свергнутый

      Неожиданно защемило в груди, — к чему такая острая тревога? Кажется, я не ощущала себя такой поникшей со времён, как покинула дом и приехала сюда, в Гравити Фолз. Бездумно уставившись в одну точку перед собой, — деревянная дверь сначала и вовсе не желала поддаваться, что же сегодня за день! — я пыталась подловить себя на мысли о недосыпе, хоть и твёрдо стояла до конца на том, что тут и подавно дело не в нём.       Нет, было здесь что-то другое; что-то, о чём я, вероятно, просто-напросто избегаю думать, боясь напороться на какую-то неприятную весть, что так настойчиво скрываю от себя.       Она как игла: сначала манит своей утонченностью, заманивая в ловушку. Стоит только осечься, и...       Нет, не хочу думать об этом. Рано или поздно все само собой всплывёт — так я себя убеждала.       Ну, конечно же! Я стою застывшим оловянным солдатиком уже долгое время, подумать только!       Не стоит приковывать к себе излишнего внимания, люди здесь хоть и немощные, но легко запоминают разного рода чертовщину; мои мысли настолько материальны, что я в состоянии откинуть их от себя прочь, как можно откинуть нежное пуховое облако — невесомо. Именно так я и поступлю, день только начался, а я уже подвергаюсь нападкам собственного остроумия. Как глупо.       Остаётся только догадываться, что тревожит меня и даже что тревожило ранее. Я твёрдо убеждена: это — не иллюзия самообмана, а настоящее потерпевшее фиаско... убивающее меня! Ну, что это за чувство?! Кажется, со мной решили сыграть в злую шутку.       Мотаю головой — бесполезно; мне ни за что не скрыться от своих мыслей.       Хорошо.       Дёргаю ручку ещё раз, уже чуть настойчивее — на этот раз дверь с таким знакомым скрипом поддаётся мне, и я уже чую, как меня наполняет лёгкое ощущение, будто все ранее сказанные слова насчёт какой-то там тревоги или фиаско — простое самовнушение.       Оглядываю приевшееся помещение: в проскальзывающих через окно лучах я приметила родную сухую пыль, напоминающую мне скорее вальс. Времени нет стоять в проходе, я бы ещё чуть-чуть поддалась навязчивой ностальгии о былых временах, — от которой уже просто крышу сносит! — но мне ли не знать, что я сейчас должна приступать к своей работе?       Захлопываю дверь и вздрагиваю от резких объятий этой девчушки Мэйбл. Озорное дитя! Не перестаю дивиться её нескончаемому энтузиазму.       — Вивиан! — восторженно вскрикнула она, уткнувшись носом мне в живот. Я всегда была ей рада, этому захлёбывающемуся от собственной пылкой страсти ко всему живому комку радости. Стоит ли мне брать с неё пример? Нет?       — Здравствуй, Мэйбл, я тоже рада тебя видеть. — Не стану скрывать, что я сейчас не в том настроении для всяких мелочных нежностей; да меня просто тошнит, не пойми отчего — от всего! Меня тошнит от этой однообразности, тошнит оттого, что я слишком много думаю о вещах, не имеющих для меня ценности, тошнит от своей этой бутафории!       Позвольте мне стать Мэйбл на один день. Это бы не решило мои проблемы, но и лишним бы не послужило.       — Ух ты! Это что, мне? — неясно послышался мне голос Мэйбл. Настолько неясно, что я начинаю сомневаться в действительности происходящего. Я будто погрязла на дне пустынного колодца, с надеждой и верой предвкушая помощь.       А помощи всё нет.       Я словно запрограммированная машина — совершаю действия, не отдавая им даже отчёт. Кажется, это именуется боваризмом.       Я перевела взгляд на свою руку, сжимающую пакет с яблоками, вызвавшие у Пайнс такие живые эмоции, что я невольно начинаю ей завидовать. Мысленно дав себе бодрящую пощёчину, я решилась наконец-таки ответить:       — Извини, Мэйбл, сегодня я без гостинцев. — Наблюдать за тем, как рушатся надежды в глазах добродушного двенадцатилетнего ребёнка все равно что лезть в петлю (слишком уж я люблю цепляться к мелочам!). Внезапно с моих губ сорвался, словно пророчество, вопрос, заданный машинально и так неправдоподобно: — Как там Билл?       Изгнанник! «Свергнутый», как его любил называть Диппер. Вот, что так отчаянно не давало мне покоя, мешало спокойно вздохнуть!       Его имя стёрлось из моей памяти по щелчку невиданных пальцев. Исчезло из бумаги моего подсознания, словно по волшебству ластика. Утонуло в пучине океана, и я уже начала было думать, что навсегда, но оно вновь всплыло на поверхность, да так внезапно, что меня невольно бросило в жар.       