Жажда скорости

      С того момента Честер и Майк не виделись. Прошло уже около недели, когда в дверь квартиры Шиноды раздался звонок. Он быстро вскочил с дивана и, словно почувствовав неладное, подлетел к ней. Открыв ее он обомлел. Беннингтон так и жал на кнопку звонка, блуждая глазами и, заметив, что дверь уже открыта, буквально ввалился в руки брюнета, беспомощно перебирая ногами. Майк ахнул от ужаса, когда заметил, как на пол капает кровь.       Художник усадил Чеза на пуфик возле вешалки и, закрыв дверь, присел перед ним на корточки, обеспокоенно осматривая. Лицо блондина покрывало множество ссадин и ран, на некоторых из которых кровь уже запеклась, а на других стекала кровавыми подтеками по лицу. — Что случилось? — Шинода, устроившись между ног парня аккуратно взял его за подбородок, осматривая выступающий фингал. — Только не говори, что упал.       Честер не говорит и слова, лишь мотая головой. Боль пронзает его тело, внутри органы словно заплелись в узел, а во рту пристальный привкус ржавого железа. Шинода, опираясь на колени гонщика, встает и шагает к кухонным шкафчикам, недолго рыщет там, находя аптечку. Он берет стакан и наливает туда воды, возвращаясь к Чезу и протягивая ему. Тот безумно благодарен за это — в горле пересохло, но пить не спешит, словно собираясь с силами. — Чез? — в глазах художника все еще читается беспокойство. — Мне кажется, тебе нужно в больницу. — Шинода говорит это и сразу запинается, вспоминая о проблемах парня с законом. Да, явно это не очень хорошая идея. — Все в порядке, — заверяет Беннингтон и даже улыбается, тут же жалея о своем поступке — лицо Майка вытягивается, когда он видит окровавленные от крови во рту зубы. Честер пьет воду, жадно, большими глотками. В желудке неприятно щиплет, но после становится еще легче и он начинает даже нормально дышать.       Брюнет тем временем смачивает ватку в перекиси водорода и принимается обрабатывать раны на лице, смотря как рычит и морщится, отчего его нос покрывается складками, блондин, когда раствор начинает шипеть. Шинода аккуратно поворачивает его за подбородок в другую сторону и принимается заливать перекисью разбитую скулу. — Может, все же объяснишь, что это? — Майк смотрит на него строго, но с неприкрытым беспокойством. — Просто мне было трудновато подниматься... Так бы я тебя не побеспокоил. Извини, — в очередной раз Беннингтон жмурится от неприятных ощущений. Боль в брюшной полости уже отступает, но кожа до сих пор ноет. — Не извиняйся. Не в этом дело. Кто тебя так? — Неважно. — Чез! — Шинода берет его лицо в ладони, заглядывая в карие глаза. Тот старается избежать зрительного контакта, но художник слишком настойчив. — Понимаешь, я жить не могу без скорости... — Ну, я знаю. — Нет. Без другой, — Бениннгтон опускает взгляд в пол, а Майк непонимающе хмурит брови. Когда до него доходит, глаза того округляются и он впивается взглядом в парня. — У меня долги. — Большие? — художник встает, продолжая смотреть на Чеза. — Да. Пять, — хорошо, что сегодня, как чувствовал, снял пирсинг. Честер шмыгает носом, ощупывая разбитую губу. Ему намного легче и боль помаленьку начинает отступать, но когда художник протягивает ему обезболивающее, он с удовольствием глотает горькую таблетку. — Он знает. Если не отдам — просто сдаст копам. — У меня есть две с половиной, я займу. Тем более, я в долгу перед тобой, — Майк запинается, — да и я сам тоже виноват. — Шинода собирается уходить, чтобы положить аптечку на место, но Чез вновь хватает его за предплечье, глядя на него. — Нет. Ты не виноват. И не стоит. Я не хочу просить помощи. Мог бы, я не показался бы тебе таким, — Майк в этот раз не спешит вырвать руку, он даже не дергается. Уже привык к этому жесту. — Стоит, Чез. Я помогу. — У меня сегодня заезд, я заработаю. Две уже