Пока все ждут прихода истины, Святая ложь звучит все искренней И прячет взгляд и травит яд Соблазном душу мне.
В те времена, когда в моду только начинали входить платья без корсетов; когда девушки вызывающе коротко остригали волосы и выкрашивали губы помадой, не отливающей бликами на солнце; когда с улиц успели исчезнуть кареты, а на их смену пришли автомобили; когда все слушали пластинки и танцевали под джаз; когда кинематограф впервые заговорил; когда города стремительно обрастали телефонной и радиосвязью; но еще до того, как в госпиталях начали успешно применять пеницилин… Времена абстракционизма и футуризма, времена потерянного поколения, то самое время, когда «ревущие двадцатые» кричали так громко, что богиня Удачи не могла не услышать. Блистательные годы, зажатые меж двух войн, — Фортуна не заметила, как задержалась в этой эпохе дольше обычного. Она до утра засиживалась в кабаках, наблюдая за людьми, подмечая их характеры и нравы. Смотрела представления, пела и танцевала ночи напролет, а на утро… Утро было тем самым временем, когда ночные посетители уже расходились, а новые еще не появились. Она шла по сонному городу, еще не успевшему прийти в себя после бурной ночи. Именно в такое утро Фортуна и встретила Эми́ля, простого бедняка. Он был совсем еще молод, но этот город уже успел его пережевать и выплюнуть. Грязный, немытый, без крыши над головой и с пустым желудком. В тот день он продавал за бесценок свои последние картины. Все, что у него было, свое самое драгоценное сокровище, он был готов обменять на буханку хлеба. Богиня задержалась у его картин. В этих пейзажах была свежесть, легкая метафоричность и провокационная эксцентричность, — все то, что могло бы стать оригинальным дополнением современной живописи тех времен. Фортуна смотрела на эти полотна, и впервые за долгое время ей захотелось совершить что-нибудь… хорошее, что-нибудь такое, что принесло бы какую-нибудь пользу и не только ей одной; что-то, что смогло бы хоть немного изменить мир. Давным-давно она дала себе слово не вмешиваться в события подобного рода. Сколько раз ни пыталась, ничем хорошим это не оборачивалось. И все же было в этих картинах что-то, от чего госпожа Удача не смогла устоять. Художник взволнованно разглядывал загадочную незнакомку. Ее пушистая не застегнутая шуба, черное облегающее платье, аккуратно уложенные волосы, бриллиантовые украшения, мерцающие в солнечных лучах, и полупрозрачная вуаль, из-под которой сверкали черные как шелковица глаза. Эми́лю казалось, что он не имеет права даже смотреть на нее слишком долго, столь прекрасна она была. Так что он смущенно опустил глаза и неуверенно мялся на месте. — Посмотри на меня, — вдруг послышался ее голос совсем близко. Художник вздрогнул, но перечить не смел и осторожно поднял голову. В его глазах была невинность и неиспорченность, — именно те качества, что сильнее всего подкупают тех, кто познал всю роскошь жизни. Сколько таких бродяжек слоняется по городам ночью и ранним утром? Сотни? Тысячи? Но каким-то таинственным образом богине попался именно он. Незнакомка разглядывала его внимательно и очень пристально. Как вдруг она… улыбнулась. Весь мир преобразился сразу же, как бедняк встретил ее улыбку. В тот же миг он понял, кем она была. Она — та, кого он долгими днями и ночами молил взглянуть на него хоть мельком. Сама богиня Удачи наконец-то обратила на него свой взор. В тот же день картины Эми́ля заметил известный в городе коллекционер и скупил все его работы втрое дороже. Богиня пришла к художнику снова. И снова и снова. Поначалу ее забавлял этот паренек. Стоило слегка приодеть и откормить, как он стал ничем ни хуже парижского денди. — Я так странно себя в этом чувствую… — Эми́ль нервно теребил свой пиджак. Сколько времени прошло с тех пор, как он носил такие вещи? Сейчас уж и не вспомнишь. Фортуна ловким движением руки поправила его воротник. — Ты замечательно выглядишь. Тебе очень идет. — Целый прием в мою честь… Всего месяц назад я побирался на улице. — Забудь о том, кем был раньше. Главное, кто ты теперь. Все это ты заслужил, Эмиль. Эми́ль заглянул в ее