Жажда скорости

      Темнота и прохлада царит в маленьком царстве Честера Беннингтона, здесь пахнет перегретым маслом и бензином, на почетном месте стоит Скай и в уголке, на старом диване, подмяв под себя ноги, сидит Майк Шинода — единственный человек, кроме Чеза, появившийся в этом гараже в течении полутора лет. Не потому что он Богом забыт и находится на окраине города. Не потому что никому нет до него дела. Не потому что он обвешан, кажется, тысячами замков, словно здесь хранят куски золота, величиной с холодильники. Нет. Потому что Честер не хотел, чтобы кто-либо здесь появлялся. Даже Анна здесь была в последний раз еще совсем малышкой, когда ей и пятнадцати не было...       Тусклые лампы не заботятся о том, чтобы ярко освещать территорию, — их всего две, да и одна постоянно моргает, гляди, вот-вот перегорит. В воздухе пахнет пылью и краской. Недавно Чез подкрашивал крыло своего авто. После той погони... Когда они провожали Энн. Краска с того момента осталась и сегодня он по ошибке открыл ее, распуская в воздухе достаточно приятный для него аромат.       Шинода сидит тихо и заворожённо смотрит за движениями Честера. Тот влюбленно осматривает Скайлайн, открывает капот, проверяет в порядке ли все, берет щуп с масла и захлопывает крышку. Влюбленно проводит по чистой матовой поверхности — пару часов назад он его вымыл.       Майк Шинода оказался первым и последним человеком, увидевшим Ская в неприглядном виде и то, как Беннингтон проверяет его перед поездкой. Тщательно, бережно, словно следит за ребенком, подхватившим температуру, сдувает пылинки... Майк, возможно, даже бы ревновал, если бы не знал, что значит для него этот автомобиль. Да и не просто это автомобиль, собственно, вовсе...       С минуты на минуту должны привезти Мустанг Брэда, и Честер морщится — в этом гараже еще не было ни одной машины, кроме Ниссана Скайлайна и когда-то совсем давно старенького Шевроле Камаро. Всем выигранным тачкам полагается место в другом гараже, который находится достаточно далеко, и Форд должен был отправится туда, но, вот незадача, на нем есть некоторые царапины. Да и блондину совершенно не нравится серый цвет... Но он не трогает трофейные авто — главное правило. Еженедельно ходит, проверяет, «выгуливает», но никогда на них не гоняет и не продает. Это — его охотничья награда. И пусть он с голоду подыхать будет, не продаст. Никогда. Это его главный принцип, и если сломается он — сломается и Беннингтон. Однако как бы там не было, серое авто везут именно сюда и Чез думает, что сегодня день, когда он преступил через правила.       Шинода все так же тихо отсиживается в уголке. Изучающе смотрит, волнуется и все же встает. Он подходит к Чезу и обнимает его со спины, носом утыкаясь в неприкрытую шею. Тот улыбается в ответ, кладет свои руки поверх его и вдыхает сгущенный и душный воздух, который намного приятнее всяких одеколонов и прочей мути. Запах свободы. Запах счастья. Впереди целая жизнь, целый мир у их ног и нет ни единой преграды, что смогла бы сбить их с пути, который они пройдут вместе. Даже легкая жажда амфетамина, мучавшая гонщика с того момента, как сегодня он разлепил глаза, отступила, не желая портить момент.       Художник разжимает объятия и выглядывает в дверь, впуская на секунду яркий солнечный свет, который слепит Чеза и тот, словно маленький котенок жмурится. Шинода, так и не увидев никого на улице, закрывает тяжёлую дверь и ловит взгляд Честера, обращенный вновь к авто. — Вы с ним созданы друг для друга, — говорит Майк и не на йоту не лукавит и не врет — это именно тот случай, когда машина и хозяин стали единым целым. — Это не я его выбрал, — Честер поднимает взгляд на Майка и говорит то, что только что осознал: — Это он меня выбрал.       Бениннгтон мягко проводит рукой по двери и крылу машины, легко касаясь черного металла. Майк неосознанно тянется тоже, повторяя движение за блондином, но, так и не коснувшись авто, одергивает руку. Чез поднимает на него недоумевающий взгляд. — Ты чего? — парень подходит к Шиноде вплотную. — Просто, ты даже Анне не разрешил... Я думал, что мне тем более... — художник опускает взгляд. — Он хорошо тебя принял, — шепчет Беннингтон и берет руку брюнета в свою. — Не бойся.       