есть, так что... — Ты никуда сегодня не поедешь! — голос брюнета звучит настолько настойчиво, что Беннингтон даже удивляется. — Я займу пятьсот долларов у знакомых, и мы оплатим твои долги. Но ты сегодня гонять не будешь. Посмотри, ты не в состоянии. — Спасибо, Майк, но нет, — он отпускает руку и встает. — Спасибо. Беннингтон неуверенными шагами, немного покачиваясь, направляется к двери и художник, оставив злосчастную аптечку на столе, преграждает путь, проныривая между ним и проходом, заслоняя его спиной. — Я сказал, ты никуда не едешь, — голос брюнета звучит убедительно и строго. — Я еду. — У нас есть деньги, все в порядке. — Нет, их нет. Мне еще платить за квартиру завтра. Я должен участвовать. Должен выиграть, — уверенно талдычит свое он. — Можешь жить у меня. Я лягу на полу, но ты не участвуешь сегодня в заезде, — Чез сглатывает, а Шинода не может оторваться от губ парня. Он глубоко вздыхает и добавляет, чувствуя, как его начинает грызть совесть: — Пожалуйста. — Нет, — махает головой Беннингтон. — Честер, послушай, в том, что случилось, виноват и я. Так разреши мне загладить свою вину, — в мозгах Майка зреет новый план. Как говорится, почему бы не совместить приятное с полезным...       Брюнет никак не мог понять, что он чувствует по отношению к этому парню. Он долго не мог разобраться в себе, копаясь и ища любую зацепку, чтобы отвергнуть очевидный вывод — влюбился. Но сколько бы он не думал, стараясь выискать другие слова для этого чувства, все попытки были тщетны. К тому же, наконец, приняв это, голову Майка посетила еще одна гениальная для него и очевидная для других вещь. Влюбился он взаимно. Нет, а разве стал бы тогда он целовать его? Ну, может, он просто...       Художнику хотелось быть уверенным в ответных чувствах. Он даже, было, собирался зайти в гости, поговорить, может... Но странный страх змеем обвил его тело: почему, если Чез чувствует то же, он не сказал? Ответ был очевиден, но не для художника. Дело в том, что гонщика мучали точно такие же сомнения, как и его возлюбленного. — Запомни раз и на всегда: за рулем был я и вина только моя, — голос Честера все еще уверенный и железный, но в глубине уже поселилось сомнение: может, и в правду не ехать? — Я тебя не остановил. — Ты физически не мог. — Мог. — Нет!       Шинода, повинуясь стихийному чувству, к тому же думая, что другой возможности может попросту и не быть, подается вперед и целует блондина, стараясь не причинить ему боли. Тот не торопится отвечать, даже не успев сообразить, что произошло. От этого сердце художника сжимается, но к счастью оного, Чез его и не отталкивает. Майк продолжает целовать, не желая отдаляться. Нежно и размерено, пробуя на вкус и смакуя, но спустя некоторое время, поцелуй становится страстным и глубоким, будто Беннингтон проснулся ото сна или же понял, наконец, что от него требуется, рьяно отвечая. На самом же деле, тот просто решил. Окончательно.       Губы неприятно смылят и отдают невесомой болью, когда Шинода трогает кончиком языка острые клыки Честера и исследует его рот, тихо стоная. Ладони Чеза ложатся на талию брюнета, а тот с рвением продолжает поцелуй. Честер тихо стонет в губы Майку, нехотя отстраняясь. Руки его мягко оглаживают подушечками пальцев тело Шиноды через футболку, а тот медленно прикусывает ухо и тут же целует, спускаясь ниже, к шее. Парень покладисто откидывает голову назад, открывая больший доступ к коже, давясь сухими стонами. Блондин тает под губами художника, кажется, ноги уже не держат и коленки предательски дрожат, поэтому Шинода подхватывает его за талию, буквально чувствуя это, а проворными пальцами ласкает кожу у края джинс под толстовкой, отчего Честер развязно стонет. — Ну, будешь участвовать сегодня в заезде, Чести? — в губы выдыхает брюнет, ловя очередной томный вздох. — Майк, а ты, знаешь, умеешь убеждать... — Чез прерывается на тихий стон, больше похожий на скулёж. Внутри ни единой мысли — все как в тумане. Шинода, подхватив толстовку за концы, смотрит на парня, словно спрашивая, можно ли. Тот не отвечает, лишь накрывая руки художника своей и помогая ему стянуть с себя предмет одежды, быстро избавляя от рубашки в отместку и его.       