Жажда скорости

— Но не всегда все было плохо. Жизнь не просто зебра черное-белое-белое-черное... Нет. Иногда она принимает совершенно невероятно яркие оттенки. Ради таких пятен стоит жить. Даже если они на абсолютно темном фоне. Я был слишком глуп и верил, что все позади... Я действительно верил в это и тогда я был счастлив. Ты был счастлив. Лучшее время во всей моей жизни, то, из-за чего, наверно, я и родился на свет. Ради этих недель, проведенных с тобой.       Мегаполис стонет. Жара липкой жижей катится по расплавленному асфальту, огибая ноги похожих и заставляя путаться в собственных конечностях. Солнце безжалостно. Кажется, оно готово сжечь все дотла, не оставив следа, словно люди чем-то провинились пред ним.       Тополиный пух, которого уже давно не должно быть, противным комом стоит в дыхательных путях, не давая вздохнуть. Он везде. Куда не взгляни, всюду эти противные паутинки, которых так много, что неба не видать. Середина июля. Все вокруг горит огнем, пылает и плавится. В окна квартиры проникают горячие лучи, заставляя еще больше изнывать от жары. Ничто не спасает. Вентилятор давно уж гоняет горячий воздух, мороженное все съедено, а холодильник сам, кажется, теплый. А сейчас лишь утро.       За окном оживленно. Подумать только, куда люди спешат в такую погоду? Куда им нужно бежать, зачем? Неужели они думают, что все, что это конец? А если и так, почему бы его не принять дома?.. На светофоре, расположенном под окнами, вечный красный. Машины нескончаемым потоком несутся по раскаленному асфальту, обдавая прохожих, ждущих своей очереди, жаром.       Это продолжается уже около недели. Иногда кажется, что жарче просто некуда, но следующий день с превеликим удовольствием опровергает эту догадку. Ночь тоже не приносит облегчения. Ночь такая же раскаленная и душная. Ночью земля отдает весь жар, что впитала за день. Ночью еще хуже.       Нормального сна уже давно нет, никто и не мечтает о нем. Воздух, кажется, горячее кипятка. Дышать невозможно, глаза слезятся, пот стекает ручьями по спине, даже когда ничем не занят. Солнце палит же лишь сильнее. Оно пробирается под кожу, напитывая ядом кровь. В это время только дома сидеть с наглухо закрытыми окнами, надеясь, что бетонные стены подарят хоть немного холода. Только дома. Иначе никак.       Майк и Честер смогли заснуть лишь под утро, когда рассвет принялся разгонять иллюзию ночной прохлады. В душной квартире уже который день не отключался вентилятор, а шторы были плотно закрыты, не пропуская палящих лучей. Но даже несмотря на это духота пробиралась под кадык, мешая спать. Проснувшись, Шинода взглянул на часы, висящие напротив кровати — они поспали лишь пару часов. И именно в этот момент художнику в голову пришла гениальная идея. — Чез, — он легонько толкнул блондина, развалившегося рядом, в плечо. — Давай на море сходим. — Отвали, я сплю, — ему отвечает до жути недовольный и сонный голос. — Ну Чеееез, — он тянет, как ребенок, а Беннингтон глубоко вздыхает. Тут руки брюнета переходят к обнаженному торсу Честера и принимаются легонько касаться выпирающих ребер, отчего он заливисто смеется. — Я сейчас защекочу тебя до смерти, если ты не встанешь! Ну же, а то там опять будет куча людей! Гонщик же ничего не отвечает, пользуясь передышкой, он глубоко хватает раскаленный воздух. Однако такое положение дел не нравится Майку и тот вновь принимается щекотать Честера, оседлав его бедра. Он проворно заставляет парня изгибаться под ним, стараясь избежать рук. — Вставаааай, — вновь тянет он и нагибается к его лицу. Беннингтон нехотя открывает глаза и пытается скинуть с себя художника, но тот оказывается ловче, чем он мог предположить. — Эм, Чез... — М? — Честер сейчас выглядит таким милым и беззащитным, что внутри у Шиноды все сжимается от умиления. — У тебя стоит, — ухмыляясь, замечает он. — Так утро же, — оправдывается Честер. — Да?.. — Майк делает легкое движение бедрами, от чего блондин роняет тихий, несдержанный стон. — Ну, утро, так утро. Шинода слазит с бедер гонщика и лукаво смотрит на него, вставая с кровати, а Честер недовольно закусывает губу. — Я в душ. А ты просыпайся, мы идем на море, — в ответ Чез принимает сидячее положение и неотрывно смотрит на художника обиженными глазами. Немного помедлив, он догоняет брюнета уже у двери в ванную, обняв со спины. — Мы можем принять душ вместе, — горячее дыхание еще сильнее обжигает и без того разгоряченную шею. — Я действительно хотел помыться, Чез. — А я действительно хочу тебе помочь, — Беннингтон разворачивает парня к себе лицом и впивается в его губы поцелуем. Майк немного кобенится, а после начинает отвечать, обхватывая плечи парня руками.       