С самого начала я сковала это имя тисками, боясь упустить, но оно магическим образом ускользнуло, будто так было предписано. И вот теперь всё вновь стало на свои места.       Порабощённый своей целью, раб своих желаний, слепец или просто Билл Сайфер, на поводу у своей далёкой мечты повелевать целым миром, был свергнут Высшим Советом Демонов (как он его называл). Также, по его словам, Совет состоял из самых различных, особенных по своей природе, демонов, чей один только вид способен ужаснуть, заставить окаменеть от страха (наверно, он просто утрировал).       Но он не смог, он погряз в тине позора, сам того ещё не осознавая, насколько он был слеп. Наказанием для Билла стало не просто изгнание, но и заточение в лесу, где он будет вынужден скитаться по одному назначенному участку, опозоренный, в человеческом обличии, до конца своих дней.       Пайнсы, по моей просьбе, с горем пополам, скрипя зубами от былой ненависти (сейчас-то они уже хладнокровны к его проделкам; можно даже сказать, они скучают по нему), соорудили для него небольшую уютную хижину, — на том самом участке, где и кончается его свободное пространство.       Пространство, отделённое незримым защитным полем (Совет знает своё дело, спору нет).       Сайфер. И почему я внезапно решила, что мне есть до него дело? Мы оба с ним взрослые люди, играющие в прятки на удачу: скрываемся, как саранча от лап неугомонного ребёнка. Я до конца не могу понять, что же меня тянет к этой заблудшей душе?       Жалость? Ненависть? Какое-то странное заблуждение? Ирония!       Сайфер. Он изменился до неузнаваемости, при виде него на душе начинают скрести кошки, а я даже не могу найти этому должное оправдание. Такое далёкое чувство, будто это уже другой... «человек»; язык не повернётся это произнести!       Сайфер — человек! Идиотизм!       Неужели мне и вправду его жаль?       — А чёрт его знает! — изъявил Стэнли, в очередной раз приделывая клеем к новоприбывшему экспонату неведомую конечность. — Мне этого уродца ни капли не жаль! Получил, гадёныш, по заслугам.       — Дедушка Стэ-эн! — провопила Мэйбл, явно недовольная услышанным ответом. — Не говори так о нём, он изменился!       Сердце больно ёкнуло, отчего я еле заметно скорчилась, будто меня сломали пополам.       Но это продлилось недолго: дабы избежать лишних вопросов я выпрямилась и стала наворачивать круги по Хижине, делая вид, будто я о чем-то рьяно задумалась, попутно разглядывая экспонаты.       — Не беспокойся, Мэйбл, — подал голос Диппер, где-то со стороны прилавка, рядом с Вэнди. Спиной могу почувствовать, как кривится лицо Диппера при разговоре о Билле. Интересно, так ли он рад заточению демона — кхм, бывшего демона! — в той самой хижине?       Диппер собственными глазами лицезрел, как ему там живётся. Делал пометки о нём, следя чуть ли не за каждым его движением, видимо, желая, наконец, поймать того на крючок какой-нибудь несуразью.       Но Билл не делал ничего криминального.       Он не замышлял о том, как бы напакостить Пайнсам за то, что те ему, можно сказать, жизнь разрубили топором. Он не строил им ловушки у входа в свою хижину, даже толком не решался подпустить к себе и мысли о сладкой мести.       Билл вообще ничего не делал.       Он был подавлен (чем-то габаритным!) и безрадостен; глядя на него, не усомнишься в своих словах: снаружи его разъедает плесень, а он ничем и не препятствует. Внутри него гниют органы, но он их выплёвывает и вновь продолжает свою песню.       — Билл же бывший демон, в конце концов. Он немалое повидал на своём пути, но ты только представь, Мэйбл, сколько жизней он разрушил своим этим «Странногеддоном»! А смысл? — В чем-то Диппер был прав. Кажется, во всём.       — Пойду навещу его, что ли, — произнеся эти слова, я постояла на месте ещё минуту, выжидая бурные недовольные отклики Стэнли по поводу моего очередного ухода. Но тот, видимо, решил беспрекословно смириться с моим решением, списав все на то, что с моими выходками уже ничего не попишешь (и я была этому несказанно рада).       