощутил мое смятение. — У меня не было выбора, — начал оправдываться он. — Она говорила: «Он бросил мою мать, когда она была беременна, и ни разу не пришел, чтобы взглянуть на меня». Я не мог позволить ей произносить вслух подобные вещи, не говоря уж о том, чтобы так думать. И тогда я рассказал ей всю правду, как ты когда-то мне. — Фитц? — проговорил он через несколько мгновений. — Да... Извини. Спасибо тебе. — Я даже не мог сказать, о чем я сейчас думал. — Тебе понравятся ее братья. Мне они сразу пришлись по душе. Чивэл немного погружен в себя, но мне кажется, что мальчика пугают такие резкие изменения в его жизни. Нимбл совсем не похож на Свифта. Никогда не видел таких разных близнецов. Стеди [Steady (англ.) — прочный, устойчивый, постоянный] вполне соответствует своему имени, Джаст болтает, как сорока. А младший, Хирс, все время бегает, хохочет и пытается заставить Неттл и братьев бороться с ним. Он никого и ничего не боится. — И они все прибыли в Баккип на Праздник Урожая. — По приглашению королевы. Поскольку будут славить Свифта и Баррича. — Конечно. — Я смотрел в стол. — А какое отношение имею к этому я? — Ну, наверное, это все, что я хотел сказать. Я рад, что тебе лучше. И я надеюсь, что Неттл все поймет, если ты дашь ей время. Она чувствует себя обманутой. Я ее об этом предупредил. Как ни странно, мне кажется, что ее больше всего рассердило твое исчезновение. Она почему-то приняла его близко к сердцу. Однако я думаю, что она изменит свое мнение о тебе. — Похоже, у меня нет выбора. — Да, наверное, ты прав. Но я не хочу, чтобы ты считал, что все безнадежно, и избегал встреч с Неттл. Твое место теперь в Баккипе. Да и она будет жить здесь. — Благодарю. Он отвел взгляд. — Для меня очень важно ее присутствие при дворе. Она искренняя и прямая. У меня никогда не было таких друзей среди девушек. Наверное, все дело в том, что мы кузены. Я кивнул, не зная, насколько он прав, тем не менее, его слова меня порадовали. Если Неттл заслужила расположение принца, значит, у нее появился могущественный защитник при дворе. — Мне нужно идти. Я пропустил две последние примерки — мне шьют праздничный наряд. И портнихи сводят счеты с Олухом, «случайно» тыкая в него булавками, если меня нет рядом. Так что мне лучше поторопиться. Я кивнул, и Дьютифул тут же выскользнул из комнаты, а я даже не заметил, как это произошло. Чейд со стуком поставил передо мной бокал с бренди. Я посмотрел на бренди, а потом перевел взгляд на своего старого наставника. Тот вздохнул. — Нед приходил тебя навестить, пока ты поправлялся. Ты знаешь? — Нет. А откуда он узнал, что я вернулся? — Насколько мне известно, он проводит много времени в таверне менестрелей. Когда мы принялись за твои поиски, мы сообщили о твоем исчезновении менестрелям. Мы отчаянно надеялись услышать хотя бы что-нибудь. Так Нед узнал, что мы ждем возвращения Тома Баджерлока в Баккип. Ну а когда ты нашелся, менестрели, естественно, рассказали Неду. Тебе нужно с ним встретиться и успокоить его. — Он часто заходит в таверну менестрелей? — Так я слышал. Я не стал спрашивать, откуда он это знает или почему советник королевы собирает сведения об ученике мебельщика. — Спасибо за то, что ты присматриваешь за ним, — только и сказал я. — Я же тебе обещал. Впрочем, должен признаться, что я не справился. Фитц, мне очень жаль. Я не знаю подробностей, но у него возникли какие-то неприятности, и он потерял свое место. Сейчас он живет с менестрелями. Я сокрушенно покачал головой. Мне следовало лучше заботиться о моем мальчике. Пришло время всерьез им заняться. Я решил, что разыщу Старлинг, которая наверняка знает, как найти Неда. Я корил себя за то, что не вспомнил о нем раньше. — Что еще мне следует знать? — Леди Пейшенс крепко отхлестала меня своим веером, когда узнала, что ты уже несколько дней лежишь в замке и никто не сообщил ей об этом. Я не выдержал и рассмеялся. — На людях? — Нет. На старости лет она стала благоразумнее. Она призвала меня к себе. Меня поджидала Лейси. Я вошел, Лейси предложила мне чаю, а потом вошла Пейшенс и отходила меня веером. — Он почесал за ухом и грустно добавил: — Тебе бы следовало рассказать мне, что она знает о том, что ты жив, но скрываешься под личиной стражника по имени Том Баджерлок. Она считает это ужасно оскорбительным. — Я просто не успел. Она все еще злится на меня? — Конечно. Но не так сильно, как на меня. Она назвала меня старым пауком и угрожала угостить хлыстом, если я не перестану вмешиваться в жизнь ее сына. Как ей удалось установить связь между нами? Я задумчиво покачал головой. — Она всегда знала больше, чем делала вид. — Несомненно. Еще в те времена, когда твой отец был жив. — Я обязательно навещу Пейшенс. Похоже, что моя жизнь по-прежнему остается ужасно запутанной. Ну а какие новости в Баккипе? — Твои планы успешно осуществились. Герцоги, которые не участвовали в первом путешествии принца Дьютифула на Внешние острова, с радостью ухватились за возможность заключить торговые соглашения с кемпра, гостящими в Баккипе. Кое-кто полагает, что доходы будут столь высокими, что им удастся убедить Хетгард полностью прекратить набеги. Не знаю, располагает ли он достаточной властью для принятия подобных решений, но если все герцоги заявят, что торговые соглашения будут выполняться только в случае полного прекращения пиратства, так и будет. Более того, в последнее время пошли разговоры о браках между аристократами Шести Герцогств и кланами Внешних островов. До сих пор речь шла только о присоединении кемпра к нашим «материнским домам», и нам пришлось разъяснить нашим аристократам, что на Внешних островах весьма своеобразное отношение к браку. Но у некоторых может получиться. У многих высокопоставленных аристократов есть младшие сыновья, которые могут войти в кланы Внешних островов. Чейд откинулся на спинку стула и налил себе бренди. — Я даже не исключаю, что мы получим длительный мир, Фитц. Мир с Внешними островами — я и не думал, что доживу до этого. — Он сделал солидный глоток и добавил: — Впрочем, цыплят по осени считают. У нас впереди еще долгий путь. Я бы хотел, чтобы Дьютифула объявили наследным принцем до окончания зимы, но этого не так-то просто добиться. Парень еще слишком импульсивен и порывист. Я все время вынужден ему напоминать, что корона покоится на голове короля, а не на его сердце. И уж никак не ниже. Он должен доказать своим герцогам, что достиг зрелости, что им уже не движут мальчишеские страсти. Тилт и Фарроу заявили, что они предпочли бы дождаться заключения брака. Я пододвинул Чейду свой бокал, и он наполнил его бренди. — Ты ничего не рассказал о драконах. Значит, они не доставили никаких неприятностей? Он криво улыбнулся. — Похоже, народ Шести Герцогств немного разочарован, что ему не удалось увидеть даже чешуйки дракона. Они были бы в восторге, если бы Айсфир проломил ворота замка и положил свою голову перед очагом нашей королевы. Во всяком случае, им так кажется. А вот меня нынешнее положение вещей вполне устраивает. Издалека драконы кажутся удивительными и благородными существами из легенды. Но опыт общения с ними заставляет меня подозревать, что с них станется сначала тебя сожрать, а потом благородно выпустить газы. — Ты полагаешь, что они вернулись в Бингтаун? — Уверен, что нет. Торговцы прислали нам гонца, они хотят знать, где Тинталья. Из Послания трудно понять, то ли их беспокоит благополучие драконицы, то ли они устали возиться с выводком не умеющих летать драконов. Я собирался ответить, что мне ничего не известно о судьбе Тинтальи и ее самца после того, как Айсфир побывал в материнском доме клана нарвала. Потом вмешалась Неттл. Она сообщила, что Тинталья и Айсфир охотятся и совокупляются — и полностью поглощены этими важными делами. Она не может рассказать, где они находятся; ее контакт с Тинтальей периодически