Честер, не отрываясь от губ парня, открывает дверь в ванную и утаскивает за собой туда Шиноду. Чез выворачивает краны на всю, заталкивая Майка под прохладную воду прямо одетым, ненадолго прерывая поцелуй, но позже вновь его воскрешая.       Одежда на них мгновенно намокает и становится тяжелой. Вода хрупкими струйками льется в ванную, огибая их тела и даря мимолетную прохладу, а Беннингтон так и не спешит отдаляться — этот поцелуй слишком ненасытный и страстный, с невесомым привкусом воды и тяжелым воздухом, забивающимся ватой в легкие. Но как бы ни хотелось продолжать, блондину приходится отпрянуть от Шиноды, однако его губы соскальзывают на шею парня. Он нежно целует, легонько прикусывая мокрую кожу. Вновь получается слишком водянисто — гонщик не может уловить вкуса Майка, который перебивает летящие сверху капли воды.       Ему хочется двигаться ниже, но путь преграждает ставшая совершенно лишней футболка, которая летит к чертям отсюда. Беннингтон уже изучил все повадки этого парня — даже если он будет вариться в адской жаре, все равно не снимет футболку, и черт его пойми, почему. Может, стесняется, а может принципы, — это и не важно. Важно, что сейчас этот предмет одежды валяется на полу, образуя мокрую лужицу под собой, а блондину открылось тело Шиноды. Он принимается жадно вылизывать ключицу, вновь давясь безвкусной водой, спуская ниже и обхватывая губами сосок, несильно прикусывая его, отчего Майк роняет небрежный стон. Шаловливые ручонки в это время тянуться ниже и оставляют парня без последней одежды — боксеры летят за пределы ванной, на пол, к такой же ненужной футболке.       Отдалившись, он тянет брюнета за собой, отходя от вездесущих струек воды и берет в руку мочалку, а в другую — гель. Гель для душа пахнет свежо и кажется, от этого запаха, а не от воды, становится прохладнее. Ловкими движениями Беннингтон принимается намыливать плечи парня, спускаясь ниже и ниже, но, так и не доходя до жаждущей внимания части тела, он поворачивает Майка спиной и принимается натирать спину, ладонью другой руки лаская грудь. Кенджи протяжно стонет, чувствуя возбуждение блондина и досаду от того, что его рука находится совсем не там, где ей полагало бы находиться. — Чееез, — глухо и хрипло тянет он, своей рукой стараясь направить гонщика, но тот упрямится. — Ты же хотел помыться, Майки, — как назло голос его такой сладкий и возбуждающий, что боль в паху становиться просто невыносима.       Наконец, он подается вниз, руками лаская внутреннюю часть бедер, так тягуче-медленно, что Майк толкается бедрами, стараясь ускорить его, но делает только себе хуже — руки гонщика отходят в сторону, а брюнет обиженно мычит. Беннингтон шумно выдыхает на ухо Кенджи, резко и неожиданно обхватывая член, выжимая из парня громкий и невероятно мелодичный вскрик. Честер скользкой рукой проводит вниз, к основанию, обнажая головку и проводя по ней большим пальцем. Реакция не заставляет себя долго ждать, и Майк подается вперед, в руки блондина. Тот, ехидно улыбаясь, не спешит продолжать, зубами прикусывая ухо художника и вылизывая его языком, все же принимается лениво двигать рукой, вслушиваясь в томные вздохи. Эти мгновения, как кажется Майку, пролетают слишком, непозволительно быстро, и вот он уже вновь стоит под водой, ощущая как она, с помощью теплых и ласковых рук, смывает остатки мыльного геля, падающего под ноги. Честер вновь принимается целовать шею Майка, упиваясь чистой прохладной водой, стекающей по смуглой коже.       Художник тянет Чеза на себя снова вовлекает в развязный поцелуй, на этот раз перехватывая инициативу на себя — проталкивается в рот и жарко исследует небо, а отдаляясь прикусывает нижнюю губу, наслаждаясь тихим вздохом партнера.       