Майк возвращается к шее, пошло вылизывая ее, давясь тихим всхлипом, когда Чез скручивает его соски, играясь с ними пальцами. Уже не в силах остановиться, где-то на задворках сознания все же осознавая, что они зашли слишком, наверное, далеко, художник аккуратно ведет Беннингтона к кровати, целуя и все еще придерживаясь за талию одной рукой, а другой, которая «случайно» съехала, за бедра.       Чез ложится на разложенный диван, который оказывается на удивление мягким. Когда спина касается обивки, кожу неприятно щиплет, но поцелуи Майка хорошо отвлекают от плохих ощущений. Тот целует его ключицу, сладко исследуя тело, стараясь не пропустить и миллиметра нежной кожи. Кое-где уже проступают синяки, которые Шинода ласкает мягкими губами, отчего, несомненно, Чезу немного больно, но не менее и приятно. Получается гремучая смесь, которая разливается теплом по всему телу и скатывается тугим комком прямо вниз живота, увеличивая и без того нехилое возбуждение.       Беннингтон руками медленно ведет от груди брюнета к его прессу, царапая смуглую кожу обстриженными под корень тупыми ногтями. Тот прерывисто дышит, продолжая приносить облегчение гонщику, — кажется, что от поцелуев этого безумца боль отступает. Осознание того, что они делают так и не приходит, словно парни просто одержимы чем-то... кем-то... друг другом.       Скользя поцелуями все ниже, Майк доходит до низа живота гонщика и стягивает с того джинсы. Чез старательно помогает ему в этом деле, после чего снимает штаны с Шиноды, впиваясь в его губы поцелуем. Художник отвечает, наваливаясь на парня и заставляя того лечь, что делает он неохотно, продолжая терзать рот брюнета. Он обхватывает бедра художника ногами, сам признавая его превосходство, и откидывает голову назад, чем пользуется его партнер, вновь впиваясь в нежную кожу на шее. Какое-то чувство странного спокойствия и комфорта накатывает на Чеза и он спокойно прикрывает глаза, отдаваясь эмоциям и подсознательным инстинктам Нетерпеливо схватившись руками за одеяло, Честер трется пахом о живот Шиноды, что вызывает несдержанный стон того. Он пальцами оглаживает спину блондина и продолжает нежно целовать искалеченную кожу, проводя языком по маленьким ранкам. Только вдоволь намучав парня, он избавляет его от остатков белья и гладит по внутренней стороне бедра. Тот протяжно стонет, пошло закусывая губу и снова притягивает к себе Майка, плотно прижимаясь к его стоящему члену задом, скрестив ноги у того на пояснице. — Ты уверен? — голос художника осипший и безумно пошлый. В ответ он слышит уверенное «да» и Чез вновь вовлекает его в поцелуй.       Майк не торопится, он действует аккуратно и размеренно, стараясь не причинить еще большей боли гонщику, долго растягивая его и лишь после возмущенного стона оного, входя в него так же осторожно и медленно. Беннингтон выгибается навстречу ему, насаживаясь сильнее, хоть на его глазах уже даже выступили слезы, а дискомфорт пронзает тело. Он хрипло стонет, старясь притянуть Кенджи к себе еще сильнее, раствориться в нем, хоть, кажется, ближе и так уже некуда.       