возникает и прерывается, а представления драконов о географии заметно отличаются от наших. Известно лишь, что они охотятся на морских котиков и белых медведей. Из чего я делаю вывод, что они на севере. Тем не менее, если они решат вернуться в Бингтаун, мы их сможем увидеть. — Чует мое сердце, нам еще предстоят встречи с драконами. Ну а как насчет домашних новостей? Удалось решить проблемы с представителями Древней Крови? — Пока нас не было, среди обладателей Уита пролилось немало крови. В некоторых герцогствах многим пришлось пережить потрясение: оказалось, что в жилах большого количества аристократов течет Древняя Кровь. Даже пошел слух о леди Целерити из Бернса: говорят, что она видит глазами своего сокола. Шокирующие известия. Подобные откровения следовали одно за другим, пока лилась кровь, одни убийства из мести следовали за другими. Кетриккен пришлось проявить жесткость, чтобы навести порядок. Однако Древней Крови удалось сделать главное: они навели порядок в своем доме и избавились от «предателей-Полукровок». Уэб пришел в ужас, когда узнал о том, что произошло за время его отсутствия. Теперь от него еще в большей степени зависит, удастся ли Древней Крови утвердиться в качестве уважаемых граждан. В некотором смысле, убийства среди обладателей Уита стали для него шагом назад. Он предложил выделить область, где люди Древней Крови могли бы основать свое поселение и продемонстрировать свое трудолюбие и цивилизованность. Уэб хочет, чтобы те качества, которых так опасались обычные люди и которые вели к кровавым убийствам, показали всем, насколько безобидны люди Древней Крови. Когда их не провоцируют. Королева размышляет над его предложением. Потребуются длительные переговоры, чтобы выделить подходящую землю. Сейчас многие боятся Уита даже больше, чем прежде. — Да, похоже, не все идет так гладко, как хотелось. Во всяком случае, теперь проблема обсуждается открыто. Я посидел немного, размышляя над словами Чейда. Целерити из Бернса обладает Уитом? Нет, я так не думаю. Но полной уверенности у меня не было. Кажется, мы обсудили все самые неотложные дела, и я смог, наконец, задать вопрос, который с самого начала вертелся у меня на языке. — Чейд, мне нужна твоя помощь. Мне необходимо забрать Шута и Прилкопа с Аслевджала, но я боюсь, что если воспользуюсь Скилл-колоннами, то вообще никуда не доберусь. Я знаю, что прошу многого, но мне необходим корабль, и как можно скорее. Шут нездоров, припасов им может не хватить… Чейд вдруг нахмурился, тяжело вздохнул и вновь наполнил мой стакан. — Тебе стоит выпить еще, — коротко заметил он. А потом сообщил: — Две недели назад Шут появился здесь. — Я поставил пустой бокал на стол и пораженно молчал. Чейд налил. — Я бы многое отдал, чтобы узнать, как он умудряется появляться и исчезать никем не замеченным. Поздно ночью я услышал стук в свою дверь. Когда я открыл, на пороге стоял он. Конечно, он изменился, как ты и говорил. Он стал коричневым, как яблочное зернышко. Он выглядел усталым и не совсем оправился после болезни, но я думаю, что все дело в путешествии через Скилл - колонну. Он ничего не говорил о Черном Человеке. Впрочем, его интересовал только ты. Он явно рассчитывал тебя здесь увидеть. И это меня напугало. — Когда я сказал ему, что ты здесь не появлялся, он был ошеломлен. Я рассказал ему о наших поисках и о моем предположении — я решил, что ты ушел с ним. Он спросил, пытались ли мы отыскать тебя при помощи Скилла; я рассказал, что мы сделали все, что было в наших силах, но нам не удалось найти никаких следов. Он указал мне постоялый двор, где намерен провести неделю, и попросил немедленно прислать гонца, если я что-нибудь о тебе узнаю. Через неделю он вновь посетил меня. Моя тревога перерастала в отчаяние. Шут меня не дождался. Где теперь его искать? И как? — Он выглядел так, словно постарел на десять лет, — продолжил Чейд. — Шут рассказал, что провел свое собственное расследование, но не сумел узнать ничего нового. Потом он сообщил, хочет кое-что оставить для тебя. Тогда ни один из нас уже не рассчитывал, что ты вернешься и сможешь это забрать. Мне не пришлось ни о чем просить Чейда. Он положил на стол запечатанный свиток величиной с кулак ребенка и маленький мешочек, сделанный из удивительной материи. Я узнал материал — из него был сшит балахон Элдерлингов, который Шут одолжил мне на Аслевджале. Я смотрел на его подарки, но не прикасался к ним. Чейд наблюдал за мной. — Он что-нибудь передал мне? Оставил какое-нибудь сообщение? — Полагаю, оно в этих вещах. Я кивнул. — Значит, он ушел, — хрипло выдавил я. — Нет, — удивленно возразил Чейд. — Ты не так понял меня. Шут здесь, в Баккипе. — Тут он отвел глаза, точно ему было неловко. — Как в Бакиппе? — тупо переспросил я. В голове у меня все перемешалось. Шут был здесь, искал меня, но ни разу не пришел ко мне? Я ничего не понимал. — Фитц, он здесь, но не думаю, что он знает, что ты вернулся. — Ты не счел нужным сообщить ему?! — Я резко встал, отбросив стул, слегка покачнулся от слабости, и зашагал к двери. — Где он остановился? — не оборачиваясь, холодно спросил я. — Фитц, мальчик мой, подожди, — голос Чейда дрогнул. — Как легко ты толкуешь любое сомнение против меня! – с горечью вырвалось у него. — Я ему сообщил, но не думаю, что он понял. — Как так? — Слова Чейда пристыдили меня, но я ни на чем не мог сосредоточиться, кроме того, что с моим Шутом что-то случилось, а Чейд все тянет и никак не может сказать мне все, как есть. Я вернулся и сел. Чейд, видимо, сообразил, что его попытка смягчить удар не работает, и заговорил коротко и по-деловому. — Когда ты объявился, я тут же отправил к нему посыльного в «Мышиный хвост». Гонец вернулся и сообщил, что резчик из Дождевых Чащоб, как он теперь себя называет, мертвецки пьян, и пьет уже несколько дней. По-видимому, он начал пить с того дня, как оставил мне то, что хотел передать тебе. — Чейд вздохнул. — Я справлялся о нем еще дважды, с тем же результатом. Он ни разу не протрезвел настолько, чтобы кого-то выслушать, он лишь кладет на порог монеты, которые, по-видимому, у него еще есть, и хозяин относит ему выпивку. Впрочем, я приказал, чтобы хозяина приструнили. — Но почему ты не вытащил его оттуда?! Меня трясло. Шут, еще совсем слабой после того, что пережил у Бледной Женщины, после лихорадки изменения, не выдержал того, что я пропал, и сломался. Мысль о том, что мой Шут топит свое горе в трактирном пойле в полном одиночестве, разрывала мне сердце. Чейд снова тяжело вздохнул, и сказал: — Есть еще кое-что… Фитц, один раз я сам ходил к нему. Я считал, что должен сделать это ради тебя. — Он еще немного помолчал, словно подбирая нужные и слова, и продолжил, — Я так и не смог заставить его понять, что ты вернулся, но он кое-что бормотал, и из его слов складывается… двусмысленная картина. Я не сразу понял, что он имеет в виду, а потом мне захотелось горько рассмеяться. — Нет никакой двусмысленности, Чейд. Ты ведь и раньше догадывался, верно? Что именно Шут сказал тебе? — Что ты переспал с ним, — бросил Чейд. Наверное, я должен был испытать стыд или смущение, но этого так и не произошло. Беспокойство за Шута и потребность немедленно самому убедиться, что он здесь и более-менее цел, перевешивали все остальное, в том числе и неловкость из-за попыток моего старого наставника повлиять на то, с кем я делю постель. — И это все? — спокойно спросил я. Чейд поднял бровь и выжидательно посмотрел на меня. Я ответил ему ровным взглядом, ничего не отрицая. И Чейд сдался. — Он много что бормотал. Признавался тебе в любви, говорил о том, что это его вина. Вообще нес околесицу, — нехотя договорил он. — Ты должен понять, я не мог привезти его сюда в таком виде. Бредни пьяного резчика в трактире — это ерунда, кто станет искать в них смысл. Но я не мог допустить, чтобы его слова услышал