Честер, в отличие от Майка, только и ищет способа остаться без футболки, что, честно признать, неимоверно бесит. Даже в холодную погоду он стаскивает сверху одежду под предлогом, что ему жарко и рассекает по квартире полуголым, провоцируя, что совсем некстати, например, когда нужно куда-нибудь спешить. Сейчас же Шинода даже довольный, что гонщик без майки, разворачивает его к себе спиной и одаривает его спину мелкими поцелуями, проводя ими дорожку от шеи к пояснице. От этого у Чеза бежит дрожь, и он тихо стонет, когда руки брюнета тянутся к резинке боксеров и, не церемонясь, стаскивают их, отправляя к остальной одежде.       Майк выталкивает Честера из-под струй воды так, что тот оказывается развернутым лицом к стенке, нетерпеливо крутя бедрами и подаваясь назад, призывая уже, наконец, к активным действиям. Шинода же не торопится, как бы мстя за то, что Чез был тогда таким непозволительно медленным, поэтому он входит лишь одним пальцем, однако, вскоре добавляя и второй, и третий, прокручивая и растягивая. Беннингтон уже нетерпеливо стонет, насаживаясь сильнее и неудовлетворённо хныкая, когда пальцы Майка пропадают. Но вместо этого он чувствует, как художник толкается головкой и буквально падает на прохладную плитку, царапая ногтями неровные швы. Еще один резкий толчок, сопровождаемый резким криком, и брюнет уже полностью в Чезе. Он не спешит двигаться, заглядывая за плечо гонщика, стараясь разглядеть лицо, окроплённое десятками капелек прозрачной воды, осевшей повсюду — на тонких губах, кончике носа, на бровях и плотно сомкнутых веках, стекающие на ресницы и движущиеся по щекам.       Но, даже не смотря на зажмуренные глаза и закушенную губу, Честер не выдерживает и десятка секунд — подается назад, крутя бедрами, призывая приступать. Майк понимает это безмолвное разрешение и начинает медленно, стараясь не причинять боли, двигаться.       Вода становится еще более холодной, но это не волнует ни Честера, не Майка, лишь два несдержанных стона сливаются в один, когда их лиц невесомо касается пара струй холодной воды, позже доходящих и до ступней. Майк уже не сдерживается, ни в стонах, ни в движениях, упиваясь несвязными мычаниями и вздохами гонщика, упершегося лицом в стену. Плитка невероятно холодная, да и вода хлещет давно уже не летняя, а ледяная, но и несмотря на это, ему непозволительно жарко, а дышать сложно, словно он в бане. Легкие будто наполнены свинцом, слишком тяжелые и неподъемные и как-то даже жалко времени на бесполезный вдох.       Оргазм первым настигает художника, и он грубо толкается глубже, изливаясь внутрь. Он, хоть и не соображает ничего, но рукой машинально обхватывает член Честера и, круживший доныне где-то внизу живота оргазм, накрывает с головой и Чеза, заставляя выгибаться дугой и стягивая с искусанных губ имя Майка.       Этим днем они так и не дошли до моря, проведя эти часы лениво и размеренно, упиваясь обществом друг друга. Даже сейчас, когда уже потерявшие жгучую силу, но все еще жаркие солнечные лучи, близящегося к земле солнца пробивались сквозь плотно задернутые занавески, никто не вспоминал об утренней затее. Чез, недовольно жмурившийся от озорного лучика, все же кое-как проникшего сквозь плотную завесу и слепящего его глаза, лежал на диване, вытянувшись во всю длину. Время от времени ему хотелось перевернуться с живота на спину, но вместо этого он лишь потягивался и зевал или теребил маленькое колечко в губе, кидая непродолжительные взгляды на Майка, сидящего напротив, чтобы оценить ситуацию — понял он намеки, что его возлюбленному уже надоело или нет. Ответ постоянно был отрицательным, а Шинода невероятно сосредоточенным и уверенным. Он гордо восседал за мольбертом, заканчивая эскиз будущей картины. Быстрыми, четкими движениями накидывал черты лица и очертания тела, такого прекрасного в лучах закатного солнца, тени и блики, стараясь как можно более полно и реалистично передать этот волшебный момент на холсте. Конечно, можно было бы просто сделать фото — современно, быстро и возиться не надо. Но в фотографии нет души, нет томных вздохов уставшего Чеза, нет аромата палящего солнца и уверенных движений Шиноды.       