блестящие изумрудные глаза, и странным образом в нем действительно пробудилась эта мысль — да, он это заслужил. Вот она, награда за все горести и неудачи. Божественное воздаяние и никак иначе. Длинный волочащийся по земле подол шелкового платья, характерное цоканье каблуков о начищенный до блеска паркет, плавная размеренная походка и хитроватый взгляд из-под изогнутых ресниц — богиня Удачи вела его за руку к самым желанным на свете сокровищам. Они вошли в зал, сплошь увешанный картинами Эмиля, и у молодого художника перехватило дыхание. Гости сразу же столпились вокруг и заговорили с ним почти одновременно. Поначалу Эмиль чувствовал себя неловко и не совсем понимал, что следует отвечать на их вопросы, но со временем — то ли под влиянием дорогого шампанского, то ли попав под очарование своего нового амплуа, — совсем скоро он позабыл о всякой стеснительности и собрал вокруг себя дюжину заинтересованных лиц. Пусть Эмиль и не знал, как следует себя вести на подобного рода сборищах, но каким-то таинственным образом в нем пробудилась способность располагать к себе других людей. Этот навык, столь необходимый для существования в тесном кругу элитного общества, у молодого художника как будто был заложен от рождения. Он на лету схватывал, где следует приврать, где слегка задрать нос, а где, наоборот, проявить скромность. А если его манеры где-то были грубы или неуклюжи, то это лишь придавало ему особенный шарм. Для всех он стал диковинкой, чем-то интересным, заманчивым. Да и, признаться, найти общий язык с почитателями собственного творчества не составляет особенного труда. Стоит отметить, Эмиль был хорош. Он мигом внушил симпатию гостям и быстро завел нужные знакомства, как будто вернулся в пруд, из которого его выловили по ошибке. Его обаяние и искрометный юмор произвели впечатление, и уже к концу приема у Эмиля была масса приглашений на всевозможные вечера, выставки и обеды. Он так увлекся, что Фортуна уже и не была ему нужна. Она отошла в сторону и притаилась в углу у одной из картин, которая гостям пришлась по вкусу меньше всего. — Говорят, вы нашли это сокровище на улице, Madame? Это был месье Бенуа из Парижа. Хотя настоящее его имя было другим. — Попрошу без оскорбительных намеков, Monsieur. Фортуна решила подыграть, но, конечно, она сразу поняла, что в облике человека к ней пришло Время. — О, прошу меня простить. Ни в коем случае не хотел обидеть. Всего лишь поражаюсь вашей смелости. — В чем же моя смелость? — Ну как же. Брать под крыло чужого — значит, обрекать себя на риск. Зачем возиться с незнакомцем, безродным бедняком, тратить на него силы, время и деньги, которые с большой вероятностью даже не окупятся? Нужно быть либо безумцем, либо очень любить эксперименты, чтобы отважиться на такой шаг. — Либо быть мной, — усмехнулась Фортуна и сделала глоток мартини. Месье тоже улыбнулся. — А еще нужно быть чертовски удачливым проходимцем, чтобы заслужить ваше внимание. Вы так не считаете? Фортуна напряглась — Я могу вас понять, Madame. Такого рода наставничество несет в себе свои преимущества. Начинаешь забывать о том, каким грешником был раньше, и обретаешь особенное чувство — словно встал на путь благодетели. Изумительное ощущение, не правда ли? — он тоже сделал глоток. — Но все же будьте осторожнее. Жалость ни к чему хорошему не приводит. Фортуна молчала. Знал ли бог Времени о том, что случится в будущем? Был ли этот визит предупреждением, попыткой предостеречь от беды? — Мне тоже по душе эта картина, — месье вздохнул. С минуту они оба рассматривали пейзаж в золоченой раме. Гибко изогнутые горы, тусклое солнце среди свинцовых туч и ливни, чьи струи мерцающими нитями сыпались на землю. Среди причудливых фигур пересекались две линии: золотая и ярко-алая. Крепко спутавшись они сцепились друг с другом и, казалось, никакая стихия не расцепит их. Вот только если приглядеться, заметишь, что одна из них вот-вот порвется. — Тема более обыденна по сравнению с остальными его работами. Цвета мягкие и не сразу привлекают взгляд, но… в ней есть некая особенная притягательность. Вам так не кажется? — бог Времени усмехнулся. — Пожалуй, я ее куплю.✻✻✻