кто-то в замке. Я должен был подумать о твоей репутации. Я встряхнул головой, чтобы привести в порядок свои мысли. Чейд остался верен себе. Мог ли я ставить ему в упрек то, что для него репутация одного из Видящих, пусть и непризнанного, значит больше, чем благополучие Шута? Стараясь сдерживаться, я обратился к нему снова, уже мягче: — Спасибо, что рассказал мне все это наедине, Чейд. Я это ценю. Дальше Шут будет моей заботой. Я развернулся и вышел. Постоялый двор «Мышиный хвост» располагался не в самом Баккипе, а чуть восточнее, на дороге. Город разрастался, и дома довольно близко подступили к покосившемуся деревянному зданию с просевшим фундаментом из неотесанного камня, над входом которого было намалевано какое-то узкомордое животное с чрезвычайно длинным и почему-то ярко-красным хвостом. Внутри постоялый двор «Мышиный хвост» вполне оправдывал свое название. Неизвестно, чего было больше на полу – сухой травы или мышиного помета. Две худых кошки лениво бродили по залу, и их явно больше интересовали объедки на полу, чем мыши. Если не считать одного посетителя с кружкой эля у окна, в зале были только хозяин, немолодой толстяк с бледным и рыхлым лицом, сидевший в грубо сколоченном кресле и внимательно изучавший стену, и девушка-служанка в грязном переднике у стойки. Я спросил, где мне найти неделю назад приехавшего резчика, и хозяин вялым кивком указал мне на лестницу, ведущую на второй этаж. — Последняя дверь, — в виде дополнительной любезности буркнул он. Я постучал в обшарпанную дверь, но никто мне не открыл. Я постучал еще, потом замолотил по ней кулаком. За дверью царила тишина. По лестнице, пыхтя, поднялся тучный хозяин и подозрительно на меня уставился. Затем, окинув взглядом форму стражника из замка, он, кажется, немного расслабился. — Постоялец сказал — никого к нему не пускать, — скрипучим голосом сообщил он. — Неси ключ, — приказал я, не обращая внимания на его слова. Хозяин нерешительно затоптался. Я посмотрел на него своим самым мрачным взглядом, чуть оскалив зубы. Хозяин дернулся, потом немного покопался в карманах передника и извлек оттуда тяжелый ключ. Я взял его и еще раз пристально посмотрел на хозяина. До того не сразу дошло, что от него требуется, он еще помялся, но потом вяло махнул рукой и затопал вниз по лестнице. Я отпер дверь и вошел. В комнате стоял сумрак из-за закрытых ставней; отвратительно воняло дешевым бренди, перегаром и уборной. Я даже представить себе не мог, чтобы мой Шут добровольно оказался в такой обстановке. Я обнаружил его не сразу. Кровать оказалась пуста, и я подумал было, что он все же покинул это гнусное место, но вдруг заметил сапог, торчащий из-за спинки кровати. Шут сидел на полу, раскинув ноги. Он опирался спиной на дощатую стену, голова его была опущена, спутанные волосы закрывали лицо. Я подошел к нему, старательно обходя пустые бутыли и кувшины, валявшиеся повсюду. Сколько же он успел выпить? Жив ли он вообще или допился до смерти? Я осторожно потряс его за безвольное плечо. Шут не двинулся, но что-то тихо замычал. Жив, облегченно выдохнул я. Остальное, я надеялся, было поправимо. Оставив его сидеть, я подошел к окну, распахнул ставни и впустил в комнату слабый вечерний свет и воздух. При свете комната показалась еще омерзительней. На засаленном столе стояли и валялись бутыли, стаканы, какие-то очень старые объедки. Из опрокинутой фляги натекла лужа на пол. Неплотно закрытый горшок вонял, к тому же, Шут, кажется, не всякий раз доходил до него. Комната выглядела так, словно в ней сначала долго пил полк солдат, а потом они сорвались с места, не прибрав за собой. Решив заняться этим потом, я вернулся к Шуту. Я осторожно откинул назад его спутанную и засаленную гриву. Выглядел он ужасно. Его золотые волосы стали серыми и тусклыми от грязи, под глазами залегли такие синяки, что вначале мне почудилось, что его опять избили. Я еще раз потряс его. Шут даже не открыл глаз, только слабо махнул рукой. Чейд сказал правду – в таком состоянии ему бесполезно было что-либо говорить. Но, в отличие от Чейда, я не собирался на этом останавливаться. Я снова вышел в коридор и рявкнул: — Хозяин! Ведро воды и кружку сюда, живо! И соль захвати! Спустя пару минут настороженная служанка принесла требуемое, видимо, хозяин решил, что ему лучше со мной больше не встречаться. Она опасливо покосилась на меня, потом на Шута, поставила ведро, сунул мне в руки кружку и мешочек соли, и поспешила было к двери. — Подожди, — остановил я ее. Я ругал себя последними словами, что не захватил денег. Я развязал походный мешок Шута и стал его обыскивать. Мне попадались то какие-то свитки, то рубашки, то какой-то небольшой, но тяжелый серый сверток, крест-накрест перетянутый веревкой. Тощий кошелек Шута обнаружился на самом дне. Наверное, это было все, что осталось от несметных богатств лорда Годлена. Отсыпав служанке в горсть наугад несколько монет, я принялся перечислять ей, что еще мне понадобится: пустое ведро, крепкий бульон, чай, таз с теплой водой и мыло. И немного трав, которые в больших дозах могли остановить сердце, в малых же дарили глубокий сон. — А дальше – посмотрим, — закончил я, одарив ее своим самым злобным взглядом, чтобы у нее и мысли не возникло ослушаться. Служанка закивала так старательно, что я опасался, что мои поручения повылетают у нее из головы, и унеслась прочь. Дальнейший час я вспоминаю безо всякого удовольствия. Я совсем загонял служанку, требуя то таз, то чистые простыни, то мыло, то дров, то вымыть пол и вынести помои. Я примерно знал, что делать, мне приходилось видеть, как после тяжелой попойки приводили в порядок солдат, но меня сильно беспокоило количество выпитого Шутом. Будь он просто человеком, его сердце, скорее всего, не выдержало бы. Глядя на него, беспомощного, грязного и несчастного, я готов был зарыдать. Но мои слезы никак ему не помогли бы, поэтому я постарался об этом не думать, и просто делал все, что было необходимо. В первую очередь я без лишних церемоний несколько раз окунул Шута головой в ведро с холодной водой. Я знал, как он силен, поэтому приготовился к нешуточному сопротивлению. Но, к моему удивлению, Шут лишь вяло махал руками и даже не попытался вытащить голову из воды, пока я не позволил. Затем последовали промывание желудка, которое он тоже приял как должное, глядя на меня умоляющими, бессмысленными глазами, в которых не было и тени узнавания. Но я не отчаивался. Спустя примерно час Шут, кое-как отмытый и завернутый в чистые простыни, лежал на кровати. Веки его начали тяжелеть от влитого ему в горло настоя, и я думал, что сейчас он уснет, но тут он заговорил. Вначале он что-то бормотал на своем родном языке, обращаясь к потолку, потом его рассеянный взгляд остановился на мне, он поморщился, потер лоб и дрожащим голосом заговорил на языке Шести Герцогств: — Мой король… мой король… Я подумал было, что он имеет в виду меня, хотя такое обращение было бы бредом, но вскоре я понял, что ошибся. — Мой король… — повторял он. — Вы пришли… Я знал, что вы встретите меня здесь… О, ваше величество... Мне нечего сказать в свое оправдание… Это моя вина, только моя… Я погубил его. Я погубил вашего внука. Он узнал, и не пережил этого… — Тут Шут беспокойно завозился, попытался привстать, но я ему помешал. — Клянусь вам, я тоже не знал. Тогда бы я не позволил. Нет, я лжец… Я все равно позволил бы… Я приму любое ваше наказание… — Тут он то ли всхлипнул, то ли издал смешок. — Я не боюсь, я уже наказан, и нет страшнее наказания. Я теперь ничего не боюсь… До меня начало доходить, что Шут принимает меня за покойного короля Шрюда, моего деда. К нему одному Шут обращался «мой король». Внуком, которого Шут якобы погубил, видимо, был я. Я только не понял, как именно, по его мнению, он меня погубил и чего именно он не знал. Может, он имел в виду действие