Честеру нравилась эта затея, но он не думал, что это затянется так надолго, так увлечет и утянет за собой Майка. Беннингтон вновь кидает взгляд на художника, вглядываясь в то, как затуманены его глаза, словно он находится в своем, отдельном мире, как осторожно, но от того не менее смело движется его рука, и встречается с ним взглядом. Тот расплывается в улыбке, словно вдруг осознает, что Чез рядом, но вновь возвращается к работе. Гонщик же неохотно делит своего Шиноду с холстом и поэтому все же встает и торопливыми шагами приближается к Кенджи, обхватывает его за талию, примостив голову на его плече, неудобно устроившись на краюшке табуретки. — Чез, ты чего? — художник пытается вывернуться, повернуть голову, чтобы взглянуть на блондина, но тот не дает, словно ребенок прижимается к нему, проводя носом по шее. — А ну вернись на диван, — наигранно строго, но заботливо и ласково. — Я устал, — канючит парень, еще сильнее стискивая Шиноду в объятьях и глядя на незаконченную картину на которой Беннингтон, словно кот развалился на диване, вытянув вперед руки, а по спине его пляшет озорной лучик, так же спадающий на лицо, ласкающий прикрытые глаза и расслабленные губы. Холст еще не закончен, но уже и без этого живой и яркий, невероятно реалистичный. — Ладно, — Майк пытается встать, но Чез его не пускает и поэтому художнику приходится встать вместе с тем — гонщик обвил его шею руками, обхватил талию ногами и с веселым смехом любуется попытками брюнета согнать его. — Не будь ребенком, — Шинода и сам не выдерживает беззаботного и счастливого смеха над ухом, отзываясь на него собственным, и все же, с неимоверными усилиями, скидывая наездника на диван. Блондин с минуту валяется, а потом вскакивает и вновь нападает со спины, но в этот раз Майк сидит, и запрыгнуть на него не удается. — У меня есть идея. — Ммм? — тянет гонщик, вновь прилепившийся к Шиноде и обвив его плющом. — Одевайся, — заговорщицки улыбается тот и чмокает Чеза в нос, наскоро натягивая легкую футболку. Честер же просто надевает джинсы и слышит печальный вздох художника, когда тот натыкается взглядом на его голый торс. Майк тянет руку и Беннингтон не задумываясь хватается за нее, даже не замечая, как они скоро покидают квартиру и уже переходят улицу, направляясь к соседнему дому. Ладонь брюнета такая теплая и слегка шершавая, она словно идеально подходит к руке гонщика, обхватывая ее и несильно сжимая.       Они скоро минуют улицу и Шинода, набрав код на домофоне, тянет блондина вверх по бесконечной лестнице. Возможно, тут даже есть лифт — это же девятиэтажка — но парней этот факт не волнует. Добравшись до последнего этажа, Кенджи торопливо оглядывается и расплывается в улыбке, вновь утягивая гонщика за собой. Он ведет его на крышу. Дверь так опрометчиво не закрыта, слово специально для влюбленных парочек. — Идем, — тихо шепчет Майк, и Честер вновь не задумывается. Идет. Аккуратно ступает по бетонной крыше, вдыхает теплый, но такой свежий и вольный ветер, неторопливо подходя к обрыву. Он смотрит вниз на проезжающие машины, все еще спешащих в разные стороны людей, на соседние дома и вновь щурит глаза, всматриваясь за горизонт. Сзади его обнимают теплые руки, и он млеет, подается назад, счастливо улыбаясь. Шинода целует его в шею и отстраняется. Чез недовольно оборачивается и попадает в плен ласковых глаз, а позже и чувственных губ. Художник целует невероятно нежно и бережно, обхватывая лицо парня руками, нехотя прерываясь. Он словно собирается с мыслями.       Солнце кидает прощальные лучи на чертов мегаполис, принося хоть какую-то иллюзию, что ночью будет прохладнее и обещая завтра вновь спалить этот город дотла. Однако сегодня — не так, как вчера. Сегодня у них появился друг — ветер. Он тут, выше, ощущается сильнее и ярче чем там, внизу. Легкий и ласковый, словно шелковистый, он ласкает кожу, так неприятно опаленную ненасытным светилом, колышет волосы, забирается под и без того легкую одежду.       Тут, думает Честер, на крыше, даже дышать легче. Тут свободно и легко, тут ощущается несильный адреналин, разливающийся под кожей и, заставляя наслаждаться им, словно наркотиком. Тут и молчать легче. — Чез, — тихо, интимно зовет Шинода. Голос заманчивый, словно он собирается раскрыть тайну, секрет. Беннингтон заинтересованно смотрит, следя за тем, как тот извлекает из брюк коробочку. Блондин сразу понимает, что к чему и широко улыбается, невесомо шепча «да», на так и не прозвучавший вопрос. Майк тянется к нему и бережно одевает кольцо на безымянный палец. Оно холодит и изящно переливается на свету прощальных лучей холодными бликами. Честер тянется к руке художника, и, выхватив у него из коробочки второе, тоже надевает возлюбленному. Тот поспешно выкидывает упаковку прямо с крыши — она больше не нужна — и тянется за поцелуем.       