Честеру кажется это пыткой, но, как бы то странно не было, приятной пыткой. Однако когда Шинода все же задевает простату, пытка начинает приносить еще большее удовольствие. Брюнет двигается все так же не быстро, пытаясь свести неприятные ощущения своего партнера к минимуму, но Чез подается на него, заставляя войти глубже. От этого Майк теряет контроль и начинает откровенно долбить блондина, вбивая его в диван и захлебываясь в его стонах. Они кончают почти одновременно, и Майк ложится рядом, обхватив Честера за талию. Тот прикрывает глаза и восстанавливает дыхание. — Не оставляй меня, — уже засыпая тихо шепчет Чез, уткнувшись в грудь художника. Тот гладит его по волосам и время от времени одаривает поцелуями, но парень проваливается в сон, лишь услышав в ответ невесомое «не оставлю» и «я тебя вытащу». Прим. автора: под "скоростью" имеется в виду амфетамин (имеет жаргонное английское название "speed", на русский - "спиды", "скорость"). Отсюда и двоякость названия.

***

— С того момента, как мы стали жить вместе, я четко осознал, что теперь ты и я не можем друг без друга. Но была вещь, которая мешала... Амфетамин. Белый такой порошок, разрушающий сотни, тысячи, а то и миллионы жизней, желающий разрушить и нашу. День за днем шли, словно минуты... Уже прошел месяц и нужно было начинать. Я тянул, как мог. Больно, трудно, но нужно... Лечение было сложным для меня. Каждый раз я умирал. Мы вместе умирали раз за разом. — Честер, что это? — упомянутый притупленно смотрит на Шиноду. — Я же говорил, этого не будет в нашем доме. Беннингтон смотрит на Майка и глубоко вдыхает. Смотрит на его лицо, спускается ниже по шее, цепляется взглядом за руки и маленький пакетик в них. Глаза парня все еще строги и, кажется, он еще ждет ответа. — Чез... — тихо зовет. — Последнее, вот это только и... и все. — Нет. Та была тоже последняя, Чез, — разворачивается и идет к ванной. Честер пулей слетает с дивана и мчится за ним, схватывая руку с очередной дозой возле унитаза. — Майк, я обещаю... — Я не верю, — четко и беспрекословно. Вырывает руку, и вытряхивает, смывая в канализацию то, на что потрачено немало денег... — Мы недавно расквитались с долгами. Я не хочу, чтобы ты влез в это снова.       По лицу блондина ходят желваки, но Майк, словно не замечает того, как тот сжал зубы. Он бережно проводит рукой по щеке и целует, легко и невесомо, не получая никакой отдачи. Чез хмурится и вновь возвращается к телевизору, вглядываясь в тупое телешоу. — Ты не понимаешь, Майк, — наконец тихо начинает. — Не понимаешь. — Я обещал тебе, что вытащу. Я вытащу. — Нет, — он резко встает, поднимая столпы пыли со старого дивана. — Оставь меня. Моя жизнь уже в тупике, твоя же еще нет. Пожалуйста, не ломай свое будущее. — Я не ломаю. Да и с тобой все... — глубокий вздох. Майк смотрит на свои ботинки, а потом переводит взгляд на парня. — Я тебя люблю. Поэтому не оставлю. Ответом ему служат тихое рычание и вновь сжатые зубы, от чего обливается сердце кровью, ведь Чез не отвечает ему тем же, словно пропустив мимо ушей мимолетное признание. — Я спать. — Так только семь! — Хоть высплюсь, — Беннингтон кидает злой взгляд, от которого Шиноде становится не по себе.       Ночь оказалась беспокойной и темной. Слишком, беспросветно темной, такой, что от черноты режет глаза, а тьма падает на грудную клетку, ломая ребра. На улице — тишина. Звенящая такая, зловещая. Давит на уши, разрывает голову и не дает спать. Слишком тихо. Майк засыпает лишь под утро, чувствуя, как под его боком до сих пор ворочается блондин, который так и не сомкнул глаз.       