Скилл-колонны. Но расспрашивать его сейчас было бы бесполезно, поэтому я просто сел рядом с ним на постели, наклонился, поцеловал его в лоб и тихо сказал: — Все хорошо, успокойся. Я здесь, теперь все будет хорошо. Спи. — И Шут постепенно затих. Я так просидел довольно долго, изредка гладя его по голове, когда он начинал возиться в постели. Под утро Шут забылся совсем глубоким сном, я и прилег рядом с ним. Когда я проснулся, Шут все еще спал, и в безжалостном утреннем свете еще виднее стали его тени под глазами, худоба и бледность, проступающая даже через смуглый, почти коричневый цвет его новой кожи. Но и в таком виде он был прекрасен, и я с болью в сердце подумал, что, возможно, Шут ошибся, что не мне было опасно оставаться рядом с ним, а наоборот, ему со мной, потому что я не смог уберечь его ни от одной из бед, и всякий раз появлялся с опозданием, когда оставалось лишь разбирать обломки крушения. Одурманенный Шут продолжал крепко спать, я послушал его сердце, оно билось ровно. Я встал, умылся, привел себя в порядок и спустился на кухню. Вчерашняя служанка налила мне кружку горячего чая. Она предложила мне эля, но, после вчерашнего, при мысли о выпивке меня затошнило. Поэтому я поблагодарил ее, взял ломоть несвежего хлеба и кусок подсохшего сыра и неторопливо позавтракал. Я знал, что мне надо вернуться в замок, чтобы встретиться с Молли, сказать ей, что я жив, и познакомиться с ее сыновьями. И еще мне необходимо увидеться с Пейшенс, она стала такой слабой и хрупкой, что нужно было бы не иметь сердца, чтобы не прийти на встречу к ней после шестнадцати лет разлуки. Я вздохнул. Я изо всех старался привести свою жизнь в порядок, но проблем меньше не становилось. Доев, я потребовал вчерашнего бульона, хлеба и кружку чая с медом, и пошел наверх к Шуту. Шут спал. Комната, усилиями перепуганной служанки и моими, стала выглядеть довольно прилично. У очага висела выстиранная служанкой и уже сухая к утру одежда Шута. Из окна потоком шел теплый воздух, напоенный запахом осенних листьев. Я поставил завтрак Шута на стол. Остынет, но ничего, подогрею, когда Шут проснется. Мне попался мой плащ, в кармане которого лежал свиток и подарок Шута. Прощальный подарок. Я вздохнул. Мне-то казалось, что прощаний больше не будет. Я присел к столу и развернул свиток. И сразу узнал аккуратный почерк Шута. Я прочитал его послание дважды. Это было стихотворение о танце и прощании. Я не сомневался, что он написал после того, как узнал о моем исчезновении. Что ж, мне было над чем подумать. Шут появился здесь, рассчитывая застать меня в живых, не нашел меня и решил передать мне прощальный подарок. Значит ли это, что он изменил свое решение? Или подумал, что я изменил свое? Пакет оказался довольно тяжелым. Когда я развернул гладкий материал, на стол вывалился камень памяти величиной с мой кулак. Я не сомневался, что над ним поработали искусные пальцы Шута. Я осторожно дотронулся до него, но ничего не почувствовал. Тогда я взял камень и поднял, чтобы получше рассмотреть. У него было три грани, переходящие друг в друга. Ночной Волк, я и Шут. Ночной Волк смотрел на меня, поставив уши торчком и слегка опустив голову. Рядом я увидел себя, еще совсем молодого, без шрамов, с широко распахнутыми глазами и слегка приоткрытым ртом. Неужели я был таким юным? А себя он изобразил в виде шута в остроконечном колпаке и с поднятым к поджатым губам пальцем. Его выгнутые дугой брови наводили на мысль о какой-то шутке. И только после того, как я сжал камень в ладони, он пробудился и открыл воспоминания, заключенные в него Шутом. Передо мной всплыли три мгновения моей жизни. Если мои пальцы касались изображения волка и меня самого, то видел Ночного Волка и себя, как мы спим рядом в хижине. Когда я одновременно прикасался к изображениям Ночного Волка и Шута, возникал Ночной Волк, спящий у очага Шута в горах. Последнее воспоминание сначала меня смутило. Мои пальцы остановились на Шуте и собственном изображении. Я заморгал, когда передо мной возникли образы. Далеко не сразу я понял, что это еще одно воспоминание Шута. Именно так я выглядел, когда он прижался лбом к моему лбу и заглянул в мои глаза. Я положил камень на стол, и насмешливая улыбка Шута оказалась наверху. Я улыбнулся в ответ и невольно коснулся пальцем его лба. Потом я положил эти сокровища на стол и покачал головой. Очередные загадки Шута. Что ж, пришло время отгадок. Я знал, что всех ответов, наверное, не получу никогда, но некоторые придется потребовать. Из кровати послышался шорох, потом тихий стон. Я подошел к постели и стал смотреть на Шута. Тот лежал, не открывая глаз, но я видел, что он просыпается. Сначала он жалко сморщился, потом его лицо приобрело какое-то удивленное выражение, словно он привык просыпаться в другом состоянии, и теперь не понимает, что с ним такое. — Просыпайся, Любимый, — тихо позвал я его. Шут вздрогнул, рывком сел в постели, тяжело задышал и широко распахнул золотые глаза. Его взгляд упал на меня, и он пораженно замер, потом заморгал, словно не верил в то, что видит. Он поднес руки к голове и потер длинными пальцами виски. Но затем его глаза вдруг наполнились неподдельным страхом. Я сел на постель рядом с ним, взял его за руку и сказал: — Это действительно я. Я жив, — и слегка встряхнул его кисть. Шут медленно, словно во сне, поднял другую руку, ощупал мои волосы, провел пальцами по моему сломанному носу, по лбу, по щекам, кончиком пальца проследил дорожки шрамов. В его глазах впервые появилось осмысленное выражение, он вздрогнул всем телом, из горла вырвался всхлип, по щекам вдруг заструились слезы. Я больше не мог этого выносить, поэтому сказал будничным голосом: — Я обо всем тебе расскажу, но вначале ты должен поесть, — я попытался встать, чтобы принести ему бульон, но Шут изо всех сил молча вцепился в мою руку. — Все в порядке, Любимый, — успокоительно сказал я. — Ты видишь, я жив. Ты тоже жив, хотя в это трудно поверить после такого количества бренди. Когда ты в последний раз ел? Шут продолжал молча смотреть на меня, и я слегка встряхнул его. — Я… не помню… — хрипло выдавил он. — Я думал, что… — Хватит, — прервал я его и решительно высвободил руку. — Сейчас ты поешь, выпьешь чаю. Если тебе совсем худо, я дам тебе полстакана эля, — при этих словах Шут наморщил нос, и я кивнул — Верно, лучше не стоит. А потом мы поговорим, — я начал вставать, но Шут снова схватил меня за руку. — Подожди… подожди… Я должен сказать тебе... Но я не дал ему договорить. — Что бы это ни было, оно подождет, — сказал я, встал, принес ему еду и сунул в руку ложку. — Ешь. А я буду рассказывать. Шут послушно завозил ложкой в миске с бульоном с размоченным хлебом. Руки его тряслись. Я терпеливо ждал. Он вздохнул и отправил первую ложку в рот. Есть ему явно не хотелось, вероятно, его подташнивало, но я был неумолим. — Тебе плохо, и поделом. Не будешь в следующий раз так пить. Вот уж не думал, что свяжу жизнь с горьким пьяницей, — неловко пошутил я. Шут опять захлопал глазами и, кажется, опять собрался лить слезы. — Все, хватит, — сказал я. — Ешь, а я расскажу тебе, что со мной было. Шут, преодолевая отвращение, послушно принялся за еду, а я рассказал ему все – как потерялся в Скилле, как чуть не остался там, как болел. Рассказал и о встречах в Бакиипе, и о том, что сообщил мне Чейд. Шут опустил голову. Я взял у него из рук пустую миску и принес подогретый чай с медом. — Я не думал, что он придет сюда, что вообще кто-то придет, — прошептал Шут и поднял на меня виноватые глаза. — Иначе я никогда бы ничего ему не сказал. — Это неважно, — отмахнулся я. — Они бы все равно узнали, кроме того, нам потребуется их помощь, чтобы устроить тебя здесь. Шут трясущейся рукой со стуком опустил кружку на пол рядом с кроватью. Он некоторое время собирался с духом, потом заговорил: — Фитц, я даже