Поперёк линованной бумаги

Декабрьская ночь была обжигающе холодной и влажной, хотелось, чтоб этот холод обрёл форму и просыпался на землю снегом, от этого бы точно на душе стало спокойнее, а в городе - тише. Но снега не было, только зябкое одиночество, разлитое в воздухе вполне осязаемой синеватой дымкой. Когда идёшь сквозь такое марево, то и дело дрожишь даже в зимней дутой куртке и греешь руки в карманах, но этого недостаточно, приходится порой подносить их к губам и дуть в ледяные ладони. Так и Казуки складывал их домиком, дышал, но теплее от этого не становилось. Разноцветные искристые шумные проспекты, оживлённые дороги и текучие тротуары, пестрящие счастливыми предрождественскими лицами, словно лампочками, внутренне отталкивали Сатоо. Говорливые реки огня были не для него в эту ночь. Его тянуло в темноту, чёрный цвет сейчас стал самым важным, жизненно необходимым. Только эта краска должна была обволакивать его от макушки до пят, только она текла по венам, как тяжёлая, полная кофейной горечи мелодия. Поэтому ему нужно было не туда к толпе, совсем наоборот, прочь от людей. Выйдя из подъезда и озадачившись направлением, он растерянно повертел головой из стороны в сторону и печально вздохнул. Этот шаг был сложнее первого, и как же Манабу всегда решал этот ужасный вопрос, интересно? Ведь хлопнуть дверью легко: выскочить, оставить, съязвить напоследок. В этом даже было какое-то удовольствие, словно крылья за спиной выросли от пьянящего чувства свободы, сам факт принятия решения всегда радует. Но эта легкость обманчива, она длится только мгновение, как бурное веселье даже от хорошей выпивки проходит, оставляя утром осадок. Чаще всего все мы бросаем трубки, потому что знаем, что нам перезвонят, убегаем, когда уверены, что у нас есть куда вернуться. У Казуки не было уверенности, не было дома, его никто не ждал. Вот он отбросил прошлое, повернул куда-то и встал на перепутье. Впереди была только неизвестность. На самом деле идти ему было некуда. Первый раз в жизни Казуки оказался никому не нужным, выброшенным на улицу, словно мусор, использованная вещь, потерявшая смысл. Конечно, он знал, что то, что произошло, полностью его вина, но кому от этого бывает легче. Ещё вчера у него был свой угол, теперь - лишь пустота, упрямое наивное желание вернуть своего парня и спортивная сумка за спиной. И он жалел себя, это было естественно как дышать, в таком положении вынужденного бездомного. До этого у него всегда было куда пойти, и ещё ни разу его не выставляли подобным образом, не гнали прочь в никуда. Друзей толпа, каждый готов был на руках носить вечного заводилу и короля вечеринок. Старина Казуки, легкий на подъем, с ним никогда не скучно, так почему бы не пустить его на ночлег, все равно будет забавно и приятно во всех отношениях. Но, может, он устал быть шутом и отличным парнем, может, задолбался веселить всех и себя, у механического чертика кончился завод, не осталось сил быть игрушкой. Было ли основной причиной чувство утраты или Манабу был ни при чем, и это просто молодость постепенно покидала его, уступая место зрелости и унынию, Казуки не знал. Но посиделки с приятелями не входили в его планы. Ещё была семья, шумная и любящая, где дорогого сына примут в любой момент, с какой бы проблемой он ни явился на порог. Сейчас он тоже мог попытаться, но было поздно, звонить никому не хотелось, беспокоить их, беспокоиться самому, выслушивать советы, сожаления и поучения. Вообще ни видеть, ни слышать других не было никакого желания. Поэтому из двора он машинально свернул к ближайшему парку, который так полюбился ему за то