Тихие шаги разрывают утреннюю тишину, отдаваясь эхом в мозгах. Четкие, ровные, будто железные, по скользкому паркету, прямо к входной двери. Шинода резко открывает глаза и видит Честера, упрямо шагающего к выходу. Он, поняв, что его засекли, пытается действовать напролом, но художник накрывает его руку своей, когда тот беспомощно возится с замком. — Куда собрался? — Прогуляться, — тупая ложь, которая просто первой приходит в голову. Чез выглядит уже плохо — синяки под глазами, желтоватая кожа и выпирающие из-под кожи ребра, кажется, он значительно потерял в весе с их знакомства — накормить его невозможно. Шиноде страшно представить, что будет потом, по мере захождения их «лечения» дальше, но, несмотря на страх даже, он не отступится. — Феникс не продаст. — Продаст, — отрезает блондин и шмыгает носом. — А если не он, то... Свинья всегда грязи найдет. — Сколько сегодня уже? — художник стаскивает с него кожаную куртку и Беннингтон в который раз скрипит зубами, понимая, что сегодня из квартиры не выйдет. — Четыре дня. — Это мало. — Это много! — почти кричит парень. В нем вскипает непонятная ярость. — Очень много, Майк. Беннингтон пристально всматривается в брюнета, пытаясь наткнуться на что-то в его глазах, зацепиться, нащупать почву, куда можно давить... Но взгляд Шиноды неприступен и холоден, скрыт словно под броней, что пугает Чеза. — Мне нужно, понимаешь? — Честер сжимает губы в тонкую линию. — Я не смогу так участвовать в гонке. У меня нет сил, чтобы так просто... — О заезде и речи не идет. Я не пущу тебя никуда в таком состоянии, — уже тише говорит художник, встречаясь с агрессивным взглядом карих глаз. — Да кто ты такой? Кто ты мне? — хмурит брови, словно задумываясь, Честер. Он обходит Шиноду стороной и разворачивается к нему лицом, раскидывая руки в лучших традициях истеричек. — Может, и дышать мне запретишь? Что ты в этом видишь плохого? — Может то, что это тебя убивает, идиот? — Майк не выдерживает и его голос срывается на крик, от чего Честер, кажется, даже на секунду задумывается. — Посмотри, во что ты превратился! Высох весь, глаза чернющие. — Извините, от природы рожей не вышел! — хмыкает он. — Нет, во время нашего первого знакомства, у тебя был нормальный, здоровый, Честер, вид. — Вот! — блондин делает какой-то жест рукой, пытаясь зацепиться за эти слова. — Вот! Я три года сижу на этом, и все было нормально, — почти шипит Беннингтон, — пока в мою жизнь не занесло тебя с твоими вечно благими намерениями. Тебе не вылечить меня, рано или поздно я все равно сорвусь. Шинода молчит. Он сам в глубине души думал про это, мол, как там говорят, бывших наркоманов не бывает? Но Чез же не наркоман. Просто, ну, запутался... — Пусти меня, Майк. Пусти сейчас, потом будет только хуже, — Честер тяжко дышит. — Потом хуже будет. — Нет. Это тихое и отрывистое «нет» звучит, словно приговор, шепотом разлетаясь по небольшой квартирке и пропитывая собой и отравляя разум Беннингтона, заставляя кровь того практически закипать. — Ты не имеешь права! Я взрослый, совершеннолетний человек, я могу делать, что хочу. ЧТО ХОЧУ! — он кричит в лицо Кенджи и хватает куртку, пытаясь пройти напролом, возле забаррикадировавшего дверь Майка. Когда же блондин натыкается на стену в виде молчания и, по каким-то причинам такого не сдвигаемого и сильного Шиноды, он разворачивается и кидает свою кожаную куртку на чистый паркет. Тихая злоба переполняет изнутри, заливая собой каждую клеточку организма, а Чеза, кажется, даже потрясывает от переизбытка ее. Не придумав ничего лучше, Беннингтон резко разворачивается, смахивая с близстоящей полки вазу, которая с грохотом оказывается на полу, разлетаясь на тысячи мелких осколков, как уверен сейчас Честер, точно так же, как и его жизнь.       Шинода даже не вздрагивает от шума и не пытается остановить проснувшуюся в Чезе фурию — несомненно, некоторые вещи, например, эту симпатичную кружку жаль, но важнее, чтобы он все выплеснул из себя. Беннингтон орет что-то про то, как Кенджи портит его жизнь, что зачем он вообще появился и прочую такую же ахинею, руша уютную маленькую квартирку с садистским удовольствием и глядя, как многочисленные осколки летят к ногам. Они рассыпаются красивыми переливами на ярком солнце и блестят всеми цветами радуги, но блондину не до созерцания этой красоты — он ищет себе новые и новые жертвы, разбив в доме, верно, уже все, что можно было вообще разбить.       