не знаю, что тебе сказать. На Аслевджале я ждал тебя несколько дней. Прилкоп рассказал мне, что предупредил тебя об опасности Скилл-колонн, и я был уверен, что ты вернешься, только когда решишь, что это безопасно. — Он немного помолчал. — Мы постоянно беседовали с Прилкопом на самые разные темы. Я чувствовал себя лучше, и мы стали вместе ходить в город Элдерлингов, — он слегка передернул плечами. — Хотя Ее покои я почти всегда старался обходить стороной. Впрочем, я не об этом. Меня несколько удивляло, что Прилкоп перестал убеждать меня в необходимости расстаться с тобой, и рассуждал о моем возвращении в Баккип как о решенном деле. — Знаю, — кивнул я. — Мы говорили с ним перед тем, как я ушел. Мне удалось убедить его. — Но дело вовсе не в этом, — Шут подался вперед, простыня, которой он был накрыт, соскользнула, и я увидел, что от его синяков не сталось следа. — Твои слова ничего бы не изменили, Фитц. Нет, он увидел нечто, что сделало все его попытки бесполезными. — Шут даже сейчас вел свой рассказ так, чтобы напряжение слушателя достигло самой высокой точки. Что ж, Шут — это Шут, такой уж он есть. Но я и не хотел, чтобы он становился другим. Между тем он продолжал, — Я спросил его об этом прямо, и он ответил, что почувствовал, что мы… — здесь Шут слегка пошевелил пальцами, подбирая нужно слово, —… в моем языке есть слово, которое означает примерно «перемешаться так, чтобы стать одним веществом, новым веществом». Так вот, Прилкоп сказал, что мы с тобой так «перемешались», и при этом он смотрел на меня, как на неразумного мальчишку, который строит кораблики из бесценных свитков. — Я думал, он имел в виду постель, — брякнул я ни к месту. Шут слабо улыбнулся. — Это имеет значение для нас с тобой. А Прилкоп увидел или почувствовал меня в твоих глазах. Часть меня. Я почти уверен, что он имел в виду то, как мы слились воедино в потоке Скилла. — Значит, мы с тобой стали чем-то новым? — уточнил я, хотя уже догадывался о чем-то в этом духе после расспросов Дьютифула о том, почему изменился мой Скилл. — Да, Фитц, — с необычайной серьезностью подтвердил Шут и грустно посмотрел на меня. — Но ты упустил суть. — Он с трудом сглотнул. — Помнишь, как я боялся того, что проживу намного дольше тебя? — тихо спросил он. — Я больше этого не боюсь. — Ну и хорошо. Мы все равно не знаем, когда умрем. Несчастный случай на охоте или внезапная война могут сильно изменить судьбу, знаешь ли. Что проку беспокоиться? Шут склонил голову набок и посмотрел на меня очень печально. — Любимый, разве ты еще не понял? Мы стали одним существом в Скилле. Одно существо не может умереть наполовину, так, чтобы вторая половина продолжала жить. — Погоди, ты хочешь сказать, что теперь мы умрем одновременно? — Мне вдруг стало не по себе. — Шут, выходит, связь со мной сократила твою жизнь? — Можно и так сказать, — ответил Шут, потом пристально посмотрел мне в глаза. — А можно сказать, что связь со мной продлила твою. И ты будешь жить очень долго. И, возможно, переживешь тех, кто тебе дорог сейчас. Из-за того, что выбрал меня, — его голос оборвался. У меня было такое чувство, что меня ударили по голове. Я буду жить дольше, зато Шут — меньше. Я отобрал кусок его жизни. Потом мне представилось, как Неттл превращается в древнюю старуху, как у Дьютифула вырастет длинная седая борода, а я смотрю на то, как утекает их жизнь, и ничего не могу поделать… Моя связь с Шутом предстала передо мной в новом свете. В то мгновение я, наконец, до конца осознал, что значит быть связанным с таким созданием, как Шут — не совсем человеком, скорее существом из сказок и легенд, с живой загадкой и живым воплощением магии. На мгновение мне стало страшно. Но тут я посмотрел на Шута, который сидел в постели, двумя руками наивно натягивая простыню на грудь, хотя я уже видел и знал все его тело, и смотрел на меня своими золотыми глазами так, словно боялся, что я его ударю. И от щемящей нежности к нему у меня запершило в горле. — Шут, — кашлянув, сказал я, — давай будем об этом беспокоиться, когда придет время. Может, мы с тобой еще до этого не доживем. Или вообще окажемся где-то далеко и ни о чем не узнаем. Там будет видно. — Мудрость Ночного Волка никогда меня не подводила. Шут настороженно посмотрел на меня. — Ты не возненавидел меня за это? — тихо спросил о. — Когда Прилкоп мне об этом сказал, я решил, что ты поэтому за мной не вернулся, что ты либо узнал из свитков с Аслевджала, либо почувствовал сам. И тогда я пришел сюда. Я был в отчаянии, я должен был увидеть тебя еще раз и сказать тебе, что я ничего не знал. — Как я могу тебя возненавидеть? — сама мысль об этом показалась мне абсурдной. — Я же люблю тебя. — Правда? — Шут попытался придать голосу легкость, но у него ничего не вышло. — Значит, ты пришел не только как мой друг? Я видел, как у него дрожат губы, и ругал себя последними словами. В том, что Шут продолжал сомневаться во мне, была лишь моя вина. Я столько раз отталкивал его, что даже сейчас, после всего, что с нами было, он боялся, что я передумаю. Мне нужно было найти какие-то очень правильные и убедительные слова, но ничего в голову не приходило, поэтому я просто придвинулся к нему, обнял его обеими руками и прижал к себе. Шут на мгновение замер, а затем, приник ко мне всем телом и уткнулся мне в шею. Я неловко поцеловал его в щеку и погладил по спине. Так мы просидели довольно долго. Потом я отодвинул Шута, встал и сказал: — Мне нужно идти. Я вернусь ночью, принесу плащ с капюшоном, и, если ты будешь в состоянии идти, — тут Шут коротко кивнул, — мы отведем тебя в замок, в башню Чейда. Там ты сможешь окончательно прийти в себя, и мы придумаем, что делать дальше. —Меня могут там заметить, — нерешительно проговорил Шут, — разумеется, я постараюсь, чтобы этого не случилось, но… — Кетриккен уже знает, Чейд — тоже, — прервал я его. Шут недоверчиво поднял бровь. — И они позволили? — У них не было выбора, — пожал я плечами. — Ты ничего не делаешь наполовину, да, Любимый? — со своей прежней, лукавой улыбкой спросил он. Я ответил не словами, я просто наклонился и еще раз крепко поцеловал его. Выпрямившись, я сказал: — Все, я пошел. Шут медленно опустил простыню, которой прикрывал грудь, и протянул ко мне руку. — Останься ненадолго. — Его глаза горячо блеснули. И я остался. Это действительно было недолго — мы слишком давно не виделись. Потом мы лежали на влажных от пота простынях, голова Шута покоилась на моей груди, а я одной рукой перебирал его волосы. — До того, как я переместился сюда, я был уверен, что ты ушел от меня, Фитц, — проговорил вдруг он. — Я подумал, что все же был прав в своем последнем пророчестве, и ты вернулся к Молли, — словно нехотя признался он. — Мне было больно, но это я мог бы пережить, зная, что у тебя все хорошо. У меня же было время привыкнуть к мысли, что ты принадлежишь ей. — Шут слегка улыбнулся, я этого не увидел, но почувствовал. — Шестнадцать лет — достаточный срок… Тут я уже с изрядной долей раздражения перебил его. — Шут, мне до смерти надоели твои бесконечные разговоры о Молли. Если бы я хотел быть с Молли, я сейчас был бы с ней, а не лежал бы в постели с тобой. — Но я не смогу дать тебе то, чего ты хотел больше всего на свете — детей, — почти беззвучно закончил он. — Но я совладаю с собой, я не стану мешать… — он сбился и начал сначала, — Если ты найдешь женщину, которая захочет… Тут я решительно прервал его. Пора положить конец его страхам. — Да, больше всего я хотел детей. И знаешь, почему? Я сам это понял лишь недавно. Я всегда хотел детей, потому что мне нужен был кто-то, кто принадлежал бы мне целиком и полностью. Но я ошибался, Любимый. Дети не принадлежат родителям, скорее наоборот. Взять хотя бы Нэда, он ведь тоже мне как сын. Он вырос, и ушел. И Неттл. Сейчас она мне нужна намного больше, чем я ей, — Шут собрался