небольшое время, что удалось прожить в этой квартире бок о бок с Юуто. Здесь было очень уютно рано утром пить кофе, а по вечерам - пиво. Минувшим летом он заходил сюда несколько раз в жару перед сумерками, выпивал банку-другую перед тем, как вернуться домой. В квартире стояло невыносимое пекло, их окна выходили на юг и за сутки комнаты так раскалялись, что, казалось, стены и пол пахнут расплавленным асфальтом, и стоит коснуться - рука утонет в вязкой серости и покроется ожогами. А в парке дышалось легче. Прошедшей осенью он одновременно задумчиво и задорно раскидывал тут шуршащую под ногами опавшую листву, золотыми сугробами укладывавшуюся каждый день вдоль дорожек. А ещё он всегда любил смотреть на заросший прудик у входа, который был настолько мелким, что сейчас даже умудрился покрыться тонкой коркой льда. Надо было попрощаться и с этим местом тоже, жаль уток не было видно. Казуки всегда удивлялся, куда же они пропадают по ночам. Хотя кто здесь пропал, так это он... Чуть больше полугода относительно ровного, не омраченного ничем существования. И ведь было неплохо: собственная комната, покой, приставки в свободном доступе, что, конечно, было для него несомненным и очень важным плюсом. Он по собственной воле отказался от такой роскоши, хоть это Ошио обязан оценить! Только теперь с берега этого застывшего пруда Казуки понимал, что на самом деле всё это было не его. Он, наверное, ущербный какой-нибудь, и не мог без пятен, без боли. Не появись тогда Манабу, как по мановению волшебной палочки, что-то другое разрушило бы это подозрительное спокойствие. Нет, Манабу не мог не появиться. От одной мысли об этом Казуки пробила паническая дрожь. Жить в безманабовом пространстве для него было всё равно что сдохнуть. Пусть всё идет не так, как надо, но сейчас он сам больше похож на себя настоящего, чем полгода назад, обиженный щенок без цели и смысла, затыкавший дыру в своём сердце шумом, вечеринками, пятничным одноразовым сексом, ненужными знакомыми, многие из которых были даже неприятными типами, и для чего общался со всеми подряд, сам не соображал. Зачем это было? Теперь стало ясно, когда вокруг кто-то есть, это заглушает внутреннюю неполноту, как затычка в ванной не даёт воде стечь, хлынуть вон, обнажив пустоту. Все это время он пытался закрыть эту неизбежную брешь. А сейчас проще. Никаких фантазий, никакого самообмана. Всё, что у него есть, поместилось в небольшую спортивную сумку. 24 года позади и ничего. Немудрёные пожитки, без которых можно и обойтись, пустая голова, незаконченное высшее образование, которое сейчас казалось таким же бессмысленным, как наспех брошенные с собой вещи. Зачем это всё, если нет того, кому показать, с кем поделиться всем, от неприятностей на экзаменах до тёплой парки с дурацким принтом - розовым черепом. Её можно было бы набросить на плечи Манабу, чтобы не замерзал. А иначе - на кой она нужна эта парка? Небо над пустынной аллеей было особенно близким, таким, каким обычно не бывает в Токио, в большинстве случаев не сохраняя истинной черноты. Огни магазинов и реклам разбавляют его, превращая терпкие живые чернила в жиденькую мутную жижу, подсвечивают, делают тусклым и лишают животной магии. Но здесь всегда было темнее, это тоже нравилось Казуки, лёгкий привкус заброшенности. Всего несколько рыжих фонарей, и те горели не все и не в полную силу. Поэтому не удивительно, что в эту ночь он не сразу заметил человека, сидящего на первой же скамейке в аллее, обнимающего себя за плечи. Узкие, острые, дорогие плечи. - Как же ты достал, - бросил Манабу, поворачиваясь на шум шагов. - И тебе добрый