Вырвав с корнем свой приковавшийся взгляд к очередной точке на мистическом экспонате и поправив рядом с зеркалом пальто, я двинулась к выходу, чувствуя на себе чей-то обеспокоенный взгляд. Но резко остановилась рядом с креслом, где сидел мистер Стэнфорд, в чьих шестипалых руках покоилась исписанная до малейшего пустого места тетрадь. — Вам помощь не нужна?       Нет, нет, нет! Я не хотела этого говорить! А может, я просто, сама того не понимая, ищу оправдание, чтобы не идти?       Стэнфорд улыбнулся моим случайным словам:       — Спасибо, милая, я сам справлюсь.       Кажется, выбора у меня не осталось.       Как бы я того ни хотела (отчего-то моё желание идти и вовсе потухло и больше не зарождалось), но мысли о том, что Сайфер сейчас сидит там совсем один, не зная, куда себя деть, вовсе не вселяло в меня веру в его восстановление. Никто из Пайнсов — за исключением, возможно, Мэйбл — не задумывался о будущем запертого в четырёх стенах Сайфера.       Или просто делают вид, что не задумываются, а на деле всё совсем наоборот? Вместе мы могли бы вызволить его из того замкнутого круга.       Но почему-то никто об этом до сей поры не заикнулся.       И вряд ли заикнётся.       Притупляя чувство уныния, коим я была наполнена до краёв, я потянулась за дверной ручкой (испытывая дежавю!), кинув напоследок что-то вроде ёмкого «до встречи», скрылась за закрывшейся дверью, прослушав даже недовольное заявление Стэна, кажется, о неубранной пыли.

***

      Вышагивая по лесу, я уже точно могла соображать, в каком месте находится хижина Сайфера, даже не пытаясь ориентироваться по расположению деревьев, прочих незначительных пней, засевших в памяти, стоило лишь на них взглянуть, или ещё чего-либо.       Изначально я позволяла себе теряться среди этих возвышающихся крон деревьев, позже набредая на не до конца протоптанную дорогу, которую так трудно приметить с первого раза (и то верно: кому вообще придёт в голову ошиваться в подобных местах, где понятие о цивилизации теряет свой смысл?).       Но теперь я могу, не боясь громкости своих же осуждений, признаться самой себе: Сайфер не одинок; таковым ему не позволяют быть мои ежедневные приходы к нему. Наблюдая со стороны, и то трудно понять, рад ли он, счастлив ли он, что его не обделяют вниманием.       А вдруг он наоборот хочет быть одиноким, да только что мешает ему это сказать напрямую?       Всегда меня отпугивала мысль о нахождении верного подхода к таким ситуациям, ведь никогда не поймёшь: а верный ли это подход?       Иными словами выражаясь, о чём думает Сайфер известно только ему, и мне остаётся только гадать на пальцах, что способно его взбодрить, натолкнуть на мысль, что не все ещё потеряно.       Преодолев знакомый поворот, ловлю себя на том, что мой путь уже подходит к концу, и вот передо мной возвышаются деревянные крепкие стены миловидной хижины, обросшие молодой растительностью, словно шепчущие мне всем своим видом: «Добро пожаловать обратно!».       Да-а, ребята потрудились на славу. Интересно, о чём в тот момент думал Сайфер?       Ну вот, опять!       Собравшись с мыслями, решаюсь постучать — слишком робко!       Оглядываю себя с ног до головы, поправляю пальто и вздыхаю — ну, где он там? «Поди, случилось чего?» — неуверенно думаю и усмехаюсь: с какой стати я начинаю волноваться?       Это же Сайфер!       ...Сказала бы я эти слова раньше, ну, примерно до Странногеддона, они произвели бы на меня совсем иное впечатление.       Да я просто посчитала бы себя сумасшедшей!       Видимо, Мэйбл была права: он и вправду изменился; замкнулся, как обычно замыкается круг — и не подойдёшь ведь!       Сколько я здесь уже торчу? Минут пять? Время для меня уже стало терять всякий смысл, нынче я стала больше уделять внимание, чёрт бы его побрал, своему состоянию: коленки ломит от невыносимой усталости, заставляя неловко переминаться с ноги на ногу, лишь бы только избавиться от этого неприятного колющего ощущения.       «Ну и хрен с тобой». — Разворачиваюсь и оглядываю дорогу, по которой шла; резко оборачиваюсь обратно, как только мой слух напрягается до своего предела — дверь со скрипом отворилась, а на пороге показался на вид двадцати с лишним лет парень с причудливо лохматыми канареечно-жёлтыми волосами.       Одет он был чересчур по-домашнему, что вообще на него не было похоже.       