Отблески рассвета

Прошло несколько месяцев с момента окончания Четвёртой мировой войны шиноби. Селения понемногу оправлялись от всех разрушений, что принесли эти великие сражения, заново отстраивались жилые дома, с помощью не только ниндзя, но и обычных граждан восстанавливались многие постройки. Страны претерпели большой упадок, который требовалось компенсировать как можно скорее. Но это требовало больших затрат и, конечно, времени. Какаши Хатаке, ставший Шестым Хокаге после Цунаде Сенджу, старательно и терпеливо налаживал жизнь в Конохе. Здесь шла крайне активная работа, поскольку деревня особо сильно пострадала в ходе нападения Десятихвостого. Разумеется, работа Хокаге не ограничивалась лишь внутренними делами: он восстанавливал торговые связи с другими поселениями, регулировал конфликтные вопросы в близлежащих районах и наводил порядки в деревнях, где не было своих шиноби. Не без помощи феодалов страны Огня, конечно, которые, как отмечал новоиспечённый Хокаге, были чересчур благосклонны в последнее время. Тем не менее, его не могли не радовать результаты, которые были заметны уже в первые недели активной работы. Несмотря на то, что поначалу людей не хватало — многие находились в госпиталях под чутким наблюдением ирьёнинов, — чуть позже и Великая Пятёрка посодействовала тому, чтобы Коноха как можно скорее оправилась от потерь и восстановилась. Хотя иногда Какаши всё же был не слишком рад такому вмешательству со стороны других Каге. Мнения насчет Обито и Саске, с окончания войны заключённых в тюремных подземельях Конохи, разделились между пятёркой Каге буквально пополам, вынуждая Какаши примкнуть только к одной стороне. Это вполне могло быть чревато ещё одним конфликтом между странами, хоть и явно не в ближайшее время. И такая перспектива заставляла Хатаке как можно тщательнее продумать все возможные исходы тех или иных его действий и не спешить с решением. Саске имел глаза, которые обладали ещё большим могуществом, чем риннеган и шаринган — ринне шаринган стал основной угрозой для мира шиноби сейчас. Глаза Обито были куда меньшей опасностью, однако могущество и сила, которые показал Обито Учиха, развязав войну, а также все жертвы, которым виной был именно он, не давали Каге закрыть глаза на его ситуацию. Быть прощённым он и сам не хотел и ко многому скоро стал безразличен, хотя частые разговоры с Какаши всё же приводили его в чувства. Какаши, оповещая Обито о последних новостях, многое не договаривал. Особенно насчет самого Учихи. Хатаке считал, что мысли, нашедшие выражение в словах распалённых такой абсурдной ситуацией Каге, зачастую были слишком жестокими и несправедливыми, поэтому лучшим решением он видел умалчивать некоторые моменты, происходившие на собраниях. Обито знал, что Какаши до сих пор стремится уберечь его. И хотя он почти всегда был холоден в отношении него, Обито видел искреннее желание помочь. Обито сам принимал чакроподавляющие пилюли, но шиноби АНБУ всегда были рядом. Недоверие и пристальная слежка были не просто предсказуемыми, а закономерными. И только когда уставший Какаши в очередной вечер заходил проведать его, меланхоличный жест рукой принуждал шиноби покинуть помещение и оставить их с Обито наедине. Саске отпустили раньше. Как правило, позитивных слов с того момента от Какаши было не дождаться, а негативные темы он не поднимал. И если Обито сначала, как только стал чувствовать себя лучше (насколько только могли позволить ежедневно навещающие его ирьёнины), стремился разузнать побольше, то сейчас, по прошествию стольких дней, он почти отчаялся выяснить хоть что-либо о себе или… — Что с ней? — как-то спросил Обито, и словно предвосхищающий этот вопрос Какаши не дал давящей тишине надолго затянуться. — Про твою спутницу я мало что знаю, — коротко ответил Хатаке, краем глаза заметив нахмуренные брови и поджатые губы бывшего товарища, на что предпочёл лишь едва слышно вздохнуть. Всё же она спасла его, и пускай Какаши не был до конца уверен в степени их близости, замечал, с каким волнением Обито пытался заговорить о ней. Какаши и правда не знал никаких подробностей, ведь после окончания войны Райкаге предпочёл единолично решить вопрос о бывшей шиноби его деревни. «Нигаи Хирагава — отступница и ныне опаснейший преступник, который в ходе войны был на противоположной от Альянса стороне». Какаши и никто другой не стали вмешиваться во внутренние дела Облака, оставляя решения за Эйем. И хотя, уже будучи Хокаге, Какаши попытался смягчить Райкаге и даже предложил взять Нигаи под крыло Конохи, тут же получил резкий отказ. Но этого и следовало ожидать: касательно Обито и его будущего он высказывался ещё менее лестно. Большой подвижкой стал личный разговор Обито, Наруто и некоторых Каге зимой. Хатаке отстранили от этой встречи, поэтому встретив смятенный взгляд Мэй, задумчивого Ооноки и непременно ободрительно улыбающегося Узумаки после их переговоров, внутри Какаши всё разом успокоилось. Требования, которые выдвинули Каге спустя некоторое время, Хатаке охотно подписал.