вечер, - растерянно ответил Казуки, нерешительно встал рядом, подумал-подумал, и всё-таки плюхнулся на скамейку около него. - Доброй ночи вообще-то. Чего так долго? В этот момент Казуки ощутил на себе весь потаённый смысл фразы "глаза будто вылезли из орбит", потому что ему показалось, что у него они вывалятся вот прямо сейчас, если не придержать пальцами. Не боясь выглядеть глупо, так как знал, что и без того смотрится тупее не придумаешь, он бросил сумку на землю и, прижав ладони к глазам, бессильно протянул: - Поверить не могу... Ты что, ждёшь меня здесь? - Нет, блин, я тут загораю. А ты как думаешь? - Не может быть. Нет, я не догоняю... Это на сон похоже... Можно я тебя ущипну? - Вообще-то в таких случаях принято себя щипать, - буркнул Ошио, решительно отбивая нагло протянутую с недвусмысленным намерением руку. - Глупый, глупый, Манабу... Но я же мог пойти не через парк. И вообще мог бы остаться... - Во-первых, Казуки, которого я знаю, пошёл бы через парк... - Точно, я ведь люблю бродить. - Шляться ты любишь, а не бродить. А во-вторых, если бы ты остался... Остался бы в заднице! Со своими особенными, - желчно выпалил Манабу и перевёл взгляд на потухший фонарь напротив, сосредоточенно, с прищуром изучая его, словно пыльный уличный светильник был восьмым чудом света. - Ну что ты прицепился к этому слову, я же извинился... Я ведь Джина склеил, чтоб тебя позлить, а там оно само собой всё получилось. - Правда? - резко обернулся Ошио и внимательно посмотрел на него в упор. Только в этот момент Сатоо заметил, каким же усталым и издёрганным донельзя тот выглядит, как осунулось и заострилось его и без того худое лицо, а глаза будто бы постарели. "Эх, брат, да ты тоже по мне сохнешь... Откармливать срочно, откармливать и отогревать!" - Правда, так что оно того не стоит, Бу, - Казуки боялся радоваться, давил в себе поднимающуюся волну счастья и старался состроить насколько возможно честную морду, от чего сводило челюсть и хотелось истерично заржать в голос. - Тварь ты, вот ты кто, - успокоенно произнёс Ошио, закончив пристальное "сканирование" любовника на предмет вранья. - Манабу, умоляю тебя, объясни ты мне всё толком. Я так устал. Я тупой, ладно, признаю, поэтому, пожалуйста, скажи прямо, что происходит. Так это что, мой второй шанс, да? - Не буду я ничего объяснять. Я сижу тут грязный, вонючий, как последний бомж, жду тебя больше часа. Без сигарет, между прочим! Тебе всё ещё нужны какие-то признания? Какие-то объяснения? Я перед тобой как улитка без панциря вывернулся, а ты тайком забиваешь какие-то стрелки с какими-то Джинами? Заткнись! - строго оборвал он попытавшегося было извиниться Сатоо. - Не надо мне твоих "прости". Ничего не надо, я сам не лучше, я знаю. Но ты... Ты просто ужасен! Могу я в конце концов просто злиться? - Можешь, - послушно кивнул Казуки, готовый согласиться с чем угодно в эту минуту. - Но ты меня тоже бесишь! Эта твоя привычка давать дёру и трахать мой мозг, она просто бесподобна. - Так... Давай на этом остановимся, а то я, боюсь, не вынесу череды твоих дивных комплиментов. Короче, шанс у тебя только один. Или мы прямо сейчас идём ко мне домой, насовсем, навсегда, понимаешь, дубина? Или ты проваливаешь ко всем чертям... Белобрысым, крашеным своим тупым чертям... Тоже навсегда, видеть тебя не хочу в таком случае! - Стоп-стоп, - Казуки выставил вперёд раскрытую ладонь и замотал головой, огорошенный внезапным признанием. - Погоди! Ты сказал домой? Что это значит? - Дом, Казуки, квартира, в них люди живут, если ты не знал... - вздохнул Ошио. - Я знаю, что это, не передёргивай, я не понимаю как это? А как же общежитие? То, с трухлявыми трубами, которые перекрыли, и горячей воды нет? - упрямо продолжал допытываться Сатоо, совершенно запутавшись. - Боже...