Фортуна навещала своего подопечного из мира людей все чаще. И чем больше времени она с ним проводила, тем сильнее у Эмиля налаживались дела. Со временем он смог позволить себе снять хорошие апартаменты, одевался по последней моде и питался в самых роскошных ресторанах. Он забыл и про голод, и про нищету. Каждая новая улыбка Фортуны приносила ему баснословную прибыль, и уже спустя год он и сам успел позабыть, кем был до встречи с ней. Конечно, Эмиль не забывал про Фортуну и всячески старался угодить ей. Он делал ей самые изысканные комплименты, водил ее с собой на премьеры кино и лучшие спектакли, называл ее своей музой, примой, говорил все те вещи, от которых она не могла устоять и не улыбнуться, он веселил ее, и ее смех набивал его карманы свежими купюрами. С каждым днем Богиня Удачи привязывалась к Эмилю все сильнее. А его картины с каждым днем становились все более известными и желанными. Их все чаще брали на выставки, ими заинтересовывались богачи и знаменитые деятели искусства. Его работы обсуждали, критиковали, но чаще восхваляли и выкупали за баснословные суммы. Ломаные контуры и смелые мазки кистью. Ничто не сдерживало автора, не было ни преград, ни забот, никаких ограничений. Как удавалось художнику заставлять самые непримечательные краски так волшебно сиять на холсте? Мастерство молодого художника не знало границ. Цвета никогда не покидали Эмиля. Пестрые оттенки полыхали в мыслях, зарождаясь в памяти задолго до того, как автор садился за мольберт, и продолжали пульсировать в голове много позже, как он откладывал кисть. Фортуна была рядом, когда Эмиль писал очередной шедевр. И ей было все равно, если ее шелковое платье пачкалось от капель краски. — Ты так прекрасен, когда пишешь, — задумчиво говорила она. — А ты великолепна, когда улыбаешься. И она улыбалась. Ни с кем другим она не делала этого так часто. Но Эмиль выглядел сегодня более мрачным, чем обычно. — Что с тобой? — она нежно сминала пальцами его волосы. — Они назвали мое творчество претенциозным мусором, пустышкой. Фортуна лишь усмехнулась. — Они критикуют тебя, значит, считают достойным внимания. Было бы гораздо хуже, если бы они молчали. Чем громче их слова, тем ярче ты вспыхиваешь. Эмиль крепко задумался над тем, что она сказала. Фортуне всегда удавалось подобрать нужные слова, чтобы его утешить. — Постой, у меня для тебя кое-что есть, — в ее взгляде промелькнул загадочный огонек. Она подвела его к зеркалу. — Закрой глаза. — Он подчинился и почувствовал, как Фортуна прикоснулась к его волосам. — Теперь открывай. По ту сторону стоял вытянувшийся в росте молодой человек в перепачканной краской рубашке и с венком на голове, сотканным из четырехлистного клевера. Еще не так давно он страдал от нужды, а кем он стал теперь? Эмиль сам не мог определиться с ответом на этот вопрос. — Теперь ты будешь удачлив, даже когда меня рядом нет. Эмиль посмотрел на нее странным внимательным взглядом, словно ожидая подвоха. А затем обнял ее. — Прости… — прошептал он. — Прости меня, прости. Фортуна не знала, почему он извинялся и за что просил прощения. Что бы он ни сделал сейчас, что бы ни сотворил в будущем… разве сможет она когда-нибудь возненавидеть его? Богиня Удачи обвила руками его плечи. — Никогда не забывай, Эмиль, — сказала она ему на ухо, — ты побеждаешь, потому что рядом я. Но он ничего не ответил. А богиня закрыла глаза.✻✻✻
Пестрые вывески ночного города отражались в мокрой от дождя брусчатке; вспышки разноцветных ламп окрашивали силуэты незнакомцев в замысловатые краски; крики и возгласы разлетались эхом по улицам и тут же растворялись в туманных закоулках; причудливой формы бокалы, наполненные жидкостью, смазывали любые мысли в клубок несвязанных образов; а яркие машины разрезали пространство и время на миллиарды не соединяющихся осколков. Вот и всё. Достаточно было показать Фортуне яркую игрушку, как она уже неслась навстречу новым авантюрам. Ее уже давно не заботила справедливость и прочая ерунда. Только то, что может удивить, оказывалось достойным внимания. Богиня улыбалась мальчишкам со смазливыми