Честер кладет руку Кенджи на капот автомобиля, придавливая своей. Холодный металл приятно холодит кожу, а по спине у Майка бегут мурашки, у него ощущение, словно Чез дает ему прикоснуться к самому сокровенному, к скрытому ото всех... К его душе. Оголенной и беззащитной.       Художник старается запомнить эти ощущения как можно лучше и легонько перебирает пальцами, впитывая в себя чувство ледяной и кристально-чистой стали. Чез тем временем принялся легко перемещать руку выше по полосе между дверью и лобовым стеклом. Но, так и не доведя возлюбленного до крыши, он аккуратно отнимает руку, оставляя Шиноду один-на-один со своим Зверем. Тот опасливо озирается на гонщика, но он утвердительно кивает и мягко улыбается, глядя как на лице Майка разливается поистине детский восторг, когда он самостоятельно ведет рукой по верхней части двери черного тюнингованного Скайлайна. Скайлайна, который Честер собирал сам, буквально по крупицам. Скайлайна, которому нет равных на трассе. Скайлайна, который снится в самых страшных кошмарах Дэвиду Фаррелу, ака Фениксу. Непринужденно и по-хозяйски, ласково, но строго. Единственный, кого Скай принял, кроме Чеза. Единственный. И попробовал бы кто сказать сейчас двум парням, засевшем в гараже, пропахшем мазутом, что у автомобилей нет души... Сразу бы схлопотал два фингала в оба глаза. — Он особенный... — тянет Майк, убирая руку. В глазах его до сих пор детское счастья, словно он узнал, увидел, дотронулся до чьей-то тайны, до того, что никому не известно, никому не позволено. — Как ты, — тихо продолжает Честер, вглядываясь в глаза брюнета. Тот улыбается и тянется к гонщику, обвивает его руками и утыкается носом в шею. Сейчас ему безумно хочется сказать те самые слова, сказать, насколько сильно он любит... Но Майк молчит. Зачем говорить то, что и так известно? Лучше это показать.       Он поднимает голову и жестко подминает губы Чеза, властно забирая себе инициативу, глубоко толкаясь внутрь и слушая тихий скулеж блондина. Тот лишь млеет от поцелуя, руками путаясь в отросших волосах Шиноды, перебирая их пальцами.       Майк подается вперед и прижимает гонщика к машине, не разрывая поцелуя. Он слышит легкий стон, когда стаскивает с блондина футболку и тот прижимается спиной к ледяному металлу, зажатый между авто и Ши. Брюнет принимается целовать шею парня, медленно спускаясь вниз, вылизывает ключицу и, упиваясь тихими мольбами Честера, проводит влажную дорожку от груди к животу. У Чеза путаются мысли, он теряет счет времени, не может понять, что к чему, не может даже имени своего вспомнить, тем более уж то, что скоро должны привезти автомобиль. Да и какая разница? Сейчас не существует ничего, кроме волшебных, припухших губ художника, его щетины, так приятно царапающей тело, доставляя еще большее удовольствие, и гортанных стонов. Больше ничего.       Кое-как совладав с руками, блондин тянется к лицу Майка, берет за подбородок и тянет на себя, вовлекая в поцелуй, стаскивая с него футболку. Та падает рядом с честеровской, совершенно ненужная и покинутая.       Шинода возвращается к своему делу — целует живот Честера, запускает язык в пупок, заставляя гонщика подаваться вперед и принимается целовать четко выделенные диагональные линии, ведущие к паху, лукаво улыбаясь. Тот уже изводится, подается бедрами и брюнет, наконец, жалится над ним — стаскивает его штаны и, подхватив под бедра, усаживает на багажник авто. Беннингтон широко расставляет ноги и отвечает на поцелуй, подаренный Майком. Тот же принимается, легко касаясь губами, исследовать нижнюю часть живота парня, отчего Чез не сдерживается, закидывает сначала голову, а потом и вовсе ложится на холодную сталь, руками цепляясь за спойлер. Металл приятно охлаждает кожу, по телу бегут мурашки, когда Майк нарочно, безумно медленно, подцепляет резинку боксеров парня и, только вдоволь наигравшись, стягивает их с Честера, под протяжный стон оного.       