Ты ещё не догадался? Я квартиру снимаю, всегда снимал... Ну же, включай мозги, не было никакого общежития, - сказал Манабу и виновато потупился, потому что один вывод неизбежно вёл к другому. - Так это и правда была подстава с самого начала? Подстроил всё? Ах ты, вот же гаденыш... - Казуки ещё недоумевал, но то, что говорил Ошио, льстило ему всё больше. - Не то чтобы подстроил, это немного нечаянно вышло, - несмотря на сумрак, можно было разглядеть, как пунцовеют щёки Манабу от этого допроса и как он пристыженно уворачивается от внимательного изучающего взгляда Казуки. - Так вышло. Мне Долли рассказала, что ты стал жить с каким-то парнем. Спровоцировала почти... Помнишь Долли? Она ещё в школе с Бё встречалась, болтушка, но добрая, ну и... - он попытался увести разговор в сторону, однако у него не получилось, Сатоо сразу уловил суть и ухватил самое главное. Глаза его округлились сначала от удивления, а потом от восторга: - Бу, а ну-ка стой, не отворачивайся, скажи, ты что... Ты получается меня просто к Юуто приревновал? Ты думал я с ним того... и отбить решил? - Я... Нет... Ну... Да пошёл ты! - Да пошёл ты сам! Признавайся уже! - Казуки уже смеялся в открытую. - Не буду! Отвали! - Почему так, Манабу? Почему было просто не поговорить? - Смеёшься, что ли? Ты помнишь последние наши разговоры два года назад? А первые сейчас? Да ты шарахался от меня, как от прокажённого. Откуда я знал, о чем ты там думаешь за стенкой, и думаешь ли вообще? - А ты хотел... знать? - с трудом выговорил Казуки. Манабу едва заметно кивнул, и это лёгкое движение значило больше тысячи слов, но Сатоо всё не унимался, вместе с радостью пришли сожаления о том, что всё так гадко и неправильно, вот бы с самого начала повести себя, как надо. - Никогда не забуду эти звуки, чёрт... Никогда... Слушай, я все понимаю, но в койку-то необязательно было прыгать... - А оно само собой всё получилось, - передразнил Манабу раздражённо, скривишись. - Считал, только у тебя так бывает? - Знаешь, может, это и по-свински, но я как-то все эти годы не задумывался о том, что у тебя может кто-то появиться. Не то что серьёзно или несерьёзно, в смысле вообще парня не будет. Я считал, ты скорее предпочтёшь жизнь в одиночку, чем секс с кем попало... - Ну конечно, ты же такой незаменимый, неповторимый, Казу! Получается, я должен один до старости куковать, а тебе, значит, можно было с кем попало каждую пятницу? - выпалил Ошио и тут же спохватился, что вырвалось лишнее. Скисший было Казуки тут же приободрился и сверкнул хамоватой ухмылочкой: - То есть ты даже это знаешь? И после этого ещё будешь говорить, что это я сталкер? - Всё, хватит, достало, я задницу тут из-за тебя отморозил. Идёшь или нет? А, наплевать! Я ушёл, пока! - решительно рванул с места Манабу и зашагал по дорожке, скрючившись и спрятав руки в карманы. Конечно, догнать его не составило большого труда. Конечно, обнять и целовать до одурения, пока хватало воздуха, этого извивающегося, словно ящерица, возмущённого парня оказалось сложнее. Но все эти задачи теперь оказались по силам Казуки Сатоо. И даже другие, более замысловатые уравнения и формулы на будущее, которое теперь у него точно было. Медленно, но верно начало проступать в ночном чернильном холоде чёткими грифельными очертаниями. Там, в неизбежно приближающемся, прорастающем сквозь их хрупкие тела "завтра" надо было сделать ещё столько важного: выбить громкие жадные непритворные