лицами и уже на следующий день они становились звездами в блестящей одёжке. Она дарила свою улыбку девчонкам, что подливали выпивки в ее бокал, и те сразу же превращались в дорогие картинки на обложках модных журналов. Фортуна выпивала вина с пиратами на кораблях, и те находили самые немыслимые сокровища. Она танцевала с ворами и мошенниками на тайных вечеринках, и те еще долго скрывались от расплаты за свои поступки, наполняя мешки всё большим количеством бриллиантов. Она одаривала властью и возможностями тех, кто дарил ей сладко пахнущие цветы, и растаптывала тех, кто падал пред ней на колени. Но сейчас все это было в прошлом. Теперь у нее был Эмиль. Он стал для нее единственным и самым радостным развлечением. Ей больше не было нужды наполнять свою жизнь бессмысленными развлечениями. Наконец-то в ее жизни наступил долгожданный покой. Фортуна баловала своего подопечного так же, как мать — своего единственного и долгожданного ребенка. Она точно так же, совсем не думала о последствиях. — Ты исполнишь все, что я пожелаю? — Все что угодно, — улыбалась Удача. — Только желай. И Эмиль желал. Новые автомобили, изысканные блюда, выигрышные лотереи и ставки, восхищенные взгляды и выгодные предложения. За что бы он ни брался, любое дело шло в гору. Любая его самая изощренная и капризная прихоть исполнялась с магической легкостью. Краски у Эмиля становились дороже. Совсем скоро ему уже не было нужды тратить время на бесконечное смешивание палитры, незачем маневрировать в надежде добыть нужный оттенок. Все необходимые ингредиенты были под рукой. Только пиши. И Эмиль писал. Его картины вспыхивали все ярче, опаснее, становились все более вызывающими, раскованными. Как и их автор. Фортуна и Эмиль беззаботно веселились дни напролет и, казалось, вместе они были способны покорить весь мир. Но вот однажды Эмиль исчез. Его не было ни дома, ни в одном из ресторанов, он совсем пропал из города, как будто растворился в воздухе, подобно призраку. Конечно, богине Удачи не составило труда его найти. Он переехал в столицу. Но почему один? И ничего не сказал ей? Фортуна резко замерла и почувствовала резкий укол в самое сердце. Ее цепкий взгляд уцепился за Эмиля, разгружающего чемоданы из багажника своей новенькой спортивной машины. В этот самый момент странная ноющая боль расползлась по груди, да так сильно, что едва получалось сделать вдох. Богиня оцепенела, не в силах пошевелиться. Рядом с машиной стояла незнакомая девушка, в руках она держала зеленый росточек. Это был тот самый четырехлистный клевер, который Фортуна подарила своему протеже. Тонкие женские пальчики вертели стебелек, и листочки кружились, словно лопасти крошечного пропеллера. Незнакомка заправила растение за ушко, и теперь клевер украсил её волосы. — Мне идет? — кокетливо улыбнулась она. — Ты прекрасна. — Из машины вышел Эмиль и поцеловал девушку в губы. Фортуна широко раскрыла глаза, колющая боль схватила в тиски ее сердце. В какой-то момент Эмиль вдруг замер, как будто почувствовал, что Фортуна смотрит на него прямо сейчас. Он обернулся, и взгляды бывших возлюбленных пересеклись. На его лице медленно расплылась ядовитая усмешка. Когда Эмиль ушел и окончательно исчез из вида, Фортуна пошатнулась и едва не свалилась с ног. Что-то очень больно кольнуло в груди, и богиня уже знала, что это было. Из ее спины торчала золотая стрела. Магический наконечник стрелы пронзил самое ее сердце. Не дано вечным и смертным понять друг друга, — богиня всегда это знала, но все равно ввязалась в эту авантюру. Вот только память богов нельзя стереть, а стрелу, пронзившую сердце, уже никогда не вытащить. Люди другие — множество стрел вонзаются в их хрупкие сердца, но стрелы эти ломаются и рассыпаются со временем, оставляя после себя глубокие или тонкие шрамы, а, быть может, и совсем не оставляя следа. Но лезвие стрелы, что поразила сердце бога, навсегда останется в его плоти, и никакая сила не сломает ее. А попробуешь вытащить — рана в сердце бога откроется и… «…И истечет кровью некогда вечное создание», — Кажется, так говорилось в древних сказаниях, да? Фортуна криво усмехнулась.