Не спуская взгляда с блондина, Майк жадно принимается посасывать два своих пальца, отчего Чез томно вздыхает, легонько ерзая на багажнике, но так и не прерывая зрительного контакта. Честер мысленно уже принимается проклинать Шиноду, но тот будто угадав мысли парня, наконец, приступает непосредственно к делу. Аккуратно вводит один палец, виновато слушая как шипит Чез, дав ему привыкнуть, добавляет второй, третий и лишь когда они свободно двигаются, а блондин принимается насаживаться на них, стаскивает с себя джинсы, вместе с бельем и бережно входит. Гонщик закусывает губу до крови, когда в уголках глаз выступают слезы. Привыкнув, он несильно качнул бедрами и, терпеливо ждавший до этого Майк, принимается медленно двигаться. Он роняет громкий стон, когда Честер начинает подмахивать ему бедрами. Беннингтон все так же лежит на багажнике, закинув ноги на талию брюнета и прикрывши глаза, стараясь глубже насаживаться на член. Ресницы его легонько трепетали, на лице появился несильный румянец, а по лбу и груди выступили маленькие капельки пота. Художник не мог смотреть на эту картину, опасаясь кончить в тот же момент — настолько развратно выглядел сейчас Чез.       Спустя некоторое время Майк принимается оглаживать бока парня, лаская руками бархатную кожу. Стоны гонщика сливаются со стонами Шиноды и дыхание спирает, когда они вновь встречаются в поцелуе, не желая отпускать друг друга. Блондин мычит в рот Ши, пытаясь притянуть его к себе ближе и тот практически ложится на Честера, прижимая его к машине и увеличивая и без того быстрый темп. Первым, с тихим рыком, кончает Майк, замирая на секунду, а после продолжает двигаться, доводя до оргазма и Чеза, который протяжно вскрикивает, кусая до крови губу с металлическим колечком, насаживаясь сильнее и кончает между их телами, даже не притронувшись к себе. Художник наклоняется к нему и дарит легкий, чувственный поцелуй, от которого Честер улыбается, пытаясь восстановить дыхание.

***

      Бескрайняя дорога расстилалась перед бесшумно, но невероятно быстро едущем, даже, уместнее сказать, летящим по ней автомобилем. Широкие шины приято шептали, цепляясь за асфальт, а на небе расплывались последние намеки на недавно горевший здесь закат, окрашивающий некогда все небо в ярко-красный, кровавый, с оранжевыми и пурпурными оттенками, цвет.       Что-то в авто равномерно гудело, совсем не так, как обычно. Честер чувствовал на подсознательном уровне, что что-то с машиной, но явно не особо серьезное. Немного проанализировав, Беннингтон принялся бичевать себя — сегодня он не проверил колеса и, вероятнее всего, гудит подшипник ступицы. Плохо. Но ехать можно.       Несильный ветер на скорости, намного выше, чем сто километров в час, становился настоящим ураганом, беспрепятственно вторгаясь в салон и забиваясь в каждую щель, шумя в ушах и мешая спокойно дышать.       Двое парней едут в полной тишине, наслаждаясь пением колес по шоссе и рыком мотора. Они успели осмотреть пострадавший Форд Мустанг, который оказался лишь немного потертым в районе правого крыла и с несколькими царапинами на заднем бампере. Чез уже успел выругаться на Стива, который заявил, что автомобилю требуется капитальный ремонт и, честно признать, только поэтому он и пустил Мустанг в свой гараж. Майк уже успел несильно поссорится с Честером из-за того, что тот слишком оберегает его, когда он не пустил художника за руль. Они уже успели помириться, закрепив то дело страстным поцелуем. А потом они успели осознать, что опаздывают на заезд Феникса и Роба, на котором Беннингтон обязан, да и просто хочет присутствовать, поэтому, собственно, они сейчас и гонят по бесконечной дороге, чтобы успеть к старту. Буквально несколько минут назад блондин увлеченно рассказывал, как тюнинговал автомобиль, как ставил на него две турбины, менял глушитель, выбирал кованые поршни и распредвал, дроссельную заслонку, красил и ставил обвесы... Шинода же завороженно слушал — его возлюбленный редко заводил разговор про авто, постоянно или меняя или увиливая от темы.       