стоны, выманить долгожданное "люблю", чтоб торжествовать и от радости скакать на одной ножке по спальне, в чём мать родила. Что-то чуть поскучнее: получить работу и планировать совместные графики отпусков. Ссориться из-за того, что хотят поехать в разные места, в разных компаниях, спорить даже из-за выбора гостиницы, из-за любой мелочи. Мириться и снова ссориться. Долгие годы, как занудный старикан, методично пилить Манабу, попрекать его вынужденным романом с Юуто, отбиваться от ответных заслуженных упрёков. И снова мириться. Теперь впереди было действительно много тропинок, ответвлений одной дороги. Не все были гладкими, не все приятными, некоторые вообще могли завести невесть куда. Но они были на двоих. Правда, должны были случиться потом, чуть позже. Вначале был тихий ночной парк и небо такое близкое, не разбавленное фальшивыми огнями, их общее чистое чернильное небо. Казуки сжимал крепко, целовал уверенно и спокойно, Манабу кусался и смеялся через поцелуй. А потом звякнула молния на сумке и на его плечи поверх куртки опустилась широкая тёплая парка Сатоо. Он посмотрел с благодарностью и нежностью, коротко чмокнул в уголок губ и сказал совершенно в своем духе, иначе не мог выражать любовь: - Ну, бля, отлично, я теперь как чучело выгляжу. Но кофту снять и не подумал, фыркнул и двинулся вперед. И Казуки знал, что Манабу так и будет гордо топать в ней до самого дома. *** Как ему удалось сдать экзамены? Только чудом. У чуда было имя - Манабу Ошио, который и сам в это время готовился к своим тестам, но сумел найти верную мотивацию для того, чтоб его дурак зазубрил наизусть всё, что нужно. С невыполненными заданиями приходилось спать отдельно, на диване, поэтому Сатоо пришлось изловчиться и поднапрячь извилины, чтоб не лишиться и секса, и диплома одновременно. Жестокая методика сработала, мелкий инквизитор был вполне удовлетворён, так же, как и его жертва. Последний раз Казуки заскочил в университет буквально на полчаса, чтобы забрать документы и поговорить с ректором. По результатам экзаменов и собеседований он получил неплохое место в одной крупной компании, скромная должность, но для начала неплохо, тем более для такого раздолбая, как он. Правда, пока он толком не представлял, как это, работать в офисе по пять дней в неделю, но был полон оптимизма, ведь если что, он всегда мог вдоволь пожаловаться Манабу дома на то, что ему не понравится. Знакомую белобрысую макушку он выхватил взглядом сразу, но нагнал Джина только на выходе. Первой была постыдная, смущающая мысль притвориться, что не заметил и пройти мимо, но он не сдержался, окликнул. Сейчас, когда сам Казуки был доволен без меры, ему искренне хотелось добра и всем окружающим, он был в ореоле того глупого сияния, которое окружает все счастливые пары, вызывая зависть и справедливое раздражение у тех, кому в жизни повезло меньше. Поэтому, вероятно, Джин непроизвольно скривился, увидев его светящуюся физиономию. Казуки смотрел на прошлое иначе, всё перевернулось, и бывший однокурсник стал для него просто добрым знакомым, страницей в их общей с Манабу истории, пусть неправильной, но важной, без которой, возможно, ничего бы и не сложилось. - Эй, привет! - Джин всё-таки улыбнулся и выставил вперёд раскрытую ладонь. - Дай пять! Надо же, не думал, что увижу тебя. Здорово! - Привет! Действительно здорово! - А ты, смотрю, изменился. Не думал, что скажу это, но, чувствую, мне будет не хватать того дёрганного, унылого, старого доброго Казуки, каким ты был, когда мы познакомились. - Что такое? Когда я довольный, выгляжу хуже? - Выглядишь как счастливая мамашка, которая