со мной спорить, но я не дал ему перебить меня. — Это так и есть, и так оно и должно быть. А целиком и полностью принадлежат друг другу любовники и супруги, если любят, конечно. Мне казалось, что мне нужны еще дети. На самом деле мне нужен был кто-то, кто будет только моим и никуда от меня не уйдет, останется навсегда, потому хочет этого так же, как и я. — После этой слишком длинной для меня речи я немного помолчал и закончил, — Так что, выходит, что мне нужна вовсе не Молли и дети. Удивляюсь только, почему ты, такой проницательный, не понял этого раньше меня. — Мне всегда не хватает мудрости, когда речь идет о тебе, — снова улыбнулся он, и мне показалось, что его страхи немного улеглись. Потом он решил продолжить свой печальный рассказ. — Когда я не нашел тебя здесь, я подумал, что своей любовью уничтожил тебя, что ты решил умереть, и это было невыносимо. Я выпил стакан, другой, стало легче. Останавливаться мне было незачем, — он слегка вздохнул. — У меня в жизни остался только ты, и, когда я понял, что погубил своего любимого, я страстно желал только одного — забыться и ничего не чувствовать. — Это тебе отлично удалось, ты даже с покойным королем Шрюдом успел побеседовать, — ворчливо ответил я, чтобы скрыть стыд и боль, которые мне причиняли его слова. — Ко мне приходили многие, — тихо сказа Шут. — Шрюд, Молли, Баррич, Дьютифул, Неттл. Они упрекали меня, говорили страшные вещи, что я лишил их внука, сына, мужа, отца… Что я соблазнил тебя против твоей воли, а потом довел до самоубийства. Я помню и Чейда, я думал, что он — один из них. Видимо, я пытался и ему что-то объяснить, поэтому проговорился. — Он вздохнул. — Я отпивал из бутылки, и они все исчезали. Потом появлялись опять… Что здесь скажешь? Мы оба понимали, что Шут давал имена и лица своим приступам вины и горя. Я крепче прижал его к себе. Мы долго молчали. Потом я выпустил его из объятий и выбрался из постели. — Мне пора. Я могу быть уверен, что ты не начнешь искать бренди? Или не побежишь к Скилл-колоннам? Или еще что-нибудь? — Собираешься мною командовать, ваше величество? — ехидно спросил он. — Похоже, придется, Я встал, оделся, пригладил волосы. Уже серьезнее, Шут сказал: —Я буду ждать тебя здесь, не беспокойся. И я пошел в замок, надеясь на благоразумие Шута. Одно это уже свидетельствовало о том, что я был влюблен без памяти. В замке я тут же послал зов Чейду и попросил встретиться немедленно. К моему удивлению, он сразу же согласился. Я думал, он все еще обижен на меня. Поднимайся в свой кабинет, Фитц. Я буду ждать тебя там. Меня немного покоробило, что Чейд считает возможным входить ко мне, как к себе домой, но, с другой стороны, он так привык. Мне нечего было скрывать, честно говоря, у меня не было ничего настолько личного, что мне хотелось бы спрятать от чужих глаз. Теперь все изменилось, и мне придется сказать об этом Чейду. Я не сомневался, что это не очень-то ему понравится. И я не ошибся. Он ждал меня, устроившись за моим столом. Я подвинул еще один стул и сел рядом. Мне не хотелось начинать этот разговор самому, но и отдавать всю инициативу хитрому старику было бы опрометчиво. — Кетриккен сказала, что мы можем воспользоваться твоими бывшими комнатами, что леди Розмари все подготовит, — заговорил я. — Мы поживем здесь, по крайней мере, до тех пор, пока не решим, что делать дальше. — Мы? — со значением переспросил он. Я вдруг почувствовал, как мне надоели эти игры в кошки-мышки. — Что ты хочешь услышать от меня, Чейд? Полное и добровольное признание? Изволь. Мы с Шутом теперь вместе. Я сплю с ним. Не надо делать такой удивленный вид. Ты и раньше догадывался. Чейд вздохнул как-то очень грустно. — Я давно живу на свете, мальчик мой. Конечно, я догадывался. Но я надеялся. Подожди, — он поднял руку, не давая мне перебить его. — Я надеялся не ради себя, и даже не ради Видящих. Ради тебя самого. Я думал, что после всех испытаний ты, наконец, получишь семью, дом. Детей, — опять вздохнул он. — Но я знал в своем сердце, что надеюсь напрасно. — Он посмотрел на меня. — Мне не нужно никаких признаний, Фитц. Я предпочитал закрывать глаза, но это не значит, что я не видел. Как ты думаешь, почему, когда ты не вернулся, я решил, что ты ушел с ним? — Я молчал. — Так-то, мальчик мой. Что должен был думать старый паук, когда его воспитанник жить не мог без своего лучшего друга? Только этого друга и подпускал близко? Согласился вернуться сюда только ради него? Говорил о нем больше, чем о какой-либо женщине в его жизни? — Я бы искренне удивлен. Я сам не осознавал свои чувства к Шуту, но, оказалось, для других они не были загадкой. — Шут то, Шут се, — Чейд пожал плечами. — Тут и слепой догадается. Я еще думал, что, возможно, ошибаюсь, но после того, как ты решил, что он умер, у меня пропали все сомнения. Ты не скорбел, Фитц. Прости меня, мальчик мой, но ты просто помешался. Друзей оплакивают, но ты не оплакивал, ты умирал сам. — Чейд надолго замолчал. — Ты поэтому его недолюбливаешь? — тихо спросил я. Чейд только рукой махнул. — Он и без того умеет вывести человека из себя. — Ты не против, что мы будем жить здесь, у тебя? — не мог не спросить я. — Чтобы прыгнуть в постель, мое благословение вам, насколько я понимаю, не потребовалось, что уж теперь спрашивать мое мнение, — насмешливо буркнул он. — Только скажи ему не лезть на рожон. Лорд Голден должен исчезнуть. Кто появится на свет – решать будем вместе. Ни одна душа в замке не должна догадаться, что он здесь. Знаю, знаю, ты не ребенок, но ты должен думать о своей репутации, хотя бы из-за твоей близости к королевской семье. Выходок в духе лорда Годлена я не потерплю. Я не стал говорить ему ни того, что Шут вряд ли станет вести себя, как лорд Голден, ни того, что это не ему решать. Чейд и так проявил то, что для него было чудесами терпимости и мягкосердечия. Ради меня. Поэтому я просто сказал: — Не беспокойся. Мы будем осторожны. Чейд немного помолчал, потом спросил: — А как насчет лорда Фитца Чивэла Видящего? Увидит ли он, наконец, солнечный свет? — Ну, а почему только лорд? Мне казалось, что речь шла о короле? — И тут я рассмеялся — мне никогда не доводилось видеть такого ошеломленного лица у Чейда. — Нет, — решил я. — Нет, не будем тревожить покой лорда Фитца Чивэла. Сейчас у меня нет других желаний. И никогда не было. Чейд задумчиво кивнул. — Я бы хотел, чтобы в твоей истории был счастливый конец, какие любят менестрели: «И они с прекрасной девой поженились, и жили долго и счастливо, и родилось у них много-много детей», но, судя по всему, такого не будет. — Ну, счастливые концы бывают разные, — усмехнулся я. — У тебя ведь тоже получилось по-другому. Он взглянул на меня, а потом отвел глаза. — У меня был ты, — сказал он. — Если бы не ты, быть может, я бы давно умер, как «старый паук», прячущийся в стенах. Ты никогда об этом не думал? — Нет, никогда. — Мне нужно еще многое сделать, — заявил он. Потом встал, положил руку мне на плечо и спросил: — Теперь у тебя все будет хорошо? — Насколько это вообще возможно. — Тогда я тебя оставлю. — Он немного смутился и добавил: — А не мог бы ты быть поосторожнее? Когда ты исчез, мне пришлось нелегко. Я думал, что ты сбежал из Баккипа, забыв о своем долге, а когда появился Шут, я поверил, что ты умер. Опять. — Я буду беречь себя не меньше, чем ты заботишься о собственной персоне, — обещал я. Чейд приподнял бровь и кивнул. Как только он ушел, Джилли тут же объявился и недоуменно уставился на меня: «А где колбаса?» Я обещал, что обязательно принесу ему угощение. Он сказал, что будет ждать, и укусил меня за палец, чтобы я не забыл. Я покинул башню и вскоре оказался в коридорах Баккипа. Я не сомневался, что Старлинг крутится среди приезжих менестрелей, поэтому направился в нижний зал, где они обычно репетировали свои выступления и где их всегда щедро угощали