Вот вниз, на кафельный пол импровизированной кухни летит блюдо с барной стойки и яблоки, доселе лежавшие на нем, раскатываются по полу, а тарелка разбивается вдребезги, смешиваясь с миллиардами других маленьких стеклышек.       Чез до сих пор что-то кричит, идя к телевизору и пытаясь открыть ящик с художественными принадлежностями Шиноды, но Кенджи этого не слышит. Он словно отключил звук, совершенно потеряв нить повествования еще на первых словах парня.       Шкафчик не подается, и Честер пинает его ногой, тут же взвывая от боли. Он, думает Майк, вроде перебесился и сейчас просто стоит, смотрит исподлобья и тяжко дышит, как загнанный конь. Художник даже допускает мысль, что вот оно, что все, закончилось. Но тут молчащий парень предпринимает еще одну попытку пробраться к двери, однако Шинода перехватывает его за талию. — Отпусти меня, Майк, а ну пусти!! — Честер уже откровенно орет, впиваясь ногтями в кожу Шиноды и отчаянно борясь с ним. Брюнет удивляется тому, что в этом хлипком пареньке вдруг взялось столько силы, что он не может с ним совладать. Чез тянется к парню и у того перехватывает дыхание, когда руки, сжимаясь на шее, мешают ему дышать, поэтому он наскоро отлепляет от себя блондина, рвущегося в бой и шипящего, словно дикий зверь, заталкивая в ванную. Дверь снаружи не запирается, поэтому Шинода подпирает ее стулом, чувствуя, как внутри о дерево стучится Честер, явно пытаясь выломать дверь. Он кричит что-то невнятное, орет срывая голос и Майку словно ножом проходятся по сердцу — такой мелодичный и красивый голос так легко срывается и ломается, такой сильный и достойный человек так быстро летит к обрыву... Но сейчас Майк и сам был готов лететь с ним к обрыву, лишь бы только вместе. Лишь бы только не отпускать. Но надежда все еще тлела где-то в груди, согревая и давая сил. Он вытащит. Он сможет. Бениннгтон продолжал кричать и вопить у двери. Он драл ногтями дерево, срываясь на нечеловеческий вопль, не чувствуя боли. Руки уже кровоточили, но он с упорством глупца продолжал царапать дверь.       Майк слушал все это снаружи, сидя на полу среди осколков и закрыв себе рот рукой. Ему хотелось зарыдать, изнутри его разрывала невидимая боль, потаившаяся где-то в глубине груди, не давая дышать. Он не может позволить себе потерять Чеза — он единственный, кто у него есть. Родители? Да они отказались от него, как только Майк сказал, что ему пришло письмо из художественного колледжа, и он едет туда. Брат? Никогда ни во что не ставил. Шиноде иногда казалось, что не он старший... Друзья? Не было их никогда. Только с Анной он нормально общался и благодаря ей появился Честер. Художник готов был кланяться ей в ноги до земли, за то, что она привела за собой своего брата.       Тем временем Чез почти успокоился. Он уже перестал драть дверь ногтями и стучать по ней кулаком. Он просто сидел, прислонившись к колючему от царапин дереву и ласково поглаживая его поломанными ногтями, словно желая продолжить пытаться вырвать себе путь наружу, но уже без сил. — Майк, ну пусти... — уже не крик. Честер умоляюще смотрит, будто пытается найти глаза парня сквозь плотную древесину. — Я не буду больше так, как тогда. Честно. В начале же все было не так, я употреблял только перед гонкой или чтобы не уснуть. Не больше пяти раз в месяц, Майк. Я обещаю. Обещаю! — Я не верю, Чез, — практически шепотом. Шинода сидит с обратной стороны двери, прислонившись к ней виском. Ему хочется открыть дверь, но он борется с этим желанием — нельзя. Это не Честер говорит. Это говорит жажда скорости. — Майк, пожалуйста... — он замолкает, а по щеке катится слеза. — Знаешь, Роб сразу меня послал. И Фениксу запретил мне продавать. Помнишь, ты