Но сейчас, видимо, Чез или устал рассказывать, или попросту все рассказал и парни были полностью погружены в тишину и свои мысли, резво мчась по автостраде. Честер уже и не мечтал получить продолжение начатого в гараже поцелуя, как на его ногу опустилась теплая, широкая ладонь. Парень слегка вздрогнул, но продолжил вести машину, старательно наблюдая за творящимся на трассе — она была почти пуста, но то и дело из-за поворота выскакивала новая машина или кто-то, кого обогнал черный Ниссан Скайлайн, тревожно сигналил в след автомобилю, иногда даже выкрикивая что-то вроде «самоубийца», «дятел» или еще менее культурное. Однако Беннингтона это ни капли не смущало и не волновало. Проще сказать, ему было все равно.       Тем временем Майк, пошло облизав губы, медленно стал подниматься, остановившись на пахе и потерев его через плотную ткань джинс. На это он услышал громкий томный вздох и лукаво усмехнулся, вновь сжимая ладонь и, упиваясь неровным стоном, он перегибается к соседнему сиденью, прерывисто дыша прихватывает зубами собачку замка, тянет ее вниз, а после руками, нерасторопно и мучительно долго, вытаскивает болт из петли, отводит края ткани и невесомо касается члена, плотно обтянутого тканью белья. — Майк, я веду, — нерешительно, словно спрашивает Чез. Ему не хочется, чтобы художник останавливался, но остатки разума вопят, что это нужно прекратить. — Мы же въедем в аварию. — Ну, сейчас и проверим, насколько ты хороший водитель, — Шинода говорит тихо, свистящим, пошлым шепотом, так, что его губы касаются возбужденного паха, от чего Честер держится из последних сил.       Художник оттягивает резинку боксеров, запуская туда руку, проводит по всей длине ствола, заставляя Беннингтона закусить губу. Водитель старается не отвлекаться, сосредоточиться на дороге, на машинах, едущих вдали, на педали газа и мелькающих деревьях. Но все попытки тщетны — он понимал это с самого начала, а когда Майк легко, словно пробуя, касается головки языком, очерчивая коронку, гонщик понимает, что дорога, кустики и прочая лабуда — не главное. Главное, что его возлюбленный сейчас отсасывает ему в машине. На запредельной скорости.       Только вот, скорость становится еще запредельнее, когда блондин зажимает ногой газ, заставляя авто бешено рычать и вырываться вперед, обгоняя ветер. Это словно игра со смертью — две жизни зависят только от того, насколько хорошо водит Честер. И осознание этого на секунду отрезвляет его, но тут же просто становится ничтожной ерундой, стоит только Шиноде вобрать в себя член на всю длину. Резко.       Чез от этого маневра совершенно теряется в пространстве, не сдерживает громкий стон, закидывает голову и опрометчиво закрывает глаза, после резко их распахивая и выворачивая руль вправо, заставляя машину увильнуть на свою полосу и не врезаться в едущий по встречке автомобиль.       Беннингтон специально не опускает глаз, боясь смотреть, как Майк с упоением то вбирает на всю длину, стараясь не давиться, то лижет головку и дразнит языком уретру. Шинода же наоборот, беспрерывно смотрит в глаза гонщика, пошло вздыхает и мычит, так, что блондин и вздохнуть спокойно не может. Ему хочется схватить художника за волосы, грубо всадить по самые гланды и самому контролировать процесс, но Честер упрямо держит обе руки на руле, пытаясь сохранить невозмутимость и хладнокровность. Что, собственно, ни в каком месте не получается.       Апогей этого наступает, когда практически неконтролируемая машина вырывается вперед, стараясь обогнать внедорожник, едущий впереди, «благодаря» этому, чуть не поцеловавшись с фурой. Но даже после этого Майк не прекращает, а Чез лишь увеличивает скорость, с жесткостью зажимая педаль.       Но внезапно, ощущение жаркого и влажного рта исчезает, и блондин делает то, чего так опасался — опускает взгляд. Опускает и понимает, что не зря боялся. Майка он находит отставившим задницу с пошлым, слишком пошлым взглядом и тонкой ниточкой слюны, тянущейся от члена к его губам. Она же, к превеликому сожалению Честера исчезает почти сразу же, как Шинода облизывается. А вот похоть никуда не исчезает.       