Пусть такие браки и запрещены, теперь они не просто возлюбленные, а намного больше. Семья. Эти кольца, словно табличка, словно метка «мое», как укусы и засосы, как запах на коже и одинаковые вещи.       Всю ночь они проводят здесь, сначала наблюдая, как ныряет за город и плавит многоэтажки огненное солнце, а после лежа на бетонной крыше, разглядывая звезды. В спину неприятно врезаются мелкие камни, но это настолько незначительно и не важно... — Чез, а научи меня так водить, — уже за полночь начинает разговор Шинода. Они сегодня болтали без умолку — обо всем и вот, случайно, скатились к этой теме. — Как? — Как ты. — Зачем? — Честер непонимающе смотрит, — боится за Майка, не хочет подвергать опасности. — Просто. Хочу уметь, — он смотрит на него в ответ, вновь затягиваемый омутом глаз. — У тебя, наверно, есть какие-то секреты. — Нет. Просто нужно чувствовать машину, быть с ней одним целым. Она — не просто средство передвижения. Она — член семьи, — блондин задумывается. — И забыть до финиша о педали тормоза. Тормоза придумал трус.       После этого они переходят на разговор о чем-то другом, но у художника в голове так и крутится эта фраза. Тормоза придумал трус.       Брюнету больше не удается ничего вытянуть о гонках и технике вождения у Беннингтона кроме того, что скоро у них с Брэдом заезд. Примерно в середине августа. А еще то, что трикселион на Скае — знак черного списка.       Уходят они отсюда лишь тогда, когда солнце вновь показывается на горизонте. Плюхаются на кровать и забываются спокойным сном на пару часов, а после все повторяется. Однако в этот день они все же выбираются на море. Пускай, ночью, но главное — доходят.       До полуночи час, а на побережье тепло и даже душно. Людей практически нет, лишь шумные компании и одинокие мечтатели изредка встречаются на их пути. Море темное, словно краска — беспросветное, холодное, пугающее. Но манящее, такое желанное и хитрое. Они заходят в воду по колено — течение сильное, волны большие, хоть и вода теплая. Море эгоистично, лишь забирает, не желая отдавать, засасывая, притягивая их к себе. Первым не выдерживает Майк, шагает дальше, буквально растворяясь в теплой, соленой воде и за ним следует Чез, становится рядом и переплетает их пальцы, поднимая взгляд на луну.       На море Честер не боится, что его унесет течением, он боится потерять Майка и кольцо. Поэтому, всю прогулку он крепко держит Шиноду за руку, а в воде постоянно проверяет на месте ли украшение.       Вдоволь наплескавшись на удивление проходящим, они вываливают на берег и художник плюхается на песок. Чувствует, как он прилипает к спине, ногам, рукам и прикрывает глаза. Лишь на секундочку, после вновь их распахивая, когда на него ложится Беннингтон. Тот лыбится и целует его, проводя руками по телу. Сзади раздается радостный визг и лай, а спустя мгновение на Чеза налетает большой, мягкий пес, радостно виляющий хвостом и вылизывающий его спину. Майк слегка пугается, но когда слышит заливистый смех блондина и чувствует мягкую шерсть пса на руке, успокаивается, сам хихикая. — Прима! Прима, ко мне! — зовет явно пьяный голос и пес, виновато ткнув гонщика носом, срывается, поднимая кучи песка, бежит к хозяину. Беннингтон скатывается с художника на песок, заливаясь смехом, прикрывает глаза. — Знаешь, а я всегда хотел домашнее животное, хоть собаку, хоть хомяка, — успокоившись, выдыхает в звездное небо Чез. Сегодня он счастлив. Без наркотиков, по-настоящему. Впервые за долгие года он искренне радуется и улыбается. Это первый раз с того момента, как он узнал, что Анна поступила в престижный колледж, о котором мечтала всю свою жизнь.       Единственное, что не давало почувствовать себя полностью беззаботным — головная боль. Она электрическим разрядом прошибала мозг, словно стальная проволока, просунутая через виски насквозь. Честер не хотел пугать Ши, списывая все на последствия ломки, желая обмануть самого себя и свой организм.       Майк встает первым, протягивает руку, за которую цепляется Чез, откидывая все гнусные мысли и вдоль налюбовавшись ночными звездами. Брюнет обнимает его, чувствуя песок между ними, после чего утаскивает за собой. Домой. Завтра их ждет такой же лениво-размеренный, но от того не менее запоминающийся и яркий день, Шинода в этом уверен.