спрашивал, какой у них такой бизнес?.. — со смешком говорит Беннингтон. За дверью Майк кивает и рукой проводит по холодному дереву. — Наивный, да? Он думал, что Фен его будет слушать. — Снова истеричный надрывный смешок, — Все нормально, Майк. Я буду контролировать. — Нет, Чести. Прости, но нет. — Не мучай меня, — Честер шепчет, подушечками пальцев чувствуя обцапаную краску, а лбом упираясь в дверь. — Пусти меня, прошу. Если любишь, пусти, пожалуйста. Ты же говорил, что любишь. Врал. Ты мне врал? — Именно поэтому я тебя не выпущу. Я обещал, что помогу тебе. А знаешь, почему? Ты единственный, кто есть у меня. Кто мне дорог. Я не потеряю тебя, — художник всхлипывает и встает, опираясь на стул. — Я приготовлю тебе что-нибудь поесть. — Майк. Выпусти меня, — он вновь слышит рычащие нотки. Ох уж эти перепады... Чез встает, Майк слышит торопливые шаги по ванной, все еще не отходя от двери. — А, знаешь, здесь аж две бритвы, Майки... Брюнет резко распахивает дверь, откидывая ненужный стул в сторону и заскочив в комнату, видит лыбу Честера, который рвется к выходу, но Шинода вновь перехватывает его. — Боялся за меня, — Беннингтон смеется, натужно и наигранно, а потом заходится в кашле. Художник тащит его к кровати, а блондин вырывается. Возле дивана он практически отталкивает его, но тот прижимает Чеза к стене и пристегивает левую руку к батарее. — Ты что охренел?! — блондин рвется, так, что, кажется, сейчас сломает руку. — Откуда у тебя вообще браслеты? — Мой отец полицейский. Этого добра у меня везде навалом, — на это парень лишь зло хмыкает, стараясь вырвать руку. Та, как и ожидалось, не поддается, поэтому в ход идут зубы — блондин вгрызается в кожу острыми клыками, раздирая ее и морщась от боли. Кенджи не может смотреть на это — с окровавленных запястий буквально свисают, как ему казалось, куски мяса. Поэтому он пристегивает и правую руку друга к батарее, отчего тот оказывается буквально распятым.       Он еще несколько часов буянит, грозясь разнести здесь все в пух и прах, но Майк терпеливо все сносит, бережно собирая осколки. Гонщик нанес квартире непоправимый ущерб, но все это чепуха. Главное, чтобы сам не поранился сильнее. Спустя время, Чез кое-как успокаивается и садится на пол, осознав, что попытки все равно не увенчаются успехом. Он тихо поскуливает глядя на Майка. Тот приносит ему еду, но Чез отказывается, как бы Шинода не старался даже насильно запихать в него бульон.       Этой ночью вновь никто не спал. У Честера менялось настроение каждые полчаса и истошные вопли и стуки по батарее, от которых в двери часто звонили соседи, грозящиеся вызвать копов, переходили в слезы и истерики. Шинода даже не вздремнул, сидя на диване возле блондина и не сводя с него глаз.       Утро, казалось, принесло облегчение, но так лишь казалось. Все завертелось по-новой — крики, угрозы, попрекательства, шантаж, слезы и мольбы. Кенджи был вымотан не меньше Честера, но старался держаться молодцом, не падать перед Чезом — сейчас нужно о нем думать, а не о себе, вытащить. Унести с поля боя, спасти, помочь опереться. Он должен быть сильным.       К вечеру Беннингтон все же согласился поесть, но его организм принялся отвергать еду — он жаждал новой дозы, а не манной каши. Несколько часов подряд Чез провел рядом с унитазом. Майк был рядом с ним, стараясь ни на шаг не отходить, ведь желудок Честера отвергал даже воду, а позже его и вовсе стало рвать желудочным соком. К тому же на блондина накатилась волна страха и слезы катились по его лицу. Даже когда, казалось, все позади, он не пошел с Шинодой в комнату, а остался в ванной, обняв Майка за талию и рыдая в его плечо. Кенджи ласково гладил его по волосам, стараясь унять беспричинный страх и тревогу.       