вином и закусками. Здесь действительно оказалось множество артистов, которые соперничали друг с другом, сохраняя дружеские отношения. Старлинг нигде не было видно. Я поискал ее в Большом зале и Малом, но нигде не нашел. Я пожал плечами и решил прекратить поиски, но тут заметил ее в Женском Саду. Она прогуливалась там с несколькими другими леди. Я подождал, пока она меня заметит, а потом отошел в сторону и устроился на одной из уединенных скамеек. Можно было не сомневаться, что мне не придется долго оставаться в одиночестве. Старлинг присела рядом со мной и сразу же сказала: — Это неразумно. Если люди нас увидят, сразу пойдут сплетни. Никогда прежде она не тревожилась из-за таких вещей, и это удивило и обидело меня. — Тогда я задам свой вопрос и уйду. Я собираюсь в город повидать Неда. Мне говорили, что он часто бывает в таверне, где обосновались менестрели. Возможно, тебе известно, в какой именно? Она удивилась. — Только не мне! Я уже давно не бываю в тавернах менестрелей. По меньшей мере четыре месяца. — Она откинулась на спинку скамейки и выжидающе посмотрела на меня. — А ты не могла бы угадать? Она задумалась. — «Зоб пеликана». Туда обычно ходят молодые менестрели, чтобы петь непристойные песенки и сочинять новые куплеты. Там шумно. — Она говорила с явным неодобрением. Я вопросительно приподнял брови. Она уточнила: — Вполне подходящее место для начинающих менестрелей, но не для меня. — Подходящее? — переспросил я, пытаясь улыбнуться. — С каких это пор тебя волнуют такие вещи, Старлинг? Она отвернулась и покачала головой. Не глядя мне в глаза, она ответила: — Ты не должен быть таким фамильярным со мной, Том Баджерлок. Да и встречаться с тобой наедине я больше не смогу. Эти дни остались в далеком прошлом. — Да что с тобой произошло? — выпалил я, удивленно и немного обиженно. — Со мной? Да ты что, ослеп? Взгляни на меня. — Она с гордым видом встала, положив руки на живот. Честно говоря, мне доводилось видеть животик побольше и у менее крупных женщин. Но догадался я, только взглянув ей в глаза. — У тебя будет ребенок? — потрясенно спросил я. Она вздохнула, и на ее лице появилась робкая улыбка. Неожиданно она заговорила со мной как, прежняя Старлинг, слова слетали с ее губ, опережая друг друга: — Это почти чудо. Целительница, которую лорд Фишер нанял, чтобы ухаживать за мной, говорит, что иногда, когда шансы забеременеть почти исчезают, такое случается. О Фитц, у меня будет ребенок, мой собственный ребенок. Я уже так его люблю, что думаю о нем днем и ночью. Она выглядела удивительно счастливой. Я заморгал. Иногда она с горечью говорила о своем бесплодии, объясняя его отсутствием надежного дома и верного супруга. Но Старлинг никогда не упоминала, что все эти годы мечтала о ребенке. Я был потрясен. — Я очень рад за тебя, — искренне сказал я. — Честное слово. — Я знала, что так и будет. — Она коротко коснулась тыльной стороны моей ладони. Так мы приветствовали друг друга прежде, разрывая объятия. — И я не сомневаюсь, что ты поймешь, почему мне следует изменить образ жизни. Будущее моего ребенка не должны омрачить скандалы, бросающие тень на репутацию его матери. Теперь я обязана стать достойной леди, которая прежде всего думает о своей семье. Я не мог решить, какая Старлинг нравится мне больше – новая или прежняя. Но я был рад, что она тоже смогла найти то, что станет самым важным в ее будущей жизни. — Желаю тебе в полной мере насладиться радостями материнства, — тихо сказал я. — Спасибо. Так ты меня понимаешь? — Да, конечно. Удачи и счастья тебе, Старлинг. Я остался сидеть на скамейке, глядя ей вслед. Она не шла, она плавно скользила, положив руки на живот, словно придерживала нерожденного ребенка. Моя алчная, резкая, маленькая птичка превратилась во вьющую гнездо мать. Еще одна потеря. Прежде я знал, что в трудную минуту всегда смогу обратиться к ней. Теперь я лишился ее. Я размышлял о моих днях со Старлинг, направляясь в таверну. Интересно, если бы я не отдал свою боль дракону, как бы сложились наши отношения с ней? Впрочем, что я мог ей дать? Вспомнив, как все началось, я лишь удивился самому себе. Меня толкнул в ее объятия Шут. Оборачиваясь назад, я теперь понимал, что Шут уже тогда любил меня не только как друга. Почему он не попытался утешить меня сам? Может, потому, что боялся, что я с отвращением отвергну его? Или, может, тогда он был, по меркам своей расы, слишком юным для «взрослых» отношений? Я решил спросить его об этом при случае. «Зоб пеликана» находился в новой части города; сначала мне пришлось подниматься вверх, а потом спускаться. Большинство домов здесь стояли на сваях. Во времена моей молодости этой таверны не существовало, однако потолочные балки были закопченными, а столы потрескались, как и в большинстве таверн, которые часто посещают менестрели и где люди охотно стучат по столам в такт музыке. Для менестрелей было еще слишком рано, поэтому почти все столы пустовали. Хозяин сидел на высоком стуле возле окна и смотрел на море. Я подождал, пока мои глаза привыкнут к царящему здесь сумраку, и разглядел сидящего в одиночестве за угловым столиком Неда. Он передвигал по поверхности стола кусочки дерева, словно играл в какую-то игру. Нед отрастил короткую курчавую бородку, которая мне сразу не понравилась. Я подошел и остановился возле его столика, дожидаясь, пока он меня заметит. Нед вскочил на ноги и закричал так, что разбудил задремавшего хозяина. Обогнув стол, он стиснул меня в объятиях. — Том! А вот и ты! Я так рад тебя видеть! Сначала прошел слух, что ты исчез. Я приходил тебя навестить, когда узнал, что ты нашелся, но ты спал, словно мертвый. Лекарь передал тебе мою записку? — Нет. Но по моему тону он все понял, и его плечи слегка поникли. — Значит, ты уже знаешь плохие новости, но тебе неизвестны хорошие. Садись. Я надеялся, что ты все прочитаешь и мне не придется тебе рассказывать. Я уже устал повторять эту историю снова и снова — в особенности в последнее время. — Он громко позвал: — Марн? Можно пару кружек эля? И свежего хлеба, если он готов. — Потом он вновь повернулся ко мне. — Садись, — предложил он мне и сел сам. Я устроился напротив. Нед посмотрел мне в лицо и сказал: — Я расскажу быстро. Сванья взяла мои деньги и потратила их на наряды, чтобы привлекать внимание других мужчин. Сейчас она стала госпожой Пине. Она вышла замуж за торговца тканями, который вдвое старше меня. Он богат. Солидный человек и все такое. Так что с этим покончено. — А как твое ученичество? — спокойно спросил я. — Я потерял место, — также спокойно ответил он. — Отец Сваньи пожаловался на меня моему наставнику. Мастер Гиндаст сказал, что я должен измениться или покинуть его дом. Я поступил глупо. Я ушел от него. Потом я попытался уговорить Сванью убежать со мной и жить в нашей старой хижине. Я сказал, что будет трудно, но наша любовь сделает нас богатыми. Она была в ярости, когда узнала, что я потерял место ученика, и сказала, что я спятил, если рассчитываю, что она захочет жить в лесу и разводить цыплят. Через четыре дня она уже прогуливалась под ручку с господином Пинсом. Ты оказался прав, Том. Мне следовало тебя послушать. Я прикусил язык и заставил себя промолчать. Я сидел и смотрел на стол, размышляя о судьбе своего мальчика. Он остался один, без отца, как раз тогда, когда больше всего в нем нуждался. — Я могу пойти с тобой к Гиндасту, — предложил я. — Мы попросим его взять тебя обратно. — Нет! — с ужасом воскликнул Нед, потом рассмеялся и сказал: — Ты не дал мне возможности рассказать остальное. Как обычно, ты увидел только самое плохое. Том, теперь я вместе с менестрелями, и я счастлив. Посмотри. Он подтолкнул ко мне куски дерева. Работа еще не была закончена, но я понял, что он делает арфу. Я провел достаточно времени со Старлинг, чтобы понимать: без арфы не может быть менестреля. — Я