Проклиная все на свете, заезды и гонки, проклиная автомобили и друзей, Беннингтон резко выруливает на обочину, паркует автомобиль и ни капли об этом не жалеет. Жалеет лишь о том, что мог бы быть сейчас дома, в тёплой ванне или на кровати, безусловно, с Майком...       Стоит машине затормозить, как водитель резво перегибается к пассажирскому креслу и властно целует своего попутчика, жестко сминая и кусая его губы, проникая во влажный и жаркий рот, ощущая свой привкус. — Мы же опоздаем, — тихо шепчет Шинода, когда Чез отдаляется, забираясь под его рубашку, даже не расстегивая пуговицы, кроме двух верхних, и стаскивая без особых прелюдий. Он шепчет так, словно раскрывает какой-то секрет и делает это безумно пошло. Вообще, все, что сегодня делает художник — безумно, черт возьми, пошло. — И в этом будешь виноват ты, — тянет гонщик, вновь припадая к губам Майка и усаживаясь на его бедра. Он продолжает терзать рот художника, напористо врываясь и играя с его языком, проводя по зубам и небу, кусая губы и тихо мыча. Когда поцелуй все же приходится разорвать, Честер стягивает футболку с Шиноды и кидает ее куда-то то ли на заднее сиденье, то ли на панель — разве это имеет значение? Точно так же быстро пропадает и остальная одежда, буквально в мгновение ока, словно ее и не было.       Художник тянется руками к прессу Беннингтона, поднимается к груди выкручивая соски и с упоением глядит, как блондин выгибается, пошло закусывая губу и сбито дыша. За этим зрелищем он как-то совершенно пропускает момент, когда рука Чеза оказывается у него за спиной. Шинода видит лишь как работает плечо и это еще хуже — фантазия разыгрывается не на шутку, хоть волком вой.       Майк спускает одну руку ниже, оглаживая бедра Честера, сжимая ягодицу и вскоре накрывает кисть Беннингтона своей, но тот словно не замечает, продолжает двигать пальцами, только теперь еще и впившись в шею парня. Художник не знает, сколько пальцев уже внутри, но точно уверен, что не меньше двух. Создается иллюзия, что он сам контролирует руку блондина, но это лишь иллюзия — тот лично задает темп, свободно работая пальцами, а Шинода здесь лишь в роли наблюдателя, которому позволили остаться.       Вскоре Чез сам приподнимается и насаживается на член, вновь припадая к губам Майка. Оба стона тонут в глубоком поцелуе и обстановка в автомобиле накаляется до максимума — мало того, что по дороге ездит достаточно много машин, так еще и временами пролетают полицейские патрули, благо, опрометчиво не замечающие черное авто. Боковые окна затонированы, но не больше, чем лобовое — скорее всего, все прекрасно видно, если присмотреться. Но это ни капли не волнует, ни одного, ни другого. Сейчас для них не существует этих людей, машин и полицейских — есть только они, их разгорячённые тела и непреодолимая похоть, смешанная с безумным желанием.       Майк, все же не может бездействовать — помогает бедрами, придерживает гонщика, целует его грудь. Вся эта картина просто уму непостижима, выходит за все рамки приличного, но слишком соблазнительна и желанна.       Первым, спустя какое-то время, сдается Чез. Он, громко выкрикнув имя Майка, кончает, пачкая их животы и закинув голову далеко назад, открывая на обозрение свою шею. Шинода отстает ненадолго, сделав пару резких толчков и издавая блаженный стон.       Приведя себя в порядок, и порядочно опаздывая, уже через минут, этак, десять, они были вновь в пути, но на этот раз Беннингтон не гнал, а ехал непозволительно тихо для себя и непозволительно быстро для законов штата. Это не придавало ему счастья, но быстро мчаться не хотелось, было опасно, да и какой смысл? К тому же, ему не нужно было счастья от скорости. Его счастье сидит рядом, на соседнем сиденье и смотрит на него с мягкой, любящей улыбкой. Впервые гонщику не хотелось, чтобы дорога кончилась.