Раунд

Впервые в жизни, делая затяжку, понимаю, что сознания моего касается грубый вопрос: «Нахуя мне эта сигарета?» Я не могу на него ответить, только снова и снова беспомощно прокручиваю все в голове. Это даже не предисловие к моей истории, это обычная сигарета. И я понимаю, что вслушиваюсь в текст песни, которая фонит в наушниках. Докуриваю и небрежно швыряю окурок под ноги. Но не стану топтать, потому что этот этап давно пройден. В пачке остается только десять штук, и пора бы подумать, где я достану денег на новую. Но я не думаю, а иду дальше. Прячу замерзшую руку в кармане куртки и ощущаю, как пальцы словно протыкают иглами: это все холод. Упорно убеждаю себя, что это нормально, потому что, на самом деле, медленно сбегаю от реальности. Вкус сигареты лучше, чем вкус члена, который мне довелось попробовать вчера. Это не стыдно, и от этого не стоит смущаться, потому что единственное, о чем думалось вчера во время этого — «Асексуальность. На мне можно ставить клеймо». Не шутка, нет. Асексуальность. Не было даже малейшего рвотного позыва, но это, я понимаю, все оттого, что глотка разработана уже как год — нервная булимия, кажется, так это называют врачи. Плевать, отсос был качественный, хоть и первый. Но картинка стоит перед глазами, как бельмо: мошонка, член, постепенно затвердевший и не обрезанный. Почему мне не стало противно? Даже когда губ коснулись мягкие, но колкие волосы лобка. Вздыхаю, пар выходит изо рта: не стыдно смотреть людям в глаза, не стыдно говорить таким ртом. Стыдно курить. Это первый звоночек — аморальный асексуал, что может быть веселее? Ни смущения, ни угрызений совести. Даже дрочка перед сном — откровенно. Подчеркивает смелость. Но даже услышанные во время отсоса стоны партнера и его тяжелое дыхание не могли меня вразумить. Конечно, раньше были легкие предубеждения, но сейчас они стерты, как карандашная линия. Это и пугает больше всего, мне не хотелось этого признавать, но это было так. Может, не стоило этого делать? Все равно потом притворяться, что ничего не было, не выйдет. Ладно, кладу на это болт и иду в школу: первого урока нет, но родители и бабушка уже не верят мне. Стоит ли им знать о пагубных привычках? Вспоминаю надпись на пачке — «СТРАДАНИЯ» — и становится смешно: легче умереть с честью, чем до конца жизни сознавать свою ничтожность. Ладно, вру, легче потерять руку, чем резать ее канцелярским ножом каждый день. Не шутка. Не шутка… Вздыхаю, поднимаюсь в гору, боковым зрением замечаю скудноту пробегающего пейзажа: куцые ветви елей, обдерганные, желтый от мочи и дерьма снег, на вершинах сугробов сияющий белизной, щепки и куски бумаг на дороге. Это неважно, потому что, если я захочу — это станет последним, что я увижу. Мне есть дело до родителей, а вот им до меня — ...вообще-то, есть. Но руки мои все равно взяли бы таблетки или пистолет, потому что я не хочу мучить ни их, ни себя. Сплевываю: до школы пара метров. Расстегиваю почти черный пуховик и сдираю с головы шапку, прячу ее под мышкой и накидываю капюшон — хочу, чтобы все думали, что мне наплевать на расклад событий и свое здоровье. Захожу в школу и не смотрю на скамьи, на которых сидях остальные ученики, потому что я хочу, чтобы среди них сидел именно один и именно он заметил, что мне чертовски хреново. Но его там нет — я знаю, потому что еще слишком рано. Без выдохов и с серьезным, брутальным выражением лица иду вниз: всегда переодеваюсь там, внизу. Снимаю куртку, кидаю на широкий белый подоконник шапку. Хочется курить, хотя не прошло и пары минут. Привет, меня зовут Лена, мне шестнадцать лет. И я аморальная курящая асексуалка.