Чез так и уснул на холодном кафельном полу, на плече Майка. Тот же, в свою очередь, почти всю ночь продолжал путаться пальцами в волосах блондина и старательно вслушиваться в его дыхание, не двигаясь, дабы не спугнуть хрупкий сон. Художник провалился в легкую дремоту лишь под утро, устроившись на холодной плитке.       Дни летели за днями, все больше похожие друг на друга и однотонные, такие серые и хмурые. Честер больше не кричал и не орал, просто лежал и смотрел в потолок, превращаясь в овощ — ничто его не интересовало, ничто не могло вызвать эмоций. Его душила головная боль, но он терпеливо молчал, изредка мысленно виня Ши за то, что он лишил гонщика обезболивающего, даже при этих мыслях не меняя каменного выражения лица. Шинода радовался, что прошла агрессия и ярость, но от созерцания того, как его возлюбленный днями напролет считает трещинки в некогда белом потолке, по спине его бежал морозящий душу холодок. Внезапно раздался телефонный звонок. Надоедливый и гнусный, угнетающий. Чез нехотя протянул руку и поднял трубку. — Хей, Чез, куда ты пропал? Давно тебя не видно, — голос до безумия радостный и счастливый, настолько, что охота вмазать его обладателю. — Никуда. Дела. — Сегодня заезд. Участвуешь? На кону большие бабки,- после небольшой паузы сообщил голос. Честер поднялся с дивана и напрягся. Между бровями появилась забавная складка, а Беннингтон, кажется, вспомнил, что такое эмоции. Несколько секунд ожесточенной внутренней борьбы и четкое «да» в трубку. Майк вернулся тогда, когда на Беннингтоне уже была его кожаная куртка, и оставалось лишь взять ключи от авто. — Ты куда? — недоверие вновь светилось в глазах Шиноды, он не понимал, что здесь происходит. — Сегодня заезд, я решил участвовать, — Чез даже не старается что-то придумать или соврать. Зачем? — Нет, Чез, нет. Не стоит, ты еще не готов, Чез, — глаза брюнета горят беспокойством. — Готов. На кону большие деньги... Нам они нужны. — Нет. — Не ври, нам нужны деньги! — втолковывает ему Беннингтон. — Чез, не едь! — Должен. — Ничего ты не должен! — Нам нужны деньги, Майк, — повторяет Чез, словно вызубренную программу. — Не нужны мне деньги! Мне ты нужен! — голос Шиноды срывается на крик. — Ты эгоист! — Честер отвечает тем же. — Я? Посмотри, это ты только и делаешь, что стараешься для себя! Я для тебя все делаю, Чез, а ты просто плюешь! Это ты эгоист, — слова врезаются в мозг, отпечатываясь там, словно клеймо. — Я постоянно делаю так, чтобы было лучше другим! Я жизнь на это положил. Тебе, Майк, не понять, ты не скитался с пятнадцати лет по подвалам и жертвовал собой, чтобы прокормить сестру, чтобы хоть у кого-то было нормальное будущее! Ты не смеешь мне ничего говорить, наряженный ты весь, вылизанный. Тебя всегда любили. Я же никому нахуй не сдался. Пойми это, наконец, и просто отпусти меня. Мы слишком разные. Слишком! Но эгоистом ты не имеешь права меня называть, — все это Беннингтон не говорит, он кричит это так, что кажется сейчас лопнут окна в квартире, а Шинода жалеет о том, что сказал. Но поздно. Дверь громко хлопает прямо за спиной брюнета, когда за ней скрывается Честер.       Он возвращается поздней ночью. Майк не спит, ждет. Чез пьяный в хлам, он вваливается в квартиру и падает прямо в руки Шиноды. Он отдает ему деньги и крепко обнимает, не стоя на ногах. К глазам отчаянно рвутся слезы, но блондин игнорирует их, стараясь подавить. Майк уже не злится, он бережно помогает дойти пьяному гонщику до дивана, но прежде чем лечь, тот хватает его за запястье. — Ты мне нужен, Майк, — словно эхо... Сердце Кенджи больно сжимается, — не оставляй меня. Прошу.       Художник даже не помнит, что шептал в ответ, стараясь успокоить парня. Он лишь помнит взгляд полный мольбы и эти слова. Намного важнее замусоленных «я тебя люблю». Словно крик души, отчаянье. Честер просит помощи. Просит быть с ним.