***

Прошло около полугода после освобождения Обито из тюрьмы Конохи. Мужчина не знал, как относиться к дарованной ему свободе, но сейчас, когда он неторопливо шёл по безлюдной улице и чувствовал на себе лучи тёплого вечернего солнца, он точно был благодарен Какаши, который приложил немало усилий, чтобы смягчить его приговор. Поначалу он совсем не узнавал Коноху, а когда Обито в глаза впервые ударило неяркое зимнее солнце, он, изо всех сил щурясь, вовсе подумал, что во сне. Сейчас, спустя столько месяцев относительно спокойной жизни, это казалось ему забавным. Жизнь была спокойна лишь относительно потому, что зачастую не потерявший сноровки и предельной внимательности Обито всё же замечал на деревьях и крышах шпионов старейшин деревни, в штыки принявших его освобождение и последующую службу при Хокаге. А из раза в раз, стоило только Обито появиться на хотя бы немного людной улице, каждый человек словно был обязан обернуться на него и укоризненно нахмурить брови. Какаши ничего не мог с этим поделать, поэтому Обито избрал путь наименьшего сопротивления и решил поменьше появляться среди народа, спокойно принимая свою участь. Хотя, стоит признать, многие жители Конохи относились к нему хотя бы не с полной ненавистью. Обито остановился возле ворот, ограничивающих квартал Учиха от остальной деревни. Поблекший мон клана привлёк внимание мужчины издалека: в его детстве он однозначно выглядел ярче и благороднее. Сейчас же эти трещинки, исчертившие герб Учиха возле главного входа, не придавали ему величия — скорее наоборот. Обито с тяжёлым вздохом прошёл дальше, старательно выкидывая из головы горчащие воспоминания о судьбе его клана… которую также во многом решил он. Он знал, что Саске, его единственный оставшийся клановый родственник, тоже изредка приходил в это место до того, как отправиться в путешествие. Его не слишком волновали планы соклановца, но в чём-то Обито ему даже завидовал. Например, в том, что он мог выходить за пределы Конохи без страха сразу же быть казнённым. Хотя Обито давно лишился страха за свою жизнь, защитные метки, поставленные на его теле при помощи фуиндзюцу, иногда напоминали ему обо всех «запретах». Это походило на ошейник или, скорее, цепь с шипами, какую надевают только на самую свирепую и злую собаку из-за страха быть растерзанными. И на каждый случайный промах, на каждое лишнее и потенциально опасное движение его решительно одёргивали. Хотя Какаши спустя пару месяцев всё же тайно смягчил действия кандзи и убрал половину знаков, полностью потоки чакры Обито так и не восстановил, особенно те, что отвечали за Мангекё. Но жаловаться было глупо: изначально Обито не мог активировать даже обычную форму шарингана, и все попытки заканчивались мучительной резью в глазах и болью по всему телу. И если первое было результатом невосстановленной циркуляции чакры, то второе — целиком и полностью заслуга фуин-меток. Обито остановился и задумчиво провёл ладонью по своим белым волосам, всматриваясь в очертания квартала впереди. Несмотря на то, что он до сих пор носил клановую фамилию, Обито давно отверг Учиха как свой род. А белые волосы, являющиеся полной противоположностью привычных чёрных, свойственных для всех членов клана, и в какой-то степени потеря