Внезапно разум иссыхает, как вода в арыке, невесомо подталкивая на всякие неловкости — от чего-то мне стало непривычно жарко, а глаза потупились от слезливости (хоть и минуту ранее я чувствовала себя просто превосходно!).       Коленки задрожали, а взгляд все не решался подниматься — что же меня так смущает? То, что он так бесцеремонно дырявит меня своими желтыми глазками, или же, что он, возможно, одет неподобающе?       Сказать, что для меня непривычен его новый образ, значит, ничего не сказать: на месте одноглазого треугольника в цилиндре с галстуком-бабочкой оказался... симпатичный беззаботный паренёк?       Что же я должна сейчас предпринять?       Сайфер, видимо, тоже никуда не спешил.       Горло будто сдавливают в тиски, а в голове происходит такой бардак, словно туда чугун налили. Вопреки всей своей нерешимости (чёрт её подери!) я подняла взор на Сайфера: он смотрел на меня сверху вниз с какой-то неестественной раздражительностью, пока я всеми силами пыталась ухватиться за протянутый крючок смысла.       О чём же он сейчас думает? Что происходит в его жёлтой башке?       — А, это ты, — раздался его хрипловатый низкий голос, и такой переутомлённый, словно он то и дело пашет двадцать четыре часа в сутки. Но я готова протянуть ему руку уже за то, что он вытащил меня из этого бессмысленного омута внезапного забвения. Парень явно был не в настроении и чем-то обеспокоен, пусть, на первый взгляд, он и кажется спокойным, как пульс покойника. — Ну, проходи, раз пришла.       Он отошёл в сторону, приглашая меня пройти внутрь, как я и поступила, предварительно кивнув и поклонившись.       В доме царил бардак. Даже похлеще, чем сейчас в моих чертогах разума. Но это не мешало мне воспринимать сейчас этого «человека» как опасного субъекта-убийцу, брошенного на улице, словно дворняжка какая-то.       — Весело тут у тебя. — Я осматривала его дом изнутри. Не Букингемский Дворец, но некоторые сходства имеются. Такого уюта среди сущего беспорядка я ещё нигде не видывала. Сайфер терпеливо уселся за стол на кухне.       Режущий глаз свет падал из окна на газету в его руке.       Я лицезрела, как его вертикальные зрачки, укутанные нейтральным жёлтым озером, вместо привычных нам белесых глазных яблок, неспешно двигались по строчкам: его не интересовала в который раз прочитанная газета, но делать ему больше было нечего. Это заставляло меня впасть в циклопических размеров ступор.       Опомнившись, я быстро затараторила, кладя неприятно шуршащий пакет с яблоками на стол, наблюдая, как взгляд Билла резко переходит на них:       — Я тут тебе гостинца принесла, не возражаешь? Кажется, ты такое ещё не пробовал.       — Спасибо, наверное. — Наблюдая за его однотонной и такой удручающей реакцией, я всячески пыталась подавлять неожиданно возникший табун мурашек по всему телу; меня немного передёрнуло. Его тембр голоса такой неспешный, что это вообще? Такой непохожий на остальные.       Какого чёрта?       — К чему весь этот спектакль?       Что?       «Спектакль».       Это что, какая-то злорадная шутка?       Он сплюнул последнее мерзкое слово, явно чувствуя, как пробегает по коже озноб. Съёжившись, он отчасти побледнел, а его глаза вновь пытались за что-либо уцепиться, пока не наткнулись на какую-то говорящую строчку в газете. Неужели он обеспокоен вниманием в свою сторону? Или это что-то другое?       Моё молчание явно обрекало его на невыносимые муки.       Или это я схожу с ума?       — О чём это ты?       Он вновь поднял на меня говорящий за себя взгляд: «А то ты не знаешь!»       И я и вправду не знала.       — Ты меня за идиота держишь? Пусть я и стал смертным, но память осталась при мне! Как будто ты не знаешь, что я хотел убить вас всех к чертям. — Обидчиво. Как я и думала.       Я уселась на близлежащий стул у стола, так, что мы сидели визави; я повернулась к нему боком, старательно избегая зрительного контакта с его глубокими неприятными глазами, и обхватила себя руками, чтобы хоть как-то оградить нас друг от друга.       Иногда помогало.       — Небольшая поправка: ты хотел Вселенную на куски разорвать!       — И теперь ты мне подарочки приносишь? Что в них: какой-то яд, амнезиак? — Пакет зашелестел, пока он ревностно оглядывал спелые плоды. Я не решалась глядеть в его сторону, понемногу меня начинала мучить горькая обида.       — Да успокойся ты, — я повернулась к нему лицом, избегая думать о сантиментах, что так отрадно лезли мне в голову, — мне ли не знать, что ты чувствуешь? Все мы чего-то желаем в этой жизни: кто-то славу, кто-то уважение, чести или хотя бы вселенского спокойствия, умиротворения. Я просто хочу сказать, что это нормально, что́ ты хотел сделать.       Он нервно забарабанил пальцами по столу, прокашлявшись в кулак:       — Нормально?       — Абсолютно! Пойми: люди сами придумывают себе разного рода правила, которых обычно принято соблюдать во избежание войн и прочего глобального недоразумения, но не будь людей в этом мире, согласись, ты бы стал вести себя подобающе джентльмену?       Сайфер замешкался; покачал головой.       — Замечательно! Конечно, то, что ты испоганил жизнь людям, — неоспоримо. Это плохо, Сайфер.       Он подпёр рукой лицо и лениво протянул:       — Ты пришла мне нотации читать? Как-нибудь сам разберусь в своих проблемах.       —...Поэтому ты можешь делать хоть всё, что заблагорассудиться, но так, чтобы это никоим образом не мешало окружающим, сечёшь? Однако сам факт того, что тебе, видите ли, просто захотелось развлечься — это нормально!       — И чего же ты добиваешься? Моего уважения к тебе? Я должен сказать «спасибо» за то, что вы заперли меня в этой дыре?!       Я знаю, что его душила обида за всё.       Его мрачное сердце было пористым, как губка, оно жадно впитывало всю тревогу, не давая встать на пути здравому смыслу. Он пытался закрыться от всего этого, как обычно делал и до того, как стал человеком.       И пускай говорить сейчас, что он человек, не есть что-то благоразумное; в душе он навсегда останется демоном, он ощущает прибытие своей силы с каждым разом, но тут же следом вспоминает о том, что теперь он другой. Его можно читать, как раскрытую книгу.       Он терпеливо (терпения у него было хоть отбавляй; стоит ли мне ожидать от него первого удара?) перебирал свои отчасти вьющиеся яркие непослушные локоны, направив взгляд в какой-то неприметный угол.       Сейчас он мне напоминал только обидчивую девчонку, которую не осмелились пригласить на танец!       Я некоторое время решила помолчать, не в силах опомниться от скорби. Наконец я сдавленно пробормотала, запинаясь:       — Не мы тебя заперли, Сайфер, ты сам себя здесь запер.       Билл задумался (я же вижу, что задумался!).       —...Что ты имеешь в виду?       — Совет тебя сюда изгнал, так ведь? А мы просто помогли скрасить тебе одиночество, дошло?       — Я всё ещё понять не могу: зачем?       Жизнь — лгунья, обманщица.       Она обманывает всех, всё живущее.       Обманула она и тебя, Сайфер.       Ты не видишь мир таким, каким он представляется снаружи, ведь тебя водит за нос собственное слабоумие и гордость.       Но ты этого в упор не видишь, чтоб тебя.       — А разве имеет значение то, что уже сделано? Всё это уже в прошлом, как же ты не поймёшь!       — Вот только не нужно сейчас опять включать свою извечную философию, — порой мне начинает казаться, что мы с тобой не такие уж и разные люди, Сайфер, — по горло уже этого дерьма наелся.       Тишина вновь укутала всё помещение, будто едкий, непереносимый дым, от которого так и хочется избавиться, но сделать вдох уже становится немалой проблемой. Подумать только: некогда плюгавый «свергнутый» Сайфер раскрыл все карты передо мной, и теперь я, как психолог, выслушиваю его бредни и направляю на путь истинный.       Я всего лишь хотела принести ему чёртовы яблоки!       Но как я могу сейчас здраво размышлять, когда он сидит передо мной в каких-то шортиках и... и...       И так внимательно меня изучает.       Я затыкаюсь и жду какого-то чуда, что спустится сейчас с небес, щёлкнет пальцами, и всё станет так, как и нужно: Билл вновь превратится в свой этот треугольник и начнёт нагло заключать сделки с людьми, жесточайшим образом обманывая их, водя вокруг пальца.       Уж лучше бы было именно так, чем есть сейчас.       Ну, ну! Ну же, ответь! Скажи, хоть что-нибудь скажи мне! Ты слишком долго молчал, Билл Сайфер.       Вновь заслезились глаза.       Меня разбудил смешок:       — Может, чаю?       — Не откажусь.