только что родила первенца и готова со всем миром делиться умиляющими только её подробностями физиологии. - Фу, гадость какая, - расхохотался Казуки и почесал затылок. - Оставлю физиологию при себе. А ты как? Чего нового? - Да ничего особенного, работу получил, тату сделал, представляешь! - Всё-таки сделал? Готов поспорить, что корону! Её ведь Бётаро тебе хотел, если я правильно помню. - Это что, намёк какой-то? - Джин мгновенно изменился в лице, нахмурился, подобрался весь, видимо, намереваясь дать отпор, если потребуется. - Никаких намёков, и так всё ясно. Вы - отличная пара, не то, что ты сейчас... Я не давлю, расслабься, не мне тебе советовать, просто дружили же, я всё видел. Как там Бё? - Надо же, Казуки, и когда это ты переквалифицировался в психологи? Ошибаешься... Жаль, не поспорили на деньги. Я набил розу. И корону тоже. - А вот этого я не понимаю, это совсем не то! Ну не то, Джин! Зачем тебе Юуто... Я слышал, что ты теперь с ним, - уверенность Казуки в том, что стоило заводить разговор с этим парнем, таяла буквально на глазах. Он растерялся, но всё-таки продолжал стоять на своём. В общем-то ему, конечно, было наплевать и на Бё, и на Джина, но обоих почему-то было жалко, и самому стыдно от того, что влез не в своё дело. А блондин упрямо продолжал: - Тоже мне, миссионер истинной любви. Говоришь, не "то". А он хороший, ты же знаешь, надёжный, и у нас много общего. Машину недавно купил. Да, кстати, он скоро заедет за мной, так что... - Так что мне лучше убираться? - Вам обоим, вон там на дальней скамейке твоё "то" сидит. Юуто тяжело будет, понимаешь? Казуки приложил ладонь ко лбу, чтоб рассмотреть сквозь слепящий солнечный свет Манабу. Он действительно сидел на дальней скамейке и старательно делал вид, что читает какой-то роман и не замечает человека, с которым болтает его парень на лестнице у входа в университет, отворачивался, утыкался в книгу, словно он вообще случайно сюда зашёл, просто мимо проходил и приметил очень милую лавочку. Сатоо сразу двинулся к нему, но, опомнившись, обернулся к Джину, стоя уже на несколько ступенек ниже, и добавил: - Прости... Ты всё-таки не бойся выбирать, Джин. Я по себе сужу. Но все так делают. Ну что может случиться страшного? Ошибёшься, начнёшь снова. Всё-таки лучше, чем не попробовать... И убежал. Джин долго задумчиво смотрел ему вслед, а ещё на то, как он подскакивает к Манабу, целует в затылок, как Казуки в ответ с силой бьют книгой по голове, а потом оба смеются глупо и искренне, будто малолетки. Тогда светловолосый паренёк подумал, что всё идет как надо. И он молодец - не признался Сатоо, что ему когда-то достаточно было бы пары слов от этого дурака, чтоб не сделать ни одной татуировки. А ещё он не рассказал, что с Юуто они просто друзья, очень хорошие, и живут вместе только по этой причине. Но это было уже не важно, теперь, в этот яркий день, когда солнце плясало искристыми бликами на окнах и ласково скользило по коже, гладило, словно утешало. Ни у оставшейся в прошлом влюблённости, ни у его оправданий не было никакого смысла. Важно было другое. Джин неожиданно понял: что бы он ни решил, какой бы дорогой ни пошёл, ошибок не избежать. Мы обречены спотыкаться и падать, вставать и снова вниз. Кто-то разобьёт колени, кто-то переломает кости, но без травм не обойтись, даже если отсиживаться в тёмном уголке, как он делал всё это время. В конце концов жизнь - штука неправильная по своей сути, достаточно посмотреть на этих двоих, ну разве не придурки? Разве есть в них хоть что-то нормальное? Если так, остаётся только писать поперёк. А значит, бояться и правда нечего.