истинной силы глаз Учиха только подкрепили его отчуждение. Дальше он не проходил никогда. Позабыв о своих мыслях, спиной Обито почувствовал чьё-то присутствие и медленно развернулся. — Так вот ты где. Перед ним, буквально в нескольких метрах, стоял Шестой. Обито едва поднял уголки губ, завидев Какаши, выдавив уставшую полуулыбку. Он был рад видеть друга, но сейчас предпочёл бы остаться наедине с собой. — Неужели эта бумажная волокита отпустила тебя раньше, чем в полночь? — по-доброму ухмыльнулся Обито. Какаши неловко поднял руку к затылку. — Вообще-то я освободился на несколько минут, чтобы найти тебя. — Вот как, — хмыкнул Учиха. Шаринган оказался весьма полезным на службе при Хокаге, и зачастую Обито внезапно отправляли на самые дальние, длительные и опасные задания. Он давно привык, что в любой момент его могли выдвинуть на очередную внеплановую миссию, и сейчас извиняющееся выражение лица Какаши намекало именно на это. — На самом деле, — вальяжно протянул Хатаке, словно прочитав мысли приятеля, — я искал тебя не за этим. Обито непонимающе нахмурился и в ожидании скрестил руки на груди. — Сакура недавно вернулась из Кумогакуре, и не одна. А я наконец понял, что не зря потратил столько времени на переговоры с Райкаге… — Что? — Обито замер, затаив дыхание. — Нигаи амнистировали? Она здесь? — В больнице, — Хатаке вовремя остановился, чтобы не напомнить товарищу, из-за чего куноичи чуть не погибла и почему вынуждена теперь находиться под личным присмотром Харуно. Спустя мгновение Обито резко сорвался с места, запрыгивая на черепичную крышу ближайшего дома. Больница находилась в центре деревни, и отчего-то находящийся на её окраинах Обито боялся не успеть. Ему казалось, что, помедли он ещё хоть секунду, Нигаи исчезнет, испарится, словно её никогда не было, а всё вокруг — сон. Ему о многом хотелось поговорить с ней наедине — и в то же время он совсем не представлял, что скажет сейчас, увидев её впервые за долгое время. Захочет ли она его видеть? Подпустит ли к себе? Учиха сжал кулаки и пустил ещё больше чакры к ногам, чтобы ускориться, но импульс отозвался пронзительной болью во всём теле. «Чёртовы метки», — вспомнив о кандзи, блокирующих слишком большие всплески чакры, Обито сквозь шипение продолжил набирать скорость. Лиловый закат, разлившийся по небу, тёплым свечением окутывал окрестности Конохи, её здания и торговые лавки вблизи главной улицы. Ещё несколько прыжков — и Обито оказался на крыше дома рядом с больницей, в которую так спешил. Часы приёма давно закончены, поэтому Учиха и не надеялся узнать номер палаты у работников. Активировав шаринган, Обито быстро обвёл взглядом здание. — Нашёл, — едва слышно произнёс он, прежде чем прыжком миновать расстояние между крышами и оказаться на железном ограждении одного из балконов. Настежь открытое окно вело в палату, где уже был выключен свет. Дуновения ветра колыхали невесомые занавески, занося вечернюю прохладу в комнату. В центре находилась светлая деревянная кровать, и под её лёгкими простынями тихо во сне сопела Нигаи, вероятно, очень уставшая после длительного пути в Коноху. Обито аккуратно, стараясь не издавать лишних звуков, спустился на каменный пол балкона и невольно мягко улыбнулся. «Мой черёд оберегать тебя».