и не подозревал, что могу петь настолько хорошо, чтобы стать менестрелем. С самого детства я слышал, как поет Старлинг, и понемногу ей подпевал. И только совсем недавно понял, как много песен и историй я выучил наизусть, слушая ее по вечерам. Мы со Старлинг разошлись, она не одобряет выбранного мной пути. Однако она поручилась за меня, и теперь я имею право петь ее песни, пока не придумаю своих. На нашем столе появились кружки эля и ломти свежего ароматного хлеба. Нед тут же принялся за еду, а я все еще не понимал, что произошло. — Ты собираешься стать менестрелем? — Да! Старлинг отвела меня к человеку по имени Сотанг. У него ужасный голос, но он божественно играет на арфе. К тому же он немолод, и ему не помешает молодой парень вроде меня, который будет носить за ним вещи, а по ночам разводить костер, когда нам придется ночевать под открытым небом. Естественно, мы останемся в городе до окончания празднеств. Он будет играть сегодня, а я спою пару песен на представлении для детей. Том, я никогда не думал, что жизнь может быть такой замечательной. Мне нравится то, чем я сейчас занимаюсь. Старлинг, сама того не желая, очень многому меня научила, у меня уже есть полный репертуар для выступлений. Впрочем, пока нет собственного инструмента и хотя бы двух сочиненных мной песен. Но они появятся. Сотанг учит меня быть терпеливым и не пытаться сочинять песни — они должны прийти сами. — Никогда бы не подумал, что из тебя получится менестрель, Нед. — И я тоже. — Он пожал плечами и улыбнулся. — Но мне это подходит, Том. Никого не интересует, кем были мои отец и мать, одинаковые ли у меня глаза. Да и нет такого однообразия, как в работе столяра. О да, порой я ною из-за бесконечных репетиций, которые длятся, пока Сотанг не скажет, что все слова ложатся как нужно. Но это не так уж трудно. Никогда не подозревал, что у меня хорошая память. — Ну а что будет после окончания праздников? — Да, тут начинается грустная часть. Я уйду вместе с Сотангом. Он всегда зимует в Вернее. Мы будем зарабатывать себе на жизнь музыкой и песнями, а зиму проведем в тепле у его покровителя. — И никаких сожалений? — Только из-за того, что мы с тобой будем реже видеться. — Но ты счастлив? — Хм-м. Насколько это вообще возможно. Сотанг говорит, что стоит отдаться на волю судьбы и перестать пытаться управлять своей жизнью, как счастье само последует за тобой. — Возможно, для тебя все сложится именно так, Нед. Потом мы еще немного поболтали о всяких мелочах, потягивая эль. Я поражался тому, как стоически Нед перенес неприятности. Любопытно, что Старлинг ему помогла, но мне ничего об этом не сказала. Ну а то, что она разрешила Неду петь ее песни, означало, что она покончила с прежней жизнью. Я мог бы проговорить с ним весь день, но Нед выглянул в окно и сказал, что ему нужно разбудить своего наставника и принести ему завтрак. Нед спросил, буду ли я сегодня на представлениях, и я ответил, что пока не знаю, но надеюсь, что у него все пройдет успешно. Потом мы попрощались. Я пошел в замок через рыночную площадь. Купил цветы в одном месте, сласти — в другом и мучительно пытался придумать, какие еще подарки могут вернуть мне расположение Пейшенс. В результате я так больше ничего и не нашел. Взглянув на небо, я с ужасом обнаружил, как много времени провел, переходя от одного прилавка к другому. К замку стягивалась настоящая толпа. Я шагал вслед за фургоном, нагруженным бочками с элем, а за мной двигалась группа жонглеров, которые репетировали свой номер на ходу. Одна из девушек спросила, кому предназначаются цветы, и я ответил, что несу их своей матери. Жонглеры сочувственно рассмеялись. Я нашел Пейшенс в спальне, где она сидела в кресле, поставив ноги на скамеечку. Она ругала меня и плакала над моим бессердечием, пока Лейси ставила цветы в вазу и готовила чай. История моих приключений заставила Пейшенс сменить гнев на милость, хотя она и пожаловалась, что двенадцать лет моей жизни остаются для нее тайной. Я попытался вспомнить, на чем в прошлый раз остановился, когда Лейси тихо сказала: — Несколько дней назад приходила Молли. Мы обрадовались, увидев ее после стольких лет разлуки. — Заметив, что я молчу, Лейси прибавила: — Даже во вдовьем платье она остается привлекательной женщиной. — Я сказала Молли, что ей не следовало прятать от меня внучку! — неожиданно заявила Пейшенс. — У нее, конечно, нашлось множество причин, но ни одна из них не показалась мне убедительной. — И вы поссорились? — с опаской спросил я. — Нет. Конечно, нет. На следующий день она прислала ко мне девочку. Неттл. Надо же было дать ребенку такое имя! Однако она искренняя девочка. Мне нравятся такие. Она заявила, что не хочет получить Ивовый Лес или что-то другое только из-за того, что ты ее отец. А я ей ответила, что это не имеет к тебе никакого отношения. Неттл внучка Чивэла — кому же еще я могу оставить поместье? Ну вот. Мне кажется, Неттл поняла, что я упрямее, чем она. — Не намного, — с довольным видом заметила Лейси. Ее скрюченные пальцы постукивали по краю стола. Мне недоставало ее постоянного вязания. — А Молли говорила обо мне? — спросил я. — Ничего такого, что ты хотел бы услышать. Она знает, что ты жив; но я тут не причем. Я умею хранить секреты. Похоже, намного лучше, чем ты! Она пришла сюда, готовая к ссоре, но после того, как поняла, что я также страдала все эти годы, оказалось, что у нас много общего. Ну, и милый Баррич, естественно. Милый, упрямый Баррич. Мы обе немного поплакали о нем. Ты ведь знаешь, что он был моей первой любовью. Мне кажется, что первую любовь нельзя забыть. Молли не таит на меня зла, а какая-то частичка моего сердца все еще любит этого ужасного упрямца. Я сказала ей, что, как бы отвратительно не вела себя твоя первая любовь, он всегда остается в твоем сердце. И она со мной согласилась. Я застыл в неподвижности. Кажется, моя приемная мать решила помочь мне устроить мою жизнь. Только не знала, что мое будущее уже определено. Да и откуда ей было знать? Долгие годы все считали, что я по-прежнему люблю Молли, и прежде всего я сам. Представив себе, какие выводы Молли сделала из этого разговора и чего, вероятно, ждет от меня теперь, я захотел сбежать из Баккипа как можно дальше. Прихватив с собой Шута, разумеется. — Да, так она и сказала, — безмятежно согласилась Лейси, и ее взгляд на мгновение задержался на мне, словно проверяя, насколько я глуп. Эда и Эль! Сообщить двум милым, хрупким старушкам что, что у меня есть любовник-мужчина, было бы немыслимо. Эта новость точно их прикончила бы. Но и поддерживать их заблуждение в том, что нам с а Молли суждено быть вместе, я не мог. Пейшенс продолжала болтать на разные темы, но я с трудом следил за ее словами. Я хотел немедленно положить конец этому недопониманию, пока не поздно, но не знал, как это сделать. Наконец я сообразил, что Пейшенс меня выпроваживает; ей необходимо переодеться к вечернему приему, а теперь ей требуется на это гораздо больше времени, чем раньше. Она спросила, буду ли я сегодня на празднике, и я ответил, что, скорее всего, нет, поскольку опасаюсь, что кто-нибудь из придворных может меня узнать. Она кивнула, но добавила: — Ты очень сильно изменился, Фитц. Если бы не Лейси, я бы прошла мимо и не узнала тебя. Я не знал, следует ли мне радоваться ее последним словам. Лейси проводила меня к двери. — Ну, все мы сильно изменились, — сказала старая служанка. — Впрочем, Молли тоже изменилась. Она сказала: «Вообрази себе, Лейси, они поместили меня в Фиолетовые покои, в южном крыле. Меня, которая была служанкой на верхних этажах, поселили в Фиолетовых покоях, где раньше жили лорд Фликкер с супругой. Подумать только!» — И она вновь многозначительно посмотрела на меня, явно довольная собой. Я набрал побольше воздуху в грудь, потом выпустил и, так ничего и не сказав, ушел с тяжелым сердцем.